Сказка должна быть доброй

Портовая охрана выпустила корабль без каких-либо проволочек. В трюм, конечно, заглянули, но амулеты Ворона надежно нас скрыли. Ожидалось, что плаванье продлится почти сутки, так что бесполезного времени у нас было навалом. Рассевшись на дощатом полу, мы молча уставились кто куда. Вернее, я уставилась на небо в щелку чуть приоткрытого люка, Эрл и Леонард, пользуясь моментом, заснули, Ворон же, обхватив руками колени, положил на них подбородок и, напряженно закусив губу, уставился в пол немигающим взглядом. Когда он просидел так больше получаса, я не выдержала. Мало ли, вдруг ему помощь нужна. Подойдя к супругу, я села рядом и тихо спросила:

— Ты чего?

Он мне не то что не ответил, а даже не отреагировал. Зато проснулся Эрл и шепотом велел мне:

— Не трогай его. Так надо. Иди сюда.

Так надо...Терпеть не могу эту фразу, когда не имею ни малейшего понятия, что за ней скрывается. И умом я понимаю, что, скорее всего, она призвана успокоить. Однако неясная тревога в душе свидетельствует об обратном. Так надо...Кому? Как? Зачем?..Одни вопросы.

Мечты сбываются

Как же мне было боязно! Просто невероятно! Наверное, впервые в жизни я так боялась! Хотя почти также было, когда мамка первый раз велела корову подоить, а та начала хулиганить. Чуть не затоптала вместе с ведром! Но все равно, сейчас было гораздо боязней.

— А вдруг я им не понравлюсь? — снова прошептала я, прильнув к родному плечу.

— Глупенькая, — муж, улыбнувшись, погладил меня по голове и чмокнул в макушку. — Ты у меня такая замечательная! Как ты можешь кому-то не понравиться?

— Не знаю, но мне боязно, — ответила я, переводя взгляд на пейзаж за окошком кареты. Елочки да придорожные кусты, весело проносившиеся мимо, хоть как-то успокаивали. Осторожно освободив свою руку, Альберт обнял меня и, прижав к себе, прошептал:

— Помнишь, что мы решили?

— Все будет ха-ра-шо, — повторила я нашу любимую присказку.

— Точно.

В объятиях мужа мне стало гораздо лучше. Какой же он у меня все-таки замечательный! Красивый, добрый и действительно любящий! Недаром мне все девки завидовали! Особенно Занька. Ведь чаще всего, если эльфы идут за женой в людскую деревню, то, значит, у себя дома не нашли. А значит, либо страшные, либо жестокие, либо еле живые. Альберт же был красавцем мужчиной в самом расцвете сил и лет. Обходительный такой. Ведь даже когда Занька к нему ночью через окно в койку залезть попыталась, не бранился, не злился, а вежливо выпроводил за дверь. Даже спокойной ночи пожелал.

Никогда не забуду, как он постучался к нам в ворота и, склонив голову, попросил ночлега. Мамка аж горшок от изумления выронила. А как в сени гостя ввела, то меня чуть ли не силком в другую комнату запихала, чтоб растрепой на глаза не показывалась. Когда же я при полном параде к столу вышла, он не стал, как многие из его рода, придирчиво меня осматривать или бедра лентой мерить. Поздоровался вежливо, улыбнулся, даже что-то спросил. Правда, не помню, что.

В первую ночь я к нему не пошла. Забоялась, но не так, как той коровы. Но все равно, боязно было. Мамка чуть ли не силком выпихивала, грозилась, мол, уйдет, проворонишь счастье свое. Но я все равно не пошла. А он не ушел. Утром гулять позвал, в лес. Как на нас смотрели, когда мы под руку шли! Особенно Занька. Хотя, она всегда мне завидовала. А в лесу он мне венок сплел! Из ромашек, лютиков и колокольчиков. Загляденье, а не венок! А еще что-то красиво говорил, 'п-а-э-з-ю', кажется.

На вторую ночь я пришла к нему, но он не пустил меня в комнату. Вышел сам и повел за околицу. Там мы сидели долго-долго. Смотрели на звезды. Он мне узоры разные на небе показывал.

На третью ночь мы просто сидели в его комнате. Разговаривали. Он все-все обо мне расспрашивал. И о себе рассказывал. Что родители его знатного роду, много невест ему приводили. Но ему ни одна не понравилась. И отправился он в дальний путь искать свою единственную. Истинную. Меня он в поле приметил, когда я сено для коровы косила. Говорит, как глянул — так понял, что нашел счастье свое.

Я вышла за него замуж на четвертую ночь. И это было прекрасно, так что зря девки пугали. Хотя, может быть, кому как?

Мы прожили у нас дома почти до осени. Альберт помог с хозяйством, где мы с мамкой не справлялись. Крышу подлатал, новые ясли корове справил. А потом настало время мне в новый дом ехать. Я всю ночь накануне ревела, а мамка дурехой обзывала, мол, удача такая, а я тут мокреть развела. Наутро, посадив меня в купленную в городе карету, муж тепло попрощался с мамкой моей и со всей деревней. Вот так я и уехала в новую жизнь. А Занька от злости вся красная была!

— О чем задумалась? — муж осторожно провел рукой по моей щеке.

— Да так, — улыбнулась я в ответ. — Мамку вспомнила.

— Скучаешь?

— Да.

Я действительно очень скучала. Как только за ворота выехали, так сразу и начала. В груди что-то все время свербело, беспокойство какое-то. Будто чего-то важного лишилась. Но когда я глядела на мужа, все это отступало. И сердце вновь наполнялось радостью. Права была мамка — такая удача не каждый день случается.

На карете мы ехали долго. Дней восемь. На ночь останавливались в городских тавернах. Там было полно мужиков, и я робела под их взглядами, прячась за мужем. Ведь они отводили глаза, только если он на них грозно зыркал. А потом было 'м-о-р-и'. Это такая огромная речка. Но такая огромная, что аж берегов не видно! У нас дед Афьон любил про нее брехать. Я думала, байки, ан вон оно как вышло. У края мори стояла лодка, только огроменная и с двумя воткнутыми в дно палками. А на палках тех белые тряпки были натянуты. Муж сказал, что это 'п-а-р-о-с-а' и что они лодке за место весел. И верно: ветер дул, тряпки натягивались, лодка плыла. Я от этого чуда глаз не могла оторвать! Так и стояла с разинутым ртом почти весь путь.

Оказывается, на другом конце мори тоже был берег. Только другой. Под ногами не было и клочка земли — только натертый до блеска золотой камень. А деревца тут были редкие, серебристые. Ни одной зеленой веточки! Прямо на берегу, как и у нас, был город. Правда, домики тут были странные: пузатые и белые, как мешки с мукой. Только не развалистые, а ровненькие. Стены черными красивыми узорами разукрашены, а окошки круглые, без ставень.

Мой новый дом был за городом, но не в деревне. Как сказал муж, стоял 'а-с-а-б-н-я-к-о-м'. Поэтому, сойдя с лодки, мы вновь уселись в карету, но тоже чудную. Ярко-красная, без стенок, но с крышей: золотисто-серебряным полотном, висящим точно над сиденьями. И ехала она сама, без лошадей! А управлял ею не кучер, а сам муж. И не поводом каким, а, наверное, мыслию. Каким же надо быть умным, чтобы и управлять, и говорить при этом!

— Сильно устала? — спросил муж, мягко сжав мою ладонь. — Потерпи, скоро уже приедем.

— Да нет, что ты! — поскорее возразила я. Еще подумает, что хилая какая! Или неженка! — Я ж почитай каждый день корове сено с поля возила!

На это муж почему-то вздохнул, но ничего не сказал. Мне тоже ничего не оставалось делать, как молчать. Ибо едва я покинула родную землю, как сразу вспомнился мамкин последний наказ: 'На чужой земле рта зря не открывай. Пока не спросят — помалкивай!' И я помалкивала, во все глаза смотря на диковины чужой земли. Тут даже небо было другим. Не синим, а молочно-белым и сияло на нем не желтое солнышко, а огненно-красное. Наша карета ехала по широкой золотистой дороге, края которой были выложены гладкой галькой. Серебристые придорожные деревья ласково побрякивали листвой, а над их верхушками кружили стайки сиреневых бабочек.

Когда из-за очередного поворота дороги показался мой новый дом, я не поверила своим глазам. Очень уж здорово он возвышался над плетеным золотистым забором. Едва мы подъехали, как узорчатые створки сами распахнулись, впустив нас внутрь. Этот дом, как и прочие, был похож на мешок с мукой. Только он был гораздо выше других. Раза в два. И окошки у него не все были просто круглыми. Какие-то состояли из четырех кругов и были заделаны чем-то разноцветным. Как мне позже сказал муж, это были 'в-е-т-р-а-ж-и'. Наверное, чтобы дом не продувало.

На широком крыльце чернокаменной лестницы нас уже ждали. Высокий статный мужчина в белоснежном, расшитом алыми узорами костюме. Рядом с ним стояла столь же беловолосая женщина в ярком сине-зеленом платье. Увидев нас, она радостно улыбнулась, но суровый взгляд мужчины заставил ее улыбку погаснуть. От этого у меня сердце упало в пятки. Муж же спокойно вышел из кареты и, преклонив колено, произнес:

— Я, Альберт, сын Альдерта и Миары, прошу позволения войти в дом вместе со своей женой, дабы я смог исполнить свой священный долг перед родом и предками, подарив семье наследника крови и смыв этим свой чужекровный позор!

Пока муж выплетал свою мудреную речь, я сидела ни жива, ни мертва, уставившись в землю и не осмеливаясь даже чуть поднять глаза. Когда же с крыльца раздался глубокий бас, так и вовсе зажмурилась.

— Я, Альдерт, хозяин этого дома позволяю вам переступить через его порог!

Приоткрыв глаза, я увидела, как муж поднялся и, обойдя карету, протянул мне руку. Поспешно ухватившись за нее, я ступила на землю, все также не поднимая глаз. Муж повел меня вверх по лестнице и остановился в шаге от родителей. Я навсегда запомнила холодные жесткие пальцы его отца, ухватившие меня за подбородок и заставившие поднять голову. Холодно-голубые миндалевидные глаза пронзили мою душу насквозь жестким ледяным взглядом. Это длилось целую вечность. А потом тонкие, еле заметные губы расплылись в довольной ухмылке, и эльф пробасил:

— Ладная девка. Сгодится.

Едва они с женой скрылись в доме, мы последовали за ними. И я, наконец, перевела дух. Понравилась. И как мне показалось, муж тоже облегченно вздохнул.

Внутри дом был не менее чудным. С улицы мы вошли в круглую светлую, хоть и безоконную комнату. И я сперва даже не поняла, откуда свет. Но приглядевшись, увидела: прямо от золотистых паутинок-узоров, оплетающих стены. Посередине комнаты стояла огромная палка, уходящая куда-то в потолок, а вокруг нее кружила доска размером локоть на локоть. Она то поднималась в дыру на потолке, то опускалась до полу. На противоположной от входа стене была приоткрыта круглая дверь. Сквозь щелку я разглядела клубы пара и худенькую эльфийку с поварешкой в руке. Должно быть, это была кухня. Как мне рассказывал муж, позже мне придется взять на себя какую-то часть хозяйства. И именно сейчас я почему-то решила поинтересоваться, тихо шепнув ему:

— А у вас корова есть?

Вопрос почему-то расстроил мужа. Наверное, действительно на чужой земле нельзя без спроса подавать голос. Ибо ничем иным я не могу объяснить, почему он досадливо прошипел:

— Далась тебе эта корова!

А вот его отец, напротив, обернулся и одобрительно кивнул головой:

— Будет тебе корова. На следующей же ярмарке купим.

На летающей доске мы по очереди поднялись на второй этаж. Мне это так понравилось! Я всегда хотела летать. Бывало, у нас в селе выбегу на обрыв, раскину руки и представляю, как лечу вниз с этой кручи! А тут был хоть и не долгий, но настоящий полет! И не вниз, как камень, а вверх, как птица! Но тут раскидывать руки я постеснялась.

Поднявшись на второй этаж, мы оказались в белоснежной комнате с четырьмя дверями и круглым красно-коричневым столом в центре. Его окружали обитые темно-синим бархатом стулья с фигурными спинками, а на бело-золотистой скатерти стояли блюда с фруктами, кувшины с напитками, а также приборы на четыре персоны. Остановившись у стола, Альдерт посмотрел на нас с мужем и указал на одну из дверей:

— Я определяю вас в северную комнату. Сейчас вы можете умыться с дороги, а через полчаса встретимся здесь на семейном обеде.

Повторив за мужем смиренный поклон головы, я вцепилась в его руку, и мы проследовали, куда должно. Ух, как я боюсь его папы! Такое ощущение, что его холодные глаза постоянно буравят меня. Я чувствую на себе его взгляд, даже если смотрю ему в затылок. Бозяно, аж до мурашек!

Однако стоило мне войти в комнату, как я забыла обо всех своих страхах, пораженная увиденным великолепием. Из мебели тут были лишь двуспальная кровать с тумбочками и двустворчатый шкаф, но на них мне смотреть было пока некогда. Ибо внимание привлекло нечто другое. Я даже во сне такого представить не могла! Противоположную от двери стену занимало огромное окно, обрамленное легкими голубоватыми шторами и чуть тронутое причудливыми морозными узорами. Пейзаж за ним просто завораживал. Там в лучах утреннего солнышка искрились сугробы, и легкий ветерок весело играл с падающими снежинками. На горизонте виделась рощица, у забора во дворе стояли детские санки, а рядом с ними лежали несколько гроздьев краснянки. Какие-то ягоды, видимо, были раздавлены: снег вокруг некоторых россыпей был окрашен ярким алым соком. Надо же: зима в конце лета! Это было так дико и вместе с тем так великолепно! Развернувшись к мужу, я хотела поделиться переполняющими меня эмоциями, но, взглянув в его лицо, осеклась, ибо оно было белее чудных снегов. Подойдя к окну, он резко задернул шторы и, даже не взглянув на меня, тихо сказал:

— Пойдем в ванну. Покажу, что как.

Вид и поведение мужа вновь напугали меня. Я даже не решилась спросить, что такое 'в-а-н-а', а лишь покорно проследовала за ним, изучая пол под ногами. Вана оказалась небольшой черно-красной комнаткой с умывальником, 'бочкой для мытья', а также отхожим местом. Только все это выглядело тоже диковинным. Например, умывальник был сделан не из ведерка и лоханки, как у людей. Вернее, лоханка-то была, но не деревянная, а прозрачная. И не на чурбаке стояла, а к стене была прилеплена. Над ней торчала серебряная трубка, как пастушья дудочка, только изогнутая вниз и с ситечком на конце. А над трубкой в стене горели два камня: синий и красный. Бочка для мытья была похожа на умывальник, только больше, и ее трубку можно было держать в руке. Вот ведь чудо! Нажимаешь на камни по одному разу — вода течет. И сразу теплая, приятная. Нажимаешь еще по одному — прекращает. Надо же, как удобно! Эх, как же, наверное, намаялся Альберт у нас дома с бочками да кувшинами!

Разъяснив мне, как что устроено, а также показав, где взять полотенце, муж вышел за дверь. Раздевшись, я встала под струи воды. Мягко стекая по телу, они, казалось, обнимали меня. Мне вдруг захотелось протянуть руки вверх и закрыть глаза. Едва я сделала это, как услышала тихий шепот. Будто кто-то наклонился к моему уху и спросил: 'Кто ты?'. Это было так реально, что я тотчас открыла глаза и испуганно заозиралась. Рядом, конечно же, никого не было. Однако в душе вновь зашевелились нехорошие тревожные чувства. Как будто я что-то забыла...Что-то важное, что-то нужное...Вдруг в дверь постучались, и я услышала голос мужа:

— У тебя все в порядке?

И тут я вспомнила! Ну конечно! Я ж мамке не сказала, что корову нашу для случки присмотрели! Совсем с этим замужеством все из головы вылетело! А ведь сколько времени прошло! Небось, поздно уже! Вот же я дура глупая! Башка дырявая! Мамке бы денежки-то ой как сгодились! Надо как-то весточку отправить! Вдруг да успеется еще!