Зерно А

— Благодарю, но...

Рыжебородый поднялся и подошел ко мне.

— Извините, — сказала я, — но я не в настроении для разговоров.

— Ничего, это исправимо. Главное найти интересного собеседника, — парировал он. У него был низкий хриплый голос, и у меня возникло стойкое ощущение, что я уже где-то слышала его.

— Я кое-кого жду.

— Я помогу вам скоротать время.

— Кто сказал, что мне надо помогать коротать время?

— Ваше скучающее выражение лица.

Я действительно была не в настроении трепаться, тем более о моем скучающем выражении на физиономии, поэтому встала, собираясь уйти.

— Сядьте, Марго.

Я замерла на полудвижении и пристально посмотрела на мужчину.

— Откуда вы меня знаете?

Окей, согласна, постный вопрос, но будь проклят тот день, когда в нем отпадет надобность.

— Сядьте и давайте поговорим.

Рыжебородый похлопал по табурету. Я огляделась: ни Эдуарда, ни Максима, ни Артура. Что ж. Я опустилась на краюшек табурета.

— Располагайтесь с комфортом. Поверьте, я очень интересный собеседник.

Я не свалила сию же секунду из любопытства, а вовсе не из-за подчеркнуто дружелюбных интонаций незнакомца. Кого там любопытство в сказке погубило?

— Я вас знаю? — спросила я.

— Возможно, слышали по радио. Но в жизни мы с вами не встречались. Я бы не забыл такую встречу.

Радио... Радио, ну конечно! Хрипотца в голосе была его визитной карточкой! Без мелодраматизма и изумленных 'что, правда?' я заглянула бородачу в лицо.

Одно из двух: либо мне не повезло, либо дьявольски не повезло.

Мужчине было за пятьдесят. Рыжая ухоженная борода, ясные голубые глаза, квадратное лицо, глубокие морщины вокруг рта и на лбу, что выдавало в нем обладателя подвижной мимики; верно, ведь на тех видео толком ничего не разглядеть. На бородаче был скучный коричневый свитер, из горловины выглядывал воротничок рубашки. Телосложением он напоминал кирпич с приделанной к нему головой, руками и ногами. Достав пачку сигарет, он пододвинул к себе граненую пепельницу, подкурил от спички и глубоко затянулся. Ах да, курил он 'Суровый мыслитель'. Даже в гудящем зале я готова была поклясться, что слышу треск сгораемой бумаги; половина сигареты в мгновение ока стала столбиком пепла.

— Часто бываете в 'Ананасах в шампанском'? — спросила я. Мои губы раздвинула нехорошая улыбка — ничего не могла с собой поделать.

— Время от времени забегаю насладиться хорошим алкоголем и музыкой.

— Время от времени, ясненько, — я кивнула. — Знаете, Уна, не раньше, чем этим утром, один мой знакомый обвинил меня в том, что у меня есть эта гнусная привычка. Привычка считать, что мир вращается вокруг меня. Возможно, он был прав. Я не верю в совпадения, Уна, понимаете?

Бородач струсил пепел. У него были короткие пальцы и квадратные широкие ногти. Казалось, он весь построен из кубиков разной величины.

— Не знаю, что руководит вами в данный момент, — продолжала я, видя, что он слушает, — праздный интерес или какое-то специфическое больное желание, не важно. Честно говоря, и знать не хочу. Если вы не против, я пойду. Боюсь, я плохой рассказчик.

— Присядьте, Марго, — вздохнул Уна Бомбер. — Плохой рассказчик? Не бывает плохих рассказчиков. Бывают скучные темы для обсуждения. А я предлагаю вам ну очень интересную тему. А именно — поделиться соображениями на счет того, как вы планируете достать мне такое же зерно. — Он сделал ударение на 'такое же'.

— Что? Что вы сказали?

— Я говорю, расслабьтесь, выпейте, что ли. Спешить некуда.

Я осушила бокал мартини одним глотком и на выдохе пробормотала:

— То зерно предназначалось вам.

— Константин повел себя как настоящий джентльмен, не так ли?

— Его нет в живых. Из-за вас.

— Да ну? А, может, из-за вас?

Я не стала рассказывать бородачу, что произошло позавчера ночью; опустила голову, уставилась на свои колени.

— Да. Может, из-за меня.

— Не хотел расстраивать вас.

Рыжебородый пододвинул мне бокал шампанского; конденсат скатывался по изящной ножке и впитывался в салфетку.

— Не думайте обо мне плохо, Марго. Я не старый заносчивый маразматик, каким вы наверняка меня видите. В конце концов, я такой же потребитель, как и все остальные, как вы: заплатив деньги, хочу получить свое приобретение. Из этого следует, что вы, милочка, и есть мое приобретение, мое капиталовложение, хотя и несколько нестандартное, согласны?

— Я не понимаю, что вы...

— Пусть столь юное, хрупкое и очаровательное создание не утруждает себя изнурительными мыслительными процессами. Оставьте это мне, милочка. Все, что должно проникнуть вот сюда, — он постучал костяшками пальцев по своей квадратной голове, — это то, что теперь вы, Рита Палисси, должны мне, Уна Бомберу, зерно категории 'А'. То, что я так долго отслеживал, с подачи джентльмена Константина было проглочено вот этим изумительным пухлым ротиком.

Он протянул руку и коснулся моих губ. Я не отпихнула его руку лишь потому, что была, мягко говоря, ошеломлена.

— Что еще за категория 'А'?

— Вы Платоновскую аллегорию пещеры знаете?

Я подумала о Платоне из Церкви механизированных, не сразу сообразила, о чем спрашивает Уна Бомбер.

— Причем тут Платоновская аллегория пещеры?

— Очень даже притом. Как вам должно быть известно, пройдя обязательный курс философии в университете, Платон рассуждал об идеях, лежащих в основе любого справедливого государства...

Курс философии в университете, второй курс, Гранин и Громов со мной за одной партой. Много ли я вынесла для себя из курса философии? Серьезно?

— Вы заговариваете мне зубы, — отрезала я.

Руки опять подрагивали. Не спрашивая разрешения, я вытрусила из пачки 'Сурового мыслителя' сигарету, подкурила.

— Вы спросили о категории 'А', или я ослышался?

— Нет, — я поморщилась — чертовски мерзкий табак, — не ослышались.

— Постарайтесь больше не перебивать меня, сможете? Следуя Платону, пещера — это чувственный мир; заточенные в пещере люди познают реальность лишь благодаря своим органам чувств. Так называемый Театр Теней. И здесь следует задуматься о связи мира идей с нашим реальным миром. Платон считал, что от мира идей до нас доходят лишь смутные тени. Можем ли мы по теням от костра внутри пещеры воссоздать полную картину бытия, Вселенной? Нет, милочка моя, не можем.

'Суровый мыслитель' не влияет на мыслительный процесс — в этом Бомбер был прав.

— Не можем, — повторил он задумчиво, ловко поджигая новую сигарету. Мне вдруг в голову пришла совершенно дурацкая мысль: отнюдь не каждому выпадает возможность наблюдать, как дымит один из самых знаменитых курильщиков. — Во Вселенной существуют три пространственных измерения, плюс время. Наряду с пространством есть материя. Марго, как думаете, предопределено ли состояние каждого элемента во Вселенной?

— Вы о судьбе?

— Называйте как угодно. — Бомбер небрежно махнул рукой с сигаретой. — Вселенная трехмерна в определенный фиксированный момент времени. Есть Граница. Но в какой степени состояние на Границе отображается на поведении всей Вселенной? Учеными давно предложена гипотеза, что все, что существует внутри Вселенной, является лишь тенью того, что происходит на Границе. Так называемая голографическая модель Вселенной. Каждому человеку, Марго, соответствует что-то на Границе. Прогресс начался с того момента, когда некий физик нашел однозначную связь между определенной конфигурацией частиц на Границе и черными дырами, существующими во Вселенной. Все, что нас окружает, имеет аналогию. Зерна в том числе. Не исключено, что образы зерен на Границе играют более организующую роль, чем свободная воля человека. Есть мир технологии, есть мир людей, и они оба соответствуют чему-то на Границе. Вы следите за моей мыслью, Марго?

— Есть рядовые зерна, — голос Уна Бомбера упал до вкрадчивого шепота, — а есть королевские. Как в улье: тысячи рядовых пчелы и одна-единственная королева. В случае с зернами, правда, королев несколько, может, десять, может меньше. Королевские зерна, Марго, очень важны: не исключено, что их образы лежат на Границе в ключевых точках.

— Нелепость какая-то.

— Оцените вот какую нелепость, милочка моя: вы проглотили королевское зерно. Зерно категории 'А'. — Его улыбка все мрачнела и мрачнела. — Нелепость, несуразица, верно?

Я таращилась не рыжебородого.

— Но как я...

— Благодаря этому зерну ваша незначительная, бедная духом личность теперь соответствует некой важной точке на Границе. Через него вы связаны с другими зернами категории 'А', — на этих слова из глаз Бомбера ушел свет. — Это зерно было моим пропуском в новую жизнь. — Он подался ко мне, его дыхание обожгло мою щеку, скользнуло к уху. — Марго, это самый лучший подарок, какой вы только могли получить к Новому году. Лучший подарок за всю вашу никчемную жизнь. И придется его отработать.

— А что, если я не сделаю этого?

— А что, если вы не хотите знать, что в таком случае будет с вами? К тому же, — бородач отодвинулся от меня, расправил плечи и затушил окурок в пепельнице, — я не озвучиваю столь гнусные вещи перед такими очаровательными молодыми женщинами.

И знаете что? Я поверила ему. Поверила каждому его слову.

Наверное, я побледнела, потому что подошедший бармен вежливо поинтересовался, все ли у нас в порядке.

Уна Бомбер ухмыльнулся:

— Двойное виски, будьте добры. Что посоветуете в качестве закуски?

— Могу предложить сыровяленую говядину с клубникой и виноградом; тунец с перцем; семгу на белом тосте...

— На ваше усмотрение, спасибо.

Минутой позже перед Бомбером возник пузатый бокал и тарелка с тонкими кусочками говядины, клубникой и крупными белыми виноградинами.

— Что-нибудь еще?

— Марго?

— Нет, спасибо, — я не узнала собственный голос.

Все в Уна Бомбере кричало о его холодной уверенности в себе. Он был опасным, но не старался быть опасным. Он просто был им, и все.

— Маргарита, на самом деле вам даже не обязательно прилагать какие-либо усилия — владелец другого зерна 'А' сам найдет вас. Сядет на вас, как пчелка на маргаритку. — Бомбер ухмыльнулся удачному сравнению. — А когда это произойдет, звоните мне.

Не надо быть гением, чтобы понять, что Уна Бомберу был нужен конкретный коматозник. Я кое-что сопоставила и пришла к следующему выводу: Бомбер хочет запустить зубы в босса Церкви механизированных.

— Дзинь-дзинь, — Бомбер достал из кармана ручку и написал на салфетке свой номер телефона. — Буду ждать. Хотите виноградинку?

Я качнула головой, взяла салфетку и сунула в карман джинсов. Все как в тумане.

— А поцелуйчик на прощанье?

— Я позвоню.

С видом, будто ничего более замечательного прежде ему не приходилось делать, Бомбер положил в рот белую виноградину, сомкнул мощные челюсти и виноградный сок брызнул мне в лицо. Уна Бомбер широченно ухмыльнулся, не переставая жевать.

— Позвоню, — повторила я и встала.

В вестибюле я налетела на Эдуарда. Он обнял меня, тем самым не позволив свалиться. Я оказалась прижата к его груди, ощутила исходящее от него тепло, его сердцебиение, дыхание. От Эдуарда пахло дорогим парфумом и зимой.

Я обняла его. Второй раз меньше чем за два дня. За пять лет.

Как любила говорить моя бабушка: 'Рождается человек — рождается судьба'. И знаете что? Бабушка была права. Вы думаете, будто знаете, что произойдет с вами завтра, через месяц, пару лет. Строите планы на будущее, откладываете многие дела на 'потом'. А что, если не будет этого 'потом'? А что, если все планы раскрошатся, подобно диско-шару в 'Сладком Зубе'?

Если бы кто-то еще неделю назад сказал мне, что я стану коматозником, 'приобретением' Уна Бомбера и буду стоять посреди отнюдь не пустого вестибюля 'Ананасов в шампанском' в обнимку с Эдуардом, я бы непременно подняла этого фантазера на смех.

Если бы этот фантазер заключил со мной пари, он бы, черт побери, выиграл его.

— Что с тобой? — спросил Эдуард.

Я отстранилась от него, сделала два шага назад.

Наши глаза встретились. Он улыбнулся уголками губ, и это было так просто и элегантно, что я не смогла не улыбнуться в ответ, хотя моя улыбка и подавно не была столь же приятной.

Я постаралась, чтобы мой голос прозвучал спокойно:

— Я ждала вас.

— Мы опять на 'вы'?

— Я имела в виду тебя и Макса, — я кивнула на парня за его спиной. — Я устала и хочу уехать.

— Я приезжаю, ты уезжаешь. Второй раз за сегодня.

— А что еще ты подсчитываешь?

— О чем ты?

Нет, мне не показалось — Эдуард понял, о чем я. Он тоже ставил черточки где-то там, у себя, всякий раз, когда мы, к примеру, касались друг друга. Как и положено неуместным мыслям, они мигнули и исчезли. Куда больше меня занимал тот факт, что за барной стойкой остался сидеть сам Уна Бомбер, наслаждающийся 'хорошим алкоголем и музыкой'.

— О чем, о чем. О куриной печенке, естественно.

— Макс, — позвал Эдуард.

— Что, босс?

— Остаешься с Маргаритой. А теперь — прошу меня извинить.

Максим осклабился — рот корытом, как на приеме у стоматолога; на нижний ряд зубов налеплена розовая жвачка. Жуя жвачку, он чавкал. Эдуард нейтрально улыбнулся и прошел мимо. Я не посмотрела ему вслед, хотя очень хотелось.

— Это он из-за куриной печенки так распсиховался? — нахмурилась я.

Вообще-то слово 'распсиховался' не подходит Эдуарду, но именно оно скатилось с языка.

— Нет, из-за любви и голубей. — Максим звякнул ключами с брелком Микки-Мауса. — Идем, принцесса.

Глава 24

Я приняла душ, переоделась в захваченные их дома майку и хлопковые штаны, и прошлепала босыми ногами в гостиную. Села на диван.

Что дальше?

Я чувствовала себя нарушителем, переступившим бархатный канатик и посягнувшим на раритетную мебель в магазине антиквариата. Так и сидела в тишине, не решаясь включить телевизор, боясь узнать последние новости. Нервно выкурив сигарету, сунула зажигалку в карман штанов, встала, выключила свет и растянулась на диване в полный рост.

Уна чертов Бомбер дал мне номер своего телефона. Я должна позвонить ему, как только со мной свяжется обладатель зерна 'А' — такого же зерна, как и у меня. Предположительно, босс Церкви механизированных. Ну вот, я по бровные дуги в дерьме.

Я нашла аспирин в аптечке над раковиной и водой из-под крана запила две таблетки.

Когда, вновь растянувшись на диване, я закрывала глаза, на часах было начало двенадцатого ночи. В следующее, как мне показалось, мгновение циферблат высветил половину первого. Где мои полтора часа?

Темно и тихо.

Я лежала и никак не могла сообразить, что же выдернуло меня из дремы. Гостиная вдруг представилась мне пустым резервуаром. От тишины звенело в ушах. Но, кроме тишины, было еще кое-что — то, что заставляло воздух липнуть к моему телу, желудку, мозгу. Кончики пальцев онемели, нос чесался.

Сквозняк коснулся ступней, забрался под хлопковые штанины. Чья-то рука опустилась на мое плечо, вторая сгребла в кулак майку у меня на груди, натянув ее так, что ткань больно врезалась в подмышки и угрожающе затрещала по швам. Свет бритвой полоснул по глазам.