Срочно требуется царь - 1: Срочно требуется...

— Вашвысочество!.. Держись!.. Я за тобой!.. — выкрикнул костей и кинулся вслед.

* * *

— Отвечай, кошкин сын, где остальные деньги? — в который уже раз, грозно скрежеща зубами и вращая очами, вопросил купца Фома, хотя впору было не грозить, а плакать.

То, что денег наличных при Хверапонте было негусто, они выяснили в первые пять-семь минут. То, что он их не прячет ни в своих вещах, ни вещах возчиков и караульщиков, было наглядно продемонстрировано в пять минут последующие, что доказывали немудрящие пожитки хорохорцев, раскиданные по поляне под дождем. Много ли у купца Хверапонта денег вообще, и какую самую крупную сумму держал он в руках за свою жизнь, гвардейцы выяснили в следующую пятиминутку. Находчивый Спиридон предложил поинтересоваться у всех пленников, богатые ли у них родственники и много ли они дадут выкупа за таких важных персон, как двадцать возчиков, купец и четыре охранника [38], и, к удивлению своему, всего за десять минут обнаружили, что более нищие семьи вряд ли сыщутся во всем Белом Свете, не говоря уже о царстве Костей или Хорохорье.

После чего удачная мысль посетила Прохора, и он взялся выспрашивать хорохорцев, богат ли их царь, который, может быть, согласится уплатить выкуп за своих подданных ввиду крайней бедности их семей. Минут восемь ушло на то, чтобы установить, что хорохорский царь Евдокин Третий богат, чего и всем желает, но такой ерундой, как уплата выкупа за двадцать пять хорохорцев низкого происхождения, заниматься не станет даже его ключница, не то, что он сам.

Этот факт привел в состояние праведного возмущения не только хорохорцев, но и псевдоразбойников, и на этой почве они солидаризировались и выступали единым фронтом против алчного бездушного правителя еще десять минут, но и запас ругательств и пожеланий в адрес Евдокина подошел к концу, а подмога пленникам в виде их обожаемого лукоморского высочества и его проводника всё не шла.

На полянке, окруженной возами, воцарилось неловкое молчание, прерываемое лишь потрескиванием догорающих веток в костре под тентом да монотонным шумом буйных дождевых струй.

В этом положении настоящие разбойники уже давно сбежали бы со всем награбленным добром, или перебили бы захваченных бедолаг и улеглись спать в восстановленной палатке.

Ни то, ни другое гвардейцы, естественно, делать не собирались, но хоть что-то делать всё равно было надо!..

И тут осенило Захара.

И в ответ на заданный купчине Фомой вопрос на щекотливую тему 'где остальные деньги' он радостно вскричал:

— А я знаю!!! Они закопали их, перед тем, как лечь спать!.. В землю!.. И уложили сверху дерн!.. Чтобы не видно было!..

Гвардейцы переглянулись, и лица их расцвели самыми искренними улыбками:

— Точно!!!

И тут же озадачили и без того ошарашенных и ошалело взирающих на своих нестандартных недругов хорохорцев.

— Где у вас лопаты?

— Л-лопаты?.. — недоверчиво переспросил купец, хотя прекрасно расслышал с первого раза, что от него требовали. — В-вон там, на крайнем возу... лопата... одна... и на следующем... и дальше... всего пять... нам больше и не надо... обычно...

— Вот видишь, я прав!.. — оживленно потер руки Захар. — Они всегда так делают! Он сам признался!

Кузьма, не задавая лишних вопросов, быстро собрал лопаты с указанных телег и вопросительно взглянул на товарищей:

— Откуда начнем?

— Да где стоим, там и копаем, чего гадать! — весело ответил Фома. — И не торопитесь, тщательнее, тщательнее! Может, они их россыпью зарывают! Чтоб нашему брату найти было труднее!

— Это верно, — с довольным видом согласились остальные, обстоятельно поплевали на мокрые ладони и воткнули трофейный шанцевый инструмент в мокрую траву под полными немого трепета взглядами пленных.

Одно дело — попасть в руки разбойников.

И совершенно другое — в руки сумасшедших маньяков-садистов, играющих со своими жертвами как коты с глупыми мышками...

Вы думаете, им лопаты нужны, чтоб наши медяки искать?

Ха!!!

Они нам могилы сейчас рыть будут, куда потом всех и покладут, и концов не сыщешь!..

Бедные хорохорцы переглянулись безысходно, прощаясь друг с другом и с жизнью, и тут — о, чудо! — откуда-то из-за возов донесся слабый крик:

— Па... ма... ги... те...

И немедленно отклик:

— Держитесь, держитесь, мы бежим!..

Хверапонт случайно увидел лицо одного из своих мучителей, и от ужаса едва не лишился чувств.

Оно сияло такой чистой радостью, плавно переходящей в неприкрытое, дистиллированное и конденсированное счастье, что оторопь брала и мороз по коже не то, что бежал — мчался как на тройке.

Если эти нелюди собирались закопать живьем невинных торговцев, то что они могут сделать с их невидимыми и нежданными спасителями — разум отказывался даже предположить.

Иванушка летел туда, где надрывная мольба срывающегося голоса не прерывалась ни на минуту, не разбирая дороги. Об этом скорбно свидетельствовали изодранные штаны и армячок, посеянная где-то в чаще шапка [39], исцарапанные руки и лицо, и горячая пульсирующая шишка на упрямом лбу. Но какое это все имело значение, если где-то совсем рядом людям была нужна помощь!

'Странное дело — акустика в ноябрьском лесу под дождем...' — успевал на бегу дивиться он, то и дело выдирая себя из мокрых, голых но очень несговорчиво настроенных кустов или в последний миг уворачиваясь от неизвестно откуда, но сто процентов специально и злонамеренно выскакивающих на его пути деревьев. — 'Кричат вроде совсем близко, а сколько уже бежим, и всё не добрались... Выходит, всё-таки, далеко... а слышно — вот как... ой... ё... и кто их тут понасадил... а слышно — вот как будто в десяти шагах кто-то стонет... Наверное, звук, многократно отражаясь от водяных капель, не заглушается, утыкаясь в стволы деревьев... ой... ё... ой-ё-ё-ё-ё-ё-ё!!!... как я... и поэтому не теряет громкости с расстоянием... Создается эффект эха... объема... и присутствия... Загадочный феномен природы, однако... ой... ё...'.

И вот, когда царевичу уже начинало казаться, что благодаря загадочному феномену природы в ноябрьском лесу он бежал на помощь кому-то, кто нуждался в ней не иначе как в самом Лукоморье, метрах в десяти перед ним замаячили размытые силуэты составленных цепочкой возов, подсвечиваемые с той стороны рваным пламенем чужого костра.

— Держитесь, держитесь, мы бежим!.. — только и успел выкрикнуть он, как нога его зацепилась за корягу. — Ай...

Впрочем, беда бы была невелика — одним падением больше, одним меньше — мокрый, как говорится, дождя не боится, но в темноте, ставшей с приближением долгожданного костра еще гуще и непроглядней, исчез его меч.

Серафима вовсе не хотела, чтобы ее супруг, распаленный праведным гневом и бегом по неприспособленной для этого местности, сгоряча поранил ее сообщников. И посему меч был временно удален из пределов досягаемости ищущей длани Иванушки, а вместо него подсунута весьма кстати тут оказавшаяся корявая ветка. Оружие из нее, конечно, аховое, но чтобы напугать ее псевдоразбойников, сгодится вполне.

— Ё же моё же!.. — тем временем отчаянно восклицал Иванушка, ползая на коленях в хлюпающей каше из травы, листьев и просто грязи, с ужасом понимая, что искать иголку в стоге сена — ерунда, по сравнению с поиском черного меча ночью в грязи [40].

— Растяпа... — чуть не плача от злости на свою неуклюжесть и невезучесть стукнул изо всех сил он кулаком по земле и тут же сообщил всем заинтересованным лицам, что попал:

— О-ю-ё-ю-ё-ю-ё!.. Какой леший... подсунул... что это?..

Он засунул пострадавшую кисть подмышку и здоровой рукой осторожно провел по тому же месту на земле, где только что напоролся на что-то твердое.

Вот оно.

Шершавое, большое и тяжелое...

Коряга.

Наверное, об нее он и споткнулся...

— Грабят-убивают же!!! — нетерпеливо и требовательно выкликнул голос со стороны возов, и Иванушка охнул, вспомнив, за чем он сюда пришел, схватил тяжеленную коряжину, вскочил на ноги и с яростным криком: 'Выходи, разбойничье племя на честный бой!' нырнул под телегу и выскочил уже с другой стороны, там, где посреди перекопанной полянки сгрудились в беспомощную кучу хорохорские хлеботорговцы.

Дальше было все просто и неинтересно: разбойничье племя, показав гениальную неповоротливость и неспособность разделаться в предложенном честном бою впятером с одним героем, с громкими проклятиями и вариациями воплей на темы: 'он сумасшедший', 'их там еще много' и 'спасайся, кто может!' кинулись в реку и исчезли в мокром холодном мраке, словно их и не было.

Невидимая в истекающей ливнем тьме Серафима тут же схватила Прохора за руку, Прохор — Спиридона, тот — Кузьму, пока не получилась живая цепочка из радостно-возбужденных гвардейцев.

— Теперь дело сделано, признательный купчина предложит свое зерно в кредит с рассрочкой, а кто хорошо поработал, тот может и в лагерь бежать — греться-сушиться, — удовлетворенно кинула царевна прощальный взгляд на возносящих в хоре благодарности свои подмерзшие и подмокшие голоса хорохорцев.

И хитрецы весело побежали, поднимая каскады брызг навстречу удивленному такому неожиданному соперничеству дождю.

Иванушка молча, с неприязнью окинул суровым взглядом досточтимого Хверапонта, находящегося в предобморочном состоянии, и принялся развязывать его и его сотоварищей.

— Спасибо тебе, силен-могуч богатырь!..

— Дай тебе боги долгих лет жизни!..

— И здоровья!..

— И жену хорошую!..

— Уже есть, — буркнул Иванушка, сосредоточено трудясь над разбухшей от влаги веревкой с затупившимся при разделке оленьей туши засапожным ножом.

— Ой, вовремя ты появился, добрый молодец!..

— Что б мы без тебя делали!..

— Загубили бы нас окаянные!..

— Век будем тебя помнить!..

— Защитник наш драгоценный!..

— Да ладно, чего там... — позабыв про свою сердитость, засмущался Иван. — Обращайтесь, если что...

Хверапонт, глухо кряхтя и бормоча что-то себе под нос, неуклюже поднялся с сырой земли, неспешно, обстоятельно отряхнул тулупчик [41], подтянул пояс, поправил шапку и, чувствуя, что больше уже ничего не может придумать, чтобы потянуть время, трубно хлюпнул носом и неторопливо подошел к своему спасителю.

— Может, тебе... это?.. Денег... дать?.. — морщась и втягивая в плечи голову от боязни услышать положительный ответ, скрепя сердце предложил купец.

Иванушка не проронил ни слова, не бросил ни взгляда, не сделал ни жеста в его сторону, но весь его вид выразил такое презрение, что уж лучше бы он посмотрел, сказал речь и сопроводил ее соответствующими телодвижениями.

Возмущенные хорохорцы не были такими сдержанными, и те слова, которые они имели сказать по этому поводу, были богато проиллюстрированы всеми имеющимися в их распоряжении изобразительными средствами.

— ...Короче, Хверапонт, гнилой ты мужик, — закончил и плюнул себе под ноги бородатый коренастый возчик. — Как хочешь, а я от тебя ухожу. И платы с тебя мне за эти две недели не надо. Оставь. Глядишь, разбогатеешь. А свой воз отсель гони сам, как знаешь.

— И мой прихвати, — присоединился к нему второй.

— Я тоже на тебя боле не роблю, — хмуро скривив губы, процедил третий.

— И я... И я... — донеслось со всех сторон.

— Ах, так!.. — взъелся купчишка. — Ну и валите на все четыре стороны! Я в Постоле доходяг найму — они рады будут! Счастливы! Спасибо мне скажут, в ножки поклонятся! А таких бузотеров, как вы, мне самому на дух не надо!.. Скатертью дорожка!.. Расстроили!.. Ха!..

Иванушка невесело усмехнулся, помахал рукой мужикам, сказал, что если они его найдут в Постоле в городской управе, то он для них что-нибудь придумает с работой или с возвращением домой, и с гордым достоинством полез обратно под телегу.

Наткнувшись на ледяную скалу жадности хорохорского купчины, хитроумный план Серафимы в одну секунду с треском пошел ко дну.

Хорошо, что она об этом не знала.

И хорошо, что о нем не знал Иван...

Недоверчиво покачивая головой и горестно дивясь человеческой алчности и обыкновению все мерить на деньги, лукоморец отошел от лагеря хорохорцев метров на десять. Тусклые отблески чужого хилого костерка сюда уже почти не долетали, дальше отступать было некуда, и он приступил к поискам на ощупь ели поразлапистей, чтобы укрыться до утра под нижними ветками от дождя, или хотя бы части его, желательно, самой мокрой...

И вдруг из-за стены возов до него донеслось пронзительное и испуганное, оборвавшееся на половине 'Помогите!.. Спаси!..' в исполнении достопочтенного Хверапонта.

'Неужели выяснение отношений до рукоприкладства дошло?!' — взволнованно метнулся обратно к возам царевич. — 'Но ведь так тоже нельзя!..'

Он вынырнул из темноты в освещенный чахлым пламенем круг, и заготовленные увещевания и призывы к мирному разрешению всех конфликтов застыли у него на губах.

Потому что, попирая ногами останки поверженной палатки и наставив на оцепеневших в ужасе хорохорцев арбалеты, скалили редкие, давно не чищеные зубы пятеро истекающих водой и самодовольством разбойников.

Вернее, арбалетами торжествующе поводили трое, а двое азартно, с выражением неописуемого упоения на корявых физиономиях, размахивали самодельными кистенями с самозабвением мальчишек, дорвавшихся в кои-то веки до взрослого оружия.

Первой жертвой такого легкомысленного подхода к обращению с тяжелыми общественно-опасными предметами уже стал бедняга Хверапонт: он меланхолично лежал в грязи, мирно вытянув загребущие руки по швам и смиренно закрыв завидущие очи. И если бы не толстая овчинная шапка мехом внутрь, лежать бы ему так еще очень и очень долго [42].

Хорохорская диаспора в костейском лесу перепугано сгрудилась вокруг него, но помощи от нее, кроме моральной поддержки, не было никакой.

'Вернулись!..' — мелькнуло было поначалу в голове опешившего на несколько секунд Иванушки, но даже беглого взгляда хватило, чтобы признать в них другую организацию.

'Очередь у них там, что ли?' — стало мыслью номер два. Очень вероятно, что весьма скоро последовала бы и мысль номер три, и четnbsp;ыре, и четыре-бис, но дальше раздумывать было некогда.

Царевич мгновенно отыскал взглядом свою верную корягу, которая оказалась, к счастью, не более чем в полутора метрах от него, и кинулся, чтобы подобрать...

У самых его пальцев в землю воткнулась стрела.

Рядом, в сам сук — вторая.

— Промазал, косой!..

— Сам кривой!

— А ты стой, не шевелись!..

— Иди сюда!

— ...как стоишь!

— Так стоять или идти? — застывший в согбенном положении царевич осторожно приподнял голову и стал сверлить мрачным взглядом непрошеных гостей.

— Ты чё, шибко умный, чё ли? — подозрительно ощерился разбойник с большим арбалетом, на котором еще была наложена стрела.

— Нет, такой же дурак, как и ты, — вырвалось у Иванушки, и он от отчаяния прикусил себе язык, но было поздно.

Слово — не воробей, не вырубишь топором, как сказал однажды низложенный король Вондерланда Шарлемань Семнадцатый.

— Это кто тут дурак?..