Срочно требуется царь - 1: Срочно требуется...

Убедившись, что разведгруппа королевича Кыся в полном составе отправилась к месту постоянной дислокации — под крылышко матушки Гуси — Иван прикрыл за собой дверь, прислонился к стене коридора и на минуту задумался.

Дети обманывать не могли.

Значит, обманывал Вранеж, утверждая, что не знает, где городские деньги.

Но ведь он поклялся!

Он дал честное слово!..

Что сказала бы на это Сеня?

Ну, если опустить, что он легковерный дурень и растяпа?

Наверняка, она посоветовала бы прижать лукавого голову к стенке и вытрясти из него правду.

Так он и сделает.

Только прижимать Вранежа к стенке он будет не руками, а неоспоримыми доказательствами и свидетельскими показаниями. Говорят, если взяться за дело умело, от этого бывает даже больше пользы, чем от грубой физической силы.

Вранеж в этот час посетителей явно не ждал.

Не то, чтобы он вообще знал, сидючи в подземелье, какой сейчас час, или время суток, если на то пошло дело, или ждал посетителей, но в другие, приемные часы.

Он просто спал, свернувшись на куче соломы под волчьей шубой очень большим и упитанным калачом, и когда звук шагов Иванушки донесся до его слуха, разжалованный управитель делами города вздрогнул, моментально приоткрыл глаза в щелочки и настороженно заморгал.

— Г-господин Вранеж? — осторожно начал разговор Иван, не ни малейшего имея представления, как человека можно назвать вруном в лицо и при этом его не обидеть.

— Нет, — перестали мигать и враждебно вперились в гостя щелочки, сразу став похожими на бойницы.

Каков вопрос, таков ответ.

Царевич это тоже понял и больше настаивать на дополнительной идентификации личности не стал.

— Я все знаю, — просто сказал он.

— Кто был дедом девятого мандарина Вамаяси по материнской линии? — тут же поинтересовался голова.

— Что?.. — и без того небогатый опыт Ивана в проведении допросов и уличений, наткнувшись на колючую издевку чиновника, исчез с тихим хлопком, словно воздушный шарик.

— Ты же только что сам сказал, что все знаешь, — ехидно напомнил тот.

— А-а... Я не знаю, — насупился Иванушка. — Про деда. Но зато я знаю, где вы прячете деньги города...

Бойницы медленно расширились едва ли не до размеров городских ворот и застыли в таком положении.

— ...И на это раз вы меня не обманете, и вывернуться вам просто так тоже не удастся, — сухо и твердо договорил царевич и сурово сжал губы.

И старый лис, интриган и делопут Вранеж вдруг понял шестым чувством, проворно пришедшим на замену некомпетентным пяти первым, что это правда.

Не глядя на позднего посетителя, он неуклюже выбрался из-под своего одеяла, сел, прислонившись спиной к шершавой холодной стене, подтянул колени к подбородку [54] и поник на них головой.

— Чистосердечное признание облегчает чувство вины, — более мягким тоном с еле различимой ноткой сочувствия напомнил ему Иванушка.

— Да... да... — мелко и часто закивал Вранеж, и по щеке его скатилась и утонула в клочковатой небритости крупная, дрожащая, как холодец на барабане, слеза. — Да... Я сожалею... О, боги свидетели! — как я сожалею!..

И он уткнулся в коленки, и в пароксизме раскаяния попытался пробуравить в них лбом дыру.

Попытка, как и предполагалось, не удалась, и через минуту голова головы оставила ноги в покое и снова уставилась слезливым взглядом в гостя.

— Я был неправ, о, ваше юное искреннее высочество... Я только сейчас начинаю понимать, как глубоко и отвратительно я был неправ!.. Но вам не понять, вам, который ни минуты не был знаком с царем Костеем, который ни дня не жил с ним в одной стране, который ни недели не трясся в страхе за свою жизнь из-за неосмотрительно оброненного слова или взгляда! Да что там жизнь! Если бы жизнью всё и ограничивалось!.. Ваши солдаты из умрунов могут вам поведать немало интересного. Для многих в этом царстве жизнь после смерти только начиналась... И спаси боги наших врагов от такой жизни! Вам, бесшабашному пришельцу из далекой страны, никогда не мерещился жуткий лик покойного царя в лице каждого говорящего с вами, в вашем собственном отражении в воде, в легком движении теней в пустой комнате!.. Может, вы не поняли, но он был колдун, и он был бессмертен! Бессмертен, со всеми вытекающими отсюда последствиями, прекраснодушный царевич! И кто меня может обвинить, если при первой же представившейся мне возможности слабый, пугливый, нервный Вранеж решил сбежать из этого ужасного места, куда глаза глядят! Обеспечив свою приближающуюся старость, конечно... за казенный счет... грешен, грешен я тут, ничего не скажешь... Но кто на моем месте поступил бы иначе?.. Назовите это пунктиком, блажью, сумасшествием — как хотите! — но как я боялся... ваше отважное высочество... и сейчас боюсь... его возвращения...

— Но Костей мертв. Это совершено точно, — с болезненным состраданием взглянул Иванушка на бледного, потерянного, жалкого Вранежа. — Правда, сам я этого не видел, но люди, которым я доверяю как себе...

— Ага, ага!.. Вот оно!.. Слова, слова, слова!.. — страдальчески поморщился раньше высокопоставленный, а теперь глубокопосаженный чиновник.

— Но это верно!

Голова кивнул.

— Да... Может быть, это и верно... Но ваше неустрашимое высочество должно простить старого глупого Вранежа с его нелепыми страхами... Тридцать лет я был всего лишь его слугой... и это сломало меня. Но теперь, проведя столько времени в своей собственной темнице, я сознаю, что поступал плохо, что корысть обуяла меня, лишила здравого смысла... и раскаиваюсь. И, чтобы не быть голословным, готов передать всё нажитое непосильным трудом Постолу.

— Правда? — просиял Иванушка.

— Да, конечно правда, молодой человек, — невесело усмехнулся заключенный. — В моем возрасте от лжи легко устать. Но... у меня есть одна крошечная, нелепая просьба... об одолжении... или, скорее, о милости...

— Пожалуйста, говорите, — ободряюще кивнул лукоморец.

— Не ведаю, простится ли беспомощному трусливому старикану его дурацкая слабость...

— Да?..

— Я знаю, что Костея больше нет... но годами наживаемые привычки умирают только вместе со стариками, юноша... Мне стыдно признаться, но я по-прежнему всего боюсь и никому не верю... Кроме тебя, должен добавить... да... кроме тебя... Ты — необыкновенный человек, не такой, как мы все, и никого равного, или хотя бы подобного тебе я в жизни своей не встречал.

— Ну, что вы... — если бы факел сейчас вдруг погас, в подземелье было бы светло от вспыхнувших алым щек Ивана. — К чему комплименты...

— Это не комплименты, — впервые за весь вечер с абсолютной честностью возразил чиновник. — Отнюдь.

— Вы... э-э-э... что-то хотели попросить, если я не ошибаюсь? — смущенный царевич сделал неловкую попытку вернуться к более комфортной теме.

— Попросить? — опомнился Вранеж. — Да... попросить... Пожалуйста, ваше высочество... Пойдем сейчас со мной, пока моя слабость вновь не поборола меня. Я отдам вам всё. До единой старой монетки. До последнего крошечного камушка. Честное слово. Но я прошу... нет, я умоляю, я заклинаю вас об одном. Пока я не передам вам казну, ни одна живая душа не должна знать... ни одна... поймите... мне страшно... мне просто страшно... постоянно кажется... мерещится... мнится... в каждом лице... в каждом движении... в каждом голосе... сердце замирает... холодеет... Костей... проклятое имя... проклятые времена... проклятый страх...

Не задумываясь, Иван кивнул, и под всхлипывающее бормотание заключенного потянулся к стене за ключом, чтобы открыть камеру.

— Да, конечно, конечно. Я всё понимаю. Вам очень тяжело, и это действительно мужественный поступок с вашей стороны...

— Исключительный юноша... исключительный... исключительный...

[ * * *

nbsp;— Н-не знаю... — с сомнением пожала она плечами. — Ему по нашему уговору больше всех бежать надо... Но уж скоро, минут через пять... три... две... Сколько времени прошло?

&

&

&

&

&

&

&

&

&

&

&

&

&

&

&

&

&

&

&

&

&

&

&

&

&

&— ...А я тебе говорю — нечего олят, восседал с раскрытым толстым томом на коленях дед Голуб.

— ...веселым пирком — да за свадебку. И я там был, мед-пиво пил. По усам текло, да в рот не попало, — закончил чтение учитель и бережно, почти благоговейно закрыл книгу и принялся застегивать регулярно начищаемые и смазываемые фанатами 'Приключений Лукоморских витязей' тугие медные застежки.

Заслышав легкий скрип открывающейся двери, дружинники и сочувствующие мгновенно оторвались от культового произведения и впились нетерпеливыми вопросительными взорами в запыхавшуюся троицу.

'Ну, как?'

Те самодовольно ухмыльнулись и подмигнули.

'Все в порядке!'

Ребятня заулыбалась.

Старик справился с тугими застежками и перевел взгляд на скромно пристроившихся в задних рядах опоздавших.

— А вас где сегодня носило, сорванцы?

— Да так... по делам, — уклончиво пожал плечами Кысь.

— Это какие у вас могут быть дела в пол-одиннадцатого-то ночи? — нахмурился сурово учитель.

Мыська поняла, что тему обсуждения надо быстро менять.

— А вот скажите пожалуйста, дед Голуб, — выглянула она из-за голов товарищей и нашла глазами сердитые очи старика. — Почему все приключения, и вообще все интересное случается так далеко от страны Костей?

— С чего ты так решила? — опешил старик.

— Правда, правда! — с энтузиазмом поддержала ее моментально оживившаяся аудитория.

— Сколько вы нам книжек перечитали?

— И вечером, и на уроках...

— Да уж штуки три... с половиною... задумчиво отозвался дед. — Не меньше...

— Вот! Целых три! Да еще и с половиною!

— А происходило все где?

— Вот!

— То в Шантони, то в Лукоморье, то в Бхайпуре, то еще непонятно где...

— А в стране Костей — ничего!

— Нет такой книжки!

— Ни одной!

— А раз книжки нет, то и ничего, стало быть, не случается! — обижено подытожила детвора.

— А вот и нетушки, малышата мои хорошие, — с хитрецой прищурившись, заулыбался тонко Голуб. — Вот тут вы и ошибаетесь, огольцы мои. Если книжки нет, это значит только то, что ее еще не написали, а вовсе не то, что ничего не происходит.

Публика на минуту притихла, задумавшись над новой концепцией.

— А что такого вообще когда-нибудь происходило в нашем царстве, что его стоило бы записать? — мыслительный процесс Кыся первым пришел к финишу и потребовал награды.

— У-у-у... — лукаво усмехнулся дед. — За века нашей истории чего только не было... На земле и под землей... И если оно нигде не записано, то в памяти народа-то такие истории хранятся все равно. И называются они предания, или сказы.

— А в них про приключения есть? — оперся тощими ручками на коленки и подался вперед Векша.

— Про приключения — есть.

— И про волшебство? — недоверчиво склонила голову Воронья.

— И про волшебство.

— И про путешествия? — загорелись глазенки Стрижика.

— Конечно.

— РАССКАЖИ-И-И-ИТЕ!!!.. ПОЖА-А-А-АЛУЙСТА!!!..

Детскому хору в четыре с лишком десятков голосов старый учитель противопоставить не смог ничего.

Хоть и попытался.

— А спать тогда когда? — притворно нахмурился он.

— Без нас не начнут! — нетерпеливо отмахнулся Кысь.

— Потом спать!

— Как расскажете!

— А вставать завтра рано, не выспитесь?

— Ну, и что!

— Пускай!

— Не рассыплемся!

— Не впервой!

— Поди, выспимся!..

— ...потом!

— Ну, пожа-а-а-алуйста!..

И старик, рассмеявшись, сдался.

— Ну, хорошо. Уговорили, короеды. Расскажу. Упомянул я что-то про подземные да наземные приключения, и вспомнилось мне сразу предание старое про полное опасностей путешествие одного молодого рудокопа под землей, и как он с тремя подземными мастерами встретился. Хотите послушать?

— Хотим, дед Голуб, конечно хотим! — еще больше оживилась ребятня при словах 'опасности', 'приключения' и 'путешествие', и сон, разбитый наголову и окончательно поверженный, с позором бежал из спальни, не оглядываясь.

— Тогда слухайте сюды, малышата, — начал дед. — Старые люди говорят, жили в нашем царстве два друга. Оба рудокопы были. И отцы их рудокопами был, и деды, и прадеды — все в земле-матушке ковырялись-долбились, а из нужды так и не выбились. Скопили вот как-то друзья денег, и купили у хозяина — то ли графа, то ли барона, а, может, и у самого царского управителя — разрешение в заброшенной шахте, где серебро когда-то добывали, вдвоем счастья попытать. Заплатили ему, и опять без гроша остались. Одна надежда теперь — на старую шахту. Да она не то, чтобы шахта — так, дыра глубокая в горе. Как ее начинали — вроде признаки все были, что место богатое, изобильное, да не успели толком начать, как оскудела она — всю руду как корова языком слизнула, осыпаться стала часто — вот и оставили ее. Подземные мастера на хозяев шибко гневались, старики говорили. Что-то не по-ихнему было сработано, не по правилам, вот и серчали, серебра не давали, и работать не дозволяли.

— Да кто такие эти подземные мастера? — снова не выдержал Кысь, но Голуб только загадочно усмехнулся в белые усы и продолжил, как будто не слыша вопроса:

— А друзьям тем, говорю, нечего терять было, вот они и рискнули. А поскольку шахта та не шахта, так, забой узкий, то работать там они сговорились по очереди. День один — ночь другой. Вот в первый день один-то друг пошел породу рубить, а его через сколько-то времени и завалило. Лежит он под обвалом, думает — последний час его пришел. И вдруг видит: откуда из темноты подходят к нему три старичка в шахтерских касках, ростом с тебя, Векша, не больше.

— А чего такие маленькие-то? — подозрительно нахмурился паренек.

— А маленькому по забою удобней ходить, — авторитетно разъяснила Воронья, у которой отец был шахтером, пока не застудился в полузатопленном забое прошлой зимой и не стаял за неделю.

— Верно говоришь, девчоночка, — согласно кивнул Голуб и продолжил: — Один — в красной каске и с бородой цвета начищенной меди, другой — в желтой каске и с бородой, будто ярое золото, а третий — в каске белой, а борода у него серебристая, только что в темноте не светится. Подходят к нему и спрашивают, стало быть: 'Чего ты, парень, в нашей горе делаешь?' 'Серебряную руду добывать пришел.' 'А известно ли тебе, что это наше заповедное место, и гостей незваных нам тут не надобно?' 'Известно', — вздохнул рудокоп. — 'Да не от хорошей жизни я сюда подался. Совсем нищета заела'. Покачали головами старички и говорят: 'Ладно, вставай уж. Хватит прохлаждаться. Мы тебя из завала выведем.' И глядит парень — а он уж не придавленный, только кучи породы со всех сторон от него насыпаны. 'А куда ж мне идти?' — только хотел он спросить, как вдруг видит — и глазам своим не верит: в стене забоя дверь открывается, а за дверью — хоромы! Вошел он — и остолбенел: под ногами вместо пола деньги навалены — золотые, серебряные, да медные, а вокруг украшения, да статуи да утварь всякая — так самоцветами, златом, серебром да медью начищенной и горит, так и блещет.