Часть 1. Империя. Город ветров

А потом я увидел сидевшего недалеко от меня полицейского, и тотчас уткнулся взглядом в пол. Пистолет в моем кармане внезапно стал очень тяжелым и выпирающим. Я отвернулся лицом к окну, распластавшись по стенке у двери вагона, и постарался стать как можно более незаметным. Я больше не менял положения, мешая тем, кто пытался пройти мимо меня, и лишь когда поезд остановился на моей остановке, я выскочил из вагона вместе с толпой, стремясь как можно скорее выбраться из полупустых подземных туннелей на поверхность.

До автобусной остановки добрался бегом, и, забравшись внутрь, уселся на свободное место прямо за водителем. Вслед за мной в автобус зашла только миловидная старушка-азиатка, и я успокоился, расслабляясь на сиденье.

Кубинский район находился чуть дальше от главной улицы, чем мексиканский, и я вышел на остановку раньше, просто чтобы не проходить мимо своего прежнего дома. До рассвета оставался час, и улицы были совсем пустыми. Впереди я заметил спавшего на скамейке бомжа, и вдруг узнал в нем того самого негра, с которым у меня случилось первое, как я считал, "приключение" в Чикаго. Я пригляделся и отбросил последние сомнения. Это и в самом деле был тот парень, который предлагал свою "помощь" в доставке моих сумок до места назначения.

Бомж беспокойно поворочался на скамейке, и вдруг резко сел, матерясь и дыша на задубевшие руки. Я поравнялся с ним, и он подскочил, готовый бежать. Негр боялся копов. Как и я со своим пистолетом в кармане.

— Твою мать, чувак, — облегченно выдохнул бомж, снова садясь на скамейку. — Ты напугал меня до смерти! Какого хрена ты, белый, делаешь в этом районе ночью?

— Я здесь уже два месяца живу, — усмехнулся я, обрадовавшись возможности поговорить хоть с кем-то из нормального мира. Раньше чернокожий бездельник вызывал во мне только раздражение; в последнее время я научился ценить любое общество, в котором мне не грозила смерть в недалеком будущем или драка через пять минут после разговора. Парень, похоже, был не из злопамятных; я тоже.

— И как, нравится? — с неожиданным интересом спросил заспанный негр, доставая из кармана смятую сигарету.

Я неопределенно повел плечами. Негр хмыкнул.

— Видел тебя как-то с Джулесом, — сообщил мне бомж, делая первую затяжку. — Вначале подумал, что ошибся. Ты! И с мулатом. Но я оказался прав, ты попался к нему на крючок, — негр прищурился, оглядывая меня, и внезапно протянул вторую сигарету на раскрытой ладони. Наверняка последнюю; и про себя я поразился, как щедро умеют делиться те, у кого ничего нет, и какая жадность охватывает порой тех, у кого есть всё. Я покачал головой.

— Не курю.

— Садись, чувак, — бомж подвинулся на скамейке, и я молча сел рядом. — Что, паршиво на душе? — внезапно очень проницательно спросил он, и я едва удержался, чтобы не отвести взгляд. — По глазам вижу. Признаться, после нашей первой встречи я подумал, что ты очередной белый ублюдок, приехавший покорять наш город. Да и эти твои разговоры о том, что я не хочу найти работу... Ни хрена ты не понимаешь, белый! Может, у себя на Родине ты долбаный гуру, а здесь ты... — негр запнулся, подыскивая подходящее слово, — сел рядом с таким, как я!

Я невольно улыбнулся.

— Да ты и сам был обо мне не лучшего мнения, — продолжая улыбаться, заметил я.

— Слухи, приятель, — сверкнул зубами негр. — Слухи. Мы все ошибаемся, чувак, это случается. Это случается. Никто здесь не Бог, приятель, нам положено ошибаться. Нужно уметь признавать свои ошибки и не делать их больше. — Негр помолчал, делая несколько затяжек. — Я признаю — я ошибался в тебе. Такого, как Керни, каждый может обидеть, а потом вернуться и ещё раз обидеть. А ты помог ему. Слухи, чувак, слухи. Не такой ты ублюдок, белый, каким показался мне вначале.

— Спасибо, — ответил я. — Ты тоже нормальный, когда не рассуждаешь о расизме.

Мы посмотрели друг на друга и рассмеялись. Негр докурил сигарету и вдруг посмотрел куда-то поверх моего плеча.

— Беги, белый брат, — вдруг тихо и быстро сказал он, и я мгновенно подскочил, оглядываясь.

Если бы не чернокожий, я бы так и не заметил неслышно и неспешно подходивших к скамейке трех парней в кожаных куртках. Очевидно, они следили за мной из припаркованного у обочины желтого такси; из салона вылезал четвертый.

Они начали ускорять шаг, и я первым рванул с места, сворачивая в ближайший переулок. За спиной я услышал топот и оклики, но даже не вслушивался в них. Я не имел ни малейшего понятия, куда бежать. Я не хотел приводить их к дому Маркуса, но другого направления в этих трущобах просто не знал. В конце концов, я просто бежал вглубь латинского района, мимо знакомых переулков, вперед, вперед...

Когда что-то свистнуло у моего уха, я не сразу понял, что происходит. Чиркнуло по бетонной стене здания, передо мной взвился столбик пыли, звонко хлопнул мусорный бак. Даже когда левое плечо обожгла странная, непривычная боль, как если бы на него плеснули кипятком, я не догадался, что происходит. Мне пришлось обернуться к своим преследователям, зажимая левое плечо ладонью, и только тогда я увидел пистолеты в их руках. Эти ублюдки стреляли по мне!

— Шкуру не попорть! — хрипло раздалось сзади. — Босс приказал доставить живым!

Не заметив выбоины в асфальте, я споткнулся, и этих двух секунд задержки преследователям хватило, чтобы догнать меня. Меня схватили за отворот куртки, разворачивая к себе; я не сопротивлялся, поддавшись инерционному движению, и с разворота врезал самому быстрому охотнику в челюсть. Тот рухнул на асфальт, отпустив мою куртку, но меня уже догнали его напарники. Я увернулся от первого, отступая на несколько шагов назад, и остановился, прижимаясь спиной к стене здания. Мы находились в узком переулке между двумя домами, окна квартир выходили друг на друга. Я не помнил этой части района, но это казалось уже неважным. Ловушка захлопнулась.

— Не лезь к нему, Рокко, — хрипло выдохнул один из них, державший меня на мушке. — Спрут предупреждал. Ублюдок хорош...

— Ты знаешь, что это за район? — отозвался тот, кого назвали Рокко. — Сейчас перебудим... Хрен с ним, Вист! Добьем с расстояния. Босс поймет. Так лучше, если он уйдет от нас... Скорее, Вист! — заторопился Рокко, видя, что напарник колеблется. — Ведь услышат...

Я замер, глядя в направленное на меня дуло пистолета. Всё. Вот сейчас... сейчас...

Я начал лихорадочно читать про себя "Отче наш", единственную молитву, которую знал. Я никогда не уделял достаточного внимания религии. В тот момент, ожидая выстрела, я в этом сильно раскаивался. Наверное, не зря говорят, что на пороге смерти атеистов нет...

— Пушки вниз! Пушки вниз! Оружие убрать! RАpidamente, si no ђ os voy a dar!..

Мои преследователи завертели головами, но я по-прежнему не двигался — оружие они убирать не спешили, несмотря на приказ свыше. "Свыше" оказалось в буквальном смысле. Подняв голову, я изумленно распахнул глаза. Это оказалось почти как в кино, только лучше. Из окон торчали стволы ружей, около десятка, держа на прицеле тех, кто находился внизу — четверых моих преследователей и меня. Лиц в кромешной тьме видно не было, но командный голос, лившийся из одного из окон, звучал громко и уверенно:

— Это наш район, camarada! Уходи и уводи своих друзей!

— Мы уйдем, — правильно оценив ситуацию, обратился к невидимому командиру тот, кто держал меня на мушке. — Вместе с ним.

— Подожди, — потребовал голос, и я сглотнул, глядя на четверых парней перед собой. Их предводитель, в отличие от своих напарников, смотрел на меня. Он чувствовал, что я ускользаю буквально из его рук, и ненавидел меня за это. Я не знал, что значило возвращаться к Спруту, не выполнив приказ, но наверняка что-то нехорошее.

— Вы уходите без него, — распорядился голос. — Парень остается здесь.

— Черт, — сдавленным шепотом выругался один из преследователей. — Кубинцы...

— Мы от Спрута, — не сдавался Вист. — И ему не понравится, что вы не захотели помочь.

Наверху дружно рассмеялись, и, судя по количеству голосов, перевес был не на стороне моих врагов.

— Парень, нас много, — раздался наконец голос отдающего приказы, — и Спрут это знает. У нас в районе играют по нашим правилам. Уходи и уводи своих друзей. И сделай это быстро.

Что-то было предостерегающее в этом голосе, что-то такое, что я бы на месте Виста послушался. И он послушался. Я следил, как они уходят — медленно, испепеляя меня ненавистными, многообещающими взглядами. Мне стало нехорошо. Сколько врагов я себе нажил? Оставался ли у меня хоть какой-то шанс?..

— Не шевелись, amigacho, — посоветовали сверху. — Я сейчас спущусь за тобой.

— Венустиано! — наконец узнал я.

Я так обрадовался, что, когда чернокожий сосед Маркуса появился в переулке с помповым ружьем наперевес, едва не бросился к нему навстречу. Рядом с Вилья стояли двое незнакомых мне кубинцев; я поздоровался с каждым, и только сейчас вспомнил о своем левом плече, которое по-прежнему было горячим. Я невольно сжал его ладонью.

— Иди за мной, — сказал Венустиано, глянув на меня. — Побудешь здесь, всё равно нашего капитана нет дома. Он сейчас в больнице с Консуэллой, вернется днем. Сказал встретить тебя, но у меня не получилось. Ты родился под счастливой звездой, muchacho.

Я пошел за ним, стараясь не отставать. Двое кубинцев изредка бросали на меня взгляды; никто больше не произнес ни слова. Мы зашли в один из домов, поднялись на последний, самый обшарпанный, этаж, и прошли в одну из квартир. Там за столом, стоявшим прямо посередине гостевого зала, играли в карты около десятка мужчин. Двое наших сопровождающих остались там, усевшись на диван, а мы с Венустиано прошли мимо них в смежную комнату, которая оказалась спальней, и в которой нас ожидала молодая кубинка с живыми, блестящими глазами.

— Займись им, Фрида, — сказал Вилья, кивая на меня. — Это тот, из-за которого шум. Его зацепило.

Кубинка кивнула и начала искать что-то в комоде у кровати. Я недоуменно посмотрел на свое левое плечо и увидел кровь, залившую порванный рукав. Я слабо удивился, но не более. Похоже, что в меня всё-таки попали.

— Венустиано, — позвал я.

Вилья бросил на меня быстрый взгляд. Я помолчал, не зная, как лучше сформулировать свой вопрос.

— Как? — наконец тупо спросил я.

Кубинец улыбнулся, присаживаясь на кровать рядом со мной.

— Я уже сказал: ты родился под счастливой звездой. Мы часто собираемся здесь с ребятами. В этом доме живет одна большая семья — как и во всех остальных домах нашего района. Мы очень дружны, muchacho, и если один из нас попадает в сложное положение, нам не требуется много времени, чтобы заступиться за него. Нас не любят в этой стране. Мы платим взаимностью. Маркус сказал, ты один из нас. Сказал, тебе можно верить, и добавил, что тебе нужен присмотр, потому что ты, muchacho, ещё очень... jovencito. Молоденький.

Фрида присела с другой стороны с аптечкой в руках, и я машинально стянул испорченную куртку. Похоже, пуля прошла по касательной; всё, что осталось мне на память — глубокая, болезненная, но абсолютно безопасная царапина. Кубинка достаточно быстро и ловко принялась за её обработку, и мне стало интересно, как часто ей приходилось видеть такие ранения.

— К нам предпочитают не лезть без приглашения. Даже такие, как твой Спрут. В такое время шум и выстрелы в нашем районе редкость. Скоро утро, скоро здесь будет много людей. Пока Марка нет, я присматриваю за порядком. Нам не нужен труп на улице в такое время. А когда я увидел, что труп — это ты... — Вилья вздохнул, поднимаясь. — Во что ты ввязался, амиго?

Не дожидаясь ответа, чернокожий кубинец вышел из комнаты. Я остался, и, пока Фрида перевязывала мое плечо, попытался понять, насколько плохим было мое положение. Мое сознание, очевидно, с непривычки просто не вмещало в себя всю глубину пропасти, в которой я оказался, и я сдался. Пожалуй, в тот момент я был уверен только в одном: я всё это переживу. Если на десятерых ублюдков в мире приходится хотя бы один добрый человек, есть смысл бороться. Мне кажется, когда жизнь преподносит тебе уникальное испытание, она дает тебе и силы, чтобы его преодолеть. Сидя на кровати в бедной квартире окраинного кубинского района, я был благодарен за то, что жив, в безопасности, и нахожусь среди людей, которые рады — пусть даже по причине отсутствия трупа на улице в утренний час — тому, что я жив.

Глава 8

И отошед немного, пал на лице Свое, молился и говорил: Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем не как Я хочу, но как Ты. (Матф. 26:39).

Маркус вернулся под вечер. Всё это время я провел в его квартире, не подходя к окнам, и даже почти не меняя положения в кресле перед телевизором. Перед самым его приходом я уснул, поэтому захлопнувшаяся входная дверь заставила меня подскочить, резко и неприятно пробуждая ото сна.

— Вот.

На столик передо мной упал мой пистолет — тот самый, что дал мне Сандерсон. Я показал его Маркусу как только рассказал всё, что со мной произошло, и капитан тотчас отправился с ним к своему "эксперту", не озвучивая ни причин, ни подозрений. Я не возражал и готов был выполнить всё, что скажет бородатый кубинец.

— Как я и думал. Эта пушка засвечена в коповских архивах. Сандерсон просчитал всё. Если бы тебя поймали с ней, тебе пришлось отвечать на вопросы, в которых ты ничего не смыслишь. И ты бы ответил — наши копы умеют спрашивать. Не знаю, что именно с тобой, иностранцем, сделали бы америкосы, но будь уверен, ниньо — они нашли бы способ. Я видел, и не хочу, чтобы так получилось с тобой. Я избавлюсь от пушки.

— Что мне теперь делать? — тихо поинтересовался я, по-прежнему не вставая с кресла.

Маркус помолчал несколько секунд, затем уселся на широкую кровать и посмотрел на меня очень серьезно, я бы даже сказал, холодно. Я тогда сразу понял, что другого пути, кроме как взять себя в руки и идти до конца, не будет. И если до того у меня оставались какие-то сомнения по поводу того, смогу ли, выдержу ли — они просто исчезли. Смогу и выдержу, потому что другой дороги действительно нет. Сдаваться и прекращать всякое сопротивление, поддаваясь отчаянию — это заведомое поражение.

— Я хочу убедиться, что ты понимаешь, — медленно проговорил Меркадо. — Мафия — как игра. Ты не можешь выиграть. Ты не можешь сыграть вничью. Ты не можешь даже выйти из игры. Это не я сказал, но в свое время я очень хорошо запомнил эти слова. Теперь запоминай ты.

Я слабо усмехнулся и кивнул.

— Тебе повезло, ниньо. Сандерсон — не мафия, иначе я бы с тобой даже говорить не стал. Но он тоже опасен. Для такого, как ты, можно сказать, смертельно опасен. Я обдумал всё, что ты мне рассказал, ниньо, — внезапно Маркус заговорил непривычно длинными фразами, и я непроизвольно напрягся. — Вариант, предложенный Сандерсоном — лучший. Точнее, — поправился кубинец, — единственный, оставляющий какую-то надежду на то, что ты сможешь вырваться из пекла. Ты мог бы перейти к Спруту, он примет тебя в свою команду. Несмотря на всё то, что между вами было. Или так — или готовься умереть от его рук и рук его помощников. Но служба у Спрута — это тупик, бездна. Это значит, что ты остаешься здесь, в пекле, до самой смерти. Могу обрадовать — это не продлится долго. Смерть всегда приходит неожиданно. Одиночка может выжить, только если он достаточно силен, опытен, и обладает связями. Это не ты. У тебя один вариант — Сандерсон. Твоя крыша, которая в случае успеха подарит тебе билет домой.