Священное Писание заповедано чтить отца своего и мать свою — и точно также святые бессмертные мудрецы учили почитать родителей. Их поучения почти дословно совпадали с Декалогом — но всё же были и отличия. Иногда — совершенно удивительные и даже пугающие — самоубийство, к примеру не осуждалось вовсе, а самоубийство в доме или хотя бы у ворот обидчика считалось вполне достойным способом мести. Хитой верили, что мстительный призрак самоубийцы будет преследовать и терзать обидчика, пока не утащит его в ад или не будет умиротворён с помощью сложных и дорогостоящих ритуалов и подношений. Поэтому угрозу повеситься на воротах могла заставить остановиться даже князя.

Были и иные, частенько приводившие в смятение, обычаи. Так, хорошим тоном почитали дарить молодожёнам непристойные гравюры — цветные и весьма подробные, так что Флёр, увидев такие на лотке торговца, залилась краской.

— Это называется "Тучка-и-дождик", — объяснил Дао Ли, — и служит пожеланием плодородия. Ещё считается, что они защищают от злых духов — увидев такую картинку, дух якобы провалится под землю от стыда.

— Какие стыдливые духи... — пробормотала Флёр, растирая лицо. Похабные картинки не шли из памяти, и непристойности теперь целый день будут мерещиться в самых безобидных вещах...

— Недостойный хотел бы заметить, что в весенних домах работают не только девушки, но и юноши, — сообщил Дао Ли, — к тому же, как он слышал, могущественные женщины женщин же и предпочитают...

— Ты издеваешься надо мной, Дао Ли?! — вскипела Флёр. Злость на монаха с его дурацкими шуточками начисто вымела из головы все непристойности... Но совладать с ней было куда проще. Глубокий мерный выдох, вдох, снова выдох — и спокойствие вернулось...

— Некто спросил мастера Линь Цзы: "Что такое мать?" "Алчность и страсть есть мать, — ответил мастер. — Когда сосредоточенным сознанием мы вступаем в чувственный мир, мир страстей и вожделений, и пытаемся найти все эти страсти, но видим лишь стоящую за ними пустоту, когда нигде нет привязанностей, это называется убить свою мать!.." — изрёк Дао Ли. — Если ты не в силах отринуть все страсти, тебе следует поддаться одному чувству и позволить ему овладеть тобой и заполнить тебя. И когда оно совершнно овладеет тобой — отстранись от него и отринь его, и тогда ты обретёшь Пустоту, котрая есть У. Таков Путь.

— Ну что, выходим завтра утром? — осведомилась Флёр. — Или ещё какие дела остались?

— Ну, ежели что и не сделано, так того и делать не стоило, — пожал плечами Волмант. — А ежели что забыли, так завтра купим... А вот куда пойдём — этого-то мы и не решили.

— Разве не назад? — удивился Бела. — Мы ведь получили всё, за чем пришли.

— Можно и назад, — согласилась Флёр, — но и то можно другой дорогой пойти, хоть и есть места, которых не миновать. А можно ведь и дальше пойти... Но уж это в другой раз — сейчас мы с грузом, далеко не зайдём, а цена этому товару тут невеликая. Поэтому думаю я, что сперва стоит вернуться в Мараканду — а там видно будет. Может, и вовсе на зиму встать придётся...

— Тогда, значит, так и сделаем, — подвёл итог Волмант. — А я, пожалуй, уж и спать отправлюсь — притомился нынче, что ни говори.

Караван привычно отправился в путь на рассвете. Дао Ли, как и подобает странствующему монаху, шёл пешком, всё своё имущество нёс на себе и рассказывал поучительные и занимательные истории. В основном про лис-оборотней, которые, по уверениям хитой, имелись в их стране в огромном количестве. Нрав они имели разнообразный, и хотя обыкновенно вредили, но могли и помочь — особенно людям справедливым и благородным.

— А сам ты встречал лис? — спросила Флёр, придержав коня.

— Встречал, — не стал отрицать монах. — Дао Ли тогда был юн и даже более ничтожен, чем сейчас... А лиса — мудра и искусна, и многому научила Дао Ли.

Флёр многозначительно хмыкнула, но расспрашивать не стала — привычки лезть в чужую жизнь она не имела никогда... Вольному торговцу обычно не стоит слишком много знать о партнёрах.

С лис разговор как-то незаметно перешёл на соседние страны — и тут Дао Ли тоже что поведать немало интересного. В особенности же — о соседях южных и восточных. Конечно, Цань немало рассказал о них, но Дао Ли сам не раз бывал в тех местах и знал их куда лучше.

Царство мон называлось Ава, жители его, по мнению Дао Ли, следовали заповедям Фо куда ревностнее, чем хитой, а нравами более напоминали бхаратов. Из товаров этой страны внимания заслуживали янтарь — тёмный и не столь прозрачный, и дерево, а также разнообразные самоцветы. Всё прочее, чем была богата эта страна, не имело смысла далеко возить...

Дерево ожидаемо заинтересовало Волманта, и он немедленно насел на монаха с расспросами.

— Дерево там имеется в изобилии, — сообщил Дао Ли, — ибо почти вся страна покрыта лесами. Но дерево это обыкновенное и не стоит того, чтобы везти его за десять тысяч ли — если, конечно, это не чёрное дерево, что растёт там пусть и не в изобилии, но всё же в немалом числе. Недостойный свидетельствует, что это лучшая порода чёрного дерева, что только есть на свете.

— Вот оно, значит, как... — Волмант пригладил усы. — Думается мне, что и приобрести то дерево просто так нельзя?

— Почтенный совершенно прав — эти деревья рубят только с дозволения царя, того же, кто посмеет сделать это самовольно, предают жестокой казни с помощью травы чжи.

— Казнь травой? — удивилась Арья. — Да ещё и жестокая?

— Есть растение, называемое чжи, — объяснил Дао Ли, — оно похоже на тростник, но много больше и растёт с такой быстротой, что за два или три дня достигает высоты человеческого роста. Для казни стебель чжи срезают наискось, привязывают преступника над ним и оставляют так стоять, пока растущий стебель не пронзит его насквозь. Так казнят лишь за святотатство.

— Стало быть, и стоит то дерево немало, — вздохнул Волмант. — Хотя у нас всё одно столько дадут, сколько скажешь. Ну да у нас оно не растёт, а у вас-то отчего ему такой почёт?

— Трава чжи за три дня поднимается в человеческий рост, — ответил монах, — а чёрное дерево — за тридцать лет. Но и тогда не станут его рубить, потому что черна лишь самая сердцевина, не более третьей части. Это я видел своими глазами, когда однажды довелось мне благословить лесорубов... Поэтому бревно в шесть чи длиной и один чи толщиной стоит две тысячи лянов.

— Пожалуй, честная цена, — кивнул Волмант, — а такой хлыст в наших краях стоит недешево... Всяко в накладе не останешься. А ещё какое там дерево есть?

— Есть падук — свежий он ярко-красный, но вскоре темнеет и становится коричневым, как лучший красный та, — ответил Дао Ли, — из него делают статуи Фо и святых, а также многие другие породы, имени которых ничтожный не знает, но которые весьма ценятся за красоту.

Волмант крепко задумался. Да и Флёр, хоть деревом и не занималась, тоже заинтересовалась — хоть красное дерево и занимало больше места, чем шёлк, но стоило не меньше, а чёрное — так и дороже... Но в дереве она не разбиралась, так что если и заниматься этим делом, то только вместе с Волмантом — а у него и свои товарищи имеются. Впрочем, всё это дело будущего — если она вообще этим займётся. Всё же дерево — не её товар, хотя случалось ей торговать и не таким...

Флёр покачала головой, достала бумагу и принялась за дело — надо было записать новые сведения, а вечером переписать набело, благо, бумаги имелось в избытке.

Вот уж бумаги ей хватит теперь надолго — разве что не до старости, до того дешёвой она была, да к тому же тоньше, легче и крепче, так что всю неистраченную бумагу можно будет легко продать... И всё же самая главная добыча — вот она, прямо перед ней. Пристроенная на седле стопа бумаги, по которой скользит каменное перо, оставляя четкий чёрно-серый след: "Всего более хитой нуждаются в лошадях, ибо их собственные малы ростом и не выносливы, жители же степей продают им лошадей с большой неохотой и лишь тех, что полагают для себя негодными..."

Знание — вот истинное сокровище. И не абстрактные мудрствования философов, а конкретные и весомые портуланы и росписи цен, описания стран и списки примет... И всё это важно не только торговцам — по описанию чужой страны заключают о её богатсве и силе, о величине войска и быстроте его сбора, о воинственности и миролюбии, и так угадывают замыслы властителей, не засылая лазутчиков.

А дорога всё также ложится под копыта — и кто знает, куда она приведёт? Уж кому и знать, как не вольному торговцу, что обратный путь бывает куда прихотливей прямого...

XVI

В странах Востока в большом ходу древесная шерсть, которую получают с растения гоуса или баранец, о каковом невежды думают, будто его плод — маленькая овца. Настоящий же баранец есть кустарник, видом подобный мальве, но приносящий плоды, похожие на маковую коробочку. Этот плод содержит множество семян, покрытых белыми нитями, подобно пуху тополя, поэтому, собрав этот пух, его прочёсывают, удаляя семена, после чего прядут. Из семян выжимают масло, которое считается целебным и обычно используется для приготовления мазей и притираний.

("Описание торгового путешествия на Восток, а так же стран и людей, в них живущих, сделанное Евой Айтерзенталь")

Город Чэн остался позади, караван пересёк границу и вернулся в страну минъя.

Здесь ничего не изменилось — халга ничего не предпринимали, и минъя, соответственно, тоже ничего не делали — возможно, потому, что знали, чего ожидать. На границе царило спокойствие, ни стража, ни чиновники не распускали слухов и не брали новых взяток, солдаты оставались в лагерях и крепостях... Словом, не происходило ничего — на первый взгляд. Чутьё Флёр однозначно говорило: всё это спокойствие — лишь видимость. Что-то готовилось... Возможно, минъя ждали междоусобицы в стране Серес, возможно — нашествия халга, возможно, уже договорились с ними — узнать это было почти невозможно, а если бы и удалось, не стоило бы усилий. Впрочем, если случай представится...

— Недостойный не хотел бы прерывать ваши размышления, — вернул Флёр на землю Дао Ли, — но почтенный дарга сообщил, что у него есть указания относительно вас.

— Вот как?.. — Флёр поудобнее сдвинула акинак, соскочила с коня и подошла к дарге заставы. Тот развернул свиток, внимательно посмотрел на Флёр и спросил:

— Ты ли Ак Цэцэг, торговец из западных стран?

— Так меня называют люди, — ответила Флёр. — Что тебе в том?

— Аша-тегин, ныне пребывающий в городе Йуве, услышав о тебе, пожелал встречи и беседы, и разослал по всем заставам приказ пригласить тебя и твоих спутников, — ответил дарга.

— Это неожиданная честь для всех нас, — ответила Флёр. — Я принимаю приглашение, хоть и не могу представить, чем скромные путники могут заинтересовать могучего Аша-тегина.

— Вот подорожная, чтобы никто не смел останавливать караван, и приглашение, чтобы люди Аша-тегина могли узнать тебя, — дарга протянул два свитка, — я же отправлю гонца, чтобы твой караван встретили с должным почётом.

Забрав свитки, Флёр вернулась к спутникам и сообщила:

— Ещё один принц желает встречи с нами — надеюсь, лишь из праздного любопытства.

— Надежда в таком деле немнгого стоит, — вздохнул Вышата. — Всё одно ничего не узнаем, пока не придём, да и там могут время тянуть...

— Пусть тянут, коли хотят, а нам незачем, — махнул рукой Волмант. — И так четыре дня идти, как не пять, так что и говорить-то тут не о чем.

На том и сошлись — идти, будто ничего необычного не случилось. Хотя, если задуматься, выходило — и правда, ничего необычного, не в первый раз приглашают их венценосцы...

Тому привычно поставили на закате — если и не на том же месте, что в прошлый раз, то недалеко от него. Алдан долго высматривал что-то в темнеющем небе, покачал головой и сказал:

— Не успеем до зимы, как ни старайся...

— Ты уверен? — по расчётам Флёр, они как раз к началу зимы должны были дойти до Хорева.

— Зимой по степи идти слишком тяжело, а дальше к северу и вовсе не пройти. Снега на западе слишком много, лошади корм не достанут, а с собой много не увезешь... Потому мы и уходим на юго-восток на зиму — там снега не бывает, хотя холода бывают страшные. Но зато трава, хоть и жухлая, есть, и лошади прокормиться могут...

— Поэтому мы на зиму косим траву и зимуем, где скирды поставили, — добавила Таис. — Хотя на юге, конечно, этого можно и не делать...

— Что толку гадать? — Флёр пожала плечами. — Бог знает, как у нас дело пойдёт, но если и вставать на зиму, то чем дальше зайдём, тем лучше. В конце концов, до Йуве ещё три дня пути...

Три дня пути по знакомой дороге пролетели стрелой, и вот уже караван стоит у ворот города Йуве, а стражник, шевеля губами, читает приглашение.

Читать стражник, конечно, умел — но весьма посредственно, да и высокий стиль ему вряд ли был знаком... Однако представить себе читающего стражника Рубинхейгена не получилось никак.

— Проходите, — стражник всё-таки совладал с приглашением, вернул его и отошёл в сторону.

Флёр кивнула и щёлкнула Пардуса по шее поводьями. Конь тряхнул головой и неторопливо двинулся вперёд. Спешить было некуда — донесут о них немедля, но пока принц соизволит принять гонца, пока ответит, пока гонец их найдёт... Сегодняшний вечер в их полном распоряжении, да и часть завтрашнего дня, скорее всего, тоже — ну да это всё неважно, время привести себя в порядок им всяко дадут.

Постоялый двор без лишних рассуждений был избран тот же самый, что и в прошлый раз — потому как был всего ближе к воротам. Разницы, собственно, никакой не было — но не тащиться же через весь город?

К тому же неподалёку от постоялого двора имелась баня — а в ней нуждались все и в неё и отправились, едва устроившись...

Осторожно ступая по мокрым доскам, Флёр подошла к скамейке, села и размотала полотенце. Жилистый старичок-костоправ, мастер искусства игл, встал у неё за спиной и несколько раз ткнул в разные места щепкой.

— Жизненная сила госпожи пребывает почти в полной гармонии, — сообщил он, — её течение лишь немного замедленно, чему виной лишь усталость. Течение и само собой придёт в гармонию после отдыха и сна...

— К несчастью, не имея времени для отдыха, я вынуждена тратить время почтенного мастера на столь лёгкий случай, отвлекая от более важных дел.

— Пусть госпожа не беспокоится, — откликнулся костоправ, вонзив иглу в позвоночник. — Кроме вас и ваших товарищей, никто сейчас не нуждается в моей помощи, караванщики же имеют первенство перед всеми, исключая болящих.

Позвоночнику досталось ещё две иглы, по одной — в запястья и лодыжки, а ещё одна — под левую грудь.

— Теперь госпоже следует расслабиться и направить помыслы к вещам возвышенным и прекрасным, — сказал костоправ, зажигая лучину, — я же пока предосталю своё искусство вашим подругам.

Флёр осторожно улеглась, прикрывшись полотенцем, и последовала совету лекаря — правда, мысли почему-то упорно соскакивали на некоего молодого торговца по имени Ферми Амати...