Разувшись, Флёр достала пергамент и перо, уселась, скрестив ноги, и принялась за работу. Сперва — путевые заметки, описание странного — и пугающего — погребения. Затем письмо... И вот ведь — едва не сглупила! Рифейские самоцветы хороши, да под ногами у неё как бы не большее богатство!

— Скажите-ка, Бела, как думаете — сколько в Леносе дадут за ковёр у нас под ногами?

— Два, а может, и три золотых, — оценил Бела, — и желающих его купить найдётся немало.

— А здесь он сколько стоит?

— Любая девица за янтарную подвеску отдаст вам два или три таких, а за бусы не поленится соткать и дюжину — их ткут с удивительной быстротой.

— И это — простейшие ковры, тогда как я видела здесь и такие, что не уступят парфянским...

— Клянусь всеми святыми, а ведь вы правы! — неожиданно воскликнул Волмант. — Дело получается выгодное, особенно для наших купцов...

Бела промолчал, и Флёр, принявшаяся за письмо Амати, хотела бы знать, о чём он задумался. Разумеется, она не думала, что огр нарушит слово, но ведь любой договор можно обойти — ей ли не знать...

— И я полагаю, что удобнее всего будет прибегнуть к посредничеству Роуэн и мастера Амати лично, — продолжила Флёр. — Поскольку я уже имела с ним дело, могу поручиться в его честности... И потому же будет лучше, если ему напишу я.

Возражений не последовало — видимо, её план вполне укладывался в замыслы партнёров.

Обмануть товарища не посмеет и вор — для купца же это и вовсе хуже смерти. Но не схитрить — в тех пределах, что дозволяют закон и обычай — не уважать ни себя, ни других. Тем более, что её задумка никак не касается их похода...

— Что ж, тогда я напишу Амати, — Флёр взяла чистый лист бумаги, — а когда получим ответ, будем договариваться со сколотами, да и с гильдией без торга вряд ли обойдётся.

— Я Амати вообще не знаю, — пожал плечами Волмант. — Тут вам виднее... Но ковры и прочее — не по мне это. Вот если б его с лесорубами да углежогами нашими свести...

Флёр добавила к письму ещё несколько строк. Невелик труд, а за Волмантом теперь услуга — пусть и малая, да в нужный час.

Гонец бросил письмо в суму, попробовал на зуб и убрал в кошель монету, стегнул лошадь короткой плёткой и умчался. Флёр проводила его взглядом и расслабленно выдохнула. Всё, сейчас от неё ничего не зависит — и следующие несколько дней можно потратить на изучение сколотов. Да и отдохнуть не помешает — два дня прошло, а случилось столько, что и на неделю с избытком хватит...

Обычаи сколотов весьма для нас непривычны, и некоторые, подобно погребению заживо царя, ужасают, другие же всего лишь удивляют — из таковых особого рассказа заслуживает брак.

Закон дозволяет сколоту иметь столько жён, сколько он сможет удовлетворить во всех их нуждах, и потому даже самые богатые редко имеют более четырёх или пяти жён, большинство же ограничивается двумя или даже одной, взять новую жену без согласия остальных недопустимо. Если муж наносит жене или её роду оскорбление, она вправе оставить его, забрав приданое, а если оскорбление нанесено роду - и детей, и это считается не меньшим позором, чем оставление в беде соратников.

Сами свадьбы происходят весной, когда бурно рацветают степные цветы. В это время сколоты устраивают разнообразные воинские состязания, которые продолжаются с рассвета и до полудня, после чего начинаются свадьбы. Юноши и девушки, а так же некоторое количество мужчин и женщин старшего возраста собираются на восточной стороне поселения, облачённые в лучшие одежды и верхом на лучших лошадях. Жрец, или, скорее, колдун, называемый сараманом, произносит благословение, и одна из женщин посылает коня во весь опор. Когда она удаляется на расстояние приблизительно ста футов, за ней пускаются в погоню желающие её мужчины, и тот, кто её настигнет и схватит, становится её мужем. По тому, что обычай позволяет женщине не только уклоняться, но и поражать преследователей ударами плети, легко судить, что она позволяет себя схватить лишь своему избраннику, с которым немедленно соединяется прямо на коне. После этого супруги объезжают селение по ходу солнца и входят в свой шатёр, где принимают поздравления сородичей и пируют.

Так продолжается до заката, на следующий же день всё повторяется в том же порядке, пока все желающие не свяжут себя браком. После этого устраивается большое состязание лучников, завершающее праздник.

Женщины сколотов вообще обладают такой свободой, какую не встретить и у просвещённых народов. Сами они говорят об этом так: "мы, сколоты, из всех даров Неба превыше всего ценим свою свободу, а свободного и отважного воина родить может лишь свободная и отважная женщина, полурабыня же, не смеющаяя поднять глаза, раба же и родит. Оттого наши жёны свободны, а народ непобедим."

("Описание торгового путешествия на Восток, стран и людей, в них живущих, сделанное Евой Айтерзенталь" )

Ответ на письмо Флёр пришёл неожиданно быстро и превзошёл все её ожидания.

Грамота с печатью самого Альбрехта Роуэна назначала её временным поверенным в делах гильдии при дворе царя сколотов "и иных владык Востока", при этом не требуя от неё вступления в гильдию. Нельзя сказать, что это было чем-то неслыханным, но всё же огромной редкостью — похоже, царская тамга произвела впечатление на всех...

К грамоте прилагалось письмо самого Амати — с объяснениями и заказами. На ковры — в первую очередь, как она и ожидала. Объяснения были куда интереснее...

Амати писал, что с её предложением согласен, поручает ей переговоры и обещает половину выручки в течение пяти лет.

Грамоту же, как писал Амати, ему выдали заранее — на случай "такого стечения обстоятельств, которое потребует незамедлительных и решительных действий".

Отложив письмо, Флёр взяла стоявший у жаровни длинноносый бронзовый кувшинчик и наполнила маленькую кружку горьковатым настоем. Пожалуй, стоило подумать и об этом — напиток из листьев сересского кустарника был неплох, особенно в хододную погоду... Впрочем, всё это подождёт — завтра царь сколотов принимает послов и просителей, и чем раньше она предстанет перед ним — тем лучше. Хорошо ещё, желающих аудиенции немного — разговор получится долгим и сложным. И не обязательно успешным — царь может и не дать гильдии исключительных прав. Впрочем... Пожалуй, от такого аргумента он не отмахнётся, и не надо стесняться лишний раз напоминать, что речь идёт только о торговле с империей...

Отпив настоя, Флёр снова взяла письмо и перечитала то место, где шла речь об условиях: "вам, несомненно, известно, какие условия не могут быть приняты гильдией ни в каком случае, в остальном же полагаюсь на ваш разум и ваше чувство справедливости". М-да... Как будто ей дали подписанный вексель с пустым местом для суммы... Ну да тут наверняка не без подвоха, поэтому стоит проявить умеренность и не требовать ни слишком много, ни слишком мало. Уступая в малом, хранить великое... Что ж, время обдумать у неё, по счастью, есть.

Царь Таргитай был мужчиной мощного сложения, хотя уже и начавшим полнеть, с длинными усами, свисавшими почти до живота.

Поклонившись, Флёр приняла из рук служанки чашу кадаха, плеснула в огонь и, прикрыв ладонью глаза, пожелала царю здоровья и славы. Выслушав ответное пожелание прибыльной торговли, села справа от очага и отпила — только после этого можно было говорить о делах...

— Благословенный Иданфирс даровал мне и товарищам моим тамгу, — заговорила Флёр, — и востину троекратно воздаётся благодеяние щедрому. Однако же, чтобы избежать беды, следующей из невежества, я хочу спросить, о царь — верно ли поняла я, что никто, тамги не имеющий, не может торговать с моей страной?

— Если ты желаешь этого — да будет так, — согласился Таргитай. — Это справедливо, ведь первой из своего народа ты пришла к нам.

Флёр едва сдержала вздох облегчения — первая часть плана удалась. Теперь...

— О царь, нрав мой таков, что, подобно сколотам, мне тяжко долго оставаться на одном месте. Дух мой нуждается в странствиях, и потому я прошу тебя передать это право гильдии Роуэна, которую мне дано представлять здесь. Если ты согласишься, о царь, то получишь немалую выгоду, ибо собрание купцов много богаче одного человека, я же, вновь пустившись в путь, стану писать тебе о всяком, достойном внимания, что может принести пользу и славу...

Таргитай молчал, неспешно пил кадах и слушал. Это значило, что он, по крайней мере, не разгневан, но что у него на уме? Ожидая ответа, Флёр поднесла чашу к губам и сделала глоток, демонстрируя спокойствие.

— С дней праотца Таргитая, чьим именем я назван, не случалось такой просьбы, — ответил, наконец, царь. — Мудрый же, если только не зависят от того спасение или погибель, не судит о небывалом, не обдумав и не вопросив оракул. Я дам тебе ответ, но прежде желаю увидеть людей, которым ты желашь уступить свою награду...

— О царь, — ответила Флёр, — человек этот сейчас в Хореве, ожидает твоего слова. Завтра на рассвете я отправляюсь в Хорев на ярмарку, и тотчас же по её окончанию представлю его тебе. Человек он достойный и честный, хоть и не чуждается дозволенных хитростей...

Последнее дополнение было важным — хитрость сколоты весьма ценили, хотя обман почитали допустимым лишь по отношению к врагу. Назвав Амати хитрецом, но не обманщиком, она заранее настроила царя в его пользу... Тем более, что это было правдой, по крайней мере, в делах торговых — не был ли Ферми Амати ещё и лазутчиком, Флёр не знала и знать не желала.

— Да будет так, — согласился Таргитай, допив кадах и перевернув чашу в знак того, что аудиенция закончена.

— Да будет так, о царь, — подтвердила Флёр, опустошив и перевернув свою чашу.

Караван тронулся в путь на рассвете. Сытые лошади несли сани по укатанному снегу, по сторонам мелькали укрытые снегом курганы, редкие рощи и мильные камни, из-под полозьев летела снежная пыль, ветер пытался забраться под одежду...

Сколотская одежда оказалась ветру не по зубам, и Флёр в очередной раз порадовалась, что купила её ещё в Хореве — не то сейчас страдала бы, как не столь предусмотрительный Волмант. Он сидел, с головой закутавшись в войлочное покрывало, косился на товарищей и время от времени завистливо чихал.

Останавливаясь лишь для смены лошадей, в Хорев караван пришёл уже к вечеру — и Флёр отчётливо поняла, почему огры внушали такой страх. Как и сколоты, они могли сутками скакать почти без остановок, появляясь там, где их не ждали, обрушивая на противника губительный ливень стрел — и рассеиваясь перед ударом рыцарей, чтобы начать всё сначала...

На этот раз останавливаться в трактире не стали, поставив тому вместе со сколотами. Делами заниматься было уже поздно, но Флёр всё же навела справки и выяснила, что гильдия приобрела дом неподалёку от торга, где Амати и обосновался. Что ж, завтра утром она его навестит...

С раннего утра, едва началась торговля, четвёрка разошлась по делам. Вышата ускользнул по каким-то своим делам, Бела с Волмантом отправились торговать, а она сама — в гильдейский дом.

— Госпожа Айтерзенталь, — Ферми поднялся навстречу. — Рад вас видеть. Полагаю, вы не завтракали?

— Напротив, но от сбитня не откажусь, — Флёр устроилась за столом. — И для начала — вы меня изрядно удивили своим письмом.

— Меня самого изрядно обеспокоили полученные инструкции, поэтому я рискнул поступить именно так, — вздохнул Ферми. — Итак?..

— Царь желает встретиться с вами, — сообщила Флёр, — сразу после ярмарки. Решение он примет только после этого... Но, полагаю, он склонен согласиться — его явственно заинтерсовали мои предложения.

— М-да... — нахмурился Ферми. — Вообще-то, дела идут так, что покидать Хориус для меня весьма нежелательно, но это важнее. Хорошо, за десять дней я управлюсь с делами...

— Гильдию постигло несчастье?

— Пока ещё нет, но это возможно, — Ферми Амати тяжело вздохнул. — Вы ведь не в курсе событий у нас?

Флёр, потягивая горячий напиток, покачала головой.

— Что ж, могу поведать много интересного... И, полагаю, вас ничуть не огорчит, что ваша роль в этом деле оказалась забыта.

— Меня это радует, мастер Амати. Итак? — Флёр действительно была рада всеобщему забвению. Она не планировала заваривать эту кашу и уж тем более не собиралась её расхлёбывать.

— Император созвал рейхстаг, чтобы низложить епископа Леноса — церковники его не тронули. Князья Церкви, разумеется, не явились, и Альбрехт при поддержке остальных шести гильдий предложил отстранить его от власти по той же процедуре, что и князей. Церковь объявила, что отлучит тех, кто поддержит это решение, и их княжества, но довольно много приходских священников и почти все монастыри ответили, что не подчинятся этому указу. Пока что никакого решения нет, но страсти кипят... И всё это может обернуться большой бедой.

— Распри князей бывали и раньше, — пожала плечами Флёр. — Да и Церковь не в первый раз грозит отлучениями. Правда, я не слыхала, чтобы монастыри и приходы возмутились против примаса...

— Короли и могущественнейщие князья хотели бы отделить церковь в своих землях от имперской, — Амати разглядывал свою кружку, — а некоторые и вовсе привечают еретиков. Если примас или понтифик всё-таки объявят отлучение...

Флёр поёжилась, молча радуясь своевременности затеяной поездки. Если империя развалится — а при таком раскладе она развалится, вольным торговцам придёт конец, да и гильдиям не поздоровится... Если, конечно, те не примут меры.

— Что же, мне остаётся лишь благодарить Господа за это путешествие, — вздохнула Флёр, — и молиться о вразумлении наших владык. Благодарю вас, мастер Амати, ваше радушие достойно героев прошлого... Но и вы, и я обременены делами, а потому позвольте покинуть ваш кров.

— С нетерпением жду нашей следующей встречи, — Амати поклонился.

Торговля шла бойко — как того и ожидали. Ковры, едва увидев, разом скупили люди гильдии — и заплатили столько, что вчетверо перекрыли затраты на все товары для ярмарки — а ведь ещё ни кожи, ни луки, ни самоцветы не доставали...

— Да уж, добрая была мысль, — заявил Волмант, бросив кошель в сундучок, — день только начался, а мы уже с прибылью, и это только начало!

— Неплохо, — согласилась Флёр, зайдя в тому и стягивая рукавицы. — Однако есть у меня и дурные вести, кроме добрых.

— Добрые, полагаю, состоят в том, что наш знакомый принял предложение? — поинтресовался Бела.

— Верно, — подтвердила Флёр. — После ярмарки он поедет с нами. А дурные вести — о смуте в империи, каковая её может погубить...

— Чай, не первая смута, — пожал плечами Волмант. — А если и погубит — что ж, не провалится же она в преиподнюю. Не империя, так кто другой, а люди как жили, так и будут жить, разве только числом убавятся... А стало быть, и торг останется, хотя бы и невеликий.