Шли молча. Арис то и дело касался рукой деревьев, безмолвно с ними говорил. Пространство "расступалось" перед нами, пропуская и не пытаясь завернуть обратно.

— Пришли, — сказал десятник, останавливаясь.

Немного поразмыслив над тем, стоит ли что-то говорить, я всё же произнёс:

— Мне жаль уходить так рано. Но времени уже не осталось.

— Я понимаю... — Арис тяжело вздохнул. — Вы ведь не позволите мне идти с вами и охранять, верно, ребята? Кто-то ещё должен прикрыть ваш побег.

— А ты не безнадёжен, бессмертный, — оценил брат. — По твоему городу я скучать не буду. Но тебя обещаю помнить.

— И мне не забыть, — страж смотрел на нас внимательным, каким-то голодным взглядом. Будто старался запомнить навсегда. — Удачи, дети. Берегите себя.

— О себе позаботься, Арис. Прощай, — я только коротко взмахнул рукой.

— Может, ещё сведёт наши пути кривая дорожка, — брат повторил мой жест. — Не скучай. И спасибо тебе за всё, Арис Рейсарх.

Больше не оглядываясь, мы ушли в ночь. Каждый шаг давался болью и тяжестью. Казалось, к ногам привязаны гири. Хотелось повернуть назад.

— Взлетаем? — тихо спросил брат.

— Рано, — так же негромко ответил я.

— Идти тяжело, демоны дери...

Минут через десять я огляделся, протянул вперёд раскрытую ладонь и прошептал призыв... Через миг она вложила свою тонкую ладошку в мою. Церемониальное боевое одеяние, звезды в заплетённых волосах. Моё колечко-маяк на её пальчике. Не сняла. Огляделась совсем как я мгновенье назад и сказала:

— Здесь шляется десяток ушастых недоумков. Они хотят вас проводить, а заодно узнать в какую сторону вы направились.

— Я не сомневался, что за нами проследят, — высказался светлый.

— Тебя ведь зовут Ван? — Таэш изогнула свою изящную бровку, взглянув на моего брата. Ну да, я же его не представил вчера, да и он не подумал назвать своё имя. — Можешь звать меня Таэш, принц. Надеюсь, тебе пришёлся по вкусу мой подарок? — она лукаво улыбнулась.

— Как пожелаете, Госпожа, — склонил голову светлый. — А Ваш подарок был несколько... неожиданным.

— Давай без "вы", — хитрый прищур антрацитовых звёзд. — На церемонии нет времени.

Ван снова склонил голову, на этот раз молча.

— А где Коррас? — спросил я, не увидев и не почувствовав кошака поблизости. Ладонь её выпустить я не спешил, а она не пыталась освободиться.

— Сбивает ушастых со следа, — отозвалась она. — Бежим, пока есть время!

— Может, лучше не бежим, а летим? — поинтересовался я.

Таэш на секунду задумалась, к чему-то прислушиваясь.

— Вы двое летите. А я здесь, на земле... развлекусь, — она хищно усмехнулась.

Н-да, Госпожа есть Госпожа. Даже такая, она остаётся воплощением Ночи.

— Тебе помочь?! — само собой вырвалось, честное слово!

— Нет, — она отрицательно качнула головой. — Вам двоим нужно порвать узы, привязавшие вас к городу. Тебе ведь тяжело уходить? Улетай, иначе они снова поймают вас и уже не выпустят. А я пока займу внимание этих ушастых! — весёлые демонята так и пляшут в чёрных глазах.

— Я не буду тебе мешать, Таэш, — вздохнул я. — Но только прошу — не убивай никого. Хотя бы в этот раз.

— Ладно, — она ответила чистой, чудесной улыбкой, приподнялась на цыпочки, шагнув вперёд, легко поцеловала меня в подбородок и растворилась тенью в ночи. — Утром увидимся... — шепнул ночной ветерок.

Брат с минуту переводил взгляд с того направления где исчезла тень на меня и обратно. Я намеренно закрылся наглухо, не позволяя ему прочесть мою душу.

— Знаешь, кто ты после этого?! — риторически, хоть и крайне возмущённо поинтересовался брат.

— Тёмный паршивец? — предположил я.

— Кретин! — припечатал светлый.

Я пальнул в него молнией и, раскрыв крылья, быстро взлетел.

О, как же не хватало неба!.. Свобода полёта захватила с головой, ветер в лицо, свобода в душе, из самого сердца рвался крик восторга! Расхохотался, с ветром мчась наперегонки, в полёте падая к черноте земли и легко взлетая ввысь! Я вернулся к тебе, Небо! Вольный ветер погибнет на земле! Моё небо — мой дом!

Брат кружил рядом в том же безумном танце и делил пьянящее счастье свободы и ветра. Давно я не видел его таким — безумным, радостным. Ха-ха, как же хорошо снова летать!..

Ван повернулся к оставленному за спиной городу и крикнул во весь голос на языке изначальных:

— Прощайте, бессмертные слепцы! — Вообще-то прозвучали другие слова, но это наиболее невинный перевод.

И это сделал мой рассудительный, мудрый брат!

Болото

Костёр разводить мы не стали. Апокалипсис, расстелив карту, в десятый раз просматривал путь, попутно рассказывая мне что и где в этом дурацком лесу расположено.

— А вот здесь стоит ещё один пограничный город и наверняка нехилая охрана с регулярными патрулями. Так что сюда мы тоже не пойдём, — говорил брат, ткнув пальцем в очередную закорючку на карте, подписанную малопонятной пиктограммой.

— Угу, — в сотый раз сонно кивнул я.

Говорил так много светлый с одной целью — не уснуть. И всё равно отчаянно зевал.

— В общем, единственный путь — через Болото Мёртвых, — сказал Ван.

Ленивый взгляд на карту заставил меня поморщиться. Отмеченные границы весьма обширны.

— Угу, — снова кивнул. — А почему Мёртвых?

— Демон его знает, — пожал плечами брат. — В пути выясним. Зато оно выводит сразу в Долину Единорога.

— Это Долина Девы, — Таэш бесцеремонно уселась между нами, схватила мой приготовленный, но так и не съеденный бутерброд, откусила, прожевала, ткнула пальчиком в закорючку с названием. — Ты неправильно читаешь пиктограммы.

— Да ну?! — возмутился Ван. — Протри свои прекрасные глазки и погляди внимательно! Третья линия в середине знака загнута вверх, а не вниз. Это пиктограмма Единорога, а не Девы!

Коррас бесшумно улёгся у меня за спиной, сунул голову под локоть, выпрашивая ласку. Я почесал его за ухом и кот замурчал как трактор. Таэш фыркнула, дожёвывая мой завтрак, сковырнула ногтем с карты какую-то соринку и припечатала:

— Девы! А ты сам глаза разуй!

Слов у Вана не хватило, но жесты и тяжкий вздох с откровенным хмыканьем оказались более чем красноречивы. Госпожа Ночь поглядела на моего брата тем с же хищным прищуром, что бывает у меня, когда я задумываю что-то ну на редкость каверзное!

— Как думаешь, Коррас, что лучше — Вану в лоб дать или Таэш внушение сделать? — поинтересовался я у кошака.

Барс рыкнул и демонстративно зевнул во всю полную внушительных клыков пасть.

— Ты прав, комок шерсти. Пусть без меня ругаются, — и демонстративно лёг спать коту под бок. Но наблюдать за обоими краем глаза не забывал.

Таэш и Ван переглянулись, уставились на меня с поразительно одинаковым выражением на лицах. Девушка проглотила последний кусок бутерброда, запила из протянутой светлым фляги.

— Он всегда такой? — поинтересовалась Таэш у светлого.

— Когда не высыпается, — ответил Ван. — А не высыпается всегда. Представляешь как мне с ним сложно жить? И никуда не денешься — брат же.

— Да уж... — усмехнулась Ночь.

Ван поглядел на мою богиню и, чуть улыбнувшись уголком рта, предложил:

— Мир?

— Мир! — подтвердила она, возвращая флягу.

— ...дружба-жевачка! — не удержался я.

Ван ляпнул короткую фразу на изначальном, Таэш ответила не задумываясь, я пару мгновений пытался вникнуть в смысл сказанного...

— Н-да... — высказался Ван и хмыкнул.

Через мгновенье мы все трое уже катались по траве и хохотали как ненормальные. У детской клятвы дружбы изначальных, если немного изменить окончания слов и сместить акценты, появляется такой интере-эсный смысл!

Кое-как отсмеявшись, я вдруг обнаружил, что солнце скоро взойдёт, а богиня всё ещё здесь и по виду никуда не спешит.

— Таэш? — тревожно позвал я.

Она тяжко вздохнула, сорвала травинку, повертела её в пальчиках.

— Я не смогу пойти с вами берез болото, — виновато сказал она, рассеянно разглядывая травинку. — И вообще не знаю сколько времени ещё не смогу обрести плоть снова.

— Почему?! — я поднялся, сел рядом с ней. Как?! Почему?! Она покинет меня?! Я не могу расстаться с ней, не хочу!.. — Что-то случилось, Таэш? Я могу для тебя что-то сделать? Что угодно, только скажи!

Она, всё ещё не поднимая глаз, и тихо ответила:

— Мне нужен тёмный Храм. А до него ещё добраться надо. И без материального тела этот путь не близкий. От Леса я теперь свободна, но наложенных на меня ограничений ещё много...

Я поймал её пальцами за подбородок, мягко приподнял, ловя взгляд.

— Что я должен сделать? Просто скажи — что?

— Подожди меня. Поверь и дождись, — прошептала она.

— Этого не могу, — грустно качнул головой я. — Ждать и ничего не делать — не могу. Я найду тебя. Найду, где бы ты ни была, в любом случае. Только не снимай кольцо.

Она поглядела на свою ладошку.

— Не сниму. Никогда не сниму, — пообещала она.

Солнце вот-вот взойдёт. Поляна, которую мы облюбовали, располагалась на утёсе, и свет сквозь деревья хорошо виден. Ещё минута-другая... А дальнейшее как-то само собой получилось. Я потянулся к ней, она обвила руками мою шею, и за вечность этого поцелуя весь мир вокруг исчез, оставляя только её, её одну...

Ещё мгновенье оставалось, когда я близко-близко заглянул в её бездонные антрацитовые глаза. В них отразилось восходящее солнце и боль.

— Уходи... — через силу прошептал я. — Уходи же!

Она исчезла, тенью метнувшись под сень леса, а я целую вечность смотрел в пустоту перед собой.

Брат неотрывно глядел на меня. И этот взгляд был более чем красноречив.

— Молчи, — сказал я ему. Повернулся к коту: — Коррас, отправляйся к ней. Шкурой отвечаешь, комок шерсти!

Кот коротко рыкнул, поднялся и в прыжке рассыпался мелкими льдинками.

— Ты можешь быть проклят, — негромко напомнил брат.

— Ну и плевать, — предельно спокойно сказал я, укладываясь на траву поудобнее. — Не верю в проклятия.

Ван тяжко вздохнул, свернул карту и тоже улёгся.

— Часа четыре поспим и в путь, — сказал он.

— Разбудишь меня, — ответил, не открывая глаз. — У меня внутренний хронометр сбит. Охранный контур цел?

— Цел, цел...

Через минуту брат уже крепко спал. Солнце ласковыми ещё, неяркими лучами светило в лицо, проникая сквозь несомкнутые ресницы. Где-то там, где должно быть сердце ворочалась глухая, нудная боль. Будь проклят весь этот долбанный мир! Я не могу себе позволить... даже слов таких произнести не могу себе позволить! До боли стиснув зубы, глухо зарычал, потом несколько раз глубоко вздохнул, заставляя себя успокоиться. Для брата я не верю в проклятия. Но точно знаю, на кого оно пало. Спать, Крылатый, спать! Забыть обо всём и в отключку!

С минуту я пытался заставить свой разум перестать думать и уснуть, но понял, что методы нужны более радикальные. В наличии методов имелось несколько. Можно взять гитару и минут сорок петь с полной выкладкой. Можно заставить себя испытать очень сильную боль — после шока меня всегда тянет спать. А можно пережать себе артерию на шее. Что я и сделал. Сознание плавно соскользнуло в небытие...

— Ирдес, вставай.

— Не хочу...

— Слушай, брат мой тёмный! Хватит действовать мне на мои расшатанные, взвинченные нервы!

— Не трогаю я твои нервы. Пять минут ещё дай поспать!

— Твои пять минут истекли пятнадцать минут назад! Всё, подъём!

Брат подкрепил слова пинком в бок. Но был пойман за ногу, повален на землю, слегка побит (попало по большей части мне), и отпущен на волю.

— Балбес, — сообщил весело скалящийся светлый.

— От такого же слышу! — ответил я, с удовольствием потягиваясь. Побудка вышла что надо! — Сколько спали-то?

— Часов пять, — ответил брат.

То-то у меня всё тело так затекло! Так, где-то метрах в десяти к югу должен быть мелкий ручеёк. Нашёлся искомый источник воды быстро и позволил мне сделать вид, что я "типо искупался", если можно купаться в мелком холодном ручье. Вода согнала остатки сна, но накопившаяся усталость всё равно не спешила исчезнуть.

Когда я вернулся, брат уже приготовил завтрак из "сухпайка" и снова расстелил карту. Я сел рядом и взялся за свою порцию.

— Вон туда, — брат указал рукой градусов на десять южней востока. — День полёта до окраин Болота. Потом ещё три-четыре дня над этим весёлым местечком. А там пусть ищут ветра в поле!

— Угу, клыкастого светлого в компании тёмного будет тру-удно найти! — хмыкнул я.

— Значит, нужно что-то поменять, — задумчиво выдал Ван, касаясь пальцами кончиков своих острых ушей.

— Н-да...

И мы задумались, дожёвывая свой завтрак. Тьму не замаскировать под свет, свет не выдать за тьму. Эльфа не сделать человеком... Стоп!

— Ван, а папин артефакт ещё у тебя?!

Брат несколько мгновений непонимающе смотрел на меня, потом коснулся шрама под ключицей и отрицательно помотал головой:

— Нет.

Тогда план отпадает. С другой стороны...

— Не думаю, что нас будут так уж активно искать за пределами Леса. Выберемся отсюда, а там посмотрим. Сбежать мы всегда можем.

Первое умение хорошего воина — быстро и далеко удирать. Дед долго и старательно вбивал мне это в голову. Сколько мы с ним спорили, как ругались!

Ван загрустил, с досадой потёр шрам под ключицей.

— Что, по человечинке соскучился? — тут же отреагировал я. — Так эту дичь я тебе обеспечу, представилась бы оказия! Не будем развеивать миф о людоедстве тёмных гадов!

Брат хмыкнул и сказал:

— Что в тебе всегда ценил — так это умение улыбаться и шутить в любой ситуации. Даже лёжа жертвой на алтаре.

— Великая сила подколок и стёба! В итоге — ни алтаря, ни бога, ни секты! — весело добавил я, загнав поглубже всю злость. — Трупов стройный штабель...

— Зато мы-то с тобой вполне ещё живы! — скривился в улыбке брат. Не получилось у него веселья. Не получилось...

— Полетели что ли, — вздохнув, предложил я.

— Давай, — согласился братец, сворачивая карту и убирая её в сумку.

Со своей сумкой перед побегом я помучился, пытаясь пристегнуть к поясу так, чтобы она не мешала в полёте. Вану-то что — заплечный рюкзак, а мне как быть?! Благо наши новые камуфляжи обладали ещё и такой полезной вещью как разгрузка. Ван долго объяснял что и как, половину сам делал (конечно, со своими модификациями) прежде чем донёс до ушастых гениальную мысль спецназовской разгрузки. Большинство всего нужно-полезного осело в этих бездонных карманах, и даже с сумкой я кое-как справился. Но потерянного в тот страшный шторм, когда чуть не утонула Манька, браслета с пространственным карманом и сумкой-декомпенсатором не хватало, ой как не хватало!

Выпустив крылья, я взмыл в воздух одновременно с братом. День был в разгаре и мы поднялись повыше, чтобы с земли нас не заметили. Каждое движение в этом полёте приносило удовольствие. Я счастлив тому, что летаю. Нет той эйфории и пьянящего безумия, что охватило прошедшей ночью в бешеной гонке по небу — усталость берёт своё. Но это небо не может не приносить радость. Жить без крыльев и звона гитарной струны — хуже чем смерть. Пусть хочется только спать, пусть боль в уставшем теле даёт о себе знать, пусть холодный воздух высоты заставляет дышать пореже, но я буду лететь, не замечая таких мелочей. С улыбкой на лице, потому что рад всему, что вижу и чувствую. Рад тому, что живу. Живу, а не делаю вид, что жив...