Почти любовь, почти падение

Всё в их отношениях было не так. С самого начала. И самое правильное было в том, что они расстались. Пока всё окончательно не запуталось и не осложнилось. Например, узнали бы все... что бы они тогда делали? Что он бы делал? С Катей, с Кирой, с родителями, да и вообще, с общественным мнением? Андрей совсем не был уверен, что справился бы. И если бы они расстались после этого, то было бы в сто, тысячу раз хуже. Жданов и так себя последним мерзавцем чувствовал, а если бы Катю не смог защитить от нападок Воропаевой и от осуждения родителей, то тогда совсем крест на себе ставь. И из-за всего этого слабаком себя чувствовал. Как-то враз понял, что не готов к трудностям, переживаниям, к тому, что сердце бьётся и колет где-то там, глубоко внутри: не достать, не посмотреть, не избавиться от этого досаждающего ему ощущения. И к тому, что Катя ушла, его не простив, не захотев простить, не выслушала, и презирает его скорее всего, он тоже был не готов. Он так старался ей помочь, из кокона её вытащить пытался, объяснить, как всё может быть, и после всего этого оказаться мерзавцем в её глазах, совсем, как тот парень, который так сильно обидел её, что могло быть хуже?

Но и останавливать он её не стал. Не поехал к ней домой, хотя так и подмывало, не звонил, не искал, когда узнал, что уехала. Она хотела уйти, он был ей не нужен, она сама так сказала, и даже если соврала, Андрей не был уверен, что сможет найти слова, чтобы до Кати достучаться. А уж тем более прощения выпросить. Да и она сама... Разве не врала ему? Она всё знала, а позволяла ему строить из себя дурака, выслуживаться перед ней, подарки эти дурацкие принимала и благодарила. И настоящая была только в темноте. Там притворяться было нельзя, и Андрей сам не притворялся. Но секс — это лишь секс. Когда ты себя не помнишь, когда руки трясутся, сознание мутится, разве тут задумываешься о том, насколько ты виноват? Но сознание проясняется и становится только хуже. Что хочешь, то с этим и делай.

Да, ему не хватало её. Ему не хватало Кати, её ладошек тёплых, шёпота, взгляда понимающего, не хватало тех минут, когда они в темноте лежали, дышали в унисон или разговаривали. Ему безумно не хватало чувства равновесия, которое ему почему-то только она давала. Но Андрей знал, что равновесие — вещь непостоянная, как только рядом с ними появлялся кто-то третий, их начинало качать из стороны в сторону, и всё грозило закончиться грандиозным падением, к которому они оба не были готовы. Получалось так, что хоть и были вместе, брали для себя самые сладкие минуты, но на самом деле были врозь, и справляться со всеми трудностями им предстояло врозь. Потому что представить их вместе, по-настоящему вместе, никак не получалось. И Катя то же чувствовала, это Андрей точно знал. Прекрасно помнил, что она постоянно ему об этом твердила, а он отмахивался, поглощённый тем, что с ним происходило, тем, что в темноте для себя находил.

Но в темноте нельзя жить. Нельзя постоянно прятаться, отмахиваться от реальности, нельзя жить сладостными минутами, нельзя заставить Катю жить этим, как бы ему самому не хотелось. У них разные жизни, у него, например, "Зималетто" и Кира. Андрей совсем недавно осознал, что Кира у него на самом деле есть, и она как раз ждёт этих минут, когда он решит обратить на неё внимание. А Андрей ей этих минут задолжал, на две жизни хватит, наверное. Правда, иногда сам задумывался, а нужно ли ему всё это. Хочет ли он быть с Кирой, жениться на ней, прожить с ней... сколько им там судьбой уготовано, возможно, детей родить, или его чувство вины рядом с ней держит? То самое чувство вины, столь похожее на вину перед Катей, которая прощать его не захотела. А Кира вот хочет, и готова прощать, и ждёт от него чего-то хорошего. Она, наверное, единственная. Даже мама в нём сомневаться в какой-то момент начала, а она верит. И ждёт. Как в песне, чтоб её.

Да, у них не всё гладко, по-прежнему, но Кира все трудности в их личной жизни списывает на проблемы в "Зималетто", уговаривает его, по голове гладит, но совсем не поддерживает. Не получается у неё, или Андрей не замечает, что получается. Ему всё время кажется, что Кира его жалеет, а вместо того, чтобы подбодрить и поддержать, поддакивать ему начинает, и порой это так раздражает... Жданов из последних сил держался. А сейчас она вся светится, она этот показ с не меньшим нетерпением, чем он, ждала. Вот только причина у неё была несколько другая. Кира была уверена, что если сегодня всё пройдёт на "ура", то Андрей тут же успокоится, перестанет ходить мрачным и задумчивым, влюбится в неё заново, и они будут жить долго и счастливо, именно с этого дня. Андрей раз за разом её взгляд сияющий встречал, и у него внутри всё сжималось от нехорошего предчувствия. Кажется, с этой минуты из него насильно будут лепить самого счастливого человека на свете. Кстати, сколько он с ней не спал? Неделю? Для счастья это долго.

— Я дико устал, — заявил он, ворвавшись со своим заявлением в оживлённый женский разговор.

Кира удивлённо посмотрела.

— Что?

— Устал, говорю.

— Что ж ты такое делал-то, Андрюша? — несколько язвительно поинтересовалась Виноградова, а Жданов под её взглядом больше нахмурился и решил не отвечать. За него Кира грудью на амбразуру кинулась.

— Я же тебе говорю, он столько работал в последнее время. Пал Олегыч только успевал записывать все его предложения.

Юлиана покивала, кидая на Андрея задумчивые взгляды.

— Молодец, молодец. Никто же в этом не сомневается. Особенно я! — Она ткнула Андрея в коленку зонтиком. — И не сиди здесь весь вечер, пожалуйста. Подойди к журналистам, дай хоть одно интервью.

Жданов нехотя, но пообещал.

— Подойдём к твоим родителям, — предложила Кира, когда Юлиана от них отошла. — Маргарита уже несколько минут нам тайные знаки подаёт. Пойдём?

Андрей глазами с Воропаевой встретился, внутренне собрался, затем кивнул. И в губы невесту поцеловал, когда она к нему потянулась. Так улыбалась ему — тепло, проникновенно, что он вдруг задумался, а не стать ли ему и вправду самым счастливым на свете? Чем чёрт не шутит, в конце концов?

Три месяца двадцать два дня спустя

Кажется, планета вращаться перестала в тот момент, когда Катя открыла журнал и взглядом наткнулась на фотографию Жданова и Киры. Такие довольные, улыбающиеся, очень красивые. Под снимком так и было написано: "Самая красивая пара "Зималетто"". Кира к Андрею прижималась, к его плечу, а он её рукой обнимал. И улыбался.

На камеру. Катя это по его взгляду поняла: глаза прищурил и смотрел с насмешкой. Но много ли это меняло? Он с Кирой... И та, кажется, этим фактом очень довольна. А если Воропаева довольна, значит, у них всё в порядке...

Катя ногтями кожу на ладони прищемила и сама же болезненно поморщилась. И вздрогнула, когда её окликнули.

— Катя, ты меня не слушаешь? О чём задумалась?

Пушкарёва журнал закрыла и отодвинула от себя. Натянуто улыбнулась Михаилу Борщёву.

— Да так, о работе. Всё готово?

Михаил довольно заулыбался.

— Почти. — Подошёл к столу и начал расставлять тарелки. — Сейчас я тебя удивлю, — похвастал он. — А может, и сам удивлюсь. Соус получился очень пикантный.

Катя продолжала натужно улыбаться, старалась следить за тем, что ей Миша говорит, а сама на злосчастный журнал посматривала. В нём была большая статья, на целый разворот, о прошедшем показе в "Зималетто". Кате было очень любопытно, хотелось всё прочитать, словно рассказов Зорькина ей мало было, но фотография Андрея, с Кирой в обнимку, пугала и отталкивала. Почему-то подумала, что если всё-таки решится ещё раз журнал открыть, то фотографию их рукой закроет, чтобы не видеть. Едва заметно головой качнула: время почему-то совсем не лечит.

Миша суетился вокруг неё, что-то рассказывал, даже свечи на стол поставил, а Катя следила за ним рассеянно, и всё боялась, что он ей вопрос какой-нибудь задаст, и она впросак попадёт, Миша поймёт, что она его совсем не слушает. Когда терпеть стало невозможно, Катя резко на стуле развернулась, журнал схватила и отложила его на соседний столик, и тут же вздохнула, почувствовав хоть небольшое, но облегчение. И Мише улыбнулась уже более естественно. Правда, Борщёв всё-таки замер, глядя на неё.

— Что-то не так?

— Всё хорошо. — Руки под столом сцепила. — Я голодная. Когда ты меня уже удивлять будешь?

Миша довольно рассмеялся и поспешил на кухню. А Катя тут же сникла.

Не нужно ей было поддаваться на уговоры Миши и соглашаться на этот ужин. Хотя, это даже не ужин, а дегустация нового соуса, над которым Борщёв работал очень долго, как он сам говорил. Катя, конечно, всегда с ним соглашалась, но мысленно не уставала удивляться фантазиям Миши. Она в принципе не понимала, как можно работать над соусом, к тому же долго, в течение месяца, а то и двух, что-то придумывать, мысленно подбирать ингредиенты, пытаться представить, что получится, а после этого ещё и на кухне запереться не на один час, чтобы все свои фантазии в жизнь воплотить. А ведь ещё и не получиться может! Катя сама видела, как Миша однажды полную кастрюлю какого-то соуса в раковину вылил, лишь потому, что ему привкус не понравился. Для неё, с её экономическим образованием, с любовью к цифрам и чётким логически обоснованным поступкам, это было что-то запредельное. Наверное, Милко прав: она страшно далека от всего, что может вызывать вдохновение, она не творец. За это порой стыдно становилось, особенно на новой работе, где каждый второй творец, а Кате постоянно одёргивать себя приходилось, чтобы, не дай бог, не рассмеяться в важный момент. Она только поддакивала, улыбалась и училась всех этих вдохновенных пташек морально поддерживать, чему её Юлиана учила.

Когда Катя с Виноградовой в Египте оказалась, впала в панику. Самым натуральным образом запаниковала. Когда поняла, что сама себя из "каморки" выдернула и на всеобщее обозрение выставила. А вокруг известные личности, дизайнеры, стилисты, модели, певцы и актёры, а тут она, в своих неброских, порою даже нелепых нарядах, в круглых очках и наперевес с неловкостью и смущением. Заметалась среди всех этих людей, не знала, что делать и как себя вести, болтала глупости, попадала в жуткие ситуации, из которых её Юлиана неизменно вытаскивала, а вечерами плакала, заперевшись у себя в номере, и ненавидя то, во что её жизнь превратилась. Благодаря Жданову. Её не хотели видеть в Москве, и ей нечего было делать в Египте. Как выяснилось, она даже вести себя правильно не умеет. Капризным звёздам, впадающим в истерику моделям, и задающимся начинающим певичкам, совсем не нужна её интеллигентность, воспитание и умение проглатывать обиды. Перед ними нужно было держать лицо, не терять выдержки и уметь топнуть ногой в нужный момент, проявить упрямство. Катя уже через несколько дней "египетских каникул", умоляла Юлиану отослать её обратно в Москву. Но та лишь губы поджимала и отрицательно качала головой.

— Ты остаёшься, Катя. В конце концов, я на тебя понадеялась, отказала другому человеку, который рассчитывал на эту работу. А теперь ты хочешь меня бросить?

Пушкарёва в отчаянии покачала головой.

— Нет... Не хочу. Я, конечно же, останусь.

Виноградова спрятала усмешку в уголках губ.

— Конечно же, ты останешься, — подтвердила она Катины слова.

Одно хорошо: что за всеми тогдашними переживаниями и самобичеванием, думать о Жданове было некогда. Катя никогда не жила в таком ритме, в каком работала Виноградова. У той, кажется, ни минуточки свободной не было. Они жили в отеле на берегу моря, а видели его только по утрам, из окон. Каждый день их пребывания был расписан. У Кати от напряжения кружилась голова, а вечерами едва хватало сил родителям позвонить, поклясться, что у неё всё в порядке. О трудностях своих, конечно, не рассказывала, расписывала, какие здесь пляжи и рестораны, клялась, что отдыхает и купается. Она не думала об Андрее, или уговаривала себя, что не думает. Вот только стоило глаза закрыть, его лицо видела. Он улыбался, он к ней наклонялся, злился, смеялся, выглядел разочарованным, как в тот последний день. Это же был Андрей, она каждую чёрточку его знала, каждую эмоцию его, как свою переживала.

Колька звонил, как по расписанию, докладывал обстановку, что в "Зималетто" складывалась, и об Андрее рассказывал, не подозревая, как Катя на всё это реагирует. Со слов друга она знала, что Жданов после её отъезда ушёл в запой, но все искренне считали, что он отставку свою переживает. Хотя, может, так и было? Откуда ей знать? Но он даже на работе перестал появляться в какой-то момент, а Катя так волновалась из-за всего этого, что несколько раз едва удержала себя от звонка ему. Что бы она ему сказала? Но ещё страшнее было услышать в ответ что-то грубое, что её окончательно добьёт. Днём запрещала себе обо всём этом думать, но среди ночи могла проснуться и все эти мысли вихрем в голове проносились, приносили с собой отчаяние и дикую беспомощность, настолько сильную, что руки-ноги неметь начинали. Лежала на кровати, как прикованная, и в тёмный потолок смотрела, даже слёз уже не было. Гнала от себя тоску, и раз за разом повторяла, что надо привыкать к мысли, что Андрея больше в её жизни нет. Столько всего удивительного появилось, а вот его больше никогда не будет.

— Тебе нужно сменить имидж, — сказала в одно прекрасное утро Юлиана. Хотя, для Кати то утро прекрасным совсем не было, но Юлиана улыбалась, выглядела отдохнувшей, пила чай, устроившись в плетёном кресле на балконе, на море смотрела и довольно щурилась. А вот Катя стояла, оперевшись на перила и приказывала себе не зевать — последствия бессонной ночи в раздумьях об Андрее.

— Меня всё устраивает, — принялась отказываться Катя, а Виноградова только рукой махнула.

— Ты не можешь знать, устраивает тебя или нет твой нынешний вид, пока не попробуешь что-нибудь другое.

— Я уже попробовала недавно, — сказала Катя и на свои волосы указала.

Юлиана кивнула.

— Вот и я об этом. Весьма удачный опыт.

Пушкарёва только головой качнула и всё-таки улыбнулась.

Юлиана ей просто выбора не оставила, и мнения её не спрашивала, как обычно развила бурную деятельность, и Катя сама не поняла как, но к вечеру в её номере уже было с десяток пакетов из магазинов одежды, Виноградова с лёгкостью сыпала названием фирм и модных домов, а Пушкарёва просто не сопротивлялась.

— Тебе очень идёт, — в тот вечер сказал ей Миша.

Катя нервно улыбнулась и уцепилась пальчиками за кулон. Правда, это было совсем не машинально, просто так вырез на груди прикрывала, смущённая.

— Да уж.

— Правда, Катюш! — Борщёв заулыбался, и она вслед за ним.

— Ладно, буду себя этим успокаивать.

— Зачем успокаивать? Я правду говорю. — Он протянул ей руку. — Потанцуешь со мной?

Миша был, наверное, единственным светлым пятном в той египетской работе. Он с первой их встречи старался Катю поддержать, помочь ей, подбадривал, когда видел, что она на грани отчаяния. Даже за руку держал, и вечерами, когда приходилось выходить "в свет", от неё не отходил, развлекал беседой и ухаживал. Юлиана говорила, что Миша на самом деле ухаживает, и совсем не как друг, но Катя тогда лишь отмахивалась от таких предположений. Была уверена, что всё это фантазии Виноградовой. Правда, в последний вечер, на закрытии шоу, Катя была немного смущена поведением Борщёва. Он постарался устроить для неё настоящий праздник, даже белый лимузин заказал, и до соседнего отеля, где в банкетном зале проходила церемония закрытия, они добрались со всем шиком. На несколько минут Катя на самом деле почувствовала себя принцессой: в новом красивом платье, на каблуках и с причёской, вышла из лимузина, опираясь на руку симпатичного молодого человека... В душе поднялось что-то такое, довольство собой что ли, своей внешностью, кажется, впервые в жизни, но потом глазами с Мишей встретилась, оценила его улыбку, и вдруг почувствовала неприятный укол в самое сердце. Не вовремя, не к месту, но снова вспомнила об Андрее. К тому моменту прошёл уже почти месяц после её отъезда из Москвы, и от Зорькина она знала, что Жданов вернулся к работе, и к Воропаевой тоже... вернулся.