Там, за горизонтом

* * *

*

— Держи,— широкоскулый, лет тридцати на вид налысо бритый рыжеватый бородач с чуть приплюснутым носом (видимо последствие спортивной травмы), сверкнув холодными льдисто-серыми глазами и желтоватыми зубами, протянул гранёный стакан едва ли не до краёв наполненный прозрачной жидкостью.

— Спирт? — стараясь подражать Никулину, сморщил нос Михаил.

— Анестетик, — дыхнул давно нечищеными зубами бородач. — Пей давай, сейчас твою дырку чистить будем.

— Задницу что ли? — схохмил Михаил, морщась от боли в левом плече.

— Могу и задницу, — не принял юмора бородач, — за ваши деньги любые капризы. Водка, не бойся, не отравлено. Хлебай.

Цепанув здоровой рукой стакан, Михаил, передёрнувшись от накатившего омерзения к запаху спиртного, в три мощных глотка выхлебал заводское пойло.

— Могёшь, — в волосяной щели, возникшей посреди заросшего лица, мелькнули желтоватые прямоугольники зубов. — Геннадий.

— Михаил, — ответил Бояров, занюхивая водку корочкой хлеба, натёртой чесноком. — Ш-ш, б**, дергает!

— Жив, значит, — показательно равнодушно пожал плечами Геннадий.

— Ты меня? — спросил Михаил, осторожно кивнув на ноющее плечо, избавленное от одежды и оттёртое от крови и грязи самогоном-первачом. — Хорошо стреляешь.

— Я, уж извини, но извиняться не буду. А стрелять жизнь заставила, да и учителя были хорошие — грех жаловаться, — Геннадий деловито накручивал чистый бинт на кончик заблаговременно прокаленного и протёртого спиртом шомпола.

— Интересно, где такие учителя были? — чувствуя, как на голову накатывает пьяная одурь, лениво пошевелил языком Михаил.

— Морская пехота, — бородач протянул руку куда-то за спину Михаила, — спирт дай и готовься держать его, хотя я бы на всякий случай ремнями тебя, мужик, зафиксировал.

— Угу, — булькнул внезапно обнаружившийся за спиной Антон.

— Перетерплю, — сглотнул тягучую слюну Михаил, — только в зубы что-нибудь дай, да желательно не кулаком в харю. Военно-полевая хирургия?

— Она самая, надо рану от грязи почистить, вдруг какой кусок тряпки попал или нитка с одежды, загниёт и всё, сушите вёсла. Сдохнешь.

— Сдаётся мне, тебе пришлось пострелять.

— Пришлось, пришлось. То там, то тут. Вот на чём у нас не экономили, так это на патронах, тренировках и учениях. Гоняли как сидоровых коз. На всю жизнь настрелялся.

— И по людям?

— И по ним, — равнодушно согласился Геннадий, — хотя некоторых ублюдков я бы не назвал людьми. Конченые мрази кхе-кхе... тоже пришлось насмотреться. Держи...

Михаил закусил обмотанную резиной деревяшку, сзади его крепко зафиксировал Антон, а бородач, щедро плеснув на бинт спирту, ткнул обмотанным концом шомпола в рану.

— У-У-У! — деревяшка опасно затрещала под намертво стиснутыми челюстями. Из глаз Михаила сами собой покатились солёные градины слёз.

— Так, что там? — прочистив рану насквозь, басовито прогудел мучитель, разглядывая почерневшие сгустки крови. — Чисто. Считай, повезло тебе, мужик. Так, сейчас намажем и забинтуем. Хорош, отпускай его, пацан. Прости, штопать я не мастак, так заживёт. Главное кость не задета.

— Ты мне ещё в грудь засандалил, — выплюнул деревяшку Михаил.

— Я тебе не царь Иван Грозный, чтобы рентгеном бояр просвечивать. Кровью не харкаешь, значит рёбра целы или трещина на худой конец. Стянуть бинтами и всего делов-то. Синяка под бинтами не видно, походишь так с недельку. Благодари бога, что в бронике был и в лоб ничего не прилетело.

— Ага, спасибо, Всевышний! — ёрнически отозвался Михаил, оттирая с щёк здоровой рукой мокрые дорожки слёз. — Антон, определи гостей на постой.

— А куда, Палыч? — вышел из-за спины Боярова парень.

— Боец, ты прям как ребёнок. Мы дачу через дорогу для чего готовили? Там только контакты на рубильнике прицепить и готово, можно вселяться. Четыре человека разместятся легко и ещё столько же вселить можно.

— Откуда знаешь, что нас четверо? — прогудел Геннадий.

— Володя, Гена, Наташа и...

— И Галина...

— Галина, значит, буду знать. Трещотка ещё та, не работать ей Мальчишом-кибальчишом. Сдаётся мне, что Володя у неё давно и прочно под каблуком обосновался, да и бизнес с грибами совсем не его идея.

— Понятно, — как-то по-доброму усмехнулся бородач. — Зато брат за её спиной, как за каменной стеной. Обидишь Володю, и она тебя мехом вовнутрь вывернет и высушит.

— Сурово! Страшная женщина.

— И не говори. Не шевелись, сейчас будет больно. Пока руку так подвесим, потом "косынку" соорудим. Пойдём, пацан, видишь твой босс отрубается, стаканяка водяры на голодный желудок...

Откинувшись на подушку, под пьяный шум в голове Михаил в третий раз за день провалился в тёмное беспамятство.

Нежданные гости не стали сильно задерживаться, хотя Михаил и Валентина много времени посвятили не замысловатым уговорам, приводя различные аргументы за то, чтобы четвёрка осталась с ними. Главными, как правильно предположил Михаил, в квартете оказались Галина и Геннадий Мирошкины, причём первую скрипку играл бывший морской пехотинец, который лишь три с половиной года назад комиссовался после ранения, полученного неизвестно где, пойдя по стезе судового механика. С дизелями и машинами морпех был на ты, за две недели "отшаманив" несколько армейских броневиков и доведя едва не до совершенства пару японских внедорожников. Владимир, оказавшийся уменьшенной копией здоровенного младшего брата, только в плечах сильно поуже и черепом поволосистей. Голова у младшего чуть ли не полиролью сверкала, а у старшего пространство от лба до затылка оккупировала коротко стриженная каштаново-рыжая шевелюра с двумя, только-только обозначившимися, клиньями залысин. Оба высокие, под метр девяносто, рукастые, но если после общения со старшим создавалось впечатление о мягкой податливой глине, то младший оставлял после себя запах тертого кремня и нагретой стали. Зато жёны у братьев были антиподами мужей. Наталья — мягкая и уступчивая, между тем спокойная как скала. Женщина обладала фигурой фотомодели и короткой стрижкой платиновых волос. Для красавицы-тихони главным светом в окне был муж. Галина была полной противоположностью Натальи, она держала свою мужскую половину в ежовых рукавицах, впрочем, судя по Владимиру, тот не сильно этим тяготился. За смехом, шутками и сорочьим треском скрывался настоящий чёрный гранит, соперничающий по цвету с вороновым цветом волос женщины. В отличие от хрупкой Натальи, "контрабас" Галины вряд ли можно было ломом перешибить, скорее это она могла кого угодно и рельсом по "тыковке" и в бараний рог одной левой согнуть, но зато шарм женщины валил наповал, напрочь обнуляя все реальные и мнимые недостатки фигуры. Даже не верилось, что спокойный флегматичный ужик по имени Владимир превращается в боевого удава Каа, способного под огнём противника разрушать мосты, но поводов не верить не было. Какие только черты характера не открываются в человеке в чрезвычайных ситуациях

Две с половиной недели гости помогали по хозяйству, пацаны под чутким руководством Геннадия налаживали технику, проведя полноценное техническое обслуживание всех генераторов, солнечных батарей и ветряков, не говоря уже о насосах и отопительной системе главного дома. Владимир вместе с Солнцевым Сашкой накосил на тракторе сено для скота, но после того, как Михаил пошёл на поправку и смог более или менее работать левой рукой, они засобирались на юг.

— И что нам тут делать? Сидеть под лучиной долгою зимой? — лузгая семечки, Галина привычно отметала приводимые аргументы "за остаться". — мы и так больше двух недель потеряли. Гена говорит, что скоро тайфуны начнутся, а нам ещё нормальную яхту подобрать надо. Ген, а Ген, а как мы заправляться будем?

— Вдоль берега пойдём, малым каботажем. Корея, Китай, Вьетнам, там портов до горки и больше, не промахнёмся, найдём, где солярки плескануть. Нам ещё надо чего-нибудь убойного на яхту установить, вдруг встретим кого... Я бы в Сиамском заливе на каком-нибудь острове обосновался. Круглый год лето, не трясёт, как в Индийском океане, чистое море, можно урожаи по три раза за сезон снимать. Красота! Набедренную повязку из пальмовых листьев нацепил и вот вся одежда, а тут половину года чего делать, Колотун-бабая ловить? А болезни-лихорадки, да тьфу на них! Вы, Михал Палыч, как хотите, но остаться не уговаривайте.

— Нет, так нет, было бы предложено, — хлопнув правой ладонью по колену, сдался Михаил. — Только вы осторожней по пути, кто его знает, какие сейчас дороги. Вы глядите, полотно на глазах размывает. На пятом километре из-под асфальта деревья вовсю лезут, ещё пара лет и всё напрочь зарастёт.

— Бог не выдаст, свинья не съест, — легкомысленно отшутилась Галина. — Мы двумя машинами решили ехать.

— Что берёте?

— Возьмём джип и микроавтобус, тот, что я со стоянки у части притащил. Хороший агрегат, высокий, салон-трансформер. Я на джипаря спереди и сзади лебёдки присобачил, микраху тоже до ума довёл, в него и продукты и запчасти влезут, и салон под натуральный траходром раскладывается, если вдруг переночевать на трассе придётся. — под кивки брата, говорил Геннадий. — А от зверья отобьёмся, арсенал тут знатный. Я отобрал кой-чего. Тут до моря-то ехать...

— Как скажешь, отговаривать больше не буду, — натурально расстроился Михаил, продолжая лелеять призрачную надежду пополнить ряды поселенцев. Сам он не единожды ловил себя на мысли, что неплохо было бы присоединиться к походу в тёплые края, осев где-нибудь в северном Вьетнаме в краю вечной весны, но какая-то опаска и непрерывно попискивающий внутренний голос удерживали от принятия столь радикального решения. Что удивительно, из ребятни и молодёжи постарше никто не заикнулся о переезде. Что не говори, а молчаливая поддержка молодых приятно грела душу.

Через день после памятного разговора гости отъехали. Джип и микроавтобус с мужчинами за баранками транспортных средств тихими призраками скрылись в кудлатых щупальцах утреннего тумана, выползшего из клетей распадков. На память о себе бывший морпех оставил два свежих розовых шрама на левом плече Михаила и старинную монетку-сувенир, которую он постоянно крутил в руках и подбрасывал перед принятием каких-либо решений, глядя, что выпало — орёл или решка. Оберег, как говорил Геннадий, аверс и реверс жизни. Он ему "там" жизнь спас, однажды вывалившись из кармашка в перчатке и упав на землю. Когда Гена наклонился поднять оберег, стена позади на уровне его головы плюнула кирпичным крошевом от попадания пули. Не наклонись Гена и черепок морпеха обзавёлся бы дополнительным отверстием. Он этой монеткой руку после госпиталя разрабатывал, постоянно крутя старинный кругляш между пальцев, глядишь и новому хозяину пригодится, тем более у того после ранения по вечерам ныла кисть и отекали пальцы левой руки. Пусть теперь оберег послужит выздоровлению нового человека.

Вечером второго дня после отъезда четвёрки на склоне сопки, где стелилась лента объездной дороги, сверкнул свет фар. Два луча, то ныряя за пригорки и заборы, то мелькая между стволов деревьев и пустых казарм, сонмом зайчиков отражаясь в чёрных рядах окон, постепенно приближались к дому поселенцев. Сыграв тревогу и подхватив винтовку, Михаил поднялся на вышку, установленную за стайками. Через пару секунд к Боярову присоединился Антон.

— Палыч, что там?

— Машина, если не ошибаюсь, — выдал порцию ядовитого сарказма Михаил. — Гляди, боец, а джип то знакомый. Интересно, а где микраха?

Подкатившись к воротам поместья и на последний раз мягко рыкнув движком, машина остановилась. Вернувшихся гостей вышли встречать всем скопом, когда Михаил убедился, что никто больше по дороге не едет.

— Здравствуйте, вы всё же решили вернуться? А где Гена и Наташа? — радостно заголосила Валентина, первой выскочив за ворота. — Галя, что ты молчишь?

Вместо ответа гостья разрыдалась. Девушки тут же окружили Галину и мягко, под локотки, увели в дом

— Колесо на выстрел, — тихо пояснил Владимир Михаилу, — мы под сотню шли, там брошенных машин не было. Я в зеркало смотрю, а Генки сзади нет. Тормознул, думаю прикалывается, за бугром встал, там поворот и подъём небольшой. Вдруг по нужде, хотя мы договорились предупреждать друг друга по рации. Я его вызываю, а он молчит, я опять... Тут Галя забеспокоилась, мы вернулись, а они в кювете в двадцати метрах от дороги кверху пузом лежат. Я и не заметил, как они улетели, — от волнения у Владимира задрожали руки и голос сбился на полувсхлипы. — Насмерть, оба. Крыша всмятку... Хоть не мучались.

Тупо глядя на собственные руки, Владимир потерянной сомнамбулой доковылял до лавки у ворот и глухо добавил:

— Мы их там похоронили.

— А как достали, крыша же всмятку? — ляпнул Антон.

— Никак, ветками обложили доверху, полили солярой и сожгли.

— Антон, организуй, что полагается, — тихо обронил Михаил, отправив парня в дом. Владимиру и Галине явно требовалось что-нибудь крепче чая, то, что позволит хоть немного сгладить горе.

Через час супругов, накаченных "антидепрессантом", уложили спать на летней кухне, но самому Боярову в ту ночь так и не удалось сомкнуть глаз.

— Михаил Павлович! — стоило мужчине в компании с лысыми котами забраться под одеяло, как долгожданный покой был нарушен Вероникой Наумовой, настойчиво постучавшей в дверь его спальни.

— Ну, чего опять? — подняв взор долу, раздражённо простонал Михаил.

— У Оли живот болит.

— Месячные что ли?

— Нет, — отрицательно махнула рукой девушка. — Что вы, Михаил Павлович?! Оля говорит, что с обеда бок и живот дергало. Несильно, а сейчас скрутило. Совсем невмоготу.

Откинув одеяло, Михаил соскочил с кровати и заметался в поисках штанов, найдя оные на спинке кресла. Отразив тусклый свет ночника, из переднего кармана выпала и звонко ударилась о паркет, закружившись волчком, монетка-оберег. Аверс и реверс, орёл и решка, жизнь и смерть кружили в неумолимом хороводе жизни.

Глава 7. Гори, гори ясно.

— Кар! Кар!

— Ну, что раскаркались черномазые? Потерпите немного, будет и вам угощенье.

Коснувшись рукой простого, начавшего темнеть деревянного креста, Михаил лениво отмахнулся в сторону ближайшего тополя, на ветках которого сидели и перелетали с места на место вороны. Оглашая окружающее пространство громким граем, и нетерпеливо суетясь, десяток птиц создавали впечатление, что их, как минимум в три раза больше.

— Что, досталось вам зимой? — спросил Михаил в пустоту.

— Кар!

Опустившись на нагретую солнцем лавку у одинокой могилы, мужчина тяжело вздохнул. Год дался тяжело. Вороны тоже не все пережили зиму, заплатив великую дань голоду. Став спутником человека, черные горластые разбойники во многом разучились добывать хлеб насущный. А зачем, если есть помойки и свалки, на которых всегда отыщется что-нибудь вкусненькое? А тут люди взяли и исчезли, а с ними перестали пополняться свалки с помойками. Сытное время закончилось, городским птицам пришлось перебиваться с хлеба на воду. Пострадали не только вороны, компанию им составили воробьи, голуби и сороки, по которым исчезновение людей ударило больнее всего. Первыми начали вымирать голуби, чьи тушки заполонили опустевшие дворы и площади. Погибнув, летающие крысы послужили пищей для тех же ворон и сорок. Следом не выдержали воробьи, каким-то непостижимым образом дотерпев до зимы, но с человеком кануло в лету отопление и теплые местечки под крышами домов. Холод и голод принялись собирать обильную жатву с пернатых чирикающих комочков. Повезло лишь тем, кто догадался перебраться в дачный посёлок поближе к единственному жилью. Люди не бросили на погибель оголодавших птиц, развешав множество кормушек и не забывая регулярно пополнять их, но желающих на каждую крошку хлеба и кусочек сала было слишком много... Особенно стылая коса смерти прошлась по живности, когда глубокие снега накрыли землю, тут уже не выдержали вороны и жившие в городе сороки. За ними в лучший мир отправились ястребы-перепелятники, некогда бившие голубей и мелкие городские совы. Одни крысы и мыши чувствовали себя прекрасно, кормясь на брошенных продуктовых складах и магазинах. Увеличившееся поголовье грызунов позволило удержаться на плаву уличным, а теперь уже окончательно одичавшим кошкам и собакам.