Маг и его кошка

— Прости, но это и вправду забавно. Такое чувство, что ты просто плохо представляешь, как выглядят настоящие издевательства.

— Представляю, — от намека Джаниса, что я — малолетняя идиотка, которая не видела жизни, становится горько. Он не знает, а мне и правда есть что вспомнить.

— К слову: ты же понимаешь, что те оплеухи спасли тебе рассудок, а может и жизнь?

Его слова не новость для меня. Уже думала об этом.

— Он мог бы разбудить меня мягче.

— Не мог, — Джанис становится неожиданно серьезным. — Чудо, что хоть так получилось. Ты не знаешь, но достаточно часа с бронзовой Варой, чтобы человек превратился в растение. Думаю, дело в ошейнике — тот тебя держал.

От его слов мороз дерет по коже, но я не показываю виду.

— Может мне еще "спасибо" сказать?

— Не помешало бы.

Я давлю мимолетную мысль, что Джанис прав и у каждой медали больше, чем одна сторона. И снова разжигаю в себе обиду. Элвин мог бы хотя бы извиниться, если так необходимо было меня бить. Извиниться и все объяснить. А не издеваться.

— Ни за что!

Я не буду благодарна своему тюремщику за то, что он ударил меня только три раза, а не тридцать. Я буду ненавидеть его за эти три раза.

Иначе — нельзя. Иначе слишком легко признать, что он имел право меня бить. И вправе сделать это снова. И снова. Что был вправе забрать меня из дома. Распоряжаться моей жизнью. Отдавать приказы...

Отец годами пытался воспитать во мне покорность. Чем бы я стала, не будь со мной моего молчаливого, упрямого бунта?

Подчиниться насилию... утратить себя...

Никогда!

— Я не согласна быть жертвой!

— Но ты делаешь все, чтобы ею стать. Как будто специально нарываешься. Я поражен — так испортить отношения. Зачем?

— Пусть не думает, что я покорилась и согласна быть вещью!

Джанис откидывается в кресле и заразительно хохочет.

— Что? — сердито спрашиваю я.

— Прости, — говорит он, утирая слезы. — Просто этот максимализм... "Все будет по-моему, или никак". Ужасно похоже на Элвина.

— Я не буду делать вид, что все в порядке!

— Тебе важно добиться желаемого? Или доказать, что мой брат — мерзавец?

— А это не одно и то же? — глупо спрашиваю я.

Он опять смеется.

Элвин

Никто не остановил и не окликнул меня, когда я пересекал дортуар и шел по коридору.

Каменная гаргулья сидела на том же месте. Я чуть помедлил и все же сунул руку ей в пасть.

Сыграем в доверие. Ставлю на то, что Исе живой я — нужнее и интереснее, чем мертвый.

И что Мастер Бринн знала, что делает.

— Зеркало — опасная игрушка, Элвин.

Я взял из хрустальной вазочки красную, пахнущую летним лесом ягоду, чтобы поднести к ее губам.

— Откуда в Дал Риаде зимой клубника?

— Ты слышал, что я сказала?

— Слышал. Обожаю опасные игрушки. Открой рот.

Фэйри бросила притворно-смиренный взгляд сквозь ресницы и подчинилась. Я вложил ягоду, испачкав ей соком губы. Она облизнулась и подалась вперед, вылизывая кончики моих пальцев острым, розовым язычком.

— Ты понимаешь, чем рискуешь? — сталь в голосе не вязалась ни с позой — на коленях у моего кресла — ни с полным отсутствием одежды. Нельзя же считать за одежду шелковое полотно волос, пусть даже оно плащом укрывало тело фэйри от нескромных взглядов.

— Вполне, — ответил я, очерчивая второй ягодой контур ее губ прежде, чем втолкнуть в полураскрытый рот.

Следующую ягоду я съел сам. Душистая сладость с легкой кислинкой.

— Зачем тебе это?

— Хочу попробовать. Интересно.

Я скормил ей еще одну ягоду. Потом протолкнул палец глубже меж влажных губ. Испытанное средство заткнуть ее.

И такое возбуждающее.

Иса охватила палец сомкнутыми губами, принялась посасывать, лаская языком — недвусмысленный намек на возможное продолжение.

Как она умудряется оставаться такой высокомерной, стоя нагишом на коленях? И отчего меня это так заводит?

Когда, она начала легонько кусаться, я не выдержал. Высвободил руку и дернул фэйри вверх, принуждая подняться. Она скользнула в кресло серебристой змейкой, обвилась руками и ногами, вжимаясь теснее. Сквозь ткань рубашки я ощутил обжигающий холод ее кожи, обманчивую нежность и беззащитность обнаженного тела.

И запах... горький цитрус и миндаль. Прежние духи мне нравились больше.

— Зачем? — снова спросила Иса с непонятной настойчивостью.

Знай я княгиню чуть хуже, мог бы поверить, что ей не все равно.

— Ах, ваше высочество, только не говорите, что станете горевать, если культисты развесят мои кишки на просушку во славу Черной, — промурлыкал я, вкладывая ей еще одну ягоду в рот прежде, чем поцеловать. — Ммм, клубника со льдом! Мне нравится.

Фэйри прильнула повиликой. Всегда прохладные ладони с изысканным маникюром нырнули под рубашку, ногти, больше похожие на ухоженные коготки, царапнули кожу на груди и спустились ниже.

— Мне будет не хватать тебя, милый.

— Да ладно! Найдешь себе другого мальчика. Мало их что ли?

Нежный шепот:

— Конечно найду.

И блудливая улыбка на совершенном лице.

— Стерва, — прорычал я, рывком за волосы стаскивая ее ниже и заставляя уткнуться лицом в пах.

А несколькими часами позже я стоял перед сияющей серебром поверхностью в обрамлении тяжелой рамы и смотрел на тень, что рычала, рвалась и билась о зеркало изнутри, крушила зазеркальную комнату в бессмысленных попытках выбраться оттуда.

Угловатая, уродливая тварь, похожая на тень огромного кота. Одного из тех, что водятся высоко в горных снегах.

Моя сила. Мой личный ад и маленький демон-хранитель.

Расставаться с ней было страшно. По-настоящему страшно. Без силы я чувствовал себя... ну, человеком. Непривычное и не сказать, чтоб приятное ощущение.

— Не психуй, — сказал я своей тени. — Я вернусь, а пока побудь хорошей девочкой. Или мальчиком — Черная тебя разберет, какого ты на самом деле пола.

Это прозвучало на редкость глупо, но стало легче.

Зеркало Исы — оживший кошмар любого фэйри. Не только потому, что в разлуке со своей тенью волшебный народ начинает стареть и чахнуть. Личность любого из фэйри слишком тесно сплетена магической первоосновой, такое разделение превращает их в беспомощных и жалких калек.

Мне тоже было не весело. В конце концов, мы не расставались с этой тварью сотни лет. Я привык, что она всегда рядом — ластится у ног. Навострился маскировать в мире людей почти бездумно, чтобы не привлекать внимания.

И вот теперь оставляю ее здесь. Одну.

Черный силуэт по ту сторону серебряной глади повернул ко мне ощетиненную усами морду и безмолвно заскулил. Вой отдался в груди тоской и пустотой.

— Я вернусь, — обещал я своей тени, задергивая занавес над зеркалом.

Стоило ткани опуститься, как изнутри ударило чувство вселенского, бесприютного одиночества. Мучительно сильное, чем-то похожее на ноющую зубную боль.

Не будь рядом княгини, не будь наших с ней долгих споров, когда я настаивал на своем вопреки возражениям фэйри, я бы плюнул на продуманный план и попробовал найти другой способ. Но так позориться на глазах у Исы из-за секундной блажи?

— Я вернусь, — повторил я.

— Лучше сделать это поскорее, — Иса прильнула сзади. — Зеркало не сможет долго ее удерживать. Ты слишком силен.

— Приятно слышать.

— Не радуйся. Ты не сможешь поймать тень, если она сбежит.

— И останусь человеком, — закончил я, оборачиваясь. — Так, ваше высочество?

Пожалуй, эту безумную авантюру стоило затеять хотя бы ради выражения суеверного ужаса на лице княгини. Ее сильно пробрало.

— Человеком без тени. Неужели не боишься, Страж?

— Нет, — соврал я.

Боюсь, еще как. Я же не сумасшедший и понимаю, чем рискую.

Но когда меня это останавливало?

— Странно, — сказала княгиня, завороженно рассматривая мое лицо. — Ты не изменился.

Изменился, не изменился... Я, определенно, ощущал себя собой. Очень беспомощным без своей магии собой.

Но я знаю, что это — временно. И любопытно проверить, чего я стою без всех этих магических штучек. Заодно прочувствую, что меня ждет, если так и не смогу выполнить гейс, данный Марцию Севрасу.

— Зеркало забрало твою тень. Но ты не кажешься слабым, — задумчиво продолжала фэйри.

— Да, мы, людишки, такие. Сколько у меня времени?

— Не больше шести часов. В следующий раз будет меньше. С каждым разом все меньше.

Потом Бринн — Мастер Иллюзий Северного двора — колдовала над моим лицом, то и дело поглядывая на кусок льда, похожий на хрустальный куб, внутри которого застыла голова Просперо Гарутти.

— Что с голосом? — спросил я и осекся, услышав сиплый шепот.

— Я никогда его не слышала, лорд. Поэтому у вас временно нет голоса.

Ну да, а чего я ожидал? Она — Мастер Иллюзий, а не ясновидящая.

— А кровь?

— Проблем не будет, — фэйри протянула бронзовое зеркало.

Я полюбовался результатом. Из полированной глубины глянул глазами-маслинами мейстер Гарутти, как живой.

— Толку от этих големов, если их может провести любой Мастер Иллюзий.

Лукавая улыбка скользнула по губам Бринн.

— Это гораздо сложнее, чем кажется, лорд. Но человек без тени, как глина.

— Угу. Мне ли не знать. Спасибо, — я вскочил, обнял ее и чмокнул в щечку. Она погрозила пальцем:

— Не делайте так там, куда идете. Такое поведение дозволительно не всем.

На улице было морозно. Холодное зимнее солнце швырнуло на землю черный, вытянутый силуэт. Тень от созданного Бринн миража, производная от иллюзии.

Символично.

Как неудобно-то, когда нет возможности скакать между реальностями в любой момент, кто бы мог подумать. Я вдохнул колкий воздух и зашагал к ближайшему стыку с человеческим миром.

Острая игла кольнула большой палец, глаза голема вспыхнули синим. Синим, не красным.

И двери, больше похожие на ворота замка, распахнулись, чтобы пустить меня в святая святых Ордена Хаоса.

Intermedius

Эмма Каррингтон

Эмма растеряна, и не с кем поговорить о том, что ее гложет.

Лорд-командор и гофмаршал в отъезде. А и будь на месте, она бы не осмелилась отвлекать их своими сомнениями. Эмма пробовала спросить совета у гонфалоньера, но мистер Найтвуд ловко ушел от беседы о таинственном заключенном Батлема, общество которого сам же и навязал Эмме. Кажется, эта тема его смущает.

Единственный ее друг — Просперо Гарутти — в последнее время сам не свой, как подменили. А главное: стоило ей поднять эту тему, как Эмма ощутила такое необычайное смущение, что поспешила свернуть разговор и сбежать, оставив мейстера в глубоком недоумении.

Прочие коллеги, подчиненные и братья-сестры по Ордену слишком далеки от Эммы. Она никогда не была общительной, и теперь ей не к кому обратиться со своими тревогами.

Приличные женщины в таких случаях идут на исповедь, но этот путь в равной мере закрыт для адепта мирового равновесия и для безбожницы, а Эмма и то, и другое.

— Не верите в богов, мисс Каррингтон?

— Не верю.

— Даже в ту, которую ваши ммм... менее скептичные коллеги называют Хозяйкой?

— Я согласна с доктриной лорда-командора. Хаос — стихия. Наша задача научиться управлять ею. Вы считаете иначе?

— Помилуйте, как я могу оспаривать собственную концепцию?

— "Собственную"? Но лорд-командор...

— А, жадный юноша присвоил себе авторство? Похоже на него.

— Вы утверждаете, что теория однородности бытия — ваша разработка?

Он не обижается на неверие:

— Изначальная идея, как и первые изыскания — мои, недоверчивая мисс Каррингтон. Большую часть исследований мы провели совместно с лордом-командором. По правде говоря, он привнес свежий взгляд и предложил новый подход. Не буду врать, без него у меня навряд ли получилось бы завершить работу. Ах, что за прелесть этот "эмпирический метод", ну разве нет? Мечтаю однажды поцеловать пальчики леди, которая его придумала.

— Леди?

Узник смеется:

— Ваш кумир и здесь объявил себя создателем? Браво, какая верность самому себе!

— Вы хотите сказать, что эмпирический метод предложила женщина?

— О да. Если верить рассказам лорда-командора, совершенно уникальная особа. Жаль, мне так и не довелось ее увидеть. Питаю, знаете ли, слабость к умным дамам.

Он так умен и тонко чувствует. Понимает все с полуслова, а порой и с полувзгляда. Они говорят на одном языке, и Эмма уже не знает, не в силах понять, как могла жить раньше, без этого каждодневного общения.

Серые стены Батлема с крохотными окошками-бойницами. Привычная вонь, въевшаяся в одежду почище запаха лекарств и трав. Забранные решетками двери — справа, слева, полный страдания вой в спину, грязная лестница, клыки каменной гаргульи, лязг замка и теплый круг света по обе стороны от решетки.

— Здравствуй, Эмма.

— Почему вы назвали меня "дурнушкой"?

— Потому, что я привык называть вещи истинными именам.

— Но раньше вы говорили...

— Что я говорил раньше, очаровательная мисс Каррингтон?

— Вот как сейчас, — Эмма отодвигается в тень, чувствуя, как краска заливает ее щеки.

— Скажите это, не стесняйтесь. Прелестной и умной женщине не к лицу глупое кокетство.

— Вот опять! Снова.

— Да?

— Вы сказали "очаровательная". И еще "прелестная".

— Я вижу вас такой, мисс Каррингтон. Но я смотрю иначе, чем эти толпы идиотов на улице или близорукий Джозеф.

Ответы взамен на ответы. Предельная откровенность в обмен на ценную информацию. Зачем ему это — знать маленькие тайны сердца Эммы, когда взамен сотрудничества он мог бы выторговать куда больше бытовых поблажек в своем заключении?

— Помните, что я говорил, Эмма? Роскошь человеческого общения — бесценна. Прочие блага преходящи. Я здесь слишком давно, чтобы желать чего-то иного.

— Отчего вы здесь? Вы совсем не кажитесь таким...

Понимающая улыбка:

— Каким?

— Таким, как о вас говорили.

— "Безумным чудовищем", вы хотите сказать? О, уверен, нынешний лорд-командор рассказывает обо мне те еще истории. Право слово, я бы с удовольствием их послушал. Особенно в вашем исполнении, вдумчивая мисс Каррингтон.

— Быть может, он просто не знает?

— Ну, нельзя быть такой наивной, Эмма! Вы же режете фэйри живьем во время ваших жутких опытов, как при этом вам удается сохранить эту потрясающую чистоту души?