От ненависти до любви ( старая версия )

Альф истошно заорал, однако вместо того, чтобы прийти к нему на помощь, одноклассники буквально падали от хохота.

— За что боролся, на то и напоролся, — утешающее сообщил Алес, фиксируя его подбородок с явным намерением поцеловать. Альф, глядя на него сумасшедшими расширившимися глазами, принялся отбиваться.

— А-а!!.. придурок!!.. Сдурел, да?!.. Я сказал, что мне нравится Ильт, а не твоя, вечно недовольная, морда!!

— Да не проблема, котёночек, — Алес, смеясь, подмигнул своему любовнику.

Ильт, перехватив его сигнал, придвинулся к Альфонсо, обнимая его с другой стороны.

— Ну-ну, потише, Аль. Ты такой миленький, — Ильт, успокаивающе, лизнул его в щёку, вызвав истошный сдавленный вопль.

Через минуту, намертво зажатый между двумя крепкими телами, красный как пылающий факел, Альф торжественно приносил Алесу и Ильту извинения, расточая пылкие клятвы: — что больше никогда, никогда не посмеет шутить подобным образом — пусть только эти грязные сумасшедшие извращенцы уберут от него свои руки.

Через тридцать секунд, он извинился за извращенцев, а ещё через несколько секунд, Алес и Ильт, решив, что с него достаточно, выпустили его на свободу, напоследок томно пообещав зайти, как-нибудь вечерком, и проверить — не передумает ли он.

Удрав на безопасное расстояние, Альф забрался на парту, и принялся истошно вопить, что его пытаются растлить два невменяемых озабоченных, и он скорее выпрыгнет в окно, чем даст лишить себя единственной, оставшейся в живых девственности. Так как похождения Альфа по бабам, уже заслужили определённую репутацию, после слова "девственность", смех перешёл в рыдание.

Ещё несколько месяцев назад, подобное — в классе, в присутствии Грандина — было немыслимо. Но сейчас, Мистралю не было никакого дела до чьей-либо репутации, и он, прикрыв глаза, снисходительно наблюдал, как — всегда рассудительный Алес, и, в принципе, довольно спокойный по характеру Ильт — гоняют по классу орущего во всё горло Альфонсо.

Наконец, сделав круг, Альф буквально свалился за спину к Ири, пользуясь им в качестве живого щита.

Мистраль предостерегающе вскинул бровь.

Альфонсо, осознав, на что вполне реально может сейчас нарваться, — буквально взвыл дурным голосом, комично причитая и ударяя себя в грудь.

После того как Ири звонко расхохотался, принимая его дурачества, Мистраль был вынужден сдаться и покачать головой, вслух вынеся Альфонсу всем уже известный диагноз.

Альф покаянно взмолился о прощении, и вдохновенно принялся перечислять причины, по которым его следует простить и пожалеть.

Ири принялся перечислять ответные доводы, и они затеяли шутливую перепалку, плавно перешедшую в боле менее умную дискуссию на тему: "некоторые шутки — могут иметь неприятные последствия, так как не все, способны оценить чувство юмора шутника".

Смех понемногу стих, и оставшиеся пятнадцать минут до начала урока, студенты занялись своими делами. Класс постепенно заполнялся народом. Ильт с Алесом, подключились к разговору, переведя его в интеллектуальное русло, давая Грандину возможность отвлечься от Ири и заняться конспектом.

Мистраль первым ощутил, что происходит что-то неладное. Он поднял голову, забеспокоившись.

И оцепенел...

Двери, ведущие в коридор, распахнулись, и в класс вошли несколько человек под предводительством Реама. Один из них тащил в руках корзину полную шампанского. Судя по злорадным ухмылочкам, затевалось что-то нехорошее, тем более — все парни были из параллельного класса. Новые товарищи Реама.

Корзина была водружена на стол, прямо напротив Мистраля и замершего Ири, и Реам, отчаянным голосом человека которому уже нечего терять, сообщил:

— Мистраль, когда ты сказал, что для тебя нет невозможного, мы тебе не поверили, и вот теперь искупаем вину.

С нескольких сторон раздались неуверенные смешки, полные каких-то напряжённых, нервных нот. Алес оцепенел. Ильт вскочил, готовый броситься на Реама. Альфонсо, в первый раз не сумев просечь ситуацию, стоял и растерянно хлопал глазами. По его лицу, против воли, расползлась широкая дурацкая ухмылка, — почти такая же скользкая, как ухмылки сопровождающих Реама парней.

— Ты выиграл пари, — подбодренный поддержкой, Реам вёл себя довольно нахально и уверенно, не забывая делать необходимые паузы и допускать в речь ту особую, выразительную двусмысленность, которую так блестяще умел использовать сам Грандин. — И мы возвращаем тебе твой выигрыш! — с этими словами, он отсалютовал Альфонсо и вновь повернулся к Мистралю. — Как видишь, бутылка шампанского — это мелко, мы решили купить тебе сразу корзину.

— Какое пари? — спросил Ири простодушно. Улыбка уже немного сползла с его лица, но глаза всё ещё продолжали смеяться... не понимающие, абсолютно безмятежные глаза.

— Пари на то, что Грандин поимеет тебя, — охотно пояснил Реам. Договорить он не успел — кулак Грандина с силой впечатался ему в скулу, отбрасывая его на середину класса.

— Мразь!! — прошипел он с такой яростью, что воздух в классе моментально потемнел и накалился до предела. — Убью!!

— Мистраль, остановись! — заорали сразу несколько человек, потому что Грандин, не удовольствовавшись ударом, перепрыгнул через стол и кинулся к поверженному Реаму, который, вытирая кровь сочившуюся из губы, силился встать, и ухмылялся наглой, победоносной усмешкой, испытывая не страх, а скорее вызывающий задор.

— Пытаешься заткнуть мне рот, Грандин? — Спросил он, даже не сопротивляясь, когда Грандин схватил его за грудки и ударил затылком об стену. — Боишься, что кто-то узнает правду? — Реам визгливо рассмеялся, дохнув на Мистраля перегаром, и внезапно стало понятно, что он совершенно пьян.

Грандин зарычал и брезгливо отбросил его прочь, а затем, сорвав с руки перчатку — швырнул её Реаму в лицо.

— Я не знаю, что ты пытаешься сделать Реам, — отчеканил он ледяным тоном, за которым без труда угадывалось бешенство. — Но я тебя предупреждал. Когда проспишься, пришлёшь секундантов.

— Ты согласился на пари, — заорал Реам, хватая перчатку и швыряя её на пол. — У меня есть свидетели. Ты сказал, что соблазнить Ара, не составит для тебя труда. Мы спорили, и ты выиграл.

— Это ты спорил, — отчеканил Грандин. — Меня это мало волновало.

— Тогда почему ты поставил в залог кольцо? — победно спросил Реам. Грандин замахнулся, собираясь ударить его, и тут прозвучал окрик Ири:

— Стой! Не трогай его...

— Ири, только не говори, что ты поверишь ему, — прошипел Грандин поворачиваясь и пылая яростью. — Всё было совсем не так.

— А как? — тихо спросил Ири, и одноклассники, неловко переминаясь с ноги на ногу, попытались стать как можно незаметнее. То, во что втравил их Реам, не казалось забавным или смешным. И не вылилось в безобидную шутку. Это было грязно. Вроде смешно и безобидно, но сейчас, с подобной подачи, это казалось мерзким и отвратительным. Так же, как и вся эта пьяная шутка, в свете новых обстоятельств приобретшая теперь совершенно иной смысл. Когда Мистраль ушёл, многие из них делали ставки. И кое-кто, даже воспользовался своим выигрышем. Это было смешно. Теперь же, всё это воспринималось удивительно гадко.

Мистраль смотрел на него затравленными глазами, с отчаянием, — прекрасно понимая, как это воспринимается со стороны.

— Ири, ты не понимаешь, — прошептал он наконец. — Это просто был пьяный трёп. Он ничего не значил. Это было до нас с тобой, Ири. Иначе я...

— Ты не стал бы спорить, что трахнешь меня? — спросил Ири медленно. До него начинала доходить суть ситуации, и теперь, кровь внезапно отхлынула от его лица. Он побледнел как простыня, казалось ещё немного — и он просто потеряет сознание. В наступившей тишине его голос прозвучал очень громко и неприятно.

— Всё не так! — заорал Мистраль, взбешенный его тупостью, и в то же время, понимая, что не знает, как объяснить. — Почему ты вечно не желаешь выслушать меня?

Всё было не так, но Реам извратил смысл происходящего так, что оправдаться было невозможно. Кольцо, которое он подарил Реаму, сейчас обернулось против него.

— Хорошо. Я тебя слушаю, — губы Ири побелели, а в лице не осталось ни кровинки. Лицо казалось спокойным, и только чуть дрожащие руки и эта неестественная, мертвенная бледность, так странно смотревшаяся на смуглой коже, выдавали его истинные чувства.

— Скажи ему, — визгливо захохотал Реам, — если у тебя хватит смелости... Повтори Ару в лицо, то, что ты сказал о нём при всех. — Грандин, не разворачиваясь, врезал ему снова.

— Ири, — рявкнул он. — Кому ты веришь?

— Тебе, — отозвался Ири, с еле заметным облегчением. Он и сам не мог поверить, что Реам говорить правду. Этот человек был неприятен ему с первой минуты знакомства. И сейчас он опять пытался рассорить их. Но тогда...

Твоя цена бутылка шампанского...

Сейчас, эти бессмысленные слова — сказанные Реамом в гневе, в их первую встречу — внезапно всплыли в памяти. И теперь... Теперь у них был смысл. Противный, мерзкий смысл чего-то липкого и тошнотворного. Чего-то, к чему никогда не хотелось бы прикасаться.

— Просто... зачем Реам сказал всё это? И зачем эта... эта корзина. Если ничего не было?

— И что, для тебя это так важно? — Грандин впал в бешенство. Ири не верил ему, не желал верить ему. Снова позволяя утянуть себя в пропасть сомнений, всего лишь от нескольких слов.

— Я хочу знать, — отозвался Ири упрямо.

— Я сказал, что если у меня возникнет желание соблазнить тебя, ты будешь принадлежать мне с первого раза! Доволен?! — Мистраль почти орал.

— Да. Теперь я узнал всё что хотел, — Ири весь как-то разом обмяк, словно ему сделалось невыносимо трудно удерживать своё тело ровно; сгорбившись, обошёл стол, и, шатаясь, направился к выходу. Словно слепой натыкаясь на столы.

— Ири! Ты опять начинаешь? Не смей сходить с ума! — заорал Грандин, отшвыривая Реама. Схватил Ири за плечо, развернул к себе лицом... и отшатнулся, увидев в синих глазах что-то жуткое, страшное, и безнадёжное... как сама смерть.

— Если бы я мог... Я бы вызвал тебя на дуэль, — Ири говорил очень медленно, с трудом подбирая слова, сглатывая окончания. — Но... ты знаешь...— голос его на миг дрогнул. — Мне противно. Это было подло... даже для тебя, — он брезгливо сбросил ладонь Мистраля со своего плеча, и вышел, сгорбившись, закрывая лицо руками.

В классе стояла потрясённая, гробовая тишина.

Грандин несколько мгновений медлил. Потом поднял голову и обвёл класс нехорошим, леденящим взглядом прищуренных глаз.

— Всех... кто принимал в этом участие... жду завтра в десять, у моста, — проговорил он. — Надеюсь, среди подлецов не окажется трусов.

— Грандин, это всё было шуткой. Чёрт, мы не хотели, чтобы так вышло.

— Это должно было быть смешно, — закричали несколько голосов разом.

— Мы объясним ему...

— Догоним его...

— Извинения не принимаются, — с этими словами, ледяной принц вышел из класса.

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Грандин пытался объяснить. Искал с ним встречи. Но разве можно, что-то объяснить тому, кто, завидев его, спасался бегством, словно от чумы; или делал вид, что его тут нет, затыкал уши и не желал слушать. Тому, кто так отчаянно ненавидел и презирал его.

Хуже всего было то, что слухи об их размолвке разнеслись по всей академии, и теперь, недоброжелатели Грандина — а таких нашлось немало — всячески отыгрывались на нём, помогая Ири скрыться до того, как Грандин сумеет отыскать его.

На третий день игры в прятки, Грандин поймал Ири буквально из засады. Затащил его в уже знакомый класс и запер дверь, не давая сказать ни слова. А затем, толкнул его на парту и навалился сверху, подавляя короткое, отчаянное сопротивление; сдавил подбородок, — заставляя упрямо сжатые губы раскрыться, и вбирая в себя отчаянный, протестующий всхлип.

— Ненавижу тебя, — Ири рычал и извивался под ним, впервые в жизни не желая сдаваться, колотил его кулаками и кусался, не давая возможности поцеловать себя. — Не смей прикасаться ко мне! Мразь... ублюдок... подонок... Не смей! — он не мог кричать, не мог позвать на помощь, понимая, насколько унизительным это окажется для них обоих. Класс, запертый на ключ и неясное бормотание ничего не подозревающих студиозов за соседней стеной.

Но сдаться тоже не мог. Он был слабее Грандина физически, но отнюдь не был слабаком. И сейчас, Мистраль с досадой констатировал, что Ири впервые сопротивляется ему по настоящему. Сопротивляется, несмотря на то, что тело изнывает от желания сдаться ему. Грандин рывком перевернул его на живот, заламывая руки.

Он не хотел этого. Не хотел, чтобы это происходило так. Не хотел быть грубым, но сопротивление Ири вывело его из себя. Его сопротивление и его предательство.

Ради чего, я схожу с ума?! Ради чего, пытаюсь раз за разом, доказать тебе и себе, что между нами что-то может быть, — когда ты не желаешь верить мне, не желаешь принять меня, ждёшь подвоха, считаешь меня подлецом и ублюдком. Так неистово хочешь верить в то, что я негодяй и мерзавец. Так получи, то, чего ты хочешь! Получи мою ненависть и почувствуй боль, которой ты так жаждешь. Я ненавижу тебя, Ири Ар. Ненавижу тебя, и люблю, — так, что задыхаюсь от собственных чувств. Лишь этот миг... Когда нет никаких барьеров между прикосновениями, когда я пронзаю твоё тело, наполняю тебя собой. Ты принадлежишь мне. И я могу быть счастлив...

Ири слабо стонал под ним, кусая губы от ярости и собственного бессилия, вынужденный признать, что хочет этого. Снова и снова. Каждый толчок Грандина в его теле, каждое движение, — отзывается божественной музыкой. И Грандин уже давным-давно не удерживает его, и жестокость превращена в бесконечную нежность, постепенно наполняющую его подобно восхитительному приливу. Грандин двигается медленно и неторопливо, словно извиняясь за ту боль, которую причинил ему раньше; снимая остатки одежды и покрывая поцелуями шею плечи и спину, ласкает его напряжённый, готовый к взрыву член.

Рывок. Ири опьянён этим чувством, и не сразу понимает, что Грандин выходит из него, поднимает в воздух, прижимая к своей груди и покрывая поцелуями щёки, и вот он уже сидит на его коленях, лицом к нему и беспомощно отдаёт свои губы во власть его бесконечной страсти.

Они дышат дыханием друг друга, Грандин ласкает его пальцами, и Ири беззвучно молит о спасении, прижимаясь к нему, изгибаясь в попытке найти желанное избавление, и Грандин, так же молча, отвечает на его мольбу. Приподнимает и насаживает на себя так глубоко, что Ири несколько секунд не может пошевелиться, — растянутый и заполненный до предела. Они снова начинают двигаться в мучительном, сладострастном танце, каждый вздох которого превращён в сладкую пытку, — молчанием, и необходимостью сдерживать свои стоны. Ири кусает Грандина за шею и впивается зубами в его плечо, содрогаясь в судорогах, изо всех сил стискивая зубы. Наслаждение столь сильно, что по лицу текут слезы, и хочется кричать. Грандин еле слышно стонет, отзываясь на каждое его движение; в эту секунду напряжение так невыносимо, что даже боль кажется желанным облегчением. Их движения становятся всё неистовее и грубее. Уже нет нежности и неторопливости, есть испепеляющее, нарастающее изнутри пламя; всё выше и выше, сильнее, а затем, — маленький взрыв — похожий на тысячи солнц перед глазами. Грандин перехватывает его губы, вбирая в себя родившийся хриплый крик. Ири почти теряет сознание, и только руки Мистраля не дают ему упасть. Грандин так крепко прижимает его к себе, что кажется, сейчас переломает все кости. Внутри слабо пульсируют последние замирающие толчки. И наступает покой. Оглушающий, умиротворённый; лишённый слов и фраз, которые становятся не нужны и бессмысленны.