От ненависти до любви ( старая версия )

От автора.

Моя Искренняя благодарность хорошему редактору и просто отличному человеку. Marika

Пролог.

"...Служить Артемии всеми силами души. До последней капли крови, до последнего вздоха. Вот истинное стремление моего сердца..."

В морозном воздухе, звонкие и торжественные, разносились слова клятвы выпускников. Высокий, нескладный юноша, краснея и волнуясь, старательно, и в то же время пылко, чеканил слова, для того, чтобы по их окончании получить шпагу, из рук одного из приглашённых королевских представителей.

На парадной пощади, перед входом в академию, собралась толпа выпускников и их родителей. Чинно сидели приглашённые чиновники и торжественной, строгой линией стояли гордые учителя, все до одного — парадно одетые, великолепные, гордые за своих птенцов.

Семь лет провели они в стенах академии, и теперь, каждому из них предстояло выпорхнуть из гнезда на волю. Так было и так будет всегда... Так повелось ещё исстари, со времён основания академии, и уже седьмой выпуск покидал эти стены, чтобы влиться в ряды молодёжи и достойно служить своей стране.

Этот весенний месяц был непривычно холодным.

Высокий, красивый мужчина неопределённого возраста, с тёмными глазами, сидел на помосте в роскошном, специально приготовленном для него кресле. Чуть хмурясь, и почти с незаметной брезгливостью выслушивая слова клятвы, которую, один за другим, торжественно приносили своей стране пятнадцать юных выпускников. Глаза его были потухшими, но изредка, за внешней непроницаемостью зеркального равнодушия, можно было разглядеть короткие, искристые молнии. Они вспыхивали на мгновение, стоило глазам коснуться немного обветшалых стен, пробежать по задрапированным окнам второго этажа, и, почти равнодушно, скользнуть по отреставрированной недавно крыше. С неё убрали изящные резные бортики, сделав края покатыми, а на самой верхушке возвышался шпиль, на котором, вскинув трубу к небу, покачивался маленький позолоченный флюгер — ангел.

Мужчина был одет просто и неброско, но в то же время с удивительным изяществом, выдающим в нём человека с великолепным вкусом. Изысканность и неторопливость его манер, была безупречна. Настолько, что даже стоящий напротив него юный Гренаж — который, на данный момент, являлся звездой академии — казался тусклым и невзрачным на фоне этого высокомерного и невероятно красивого мужчины. И хотя волосы его, были почти полностью седыми, а в чёрных глазах стыла серебряная старость, тем не менее, почти невозможно было поверить, что Грандину Мистралю, человеку известному стране под пугающим прозвищем "серый кардинал" — было не много ни мало, как шестьдесят девять лет.

Около пятидесяти лет назад, он сам являлся выпускником академии и занял место первого министра Рандо, став его преемником. Так же, следуя этой традиции, юный Гренаж — которого Грандин Мистраль самолично выделил за способности и неординарность — однажды займёт его место, для того, чтобы приложить все усилия ради блага и процветания Артемии. Это было как нельзя кстати. Король был уже стар, а юный принц, единственный из отпрысков королевского дома, сумевший избежать чёрной лихорадки два года назад, являлся почти ровесником Гренажа. Который, несмотря на свою молодость, был умён, проницателен и сметлив.

Серый кардинал был доволен своим выбором. И теперь, глаза его, на мгновение остановившись на будущем преемнике, наполнились теплом и далёким отсветом чего-то забытого, горького. В то же время, знавшие его близко (а таких было немного), могли бы утверждать, что эту горечь, серый кардинал не променял бы ни на какие сокровища мира

Много лет назад, являясь выпускником академии, Грандин Мистраль сумел осуществить мечту своего патрона — министра Рандо: избавить страну от мучительного двоевластия, вызвав своего противника на законную дуэль и прикончив его, каким-то особо изощрённым способом. Но это были всего лишь слухи, потому что вряд ли король допустил бы подобное, да и было это слишком грубо и прямолинейно, и совсем не вязалось с теми тонкими, изощрёнными методами, которыми предпочитал действовать серый кардинал. Уже ни для кого не являлось секретом — кто стоит у руля правления при дряхлеющем и тяжело больном короле. Так же, как ни для кого не являлось секретом — кто займет это место при юном принце, который, на данный момент, шагу не мог ступить без участия этого загадочного, и явно необыкновенного человека.

Никто не знал о нём ничего, кроме того, что он разрешал знать о себе сам. Его боялись, и в то же время уважали, по той причине, что какими бы страшными методами не пользовался этот жуткий, абсолютно лишённый всяческих эмоций человек, ясно было одно — он действовал на благо Артемии.

— Клянусь! — прозвучали последние слова последней клятвы и ректор, дождавшись благосклонного кивка серого кардинала, начал свою вступительную речь.

Мужчина смотрел на ряды склонившихся перед ним голов, и было ясно, что мысли его, блуждают где-то абсолютно далеко. И лишь когда раздалось:

— А теперь, в знак чистоты ваших помыслов обменяйтесь бокалами, — он внезапно очнулся и вздрогнул.

На одно мгновение, на бледном, всё ещё поразительно красивом лице, вдруг проступили болезненные, какие-то почти судорожные эмоции, и в эту секунду глаза его ожили. Дрогнули льдинки зрачков, наполняясь неожиданным светом, и замерли, устремляясь куда-то вдаль. И словно улавливая внезапную перемену, хмурое майское небо прорезали лучи солнца, упали на крыши, раззолачивая золотистую фигуру ангела, и в резком свете неровных теней, на одно мгновение, показалось что там — на покатой крыше — стоит ещё один человек.

Глаза серого кардинала прищурились, а губы сложились в короткую, непонятную усмешку, а затем расслабились, прошептав что-то почти неслышимое, заставив молодого Гренажа посмотреть на своего патрона в абсолютном изумлении. Ибо за все семь лет общения, он ещё никогда не видел его таким. А затем, до слуха донеслось что-то и вовсе невероятное:

— Пятьдесят лет назад... — сказал Грандин Мистраль, и на губах его продолжала блуждать всё та же невероятная, похожая на затаённый солнечный луч, почти ангельская, но удивительно горькая улыбка. — Ири Ар... — расслышал Гренаж вполне отчётливо, и задохнулся от изумления, осознав, каким тоном было произнесено имя Врага.

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

"Служить Артемии всеми силами души. До последней капли крови, до последнего вздоха — вот истинное стремление моего сердца..." (слова клятвы, высеченные над входом в академию)

"Благо Артемии превыше всего" (надпись на воротах)

Грандин Мистраль всегда ненавидел Ири Ара, и поклялся, что однажды наступит день, когда он уничтожит его — своего извечного врага и соперника.

С самого первого дня их встречи.

С того самого дня, когда они впервые встретились в академии Братьев короля, Грандин Мистраль возненавидел этого человека всеми силами души.

Ири Ар умрёт. И смерть его, станет самым счастливым днём в жизни Мистраля.

Когда король Артемии издавал указание об образовании, один из пунктов гласил: " Артемия нуждается в верных, надёжных людях, тех, кто составит оплот королевского трона и поможет привести страну к светлому будущему".

Академия Братства была создана как место, где будут воспитываться, и обучаться те, кто, когда-нибудь, возглавит управление страной и займёт все ключевые посты власти. Юные отпрыски сорока древнейших родов, представляли собой элиту, названную Братством короля. Но даже элита имела свои предпочтения. И тех, кто оказывался достоин, и тех, кто не обладал никакими талантами — академия отсеивала, и, порой, безжалостно выкидывала за борт. Учиться даже в обычном классе академии считалось достижением, но самым высшим почётом было признание Сияющим. Именно в Сияющих — людях обладающих уникальными, необычными способностями и талантами, король Артемии видел будущее страны.

В десять лет, Грандин Мистраль прошёл сложнейший государственный экзамен и был зачислен в академию как самый молодой выпускник, имеющий высший статус и право называться Сияющим; в двенадцать, он считался общепризнанным королём класса, в пятнадцать — всей академии.

Его слово было законом, за ним постоянно следовала толпа прихлебателей, девочки и девушки присылали ему любовные записки и длинные восторженные послания. Порой, послания присылали не только девочки. Ран никогда не обращал на них внимания. Впрочем, точно так же как никчёмные, дурацкие записки, он, по большей части, игнорировал или презирал всех окружающих его людей, считая их попросту недостойными своего великолепного сияния.

Как у представителя древнего аристократического рода Мистраль, у него были деньги и выдающиеся способности, а признание он обеспечил себе сам.

Страна, виделась для него местом, которым однажды, заполучив высокий пост министра, он будет управлять. Грандин не видел в этом ничего одухотворённого или трепещущего. Это была просто его работа, которая помогла бы ему достичь вершин и утолить тщеславие. Не потому, что ему было это нужно, а потому, что Грандин привык быть первым во всём.

Любимое выражение Мистраля, введённое в моду: " Я слишком хорош, чтобы позволить себе оказаться вторым".

Грандин никогда не делал ошибок. И всегда доводил всё начатое до конца. Его любили, им восхищались, ему завидовали, — но всё это было лишь поверхностными эмоциями. Настоящих чувств к Грандину не испытывал никто, потому что блистательный Грандин Мистраль не признавал эмоций.

Разум помогает нам отличаться от животных и преодолевать свои глупые порывы и инстинкты. Позволить себе потерять голову способны лишь дураки.

Грандин Мистраль не был дураком.

Его ненавидели и любили женщины. Любили те, кто не знал его; ненавидели те, с кем однажды он разделял ложе. В любви Грандин был столь же искусен, как и в остальных областях, но ни одна из женщин не могла сказать, что когда-нибудь, ей выпадала возможность оказаться на желанном ложе второй раз. Знаменитой фразой стало высказывание маркизы Сенжаль: " Провести ночь с прекрасным, но ледяным Грандином — всё равно, что оказаться в райских садах. Остаться с ним до утра, значит добровольно принять на себя участь изгнания с небес на землю. К сожалению, эту глупость невозможно не совершить...".

Грандину было плевать на людей и на их мнение. Ведь в большинстве своем, он был абсолютно безупречен. Но никому в голову не приходило, что под маской абсолютного равнодушия кипят сильнейшие эмоции. Одна из них была ненавистью.

И это чувство подарил ему Ири Ар...

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Когда он встретил Ири, был яркий солнечный день. И у Грандина с самого утра было отличное настроение. Он даже решил посетить академию, чего не делал уже почти недели две, предпочитая обучение на дому. В тринадцать лет, благодаря своим необыкновенным способностям и влиянию отца, Грандин Мистраль мог делать всё что хотел.

На улицах вовсю танцевала весна. В воздухе пахло ароматом распускающейся вишни, и проезжая через цветущую аллею королевского парка, Грандин думал о том, что только весной может быть такое замечательное настроение — полное солнечных зайчиков и дурацких розовых лепестков.

При его приближении, из академии, как всегда, высыпала толпа. Выходя из кареты, он видел прильнувших к окнам одноклассников, и даже слышал их перешёптывания, ловил на себе восхищённые взгляды, и, величественно шествуя через зеленеющий двор, снисходительно кивал на восторженные приветствия.

Новичка он заметил сразу. Честно говоря, его невозможно было не заметить. Ири стоял у окна, а вокруг толпилась группа подростков, отчаянно пытаясь привлечь к себе его внимание. Ири добродушно улыбался, негромко говорил и хохотал от души, его звонкий смех эхом летел по коридору, привлекая к себе внимание своей удивительной, необычной чистотой. Грандин повернул голову к одному из своих прихлебателей, выслушивая тщательный отчет о прибывшем позавчера новеньком, и нахмурил лоб, потому что новенький — скользнув по нему равнодушным взглядом — вновь принялся болтать, размахивая руками и улыбаясь, улыбаясь...

Скользить по себе равнодушными взглядами, Грандин не позволял никому. Он подошёл к мальчишке, остановился напротив него и, скрестив руки на груди, довольно пренебрежительно осведомился:

— Значит, ты и есть Ири Ар.

Ири повернулся, и Грандин едва устоял на ногах, внезапно чётко осознав — он либо сейчас подружится с этим парнем, либо они станут врагами на всю жизнь. Светловолосый и смуглый, похожий на яркий солнечный день, Ири казался ему воплощением всего того, что отсутствовало у самого Грандина. Эта улыбка, сияющие синие глаза, и волосы, играющие в свете солнца. Даже глядя на Грандина — он улыбался, и эта улыбка щемила сердце. Она была прекрасна.

Грандин взмахнул ладонью, и вокруг сразу же установилась тишина. Он пренебрежительно оттолкнул какого-то, стоявшего на дороге, мальчишку первокурсника, и ученики поспешно раздались в стороны, пропуская ледяного принца вперёд. Присутствие в коридоре одного из Сияющих, да ещё самого Грандина, было событием из ряда вон выходящим, потому что Грандин обычно не замечал тех, кто стоял ниже его.

Ири Ар был позавчера переведён в академию. По его словам, он жил за границей. Но отец решил вернуться, а так как имя Ар — одно из древнейших, то Ири просто не мог поступить куда-нибудь ещё, кроме как в академию Братства короля. Ири Ар не был одним из Сияющих. И неизвестно — стал бы он им или нет. Но Грандин, уязвлённый невниманием, остановился напротив него, и теперь судорожно обдумывал, что бы ему такое сказать, чтобы немедленно поставить на место или наоборот — привлечь на свою сторону, потому что сейчас он абсолютно чётко знал — этот сияющий мальчик, однажды, а скорее всего в течение ближайших недель, окажется с ним в одном классе. И Грандин сделает всё возможное, чтобы они сидели за одной партой, потому что его новая империя, которую он мечтал создать, обязательно должна была состоять из таких людей как Ири. В нём чувствовалась сила воли, уверенность и целеустремлённость, но в то же время — мягкость, и какая-то трогательная нежность ко всему миру. Грандин никогда не ошибался в своей оценке людей, потому что видел их не так, как остальные, и сейчас, эта нежность заставляла его задыхаться.

Ири Ар перестал улыбаться и теперь вопросительно смотрел на Грандина, не понимая, почему вокруг них стало внезапно тихо, и кто этот высокий черноволосый красавец, похожий на восхитительную, но почему-то довольно хмурую, ночь. И даже видя скучающее, пренебрежительное выражение, застывшее на его бледном лице, на него хотелось смотреть и преклоняться. Но в чёрных, пылающих глазах, не было ни капли тепла, лишь непонятное, загадочное ледяное мерцание — в котором можно увидеть собственное отражение, но нельзя проникнуть внутрь. Он был красив, но в то же время, удивительно недоступен. Тонкие губы кривила саркастическая усмешка, а изящные брови всё время хмурились, или надменно взлетали вверх, выражая вопросительное недоумение на весь мир, словно не понимая — как этот мир смеет мешать ему?

Несколько мгновений, они разглядывали друг друга с самыми разными эмоциями, не понимая, почему их сердца так судорожно стучат.

"Он холоден как лёд, — я замерзаю от одного его взгляда..." — подумал Ири, и ему стало грустно.

"Он как обжигающее пламя, — я сгорю в его свете... — Грандин впервые испытал страх. — Его сияние затмевает меня".

А одноклассники стояли, и любовались на них — распахнув рты и боясь разрушить это удивительное зрелище: восхитительное соприкосновение света и тьмы. Они подчёркивали красоту друг друга, и сияние каждого, еще больше усиливалось рядом со своей противоположной половиной. Казалось, ещё секунда — и они соединятся вместе, сольются в единое целое своей гармонии, чтобы никогда больше не разлучаться... И исчезнут, превратившись в диковинный медальон — на котором, золотом было бы выгравировано их единение — потому что они не могли существовать вместе. Точно так же, как им невозможно было оказаться друг без друга. Со стороны казалось, что это судьба. И сумрачный Грандин Мистраль и сияющий Ири Ар — должны были понимать или чувствовать это.

Иногда, отсутствие зеркал в академии было сродни катастрофе. Возможно, если бы в ту секунду они могли увидеть себя вместе, со стороны, всё могло бы быть по-другому.

Грандин, прогоняя оцепенение, тряхнул головой, заставляя свои роскошные длинные волосы взметнуться в стороны, а девушек и юношей, стоявших по сторонам и за его спиной, восторженно ахнуть. Кажется, на Ири это произвело впечатление. Он ошеломлённо моргнул, и Грандин невольно залюбовался его пушистыми длинными ресницами, так странно сочетающимися с мужественной красотой смуглого лица.

Вокруг Ири толпились одноклассники, и Грандин недовольно скривился, внезапно поняв, что Ири не делает различий по рангам, и одинаково свободно общается со всеми. Даже с отверженными. Теми учениками, которых презирали самые обычные ученики, потому что не было большего позора, чем получить публичное предупреждение на отчисление из академии за неуспеваемость. А Ири, похоже, не понимал. Он тепло улыбался, и Грандин с неожиданной ревностью осознал, что Ири принадлежит всем, и что в его тепле греются и купаются все. А он позволяет людям свободно трогать себя, говорить с собой. И они, почти все касались его, — словно бы невзначай, но за каждым прикосновением стояло обожание и желание забрать у Ири немного солнечного света. И этого, Ири, кажется, тоже не понимал, а если понимал, то готов был делиться собой до бесконечности, не осознавая, что этим вызывает у Грандина приступ неконтролируемого бешенства.

"Словно отвратительные гусеницы, набросившиеся на божественный цветок..."

Грандину внезапно захотелось передавить их всех, чтобы они не оскверняли этот чистый свет, в котором так хотелось остаться навсегда.

— Не хочу вмешиваться, но сейчас ты ведёшь себя очень неосмотрительно, — заметил он с высокомерным небрежением старшего по возрасту и положению. — Хотя вряд ли твои новые... — он скривился, — товарищи, поставят тебя в известность об этом. Возможно, скоро тебе предложат стать одним из Сияющих...— он сделал эффектную паузу, давая всем возможность оценить свои слова. — На твоём месте, я бы не стал тратить время на неудачников, а уделил бы его достижению иных целей, — он выразительно посмотрел на нескольких парней, толпившихся рядом с Ири, и те мгновенно посторонились потупив глаза, желая провалиться сквозь землю и исчезнуть.

Иногда, Грандин мог унизить одним лишь взглядом. К тому же, Грандином не только восхищались, его боялись — он прекрасно об этом знал и пользовался.

— Я здесь недавно, — ответил Ири, спокойно принимая его взгляд. — И не знаю принятых правил. Но думаю, они не распространяются на людей. К тому же, мне как-то нужно выбрать компаньона, правильно? — добавил он простодушно, и потрясающе улыбнулся — заставив сердце Грандина ухнуть вниз, а мыслям на мгновение вылететь из головы.

"Компаньона...Компаньона. Мне нужно как-то выбрать компаньона..."

Слова Ири заставили Мистраля возликовать. Он уже знал, что собирается сделать. У него тоже не было компаньона и сейчас, наверное, все будут падать в обморок — потому что Грандин морально дошёл до того, что готов был официально признать Ири Ара своим товарищем — прямо посреди коридора. Один из парней — темноволосый и кареглазый, с короткими, торчащими в стороны волосами — внезапно положил руку Ири на плечо.

— Господин Мистраль, — сказал он вежливо, но непреклонно. — Это огромная честь для нас, что вы удостоили нас своим присутствием. Но мы бы хотели...

— Господин Эльресто Ал, — в голосе Грандина было столько льда, что казалось, даже стены сейчас покроются инеем. — Кажется, вы намерены задержаться в академии любой ценой?

Эльресто побелел от бешенства, но руку с плеча Ири убрал, а Грандин, игнорируя его, повернулся к изумлённому, не понимающему смысла этой сцены Ири:

— Ты здесь новичок, и не понимаешь, с кем тебе стоит общаться, а с кем, этого делать нежелательно — чтобы не навредить своей репутации, — раздражённо заметил Грандин, и добавил всё тем же ледяным тоном: — Мне показалось, или я всё же намекнул? — после его слов, несколько человек — кто с натянутыми извинениями, кто просто незаметно — испарились в разные стороны. Связываться с Мистралем было слишком опасно, и не только потому, что он считался одним из лучших дуэлянтов Артемии, но так же и потому, что Грандин Мистраль — единственный из учеников академии, ещё задолго до всеобщего распределения, был назначен преемником первого королевского советника, главы министерства внутренних дел страны, — Рандо.

Грандин довольно улыбнулся, поймав ошарашенный, потемневший взгляд.

— На самом деле, всё просто, Ири, — он подмигнул. — Нужно лишь вовремя понять, какую сторону тебе выбрать. Впрочем, позднее, я с удовольствием устрою для тебя познавательный экскурс, — вновь обаятельно улыбнувшись, он протянул руку. — Грандин Мистраль, третий курс ранга Сияющих, управляющий студенческого совета, и надеюсь... твой компаньон. — Он позволил себе самодовольную усмешку, услышав разом, — дружный потрясённый вздох, аханье и другие, выражающие сильное волнение, реакции. К вечеру, эта сцена станет новостью номер один. Возможно, ему удастся договориться с директором, и Ири уже послезавтра переберётся в элитный корпус.

Ири несколько секунд смотрел на его протянутую узкую ладонь, а затем моргнул и отступил на шаг.

— Господин Мистраль, судя по всему тому, что я сейчас увидел, не думаю что вы — та сторона, где я желаю быть, — сказал он твёрдо, и, поклонившись, проигнорировал протянутую руку. — Прошу меня извинить.

Прошла секунда... за ней другая.... Ири Ар прошёл мимо него, а Грандин, как идиот, всё ещё стоял с протянутой ладонью, не понимая, как такое могло произойти с ним, и не снится ли ему это, словно кошмарный сон.

В ушах продолжали звучать вежливые, равнодушные слова, а затем они затопили его сознание... И когда Грандин склонил голову, — со вздохом признавая своё поражение, — он улыбался грустной улыбкой отверженного ангела, и никто не мог знать о том, что впервые в жизни, в его душе бушует почти неконтролируемая, бешеная ярость.

Ири Ар, я никогда не прощу тебе этого унижения!

Эта история получила огласку, но так как реакция Грандина и самого Ири Ара, была более чем равнодушной, она быстро забылась, и всплывала только тогда, когда Ири Ар и Грандин Мистраль сталкивались в коридоре и холодно кивали друг другу. В эту секунду, воздух между ними сгущался до электрического разряда.

Ири Ар не мог сказать, что он ненавидит ледяного принца ( так в академии иногда называли Грандина), просто его высокомерие и оценка других людей, вызывала нестерпимую неприязнь. Иногда — проходя мимо Грандина и ловя на себе мерцающий, загадочный взгляд — Ири уже сомневался в том, что поступил правильно.

Но если бы он знал, — как нестерпимо, в такие моменты, Грандину хочется придушить его, — он бы не сомневался в своём выборе.

Грандин поклялся себе, — наказать дерзкого мальчишку за его выходку; наказать так, чтобы тот навсегда проклял миг, когда посмел отвергнуть его.

Ири не мог понять, за какие таланты и достоинства, он оказался в классе Сияющих по прошествии двух недель. И первым, кого он увидел, был Грандин Мистраль. Ледяной принц ждал его с победной, акульей ухмылкой на устах, и переступая порог нового класса, Ири понял, — что с этого мгновения, жизнь его будет превращена в ад.

Учителя не могли понять: как могло получиться так, что два самых выдающихся, самых талантливых ученика, — стали непримиримыми врагами. С приходом Ири, академия словно разделилась на два полюса — света и темноты, и впервые в жизни Грандин узнал — что такое борьба за власть и популярность.

Он изводил Ири на занятиях, придирался к его словам; они часами спорили на переменах, стоя друг напротив друга, и воздух вокруг них кипел от напряжения. Никто, не смел возражать великому Грандину Мистралю, но Ири Ар, похоже, плевать хотел на его величие. И через некоторое время, Грандин внезапно осознал — его собственное сияние меркнет, потому что даже его самые преданные сторонники, не могли не признать — Ири Ар великолепен, и сражаться с ним — безумие. Он побеждал не силой, он брал приветливостью и обаянием, и только чрезмерная открытость и доступность, мешали ему стать настоящим королём.

Перед Ири не преклонялись, как перед безупречным Мистралем. Но иногда, — глядя из окна на то, как Ири Ар запросто хохочет, и дурачится в компании обычных студиозов, — Грандин начинал испытывать острую зависть, и желание сломать ненавистного Ара. Сломать его, и выкинуть из своей памяти навсегда, — потому что только Ири заставлял его чувствовать, а чувства мешали разуму, и это выводило Грандина из себя.

Убить Ара — не приходило ему в голову по одной простой причине: убийство казалось ему подлостью, а Грандин мог назвать себя кем угодно, но только не подлецом. И поэтому, сталкиваясь с Ири и делая его жизнь невыносимой, Грандин, тем не менее, никогда не пытался устранить его с дороги. А возможно, причина здесь была в другом...

Без Ири Ара, жизнь казалась удивительно пресной.

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Когда, однажды, наступил момент, и между ними всё переменилось?

Грандин и сам не мог с точностью сказать — когда всё это произошло.

Однажды, вернувшись в академию после летних каникул, он внезапно столкнулся с Ири...

Ар стоял на стуле и вешал какой-то приветственный плакат. Обычно, это была работа младших студиозов низшего ранга, но чтобы один из старших, Сияющих, занимался этим? Это было немыслимо. Осознав, что Ири Ар игнорирует его, Грандин, как всегда сопровождаемый свитой поклонников и поклонниц, испытал прилив ярости.

Он, — управляющий студенческого совета — свято следил за соблюдением традиций и правил, но Ири Ар — единственный, кто попросту плевал на все нерегламентированные предписания.

Вот и сейчас, стоя на стуле, он благополучно позорил честь мундира Сияющих. Рядом с ним стояли две девушки с плакатами в руках и идиотски хихикали, а так же, вечно шатающийся за ним Эльресто Ал, которого — к огромному огорчению Грандина — так и не выкинули из академии. Поговаривали, что благодаря влиянию Ира Ара, он наконец-то взялся за ум и даже закончил семестр с высшими баллами.

Ири Ар, как всегда, смеялся и заставлял смеяться весь мир. Желающих помочь набралось немало.

Знаем, — что, им всем от тебя нужно, солнечный мальчик...

Даже вешание плакатов, этот идиот умудрялся превратить в грандиозное шоу.

Правда, приближаясь к Ири с самой мерзкой ухмылкой на лице, Грандин не мог не признать, — что ненавистный Ар, как всегда, до невозможности притягателен, и ещё до большей невозможности — наивен.

Ну как можно, с таким спокойным видом демонстрировать себя, он ведь не может не понимать, что на него ПЯЛЯТСЯ?

Вспомнив простодушную манеру Ири, Грандин мигом отмёл эту мысль. Как раз этот идиот, может и не понимать.

Он ведь не тупой. Но боже...

Мысль о том, что Ири Ар может оказаться девственником, показалась Грандину невероятно забавной.

Нет. Не может быть. Ири уже шестнадцать. С такой внешностью, он просто не может остаться невинным мальчиком, потому что слишком много вокруг толпилось желающих избавить его от этого маленького недостатка.

Ири потянулся и снял мундир, передавая его Эльресто. Судя по дружному, приглушённому шелесту вздохов, — этот белобрысый гад играл с огнём. Грандина едва не хватил удар. Снимать мундир в общественном месте — да о чём он вообще думает, идиот?! И это ничтожество, находится в классе Сияющих, на одной с ним оценочной планке. Немыслимо. Представить его в роли королевского представителя? Мир сошёл с ума, если преподаватели не видят подобной несуразности.

Уже не в силах сдерживаться, Грандин подошёл к стоящему на стуле Ири, и, скрестив руки на груди, окинул увлечённого работой Ара, нарочито оценивающим взглядом. При его приближении, народ благополучно поспешил рассосаться по разным сторонам — у всех сразу нашлись неотложные дела, и коридор, как-то подозрительно быстро, опустел. Даже Эльресто Ал поспешил смыться, позорно отдавая прекрасного Ири на безжалостное растерзание.

— Смотрю на тебя, и каждый раз задаю себе один вопрос: как, такое ничтожество как ты, оказалось в моём классе? — задумчиво проговорил Грандин.

Ири на мгновение повернулся, окидывая его пренебрежительным взглядом. И Грандин вновь ощутил эффект дежавю.

Красота Ири могла сразить кого угодно. Но то, что случилось с ним за лето, на секунду лишило Мистраля речи. Глаза, казалось, стали ещё синее, приобретя какой-то редкий, фантастический оттенок осеннего неба; пухлые губы стали резче, так же, как и остальные черты лица. Не изменился только нос. Маленький, изящный, немножко вздёрнутый, — отчего лицо Ири сохраняло какое-то трогательно-детское выражение. Это сочетание мужественности и детскости, производило убийственно сексуальный эффект, и Грандин внезапно поймал себя на идиотской мысли, что хочет стащить его с этого дурацкого стула, прижать к стене и впиться губами в дерзкий, непокорный рот.

Осознав направление своих мыслей, Грандин смутился, и тут же взял себя в руки, проговорив гораздо резче, чем ему хотелось:

— Итак, в первый же день — и вызов всей общественности. Наш солнечный мальчик без этого просто жить не может. С каких пор, ты выполняешь подобную работу, Ар? Денег не хватает? Займи у меня, я дам. Я, конечно признаю, что ты тупой, но не настолько же?! Став Сияющим, ты, своим недостойным поведением, унижаешь звание мундира, который носишь. Если для тебя, — это ничего не значит, то не позорь своих товарищей. Если тебе так нравится общаться со всякими... — он проглотил слово, — напиши заявление о переводе. Я сделаю всё возможное, чтобы удовлетворить твою просьбу.

Ири посмотрел на него шальным взглядом и неразборчиво промычал, пожав плечами. Грандин заметил во рту у него несколько гвоздей, и его снова затрясло от бешенства.

— Повернись ко мне, когда я с тобой разговариваю, Ар, — проговорил он ледяным тоном. — Иначе, я стащу тебя со стула вместе с твоим идиотским плакатом, и заставлю его съесть.

Ири вздохнул и слегка прижался к стене; удерживая плакат локтями, он осторожно вытащил гвозди изо рта и проговорил:

— Слушай, Мистраль. Отвали от меня, сделай милость. Я безумно рад, что ты соскучился по мне настолько, что готов общаться с моей задницей, но я сейчас занят. Если ты не заметил, — ты своим появлением распугал всех тех, кто хотел мне помочь. И Грандин, — я снял мундир, чтобы не позорить, если тебя это утешит. — Он снова засунул гвоздики в рот и отвернулся, игнорируя Мистраля, как всегда.

Это стало последней каплей. Грандин шагнул к нему, и просто сдёрнул со стула одной рукой, прежде чем сам успел понять что делает. Плакат полетел на пол, а Ири, неловко взмахнув руками, повис, держась за его плечи чтобы сохранить равновесие. Грандин растерялся ещё больше чем Ири, — который не орал только потому, что рот у него был занят. Он замычал, и Грандин опустил руки, ставя его на пол. Даже не ставя, а давая соскользнуть вниз, вдоль своего тела. Ири Ар покраснел до самой шеи, заморгал... — казалось, он сейчас расплачется от злости или ринется в драку. А Грандин — окончательно не понимая своих поступков — протянул руку к его губам и неторопливо, по одному, выдернул гвозди из плотно сомкнутых губ.

— Ещё раз, застану тебя за подобным занятием, и я сделаю всё возможное, чтобы ты вылетел из академии с позором, — Грандин сказал это тихо, но таким тоном, который обычно замораживал чувства у всех, без исключения, имевших несчастье попасть под его гнев. Затем, он медленно взял растерянного Ара за руку и вложил гвоздики в его раскрытую ладонь. — Надеюсь, мы поняли друг друга, Ири, — прибавил он почти ласково, выделяя его имя. Подошёл к плакату, поднял и разорвал его, выразительно глядя в глаза юноше. Лицо Ири побледнело. Он отшвырнул гвозди в сторону, сжимая кулаки и хватая себя за ладонь, в попытках вызывать Грандина на дуэль.

— Ты и перчатки потерял? Неудивительно, — с презрительной, ледяной насмешкой заметил Грандин. — Одолжить?

Ири Ар стиснул зубы, казалось, он сейчас взорвётся. Всё его тело напоминало натянутую струну, он стоял напротив Грандина, — хмуря брови и кусая губы, изо всех сил желая врезать ему.

Грандин смотрел, выжидательно улыбаясь.

Какая-то смутная мысль не давала ему покоя. Но ему очень хотелось, чтобы Ири ударил его, или чтобы, чёрт подери, у него была перчатка, и они могли сразиться на дуэли. И тогда он навсегда разберётся с этим взъерошенным, мелким сопляком...

И тут до Грандина дошло.

В прошлом году, во время стычек, они глядели друг другу глаза в глаза. А сейчас... За прошедшее лето, его противник — ненавистный Ири Ар — не вытянулся ни на единый сантиметр, и теперь, его вредная золотистая макушка, находилась на уровне подбородка Мистраля, притом, что это чудо стояло в сапогах с каблуками. Ири, кажется, и сам понимал своё положение, — и его задранная голова, выглядела невероятно забавной.

Грандин не помнил, в какой момент его губы дрогнули. Он изо всех сил старался удержаться от смеха, уголки его губ дёргались, а затем, подумав — "Да какого чёрта?" — он расхохотался, вытирая выступившие от смеха слёзы.

— Ар, прости, я не знал... Не подумал, что у тебя могут быть такие серьёзные причины... или комплексы? Хочешь, я поставлю тебя обратно? Хотя ты знаешь, это не самый лучший... выход... так же как и каблуки...— попробуй ходули!! — он еле сдерживал рвущийся наружу идиотский гогот, радуясь тому, что если кто-то и видит эту сцену, то предпочитает делать вид, что не видит. Потому что ледяной принц никогда не позволял себе эмоций при посторонних.

Ири подлетел к нему и влепил пощёчину. Смех моментально смолк, и между ними сразу же возникла жуткая, гнетущая тишина, полная электрических разрядов.

— Я, — произнёс Ири, задыхаясь от бешенства. — Вызываю тебя на дуэль, Грандин Мистраль... Ты... гнусный ублюдок!

Глаза Грандина сузились в нехорошем прищуре.

— Я принимаю вызов. Вечером, в семь, пустырь у монастыря дев, — холодно сказал он и добавил: — Я заставлю тебя взять эти слова обратно, или вобью их в твою глотку.

Когда они скрестили шпаги, Грандин пожалел об этой затее. До самого вечера он ждал, что Ири Ар пришлёт извинения. Но этого не произошло, и стоя напротив своего противника с обнажённой шпагой, Грандин с досадой думал о том, что убийство, — ровно как и ранение, этого невинного младенца, — подпортит ему репутацию. Сейчас, созерцая своего врага сверху вниз, Грандин с каким-то удивлением ощутил, что ненависть его, хоть и продолжает жить в душе, но как-то отстранённо, словно со стороны.

Блестящая мысль созрела до того, как шпаги перекрестились.

— Не бойся, Ири, я не собираюсь тебя убивать, — сказал Грандин, злобно ухмыляясь. — Я тебя просто высеку.

— Смотри, как бы тебя самого не высекли, Мистраль, — бесстрашно отозвался мальчишка. — Знаешь, а ты подал мне отличную идею.

Когда они начали сражение, Грандин с досадой понял, что высечь Ири ему не удастся. Даже при всём желании. Шпагами они владели на одном уровне, и хотя Ири теперь был ниже ростом, — он не уступал Грандину ни на шаг. Они сражались почти сорок минут, и было ясно, что в этом поединке, победителем будет случайность или досадный промах, или...

Ири внезапно поскользнулся и раскрылся. Кто-то ахнул, — потому что момент был донельзя удачный.

Грандин отступил на шаг, опуская шпагу вниз. А Ири, даже не зная о проявленном благородстве, рухнул на землю, чувствительно стукнувшись копчиком.

Грандин молча подал ему руку.

— Продолжим? — спросил он насмешливо. — Или ты признаешь своё поражение? Ты удивительно неуклюж.

— Мистраль, я каждый день готов биться с тобой на дуэли, для того чтобы иметь возможность напоминать тебе, что ты ублюдок, — отозвался Ири, поднимаясь и игнорируя протянутую ладонь. — Какого чёрта ты не ударил меня?

— Это было бы скучно — закончить так быстро. Но ты подал мне неплохую идею. С завтрашнего дня, я назначу тебя своим партнёром по фехтованию. У меня есть такое право, — произнёс он мечтательно, — самостоятельно принимать решения относительно внутренних распределений студентов.

— Обойдёшься. Видеть твою противную рожу через день — это слишком для меня, — они снова скрестили шпаги.

— Я от тебя тоже не в восторге, знаешь ли. Размышления на тему: почему я тебя всё ещё терплю, — стали для меня ежевечерним ритуалом. Помогает тренировать выдержку. И избавляет от похмелья... — прибавил он мрачно.

— Да меня вообще от тебя тошнит!! — заорал Ири, почему-то уязвлённый последним замечанием.

— Может, хватит ребячиться, — предложил Грандин серьёзно. — Когда мы закончим академию, нам предстоит занять высокие посты. Пора контролировать свои эмоции. Нам придётся встречаться и взаимодействовать с теми людьми, которые будут нам неприятны. Это хороший способ научиться сдержанности. И к тому же, ты первый, кто сражается на равных со мной.

— Плевать! Даже если ты и прав, но общения с тобой я не выдержу.

— А может, сделаем ставку? Если я выиграю этот поединок — ты подчинишься моему решению. И согласуешь своё расписание с моими тренировками по фехтованию.

— Согласен. Но если ты проиграешь... — Ири на мгновение задумался, а затем глаза его прищурились. — Прокатишь меня на себе, через всю академию, и три раза вокруг неё.

Грандин едва не подавился, и произнёс почти с восхищением:

— Какая извращённая фантазия, Ар! Додуматься до такого! Я уже начинаю тебя опасаться.

— Это достойный ответ твоим тренировкам! — хохотнул Ири. — Ну, так что, поставишь на кон своё достоинство, ледяной принц? — протянул он ехидным голосом.

— Достоинство? — Грандин фыркнул в пренебрежительном недоумении, и вернул, в том же, обидно насмешливом тоне, подстраиваясь под манеру Ири: — Не льсти себе, солнечный мальчик. Тебе никогда не справиться со мной... Согласен! — он сделал внезапный выпад, пытаясь провести свою особую атаку.

— Ну и дурак! — сталь зазвенела о сталь, а затем, Ири совершил стремительный обманный манёвр и нанёс Грандину блестящий удар шпагой. Но забыл, что стал ниже ростом, и не рассчитал длину рук противника. Грандин ловко уклонился в сторону, и шпага лишь слегка скользнула по его боку, а сам Ири пролетел вперёд, и его полоснуло по предплечью и спине.

Кровь показалась одновременно. Оба соперника тяжело дышали, оба были мокрые и выдохшиеся. Но, в то же время, ещё не отошедшие от азарта. На шёлковой рубахе Грандина, на боку, красовалась прореха. По белой ткани расплывалось алое неровное пятно. У Ири кровь лилась из рассечённого предплечья.

— Ну, и что будем делать? — спросил Ири, нахально улыбаясь. — У нас ничья. Тебе придётся отказаться от своих тренировок. — К ним уже спешили Эльресто и Реам, вызвавшиеся на роль секундантов. В руках Эльресто была сумка с медикаментами. Реам тащил охапку бинтов. Похоже, в отличие от своих покровителей, их почитатели неплохо спелись между собой и собирались действовать единодушно.

— Отказаться? — Грандин прищурился и хмыкнул. — Мистраль никогда не отказывается от своего слова.

— И ты согласен протащить меня через всю академию? — недоверчиво спросил Ири. — Ты хоть понимаешь, что это унизит тебя?

— Унизит? О чём ты, наивное дитя? — с ледяной надменностью осведомился Грандин. — Лучше беги исправлять своё расписание. У меня завтра тренировка в одиннадцать часов. Я надеюсь, ты не опоздаешь. Так когда, мне тебя...— он внезапно широко и как-то ехидно ухмыльнулся, — покатать, малыш?

Ири на секунду показалось, что у него галлюцинация. Чтобы ледяной принц, — вот так вот ухмылялся? Бред. Но надо было признать — это было удивительно завораживающее зрелище: словно на мгновение, Ири увидел что-то, что обычно было тщательно сокрыто за неприступными, ледяными стенами показного равнодушия и безразличия. Что-то, — что, возможно, предназначалось только ему, — как искра в ночи. И в следующую секунду Мистраль вновь стал холодным и высокомерным ублюдком.

Эльресто Ал остановился рядом с Ири, предлагая ему помощь, со стороны Грандина выступал Реам.

— Завтра, перед тренировкой, — сказал Ири. — В десять часов.

Он поморщился, когда Эльресто накладывал повязку на его плечо, хотя там был всего лишь порез. Впрочем, на боку Грандина, тоже красовалась скорее царапина, чем рана, и перевязывающие их секунданты с интересом вслушивались в разговор.

— О! А не слишком ли мало народу? — прикрыв глаза, заметил Грандин.

Ири только покачал головой.

— Ну ты, Мистраль, и мазохист! — и подражая ехидной улыбочке самого Грандина, обратился к Эльресто:

— Эль, во время дуэли, между мной и господином Мистралем состоялся спор. Если он ранит меня, то я стану его спарринг партнёром. А если я задену его, то господин Мистраль...

— Любезно согласился пронести господина Ара на себе, через всю академию, а так же вокруг здания — три раза, — невозмутимо закончил за него Грандин. Реам тихо охнул, и едва не осел на землю в шоке, а на лице Эльресто — Ири мог бы поклясться — появилось выражение непередаваемого злорадства.

— И раз господина Мистраля, волнует возможное отсутствие публики, то мы просто не можем его разочаровать!

Эльресто смотрел на Ири влюблёнными глазами, потрясённый его гениально-изощрённой выдумкой.

— Господин Мистраль, — он осмелел настолько, что посмел обратиться к Грандину. Грандин метнул в его сторону уничижительный взгляд, но Эль, которого за локоть держала рука Ири, впервые не испугался его. — Мы вас не разочаруем! — произнёс он глумливо.

Показалось, или нет, но Ири посмотрел на Грандина с каким-то светлым сочувствием, и от этого, внезапно сделалось как-то удивительно хорошо на душе.

— Но если, господин Мистраль передумает, — мягко сказал Ири, — я не буду возражать. Мне не очень хочется заниматься с ним фехтованием. Всего доброго, — он, отсалютовав, откланялся.

— Готовься к незабываемым ощущениям, малыш, — проговорил Грандин злорадно, и сам поразился, — потому что в голосе его, впервые скользнула какая-то новая, нежная нотка.

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Время приближалось к десяти, а уже без двадцати десять коридоры академии были забиты толпой народа. Потрясающая новость передавалась из уст в уста. Учителя, выяснив причину столпотворения, буквально лишались дара речи, но посмотреть, — как ледяной принц, надменный Мистраль, потащит на своей спине Ири Ара, — стоило того, чтобы задержать занятие.

Вспомнив о том, что забыл в комнате плакат, Ири торопливо рванул за ним в общежитие. Этот плакат, они с Эльресто рисовали полночи, но он того стоил: сегодня, Мистраль заплатит за все его унижения сполна. Оседлать ледяного принца и сбить с него спесь, — что ещё надо для счастья?

В этот час в коридоре никого не было. Все находились в учебном корпусе, и подлетая к своей комнате, Ири был удивлён, внезапно обнаружив Грандина, с независимым видом стоящего под дверью.

Похоже, великолепная работа была проделана зря. И Грандин собирался взять свои слова назад. Впрочем, мысль о том, что ледяной принц спасовал перед ним, тоже того стоила.

— Ты кажется ошибся корпусом, Грандин, — невинно заметил Ири. — Тебя заждались в учебной части. Ты всё ещё не передумал? Я, честно говоря, не ожидал, что Эльресто так ненавидит тебя. Там...

— Я уже видел, — спокойно отозвался Грандин. — И поэтому пришёл сюда. За тобой.

— Э-э...?

— Для начала, мы не договорились, откуда именно мне тебя тащить, — небрежно заметил ледяной принц.

Ири всматривался в него, ища следы хоть какой-нибудь неуверенности — и не находя их.

Грандин Мистраль выглядел абсолютно безмятежно, как будто ему предстояло пройти не под прицелом десятков глаз, таща на себе своего соперника, а совершить лёгкую увлекательную прогулку. Глаза его, почему-то мерцали очень подозрительным, каким-то ехидным огнём.

— Ну... учебки с тебя будет вполне достаточно, — милостиво кивнул Ири. — Но Мистраль, — почти взмолился он, — ты же понимаешь, что я не могу упустить такой шанс. Ты слишком сильно меня достал, — с этими словами он зашёл в комнату и вынес плакат, на котором Грандин был изображён в виде осла; на спине восседало что-то, смутно напоминающее самого Ири, победно размахивающее мечом. Несколько убийственных надписей завершали этот шедевр, и честно говоря — несмотря на отсутствие оригинальности — это было довольно смешно. Грандин искренне расхохотался.

— Удивлён, что у Эльресто есть некоторое подобие юмора. Хотя ты и позволяешь ему помыкать собой, — заметил он, разглядывая Ири со странным выражением. — Это ведь была не твоя идея. Ты слишком... как бы это выразить...— он грациозно взмахнул ладонью, подбирая слово, — мягкий.

— Ага. И ты сегодня в этом убедишься! — нахально заявил Ири, но чувствовалось, что он смущён происходящим. — Э-э...может, мы пойдём? — предложил он, неловко теребя плакат.

— Ири, — проникновенно проговорил Грандин, — сделай доброе дело — оставь этот плакат в комнате. Он тебе сегодня не пригодится.

Ири засопел, обдумывая, потом со вздохом кивнул.

— Ладно. Но не думай, что это ради тебя. Просто мне не нравится собственное изображение. Эль будет недоволен, — пробурчал он обречённо, забросил плакат назад и захлопнул дверь.

А затем, только успел охнуть, потому что Грандин наклонился, легко поднял его на руки, словно жених невесту, и откровенно ухмыльнулся. Ири онемел на долю мгновения от его нескончаемой наглости, а затем завопил, брыкаясь и вырываясь:

— Эй, ты что делаешь?! Совсем спятил?! Отпусти меня, псих!! Я тебе не девчонка!!

— Увы, Ири. Увы. Слишком поздно для раскаяния, — Грандин, крепко прижимая его к своей груди, откровенно ржал. — Я ведь должен выполнить своё обещание: пронести тебя через всю академию. Моя маленькая принцесса, — прошептал он таким голосом, что Ири сначала покраснел, а потом пошёл белыми пятнами.

— Но... но мы так не договаривались!!! — заорал он, делая титанические попытки освободиться, потому что Грандин, как ни в чем ни бывало, направился к выходу.

Если это кто-нибудь увидит... О боже...

Он не избавится от насмешек до конца курса. И больше всех, смеяться над ним, будет ледяной принц...

— Ты просил пронести тебя, Ири, — с неумолимой истиной сообщил Грандин. — Но ты не сказал — как. Так что, у меня в запасе очень много способов, как выполнить это обещание. Например, если ты не перестанешь извиваться, то совершишь это путешествие вниз головой, — с этими словами, Грандин, легко перевернув его, перекинул на плечо, удерживая одной рукой.

— Я планирую прокатить тебя по полной программе, — прибавил он с угрожающей насмешливостью. — Поверь, это доставит мне незабываемое удовольствие. И я думаю, не только мне, — он со всего размаха звонко шлёпнул Ири по ягодицам. Тот зарычал от унижения, готовый свалиться и разбить свою голову — но только не позволять Мистралю опозорить себя.

Однако ледяной принц держал крепко, и всё, что Ири мог делать — это в бессильной ярости молотить кулаками по его спине.

— Ты не посмеешь! Нет! Отпусти меня, ублюдок! Я вызову тебя на дуэль!

— Естественно. В одиннадцать часов. Теперь у нас будет много совместных дуэлей, Ири.

— Отпусти, поставь меня назад! Я приказываю тебе! Я не хочу!

— Ири, пожалуйста, кричи громче, — рассмеялся Грандин. — Зови на помощь. Я думаю, это будет потрясающее зрелище! — прибавил он язвительно. А затем, вернув Ири обратно на руки, притянул к себе.

— Пожалуй, для начала, ты немного побудешь в роли принцессы. Я слишком хочу увидеть твоё взбешенное лицо! Приготовься Ири! О да! Ещё немного и тебя увидит вся академия. Ты же так этого хотел! — в голосе Мистраля было столько ядовитой насмешки, что сразу становилось ясно — никакие просьбы и крики не помогут. Коридор закончился и Грандин вышел на лестницу. Через несколько минут, он предстанет перед глазами присутствующих, сжимая в руках свою сопротивляющуюся добычу. Освободиться от его стальной хватки Ири не мог. Мог только беспомощно и смешно дрыгать ногами, и пытаться стукнуть Грандина головой, — но в таком неудобном положении, она только бессильно скользила по его плечу.

Это конец...

Вообще-то, Ири никогда не стремился создать себе какую-либо репутацию, но остаться здесь — после того, как Грандин вот так вот опозорит его — он тоже не сможет. Понимая, что проиграл, он перестал сопротивляться; зажмурился, и как-то беспомощно, по-детски, уткнулся носом в плечо Грандина, став на удивление трогательным и беззащитным.

— Что такое, Ири? Ты так быстро сдался? Не разочаровывай меня. Попроси пощады, может я и передумаю, — насмешливо выдал Грандин и остановился в шоке: по лицу Ири текли слёзы.

— Будь ты проклят, Мистраль! — прошептал он, зажмуриваясь ещё сильнее. — Ненавижу тебя, ублюдок!!

Мистраль оцепенел на мгновение, не в силах отвести взгляда от этих светлых дорожек на нежных смуглых щеках, а затем, почему-то сглотнув, развернулся на каблуках и пошёл назад.

— Ири, ты раздражаешь меня, — сказал он резко и зло. — Ты как заноза в моей заднице. Не желаешь укладываться ни в какие рамки, нарушаешь все правила, делаешь мне назло, постоянно опровергаешь всё то, что я пытаюсь создать, и при этом — всё время меня оскорбляешь. Ты считаешь, что я должен пожалеть тебя?!

Ири молчал. Он не просил о пощаде, лишь отчаянно кусал губы, пытаясь сдержать прорывающиеся следы слабости. И боялся открыть глаза, — чтобы не дать Грандину увидеть свою беспомощность.

Грандин пинком распахнул дверь его комнаты и бросил Ири на кровать.

— Ты слабак, Ар, — сказал он глухо. — И полный слюнтяй, раз не можешь сделать то, что сам же и затеял. Проигрывать надо достойно.

Ири открыл глаза и посмотрел на Мистраля. Он, кажется, всё ещё не понимал, что произошло. Глаза у него были мокрые и испуганные, — полные щенячьего выражения, и в то же время, в них светилась решимость — дойти до конца, но не унижаться перед врагом.

"А ведь не сдался, зараза! — подумал Грандин со злостью и восхищением одновременно, и тут же одёрнул сам себя: — Ненавижу придурка".

Ири, всё ещё не понимал — почему Грандин выпустил его, и зачем притащил в комнату? Что планирует делать?

Мысли метались в панике, и это было отчётливо написано на его лице.

— Успокойся, — сказал Грандин со вздохом, и привычно поправил свои длинные волосы. — Я не испытываю к тебе любви, но это не значит, что я полный ублюдок, — как ты любишь меня называть. Будем считать — ты передумал и решил получить свой выигрыш как-то иначе. Потому что я — передумывать не собираюсь! — в голосе его скользнула стальная нота. — Через час жду тебя в зале. И подбери сопли, смотреть противно! — с этими словами, Грандин Мистраль вышел, празднуя в душе очередную победу над Ири Аром. Увидеть такое выражение на ненавистном лице — стоило всех его хлопот.

По коридору он проходил с независимым и, как всегда, надменным видом. Через час, Ири — одетый в защитную маску и доспехи — явился выполнять своё обещание. Никто так ничего и не смог понять. Ири отчаянно отмалчивался, а спросить об этом у ледяного принца, мог разве что самоубийца.

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Иногда, Грандину казалось, что они могли бы стать друзьями.

Порой, фехтуя между собой в учебных поединках, они обменивались шутками и репликами, и, очень часто, эти реплики вовсе не были такими обидными как могли бы быть. Но в то же время, в них не было тепла или дружеского участия. Скорее, желание досадить или поддразнить друг друга. Хотя, если бы это продолжалось дольше, быть может однажды, обоюдная неприязнь сошла бы на нет. Но это было невозможно.

И виноват, как всегда, был Ири Ар.

В этот сентябрьский день, солнце жарило и припекало так, что казалось — на дворе снова, внезапно, объявилось лето. Грандин терпеть не мог жару, и сейчас — сидя с книгой в тени раскидистого, начавшего желтеть клёна — он мечтал о том, чтобы раздеться и оказаться в холодной воде.

Во дворе было тихо. Студиозы прилежно занимались в классах, и лишь у Сияющих был сегодня выходной, связанный с тем, что преподаватель заболел и всем было дано самостоятельное задание.

Грандин, изредка вытирая лицо кружевным платком смоченным водой, читал учебник и делал пометки в тетради. На улице было невыносимо, но классы и вовсе превратились в печи-ловушки, и порой — бросая взгляды на распахнутые окна — Грандин даже проникался сочувствием к тем, кому предстояло париться ещё четыре часа.

"Всё-таки, преподаватели должны иногда делать скидку на погоду", - подумал он, рассеянно рассматривая синее небо, виднеющееся над крышей. В пронзительной синеве, как назло, не было ни единого облачка, зато — вовсю сияло солнце, и в его лучах, довольно потягиваясь, стоял кто-то полуголый...

Грандину показалось, что от жары у него случилась галлюцинация. Он резко захлопнул книгу, выпрямился, и посмотрел на крышу уже более внимательно. Так и есть. На ней кто-то стоял. И судя по тому, что ему удалось увидеть, — этот кто-то, был раздет до пояса.

Это переходит все границы. Какой-то наглец... Никаких манер...Устроил бесстыдство. Словно простолюдин. Сегодня же будет отстранён от занятий, с применением строгого публичного выговора.

Грандину, в общем-то, было всё равно до чужих огрехов. Но будучи главой студенческого совета, внешние приличия он соблюдал с какой-то маниакальной педантичностью. И все, кто знал эту странность ледяного принца, общаясь с ним ощущали себя как на плацу. В любую секунду, могла последовать ядовитая реплика по поводу расстёгнутой пуговицы, растрепанных волос или складки на брюках. Как бы это ни казалось невероятным, — сам Мистраль был абсолютно безупречен. И возможно поэтому, считал своим полным правом поучать остальных.

Сейчас, из-за жары, у него было раздражённое настроение, и мысль — сорвать его на ком-нибудь подходящем — уже не раз и не два посетила его голову. Поднимаясь по лестнице, он, предвкушая, изобретал для идиота подходящее наказание и надеялся, что к его приходу тот не исчезнет. Мистраль ногой распахнул дверь и поднялся на крышу. И тут же сощурился от ударившего со всех сторон солнца и обрушившейся на плечи жары.

Нарушитель даже не думал убегать. Преспокойно расположившись на покрывале, он лежал на животе, и загорал, подперев голову рукой. Перед ним лежала книга, рядом тетрадь. А судя по золотистой макушке, радостно сияющей в жарких лучах...

— Ири Ар... — изрёк Грандин почти обречённо.

Если бы он имел право распоряжаться одноклассниками точно так же, как он мог распорядиться любым из студентов, — возможно с Ири Аром было бы покончено гораздо раньше. Но оба были Сияющими, к тому же, оба отличались практически одинаковой успеваемостью и числились как два лучших ученика академии. И как бы Грандин не бился головой о стены тупого непонимания со стороны преподавателей, — причинить Ири Ару серьёзных проблем он не мог. Точно так же, как он не мог сделать ему выговор или отстранить от занятий. И поэтому, Ири Ар плевать хотел на него и на все его возмущения. Когда Грандин доставал его, они шли в учебный зал и бились до полного изнеможения, — ибо дуэли у них вспыхивали по поводу и без повода; но обычно, они просто игнорировали друг друга или посылали.

Но бывали моменты, когда игнорировать было невозможно, и поведение Ири выходило за рамки всяческих приличий. Вот и сейчас, безмятежно развалившись на покрывале, Ири с наслаждением подставлял солнечным лучам свой великолепный золотистый торс, и, похоже, получал незабываемое удовольствие, потому что мурлыкал себе песенку под нос и даже не заметил появления Грандина за спиной. У Ири Ара оказался неплохой голос.

И не только голос...

Внезапно, Грандин поймал себя на мысли, что не отрываясь — словно заворожённый — смотрит на стройное, подтянутое тело, с непривычно бронзовой кожей, покрытой возмутительным, для дворянина, загаром. Золотистые волосы падали на лицо, открывая нежный затылок и длинную шею; капельки пота, словно жемчужины, блестели на лопатках, а на боку — чуть повыше поясницы — у Ири обнаружилась маленькая родинка, к которой немедленно захотелось припасть губами. Грандин опустил взгляд ниже и ощутил, как внизу живота у него начинает нарастать болезненное напряжение...

Штаны Ири слегка сползли с поясницы, открывая просто убийственную полоску бархатистой кожи, нежного золотистого цвета, — гораздо светлее, чем всё остальное тело, а за ней... Грандин едва не потянулся рукой к этой дурацкой, смеющей скрывать волшебное зрелище, ткани штанов, чтобы стянуть её до конца и увидеть, — какой же он на самом деле. Ири, словно желая доконать его окончательно, изредка ерзал, меняя положение. Отчего ткань натягивалась, обрисовывая крепкие, идеальной формы ягодицы. В связи с выходным, на нём были короткие синие штаны, из-под которых выглядывали белоснежные чулки. Рядом стояли туфли, и валялась шёлковая рубашка. Ири махнул рукой, отгоняя какое-то насекомое, а потом, устав лежать, потянулся, и на долю мгновения встал на четвереньки, расправляя покрывало.

"Как будто издевается... " — Грандин, подавив вспыхнувшую мысль, едва слышно застонал, и, решительно переведя глаза на менее желанные объекты, проговорил громко и язвительно:

— А я стоял и гадал: у кого хватило наглости устроить подобное представление? Можно было сразу сообразить — Ири Ар.

Услышав за спиной знакомый голос, Ири издал душераздирающий стон, почти такой же, как до этого издал Грандин, и обречённо развернулся.

— Мистраль, ну чего тебе надо? Шёл бы ты куда шёл.

Мистраль едва не схватился рукой за болезненно взвывший пах. Он ещё никогда не видел Ири раздетым, и сейчас проклинал себя последними словами за то, что вообще появился здесь. Проклинал, — потому что точно был уверен — это зрелище, он уже не забудет: твердая, выпуклая грудь с маленькими розовыми сосками; плоский живот — покрытый лёгкими кубиками мышц, и светлый пушок — слегка намечающийся ниже живота.

Мысленно, Грандин уже опрокинул Ири на покрывало, свёл его руки над золотистой макушкой и принялся исследовать это синеглазое сокровище губами, и всеми остальными частями тела. Представив Ири без одежды, Грандин ощутил, что ему нужно срочно уйти, иначе, здесь произойдёт что-то нехорошее... Например, некто Грандин Мистраль, — обладающий безупречной репутацией и наилучшими характеристиками, — банально изнасилует некоего, не менее безупречного, Ири Ара. Разглядев ещё одну восхитительную родинку на груди, Грандин чётко понял, что изнасилование будет многократным, и если эта маленькая дрянь не оденется — случится оно прямо сейчас.

— Ну, и чего ты на меня уставился? — злобно буркнул Ири. Грандин ощутил, что очарование, вызванное его красотой, понемногу улетучивается, а на смену ему приходит другое, более привычное чувство.

Ири Ар дарит свой свет и своё обаятельное тепло всем. Кроме одного человека — Грандина Мистраля.

— Немедленно приведи себя в порядок, — холодно сказал Грандин, взяв себя в руки. — Твое поведение вызывающе. А простолюдинские замашки и вовсе — верх бесстыдства. Загорать на солнце! Ради чего? Твоя тёмная кожа — это самое мерзкое зрелище, которое я когда-либо видел. И ты, — сын герен Ара?! Поверить в это не могу. Так же как и в то, что тебя приняли СЮДА. Мессир Бренеж, должно быть, сошёл с ума.

— Ага, ага, — пренебрежительно согласился Ири. — Я — недостойный полукровка, позорю честь мундира, и вообще — мне не место среди Сияющих; Мистраль, ты мне это сто раз говорил. Придумай что-нибудь новое.

— Сначала, пусть на тебя старое подействует, — Мистраль поддел его рубашку кончиком туфли, и швырнул её Ири. — Одевайся, и забудь о существовании этой крыши. Здесь академия. Имей хоть какое-то уважение. Драться — недостойно меня, и скажи спасибо, Ар. Иначе бы я выбил из тебя твою дурь.

Ири посмотрел на него с откровенной неприязнью, и поймав рубаху — отложил её в сторону.

— Да чёрта с два, Мистраль! — огрызнулся он зло.

Мистраль стиснул зубы, считая до десяти, чтобы не ударить его. Это было очень нелегко.

— На улице тридцатиградусная жара! — орал Ири. — Это ты, со своими чистокровными замашками, предпочтёшь свариться в своём мундире, прежде чем расстегнёшь хотя бы пуговицу, дабы — о боже мой, — он мастерски изобразил манеру Грандина, — не показать, что я обычный человек. Я не собираюсь париться в помещении! Я не могу пойти на речку и искупаться, как все нормальные люди, потому что кто-то, — он обвиняюще ткнул пальцем в сторону Грандина, — счёл, что поездки в город, в будние дни, отвлекают от учёбы, и утвердил комендантский час на совете! Хватит придираться ко мне!! Здесь никого нет!! Меня никто не увидит!!

— Я, увидел, — Мистраль, наконец, досчитал до десяти.

— Потому что ты меня специально высматриваешь!

— Что?! — Мистраль оторопел. Но Ири вошёл во вкус:

— Тебе же заняться больше нечем, Мистраль. Моя независимость тебе покоя не даёт. Что ты ко мне прицепился? Я никому не мешаю. Но нет, Грандин Мистраль не может жить спокойно, если у других всё хорошо.

— Если эти другие — ты, то нет, — спокойно согласился Мистраль.

Ири закипел:

— Мистраль, я буду загорать сегодня весь день, и очень прошу — уйди сам. Если один из нас скинет другого с крыши, хорошо от этого не будет никому.

— Немедленно, приведи себя в надлежащий вид, и не позорься, — процедил Мистраль, теряя контроль. — Твоё поведение неприемлемо.

— Пошёл ты, — Ири развернулся и демонстративно улёгся к нему спиной, раскрыв книгу и делая вид, что его тут нет.

Мистраль окончательно вышел из себя.

Он стремительно шагнул к Ири и опустился на колено. Ири начал разворачиваться в его сторону, но было слишком поздно. Грандин перехватил его одной рукой, приподнимая на секунду, а затем, грубым рывком, спустил с него штаны до колен, и, придавив ладонью изогнувшуюся поясницу, стащил их вместе с нижним бельём. Ири оторопел настолько, что смог прийти в себя, лишь когда Грандин, зажав его брюки одной рукой, отошёл к ограждению крыши, оставив Ири Ара абсолютно голого, не считая белых коротких чулок на ногах.

— ТЫ СПЯТИЛ?!! ПСИХОПАТ БОЛЬНОЙ!!! СУМАСШЕДШИЙ УБЛЮДОК!! ИЗВРАЩЕНЕЦ!! КАКОГО ДЬЯВОЛА ТЫ ДЕЛАЕШЬ?!!

Ири торопливо схватил рубашку, и, прикрываясь ей, вскочил, пылая от ярости.

Грандин Мистраль стоял у края крыши, и его рука с одеждой висела над пустотой.

— Началась перемена, — сообщил он задумчиво, и этот тон подействовал на Ири как ушат ледяной воды. Задохнувшись и разом растеряв все слова, он буквально рухнул на колени.

— Хороший мальчик, — заметив его движение, прокомментировал Мистраль. — Когда ты стоишь, тебя отлично видно. Впрочем, ты ведь любишь себя демонстрировать, Ири. Разве нет? Загорать полуголым, доставляет тебе такое удовольствие, что ты готов плевать на все существующие понятия приличий. Что ж, я дам тебе такую возможность. Насладись сполна. Может, стоит сбросить вниз твои штаны? Первокурсницы передерутся между собой — за право обладания этой драгоценностью. А потом, ты бы мог спуститься за ними.

Он смерил пылающего Ири задумчивым взглядом... и прикрыл глаза, — с трудом удерживая себя в руках. Потому что картина, открывшаяся его взгляду, могла совратить кого угодно. Раскрасневшийся, голый Ири — удивительный контраст золотистых волос, ослепительно-синих глаз и белоснежного шёлка на этой невероятной, смуглой коже.

— Ты сумасшедший, Мистраль? — с внезапным отчаянием спросил Ири. — Скажи, что ты сумасшедший, или может мне всё это снится? Ты ведь не можешь так сделать...

Мистраль выразительно качнул его одеждой, явно собираясь разжать ладонь. Ири чуть было не кинулся на него, — но соперник, казалось, только этого и ждал, — чтобы с издевательской усмешкой разжать пальцы.

— Ладно, — с внезапным ледяным спокойствием, словно скопированным у самого Мистраля, сказал Ири. — Ты все равно сделаешь это. Я не собираюсь просить тебя.

— А зря, — с загадочной усмешкой сообщил Мистраль. — Может быть, я и передумаю. Мы ведь уже пробовали договориться. Твои слёзы тронули мою душу, — издёвка звучавшая в его холодном голосе, была просто убийственна. Ири всегда восхищало и бесило умение Грандина так мастерски владеть своим голосом.

— Ради того, чтобы унизить меня, ты пойдёшь на всё, верно? — Ири неожиданно расслабился и кивнул: — Бросай. И это, можешь выкинуть тоже, — Ири сдёрнул с себя рубашку, и швырнул её Грандину. — Можешь выбросить всё. У меня не хватит духу спуститься вниз. Доволен? Чулки тоже снимать? — зло поинтересовался он, и, задрав ногу, принялся медленно стаскивать чулок.

Грандин буквально осел на пол, прижимая к груди одежду Ири, и не сводя с него пожирающих, бешеных глаз.

Его настоящая кожа оказалась светло-золотистой, — там, где не была тронута солнцем. А всё остальное...Описать эту красоту — не было слов. Просто хотелось смотреть и любоваться, — до бесконечности, — словно сияющим, волшебным чудом.

— Какой же ты... о боже... гад...— только и смог выдохнуть Грандин.

Ири, стянув с себя чулок, швырнул им в сторону Мистраля, и теперь сидел в одном спущенном чулке, позволяя Грандину видеть себя целиком, — совершенно невинный в своём полном, откровенном бесстыдстве.

— Мне продолжать? — голос его срывался, волосы разметались по плечам, а глаза горели от гнева, напоминая сверкающие сапфиры. — Или тебе уже хватит... — голос его испуганно оборвался, потому что Грандин стремительно поднялся и шагнул к нему — какой-то жуткий и неотвратимый, как приливная волна. Ири смолк, испуганно ожидая, что теперь сделает Грандин, и тут в лицо ему полетела его собственная одежда.

— Будь ты проклят, Ири Ар! — яростно прошипел Грандин. — Чтоб тебя черти в аду сожрали! — и, развернувшись, ушёл прочь, хлопнув дверью.

Я ненавижу тебя, Ири Ар!

— Ублюдок, — отозвался Ири в ответ, и дождавшись ухода Мистраля, обхватил себя за плечи руками, сотрясаясь крупной дрожью.

Что ты делаешь со мной, Мистраль? За что, ты так ненавидишь меня?

Или...

Ири ещё раз вспомнил чёрный, пылающий взгляд Грандина, и по телу его пробежала дрожь. Но теперь, она была какая-то новая, другая.

"Мы всегда будем врагами... — подумал Ири с горечью. — Какое же это жуткое слово — Всегда...".

Через несколько недель, Грандин Мистраль признал, — что возможно, решение по поводу запрета посещений города в будние дни, было слишком суровым, и отменил его на ближайшем совете.

Нужно ли говорить, что как только выпадала возможность, студиозы отрывались на полную катушку. С пяти до одиннадцати вечера, академия обычно пустовала, так как большая часть учеников отправлялась веселиться. Обычно, если речь шла о его одноклассниках, заводилой был Ири. И многие из Сияющих — хоть и поддерживали Грандина в мысли о недопустимости панибратских отношений между студентами высших и низших рангов — не раз составляли ему компанию, потому что с Ири всегда было весело, и он всегда что-нибудь придумывал.

Красавчик Ильт Эргет, сидящий на соседней парте, стал его постоянным спутником, почти таким же, как Эльресто. И хотя, по его же словам, он терпеть не мог, Эльресто Ала и всяких второгодок — вроде Камю, Анри Маара, — но был вынужден мириться. Хотя бы ради того, чтобы иметь возможность присматривать за своим обожаемым Аром, который, из-за своей идиотской доверчивости, постоянно влипал во всякие неприятности. Один раз, Грандин стал свидетелем потрясающей сцены, — как огненный Ильт — прозванный так из-за необычного цвета своих волос — сжав кулаки, сурово отчитывал Ири за какую-то выходку, и Ар (кто бы мог подумать?!), — нахальный, непримиримый Ар, — покорно молчал; морщился и виновато хлопал глазами, выпрашивая у Ильта прощения, и обещая, что больше никуда не уйдёт, не предупредив его или кого-то из товарищей. Судя по тому, что под глазом у него красовался внушительный синяк, Ири побывал в переделке.

Один вид этой сцены, заставил Грандина скрипеть зубами при мысли, что он, похоже, единственный, кому Ири Ар огрызается и показывает зубы.

К тому же, удовольствие избить Ара, — должно было принадлежать только ему.

Любовник Ильта, — Александр Алес — на свою беду решивший предпочесть покровительство Мистраля, — исходил ревностью и негодованием, не в силах смириться с фактом того, что Ильт предпочитает общество Ара, а Ар, (против которого Александр, в принципе, ничего не имел) в свою очередь — демонстративно игнорирует Мистраля. И в итоге, класс Сияющих оказался разделён на два лагеря, которые не то чтобы враждовали, но чувствовали себя несколько напряженно в обществе друг друга — из-за необходимости выбирать чью-то сторону. Самое обидное заключалось в том, что ни Мистраль, ни Ар, не искали себе союзников. Грандин был одиночкой, Ири дружил со всеми подряд, и обоим было наплевать — есть рядом с ними кто-то, или нет никого.

Однажды, Ири серьёзно переболел ангиной, и, во избежание осложнений, ему запретили разговаривать, а студиозов попросили не беспокоить юношу. Сидя у окна, на самой последней парте, с нелепой, защитной повязкой на лице ( в преддверии экзаменов Ири не мог пропускать учёбу), он выглядел смешно и одновременно — беспомощно. Ири спокойно записывал лекцию, и ему было абсолютно всё равно — один он, или в окружении толпы. Наблюдая за ним, Грандин пришёл к выводу, что даже его место у окна — это подсознательная попытка оградить себя от излишнего внимания. Словно компенсация, за то постоянное контактирование с людьми, которое ему приходилось переносить. Мистраль, — не смотря на своё видимое нежелание контактов, — постоянно сидел в центре, или занимал ведущие места, так, чтобы было удобно контролировать весь класс одновременно и общаться с преподавателем. Правда, его сосед по столу, остряк Альфонсо, ехидно прибавлял: что место ледяного Грандина — это важный стратегический объект — чтобы держать противника в поле своего зрения и вовремя пресекать попытки его чрезмерной активизации. Под противником подразумевался Ар; и иногда, бросая на него взгляды украдкой, Мистраль был вынужден признать, что в словах Альфонсо есть доля истины.

Разглядывая Ара, сидящего с повязкой на лице, Мистраль испытал нечто, похожее на мимолётную жалость, с примесью злорадства. Судя по прогнозам доктора, разговаривать Ири не придётся дня два. А значит, класс Сияющих ожидает два дня скуки и нормальной жизни.

Но не тут-то было...

Даже свою временную изоляцию, болван Ар, умудрился превратить в шоу, и класс давился хохотом, когда Ири, которому на его беду что-то срочно понадобилось от Ильта, пытался объясняться жестами, не сообразив чиркнуть записку. Ильт расцвёл, и началось...

Не привлекать к себе внимание Ар, похоже, попросту не мог. Через полчаса, он добился того, что преподаватель попросил его замолчать, чем вызвал новую волну смеха. Казалось бы, Ару не миновать гнева, но чёрт подери, — даже Мистраль не мог не согласиться, что этот обаятельный идиот, похоже, делает это не специально. И когда преподаватель, ледяным тоном, попросил Ара прекратить болтовню, — недоумённый Ири выглядел таким искренне растерянным, что через минуту смеялись все, включая самого Мистраля, с трудом сумевшего ограничиться одной пренебрежительно-высокомерной улыбкой, — потому что сохранить невозмутимость, было очень сложно, а Ири выглядел так забавно, что хотелось хохотать во всё горло, или всхлипывая лежать на парте и стучать по ней кулаком, демонстрируя неподобающее поведение.

В общем, Ири Ар — был невозможен и заразен — как Ири Ар; и Грандин начинал ощущать, что постепенно его тоже затрагивают перемены.

Например, поддавшись на уговоры нескольких одноклассников, которых Грандин пренебрежительно относил к разряду временных приятелей, он позволил себе сходить в таверну, для того, чтобы отпраздновать день рождения Альфонсо.

Андреас Реам, один из сотоварищей, услужливый светловолосый юноша, больше получаса уговаривал его пойти, и в итоге, увидев в окно несущегося за ворота академии Ири, Грандин подумал, что, возможно, это будет забавно — развлечься от скуки, таким вот образом.

Будучи отпрысками богатых семей, они обычно праздновали в каком-нибудь дорогом ресторане, куда заранее были приглашены все избранные. Потом, следовали танцы и развлечения, которые заканчивались в местах менее роскошных, но по прежнему приличных; поездками в театр или в варьете, а иногда — в дорогие кабаки. Те, кто был вхож в свиту ледяного принца, могли рассчитывать на его помощь. Не раз и не два, празднования проходили в роскошном особняке Грандина. Те, кто не обладал средствами, отмечали в общежитии; но даже на то, чтобы устроить праздник, требовалось заручиться разрешением главы совета. В общем, с Грандином лучше было не ссориться.

Альфонсо не обладал громадными капиталами. Что, впрочем, его не особо смущало, ибо он в избытке был наделен чувством юмора. Не было вещи, над которой, неуёмный Альфонсо, не мог бы посмеяться. К счастью, у него был беззлобный нрав, и в большинстве случаев, Альфонсо смеялся сам над собой. Грандину нравилось его независимое мышление и умение сориентироваться в обстановке. В отличие от большинства одноклассников, Аль относился к Грандину с уважением, но без священного трепета; восхищался, но не пытался угождать или преклоняться. И благодаря этому, сам того не ожидая, оказался одним из тех, кого Грандин приблизил к себе, включив в круг общения.

И поэтому, поддавшись на уговоры Реама и Александра, он всё-таки снизошёл до таверны.

Грандину не понравилось абсолютно всё — безвкусная обстановка, дешёвый стол, дешёвое вино; плоские шутки и растаявшие от их внимания, подцепленные по пути, симпатичные простолюдинки, которые, по словам Альфонсо, были куда предпочтительнее знатных особ, потому что никогда не ломались, давали охотно, — без материальных затрат и моральных обязательств.

Однако Альфонсо был так рад тому, что компанию ему составляет сам ледяной принц, что Грандин — со вздохом покорности неизбежному — остался праздновать, являя собой эдакое украшение стола и всего праздника. Из-за его присутствия, за столом моментально возникла толпа девушек. И все их взгляды были нацелены исключительно на Грандина. Впрочем, через полчаса, отчаявшись привлечь его взор, красотки сдались, и уделили внимание остальным, а Грандин, посматривая на часы, с нетерпением ожидал момента, когда можно будет вежливо уйти, сославшись на дела.

Когда он уже готовился объявить о своём уходе, праздник был в самом разгаре. Он начал подниматься, потянулся за плащом... и тут дверь распахнулась, и в таверну ввалился пьяный Ири, в сопровождении компании сомнительных друзей. Под руку его тащил Эльресто.

Альфонсо, и сам был слишком "навеселе", иначе бы сообразил, чем чревато столкновение двух противников, — но он не сообразил. Увидев Ири, издал радостный вопль, и заявил: что, раз Ар попался ему навстречу — это судьба, и значит — Ири отмечает с ними.

Грандин возблагодарил богов, думая о том, что Ар дал ему отличный повод уйти.

Ар, увидев Мистраля, поменялся в лице и моментально скис. Но затем, нацепив улыбку, решил его проигнорировать, и закричал, что хочет произнести тост. Залез на стул, и, пока Грандин скрипел зубами, а девушки восторжённо ахали, произнёс короткое напутствие, после чего заказал ящик шампанского в подарок Альфонсо.

В общем, через несколько минут всё внимание было приковано только к нему, разговор о рангах временно забыт, и сотоварищи в хлам пьяного Ири, приглашены за стол, на равных со всеми правах.

Грандин, для которого сидеть в обществе сомнительных приятелей Ири, было равносильно унижению, три раза порывался уйти, и в то же время не мог — словно ноги его внезапно приковало к полу.

Ири сидел напротив него, упорно игнорируя. А Грандин, не мог оторвать взгляда от его пунцовых щёк и двигающихся губ; блестящих глаз — сверкающих из-под густой золотистой чёлки; и смуглой кожи — в распахнутом воротнике белоснежной рубашки.

Затем разгорелся шутливый спор на тему: кто более темпераментный — блондинки или брюнетки. Ири высказал что-то наивное, выдающее его неопытность с головой и нарвался. Альфонсо заявил, что на правах друга, уступает Ару возможность выбрать королеву вечера и заодно набраться опыта в поцелуях.

Ар отбрыкивался, смущался и жутко краснел, давая зубоскалам вроде Альфонсо и Александра, повод для нескончаемых шуток над ним. Увидев длинную очередь из желающих поцеловать Ири, Мистраль ощутил злость. Похоже, он единственный в этой компании был трезвый, и эта шутка ему не казалась забавной. Скорее — глупой и пошлой. Тем более, что Ар, кажется, тоже был против, и Альфонсо, хохоча, держал его за руки, не давая вырваться и убежать.

Было решено, что девушки по очереди поцелуют Ара, и он выберет понравившуюся, с которой — по предполагаемому обычаю — проведёт ночь.

Нужно ли говорить, что среди девушек, давясь хохотом, стоял пяток одноклассников. Грандин, пренебрежительно скривившись, поднялся, собираясь покинуть этот неуместный бардак, но затем, среди желающих поцеловать Ара, увидел Эльресто. И если для большинства парней, этот поцелуй должен был стать поводом для хохмы, то бросив взгляд на лихорадочно блестящие глаза Ала, и его общий, явно возбуждённый вид, — Грандин нахмурился. Ему не нравилась эта шутка, но больше всего, ему не нравилось то, что Ири был пьян. Слишком пьян, для того чтобы соображать, что он делает.

И судя по тому диалогу, который Грандин случайно перехватил между ним и Эльресто — приятель Ири целенаправленно его спаивал.

— Ты это замечаешь, или у меня воображение разыгралось? — задумчиво поинтересовался Александр, положив ладонь на плечо Мистраля и бросив в сторону Эльресто неприязненный взгляд.

В отличие от своего хрупкого и изящного любовника, Алес был высок, широкоплеч и удивительно импозантен. Строгая, почти суровая, красота; серые глаза и тёмные волосы — собранные в хвост. Алес носил очки, и его умное, тонкое лицо, являло собой полную противоположность смазливой, хитрющей физиономии Ильта, всегда готового к проделкам и шуткам. Хотя, насколько Грандин успел изучить обоих своих одноклассников, именно Александр, являлся тем, от кого следовало ожидать неожиданной студенческой каверзы.

Грандин кивнул.

— Похоже, сегодня Ар научится не только целоваться, — он пожал плечами. — Не могу сказать, что мне не всё равно, но...

— Противно, — подсказал Александр со вздохом. — Терпеть не могу эту мерзкую шваль — Эльресто. И это выше моих сил. Ири не дурак, но иногда он бывает слишком наивным. Я знаю, как ты не любишь Ара, но... разреши поставить Эльресто на место. К тому же, Ири сейчас слишком занят, чтобы...

— Если Ар вызовет тебя на дуэль, из-за того что ты оскорбил его товарища, Алес, он продырявит тебя как решето. Можешь не сомневаться в этом. Я терпеть его не могу, но как спарринг-партнёра не променяю его ни на кого. Я был бы рад, если бы Ар, наконец, получил по заслугам. Нельзя быть таким легкомысленным и беспечным. Но... ты прав. Действуй.

Александр подошёл к Ири и сдёрнул с него повязку.

— По-моему, это нечестно, Альф, — заявил он недовольно. — Во-первых, по праву, выбирать королеву поцелуев должен ты, как именинник. — Ири его поспешно поддержал, с трудом вырываясь на свободу. — И, во-вторых, почему бы нам вместо королевы, не выбрать короля. Что скажете, прекрасные создания? — обратился он к девушкам. Раздался радостный визг, и через несколько минут, к огромному неудовольствию Эльресто и радости остальных, девушки принялись выбирать самого желанного мужчину. Им оказался Грандин, моментально раскаявшийся в своей попытке уберечь Ири от неприятностей. На втором месте шёл Ири, проигравший по причине сильного подпития. На третьем — Ильт, вызвавшийся другу на помощь, и незаметно оттеснивший от него Эльресто. Пока Ильт отвлекал внимание Ара, Александр отвёл Эльресто в сторону, а парочка Сияющих занялась остальной компанией, пришедшей вместе с Аром. Не прошло и пяти минут, как Ири остался абсолютно один, что, впрочем, полностью устраивало всех присутствующих.

Девушки висли на Грандине, Альфонсо бесновался, Ильт и Алес затеяли шутливую перепалку и втянули в неё Реама и остальных. Ири безмятежно посапывал за столом, и глядя на него, Грандин подумал, что, возможно, это не такой уж и плохой день рождения.

— Мистраль, ты и Ар увели у нас всех девушек! Ару простительно — по той причине, что он мертвецки пьян, и единственное что ему нужно — это добраться до кровати. С тобой связываться слишком чревато. И где, спрашивается, справедливость?! — со вздохом взвыл Альф, опрокидывая в себя бокал вина. Две девушки, захихикав, отлепились от Грандина, и подсели к нему.

— Бедненький Аль, мы тебя утешим.

— Вот оно, женское непостоянство, — философски возвестил Альфонсо. — Слишком поздно. Мне не нужна ваша ветреная жалость. Моё сердце разбито женским коварством. Лишь только верный друг подставит своё плечо и утешит в трудную минуту. Не бросит и не предаст. Пойду искать любви чистой и...— взгляд его упал на Ильта, на талии которого покоилась рука Алеса, — ...постоянной. Ильт!! Приди уже в мои объятия, тысяча проклятий на голову твоего Алеса!! — заорал он, выдёргивая Ильрана на себя, и тут же получил чувствительную затрещину от Александра.

— Альфонсо, некоторые пьяные выходки приводят к дуэли. Приставай к Ару — он хотя бы не будет сопротивляться, — раздался смех.

— Укатали лошадку высокие горки и долгие тосты, — наставительно отметил Альфонсо. — Напомните мне набить морду Эльресто. Этот мерзавец, пытался споить нашего солнечного мальчика с грязными целями... Мистраля выбрали королём... И почему на меня никто не смотрит?! — снова взвыл он.

— Практика, — милостиво заметил Грандин. — Тебе следует оттачивать свои навыки. Примерно вот так, — он послал чарующую улыбку через весь зал, вогнав какую-то служанку в состояние ступора. По столу пронёсся восторжённый гул, и сразу же взлетел тост за Грандина и его сногсшибательный успех.

— Если бы ты захотел, ты бы соблазнил кого угодно, — восхищённо сказал Реам, глядя на Мистраля восторженными глазами, в которых только слепой мог бы не заметить обожание. Впрочем, Грандину было плевать на его чувства. Гораздо больше его занимал вечно раздражающий Ири. Даже спящим, он умудрялся выводить Грандина из себя.

Золотистые прядки разметались по деревянной поверхности, рассыпались на стороны, открывая хрупкую, нежную шею и беззащитный затылок, которого так хотелось коснуться пальцами; сжать его, и увидеть, как испуганно распахнутся синие, сонные глаза, в обрамлении длинных ресниц...

Разлёгся здесь, на всеобщее обозрение... Словно дешёвая потаскуха...

Мысли плыли тёмные, тягучие, и спутанные. Полные непонятной, почти беспричинной ярости.

Ири, — посреди этой пьяной компании, а рядом — тарелка с объедками, и он почти касается её локтем, даже не понимая, насколько неуместно, и недостойно гарена, он смотрится здесь.

— Да уж, для Мистраля нет ничего невозможного.

С трудом оторвав взгляд от непотребного зрелища, Грандин равнодушно пожал плечами.

— Кто знает, — и коснулся рукой своих роскошных, пышных волос, напоминая самому себе о неприглядной реальности. — Это не та тема, которую обсуждают за столом.

— Да ладно, Грандин. Ну пожалуйста, — попросил Реам. — Ты так редко бываешь с нами.

— Поделись секретом успеха, — надавил Альфонсо. Остальные его дружно поддержали. — Тебе когда-нибудь отказывали?

Грандин вздохнул не без раздражения. Он не любил пустых разговоров. К тому же, безмятежно дрыхнущий Ар под носом... Впрочем, он тоже был немного пьян, и, возможно поэтому, мог позволить себе говорить глупости, и даже почти забыть о том, как сильно оскорбляет его священный взор — вид ненавистного Ири.

— Нет. Возможно поэтому, я так самоуверен. До сих пор, ни одна девушка не послала меня к дьяволу, чего я, несомненно, заслуживаю, — он на мгновение опустил ресницы, выдерживая хорошо поставленную паузу и зная, — как чертовски хорош в этот момент. Безупречная, отработанная до мелочей манера.

— Наверное, они были слишком умными и поняли, что могут потерять, — проворковала симпатичная блондинка, прижимаясь к его плечу. Грандин, улыбаясь, обнял её за талию, словно бы невзначай коснувшись груди. Оба понимающе улыбнулись.

— Женщину соблазнить легко. С твоей внешностью, они падают к твоим ногам, да там и остаются, — заметил Альфонсо недовольно. — А что с мужчинами? Ты ведь спишь не только с девушками?

— В чём разница? — Грандин пожал плечами. — Не могу сказать, что мужчину соблазнить труднее. Скорее наоборот. Если знать, как, то соблазнить можно кого угодно. Например, ты, Альфонсо, переспал бы со мной чисто из любопытства, — раздался дружный хохот, громче всех смеялся Альфонсо.

— Грандин, ты потрясающий тип. И что, ты любого можешь уломать?

— Кто знает. Проблема в том, что я просто не пробовал уламывать, — вздохнул Грандин с притворным сожалением.

Со всех сторон раздались изумленно-недоверчивые возгласы, перешедшие в обычное восхищение.

— И что, никто не отказал? — недоверчиво переспросил Александр Алес. — Сомнительно. Дело ведь не только в... — Грандин посмотрел на него таким взглядом, что стало трудно дышать.

— Ты хочешь наглядной демонстрации? — он почти мурлыкнул, и Александр пошёл пятнами, осознав, как непередаваемо хорош, этот черноволосый бог.

— А я знаю того, кого тебе не удастся совратить ни за какие блага, — неожиданно заявил Реам, нарушая повисшую на мгновение тягучую тишину.

Грандин вскинул бровь, словно в недоумении, что кто-то посмел усомниться в его божественности.

— Ири Ар! — выпалил Реам, не забыв сделать выразительную паузу и соответствующее выражение лица. Раздался дружный хохот.

— Вот уж действительно... — Грандин замер напряжённо улыбаясь. Перед глазами вновь отчётливо промелькнула картина, не дающая ему покоя: обнажённый Ири, раскинувшийся на покрывале с раздвинутыми ногами, в одном спущенном чулке.

— Эй, Мистраль, а слабо развести Ара? — внезапно предложил Альфонсо, заставив Грандина вздрогнуть и резко оборвать волшебное видение. К слову сказать, само видение, — по прежнему сладко посапывало, лёжа головой на скрещенных руках.

— Ар? — он фыркнул, невольно задержав на юноше взгляд, и отрезал равнодушно: — Он мне не интересен.

— А всё же, — не отставал Альфонсо. Остальные прислушивались к разговору. — Если бы он нравился тебе. Сколько времени тебе бы пришлось штурмовать эту неприступную крепость?

— Если я, желаю что-то получить, — ответил Грандин медленно, думая о своём, — я прихожу, и беру это с первого раза.

— Предлагаю пари, — заорал кто-то пьяным голосом. — Грандин Мистраль против Ири Ара! Делайте ставки господа!

— Бутылка шампанского! — снова раздался гогот.

— Эта тема не повод для шуток, — холодно отозвался Грандин и поднялся, собираясь уйти. Реам поймал его за рукав.

— Значит, ты не сможешь? — спросил он напряжённо.

— Не захочу, — отозвался Мистраль. — И между этими двумя вещами, есть огромная разница.

— Тогда ты не будешь возражать, если я поставлю на тебя? — спросил Реам, внезапно прищурившись, словно в голове его шла мучительная борьба. Грандин молча снял с пальца кольцо и кинул его Реаму:

— Ставь. Если тебе так хочется потерять его. Я не собираюсь участвовать ни в каком глупом пари.

— Кольцо Мистраля против бутылки шампанского. Нечестно как-то, — Реам стянул с руки перстень. — Я не против увеличить ставку.

— Оставь, — отозвался Грандин, застёгивая плащ. — Так как вы пьяны, я не буду вам объяснять всю глупость того, что вы тут затеваете. В любом случае, я не принимаю в этом участия. Алес, Ильт, — он повернулся к юношам. — Отвезите Ара в академию и приведите этого болвана в чувство, — он смерил Ири холодным презрительным взглядом, от которого поежились все, и тряхнул головой, вынося безжалостный вердикт: — Позорное недоразумение.

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

А потом пришла зима.

Снег падал на землю тяжёлыми пушистыми хлопьями, и академию занесло буквально за считанные дни. Сугробы лежали в саду и на парковых дорожках. В свободное время студиозы бегали по саду, катались с горок и швырялись снегом — друг в друга и в окна преподавателей. Больше всех, естественно, усердствовал Ири Ар, и Грандин, постоянно видя его на улице в компании непонятно кого, только скрипел зубами, и в который раз задавал себе один простой вопрос: — когда Ири успевает учиться?

Когда между ними что-то изменилось?

Была зима. И Грандин хорошо запомнил тот день. Кажется, он решил прогуляться по городу со своим компаньоном. Андреас Реам — его преданная, верная тень, начиная с первого дня их знакомства. Но если многие, просто преклонялись перед Мистралем, то Реам боготворил его, возведя на какой-то абсолютный пьедестал. До встречи с Ири Аром, Грандин не особо замечал его, пользуясь его услужливостью, но не задумываясь о том, чтобы дать что-то взамен. Но потом... Ненавистный Ар занял все его помыслы, лишь одним своим существованием давая Грандину ощутить собственную, царящую в душе пустоту.

Когда, Грандин заметил, что у него есть Реам? Он и сам не знал. Однажды, после очередной перепалки с Ири Аром, Грандину надоело одиночество, и он сказал Андреасу, что согласен стать его компаньоном. Реам расплакался от счастья.

Нужно ли говорить, что Реам ненавидел Ири Ара почти так же сильно, как и Грандин; и глядя, как сжимаются кулаки Андреаса, когда по коридору разносился знакомый звонкий смех, Грандин довольно прикрывал глаза, ощущая удовлетворение оттого, что Ири Ар никогда не сможет увлечь человека так, чтобы тот начал разделять даже малейшие его помыслы.

Грандин неторопливо шагал по расчищенным от снега улицам, и кутался в тёплый меховой плащ. Погода была великолепная. Ярко светило солнце, а лёгкий морозец позволял ходить без головного убора. Грандин поминутно наклонял голову, прикрывая глаза от удовольствия, когда его щёки касались пушистого мехового воротника. Ему нравилось прикосновение гладкого меха к своей коже, и Андреас, глядя на своего обожаемого ледяного принца влюблено-восторжёнными глазами, улыбался, потому что впервые увидел, что у принца могут быть такие детские слабости.

Академия располагалась в нескольких милях от города, и возможность побродить среди аккуратных двухэтажных домиков или пройтись по магазинчикам, выпадала не часто.

Город назывался Бильгерд. И если большинство студентов прибывали издалека, то Грандину принадлежал огромный особняк в центре, и у него не было проблем с тем, чтобы провести несколько дней наслаждаясь домашним уютом. Грандин редко жил в академии, до появления Ири — вообще появлялся там через раз. Теперь же, он не пропускал ни дня учёбы, и преподаватели не могли нарадоваться на его усердие. А источник его усердия, преспокойно сидел на последней парте у самого окна, и не подозревал, на какие жертвы порой идёт Грандин, чтобы досадить ему.

Или увидеть его.

Я ненавижу тебя, Ири Ар...

Андреас затащил его в магазинчик, и они купили сладости. Грандин никогда не ел ничего дешёвого, но сегодня ему было весело, и кусая что-то белое, обсыпанное шоколадной крошкой, он был вынужден признать, что в этом что-то есть. Реам казался непривычно милым, и даже его пустая болтовня не раздражала Грандина, как это бывало обычно. Они гуляли по площади, были в парке и бродили среди заснеженных деревьев.

В Бильгерде текла река. Небольшая и узкая, но она разделяла город на две половины, и широкий мост, с красивыми изогнутыми перилами, соединял два берега. Сейчас они были покрыты снегом и искрились на солнце.

На берегу толпились мальчишки, и слышался визг. Большие и маленькие санки слетали с крутого берега и уходили на лёд.

Грандин, улыбаясь, смотрел на царившее внизу веселье, и думал о том, что, пожалуй, был бы не против один разок прокатится с горы, чтобы узнать, что это такое.

— Существует легенда. Если на этом мосту будут стоять влюблённые и если они загадают желание, то оно исполнится, — Реам стоял рядом, держа его за локоть. Светлые волосы торчали в разные стороны, а синие глаза подслеповато щурились. Андреас носил очки, но сегодня он забыл их надеть. И его лицо выглядело удивительно беззащитным.

"Надо будет заказать для него линзы", — подумал Грандин, придя к выводу, что без очков Андреас нравится ему гораздо больше, хотя и похож...

на ненавистного Ири...

Эта мысль заставила его застыть.

Реам мечтал разделить с ним постель, но Грандин не позволял себе этого, прекрасно зная, что Андреас — не тот человек, чьё лицо ему захочется увидеть просыпаясь, а терять его преданность не хотелось. У Мистраля были любовники и любовницы, но всё это длилось не больше чем одну ночь.

В свои девятнадцать, Грандин был искушён и развратен до кончиков пальцев, но он никогда и никого не любил. Наверное, просто потому, что не представлял себе такое чувство как любовь. И не мог ничего дать взамен. Он попросту не понимал — чего, от него хотят. Что значит — любить. Переживать, страдать из-за кого-то? Единственный человек, который заставлял его что-то испытывать — это Ири Ар. А самым ярким чувством было, — желание его придушить.

Иногда, Грандин позволял себе приласкать Реама, целовал его податливые нежные губы и думал...

Ири...

Его звонкий, вызывающий смех, было невозможно спутать ни с каким другим. Грандин резко повернулся, с силой вцепившись в резные перила, и не поверил собственным глазам.

Ири, размахивая санками, с победными воплями нёсся наверх, на гору. За ним, вприпрыжку, обкидывая снежками, мчался кто-то из постоянных его приятелей. Кажется, Эльресто Ал. Ири, как всегда, общался с этой никчемной дрянью, даже став Сияющим, и свято обязанный следить за своей репутацией. В такие моменты, Грандину хотелось врезать ему.

— Идиот, — сказал он в сердцах, и пренебрежительно фыркнул. Реам тянул его за рукав, но Грандин всё никак не мог оторваться от созерцания вопящего Ири.

Эльресто сидел, а Ири обнимал его за плечи, и они с дикими, непристойными воплями и хохотом неслись вниз. Кажется, это был спор: смогут ли они скатиться вдвоём и не упасть. Это было сложно на маленьких санках. Ири был позади. Рывок, и он вылетел из саней и прокатился по сугробу; поднялся весь в снегу, признавая своё поражение так естественно и легко, словно это абсолютно ничего для него не значило. Грандин смотрел на него, откровенно любуясь разгорячённым лицом, встопорщенными волосами полными снега; вспоминая ту, другую, картину его разгорячённого лица и обнажённого тела. Картину, которая, так же как и ненависть, не давала ему покоя; которая стремилась превратиться в наваждение.

Эльресто, кривляясь, спешил к нему, требуя выполнить обещание и угостить всех обедом. Ири отбивался, и кричал, что требует реванш.

А затем, он внезапно переменился в лице и побежал.

Грандин не сразу понял, почему и куда он бежит. Но проследив взглядом, увидел ребёнка, лет двенадцати, выехавшего далеко на лёд. А затем лёд провалился, и санки ушли под воду вместе с ребёнком. Тот, кажется, даже не успел закричать.

Время двигалось очень медленно.

Грандин, перестав дышать, смотрел, как сбрасывая свою нелепую меховую курточку, Ири несётся в сторону полыньи, кричит Эльресто найти верёвку. А потом исчезает под водой, и больше нет ничего... Затем, на поверхности появляется голова ребёнка, и рядом с ним лицо Ири. Искажённое, неестественно белое, страшное. Он негнущимися пальцами хватается за протянутую верёвку. Но лёд, подтаявший на солнце, крошится и крошится, не выдерживая тяжести двоих. Кажется, он сделал ещё что-то. Внезапно, тело ребёнка легко заскользило по льду, вокруг руки была обмотана верёвка.

А потом Ири ушёл под воду...

Ири Ар должен был умереть. И сейчас, настал момент увидеть, как он исчезнет навсегда...

Грандин не знал, почему он спрыгнул вниз. Не знал и не помнил, — как он, за секунду раздевшись, бросился в воду; как плыл в ледяной бездне, чтобы отыскать, стиснуть неподвижное тело... Как в ужасе вопил рядом Андреас, пытаясь влить ему в рот какую-то обжигающую гадость. Они были в чьём-то доме. Ири лежал на полу и над ним истошно выл Эльресто, потому что Ири не дышал. Грандин отшвырнул его прочь. Он смутно помнил, как стаскивал с Ири рубашку, разрезая её ножом. И колотил его по груди, разжимая непослушные, посиневшие губы и заставляя дышать своим дыханием. Почти вбивая воздух ему в рот.

А потом — собственная радость, и непередаваемая словами волна облегчения, когда губы внезапно дрогнули в ответ, и Ири закашлялся. Его вырвало водой, и Грандин, — не замечая собственного состояния, не замечая испуганных и изумлённых взглядов, — растирал его тело, приводил его в чувство, не позволяя Эльресто даже пальцем коснуться смуглой, сейчас абсолютно ледяной, кожи.

Они ехали в карете, и Грандин, уже переодевшийся и пришедший в себя, прижимал к себе, завёрнутое в тёплый меховой плед, тело своего врага. Ири был без сознания, но Грандин не пожелал оставить его в бедном, крестьянском доме, где не было никаких удобств. Ири спал в его руках, и Грандин, с трудом сохраняя невозмутимое, равнодушное выражение под пронзительным взглядом Реама, бережно придерживал золотоволосую голову у своей груди.

— Ран, временами я тебя не понимаю, — Андреас расхаживал из угла в угол, по мягкому ковру библиотеки. Грандин, откинувшись в кресле и сжимая в руках бокал с вином, следил за ним полу прикрыв глаза.

— Ты ведь его ненавидишь. Ведь так? Ты сам много раз говорил, что желаешь, чтобы он подох, — Грандину не нравился тон Андреаса, от его резкого голоса разболелась голова. — Но вместо этого, ты спас его, рискуя своей жизнью. Ты вызываешь ему врача. Предоставляешь ему свой дом. Я могу сказать, что это похоже на что угодно, но не на ненависть.

Грандин слушал его ревнивые упрёки, потягивал горячее вино с лекарственными травами, и смотрел на огонь в камине.

На самом деле, он был полностью согласен с мнением Андреаса. Но признаться в том, что рассудительный и всегда просчитывающий свои шаги ледяной принц, первый раз в жизни, понятия не имел почему он так поступил, — Грандин боялся даже себе.

В конце концов, он просто выставил Андреаса. Тот ушёл, раздражённый и недовольный, проклиная чёрствость и упрямство всех Мистралей.

Грандин поднялся в комнату и долго стоял у кровати Ири, прислушиваясь к его неровному, сбивающемуся дыханию, любуясь его золотистыми волосами, рассыпавшимися по подушке... но не желая признаваться в этом, даже самому себе.

"Как только он придёт в себя, я отстегаю его насмешками и вышвырну из своего дома", — подумал Грандин мстительно. А затем, наклонившись, поцеловал сухие воспалённые губы... и отшатнулся, почувствовав что Ири чересчур горячий. Коснувшись рукой пылающего лба, он выругался сквозь зубы, и торопливо спустился вниз, отдавая приказания...

Ири Ар. Я тебя ненавижу.

Грандин, подперев голову рукой, лежал рядом с Ири, рассеянно поглаживая золотистые волосы, и думая о том, что как только Ири очнётся, он его убьёт своими собственными руками.

Его душила злость.

Вчера, у Ири случился кризис, и Грандин не спал всю ночь — не отходя от его кровати, не зная — выживет он или умрёт; впервые в жизни ощущая страх и собственную, невыносимую беспомощность. А затем, когда Ири внезапно перестал метаться, и затих, безжизненно откинув голову на подушку, Грандин затрясся, и заплакал, понимая, что Ири Ар ушёл от него навсегда. И теперь он не сможет, не сможет сказать ему...

А потом Ири застонал, и Грандин понял, что кризис миновал, и заплакал ещё сильнее, — на этот раз от радости и облегчения.

Ири Ар заставлял его чувствовать то, что Грандин считал непостижимым для себя. И Мистраль ненавидел его за это. Ненавидел за то, что рядом с Ири, его рассудок переставал функционировать здраво, заставляя допускать ошибки и промахи.

Слабости, не позволительны для того, кто мечтает стать во главе государства, и он должен победить свою слабость.

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Когда Ири Ар очнулся, он увидел роскошный полог кровати, а потом, повернув голову — сидящего в кресле Мистраля.

Грандин наблюдал за ним, подперев подбородок рукой и закинув ногу на ногу. На коленях у него лежала раскрытая книга, которую он, по всей видимости читал, до того, как ему пришло в голову начать пялиться на Ири.

Ири никак не мог понять — спит он или уже проснулся. Незнакомая комната в придачу с Грандином Мистралем — это было что-то из преддверия маленьких ночных кошмаров.

Судя по задумчивым глазам Грандина, ничего приятного его не ждало. Ири торопливо сел, с удивлением ощущая на своём теле мягкую, приятную ткань незнакомой рубашки, и голова закружилась, заставляя его откинуться на подушки.

Лицо невыносимого Мистраля, в полуметре от своего носа — это уже почти напоминало кошмар. Ири попробовал отпихнуть его, и был бесцеремонно перехвачен за плечи и вздёрнут повыше.

— Сначала лекарство, — непреклонно сообщил Грандин, поднося к его губам чашку с коричневой жидкостью. Ири попытался оттолкнуть... и в итоге — оказался полностью во власти Мистраля.

Услышал раздражённый окрик:

— Ири! — и послушно открыл рот, понимая, что с Мистралем, в подобном состоянии, ему не справиться. А может, это всё кошмар?

Грандин поставил чашку на столик и продолжал сидеть, удерживая его в своих руках.

"Наверное, это сон", — подумал Ири вяло. Отстраняться не хотелось. В руках Мистраля, было как-то на удивление хорошо и уютно.

"Он ещё не пришёл в себя", - подумал Грандин, и, не удержавшись, коснулся губами золотистой прядки на виске.

— Я, наверное, брежу, — Ири вяло шевельнул плечом, но то, что он произнёс это вслух, заставило Грандина опомниться.

— У меня такое же ощущение, — сказал он язвительно, и торопливо отстранился. — Ири Ар — в моей спальне, на моей кровати — это хуже любого бреда. Надеюсь ненадолго.

-Я?.. Где?.. — Ири едва не задохнулся, и Грандин с внезапным весельем увидел, что он покраснел до кончиков волос.

— У тебя трудности со слухом, Ар? Ты в моей спальне, — Грандин оценивающе прищурился, ухмыльнулся, и голос его внезапно понизился, став каким-то невероятно завораживающим. — На моей кровати... и в моей, хм, рубашке, — от последнего признания, сделанного почти горячим шёпотом, Ири окончательно смутился, и ещё больше смутился, ощутив, что по спине у него, пробежали внезапно какие-то подозрительные мурашки.

Что происходит?

Он помнил, что они поспорили на бесплатный обед; он проиграл, а потом... ребёнок в воде, жуткий холод и пустота. После — ухмыляющийся Грандин, незнакомая спальня принадлежащая, опять же, Грандину, и всё остальное тоже.

Кто-то спас его из воды? Эльресто... Скорее всего. А потом, принёс к Мистралю. Ну конечно, ведь у него единственного в городе особняк.

"Интересно было бы посмотреть на его лицо, когда он позволил оставить меня в своём доме, да ещё пустил на порог Эльресто, которого терпеть не может... Меня, он ненавидит гораздо больше...", — Ири поёжился от этой мысли, и, торопливо откинув одеяло, принялся выбираться из кровати.

— Я покину твой дом немедленно, — сказал он. — Спасибо за то, что позаботился... — пол побежал из-под ног так стремительно, что Ири даже не понял, что происходит. Просто ощутил, что его держат крепкие руки, а сердце прыгает где-то в районе горла. Темнота медленно уходила прочь.

— И куда ты собрался, в таком состоянии? — прошипел Грандин с раздражением, и Ири с замиранием сердца осознал, что Мистраль поднимает его на руки. "Как тогда. Словно девчонку", — мелькнуло в голове досадливое. Темнота отступила, а спина коснулась подушек.

Грандин укрыл его одеялом.

— Думаю, придётся приютить тебя ещё на пару дней, — насмешливо заметил он, и Ири снова вскочил. Рука Грандина упёрлась ему в грудь, без усилий впечатывая обратно в подушки.

— Не будь идиотом, — сказал он неожиданно резко, и прибавил, кривя губы в насмешливой полуулыбке: — О боже, смотреть на твоё взбешенное лицо, доставляет незабываемое удовольствие, Ири, — протянул он ехидно.

— Я хочу видеть Эльресто, — проговорил Ири, с трудом справляясь с яростью и проглатывая унижение.

— Это ничтожество? — пренебрежительно отозвался Мистраль. — Исключено. Я не пущу его на порог своего дома, — он позвонил в колокольчик. — В отличие от тебя, я не общаюсь со всякой швалью.

Ири снова вскочил, желая теперь врезать ему... и снова оказался на подушках, побеждённый лёгким толчком ладони Мистраля.

Грандин стоял рядом, разглядывая его с непередаваемым выражением, и Ири со злостью понял, что враг — наслаждается каждой минутой своего победного триумфа.

Он оказал Ири помощь, приютил в своём доме, заботился о нём; и сейчас, может издеваться над ним в своё удовольствие, потому что Ири абсолютно беспомощен, а судя по своему великолепному настроению — Грандин собирался насладиться его унижением сполна.

— Я, — отчеканил Ири, — не желаю ни секунды находиться в этом доме. Даже если мне придётся уползти, я собираюсь убраться отсю...— он не договорил, потому что в дверь постучали, и в комнату вошла служанка с подносом. Поставила его на стол и, сделав книксен, с поклоном удалилась

— Тогда, может, сначала поешь? — непринуждённо осведомился Грандин, снимая крышку с подноса.

— Что?.. — Ири, сбившись со своего монолога, растерялся.

Мистраль внезапно наклонился к нему, беря под мышки и усаживая словно ребёнка. Ири хотел возмутиться, но Грандин уже поставил к нему на колени складной столик и водрузил на него поднос.

— Эй, я не..

— Если ты так торопишься меня покинуть, то, думаю, тебе нужно восстановить силы.

Ири никак не мог понять, смеётся Грандин или говорит серьёзно, и это его бесило. Подумав немного, он нехотя взял ложку, и, сверля улыбающегося Мистраля ненавидящими глазами, принялся за еду. Вернее попытался приняться, но густая жидкость в его тарелке, выглядела очень странно.

— Что это? — спросил он с подозрением

— Куриный бульон и процеженное пюре. Всё что доктор прописал, — с безмятежной насмешкой отозвался Мистраль, как всегда полуприкрыв веки, и следя за каждым движением Ири, но выглядя при этом донельзя отстраненно и скучающе. Можно было подумать, что мысли его далеко.

— Издеваешься?

— Ага.

— Я не буду это есть, — Ири положил ложку, и потянулся к чашке с водой. Глотнул... ещё раз... и распахнул глаза, когда понял, что в чашку ему налит тот же самый бульон, и что он довольно сытный и вкусный.

Грандин негромко засмеялся, откидывая с плеча длинную тёмную прядь волос.

— Тебя легко обмануть, верно? — сказал он. — Ири, ты удивительно предсказуем. Попробуй вот это, — Мистраль наклонился к подносу, беря в руки свёрнутый треугольником кусочек лепёшки, и, обмакивая её в мясной соус, машинально поднёс к его губам. Ири откусил.. моргнул.. и оба замерли, неотрывно глядя друг на друга, и не понимая, что с ними происходит — словно оба попали под гипноз. Грандин, не сводя с него глаз, снова обмакнул лепёшку в соус, поднёс к вожделенным губам — Ири послушно открыл рот.

Они молчали. Ири сидел на кровати, придавленный столом, сжимая в руках чашку с бульоном, и позволял Грандину себя кормить.

Если бы, кто-нибудь из академии, мог увидеть эту сцену, он бы счёл, что это — либо бред, либо очень сильный бред, или просто горячая сенсация: два злейших врага, сидели друг напротив друга, и то, что между ними происходило, никак нельзя было назвать ссорой.

Губы Ири коснулись его пальцев, перехватывая последний кусочек. Это было так чувственно, что Грандин едва не застонал он пронзившей его острой судороги желания. Он медленно поднёс пальцы к своему лицу и облизал их, слизывая остатки соуса. Ири, перестав жевать, застыл, не сводя с него восхищённых глаз. И Грандин, с каким-то умилением, осознал, что по лицу Ири можно читать как по открытой книге. Он забрал из его рук чашку, и осторожно коснулся салфеткой его губ. Ири смутился, и снова покраснел — на смуглой коже это смотрелось очень мило.

— Ну что, объявим временное перемирие? — лукаво спросил Грандин, убирая столик и вызывая служанку.

— Когда ты хочешь, — Ири отвёл глаза, старательно глядя в сторону, — то можешь быть вполне нормальным парнем.

— Ири, если мне не изменяет память, ты первый это начал.

— Что?! — Ири вытаращил глаза. — С каких это пор? Ты же мне проходу не даёшь! Всё время преследуешь меня, придираешься к каждому моему слову. Изде...— он тряхнул головой. — Да какого чёрта?! Ты же всё равно собираешься сделать какую-нибудь гадость. Ладно, — он снова тряхнул головой. — Что, я тебе должен, за то что ты помог мне?

Грандин смотрел на него, прищурившись. Если бы Ири знал, что, обозначает этот прищур, он бы не бросался словами столь опрометчиво.

Грандин был на грани ярости.

Ири с такой лёгкостью выводил его из себя, что он уже начал сомневаться в том, что отличается терпением и сдержанностью. Если это и было когда-то, то это было давно... и неправда.

За тысячу лет до появления Ири...

Грандин с трудом взял себя в руки, удержавшись от желания ударить, и сразу вспоминая, — почему его так бесит Ири Ар.

— Ничего. Считай это маленьким подарком тебе. Насладись, и чувствуй себя навеки обязанным.

— Я не настолько совестлив. Ладно, Мистраль, хватит притворяться, с каких пор ты помогаешь кому-то запросто так? С каких пор, ты вообще кому-то помогаешь? Из прихоти?.. Скучно стало?.. — недоумённо перебирал Ири, и тут же добил: — Ты живёшь только ради самого себя, ледяной принц, — передразнил он; замолчал задумавшись, а затем его озарило:

— Ты не мог мне отказать, — потому что тогда бы это навредило твоей безупречной, драгоценной репутации! Ну конечно! А я тут, как идиот, голову ломаю.

— Ты, как всегда, проницателен до мелочей, солнечный мальчик, — сейчас, глядя на недовольное лицо Ири, Грандин с тоской думал о том, что это было безумием с самого начала. И пора с этим заканчивать.

Он и Ири Ар — никогда не смогут поладить, потому что однажды, Ири не пожал ему руки, а он, оказался слишком мстительным, для того чтобы забыть этот инцидент, и сделал всё возможное, чтобы причинить Ири побольше неприятностей. И сейчас, Ири, наносил его сердцу, одну рану за другой. Хотя всё, Я ненавижу тебя что от него требуется, ненавижу тебя это просто сказать спасибо и Ири Ар убраться, а не раскладывать его личность, по составляющим своего собственного миропонимания. Как же сильно я тебя ненавижу! Он и Ири, были слишком полными противоположностями, для того чтобы сойтись.

— Ладно. Честно говоря, мне без разницы, почему ты это сделал. Я должен сказать спасибо, — найдя для себя, наконец, объяснение его поступка, кивнул Ири, и улыбнулся, вновь став уверенным в себе. — Хоть это и было продиктовано необходимостью — ты мне помог, и я всем расскажу, как ты преданно ухаживал за мной дни и ночи на пролёт, — он откровенно паясничал.

Грандин смотрел на него. И взгляд его, был настолько холоден и лишен каких бы то ни было чувств, что Ири с легкостью, как в зеркале, мог увидеть свое отражение в его глазах.

И от этого, стало очень неуютно, так же, как и от его слов:

— Ты можешь остаться здесь, пока не почувствуешь себя лучше. Тебе сейчас нельзя вставать... Хотя бы до завтра, — каким-то бесцветным голосом сказал ледяной принц. — В шкафу найдёшь всё, что понадобится. Можешь выбрать на свой вкус. Не делай такое лицо, иначе я плюну на щепетильность, и у тебя появится увлекательная перспектива — возвращаться домой в сорочке, — он поднялся и направился к дверям.

— Я уезжаю в академию. Пребывание с тобой под одной крышей, может негативно сказаться на моей драгоценной репутации. Не люблю, когда меня упрекают в меценатстве.

— Эй, а что с моей одеждой? — торопливо спросил Ири

— Я её разорвал... от скуки... из прихоти...— придумай сам, — отозвался ледяной принц, и хлопнул дверью.

"Зачем он порвал мою одежду?", — подумал Ири со страхом; откинулся на подушки, думая о том, что ребята сходят с ума, потому что эта сволочь Грандин, вряд ли счёл уместным, кого-то поставить в известность о его самочувствии.

Зачем он разорвал мою одежду?

Это шутка что ли? Или...

И тут до него дошло.

Гардин стоял внизу, безучастно отдавая последние распоряжения слугам. Карета уже была подана; он застегнул плащ, повернулся, и увидел бледного, стоящего на верхней площадке лестницы, Ири.

Стоя в одной рубашке до колен, он почти висел на перилах, и было видно, что он сейчас потеряет сознание.

"Всё, — подумал Грандин, стремительно поднимаясь по ступеням, — моё терпение лопнуло. Либо я его сейчас прибью, либо одену и вышвырну из своего дома".

— Ну надо же, какая потрясающая картина, — язвительно заметил он. — Что случилось, Ири? Решил соблазнить кого-то своими тощими коленками, или в тебе опять проснулся экзгибиционист? — В тоне его было столько насмешки, что Ири мгновенно пожалел о своем решении: сейчас он опозорится, и Грандин сделает из этой сцены унизительное представление. Это он умел.

...как же ему плохо.

— Я хотел сказать спасибо, — еле ворочая языком, и борясь с тошнотой, мученически проговорил Ири.

— Подожди благодарить. Я сейчас выкину тебя на улицу, в этом распрекрасном виде, раз уж тебе так нравится разгуливать голым, — зловеще пообещал Грандин.

В эту секунду он был так зол, что эта мысль внезапно показалась ему не самой плохой. По крайней мере, это окончательно разведёт их по разным сторонам.

Ири никогда не простит его, а он перестанет мучиться.

— Ты спас мне жизнь. Это был ты... — Ири внезапно обмяк, и, выпустив перила, начал оседать вниз. Грандин, сделав невероятный скачок, подхватил его — с бешено бьющимся сердцем — и прижал к себе.

— Идиот, — прошептал он с нежностью, и, одарив наблюдающих эту сцену слуг убийственным взглядом, выпрямился. — Пожалуй, я задержусь ещё... на полчаса.

— Ну, и что мне с тобой делать? — без тени улыбки спросил Грандин, когда Ири открыл глаза и снова увидел перед собой теперь уже знакомый полог, а рядом — уже начавшего становиться привычным — Мистраля

— Ты ведёшь себя как ребёнок. Я ведь запретил тебе вставать, — Грандин не повышал голос, но всё равно звучало это пугающе. Ири почувствовал, что Грандин обнимает его за плечи. Кажется, он хлопал его по щекам, чтобы привести в чувство.

— Ты ушёл... А я... вспомнил... Я не сказал тебе спасибо. Ты спас мне жизнь, а я вёл себя как... Грандин, ты вытащил меня из воды. Это ведь был ты?

— И что с того? — холодно осведомился Грандин.

— Я идиот.

— О?! Это признание стоило того, чтобы задержаться, — в голосе полно насмешки.

Ири закрыл глаза. Мысль о том, что Грандин, рискуя собой, нырял за ним в полынью — до сих пор не укладывалась у него в голове; но придя в себя на несколько мгновений, он видел перед собой полуголого, выстукивающего зубами Грандина; с его длинных чёрных волос непрерывно лилась вода. И эти руки, до синяков растирающие его кожу... это был Грандин. Всё это время он был с ним. Но почему он так редко показывает свою хорошую сторону?

— Эй, — в голосе Грандина промелькнуло беспокойство. — Ири, не отрубайся. Я с тобой ещё не закончил.

Он, почти усадив юношу к себе на колени, осторожно похлопал его по щеке.

— Почему Грандин такой ледяной, — прошептал Ири, — всегда такой недосягаемый... — рука Грандина замерла. — Грандин, я замерзаю рядом с тобой. Ты всегда такой закрытый. Одни ледяные стены. Но я не хочу стен. Я хочу... — Ири потряс головой, приходя в себя. Открыл глаза и натолкнулся на растерянный, отрешённо-задумчивый взгляд Грандина. Сейчас в нём было что-то очень странное, что-то похожее на изумление; совершенно непонятное, и в то же время — удивительно тёплое.

— Чего же ты хочешь, солнечный мальчик? — спросил Грандин проникновенно. Ири нахмурился не понимая.

— Что?..

— Холод, который ты чувствуешь, стены, которые видишь, — Ири показалось, что он перестал дышать. Он никогда не говорил Грандину о стенах... или говорил? — Значит, ты хочешь растопить их, — Грандин говорил настолько непохоже на себя, что юноша растерялся, не зная как себя вести — с таким вот Грандином. — А ты уверен, что тебе понравится, то, что спрятано за ними?

— Я не понимаю...— Ири окончательно потерялся, потому что никогда не видел Грандина таким. И этот, Грандин, был удивительно притягателен.

— Я не знаю, — наконец сказал он. — Я не понимаю, о чём ты говоришь. Я...

— Ири, — голос Грандина внезапно упал до низкого шёпота, став чуть хрипловатым, словно присыпанным мягким речным песком. — Не отталкивай меня... Хотя бы сейчас...

Лицо Грандина оказалось внезапно удивительно близко.

Ири испуганно вздрогнул, чувствуя, как чужие губы касаются его губ. Не просто чужие губы, а губы Грандина, и то, что они делают, было... было...

Ири больше не мог думать.

Сначала он забился, пытаясь оттолкнуть, но Грандин крепко, и в то же время бережно, удержал его на месте, лаская Ири свободной рукой, а в следующую минуту его можно было уже не удерживать, потому что ещё никогда в жизни, Ири не испытывал ничего подобного.

Тело словно наполнилось сладким огнём, и вспыхнуло тысячей точек удовольствия. Возбуждение кипело в его крови, разбегалось по венам, сосредотачиваясь в каждой клеточке тела, усиливаясь от осторожных, пробующих реакцию, прикосновений Грандина.

Поцелуй длился и длился. Сначала — осторожный, изучающий; ласкающий губы, их нежные уголки; бережный; а затем — настойчивый, властный, пресекающий всяческое сопротивление. Язык Грандина уверенно скользнул по губам Ири, слегка облизывая; раздвинул их, неторопливо вторгаясь внутрь, сталкиваясь с его — испуганно убегающим; настигая и превращая поцелуй в мучительную, полную наслаждения пытку.

Ири выгнулся, издавая стон, — а ведь Грандин ещё даже не начал. Одной рукой, Мистраль удерживал его за талию, второй — поглаживал плечи, спину, скользил по пояснице, по бедру; всё ниже и ниже, поглаживая колено и впадинку под ним.

Голова Ири шла кругом от удовольствия. Разум словно отключился. Он даже не совсем понимал, что с ним происходит, и что он делает.

И что делает Грандин...

Ладонь Грандина потанцевала на его обнажённом колене; скользнула по бедру поднимаясь, задирая рубаху. Ири почти кричал ему в рот, хотя ладонь достигла только середины бедра; скользнула ещё выше, сжала ягодицы. Ири забился, стремясь целиком отдаться в его руки.

— Ири, господи, какое же ты чудо, — Грандин ощущал, что сейчас сойдёт с ума от охватившего его чувства нежности и облегчения оттого, что Ири не оттолкнул его. И невыразимой радости, оттого, что он оказался таким чувствительным, — хотя Грандин только начинал вступление к прелюдии.

Он оторвался от его губ, целуя смуглое лицо, подбираясь к чувствительному ушку, — очень изящному и нежному; прикусывая мочку, и совершая ласковую, неумолимую атаку языком.

В этот момент, рука окончательно заползла под рубашку; ладонь затанцевала по груди и животу; слегка дразня, пробегала по напряжённой плоти, но не касалась её... Пока.

Ири стонал полураскрыв рот, глаза его закрылись. Он не понимал — что происходит, знал только одно — он не желал, чтобы это прекращалось.

Это было слишком хорошо, слишком сладко, слишком невыносимо.

Ири начал отвечать на поцелуи; целовать сам, неумело поглаживая плечи Грандина и ерзая. Грандину хотелось засмеяться, когда он осознал очевидную истину, и сердце его преисполнилось нежности.

— Мой маленький Ири, — шепнул он ласково. — Я тебя никому не отдам.

Он осторожно уложил юношу на кровать. Взялся руками за края рубашки, задирая её наверх, обнажая смуглое, совершенное тело, не отрываясь от его губ. Затем выпрямился любуясь, глядя в синие, затуманенные страстью глаза. Ири недовольно застонал, следуя телом за поглаживающей его грудь и живот ладонью.

— Не торопись, малыш, — шепнул Грандин улыбаясь, — я хочу немного посмотреть на тебя. Ты такой восхитительный.

И тут до Ири дошло...

Он увидел улыбающегося Грандина, — сейчас в его глазах светилось что-то невероятное, — а затем, самого себя: с непозволительно задранной рубахой, совершенно обнажённого, бесстыдно раскинувшегося и позволяющего смотреть на себя и трогать.

В глазах Грандина промелькнуло беспокойство. Он увидел, как Ири сначала покраснел, потом побледнел, потом снова покраснел — ещё сильнее, и его затуманенные, пьяные глаза, внезапно начали принимать осмысленное выражение.

— Нет, Ири. Нет! — Грандин навалился на него, не позволяя одёрнуть рубаху и проклиная себя последними словами, из-за того, что не снял её сразу. И почти впился в его губы, заставляя их раскрыться, безжалостно опустил руку вниз, обхватывая пальцами его напряжённую эрекцию до того, как она исчезнет от порыва этого, внезапно проснувшегося, страха и стеснения. Ири слабо возился под ним, но Грандин победил, почти победил...

Ири отчаянно пытался вырваться, но как можно было вырваться от такого? Он застонал, признавая своё поражение, но стоило Грандину слегка отстраниться, как он снова попытался прикрыть себя.

— Чего ты так боишься, Ири? — ласково спросил Грандин. И подначил не удержавшись: — Я видел тебя в более откровенном виде. И ты вёл себя довольно легкомысленно, — Ири жутко покраснел, хотя казалось, что краснеть больше он уже не способен, и кивнул, зажмурившись:

— Пожалуйста... Просто я не могу так... Я...не смотри. Не надо. Это... неправильно. Я не понимаю... Мне...

— Тшш... — Грандин пальцами коснулся его губ, и, нашарив за спиной длинный шнур, резко дёрнул его вниз, опуская и задвигая полог.

— Так лучше? — спросил он насмешливо. Неожиданная, почти детская стеснительность Ара, его весьма позабавила. Ири распахнул глаза, видя перед собой плотные матерчатые стенки. Вокруг воцарился лёгкий, алый полумрак.

— Теперь ты позволишь мне?.. — Грандин слегка отодвинулся назад, завёл наверх его руки, покрывая поцелуями плечи и лицо, и в следующую секунду, рубашка Ири была безжалостно снята через голову прежде, чем он успел воспротивиться и возмутиться, а затем — губы и руки Грандина безжалостно завладели всем его телом.

Ири понимал, — что это ужасно, что это нужно прекратить, но в то же время, это было восхитительно. Его кожа пылала под прикосновениями пальцев, губ, языка и зубов. Грандин целовал его, — то нежно, едва касаясь губами, то впивался в плоть, втягивая кожу в себя и оставляя алые следы. Он терзал его шею, пробовал на вкус маленькие, напряженные соски; прикусывал, посасывал, втягивая в себя, и обводил языком, заставляя Ири выгибаться и кричать от наслаждения и боли; дул ему в лицо, приводя в чувство, а потом, снова начинал свой мучительный, сладострастный танец, в алом таинственном полумраке.

Когда губы Грандина коснулись его напряжённой, изнывающей от желания плоти, Ири почти взвыл. Он уже и сам не понимал, чего хочет: он умолял о чём-то, страстно шептал, просил... и сам же сопротивлялся, боясь, что это произойдёт.

Подушка оказалась у Ири под поясницей. Грандин раздвинул ему ноги, дразня его языком и пальцами, и, наконец, губы его сомкнулись в том месте, где для Ири сейчас, были сосредоточены жизнь и смерть; сомкнулись и втянули в себя целиком, до самого основания, не давая даже минуты на то, чтобы прийти в себя; до слёз в глазах, до восхитительных сияющих точек.

Грандину казалось, что он спит, и в этом потрясающем сне, сбывается его самая смелая, самая затаённая мечта, в которой он, вероятнее всего, боялся признаться себе сам. Но видит бог, даже если разум его, сейчас, кричал от отчаяния, — умоляя его опомниться и подумать, что он делает, — остановиться он уже не мог. Даже понимая, что сейчас он совращает Ири Ара самым безжалостным способом, — Грандин не мог это прекратить.

- Остановись, демоны тебя побери! Он же девственник! — кричал разум.

— Значит, он всегда будет принадлежать лишь мне, — восторженно отзывалась плоть.

— Ты разобьёшь его сердце.

— О нет. Я буду очень нежен. И я не дам ему уйти от меня.

— Вы враги. Ты ненавидишь его. На самом деле — ты ненавидишь его.

— Но разве можно... так, ненавидеть?

— О да, можно. Ты растопчешь его наутро. Выбросишь прочь. И унизишь его. Ты желаешь ему падения. И ты посмеёшься над ним.

— Нет!Никогда! Я не настолько бездушен!...

— Ты даже понятия не имеешь, насколько ты бездушен. Ты чудовище, Грандин Мистраль. И твоя ненависть, причинит ему гораздо меньше вреда, чем то, что ты пытаешься сделать с ним. Ведь любовь для тебя — это слабость.

Но разум смолк, и осталась только плоть, — чувственная, чарующая, дарящая наслаждение; гибкая, изнывающая под его ласками. Он уже не мог остановиться. Это чистое, невинное тело, сводило с ума. Его губы узнали каждый миллиметр этой божественной кожи; настойчивый, требовательный язык проник в каждую впадинку, чтобы почувствовать его вкус.

Ири слабо сопротивлялся, не давая его языку касаться его ТАМ, но Грандин, снисходительно смеясь, ласково перехватил его пальцы, сплетая их со своими; обнял, удерживая одной рукой, и через волшебное мгновение показал, что существует не только запретно-восхитительное — ТАМ, но ещё, и абсолютно, непристойно-божественное — ТУДА. Ири не видел, каким образом Грандин оказался обнажённым; когда, он успел снять с себя одежду. Это было неважно. Всё вокруг потеряло смысл, превратившись в бешеную пульсацию крови внизу живота, сумасшедший стук сердца, и хриплое, сбивчивое дыхание, — полное стонов наслаждения.

Руки Ири, гуляли по плечам и спине Грандина совершенно бездумно, абсолютно правильно. Губы отвечали на эти сумасшедшие поцелуи, и умоляли, когда Грандин внезапно начинал вытворять что-то восхитительное, но абсолютно немыслимое. Ири слабо протестовал, издавая что-то вроде полузадушенного писка, не в силах вырваться. А если бы и попытался вырваться, — то это было бы невозможно, потому что Грандин был сильнее, и сейчас — он явно не собирался отпускать его. Глаза Мистраля, одурманенные страстью, пылали, словно чёрные звёзды. В них не было смысла — только бесконечная, потоком изливающаяся нежность и страсть.

Рушились ледяные стены, — таяли, растворяясь в робких, неумелых прикосновениях; неловких поцелуях, которые заводили Грандина гораздо больше, чем самые искушенные ласки, заставляя кровь потоком ударять в голову и в другие, жаждущие части тела. Ему хотелось взять Ири немедленно. Войти в эту узкую, тугую плоть, и заполнить её собой; подчинить, и заняться бешеным сексом, но он сдерживал себя изо всех сил, хотя уже почти готов был потерять сознание от одного прикосновения, точно так же, как и Ири, — уже задыхающийся от невыносимого желания.

Ири облизывал его пальцы, и Грандин мог бы начать сейчас, но боясь, что этого недостаточно, потянулся чертыхаясь к столику, отыскал смазку и приник, наконец, к долгожданному телу.

Они не разговаривали почти, но сейчас, осторожно идя на штурм этой неизведанной крепости, Грандин молил всех богов, чтобы Ири не испугался, и не передумал. Посмотрев в лицо своего возлюбленного, — удивительно прекрасное в своей страсти, и в то же время, лишенное любого осмысленного выражения кроме желания продолжать, — Грандин усмехнулся, и снова обхватил губами его напряжённую, мечтающую взорваться плоть.

Ягодицы Ири напряглись, когда палец Грандина осторожно прошёлся около узкой дырочки, а потом...

Грандину пришлось отвлечься и положить ладонь на его живот, возвращая на место, потому что Ири выгнулся дугой, непроизвольно сжимая ягодицы, и не давая продолжить проникновение. Но Грандин не собирался отступать, так же, как и отпускать его.

Он притянул Ири к себе, устраивая поудобнее, и осторожно ввёл палец дальше; поморщился, ощутив, как сжимаются мышцы, и легонько шлёпнул его по ягодице.

— Ири, расслабься.

— ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ?!!

— Всё хорошо, Ири, расслабься... Я сейчас введу его целиком...

— НЕТ!! — в голосе откровенный страх. — НЕ НАДО!!

— Ири, не упрямься. Не будь трусишкой, — он приник к юноше, целуя, и лукаво шепнул: — Ты можешь вытолкнуть его, если захочешь, — Ири неуверенно попытался, и палец сразу же вошёл до самого конца. Грандин тихо рассмеялся.

— Ири, я тебя обожаю! Доверчивый мальчик, — поддразнил он.

Ири забился возмущённо, хотел что-то ответить, но в это мгновение, Грандин, наконец, нашёл то, что искал, и отвечать Ири был уже не в состоянии, — целиком растворившись в новых ощущениях.

— Скоро, это станет очень и очень приятным, — не в силах удержаться от самодовольства шепнул Грандин.

Через несколько мгновений Ири уже извивался под ним, бессознательно двигаясь навстречу, Грандин осторожно подключил второй палец, и Ири вскрикнул, одновременно от неприятных ощущений и острого удовольствия.

Грандин, не прекращая растягивать и ласкать его левой рукой, другой гладил податливое, упругое тело, ласкал напряжённую плоть, целовал раскрытые губы, доводя до состояния окончательной и полной невменяемости.

— Пожалуйста... Ооо.. пожалуйста... Гранди... Гра... ди... Ран... Рааан!

— Да, Ири, да... Всё что ты хочешь, мой сладкий. Попроси меня, — Грандин задыхался от переполнявшей его нежности. Ири впервые назвал его по имени, назвал так, как могли называть его только самые близкие друзья. — Ты хочешь меня?

— Да! Да, хочу!.. Пожалуйста... Я не могу терпеть... Сделай со мной что-нибудь...

— И что мне с тобой сделать, радость моя? — даже на краю безумства, окончательно потеряв голову от страсти, Грандин не мог не удержаться от ехидства.

— Не знаю, что-нибудь... Всё что угодно... О нет, только не останавливайся! О да... да, ещё... Ран, я сейчас умру! Я не могу больше...

— Подожди, мой сладкий. Для "больше не могу" сейчас ещё слишком рано. А вот сейчас... Сейчас...

Он медленно вытащил пальцы и начал вводить свой истекающий от желания член, в узкую, но уже немного растянутую дырочку.

Ири вскрикнул. Напрягся.

— Терпи, мой сладкий. Терпи. Первый раз не самый приятный. Нет, нет Ири, только не зажимайся. Расслабь мышцы. Выталкивай меня. Но не сжимай.

Он, ласково уговаривая, медленно проталкивался вперёд; осторожно, боясь сделать больно, хотя, судя по побледневшему лицу Ири, это было неизбежно.

"Только бы не поранить", — подумал Грандин с отчаянием. Внутри Ири было слишком туго, и в то же время так восхитительно, что ему хотелось толкнуться вперёд и...

— Дыши глубоко. Ртом. Вот так...

Грандин ласково поглаживал его живот, не забывая поддерживать эрекцию.

— Ещё немного, Ири. Маленький мой. Потерпи... ...Ири...— он почти простонал его имя, и Ири всхлипнул в ответ; и оба замерли тяжело дыша, осознав, что Грандин проник в него целиком. Ири зажмурился, и Грандин, приникнув к нему, поцелуем стёр выкатившуюся из уголка глаза слезинку. Подул ему на лицо, и трепетно приник к сжатым губам, не двигаясь, давая Ири привыкнуть к ощущениям внутри своего тела. Затем, осторожно принялся целовать его лицо, шею; ласкать напряжённые мышцы, заставляя их вновь расслабиться и отозваться.

До тех пор, пока Ири не задвигался под ним, начав нетерпеливо ерзать и снова отвечать. Грандин подарил ему глубокий, полный скрытого облегчения поцелуй, и совершил первое медленное движение, осторожно приподнимаясь наверх и мучительно уходя вниз, чтобы прикоснуться к заветной чувствительной точке, которую до этого отыскали его пальцы. Ири всхлипнул, заставляя тело Грандина отозваться испуганной дрожью, а пальцы — отчаянно заскользить вдоль тела, выискивая самые беспроигрышные, самые чувствительные зоны.

— Больно, маленький? — шепнул он почти со страхом. Ещё никогда в жизни, он не волновался так из-за чьего-то первого раза. Но Ири только отрицательно мотнул головой; снова всхлипнул — когда Грандин, не в силах удержаться, двинулся — и протяжно застонал.

— Нет, это... это... Это... — его голос прервался для нового стона.

— Да, мой сладкий, — от переизбытка чувств, Грандину хотелось зацеловать его до смерти — что он и делал.

— Восхитительно... — выдохнул Ири ему в рот, и обхватив за плечи, двинулся ему навстречу. — Не останавливайся, Ран. Только не останавливайся.

— Да кто же во время такого, сможет остановиться? — простонал Грандин счастливо, с радостью понимая, что Ири сам нашёл для них нужный ритм. — Радость моя, ты меня с ума сведёшь. О боже... Ири... Ири... ох, что же ты делаешь со мной? — Подчиняясь требованиям бьющегося под собой тела, он постепенно наращивал темп, двигаясь резче и быстрее. Ещё быстрее... Их языки сплелись в сумасшедшем танце, пальцы одной руки — сцепились в мёртвой хватке непрекращающейся борьбы. Грандин удерживал руку Ири над головой, зажав его ладонь в своей, не давая опустить её вниз. Другой рукой Ири вцепился в его плечи, царапая и оставляя следы на спине, но это доставляло ещё больше удовольствия. Рука Мистраля скользила по телу Ири в непрекращающейся, уже судорожной, ласке. Он был близок к пику, но всё ещё сдерживал себя, не давая сорваться, ожидая своего возлюбленного Ири.

— Ран..ааа... я сейчас умру.. я умру... аааа...

— Ирии... — Ран отчаянно стиснул его изливающуюся плоть в своих пальцах, они кончили одновременно, и одновременно провалились в бездну, прильнув друг к другу; мокрые и абсолютно обессиленные, опустошённые, и в то же время, удивительно наполненные этим новым, ярким чувством. Лежали, не в силах даже думать, постепенно приходя в себя. Грандин первый поднял голову, благодарно целуя Ири в заплаканное, счастливое лицо; лаская его волосы, глаза, нос, щёки, вспухшие губы.

— Ран, я умер? — тихо прошептал Ири.

Грандин счастливо засмеялся.

— Глупый... От этого ещё никто не умирал.

— Но мне кажется, что я в раю, — Ири открыл глаза и встретился с сияющим взглядом Грандина. — Или я сплю...— задумчиво проговорил он, запуская пальцы в длинные чёрные волосы, позавидовать которым, могла бы любая женщина. Сейчас эти волосы падали ему на лицо и на грудь, а фантастические глаза — обещали дать ответы на все вопросы.

"Как же он красив", - подумалось Ири.

Он, не удержавшись, коснулся пальцами полураскрытых губ и совершенного лица, в котором сейчас не было ни капельки надменности или холода. Ледяной принц по-прежнему оставался полным тысяч граней айсберга, — но не для него. Не для Ири.

Для Ири, в этом сдержанном, высокомерном лице, сейчас сиял огонь страсти и нежности. Тёплой, ласковой, смеющейся, снисходительной. Ири моргнул недоумённо, когда Грандин, ухмыляясь, поймал его пальцы губами, и как-то по особенному, втянул их в рот, отчего Ири почувствовал, что его вновь начинает опалять жарким внутренним пламенем, которое, казалось, минуту назад угасло без остатка.

— Это ведь не может быть на самом деле, — прошептал Ири растерянно. Вместо ответа, Грандин наклонился и укусил его за плечо.

— Ай-яй! Больно! — Ири возмущённо и обиженно стукнул его по груди.

Грандин самодовольно усмехнулся.

— Значит, это не сон. И это...— он всё ещё находился внутри Ири, и теперь пошевелился, напоминая ему о произошедшем. — Тоже не сон.

Ири смутился, и покраснел столь отчаянно, что Грандин уже не смог сдержать смеха. Он принялся неистово нацеловывать смущённое, пылающее лицо.

— Ран... я... разве это правильно?

— Даже не думай, — сурово предупредил Грандин, — не вздумай сказать, что ты жалеешь об этом. Я тебя никуда не отпущу.

— Но ...

— Ири, всё хорошо!

Грандин снова поцеловал его, не давая ничего сказать, а потом, осторожно отсоединившись, лег рядом, притянув Ири к себе, гладя его и перебирая пальцами пушистые волосы.

— Это всё так странно, — прошептал Ири, но голос его звучал умиротворённо и как-то удивительно счастливо, — но...

— Но?!.. — Грандин напрягся.

— Прекрасно.

Грандин наградил золотистую макушку лёгким подзатыльником и шепнул:

— Ири, рядом с тобой, я как на бочке пороха. Не знаю, что ты скажешь в следующую секунду. И безумно боюсь, что ты скажешь, что не желаешь меня знать.

— Но мы, ещё сегодня... мы ведь с тобой...

— Да уж, — не без сарказма отозвался Грандин, — кто бы мог подумать.

Ири что-то пробормотал, словно соглашаясь, и зевнул, поудобнее устраиваясь на его плече.

— Спи, мой сладкий.

— Я не сладкий.

— Очень сладкий, я ведь тебя попробовал... везде.

Грандин, победно усмехаясь, любовно провел пальцем по запылавшему алым ушку.

— И не твой...— возмущённо буркнул Ири.

— Мой, — с какой-то хищной интонацией протянул Грандин. — И поверь мне, это — не обсуждается.

— Но...

— Ты мой, Ири Ар. Только мой. И я не отдам тебя никому.

Ири спал на груди Грандина, закинув ногу на его бедро. Такой прекрасный, сильный, и в то же время, такой мягкий, маленький и беззащитный. Грандину безумно хотелось разбудить его и снова заняться любовью. Желание, вернулось почти сразу же после того, как они разомкнули объятия, но сейчас, Ири был слишком слаб, для того чтобы утомлять его ещё сильнее, и после перенесённой болезни было безумием делать то, что они делали, но первый раз Грандин не смог удержаться.

Сейчас, он и сам не знал, почему так произошло. Он считал, что терпеть не может это сияющее, синеглазое создание, но вот оказалось — всё наоборот. И всё это время, он, Грандин Мистраль, был просто одержим Ири Аром, не желая самому себе в этом признаваться.

И теперь, обнимая хрупкое и такое близкое тело, он размышлял о том, что ждёт их на этом пути. Сможет ли он, любить Ири, — и остаться тем, кто он есть. Добиться всех тех значимых целей, которые наметил для себя.

Не отступиться от них, и в то же время — позволить себе любить...

"Любовь моя, тебе будет тяжело со мной, — с грустью подумал Грандин, в который раз целуя золотистые завитки волос на его виске, и с нежностью рассматривая безмятежное лицо. — Но для тебя больше не будет существовать моих стен... Только не для тебя. Потому что я...люблю тебя, Ири Ар... даже если ты никогда не услышишь этих слов...".

Ири открыл глаза и неуверенно улыбнулся, заставляя сердце Грандина дрогнуть и забиться чаще.

— Как ты? — нежно спросил Грандин, касаясь его податливых губ и ласково поглаживая по лицу.

— Не знаю, — Ири доверчиво прижался щекой к его ладони, и потёрся об неё, — но мне кажется, мне ещё никогда не было так хорошо. И я, не против повторить это ещё раз, — мурлыкнул он, и первым прильнул к губам Грандина, одновременно отправив руку путешествовать по его животу.

— Ты маленький бесёнок, — Грандин рассмеялся, — учитывая, что это был твой первый опыт...

— Это не было моим первым разом, — Ири стремительно покраснел под всезнающим, снисходительным взглядом.

— Лгунишка, — поцелуй в губы, за ним ещё один, и ещё; и примеривающийся, оценивающий взгляд, смешанный с задумчиво-выразительным:

— Может, стоит тебя наказать?

Ири вызывающе усмехнулся.

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Грандин уже начинал злиться на себя, потому что по плану у него был завтрак и поездка в академию. Теперь же, вместо завтрака, — у него был Ири, и, судя по своей собственной, слишком сильной и бурной реакции, возможно вместо обеда, — у него тоже будет Ири; и он был не против, чтобы Ири был у него и вместо ужина.

Вчера, когда Ири уснул, он осторожно вытер его и себя, и ещё ( о боги, что о нём подумают слуги?!), самостоятельно заменил простыни, временно переложив спящее мёртвым сном чудо на диван.

Ири, похоже, оказался неплохим учеником. По крайней мере, он делал успехи. Или просто не желал уступать Грандину ни в чём. Как обычно. Всё-таки, их любовь, скорее всего, будет ещё и соперничеством, — с нежностью думал Грандин; а дальше, мысли вылетели из головы, потому что светловолосая бестия — старательно воспроизводя его вчерашние движения — уверенно отправилась в путешествие вдоль тела, спускаясь всё ниже и ниже.

Грандин с нескрываемой, насмешливо-восхищённой ухмылочкой, следил за его поползновениями, гадая — хватит Ири храбрости, или нет. Ири Ар оказался не робкого десятка... Увидев то, что сейчас недвусмысленно вздымаясь вверх, просило его о ласке, — он на мгновение оторопел, и на лице его отразилось донельзя забавное выражение, смешанное с испугом. Видимо, он мучительно пытался представить — как ТАКОЕ могло войти ТУДА — и представить этого не мог. Однако, пасовать, под ироничным взглядом Грандина, он не собирался, и обхватив его член рукой, коснулся кончиком языка моментально набухшей головки, прошёлся по всей длине, и неумело, но впрочем, довольно храбро, принялся ласкать его, становясь всё настойчивее, и надо признать... изобретательнее... Особенно, когда он подключил вторую руку...

Грандин, откинув голову назад, застонал, прикрывая глаза и зарываясь пальцами в золотистые волосы. Пусть Ири ещё неопытный и неумелый, но боги, как же хорошо рядом с ним! От каждого движения не просто тёплое удовольствие, а настоящая волна наслаждения.

Поймав довольный, победный взгляд нахальных синих глаз, Грандин улыбнулся. Кажется, солнечный мальчик желал помериться силами.

Ири успел только охнуть. Грандин, без труда освободившись от его плена, поднял его за талию, и зачем-то перевернул, разворачивая. Рассудок на мгновение заметался в панике, — не понимая зачем. А потом... Потом Грандин оказался под ним, укладывая его на свой живот, раздвигая его ноги и подтаскивая его наверх... Когда чужой язык уверенно и настойчиво прошёлся между ягодиц, а ладонь принялась ласкать яички и напряжённую эрекцию, — это было потрясающе, и одновременно, — Ири готов был умереть от стыда и собственного смущения. Он рванул в бегство, но сильные руки обхватили его за талию, прижимая вниз, а чужая плоть недвусмысленно ткнулась в лицо.

— Ты, кажется, хотел поиграть? — спросили горячим шёпотом у него за спиной; поворачивать голову, чтобы увидеть глаза обладателя этого насмешливого шёпота, было выше его сил. Ири решил не сдаваться и достойно ответить на вызов, но уже через минуту беспомощно распластался по телу Гардина, бессвязно умоляя и выкрикивая его имя; слабо шевеля пальцами; почти ничего не делая, а только вскрикивая и извиваясь под невыносимыми ласками.

Грандин осторожно потрогал желанное отверстие, и ощутив болезненное напряжение, успокаивающе погладил извивающиеся перед ним ягодицы.

— Не бойся, мой сладкий. Сегодня ты пока будешь отдыхать. Я не хочу сделать тебе больно. Но... кто с мечом к нам придёт, тот от меча и погибнет!

Он подтянул Ири повыше, удобно устроив его для своих изощрённых нападений, нежно поцеловал перед боем, и ринулся в атаку.

Ири, почти плача, отчаянно молил о пощаде. Вырваться, из двух сильных рук удерживающих его за бёдра, было невозможно. Но терпеть эти пытки, было ещё хуже. Грандин — забыв, кажется о своём удовольствии — раз за разом доводил его до экстаза, а потом безжалостно бросал в нескольких мгновениях от рая, переключаясь на другие, менее интимные части тела, поглаживая, лаская языком и губами. Ири безостановочно выкрикивал его имя, обещал всё подряд, даже не вникая в суть своих клятв и обещаний, — только бы Ран уже дал ему долгожданное облегчение. Но Грандин был неумолим, а точнее, — ему было скучно, и хотелось развлечься.

Абсолютно беспомощный, умоляющий Ири — это было нечто невообразимое; ещё двое суток назад, он и мечтать о таком не смел.

"Люблю, - в который раз подумал Грандин самодовольно, — не значит всё прощаю".

И сейчас, отыгрываясь на Ири за всё произошедшее в прошлом, он находился на грани не менее восхитительного блаженства. И называлось оно — сладкая месть. Судя по запредельному состоянию Ири, месть действительно была сладкой, — невыносимо сладкой.

— Ири, ты будешь моим компаньоном?

— Я не знаю... оох, я должен... аах... яааа... это неожиданно...

— Неожиданнее чем то, чем мы сейчас занимаемся? — невинным голосом.

— Даа... нет, оооо... да..да, нет..

— Ири, у тебя трудности с речью?

— Ааах... оооо...

— Это мычание в знак согласия?

— Дааа...

— И ты будешь жить со мной, в моём доме?

— Дааа... нет.. Нет!!!

— Что значит идиотское "нет"? — раздражённое возмущение, и тут же мстительный удар языком — в качестве наказания.

— Не надо... Не ...

— Ах, не надо... Хорошо. Не буду. Как скажешь, радость моя. Раз тебе не надо, то...

— Нееет надо, надо!... Пожалуйста!.. О, Раан... Только не останавливайся... Всё что хочешь, только не останавливайся... Я согласен...

— Ири, скажи, что ты мой.

— Я твой, твой... Ран, ты гад, бесчестный...ооо... ты не можешь пользо... Ааааааа, ооооо... Да, да! Да!!..

— Что-то хотел сказать, мой сладкий?

— Ты издеваешься!! Ты чёртов уб...ууу.. ааа.. ты...

— У меня есть имя, Ири. Скажи его очень громко.

— Рааан!

— Ещё раз.

— Рааан!

— Да, радость моя. Я, твой Ран. А теперь, повтори это погромче.

— Ран!

— Это проблема со слухом или с головой?! Ири, скажи правильно. Или я не сделаю вот так...

— Ааааах... Ран... Мой, Ран... Мой Ран... Мооой Рааан... — Ири уже не говорил, а шептал, раз за разом повторяя одно и тоже, с какой-то полубезумной страстью и радостью. И обхватив напряжённый член Рана губами, приник к нему, словно пытаясь прошептать это туда.

— Только твой, Ири, — простонал Грандин хрипло. — Только твой... навсегда...

И сделав неуловимое движение, вобрал Ири в себя. И вновь, как и в первый раз, они одновременно взлетели на вершину, и сорвались вниз, — окунаясь в сияющее безумие, глотая вкус друг друга, и понимая, — что это не может, не может быть реальностью...

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Ири задавал себе лишь один вопрос: что происходит с ним?

Ответа на него не было. Грандин... нет, теперь уже Ран, был рядом. Заботился о нём. Носил его на руках — в прямом смысле...

Ещё два дня назад, при виде приближающегося Мистраля, Ири закатывал глаза и готовился к драке. Они сталкивались постоянно. Не было дня, чтобы между ними не вспыхнула ссора. Правда, они никогда не дрались по настоящему. Всё проходило на вербальном уровне обоюдной язвительности и издёвок; и редких поединков, в которых они были равны.

Класс не вмешивался. Так как занять сторону Грандина, — значило поставить себя против Ири. Ири слишком любили, для того чтобы можно было отказаться от его компании, а занять его сторону, — было равносильно тому, чтобы бросить вызов Грандину.

Грандина слишком боялись, для того чтобы выступить против него. К тому же, Грандин обладал необыкновенной харизмой, заставляя людей преклоняться перед собой, и отказаться, от этого восхищённого поклонения, было практически невозможно.

И вот теперь, они внезапно оказались близки, и преодолеть притяжение этой близости оказалось немыслимо. Ири не знал, почему его тело так реагирует на Грандина. Почему, его ноги слабеют, а голова идёт кругом — от одного только взгляда этих зовущих, чёрных глаз. Его холодность, его равнодушная жестокость, — и эта невероятная, непонятно откуда взявшаяся нежность. Ири таял в его пальцах как воск, и сдавался почти без боя, потому что бороться против Рана, казалось ему безумием, чем-то, что было сродни греху. Как можно, посметь возразить ему, отказаться выполнять его прихоти и его приказы? Ири и сам не понимал, почему так упрямится и не падает к этим великолепным ногам; почему заставляет Рана сердиться и демонстрировать свою власть, — вместо того, чтобы покорно сдаться.

Да что же происходит? Что с ним происходит? Как это могло с ним произойти?

Ири Ар схватился руками за голову. Сейчас, Мистраля не было рядом. После секса они приняли душ, потом обедали вместе. Ран, так и не разрешил вылезать ему из кровати, а для того чтобы Ири подчинился и не вздумал шляться по дому, — запер шкаф с одеждой на ключ, оставив ему только ночную рубашку. А от выразительного, многообещающего взгляда — которым наградил его Грандин перед уходом, сообщив, что если Ири будет умницей, он об этом не пожалеет — у Ири, моментально, сладко заныло внизу живота.

Ири злился на него и на себя. Даже больше на себя, — из-за того, что попал в такую идиотскую, дурацкую ситуацию.

Ему стоило объясниться с Грандином, но как ему объясняться, — если от вида надменного Мистраля, у Ири Ара сносит голову, и возвращается она не скоро, — и лишь при условии, что того нет поблизости. За прошедшие сутки, они не сказали друг другу ничего дельного, кроме каких-то непонятных фраз и идиотских нежностей. Да они же, два дня назад, мечтали придушить друг друга! Неужели, это спасение, так на них подействовало? А если Грандин лжёт ему?.. — от этих мыслей, Ири стало не по себе.

Если он играет с ним, и всё это для того что бы унизить и...

Нет. Не может быть. Грандин не способен на это...

"Способен, — отозвался упрямый внутренний голос. — Уж кто-кто, а Грандин — очень даже способен. Человеческих чувств для него не существует. Ведь ты сам знаешь, сколько разбитых сердец числиться за ледяным принцем. Теперь к ним присоединится и твоё, солнечный мальчик. Если только ты позволишь себе проиграть. Сдашься ему, — окончательно и бесповоротно. Что происходит в академии? Ты даже не поинтересовался, что с твоими друзьями. Эльресто, Камю, Дин — они сходят с ума от беспокойства, пока ты тут развлекаешься в плену у ледяного принца. А как ты думаешь, сможешь ли ты, общаться со своими друзьями и быть вместе с Грандином? Это смешно, Ири. Рану нужна власть над тобой. Он мечтает тебя раздавить, а для того чтобы раздавить, — ему важно заполучить тебя целиком и полностью, чтобы ты, сам, стал его покорным рабом. И он уже почти заполучил тебя. Даже секс между вами — это просто попытка оставить на тебе свой след. Он пометил тебя, как свою собственность, а ты радовался и замирал от счастья, когда он ставил на тебе свои отвратительные метки, и заставлял признаваться в том, что ты принадлежишь ему. Разве ты позволишь себе докатиться до этого, Ири Ар?"

От этих мыслей, Ири хотелось биться головой об стену.

"Нет... Это неправда. Ран...— что Ран?... любит тебя? А тебе самому не смешно от этих слов?"

Ири поднялся с кровати и подошёл к окну. Теперь, происходящее воспринималось в другом свете, и рядом не было Рана, чтобы разрушить все сомнения и убедить в том, что все будет хорошо.

"Похоже на сон... — подумал Ири с горечью. — Это и есть сон. Прекрасный сон. Сможем ли мы остаться в этом сне, или он будет безжалостно разрушен?"

Ири снова сел на кровать. Его злило, то, что Ран лишил его одежды. Его злило то, что он так по хозяйски вёл себя. Словно, переспав с Ири, он сделал его своей собственностью. Понимает ли Грандин, что у него тоже есть свои чувства, и что Ири не ребёнок — чтобы Грандин имел право распоряжаться им и решать за него.

В конце концов, это моя жизнь.

Как же нам будет тяжело понять друг друга... И принять. Почти невозможно...

Сейчас, в здравом свете логических рассуждений, это было почти немыслимо.

Что же произошло между нами?

Ири со вздохом натянул на себя просторный, строгий халат Грандина, и решил спуститься в библиотеку. Как бы то ни было, он не собирается подчиняться Рану, и тому лучше это понять.

Слуги, при его появлении кланялись, и спрашивали, что желает молодой господин Ар. Ири пытался увидеть насмешку или тень непочтительности, но видел лишь только привычное, неподдельное восхищение и теплоту. Люди всегда так смотрели на него. Ири не понимал, почему его любят. Впрочем, он тоже любил людей. Ири тепло улыбнулся и попросил сделать себе чай.

Когда он сидел и просматривал книги, вошла служанка с подносом. Симпатичная, светловолосая девушка лет двадцати. Раньше, Ири непременно обратил бы на это внимание, но сейчас, он был слишком поглощён собственным смятением чувств.

— Молодой хозяин желает пить чай здесь, или подать в столовой?

— Здесь, — отозвался Ири, рассеянно перелистывая первую попавшуюся книгу, а затем нахмурился, когда до него дошел смысл фразы. — Почему ты называешь меня хозяином? Я остановился здесь всего на несколько дней.

Глаза девушки удивленно расширились.

— Но как же, — растерянно сказала она, — хозяин Мистраль сообщил нам, что теперь вы будете жить вместе с ним. Разве он не ваш...— она покраснела и присела поклонившись. — Он сказал нам, что вы его возлюбленный, — пролепетала она, краснея сильнее. Ири выронил книгу, и теперь беспомощно смотрел на служанку, состязаясь с ней цветом малиновости.

Девушка выпрямилась, и, бросив на него взгляд, от которого захотелось скрыться под землей, произнесла с горячностью, которая заставила Ири буквально рухнуть обратно в кресло:

— Мы все очень рады за вас. Хозяин Мистраль такой красивый, но он такой мрачный... А вы так сияете. Он так и сказал про вас: что вы — как солнечный свет для этого дома, хозяин Ири.

— Я не хозяин, — пролепетал Ири, и ощутил, что впадает в бешенство от мысли, как легко и беззастенчиво Мистраль всё решил за него. — Я не собираюсь здесь оставаться. И мы... и... он не мой возлюбленный, — добавил юноша решительно, и смутился, потому что служанка моментально погрустнела, и расстроилась.

— Значит, это всё неправда. Такая жалость. А мы все уже обрадовались... Мне кажется, хозяин Грандин хотел бы, чтобы всё было так, как он в это верит, — она вздохнула, и, поставив поднос, закончила задумчиво: — Из-за этого, он совершенно не разбирается в чужих чувствах.

— Как вас зовут? — спросил Ири, желая загладить неловкость.

— Карин.

— Вы очень любите своего хозяина, Карин. Это сразу видно, — сказал он ласково. А затем внезапно его осенило: — Карин, а вы не знаете, где содержатся запасные ключи от шкафа господина Мистраля? Я хотел бы прогуляться, но моя одежда в совершенном беспорядке. Он предложил мне воспользоваться своим гардеробом, но кажется, шкаф запер, — Ири обаятельно улыбнулся и беспомощно развёл руками. Если бы он пожелал поставить это самоцелью, — он бы воздействовал на людей не хуже, чем Грандин Мистраль. Сказать, что Карин растаяла, было почти ничего не сказать, — девушка, забыв черноволосого красавца хозяина, была готова услужить ему буквально во всём.

— Конечно, я сейчас узнаю, — она выбежала из библиотеки, и через минуту вернулась. — Хозя... господин Ири Ар, Вас желает видеть господин Андреас Реам. Прикажете впустить его?

— Конечно. Пусть войдёт.

Ири растерялся, и принялся лихорадочно обдумывать, зачем он понадобился Реаму. Но затем обрадовался, решив, что с помощью Андреаса сможет узнать последние новости.

Андре вошёл в библиотеку и Ири поднялся ему навстречу.

Несколько мгновений, Андреас только холодно смотрел; на его лице застыло донельзя желчное выражение. Длинный, подбитый мехом плащ, лежал на плечах, скрывая нескладную худую фигуру. Он не потрудился снять его, а это значило, что он не собирался здесь оставаться. Андреас смотрел на Ири пристально, и в то же время — злобно.

Ири залился краской, видя, с каким выражением эти глаза рассматривают надетый на него домашний халат; расширяются, когда взгляд падает на его разукрашенную засосами шею. Ири, почти машинально, запахнул воротник, умирая от неловкости под этой циничной, понимающей усмешкой.

— Значит, это правда... — сказал Андреас безо всякого предупреждения. — Я думал, что Грандин шутит. Но похоже, эта шутка оказалась донельзя правдоподобной, — он внезапно расхохотался, и его пронзительный, неприятный смех, заставил Ири похолодеть.

— О чём вы, бран? — холодно осведомился Ири, стараясь держаться с подчёркнутым достоинством.

Андре смерил его презрительным взглядом, за которым полыхала ненависть, — которую он даже не потрудился скрывать. Ири ощутил, что ему внезапно не стало хватать воздуха.

— Грандин Мистраль прибыл в академию, и теперь, всем рассказывает о том, как устав воевать со своим соперником, придумал лучший способ победить его. И соблазнил, одного — безумно раздражавшего его — Ири Ара.

Слова прозвучали как гром среди ясного неба.

Ири ожидал чего угодно, но чтобы вот так — в лоб... чтобы это сказал Реам, его одноклассник... Он ощутил, что голова пошла кругом, а самого его резко затошнило.

— Что такое? — насмешливо и зло поинтересовался Реам. — Вы побледнели, прекрасный бран? Тогда падайте в обморок: — сейчас все обсуждают, правда ли то, что отныне вы будете жить в его поместье, и делают ставки на то, через сколько дней он вас вышвырнет. Солнечный мальчик — стал его личной, персональной шлюшкой! Это самая удачная его шутка! Авторитет ледяного принца поднялся на недосягаемую высоту, — Реам почти выплюнул эти слова, а затем, подлетев к Ири, схватил его за грудки и встряхнул.

— Кому ты поверил, Ар? Для него это всё игра. Он просто играет нами! — заорал Реам как безумный. — Для тебя это будет самым худшим унижением! Но для меня... Я... Я люблю его! — рявкнул он. — Но ему плевать на мои чувства. Зато, ради прихоти, он переспал с тобой. Но тебе не придётся наслаждаться. Он разнёс это по всему корпусу. Он объявил тебя своим возлюбленным, и официально сообщил о том, что выбирает тебя своим новым компаньоном. Сам Ири Ар, — заорал Реам, — теперь упал к его ногам!! Да зачем ему было драться с тобой?! Ты не достоин его внимания! Он смял тебя как скорлупку... А ты... ты...— казалось, он сейчас ударит, но не ударил, а просто разжал руки, и отошёл на шаг назад. — Я думал, что ты единственный, кто не способен преклоняться перед ним. Я ненавидел тебя, — за то, что ты не признавал его; за то, что ты всегда выступал против; за то, что посмел возражать; за то, что ты единственный не сдавался ему... Но сейчас я вижу, — ты так же жалок, как и все мы. И сейчас, я ненавижу тебя ещё больше, — за то, что ты позволил ему трахнуть себя. Лучше бы он тебя убил. Да будь ты проклят, ничтожество, дрянь... Твоя цена... бутылка шампанского! — он размахнулся и ударил Ири по лицу... и в первый раз в своей жизни, Ири Ар не ответил на удар.

Реам уже давно ушёл, а Ири всё ещё стоял застыв, глядя перед собой. Потом, он медленно опустился на пол, закрывая лицо руками; на мгновение прикрыл глаза... Нет, он не плакал и даже не дрожал, — от ярости или гнева. Просто на душе, стало как-то до обидного пусто, и всё разом сделалось безразличным.

Когда сияющая Карин влетела в библиотеку, чтобы сообщить что нашла ключ, она застала жуткую картину: Ири Ар сидел на полу, голова его была опущена вниз, и он казался неживым, сломанным, словно кукла. Подняв на девушку ничего не выражающие глаза, он улыбнулся — пустой, механической улыбкой.

— Ты нашла ключ. Спасибо, Карин. Ты мне помогла.

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Он уехал в академию. У него не было мыслей по поводу происходящего и предстоящего. Он не испытывал ни стыда или унижения, ни гнева, ни досады, — он не испытывал ничего. Ему стало безразлично. Он совершенно равнодушно встретил своих друзей, и совершенно безразлично заверил, что ему плевать на Грандина Мистраля и на все его мысли по поводу их отношений. Сказал, как отрезал, и как-то сразу, вроде, всё изменилось и оказалось по-другому.

— Ты знаешь, я никогда не видел Мистраля таким, — тараторил Эльресто, — он никогда не общался со мной, а тут — сам подошёл и сообщил, что с тобой всё хорошо, и ты великолепно себя чувствуешь. Правда, в своей обычной манере. И за что он меня так ненавидит? А ты знаешь, какие тут кипели страсти? Он спас тебе жизнь. Серьёзно, — за тобой с моста прыгал... А потом, объявил что ты его компаньон, и знаешь, тут такое ещё говорят про вас, что даже не верится... Но понимаешь, это сказал Мистраль, и... Это ведь не может быть правдой, Ири? Даже если между вами что-то было, ты же ведь не станешь встречаться с ним? Ты не станешь его компаньоном? Ведь это не правда? — Ал смотрел на него какими-то побитыми, умоляющими глазами, и от этого, Ири стало донельзя тошно.

— Эльресто, хоть ты избавь меня от домыслов. Грандин Мистраль не имеет для меня никакого значения. А теперь закрой эту тему. Мне плевать, кто станет моим компаньоном, но одно я могу пообещать точно — этим человеком никогда не будет Грандин Мистраль.

— Но тогда... — кажется, Эльресто Ал был обрадован. Он даже не скрывал своего облегчения, а потом, набравшись смелости, взял его за руку: — Ири, если у тебя нет товарища...ну, я понимаю, что ты Сияющий... Ну да...

— Эльресто, ты мой друг. И никто не займёт твоё место, — уверенно сказал Ири.

— Но ведь ты не признаёшь меня официально...— вздохнул Эльресто.

— Тебе так нужно, чтобы это было официально? — Ири безразлично пожал плечами. — Хорошо. Я сделаю это завтра. Но я не уверен, что это поможет тебе перейти в класс Сияющих. Всё-таки здесь строгие прави...

— Да к чёрту Сияющих, Ири! — Эльресто обхватил его за талию, и, приподняв в воздух, закружил. — Не нужно мне твоё заявление дурак, — сказал он, взъерошивая светлые волосы. — Но всё равно, спасибо. Знаешь, когда я узнал — про вас, с Грандином — я так испугался. Я думал, что потерял тебя.

Ири слушал его в пол уха. Ему это было абсолютно безразлично. Всё, что касалось отношений с Грандином, — умерло в один миг. Он и сам знал, что так будет, — ещё в ту секунду, когда терял голову от первого его поцелуя. Что это просто шутка, розыгрыш, желание раздавить...

Наверное, если бы Ири Ар чувствовал себя прежним Ири, то именно это бы и случилось, а сейчас, ему было всё равно, и это равнодушие стало для него лучшей защитой.

Но эта защита не могла спасти его от одного...

Грандин Мистраль одержал победу над сияющим мальчиком. Ири Ар словно погас.

Он бесцельно брёл по коридору, сам не зная, куда идёт. Он даже не знал, как пережил этот день. Ири прибыл в академию к последнему уроку, и был очень рад, что к этому моменту Грандин Мистраль покинул класс и отбыл в город. Они разминулись, и это было к лучшему. Ири не хотел сейчас видеться с ним. Сейчас он был не готов.

Начинало темнеть. Ири стоял, прислонившись лбом к окну в своей комнате, и не замечал ничего. Точно так же, как весь вечер не замечал перешёптываний одноклассников за спиной.

Наверное, нужно лечь спать, или сесть за учёбу... Он итак много пропустил за эти дни. Нет, немного... Были же каникулы. А потом...

Окна его комнаты, выходили на парк и ворота академии. А так же на дорогу. И поэтому, он без труда заметил летящего галопом всадника. Плащ развевался за спиной, из-под копыт вылетала снежная пыль. Была зима, и сквозь голые, лишённые крон ветви, было хорошо видно всё, что происходит впереди. Всадник стремительно подлетел к воротам, резко осадил, спешился, и, небрежно бросив поводья кому-то из привратников, таким же стремительным, яростным шагом, ринулся к ступеням.

Ири, с вялым любопытством наблюдал за ним, гадая, что могло понадобиться этому человеку здесь, да ещё так поздно. И тут человек поднял голову и посмотрел прямо на Ири, стоящего у окна. Взгляды их на секунду встретились... Ири в ужасе отшатнулся назад, и едва не свалился, вовремя ухватившись рукой за спинку кровати. Сердце его судорожно колотилось в груди, горло сдавило, ноги сделались ватными, а в животе начал собираться тугой, неприятный ком страха. Потому что, он в жизни не представлял Грандина Мистраля в подобной ярости. И, судя по выражению прекрасного, искажённого гневом лица, — причиной этой ярости был он, Ири.

Ещё никто и никогда — не видел ледяного принца в гневе.

Казалось, что Грандин Мистраль не способен злиться. Он подавлял людей, не впадая в такие ненужные крайности, как крик или потрясание кулаками. Его тихий голос, воздействовал гораздо эффективнее любого, самого громкого окрика. Он никогда не совершал поспешных поступков, и казалось, что за всем миром и его занятной жизнью, он словно бы наблюдает со стороны.

Сейчас, Грандин Мистраль шёл по коридору, и ярость его была столь страшна, что даже длинные, ухоженные волосы, казалось, поднимались дыбом, а тягучая, зловещая аура распространявшаяся вокруг его стройной изящной фигуры — заставляла студентов в панике шарахаться в стороны и молиться о том, чтобы никогда в жизни, не увидеть снова жуткий, разъярённый взгляд ледяного принца. Он не просто леденил и замораживал насквозь, — он убивал на месте; умудряясь одновременно леденить кровь и метать молнии.

Я не боюсь. Я не боюсь. Я не боюсь... — уговаривал себя Ири, у которого разом вылетели из головы все мысли. — Я не... да какого чёрта, — Он открыл дверь и ринулся по коридору, — надеясь спастись бегством до того, как Грандин Мистраль поднимется в его комнату. Но не успел. Мистраль, видимо, соображал гораздо эффективнее Ири, или был способен просчитать его примитивную логику. Он появился с той стороны коридора, где находился выход в левое крыло, в которое стремительно пытался удрать Ири. Увидев вынырнувшего навстречу Мистраля, Ири, обладающий отменной реакцией, резко затормозил. Они замерли в нескольких метрах друг от друга.

Я его не боюсь, не боюсь... я не боюсь...

— Ииррриии... — растягивая его имя, со смертельным приговором в голосе, ласково произнёс Мистраль, и сделал медленный шаг на встречу. На губах его начала появляться маниакально-кровожадная улыбка.

Я не бо...— Издав нечленораздельный звук, Ири Ар развернулся и стремительно ринулся прочь. Нельзя сказать, чтобы он банально струсил, но почему-то, впервые в жизни, ему вдруг остро захотелось пожить подольше.

Грандин на мгновение опешил. Он не ждал такой откровенной реакции, — подтвердившей все его самые худшие опасения. Ири удирал, а значит, он был виноват. Не долго раздумывая, Грандин рванул следом, методично загоняя свою желанную добычу.

Ири бежал так, как, наверное, не бегал никогда в жизни. Стометровку коридора, он преодолел за десять секунд, вот только не учёл, что Грандин и в обычной жизни всегда дышал ему в затылок, а тут...

Грандин догнал его на повороте, сграбастал за одежду и рванул на себя; Ири забился, сопротивляясь — решив, что живым не дастся — и на всякий случай приготовился кричать. В том, что Грандин спятил, у него не оставалось никаких сомнений.

— Пусти ме...— крик перешёл в нечленораздельное мычание. Грандин попросту зажал ему рот, и поднял его одной рукой, таща в сторону спален. Ири отчаянно брыкался, пытаясь отбиться; лупил пятками по его ногам и надеялся, что сейчас появится кто-то из учителей, и прекратит этот беспредел. Но учителя то ли спали, то ли отличались умом и сообразительностью, достаточными, чтобы понять — встать на пути разъярённого Грандина Мистраля способен только самоубийца.

Грандин, пинком ноги распахнул дверь комнаты Ири, и, захлопнув её, — тоже с помощью ноги, — зашвырнул его на кровать. Затем, неторопливо запер дверь на засов, и развернулся в сторону забившегося в угол Ири, глаза которого судорожно шарили по комнате в поисках оружия. Не найдя ничего более подходящего, он схватил подушку и выставил её перед собой.

— Итак, — нарочито небрежно начал Грандин, расстёгивая плащ и бросая его на стол. — Я готов выслушать твои сумбурные объяснения, — он сделал короткую паузу и склонил голову, словно прислушиваясь, или давая Ири осознать смысл своих слов. — А затем, ты собираешь свои самые ценные вещи, и мы едем домой.

Это всё!

Ири, которого моментально взбесила самоуверенность Грандина, сразу же забыл свой страх, вскипел и поддался на провокацию:

— А у меня нет желания, объяснять тебе причины своих поступков. Ты получил, что хотел!

— Вот как, — неприятным тоном осведомился Грандин, — и что же я получил? Просвети меня, если не трудно.

— То, чего ты добивался: солнечный мальчик был оттрахан ледяным принцем! — яростно выкрикнул Ири, и прибавил с горечью: — И оказался таким дураком, что был этому рад! Потрясающая победа! Сто очков в твою пользу! Я проиграл — и не оправлюсь. Пойду зализывать раны... Для меня всё кончено. Мой авторитет отныне, равен нулю. Ты, как всегда на высоте, и я тебя с этим поздравляю. А теперь, будь добр... убирайся из моей комнаты!!! Я не желаю тебя видеть!!!

— Что ж, — Грандин кивнул, словно услышав то, что хотел услышать. — Всё сказал? — а затем, подойдя к Ири, вырвал у него из рук подушку, и, взяв юношу за плечи, притянул к своему лицу.

— А ТЕПЕРЬ, СЛУШАЙ МЕНЯ! — прошипел он таким тоном, что у Ири подкосились ноги. — Если я, ещё раз, услышу из твоих уст подобный бред, то очень, очень сильно рассержусь на тебя, и то, что я с тобой сделаю, не доставит удовольствия нам обоим. Я не знаю, что наговорил тебе эта тварь — Реам. И не хочу этого знать. С ним я разберусь позже. Меня гораздо больше интересует другое... ЗА КОГО ТЫ МЕНЯ ПРИНИМАЕШЬ?! Раз посмел подумать, что я, — так способен поступить с тобой! — рявкнул он, встряхнув Ири за плечи. — Мне неважно, что, ты думаешь по поводу того, что произошло между нами, но если ты считаешь, что безразличен мне, и я просто использовал тебя, то вынужден тебя просветить: ты мне — не безразличен! Я — собираюсь продолжать наши отношения! И — демоны меня задери! — МЫ БУДЕМ ИХ ПРОДОЛЖАТЬ!!!

— Между нами не было и не будет никаких отношений!!! — заорал Ири, взбешенный его приказным, повелительным тоном. — Всё что случилось — было ошибкой, и я не желаю её повторять снова. Мне плевать — на тебя и на все твои штучки. Потому что ТЫ МНЕ — АБСОЛЮТНО БЕЗРАЗЛИЧЕН!!! А теперь убирайся из моей комнаты!!!

— Вот как, — Грандин прищурился. — Тогда оттолкни меня, если сможешь, — он притянут Ири к себе, и поцеловал, запустив пальцы в его волосы, а второй рукой лаская его пах. Ири принялся вырываться, но в следующую секунду уже сам тянулся к Грандину — позволяя его пальцам заползти в ширинку своих брюк, позволяя ему расстегнуть свою рубаху... позволяя ему всё. Полностью сдаваясь настойчивым ласкам, и совершенно теряя голову от нахлынувшей, лишающей рассудка, страсти.

Грандин отстранился от него, с трудом унимая бешено прыгающий пульс; замер не двигаясь. Сейчас он был взбешен, и хотя близость Ири пьянила его сильнее самого крепкого вина, — всё же он собирался проучить этого маленького идиота.

Ири понятия не имел, какие чувства Мистраль испытал, вернувшись домой и обнаружив его побег. А когда он узнал, что приходил Реам... Грандину показалось, что небо и земля перевернулись местами.

Ири бросил его.

Неважно, что наговорил ему Реам. С Реамом он разберётся чуть позже, и видит бог, если Реам не дурак, — ему следует как можно скорее подать документы на отчисление до того, как Мистраль убьёт его.

Но Ири...

Ири предал его. После того, как Грандин открылся для него, снял все свои щиты и разрушил все стены. После того, как он позволил себе испытать страсть, и понял, что для Ири он готов отпустить свои чувства из-под замка запрета. И Ири, — проклятый, глупый мальчишка, снова, как и тогда, в первый день их встречи, — безжалостно отверг этот дар, пройдясь ногами по его чувствам, точно так же, как до этого он прошелся ногами по его гордости — на глазах у всей академии отвергнув его ладонь.

Да за что, ты в моей жизни? Как проклятие, как наваждение... Из-за тебя, я сам не свой. Теряю себя, и не могу обрести, — до тех пор, пока ты не начинаешь принадлежать мне целиком и полностью, растворяясь во мне и в моём теле, в моих объятиях... Я ненавижу тебя, Ири Ар. Как же сильно я тебя ненавижу... И люблю, — не в силах отказаться от этого чувства...

Ири потянулся к его губам и рукам...

И тут до него дошло.

С приглушённым стоном, он отпрянул назад, — весь пылая от стыда унижения и отвращения к самому себе.

Грандин следил за ним с холодной, язвительной усмешкой.

— Какая пылкая реакция. Я бы сказал — ты весь кипишь от безразличия ко мне, Ири, — ядовито заметил он.

— Это ничего не значит, — простонал Ири, судорожно пытаясь стянуть края рубашки. — Я не желаю видеть тебя. Я не знаю, почему моё тело так реагирует на твои проклятые прикосновения! — заорал он. Грандин, скрестив руки на груди, следил за ним с самодовольной, победной усмешкой. Это окончательно вывело Ири из себя. — Убирайся вон! — заорал он. — Я не желаю иметь с тобой ничего общего! Не желаю видеть тебя! Убирайся!!!

Грандин прикусил губу, а затем, не сводя с него сверкающих гневом чёрных глаз, принялся раздеваться.

— ТЫ ЧТО ДЕЛАЕШЬ?! УБИРАЙСЯ!!!

— Я, собираюсь любить тебя, Ири Ар, — Грандин, походкой приготовившегося к нападению хищника, неторопливо двинулся к нему, с видом полного превосходства на лице, откровенно давая жертве понять, что сбежать она никуда не сможет. — Я, собираюсь заниматься с тобой любовью до тех пор, пока вся эта дурь не вылетит из твоей головы.

— Не... не смей... — Ири почувствовал, что голос его предательски сел, а тело моментально покрылось восхитительными, тягучими ручейками стремительного возбуждения. Как только Грандин дотронется до него, он потеряет голову, а удовольствие станет невыносимым и он снова будет стонать в его объятиях и умолять. — Не прикасайся ко мне, — Ири отчаянно попятился, с ужасом следя за тем, как улетает на пол синий мундир, шейный платок и стянутая через голову рубаха. С ужасом, и в то же время, невольно любуясь неторопливыми, уверенными движениями; прекрасным, стройным телом — одновременно изящным и мускулистым. Грандин перехватил испуганно-восхищённый взгляд и подмигнул:

— Нравится, радость моя? Это всё для тебя, мой сладкий.

Ири опомнился, и, зарычав, отпрянул назад, завертев головой в поисках спасения, стараясь не смотреть на тянувшиеся к его поясу красивые, аристократические пальцы.

— Не хочешь помочь? — осведомился Грандин кривя губы в понимающей тонкой усмешке. А его насмешливые, проницательные глаза... Ири мечтал исчезнуть и никогда не появляться на свет, потому что вынести этот ироничный взгляд, было выше его сил.

Стоило Мистралю увидеть, — потемневшие, расширенные зрачки Ири, — и Грандин простил ему всё.

Боже, ну что за детская наивность, разве можно настолько не уметь прятать свои мысли?!

По лицу Ири можно было не просто читать, как в открытой книге, можно было — при некотором желании — добавить новые, увлекательные главы.

Ири хотел его, хотел до дрожи в коленях, и сейчас, изо всех сил, сопротивлялся сам себе.

Грандин, насмешливо улыбаясь, расстегнул ширинку и недвусмысленно провёл рукой по выпирающей из-под тонкого белья, набухшей плоти, а затем, выпустил её на свободу, и, пронзая Ири страстными призывными взглядами, принялся ласкать себя.

Для Мистраля Грандина никогда не существовало стереотипов и правил.

Ири никогда не думал, что это может быть так.

Грандин, не прикоснулся к нему ничем кроме взгляда, но этот взгляд, — делал с ним всё то же самое, что сейчас вытворяли его руки, лаская великолепное, совершенное тело.

Грандин ласкал себя руками. Трогал живот, грудь, соски, — сжимая их, и заставляя Ири — раз за разом — изнывать от желания припасть к ним губами. А затем, он коснулся пальцами своих губ, и принялся вытворять с ними такое, что у Ири вновь подогнулись колени, а в штанах сделалось настолько тесно, что это начало причинять неудобство.

Грандин сделал неуловимое движение бёдрами, и брюки, вместе с бельём, упали к ногам, обнажая его целиком. Он перешагнул через свою одежду. Но вместо того, чтобы шагнуть к замершему у стены Ири, подошёл к столу, на котором лежали тетради, и, небрежно сбросив их на пол, медленно и соблазнительно, облокотился на столешницу; и принялся вытворять такое, что Ири показалось, будто у него кровь пошла носом.

Он уже не помнил — как оказался рядом с Грандином, и, рыча, набросился на него, покрывая восхитительное тело поцелуями; сам не понимая, что хочет сделать с ним, — но не в силах не прикасаться к нему. Не в силах отпустить ни на секунду, желая соединиться, слиться навсегда; желая, чтобы они принадлежали друг другу целиком и полностью; не понимая, как он был так глуп, чтобы добровольно отказываться от этого.

Грандин, тихо смеясь, подбадривал его жаркими поцелуями и ласковым шёпотом, помогая, и направляя его неумелые движения, сдерживая его нетерпение, и растягивая удовольствие до максимума, — до тех пор, пока тело Ири не взорвалось ослепительным фейерверком оргазма и сам он, — буквально свалился на Грандина, вдавливая его в стол и неистово повторяя его имя.

— Тише, тише, любовь моя. Ты же не хочешь перебудить всю академию. — Грандин, смеясь, нежно удерживал его одной рукой, вторую опустил вниз, собираясь закончить, но Ири перехватил его пальцы, поцеловал, а потом, мягко но решительно освободившись от его рук, — толкнул Грандина на стол и припал к нему губами, лаская напряжённую плоть.

Мышцы Грандина напряглись, он издал стон, вскрикнул, и забился в судорогах, позволяя Ири выпить себя досуха.

А затем, обхватив любовника за голову, Грандин притянул его к себе, поцеловал благодарно; хотя — судя по восторжённому, умалишённому состоянию Ири — он мог бы и не церемониться. Ири, кажется, никак ни мог прийти в себя от счастья, осознав, что между ними произошло.

— Ну что, больше не будешь делать глупостей? — ласково спросил Грандин. Ири покачал головой.

— Ран, почему?..

— Чтобы избавить от сомнений одного глупого, солнечного мальчика Ири, — поддразнил он в своей обычной манере, и шепнул, потёршись носом о загорелое плечо: — Пошли в кровать. У тебя здесь чертовски холодно.

— Я тебя отнесу, — с готовностью предложил Ири, и Грандин, которому надоело играть эту роль, разразился громким издевательским хохотом:

— Ну уж нет, мой сладкий! Твоя спина слишком драгоценна для меня, чтобы позволить напрягать её столь необдуманно, — он выпрямился и соскользнул со стола, обнимая Ири и увлекая его за собой.

— Носить тебя на руках — моя привилегия. Хотя бы, пока ты не подрастёшь немного, — он выразительно шлёпнул Ири по макушке, которая сейчас, когда они стояли, находилась на уровне его глаз, да и то лишь за счёт того, что Ири не снял сапоги. Босиком, Ири едва достигал ему до подбородка, и если раньше, его это невероятно бесило, то сейчас, почему-то, этот факт утратил всякое значение.

Грандин Мистраль больше не казался ему соперником.

Внезапно, Ири понял, что всё ещё одет, и смутился, осознав, что занимаясь любовью с Раном, он так и не соизволил снять одежду. Грандин хмыкнул, толкнул его на кровать и прыгнул сверху.

Через минуту, Ири, получивший некоторое моральное удовлетворение оттого, что был ведущим, с тоской осознал, что рядом с таким любовником как Ран, ему ещё очень долго предстоит быть ведомым, — в какой бы позиции он не находился. Грандин, кажется, тоже осознавал это, и, неторопливо освобождая смущающегося Ири от одежды, загадочно улыбался, думая о том, что как бы, его радость, не распускала слюни по поводу произошедшего, — наивно предполагая, что теперь Грандин всегда будет уступать, — скоро он обрушит эти иллюзии самым нежным и сладким способом.

К чему он и приступил, осторожно переворачивая своего сладкого на бочок, и показывая ему ещё один способ, — как можно оказаться на равных. Ну, почти на равных... Ири кусал подушку и зажимал себе рот, чтобы не кричать. Медленные движения Грандина, за спиной, сводили с ума; он таял в чутких пальцах, и всё тело казалось ему прозрачным и каким-то невероятно лёгким.

Грандин и сам не знал, откуда внутри него взялось столько неиссякаемой нежности, — она изливалась из него бесконечным потоком, и казалось, что ей не будет конца. Ему хотелось делать все медленно, насладиться каждым прикосновением к Ири; ласкать его опухшие, подставленные губы, шею, ключицы, плечи; любовно поглаживать плоский, напряжённый живот — лёгкими прикосновениями кончиков пальцев; слегка сжимать, и царапать — спину и крепкие ягодицы.

Чувствительность Ири будоражила его воображение, заставляя придумывать всё новые и новые ласки. Ещё никогда в жизни, ему не было так блаженно хорошо. Ещё никогда, никто, так не реагировал и не откликался чутко, — на каждое его легчайшее прикосновение, чтобы взамен подарить нечто, — столь же сильное и правильное. Счастье заполняло каждую клеточку его тела, щекотало где-то в глубине души, поднималось воздушными, пьяными пузырьками в голову, вызывая эйфорию и желание смеяться.

— Ири, — шептал он, почти задыхаясь, и отбрасывая медлительность и нежность, набрасываясь на податливое, отзывающееся тело, изнывая от неутолимого любовного голода. — Мой Ири.

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

— Почему я тебе всегда проигрываю? — с какой-то печальной, светлой обречённостью шепнул Ири, когда они, утомлённые любовью, обнявшись лежали на широкой, удобной кровати, на которой (хоть она и не была предназначена для двоих), они запросто поместились.

— Опять те же глупости, — Грандин недовольно шлёпнул его по ягодице, благо, та как раз была под рукой. — Ири, я уже сказал тебе — постель для меня, не место для сведения счётов. Если у нас возникнут проблемы, мы решим их по-мужски. А наши отношения здесь не причём.

— Ран...

— Ммм...

— Почему мы вместе?

— Ири, я тебя сейчас укушу. Почему ты так любишь всё усложнять?

— Я просто хочу понять, — Ири развернулся, и устроившись у него на груди, поднял голову, и покраснел, встретившись глазами с внимательным взглядом Грандина. — Почему мы сейчас вместе? — спросил Ири тихо.

Грандин молчал, думая, что сказать в ответ.

Признаться Ири в своих чувствах?..

Но он и сам до конца в них не разобрался.

Промолчать?...

— Я не знаю, почему мы вместе, — честно ответил он. — Не знаю, что со мной случилось. Я думал, что ненавижу тебя, но оказалось, что всё это время... это были другие, совсем другие чувства. А сейчас, — я не могу позволить тебе уйти. Ты просто должен быть со мной рядом, и я собираюсь добиться этого, любым способом.

— Но я еще не дал своего согласия. Честно говоря, до сих пор сомневаюсь, что мы должны продолжать наши отношения.

Он вскрикнул, потому что Грандин чувствительно ущипнул его за ягодицу:

— Ай!

— Ири, — сладким голосом сообщил Грандин, и, поймав любовника за руку, положил его ладонь, на свой восставший, жаждущий продолжения член. Ири застонал:

— Ра-а-ан... Только не говори, что ты ещё способен...

— О-о, я очень даже способен, — не меняя тона, убийственно подтвердил Грандин. — И ты даже не представляешь, как мне приходится себя сдерживать, до того момента, пока ты не дорастёшь до моих неумеренных аппетитов, радость моя невинная. И поэтому, если ты сейчас же не заткнёшься на эту тему, — я переверну тебя на животик, и займусь твоей соблазнительной задницей, после чего, сидеть ты не сможешь как минимум неделю. Надеюсь, это отвлечёт тебя от навязчивой идеи расстаться.

— Боюсь, после такого, я ещё больше укреплюсь в этой идее, — пробурчал Ири, и был перевёрнут на живот, буквально зарычавшим Грандином.

— Ири, — прошипел он, недвусмысленно нависая над ним, и добавил вкрадчиво, проводя пальцем по узкой, сжавшейся от страха дырочке: — Ты, кажется, что-то сказал?

— Это не честно, Грандин! — возмущенно запротестовал Ири, тщетно пытаясь перевернуться. — Ты не даёшь мне сказать ни слова. Разве это возможно? Ты говоришь об отношениях, но сам в этих отношениях ВИДИШЬ ТОЛЬКО САМОГО СЕБЯ!! У меня ведь тоже есть свои чувства! И желания...

— Мда?... И какие же у тебя желания, радость моя? — мурлыкнул Грандин, целуя его шею и прокладывая влажную дорожку вдоль позвоночника.

Ири забеспокоился, пытаясь ненавязчиво вывернуться из плена.

— Ну, уж явно не те, о которых ты постоянно думаешь, озабоченный. Я просто не хочу ничего менять в своей жизни. Если ты хочешь, чтобы мы встречались, то пусть это просто будет, но это не значит, что я стану твоим компаньоном в академии, или ты объявишь меня своим любовником. Я не люблю излишнее внимание, и ...Ты что делаешь, извращенец?!

— Ири, мой сладкий, откуда такой испуганный голос? Я уже делал это тебе, — и ты был не против. Не отвлекайся, я тебя внимательно слушаю. — Грандин, ласково целуя и покусывая его ягодицы, раздвинул его ноги и провёл по открывшейся для маневров территории языком.

— Ааай... оох...— Грандин, увлёкшись, попытался поставить ему засос. — Прекрати немедленно! Ты не можешь меня слушать так. Это неуважение. Прекрати! — Ири разозлился, потому что Грандин, кажется, не собирался воспринимать его серьёзно. — Я не могу говорить, пока ты не перестанешь...

— Что не перестану?

— Делать это.

— И что же я такого делаю? — Грандин обожал дразнить его. Для Ири, произнести что-то непристойное, было подобно смерти, и Мистраль искренне наслаждался его смущенным замешательством.

Но сейчас Ири был слишком взбешен.

— Не придуривайся. Я хочу, чтобы ты относился ко мне с уважением. Иначе я не буду...— голос Ири постепенно начинал срываться. Грандин Мистраль действовал на него подобно наркотику, — не буду с тобой встречаться.

Грандин выпустил его из плена, и, вытянувшись вдоль его тела, улёгся рядом, уткнувшись носом в шею.

— Боюсь, этого я не переживу, — сказал он, и Ири снова не смог понять — говорить он серьёзно или шутит. Его рука неожиданно крепко обвилась вокруг груди Ири, вызвав тайный, разочарованный вздох. Ему хотелось, чтобы Грандин продолжал, но признаваться в этом он не собирался. — Но ты понимаешь, что я не собираюсь скрывать свои чувства и зажиматься с тобой по углам, — на этот раз голос Грандина звучал абсолютно серьёзно. Он развернул Ири к себе, и теперь выжидающе смотрел ему в глаза, подперев голову рукой. Ири ощутил, что растворяется в их магнетическом, бархатистом притяжении. У Грандина был необычный разрез глаз — миндалевидной формы, а суженные уголки — слегка уходили наверх, придавая его лицу что-то мистическое.

— Но... — слова протеста разом исчезли.

— Ири, — с нажимом пояснил Мистраль. — Я уже не пятнадцатилетний мальчик, и не хочу бегать к тебе в комнату каждый раз, когда мне захочется увидеть твои прекрасные глаза. К тому же, здесь чертовски неудобная кровать. Если ты рассчитываешь, что я буду проводить наши ночи в ней, то ты глубоко заблуждаешься.

— Я тебя сюда не приглашал, — резко отозвался Ири. Всё-таки, Грандин был самым несносным типом, которого он когда-либо знал.

— Нет. И это означает, что завтра утром... — он мельком посмотрел на часы. — Ого, уже сегодня. Ты соберёшь свои наиболее ценные вещи и переедешь ко мне. В отличие от тебя, — я более гостеприимный.

— Нет, — Ири резко сел. — Я так не могу, Ран пойми...

Грандин опрокинул его обратно.

— Все твои глупые отговорки, оставь при себе. В них нет никакого смысла, кроме желания досадить мне, — непреклонно заявил он. — Если ты хорошо поразмыслишь, то поймёшь, что я прав. А теперь, — он поцеловал Ири и развернул к себе спиной, укрывая одеялом. — Будь умницей и закрой глазки. Ты ещё успеешь поспать.

— Слушай, я не собираюсь переезжать...

— Спи.

— Не командуй! Ты не у себя дома. И вообще, — ты меня бесишь. Ты самый несносный тип, которого я... Ай! Убери оттуда руку. Убери немедленно! Не трогай там. Нет... не надо! Ты что, сдурел?! Нет, только не пальцы. И это тоже нет. Ооой... Ран, ну ты что делаешь?... — Ири беспомощно забился, и всхлипнул, ощутив, что лежит зажатый между стеной и Грандином, который выполнил своё обещание — насадив его на себя, как беспомощную бабочку, и от души прижав ягодицами к своему животу.

— Пусти... ооой... Аааай... Нет...

— Ири, у тебя есть выбор, — зевая, проговорил Грандин, и неторопливо сделал несколько глубоких, мучительно долгих движений. — Ты всё ещё можешь убедить меня в том, что предпочтёшь заткнуться и уснуть.

— Грандин, я тебя ненавижу... ооой... Ааах...

— Радость моя, ещё немного, и поверь — я уже не смогу остановиться.

— Да. Чёрт, ненавижу тебя, Ран. Ооох... Ладно, ладно. Я молчу и не двигаюсь.

— Вот и умница.

— Вытащи его.

— Спи, мой сладкий.

— Но я не могу уснуть, когда ты находишься во мне.

— Ну, считай это маленькой, предупредительной контрмерой.

— Твоя "маленькая контрмера" сейчас мне задницу разорвёт! — заорал Ири, отчаянно краснея, и почти заныл, уткнувшись лбом в подушку: — Господи! И как я только согласился на это? Когда это могло показаться мне приятным? Я никогда больше не буду заниматься с тобой сексом. Это отвратительно...

Грандин глубоко, почти мученически вздохнул, и, отобрав у Ири подушку и всё остальное, за что тот ещё мог ухватиться, притянул к себе и впился губами в затылок.

— Знаешь, Ири, — сообщил он, после недолгого раздумья, успев исцеловать и искусать его ушко, шею и плечи, и опуская руку вниз, чтобы найти начавшую просыпаться плоть. — У меня, начинает складываться стойкое ощущение, что ты меня специально провоцируешь.

— Не правда. Мне... это... неприятно... оооох Раан... Не останавливайся...

— И кто кого здесь имеет? — спросил Грандин философски.

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Наутро оба были бледные и не выспавшиеся; что касается Грандина — он к тому же был зол.

Ири не желал подчиняться и упрямился, словно ребёнок, не признавая его правоту. Грандин был на грани того, чтобы увести его силой и устроить неделю блаженства, после которой, глупый мальчишка, наконец поймёт все преимущества новой жизни, и угомонится. Но с другой стороны — он отчаянно желал, чтобы и сам Ири, приложил хоть немного усилия и предпринял хотя бы какие-то шаги. Но это было бесполезно. Ири был младше его на два года, и сейчас, видя перед собой этот детский сумасшедший дом, Грандин судорожно вспоминал — каким он был сам.

Но никак не мог вспомнить. В свои семнадцать, он был достаточно зрелым и рассудительным юношей, и, по его мнению, ничем не отличался от себя теперешнего. Когда он, приняв душ и переодевшись, вошёл в комнату Ири, чтобы разбудить его и пригласить на завтрак, то был встречен выпученными глазами и красным лицом.

— Я не хочу, чтобы кто-то знал о нас! — вопил Ири. — Иначе я не буду с тобой встречаться!

— Ири, радость моя, — если все будут знать, а ты не будешь со мной встречаться...— ты хоть сам-то себя понял?

— Уходи из моей комнаты! А вдруг нас увидят?!

— Не волнуйся, сладкий мой, я всем сказал, что иду к тебе. После такого секса, какой у нас был вчера — я просто не мог тебя бросить. Кстати, здесь довольно слабая звукоизоляция.

Душераздирающий стон Ири был действительно слышен далеко за пределами комнаты.

— Я никогда не выйду отсюда! Как ты мог, — так поступить со мной?!

И как с этим мириться??

Впрочем, сейчас у Мистраля было полно других проблем, не связанных со своей невменяемой любовью.

Первое, он получил письмо от Рандо, и новости, которые ему сообщал дядя, не казались ему приятными. Его соперник — правый министр, господин Лан — начал решительные действия по поводу борьбы с коррупцией в министерстве. И хотя это была разумная и давно ожидаемая мера, тем не менее, начавшиеся разбирательства затронули честь одной высокопоставленной семьи, и разгоревшийся скандал грозил выплыть наружу. А так как эта семья оказывала покровительство левому дому, то положение Рандо сейчас оказалось довольно шатким.

К тому же, ему следовало разобраться с Реамом. И хотя, остыв, он уже не горел желанием убить Андреаса, тем не менее, бывшему компаньону следовало убедительно внушить, — что Ири для него отныне запрещённый объект, недосягаемый для общения, или каких-то нападок.

Реама он нашёл до занятий. Видимо понимая, что их отношения для Грандина не пустой звук, Андреас и не думал скрываться. Он сам назначил встречу и теперь ждал его в оранжерее.

— Всё теперь кончено между нами, — его лицо было грустным и печальным. В руках он вертел цветок "разбитых сердец". Грандин, собиравшийся говорить с ним в жёсткой манере, кивнул.

— Андреас, я мог бы сказать, что между нами никогда не было ничего. Быть рядом со мной — твоё желание.

— Ты всё так же жесток, как и всегда, — Андреас грустно улыбался.

— Тебе не стоило трогать Ири, — Грандин был слишком зол, для того чтобы проявлять снисходительность. В глазах Реама плясала отчаянная обида.

— Но ты ненавидел его, Грандин. Ты говорил, что ненавидишь его, а теперь оказывается, что всё это время...

Грандин смутился, испытывая лёгкое ощущение вины, и проговорил поспешно, желая закрыть эту тему:

— Я испытывал другие чувства. Просто не понимал их.

— Ты хочешь сказать, что влюбился в этого мальчишку... — горько прошептал Реам. Цветок выпал из его ладони. Он наступил на него ногой, но не заметил этого, инстинктивно рванув к Грандину — словно пытаясь схватить его. И замер, боясь двинуться.

Грандин стиснул зубы. Покорность Реама вызвала в его душе чувство вины, и в то же время, памятуя о том, что произошло, ему хотелось чётко донести до Реама, что он играет с огнём. Реам был опасен для Ири. В этом Мистраль был почти уверен, так же, как он единственный знал — за мягкой услужливостью Реама, подчас, пряталась и почти мелочная мстительность.

— Реам, держись от Ири подальше, — сказал он резко, желая прекратить этот разговор. — Если ты ещё раз вобьёшь между нами клин — пощады не жди. Кстати, со следующей недели ты будешь переведён в параллельный класс, и моли богов, чтобы больше не попадаться на моём пути. В следующий раз, я убью тебя, — с этими словами, Грандин развернулся и ушёл, оставив Реама одного, в бессильной ярости сжимать кулаки, и в то же время впадать в отчаяние.

Грандин Мистраль был жесток с теми, кто вставал у него на пути. И ему, было абсолютно плевать, на то, что ещё несколько дней назад, Реам, не задумываясь, отдал бы за него жизнь.

Грандин Мистраль не любил никого. Потому что его сердце и помыслы принадлежали одному человеку, который был не в состоянии оценить и принять этот дар: Ири Ар.

Когда он вошёл в класс, Ири уже сидел за своей партой. Всё так же у окна, на самом последнем ряду. Грандин покачал головой и решительно направился в его сторону.

Одноклассники — один за другим — выпали в осадок, потому что Грандин Мистраль преспокойно уселся рядом с Ири, положив перед ним роскошный букет алых роз.

Больше доказательств не требовалось.

И если Ири, до этого момента, и пытался всячески отрицать, что между ними что-то было, — неубедительно бормоча, что Грандин спятил, находится во власти психопатического бреда и прочее, — то теперь, все стало абсолютно очевидным. Между непримиримыми противниками действительно что-то произошло, и, судя по сияющим глазам Мистраля, это произошедшее сделало его счастливым.

Ири покраснел, и, издав какое-то нечленораздельное мычание, уткнулся в учебник, упорно игнорируя букет Мистраля, и делая вид, что их обоих здесь нет. И лишь уши, полыхающие огнём, выдавали его истинное состояние.

Мистраль отобрал у него книгу, и взяв Ири за подбородок, легонько чмокнул на глазах всего класса. Ири взвыл вырываясь:

— Мистраль! — заорал он, почему-то страшным шёпотом. — Ты что себе позволяешь?! Ты спятил, да?!

— Что-то не так? — Грандин начал хмуриться. — Я не могу тебя поцеловать?

— Но, — Ири готов был рухнуть в обморок, — ВСЕ ЖЕ СМОТРЯТ!!!

— И очень завидуют, — Мистраль ободряюще улыбнулся, и обнял Ири за плечи. — Ири, все уже знают о нас. Успокойся. Я ведь сказал — скрываться мы не будем. Если кому-то интересно, — заявил он громко, — Ар — мой любовник, и я убью любого, кто посмеет косо посмотреть в его сторону.

— Если вы принимаете поздравления, — небрежно отозвался Ильт, яростный сторонник Ири, — то мы за вас рады, — раздался смех. — Блестящая тактика Ара, привела к полной капитуляции Мистраля. Грандин, — с деланным презрением выдал он, закатывая глаза, — как ты мог, так низко пасть, чтобы покорно прийти...

— С цветочками! — подхватил Альфонсо. Снова раздался смех, и теперь, он был тем более непринуждённым, что Грандин, обнимая пылающего Ири одной рукой, впервые снисходительно и дружелюбно улыбался, с удовольствием принимая участие в перемывании своих костей.

Уже одно это могло стать сенсацией.

— Это, — Грандин небрежно поднёс розы к лицу, — продуманный тактический ход, чтобы сломить всяческое сопротивление со стороны противника, — он демонстративно притянул к себе отчаянно краснеющего Ири. — Который, всеми силами пытается доказать нам всем, что ничего не было. Ири, ты держишь тетрадь вверх ногами.

Ири обречённо застонал, пряча голову под раскрытой тетрадью, — его пылающее лицо выглядело донельзя потешно.

— Вот так всё сложно, — подтвердил Мистраль, отбирая один за другим, все учебные принадлежности, за которыми Ири пытался спрятаться, и не давая ему нырнуть под стол или удрать любым другим способом.

— Да здравствует любовь! — подхватил Альфонсо выразительно и громко, — Ар и Мистраль, — ваши постоянные стычки превратили академию в военный лагерь. Ура, собратья! Наши вожди, наконец-то, заговорили о мире. Давайте обнимемся! — он первым рванул к Ильту, и вытянув его из-за парты, стиснул в объятиях, едва не получив затрещину от Александра.

— Альф, отвали от моего парня. Иначе я забуду, что мы с тобой сторонники одной партии.

— Плевать! Отныне, собратья, мы все равны. Ильт, раз мы больше не противники — я приглашаю тебя на ужин!

Алес издал предупреждающий хруст кулаками.

— Альфонсо, ещё слово, и я вызову тебя на дуэль.

Альф встал в возмущённую позу, словно призывая всех в свидетели, и благополучно отвлекая внимание своих оппонентов на себя. Грандин спрятал улыбку, благодарно оценив его манёвр.

— Мне нравится Эргет, — возопил Альфонсо возмущённо. — И он не твоя собственность!

Ильт немедленно заехал кулаком ему в бок.

— Альф, ты всегда забываешь спросить моего согласия.

— Я учусь у Мистраля, — не растерявшись, отозвался Альфонсо. — Ильт, если ты ответишь на мои чувства... Да какие к дьяволу розы...— я обдеру всю оранжерею и брошу её к твоим ногам!! — его слова потонули в громовом хохоте. Смеялся даже Грандин, вынужденный признать, что в этот раз Альф его уел.

Вошёл преподаватель, и, бросив на студиозов короткий снисходительный взгляд, сухо проговорил:

— Господин Дельверо, как всегда выставляете себя на посмешище. Впрочем, кто бы удивился. Вернитесь на своё место. И...— он смолк, с изумлением сообразив, что Грандин Мистраль тоже отсутствует на своём обычном месте. Но ещё больше его изумление усилилось, когда он увидел Грандина, сидящего рядом со своим соперником. И судя по самодовольной, надменной улыбке, и руке, хозяйски обнимающей несопротивляющегося светловолосого оппонента — Ири Ар был полностью взят в плен.

— Мистраль Грандин, вы желаете пересесть, или это попытка уговорить господина Ара? — поинтересовался он с усмешкой, и прибавил, с некоторым — впрочем, вполне симпатизирующим — сарказмом: — Рад, что вы, наконец, поладили. Пусть даже и таким необычным, хм... способом.

Ири глухо застонал.

— Мистраль, ты правда это сделал! — раздался чей-то восторжённо— восхищённый возглас.

И по классу снова поползли перешёптывания.

На них смотрели.

Ири показалось, что помимо привычного, обожающего восхищения, в этих взглядах таились ехидно-сочувствующие усмешки. Словно, эти люди знали что-то такое, о чём он не подозревал. В душу его вновь начали заползать сомнения. И одновременно, — ставшее привычным, — раздражение на Мистраля, который, как всегда, думал лишь о себе, и выставил их отношения на показ. Почему он не захотел скрыть всё это? И хотя в их связи не было ничего постыдного, в то же время, Ири была неприятна мысль о том, что он спит со своим соперником.

Словно, сделав его своим возлюбленным, Грандин, каким-то образом, подчинил его себе, восторжествовал над ним. И теперь, он пытался сделать Ири зависящим от себя. Словно ему было мало — подчинить себе тело, теперь, ему хотелось подчинить себе и душу. Заставить Ири принадлежать себе. Выполнять его прихоти, его приказы.

— Господин Блезир, если вы разрешите, мы хотели бы самостоятельно подготовиться к предстоящему экзамену, — невозмутимо заявил Грандин. — Молодость одна, и её не хочется упускать.

Учитель на мгновение оторопел. Мистраль всегда отличался независимостью мышления, но не наглостью, а сейчас, его замечание выходило за пределы приличий. Но в то же время, отказывать ему, не было никакого смысла. Если Мистраль сообщал, — что желает заниматься самостоятельно, то это значило, — что он будет заниматься самостоятельно. И справится с этим, как всегда великолепно.

Судя, по запылавшей малиновым, физиономии Ара, — становилось очевидным, кто стал инициатором этих отношений, так же, как и не оставляло никаких сомнений — кто будет в них лидером. Похоже, Ар потерпел сокрушительное поражение, и безоговорочно примкнул к бессловесным обожателям ледяного принца.

— У меня такое подозрение, господин Мистраль, что влюбленность не пойдёт вам на пользу, — со вздохом отозвался учитель, и коротко кивнул. Всё-таки, сияющие глаза Мистраля были почти такой же редкостью, как и видимая покорность Ири. — Если у господина Ара нет возражений, и это никак не скажется на блестящих результатах, которые от вас ожидаются, — я не против отпустить вас на свободу. На данный момент, вы всё равно не способны учиться, — ехидно прибавил он, бросив суровый взгляд в сторону Грандина, который окончательно спятил, — раз не пожелал убрать ладони с плеча Ара, даже не смотря на присутствие преподавателя.

— Надеюсь, к следующей нашей встрече, вы придёте в нормальное состояние, и сможете, вести себя более подобающим образом, — он постарался добавить строгости, но не смог и только махнул рукой, стараясь спрятать невольную улыбку. Всё-таки, молодость действительно одна... — Можете быть свободны. Заявления подпишите после окончания уроков.

— Премного благодарен, господин Блезир.

Грандин победно улыбнулся, и, с независимым видом поднявшись, протянул руку Ири:

— Идём.

Однако, Ири и не думал уходить с ним. Подняв глаза, он, с нескрываемым бешенством, посмотрел на Грандина, и покачал головой:

— Я остаюсь — если тебя интересует моё мнение. — Отозвался он холодно, и принялся демонстративно листать учебник.

— Ири... Ты задерживаешь урок, — с опасной мягкостью заметил Мистраль.

Ири поднял голову и ответил Мистралю таким взглядом, что без слов становилось ясно — для того чтобы заставить его покинуть класс вместе с Мистралем, понадобится нечто большее, чем желание самого Грандина.

Тащить его силой или стоять и уговаривать, — однозначно было немыслимо, хотя бы из-за присутствия посторонних.

Грандин склонил голову, — как всегда мастерски превращая поражение в победу, лишь одним своим умением изобразить непередаваемую улыбку — полную печального сожаления.

— Кажется, я как всегда излишне самонадеян, — прошептал он со вздохом, вскидывая ладонь в знак примирения, — прошу простить меня, за причинённое беспокойство, господин Блезир. Вынужден покинуть вас, но увы, в гордом одиночестве. Ири, я подожду тебя после занятий, — он поклонился, и вышел с независимым видом, заставив Ири, проклясть его за этот спектакль — потому что, как только дверь за Грандином закрылась, Ири остался один под прицелом десятка насмешливых и одновременно сочувствующих глаз.

— Не позволяй ему помыкать собой, — шепнул Ильт, перебираясь поближе, к явному неудовольствию Алеса. — Иначе он тебе на шею сядет. Я знаю один способ как ... — он наклонился, и что-то зашептал Ири на ухо. Ири мысленно застонал. Сейчас ему хотелось убежать, или просто побиться головой... о парту, например...

Сам того не подозревая, Грандин, отныне, превратил его жизнь в ад, и за это Ири ненавидел его.

Грандин захлопнул дверь и прислонился к стене. Желание придушить Ири, явилось к нему, как всегда, с неистовой силой. И почему только, его маленький, глупый любовник, так всё любит усложнять? Вместо того, чтобы, воспользовавшись снисходительностью Блезира, вместе провести великолепный день, Ири, как всегда, выставляет его идиотом, и остаётся заниматься в холодном унылом классе. А судя по его метающим синие молнии взглядам, вечером у них будет очередное противостояние. Которое могло бы показаться интересным — если бы не было таким бессмысленным.

Почему Ири не желает понять очевидной истины? Грандин не только старше, но и гораздо мудрее его. Он прекрасно понимает, что, на данный момент, будет лучше всего для них обоих, но Ири — упрямый осёл — цепляется за какие-то глупые принципы, и в итоге всё портит, — расценивая каждый поступок Грандина, как посягательство на свою свободу.

Ехать в город без Ири, не имело смысла, точно так же, как и возвращаться в класс. К тому же, в душе кипело раздражение и злость на самого себя. Ири снова заставил его поступить неблагоразумно. Но с другой стороны, разве он не понимает, что на всех этих лекциях, Грандин присутствует только ради него?

Кипя от возмущения, Грандин сделал единственное, что ему оставалось: уехал, решив послать Ара к чёрту.

Возможно, ночь, проведённая в холодной постели, заставит Ири обдумать свои поступки, и принять, наконец, правильное решение.

Однако на утро, Ири, в отличие от Грандина, выглядел счастливым и сияющим, — обращая на него внимания не больше, чем на оранжерейный вазон с цветами. И к тому же, прибыв в академию, Грандин с бешенством был вынужден констатировать тот факт, что его ангел, как всегда, окружён толпой воздыхателей. И Эльресто Ал, занимал среди них первое место.

— Ты должен что-нибудь сделать с этим, — заметил Александр неодобрительно.

— Нас он всё равно не послушает, — прибавил Ильт со вздохом. — Мне казалось, ты сможешь повлиять на него. Но у меня такое ощущение, что он делает тебе назло. Всё-таки, не стоит давить на него. Ири ужасно упрямый.

— Я, кажется, не говорил, что нуждаюсь в советах, — в отличие от Ири, Грандин умел обрубать доброжелателей одной фразой. И решительно направился к Ири. Если тот рассчитывает, что в их отношениях можно будет безнаказанно откалывать подобные номера, Грандин убедительно докажет, что он глубоко заблуждается.

— Десять секунд, — сказал Грандин, подходя к Ири, и разбивая толпу — как нож масло. — Десять секунд, — повторил он, слегка повышая голос, — и вокруг нас должно образоваться пустое пространство. Время пошло, — он жёстко перехватил Ири за запястье, не давая возможности вырваться, и посмотрел на часы. Когда он опустил руку, Ири стоял перед ним закусив губы, сверля его бешеными глазами, а вокруг них никого не было. Тон, которым Грандин произнёс эту фразу, буквально вмораживал в пол.

— У тебя очень сообразительные друзья, — мягко заметил Грандин, как ни в чём не бывало. В его глазах полыхали мрачные огоньки, не сулящие ничего хорошего. — Итак? В чём наши трудности, мой сладкий? — всё так же спокойно, почти будничным тоном, осведомился Грандин, но стальные ноты, закравшиеся в его тон, делали это спокойствие пугающим. — Ты не хочешь объясниться? — последняя фраза прозвучала как приказ.

На щеках Ири выступили красные пятна. Он безуспешно дёрнул рукой, но добился лишь того, что ладонь Грандина сжалась ещё сильнее, оставляя на его запястье синяки.

— Отпусти меня немедленно, — процедил Ири сквозь зубы. — Отпусти, или я...

— Если я и уйду Ири, то лишь после того, как мы поговорим. Итак, я тебя потащу силой на глазах у всей академии, или ты пойдёшь со мной добровольно? У тебя есть десять секунд на обдумывание. Время пошло.

— Ты ублюдок! — зашипел Ири, яростно дёргаясь и вертя головой по сторонам. Однако, к его огорчению, коридор был полон народа. И хотя, студиозы старались не останавливать на них взгляды, было очевидно, что за ними наблюдают, и эта унизительная сцена сейчас имеет десятки свидетелей.

Вот только, похоже, Грандину было на это абсолютно наплевать. Внезапно, Ири чётко понял, что если он и пошлёт Грандина ко всем чертям, то это лучше сделать не сейчас, а где-нибудь в уединённом месте, потому что иначе, весь путь, до этого уединённого места, Грандин протащит его на себе.

— Я иду с тобой, — быстро проговорил он, увидев опускающуюся руку. — Следует объясниться.

В глазах Грандина промелькнуло мрачное удовлетворение.

— Умный мальчик, — проговорил он, усмехаясь привычной жёсткой усмешкой, а затем, её смыла ласковая, столь несвойственная его обычному тону нежность:

— Радость моя, я веду себя как ублюдок, и искренне надеюсь, что больше этого не повториться. Видеть что тебе больно — неприятно, но ещё больнее — быть, тем, кто заставляет тебя чувствовать боль, — с этими словами, он отпустил Ири, и бережно провёл ладонью по смуглой щеке. — Ну что, теперь идём?

Ири, мысленно подготовивший целую гневную отповедь, состоящую из множества обидных, убийственных фраз, — только прерывисто вздохнул и кивнул, ощущая в горле непривычный комок.

Грандин не переставлял удивлять его, и хуже всего было то, что Ири на это вёлся, — как последний идиот. С трудом заставив себя выйти из оцепенения, и стараясь не обращать внимания, на бросаемые на них украдкой взгляды, Ири покорно последовал за Грандином, пытаясь разозлиться, и понимая, что проиграл, так и не начав схватки.

Я не могу так просто подчиниться ему. Мы должны прекратить эти отношения, потому что...

Грандин внезапно остановился, заталкивая его в пустой класс, и закрыл дверь. Ири услышал щелчок ключа в замке, повернулся и оказался пойманным.

— Звукоизоляция слабая, — прошептал Грандин, накрывая его рот поцелуем, — постарайся не сильно кричать, — он кровожадно ухмыльнулся.

....С запада — Артемия омывается Каренским морем, которое впадает в...

Слышался из-за стенки отчётливый голос мсье Блезира, и если прислушаться — можно было даже различить скрип перьев по бумаге, с помощью которых, старательные студиозы записывали лекцию.

Ири отчаянно рванулся прочь, понимая, что попал в ловушку и ненавидя Мистраля самой отчаянной и лютой ненавистью.

Он считал Грандина рассудительным??!

Это было давно, и неправда — за тысячу лет до того как они встретились друг с другом. Ран был психом. Опасным, сумасшедшим психом... и что хуже всего, — это безумие оказалось заразным.

Ири только судорожно всхлипнул, ощутив руки сомкнувшиеся за своей спиной, поднимающие его в воздух и сажающие на стол; в то время как чужие губы, не переставая, терзали его рот, и самое худшее было в том, что Ири, начал отвечать на это безумие до того, как Ран подхватил его и притянул к себе. Грандин нетерпеливо содрал с него мундир, начал расстёгивать рубашку — зацеловывая каждый сантиметр обнажающейся смуглой кожи; тяжело дыша, сдёрнул её окончательно, отбрасывая на пол, и, не отрываясь от податливого тела, мягко опрокинул Ири на стол, второй рукой нащупывая застёжки на его брюках.

И всё это — в абсолютной тишине, под размеренное бормотание преподавателя за стенкой.

Ири отчаянно мотал головой, умоляюще хватал его за руки — пытаясь остановить; задыхаясь — от невозможности стонать и кричать во весь голос, и видя над собой пылающие от страсти, неумолимые глаза.

В тишине слышались только срывающееся хриплое дыхание и слабые, приглушённые стоны Ири. Грандин раздел его, сам оставаясь в одежде, и отступил на шаг, — рассматривая, словно любуясь содеянным, а затем — не давая опомниться — приник к нему и начал безжалостную, долгую атаку, заставляя Ири захлебнуться и раствориться в бесконечной, потоком обрушившейся на него чувственной ласке.

Прежде чем он закончил, Ири, — зацелованный до алых засосов, — перебывал во всех мыслимых и немыслимых позах, и на его теле не осталось ни единого миллиметра кожи, которому бы удалось избегнуть жаждущих губ, рук и языка Мистраля. Ири до крови искусал ладонь, — чтобы удержать собственные, непрекращающиеся крики

Грандин вошёл в него пальцами, и заставил несколько раз умереть, вытворяя ими такой немыслимый танец внутри, — что откройся в эту секунду дверь и войди в класс сам директор, или половина академии, — Ири было бы наплевать.

К тому времени, как Грандин, наконец, соизволил расстегнуть собственные брюки, — Ири успел кончить два раза и пребывал в полнейшей, бессмысленной прострации. Грандин притянул его к себе и вошёл в него одним глубоким движением, заставив Ири задохнуться от переполнивших ощущений. Через несколько минут, он окончательно потерял рассудок и ослепительно взорвался, с судорожным громким вскриком, почти теряя сознание; ощущая, как внутри него, яростными толчками, выплёскивается стонущий сквозь зубы Ран.

— И всё-таки, ты не прав, — слабо пробормотал Ири, когда сумел открыть глаза и обнаружил себя завёрнутым в просторный мундир Грандина, и лежащим на его коленях. — Ты абсолютно не считаешься с моим мнением... — он смолк, отвечая на поцелуй. — Это нечестно.

— Разве я ещё не прощён? — самодовольно отозвался Грандин. — Мне кажется, я достаточно извинился перед тобой.

— Это ты называешь извинением? — если бы Ири не был так утомлён, он бы разозлился, но сейчас, в буквальном смысле затраханный Мистралем, он находился на грани такой усталости, что ему, — не то что шевелиться было лень, — но даже разговаривать, не говоря уже о том, чтобы тратить энергию на ссоры. Впрочем, именно на это Мистраль и рассчитывал, предпринимая своё нападение.

Заметив это, Мистраль тихонько рассмеялся и нежно прижал Ири к своей груди.

— Прости меня, за моё необдуманное поведение, — прошептал он ласково, и не удержался от подначки: — Мой воинственный Ири. Я обещаю тебе, что впредь постараюсь считаться с твоим мнением и не решать за тебя. Ну что, мир?

— Хватит меня дразнить, — буркнул Ири, дуясь из последних сил и уворачиваясь от лёгких поцелуев, которыми осыпал его Мистраль. — Ты всё время смеёшься надо мной, и... я чувствую себя глупо. И вообще, я хочу быть только сверху! — решительно заявил он. Грандин, проглотив очередную ехидную реплику, едва не опрокинулся назад:

— Ты хочешь что, радость моя? — оправившись от шока, переспросил Мистраль, всё ещё надеясь, что ему послышалось.

— Я хочу быть сверху, — победно возвестил Ири, и выпрямился — приосаниваясь и удобно устраиваясь на его коленях. В расстёгнутом мундире на голое тело, выглядел он чертовски соблазнительно, и Грандин ощутил моментально вспыхнувшее желание. Оглядев своё вымотанное, ненаглядное сокровище с ног до головы, Мистраль грустно вздохнул, понимая, что подобного марафона, его малыш уже точно не перенесёт.

— Хм...

— Ну? — требовательно спросил Ири, и слегка поёжился, разглядев в глазах Рана, знакомый, опасный огонёк подозрительного веселья.

— А ты уверен, что хочешь именно этого, радость моя? — Грандин мурлыкнул и поцеловал Ири в смуглое обнажённое плечо.

— Да... — уже менее уверенно возвестил Ири, и торопливо прибавил, — только чуть попозже.

Грандин, поцеловав его в последний раз, выпрямился, нехотя ставя возлюбленного на ноги.

— Согласен. Но с одним условием. Ты переедешь ко мне, — непреклонно возвестил он, и подняв с пола рубашку, накинул её на Ири.

— Договорились! — Ири не колебался.

В принципе, обдумав как следует предложение Мистраля, он пришёл к выводу, что Грандин прав. И собирался сообщить ему об этом, как только Мистраль пойдёт на примирение. В том, что Грандин сделает это, у него почему-то не было никаких сомнений. И его сияющий вид утром был обозначен только одним фактом: проведя ночь в холодной постели, и скучая без своего ледяного принца, Ири пересмотрел своё отношение к проблеме, и собирался порадовать этим Грандина. Впрочем, строить оскорблённую невинность ему нравилось гораздо больше.

Мистраль сдался, а Ири получил всё что хотел.

— Смотри, не пожалей о своих словах, — вздохнул Мистраль, помогая ему приводить себя в порядок.

— И не подумаю, — Ири самодовольно хмыкнул, как всегда мастерски имитируя манеру самого Грандина. — Отныне ты, — он победно ухмыльнулся, — будешь только подо мной.

— Хорошо, Ири, — с подозрительным смирением Мистраль опустил глаза, — обещаю, сегодня ночью ТЫ БУДЕШЬ СВЕРХУ, — вдохновенно выдал он, и поспешно отвернулся, пряча свою дьявольскую ухмылочку.

Вечером, из спальни Мистраля доносились отчаянно-возмущённые крики, потревожившие степенный покой обитателей особняка.

— Не буду... — на фоне приглушённой возни звучал отчаянный голос гостя.

— Будешь, — неумолимо отзывался хозяин Мист.

— Не хочу... — возня и грохот.

— Да неужели? — ещё более неумолимое, сопровождаемое полузадушенным писком. — А по-моему, ты просто стесняешься. Днём, ты высказал своё желание весьма недвусмысленно.

— Я не это имел в виду! — орал Ири.

— А я подумал именно об этом. И теперь, собираюсь исполнить своё обещание, — наставительно пояснил Мистраль.

Если бы кто-нибудь из слуг, мог заглянуть в спальню — их глазам предстала бы весьма откровенная картина: одежда, разбросанная по всей комнате и два сражающихся, обнажённых тела. Хотя, то, что между ними происходило, трудно было назвать сражением: полусидящий Мистраль, — используя физическое превосходство в силе рук, — удерживал на своих коленях, отчаянно извивающееся, смуглое тело, пытающееся удрать.

— Ири, будь умницей, не упрямься и сядь на него. Ири, не перестанешь вертеться, я усажу тебя сам. Ну давай... Ты же этого хочешь.

— Не хочу! Это нечестно.... — Ири, сидя спиной к Мистралю, безнадёжно пытался вырваться, и не мог, в то время как перед Грандином открывалось довольно большое пространство для манёвров.

— Хорошо. Тогда, сделаем так, — Мистраль на мгновение приподнял его над собой и затем, крепко обхватив за талию, опустил вниз, придерживая свой член одной рукой, а второй фиксируя дерущегося Ири.

— Нет. Нет! Я не бу...— вопль, перешедший в сладострастный стон и удовлетворенное:

— Попался!

— Ран, ты просто... ааай...

— Ири, тебя учили, что нельзя быть таким доверчивым?

— Это... ООО...— он застонал, закрывая глаза и откидывая голову на плечо Грандина, двигаясь в такт руке, ласкающей его спереди.

— Знаешь, Ири, в отличие от тебя, меня больше интересует не победа, а участие. — Мистраль, смеясь, убрал руки и поцеловал возлюбленного в мокрый от пота висок. — Ладно, радость моя. Я просто пошутил. Если хочешь, то можешь слезть с меня — и мы поменяемся местами.

Ири, на мгновение приоткрыл затуманенные страстью глаза, бросив на Мистраля выразительный, уничтожающий взгляд из-под длинных пушистых ресниц.

— Ран, — восхитительный сбивчивый шёпот, — если ты сейчас остановишься, я тебя убью, чёртов ублюдок... пожалуйста... ооооо...— он отчаянно задвигал бёдрами, и закончил раздражённо: — Заткнись, и просто трахай меня.

— Радость моя... — выдав это потрясённое, Грандин на мгновение онемел, а затем притянул к себе Ири, и разразился громким всхлипывающим смехом: — Ири, я тебя обожаю! — простонал он, целуя золотистый затылок и ловя ртом ускользающие губы. — Ты чудо, Ири. Какое же ты чудо!

Грандин улыбаясь смотрел на Ири; любовался его смущённым, чуть нахмуренным лицом, и читал в нём благодарность, и какую-то затаённую радость, — за то, что Грандин всё взял на себя, всё устроил и теперь нет нужды, продолжать вести между собой какую-то игру. Теперь, они могут быть вместе, открыто выражать свои чувства; держаться за руки — если им этого захочется, и целоваться, — когда никто не смотрит. Хотя Грандину, было плевать, смотрят на них или нет. В отличие от Ири, он не стеснялся выражать свои чувства, и Ири, в который раз, разглядывая его застывшее, ледяное лицо задавал себе вопрос: неужели, это один и тот же человек? Неужели, под этой арктической, холодной маской, может жить такая гамма эмоций? Но стоило этому равнодушному, совершенному лицу обернуться в его сторону, и оно мгновенно преображалось. В глазах оживали тёплые огоньки, а застывшие губы таяли в нежной, предназначенной только для него, улыбке.

— Возможно ли это?.. — думал Ири, и при этой мысли на сердце у него становилось удивительно хорошо. — Ран любит меня?..

Его абсолютно ледяное спокойствие днём, и безумная, неистовая страсть по ночам — Грандин казался Ири непостижимой загадкой, решения которой, ему совершенно не хотелось искать. Рядом с Раном не было холодных стен, не было равнодушия и непонимания. Была нежность, и страсть, — от которой он задыхался, не в силах вынести её ошеломительной силы.

— Я люблю его — подумал Ири уже в сотый раз. — Я люблю его. Я не могу без него. Я хочу быть с ним всегда. Я хочу всегда быть с тобой, Грандин. И в то же время, я так боюсь этого. Боюсь, что однажды, всё это закончится, как сон...

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Ири смотрел на прекрасное лицо Грандина.

Такое холодное и недоступное, очень сосредоточенное, когда он записывает лекцию или внимательно слушает. Но вот, Грандин чувствует его взгляд, поворачивается... и Ири больше не в состоянии двигаться и дышать. Он тает... Тает, словно воск свечи, оплавленный теплом и светом бесконечной нежности; растворяется в сиянии этих демонических глаз, и ощущает только одно желание: покорно упасть к этим ногам, встать перед ним на колени, любить его и преклоняться.

— Ты божество, Грандин, — вырывается у Ири непроизвольно. — Ты похож на божество.

Грандин улыбается, — особой, снисходительной усмешкой, такой ласковой и любящей, что у Ири на глаза наворачиваются слёзы, — и, наклонившись, шепчет ему на ухо:

— Глупый... Рядом с тобой, я всего лишь жалкая тень, — и совсем тихо, почти беззвучно, опаляя жарким дыханием начинающее пылать ухо, — я хочу тебя, дурачок, каждую секунду, а ты даже не замечаешь этого. Пошли домой, я сделаю тебе...

Лицо Ири полыхает, но он не отодвигается. Зато в тетради Мистраля, тут же появляется бесцеремонная надпись: "Мистраль дурак".

Грандин довольно ухмыляется.

Преподаватели и студенты делают вид, что ничего не замечают.

Оценки у Мистраля неизменно находятся на первой графе результатов, и ему прощается практически всё. Да же эта его одержимость Ири Аром, — воспринимается как нечто, само собой разумеющееся.

А вот оценки Ири, стремительно сползли вниз, что, — солнечный мальчик, полностью поглощённый в свои чувства, — воспринял более чем равнодушно.

В отличие от Мистраля.

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Они с Ильтом, стояли перед доской с результатами оценок за экзамен, и Эргет Ильран готов был разломать доску и разогнать студиозов, с недоверием передающих из уст в уста:

— Посмотрите, у Ири всего лишь седьмое место...

— Не может быть!

— Ах...

— Его выгонят из Сияющих...

— Невероятно!

— Ой, хоть бы его перевели в наш класс!..

— Ири, сдурел?! — Альфонсо орёт с самого начала коридора. — Ты что себе позволяешь?! — В отличие от грустно вздыхающего, и советующего взяться за учёбу Ильта, Альфонсо более несдержан.

— Ты издеваешься над нами?! О чём ты думал во время экзамена?! Наугад ответы ставил?

— Мистраль будет в ярости, — философски изрёк Ильт, обнимая Ара за плечи, и отодвигая в сторону от готового накинуться на него Альфонсо.

— Да какое в ярости!! — Альфонсо в негодовании размахивает руками. — Ири, он тебя порвёт как тряпку! Ты хоть понимаешь, что тебя могут отчислить из класса?!

Ири смущённо щурится и пытается отшутиться:

— Да ладно, Альф. Это всего один экзамен.

— А до этого было две контрольных, — неумолимо вставляет Ильт, больно накручивая пушистые, светлые прядки себе на палец, и оттягивая их на себя, — чтобы услышать обиженный вскрик.

— И несколько самостоятельных работ, — прибавляет Эльресто, как всегда неизменно толкущийся рядом, и, поймав возмущённый, слезящийся взгляд Ири — всё-таки Ильт довольно сильно дёрнул его — примирительно вскидывает руки. — Ири, я, между прочим, за тебя беспокоюсь. Хотя, если тебя переведут обратно — это в моих интересах.

— Эльресто, если твои интересы совпадают с интересами Мистраля, лучше бы тебе поостеречься...— словно ненароком, Альф коснулся рукой шпаги. Ири недоумённо поморгал, переводя взгляд с одного на другого.

— О чём вы?

Эльресто, напряжённо улыбаясь, коснулся его плеча с другой стороны, и помрачнел, натолкнувшись на предостерегающий взгляд Ильта. Под мягкой улыбкой, Эргет частенько прятал клыки. Просто Ири, был единственный, кому он их никогда не показывал.

— Да так. Всё в порядке, — торопливо выдал Ал, однако руки не убрал.

Ильт, фыркнув, притянул Ири к себе, демонстративно отодвигая его подальше от Эльресто.

Альфонсо покачал головой.

— Ал, ты безумец, но вынужден признать, что не трус. Эльресто, — прибавил он почти с жалостью — ты играешь с огнём.

Эльресто только дернул подбородком.

— А вот и Мистраль, — закатывая глаза, сообщил Ильт, — лёгок на помине. Ири, пожалуй, я пойду, у меня ещё много дел. Не хочу попасть ему под руку.

— Не удивительно, — Альф сделал шаг назад, — в последнее время, у Грандина появилась дурная привычка — сначала сделать дырку, а уж потом разбираться, что к чему.

Ал торопливо убрал ладонь с плеча Ири. Несколько дней назад, все они стали свидетелями сцены, как какой-то, подвыпивший бродяга, необдуманно ухватил Ири за край рукава. Мистраль выхватил шпагу и проткнул его — прежде, чем кто-либо сумел отреагировать. В другой раз, один из студиозов, — слишком пристально смотревший на Ири в столовой, — был вызван Мистралем на дуэль. В общем, в последнее время, даже на своих обожателей Мистраль начал наводить ужас.

— Знаешь, я тут вспомнил... — неловко начал Эльресто, занимающий первое место в черном списке ледяного принца.

— Иди уже, — Ири вздохнул, и вопросительно посмотрел на Альфонсо — уже занёсшего ногу для бегства.

— А что я? — возмутился Альф. — Я не хочу становиться свидетелем убийства, — и, оглянувшись на приближающегося Мистраля, всё ещё не замечающего их, подхватил Ири под локоть, — ладно, пошли со мной. Я тебя спрячу и скажу, что не видел. Учти, ты мне будешь должен...

Мистраль неторопливо шёл по коридору, высматривая Ири.

Он только что прибыл в академию, и перед началом урока хотел провести некоторое время с ним наедине. Но Ири не было в классе, и, судя по тому, что его не было нигде, — Ири вновь от него прятался. Хотя причин, для игры в прятки, у них пока ещё не появилось. Они не cсорились. А наоборот... Вспомнив вчерашнюю ночь, Грандин с трудом удержался, чтобы не замурлыкать от удовольствия, и хотя на его бледном прекрасном лице, не отразилось никаких эмоций, — в душе, он довольно улыбался. Скользнув равнодушным взглядом, по доске с результатами экзаменов, он прошёл мимо.

Ильт и Эльресто, занявшие наблюдательную позицию в разных концах коридора, облегчённо перевели дух. И тут же снова напряглись, потому что Грандин, пройдя мимо, внезапно, — почти рывком — вернулся назад, и глаза его, не отрываясь, впились в длинные столбики цифр и имён. А затем щека у него дёрнулась, а кулаки сжались. Он стремительно развернулся, глаза его внимательно сузились, впиваясь в каждую подозрительную щель коридора.

Оба юноши торопливо рванули прочь. Сталкиваться с разъярённым Грандином, и доказывать ему, что они знать не знают, где может находиться Ири, было чревато по двум причинам. Первая — Грандин всё равно не поверит. Вторая — если Грандин не поверит, ему придётся сказать правду, хотя бы ради собственной, физической и душевной безопасности. А когда Грандин узнает правду, он разозлится, — и это было третьей уважительной причиной, по которой, попадаться на пути Грандина было крайне опасно.

Ири не то чтобы боялся Мистраля. Это было нечто выше логического понимания. Впрочем, это было очевидным для всех, кто когда-либо сталкивался с Мистралем. Он никогда не опускался до обычной драки, и редко когда доходил до дуэли, по той причине, что в академии не было ни одного достойного ему соперника, — кроме Ара.

Хотя, в последнее время, в этом правиле появились свои исключения.

И все же, в Мистрале было что-то наводящее ужас. Стоило Грандину устремить на него взбешенный взгляд, — Ири буквально цепенел, как кролик перед удавом. И хотя внешне это было мало заметно, факт оставался фактом : Ири, ужасно боялся гнева своего сурового любовника, и теперь, сидя под столом в библиотеке, он искренне надеялся, что к вечеру Мистраль успокоится, и они смогут нормально поговорить. Вооружившись учебником, Ири с тоской посмотрел на часы, показывающие, что начались занятия, и, решив, что Мистраль сам виноват в том, что такой жуткий, принялся читать, успокоив свою совесть, чего нельзя было сказать о душе. Щёки его горели, уши тоже.

Господин Мангеус — пожилой почтенный библиотекарь, являлся весьма деликатным человеком, и обнаружив под своим столом одного из выдающихся учеников, постеснялся спросить, о причине столь странного поведения. Поэтому, чтобы не мешать студиозу сходить с ума, господин Мангеус, только осведомился, не нужно ли господину Ару, что-нибудь для большего удобства; получив отрицательный ответ, пересел в одно из кресел читального зала и занялся разбором архивов.

— Господин Мистраль, большая честь видеть вас. Вы не частый гость. Ищите какую-нибудь редкую книгу?

Ири сжался и перестал дышать, скорчившись под столом в три погибели, и надеясь, что Мистралю не придёт в голову заглянуть за стойку.

— Возможно. Здравствуйте, господин Мангеус, — Грандин остановился, прищуриваясь и обшаривая библиотеку цепким ищущим взглядом.

— Вы что-то ищите? — участливо осведомился Магнеус. — Могу я вам помочь?

"Проклятый старик!" — с досадой подумал Ири.

— Буду вам очень признателен... — Грандин продолжал осматриваться, а затем неожиданно изрёк: — Я ищу книгу "Циклические трансфигурации", Матеуша Борте. Я слышал, что она есть в списке библиотечных фондов.

— Я бы удивился, если бы столь блестящий ученик как вы, попросил у меня что-то менее редкое. — Магнеус старчески рассмеялся. — Такая книга есть, но хранится она в архивах.

Грандин выжидательно склонил голову.

— Если вам не трудно будет подождать, я схожу за ней. Или подойдите минут через двадцать. Я как раз вернусь.

— Конечно. Я прогуляюсь немного, так что можете не торопиться.

Ири изо всех сил прислушивался к тому, что происходит. Услышал кряхтенье Магнеуса, его шаги; затем хлопнула дверь и наступила тишина.

— Понимаешь, мой сладкий Ири, — проникновенно возвестил Грандин, оглядываясь, и прикидывая, где Ири может прятаться. — Магнеус даже не попытался закрыть дверь на ключ. А это значит, что кроме меня, в библиотеке находится ещё некто, иначе, он бы не предложил мне прогуляться. А так как, ты — единственный, кому есть резон прятаться от меня, то я могу предположить... что это ты.

Говоря это, Мистраль методично обшаривал библиотеку, вызывая у Ири дикое желание выскочить и удрать. Но, памятуя, чем окончились догонялки в прошлый раз, он предпочёл сидеть молча и не дышать, — в надежде, что Магнеус вернётся раньше, чем Мистраль отыщет его убежище. Или Грандину надоест играть с ним, и он уйдёт.

— А зная тебя, — продолжал Мистраль весело. Судя по тону — эта игра, ему, нисколько не надоедала, — я могу предположить, что ты... здесь! — с этими словами, он перепрыгнул через стойку, и присел на корточки, заглядывая под стол.

— Ну здравствуй, радость моя, — возвестил он убийственно ласково. Ири, издав нечленораздельный писк, сжался в комок и закрылся книгой. — И когда же ты только повзрослеешь? — со вздохом заметил Ран, ухватив его за ногу и вытаскивая из-под стола. — Не то чтобы я был против. Но у господина Магнеуса, по-моему, случилось нервное потрясение. — Он, выдернув из рук Ири книгу, а затем, оторвав его руки от лица, — притянул юношу к себе и ласково поцеловал. Ири с надеждой вскинул голову. Расправа, похоже, отменялась...или Мистраль ещё не видел его оценок.

— И что мне с тобой делать? — безнадёжно поинтересовался Мистраль и, не сдержавшись, чмокнул его в нос.

— Я опоздал на урок, — старательно отводя глаза, промямлил Ири, и получил ещё один поцелуй.

— Я тебя отпросил, — Грандин, похоже, поставил для себя задачей исцеловать все его лицо...

— Но мне... не стоит пропускать занятия... — Ири слабо протестовал, скорее для виду, чем желая, чтобы Мистраль отпустил его.

— Не волнуйся. Ты больше не пропустишь ни одного занятия, — с какой-то абсолютной уверенностью, сообщил Грандин, и оторвался от Ири. В эту секунду — Ири готов был поклясться — в глазах его таился дьявольский блеск.

— Но...

— Ири, до следующей пересдачи, а она состоится через две недели, ты будешь заниматься дома. Под моим чутким руководством. И клянусь тебе, радость моя, — когда мы закончим, ты станешь гораздо усерднее относиться к учёбе. И только попробуй мне сказать, что ты не хочешь или не будешь. Я стяну с тебя штаны и надеру твою хорошенькую задницу... хм... во всех смыслах этого слова. Я не шучу.

Ири побледнел и поспешно рванулся прочь, отпихивая руки Грандина.

— Ты не посмеешь, ты...

Вместо ответа, Мистраль обхватил его одной рукой и принялся расстёгивать его штаны, без усилий прижимая к себе брыкающееся тело.

Поняв, что Грандин всерьёз вознамерился выполнить свою угрозу, Ири поспешно капитулировал:

— Мистраль, не надо! Я согласен.

— Я всегда знал, что ты у меня умница, — Мистраль коротко поцеловал его в висок и поправил одежду. — Значит, не будем терять времени, И-и-ри. — прибавил он, как всегда по особенному, издевательски, растягивая его имя. За их спиной кашлянул господин Магнеус. Кажется, при виде сидящих на полу юношей, его едва не хватил удар, особенно если учесть, что Ири Ар сидел, а точнее почти лежал, на коленях у Мистраля Грандина.

— Я нашёл книгу, — промямлил Магнеус.

— Большое вам спасибо! — невозмутимо, словно ничего не произошло, Мистраль поднялся с пола, и поставил на ноги красного, как варёный рак, Ири. — Запишите её на моё имя. Я заберу её завтра, а сегодня...— он жёстко перехватил Ири за предплечье, — вынужден откланяться... Дела.

И вышел, таща за собой, вяло упирающегося Ара, оставив господина Магнеуса в полнейшей растерянности.

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

— Ири, не отвлекайся. Записывай условие задачи.

— Ра-ан, я устал! У меня пальцы болят, и спина затекла. Я хочу отдохнуть. Ты чудовище! — Ири жалобно ныл, и подкупающе морщил носик, но на железную выдержку Грандина, его нытьё похоже, не производило никакого эффекта, чего, впрочем, нельзя было сказать обо всех остальных частях тела.

Вряд ли Ири замечал за собой, — как быстро он освоился с новой ролью покорного ученика и податливого любовника. Нужно ли говорить, что Мистраля всё это безумно возбуждало. Особенно этот жалобный, умоляющий вид, надутые губы и обиженные глаза. Любуясь склонившимся к тетради чётким изящным профилем, с маленьким детским носиком, Мистраль, не переставая, задавал себе один и тот же вопрос. Понимает ли Ири, свою собственную власть над ним? И существует ли такая вещь, в которой он смог бы отказать, — если бы Ири попросил его по настоящему?

Сейчас, подыгрывая взятой на себя роли, Грандин высокомерно вздёрнул бровь, и смерил любовника уничтожающим взглядом.

— Отдохнуть? И не мечтай об этом, позорное ничтожество. Ты не встанешь с этого кресла до тех пор, пока не выучишь материал наизусть.

— Но я уже всё выучил...— Ири превзошёл себя, пытаясь похныкивать, и Мистралю стоило огромного труда, сохранить на лице прежнее, суровое выражение и не расхохотаться. Эта игра забавляла их обоих.

— Хорошо, — старательно хмуря брови, кивнул он. Губы против воли начинали ползти в улыбке. — Проверим. Записывай...

Если бы Мистраль захотел, он мог бы стать неплохим преподавателем. Правда, преподавателем абсолютно неумолимым, и, относительно своего нового ученика, — впадающим в крайности.

Ири бросал на Грандина жалобные взгляды, надеясь получить короткое снисхождение, но какое там... Грандин с такой суровостью взялся за его обучение, что Ири почти с тоской вспоминал славные денёчки в академии. В тайне от Грандина, он завёл календарик и зачёркивал чёрным, оставшиеся до его освобождения дни.

Но иногда, бывали моменты, когда ему совсем не хотелось освобождения. Например, когда Грандин, подходя со спины, массировал его плечи; или обнимал его, прикусывая ушко, бархатистым тоном сообщая о том, что позволяя столь желанному ученику пропадать за учебником, он мучается гораздо сильнее.

Мысль о том, что он может искушать Мистраля, придала Ири энтузиазма. Идея, — соблазнить Мистраля до такой степени, чтобы он сам плюнул на все занятия, — показалась ему интересной, и он с жаром взялся за её осуществление.

Мистраль выдержал недолго.

Сначала Ири снял рубашку, — сообщив, что в библиотеке слишком жарко, а затем, строя из себя полнейшую невинность, провёл атаку по всем правилам соблазнения: потягиваясь, облизывая губы и посасывая кончик пера, не забывая демонстрировать разные части тела, — чтобы добить своего учителя наверняка.

В итоге, Грандин, с рычанием выдернув его из-за стола, и повалив на ковёр, накинулся, стаскивая остатки одежды, и не заботясь такими мелочами как запертые двери и возможность появления свидетелей. Через несколько часов феерического секса, который полностью лишил как ученика, так и учителя, сил продолжать педагогический процесс, — Мистраль был вынужден сдаться и признать своё поражение. Полная капитуляция произошла на третий день, когда абсолютно вымотанные, участники просветительской деятельности, изрядно поднаторели в практических занятиях, имеющих весьма отдалённое отношение к науке, и совершенно никакого отношения не имеющих к процессу успешного обучения в академии.

Через два дня, самодовольно ухмыляющийся Ири, сидел на своём обычном месте у окна, и выразительно косился в сторону весьма недовольного Мистраля. Проигрывать, даже в мелочах, Мистраль абсолютно не любил, даже если эти мелочи, были донельзя приятными, так же, как и сам способ поражения. Впрочем, сжалившись над ним, или всё же взявшись за ум, Ири довольно быстро наверстал упущенное, и мессир Гренеж, — уже подумывающий над тем, а не намекнуть ли ученикам, что пора бы заниматься и учёбой, помимо личных взаимоотношений, — был вынужден признать, что его ученики неплохо умудряются совмещать обе этих несовместимых области.

За подобными занятиями, время пролетало удивительно незаметно.

Приближался май. За окном вовсю голосили птицы, и настроение было самое, что ни наесть не учебное. У Мистраля, помимо учёбы, появилась масса новых обязанностей, и почти всё свободное время он пропадал в обществе своего дяди — министра Рандо. Ни для кого не являлось секретом, что в скором времени, именно Мистраль, — станет его преемником, и займёт весьма и весьма высокий пост. Что касается Ири, было непонятно, думает ли он о карьере политика, и вообще — думает ли он о карьере. Несколько раз, в академию приезжал левый министр Лан, и по тому, сколь недовольно, встретил его появление Рандо — бывающий в академии гораздо чаще своего извечного оппонента — Лан, как-то подозрительно быстро ретировался, так и не определившись — есть ли среди студентов тот, в ком он хотел бы увидеть своего возможного протеже. К тому же, дела левого министра обстояли донельзя плачевно, в связи с каким-то финансовым скандалом, и пока ему было абсолютно не до поиска подходящей кандидатуры. Хотя это и входило в круг его обязанностей. Даже в этом, Рандо умудрился его обскакать, и Грандин не раз, болтая с Ири о своих делах, иронизировал по этому поводу.

Идея упразднить одно из министерств, давно уже зрела в голове короля и Грандин, не без злорадства в голосе, сообщал Ири о том, что уже сейчас, абсолютно точно знает — кто именно в скором времени лишится своего поста. Хорошо, если не головы.

Из-за назревающих в государстве реформ, у него почти не было времени на общение с Ири, и уже вторую неделю мотаясь в разъездах с Рандо, он с беспокойством думал о том, как там поживает без него, его неугомонный малыш.

Впрочем, беспокоиться было практически не о чем.

Реам, — не без его участия, — был переведён в параллельный класс, и Грандин был почти спокоен на этот счёт, справедливо полагая, что Андреасу хватит ума не высовываться из той, вполне благопристойной, дыры, куда он угодил благодаря собственной опрометчивости. Мистраль не прощал пощёчин. Даже самых безобидных. И теперь, встречая Реама в коридоре, он проходил мимо, равнодушно не замечая его жалобных глаз и отчаянных попыток заговорить.

Мистраль был молод и самонадеян. К тому же, Ири Ар полностью затмил его рассудок, и хотя их отношения длились всего три месяца, иногда Мистраль начинал подозревать, что даже длительность времени мало что изменит.

Он был болен Аром.

Болен настолько, что эта болезнь, для него самого казалась практически неизлечимой. Рандо хмурился и недовольно ворчал. Он не знал об увлечении своего племянника, и эта его внезапная, мечтательная рассеянность, — пришедшая на смену привычной собранности и методичности, — чрезвычайно раздражала Рандо. Впрочем, Мистраль, как всегда, был безупречен, и представляя племянника королю, Рандо не без гордости отметил тот факт, что молодой монарх был буквально очарован образованностью и учтивостью юноши, так же, как и его несомненным блестящим умом.

На содержание академии была перечислена внушительная сумма, и герен Блезир, так же как и Гренеж, ждали возвращения юноши буквально с распростёртыми объятиями.

Пользуясь отсутствием Мистраля, в академию неожиданно нагрянул высокочтимый герен Лан. Не то чтобы ему были рады, но отказать — тоже не могли, и когда левый министр соизволил присутствовать на уроке, было однозначно не удивительно, что его внимание остановилось на Ири.

— Вы показались мне чрезвычайно талантливым и одарённым юношей, и я, хотел бы видеть вас в качестве своего преемника... — министр Лан предпочитал брать быка за рога. Ири даже опомниться не успел, как неожиданно оказался приглашён на бал, а так же в череду других светских мероприятий, которые утопающий министр организовывал в попытке удержаться на плаву.

Грандин Мистраль не раз, посмеиваясь, снисходительно сообщал Ири, что в политике он полный ноль, и теперь, Ири, которому чрезвычайно польстило предложение левого министра, с удовольствием начал осваивать предложенную ему роль. Не то чтобы ему этого очень хотелось, скорее по причине того, что он просто не мог отказаться. Министр Лан, даже находясь в некоторой опале, всё ещё являлся министром, и к тому же, Ири считал, что принимая это предложение, он не совершает ничего плохого.

А мысль о том, что он может быть оппозиционером Грандина, казалась ему чрезвычайно притягательной. Ему не нравились жёсткие и бескомпромиссные методы, которые исповедовал его любовник; но вместе, объединив усилия, они могли бы достичь многого. И присутствуя на светских приёмах и неизменно очаровывая толпу, Ири с радостью думал о той минуте, когда он и Мистраль смогут встретиться, и он сумеет похвастаться перед ним своими успехами, а так же, изложить новый взгляд на совершенно очевидные вещи. Однако каково же было его удивление, когда министр Лан, неожиданно, представил его королю как своего официального преемника. Всё произошло как-то слишком скоропалительно, настолько, что Ири даже толком не сумел ничего понять.

Король встретил их довольно холодно, но буквально через полчаса, слушая горячие, пылкие рассуждения Ири, позволил себе благосклонно улыбнуться, а ещё через десять минут, — уже вовсю кивал, соглашаясь с тем, что говоря о благе Артемии, в первую очередь нужно думать о благе её народа.

Лан был на седьмом небе; не переставая, шутил и острил; и буквально боготворил — хрупкого светловолосого юношу, который одним своим появлением, сумел поднять его битые карты, почти на прежнюю высоту.

Ири тоже был доволен, потому что ему искренне нравился этот полный и добродушный человек, коим являлся министр Лан, и к тому же, их взгляды на политику, и реформы необходимые стране, полностью совпадали. Оба довольно негативно относились к идее, втянуть Артемию в войну за контрибуцию, которую, якобы, должна им соседствующая маленькая Поликия, и отрицательно высказывались за идею ввести новый подоходный налог.

И к тому же, он, наконец, смог увидеть Мистраля.

Столкнувшись во дворце, правый и левый министр привычно холодно раскланялись, но вместо того чтобы столь же привычно разойтись — заговорили.

Рандо, с мрачным интересом, разглядывал стоявшего рядом с Ланом красивого хрупкого мальчика, Лан же в свою очередь, даже не считал нужным скрывать Ири от его взора, с гордостью демонстрируя своё найденное сокровище, и, обмениваясь с Рондо вроде бы ничего не значащими фразами, в двух словах дал ему понять, что не намерен сдавать своих позиций. Судя по тому, каким мрачным стало лицо правого министра после этого разговора, Лану довольно легко удалось прошибить его каменную уверенность.

Ири был разозлён и обижен.

Мистраль даже виду не подал, что между ними есть какие-то отношения кроме знакомства, и к тому же, прожёг его таким взглядом напоследок, что Ири Ар полностью сник, не понимая, что происходит. Впервые, во взгляде Мистраля не было ни капли тепла; более того — казалось, что он его ненавидит.

Было решено, что в академию юноши вернутся вместе, и Лан, — точно так же как и Рандо, понятия не имеющий какие отношения могут связывать учеников, — наставительно советовал ему не общаться с выкормышем Рандо. И вообще, постараться держаться от него подальше, и уж ни в коем случае — не рассказывать ни о каких подробностях того, где и как, они проводили время.

— Лучше вообще ничего никому не рассказывать, а ещё лучше — вообще не общаться. Хотя, будет неплохо, если ты сумеешь узнать у своего друга, что планирует его дядя. Насколько я знаю, они родственники. И если вы сможете сойтись...

Ири сделалось противно.

Судя по тому, каким тоном было произнесено слово "друг", Лан даже не подозревал о том, как неприятно Ири слушать подобные слова.

После взгляда, которым прожёг его Мистраль, и после его арктической холодности в обмен на тёплое приветствие, — Ири был полностью согласен с первой частью предложения. И укрепился в этом мнении ещё больше, видя, что Мистраль его абсолютно игнорирует.

Ири был взбешён.

Политика политикой, но Мистраль всегда сам говорил, что это никогда не будет касаться их отношений, и вот теперь, он первым давал ему понять... Что ж... Ири стиснул зубы, и с трудом обуздав обиду и злость, почти с таким же каменным и непроницаемым лицом, какое было у самого Мистраля, стоял у кареты, которая должна была отвести их домой.

Лан не явился на проводы, и Ири это чрезвычайно покоробило. Словно его использовали и выбросили, или — словно Лан боялся встречи с Рандо.

Правый министр, не подозревая, какие мысли проносятся в голове у юноши, несколько минут о чём-то разговаривал с Мистралем. И Мистраль — эта сволочная, каменно-ледяная, безупречная до мелочей статуя, — изредка кивал соглашаясь. Судя по насмешливым, пренебрежительным взглядам, которые оба бросали в сторону сиротливо стоящего у экипажа Ири — речь шла о нём.

Он находился в идиотской ситуации. Слуга, нарочно медлил, не торопясь открывать перед ним дверцу кареты, словно дожидаясь, когда соизволит подойти Мистраль. Лан находился в опале, и какими бы иллюзиями по этому поводу не тешил себя сам министр, изменить ситуацию Ири не смог, и именно это, ему сейчас недвусмысленно давали понять. Осознав, что над ним насмехаются, юноша стиснул зубы, впервые испытав настоящее желание помочь Лану. Именно из-за нестерпимого желания сбить спесь, с этого прекрасного высокомерного лица, на котором сейчас застыло крайне неприятное выражение.

Хочешь войны, — ты её получишь, Мистраль.

А между тем, Мистралю было абсолютно наплевать на эту сцену. Он смотрел на Ири, и, кажется, злорадствовал.

Но если бы Ири, хоть на одну минуту, мог заглянуть в его мысли и понять — о чём, сейчас, думает ледяной принц, — он бы испугался. Но не за себя, а за самого Лана, а так же, за гадко ухмыляющегося слугу, который демонстративно поправлял ремни багажа, делая вид, что не замечает оказавшегося в унизительном положении юношу.

Плюнув на все условности, Ири, красный от стыда, сам распахнул дверцу, — словно был не одним из потомков знаменитого рода Ар, а простым слугой, — и залез внутрь, плюхнувшись на мягкую, обитую шёлком обивку и проклиная всех последними словами. На первом месте в списке проклинаемых значился Грандин Мистраль.

Через мгновение дверь распахнулась, и Мистраль, обдав его запахом дорогого парфюма, небрежно упал на противоположное сидение. Ещё пару минут, абсолютно игнорируя Ири, он болтал с дядей о пустяках. Ири, стараясь ничем не выдать бушующей в душе обиды, безразлично смотрел в окно. Над ним откровенно издевались, и делал это именно Мистраль.

— Знаешь, почему мы сейчас едем вместе? — сообщил Мистраль после того, как карета тронулась и они остались наедине. — По той причине, что каждый из наших... покровителей, — он почти выплюнул это слово, — надеется, что мы сумеем вытянуть друг из друга максимум полезной информации.

— Знаешь, что... иди ты... в задницу! — буркнул Ири с яростью, даже не повернув головы. Он уже решил игнорировать Мистраля всю дорогу, и теперь жалел лишь о том, что сорвался.

— Я, больше всего на свете, хочу сделать две вещи, — проговорил Мистраль, глядя на свою руку, затянутую перчаткой. — Первая — придушить тебя, за то, что ты сделал; вторая — последовать твоему совету, и пойти туда, куда ты меня отправил. Второй вариант кажется мне предпочтительнее, по той причине, что придушить я тебя смогу... потом... — с этими словами, он наклонился, и, схватив Ири за руку, буквально сдёрнул его с сиденья на себя.

В эту минуту карету резко тряхнуло, и Ири, пытаясь вырваться, — потерял равновесие и приземлился на Мистраля, врезавшись лбом в его подбородок. Грандин схватил его за волосы, и, приподняв, притянул к себе, почти с рычанием впиваясь в его губы.

— Отвали от меня (...)! — Ири ударил, вырываясь, но видя, что это не помогает, укусил Грандина за губу, прокусывая её почти до крови. Мистраль дёрнулся от боли, и, размахнувшись, залепил Ири короткий подзатыльник.

— Прибью, — сказал он, и тон, которым это было сказано, буквально лишил юношу силы воли, потому что на какое-то мгновение, ему показалось, что Мистраль находится на грани того, чтобы осуществить свою угрозу. Он обмяк на несколько секунд, позволяя Мистралю грубо и яростно целовать себя, и одновременно расстёгивать пуговицы камзола. А затем, опомнившись, принялся яростно вырываться. Мистраль, перехватив его руку, резко завёл её за спину, причиняя боль.

— Ты хоть понимаешь, маленький идиот, что ты натворил? — прошипел он, сузив глаза, и тут же, опомнившись, тряхнул головой. — Потом, — процедил он. — Сейчас я по тебе слишком соскучился! — с этими словами он опрокинул Ири на сиденье и навалился сверху. — Ири, дьявол тебя подери, ну какой же ты идиот... — простонал он с досадой, и Ири, уже собиравшийся лягнуть его коленом, замешкался и позволил Мистралю распластать себя на сиденье.

— Господи, у меня даже слов нет! Просто нет слов... — казалось, Мистраль готов был разрыдаться от собственного бессилия, но ещё больше оттого, что Ири не понимает того, что происходит. — Ну нет, — он снова тряхнул головой, отгоняя наваждение. — Сначала я тебя оттрахаю до потери пульса, а потом... потом — если ты выживешь — я тебе объясню, в какие проблемы ты втянул себя и свою маленькую дурную задницу.

— Вижу, моя задница тебе буквально покоя не даёт, — язвительно отозвался Ири, изо всех сил пытаясь оказать хотя бы видимость сопротивления, потому что решимость сопротивляться, исчезла в ту же секунду, когда, заглянув в глаза Мистраля, помимо бешенства, он увидел в них боль.

— Естественно, — методично освобождая его от одежды отозвался Мистраль, уже почти спокойным тоном. — Потому что в отличие от головы, она у тебя всё-таки есть, и, судя по тому, что, ты натворил — это единственная часть тела, которой ты думаешь.

Ири изогнулся дугой — на этот раз от обиды.

— Ах, ты св... — договорить он не смог, так как Мистраль предусмотрительно заткнул ему рот губами, и из его уст теперь доносилось только сдавленное мычание, в попытках вытолкнуть чужой язык, нагло гуляющий по завоёванной территории. Пока он дёргался и извивался, пытаясь столкнуть с себя Мистраля, Грандин сумел стащить с него штаны и просунуть руку между его бёдер. Одного этого движения оказалось достаточно, чтобы член Ири с готовностью прыгнул к нему в ладонь.

— Ого, — хмыкнул Грандин, — малыш скучал? — И снова впился в его губы, не давая ответить, точно так же, как не давал освободиться.

Через минуту, прекратив наконец бороться, они яростно целовались, уже одновременно лаская друг друга руками, под неравномерное, прыгающее покачивание кареты.

— Может всё-таки, поговорим? — попытался воззвать к рассудку Ири. Тяжело дыша и почти задыхаясь, от того, что Мистраль вытворял с ним; он сидел у него на коленях; панталоны, скомканные и отброшенные, валялись на соседнем сиденье, так же как и большая часть одежды.

— Издеваешься?! — Мистраль, на мгновение перестав ласкать его, вздёрнул бровь, давая Ири понять, что он совершенный идиот, а затем принялся насаживать его на себя. Без смазки было больно. Лицо Ири сморщилось, — заметив его страдальческую гримасу, Мистраль приподнял его, и уложил на сиденье, приникая губами к ягодицам.

Ири протестующе замычал, и смолк, поймав взгляд Грандина.

— Знаю, ты это не очень любишь. Но потерпи, сладкий, я же не хочу тебя порвать, — высказавшись, Мистраль вновь прильнул к нему губами, используя в качестве смазки собственную слюну. — А ты ведь ждал меня! — приподняв голову, Мистраль самодовольно ухмыльнулся, заставив Ири покраснеть. Ожидая (хоть и не желая, себе в этом признаться) чем закончится эта поездка, Ири довольно тщательно подготовился.

— Но не только ты, — Мистраль потянулся куда-то рукой, и, увидев, что, он сжимает между пальцев, Ири возмущённо взбрыкнул.

— У тебя же есть смазка! — он зажал себе рот рукой, сообразив, что произнёс эту фразу непозволительно громко.

— Конечно. Просто в отличие от тебя, мне это нравится — ласкать тебя именно так. Ты такой милый, когда краснеешь. И такой беспомощный сейчас! — он расхохотался, и, едва не заработав пяткой в глаз, еле успел поймать метнувшуюся в него ногу.

— Ну, Ири, будь умницей — не брыкайся, — с трудом сдерживая смех, Мистраль нанёс смазку и снова притянул обиженно сопящего Ири к себе.

Я люблю тебя, — хотелось сказать ему. — Это маленькая месть, за то, что ты натворил глупостей. — Шепнул он вместо этого, заработав ещё один возмущённый вопль, и вздёрнул Ири наверх.

Через минуту, Ири снова оказался сидящим на нём, но теперь уже в прямом смысле этого слова.

Карета резко раскачивалась на рессорах, заглушая сдавленные стоны грохотом колёс, цокотом летящих по земле копыт и равномерным, почти незаметным на фоне всеобщего шума, скрипом.

И взлетая в небеса, и падая в бездну неистового наслаждения, в голове Мистраля, не переставая, стучалась одна единственная мысль, — тонущая в страстных всхлипах Ири, смешанная с резкими ударами бича и громкими выкриками кучера :

"Я люблю тебя, Ири Ар. Я люблю тебя..."

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

— Ири, я очень прошу тебя, откажись от всего этого, — Грандин, не переставая, расхаживал из угла в угол, напоминая рассерженного дикого кота, хищного и в то же время непередаваемо грациозного. Тёмные длинные волосы, стянутые в хвост, только усиливали эту ассоциацию, и Ири, подобрав под себя коленки, наблюдал за ним — не в силах скрыть восхищения. Мистраль завораживал его. Каждое его гибкое, выверенное движение, каждый изящный — и в то же время полный властной, уверенной силы, — жест.

Не раз, Ири с восторгом наблюдал, как с помощью всего лишь одного властного, короткого взмаха ладони, Мистраль был способен заставить собеседника замолчать, а для того чтобы заставить человека изменить своё мнение, Грандину иногда хватало всего лишь короткого двухминутного разговора.

Иногда, Ири задумывался над причиной того, почему эти штучки не срабатывают на нём. Ответа он не мог найти. Быть может, потому что они любовники и Мистраль не кажется ему чем-то загадочным, как для большинства людей? Они могут поспорить и даже подраться. Правда, почти во всех ссорах Мистраль неизменно одерживал верх, но нельзя было сказать, чтобы Ири это не устраивало. Вот и сейчас, любуясь Мистралем, он в то же время подбирал ответ.

Политика никогда не волновала его настолько сильно, насколько она волновала амбициозного и тщеславного Грандина. Ири раз за разом задавал себе вопрос, откуда у его великолепного любовника такое бешеное самолюбие? Зачем ему нужна вершина, конца и края которой, он, похоже, не видел сам. Зачем ему власть, если он и так обладает ею в достаточной мере; зачем ему признание, если его и так признают. Он богат, знатен, молод и красив. Казалось бы, у него есть всё то, о чём можно только мечтать. Но похоже, Грандину этого было мало. Душа его постоянно томилась в поиске каких-то новых достижений, и иногда, глядя с какой страстью Мистраль, осваивает всё новые и новые знания, Ири пытался понять, — что им движет, и в чём он видит конечную цель.

— Горизонт, — смеясь, ответил Мистраль, — это такая невидимая линия, которая удаляется от нас по мере нашего приближения к ней. Я всего лишь хочу достичь горизонта, Ири.

— А я? — спросил Ири улыбаясь. Они только что занимались любовью и теперь, вытянувшись на простынях, болтали ни о чём. — Я, есть в твоих планах на горизонт?

— Ты? — Мистраль внезапно ухмыльнулся шальной, полубезумной улыбкой и притянул Ири к себе, запуская пальцы в его волосы. — Конечно. Всех моих горизонтов мы достигнем только вместе.

К сожалению, а возможно и к счастью, Ири не мог заглянуть в его мысли. Иначе бы он ушёл уже тогда.

Если бы ты знал, Ири... что стало моим горизонтом. Ты бы очень удивился, узнав, что до встречи с тобой мне было попросту наплевать на весь мир. А сейчас... Сейчас я не могу остаться прежним, я должен стать выше и сильнее. Для тебя. Потому что я тону в твоём сиянии. Потому что я не могу, оказаться недостойным его. Потому что я не хочу проиграть. А я проиграю тебе, если сдамся. Если отступлю сейчас и позволю чувствам захватить над собой верх. Я уже проиграл, — как только позволил себе сорваться и протянуть тебе руку, глупый, солнечный мальчик. Когда, впервые, я наплевал на гордость и на своё достоинство. Когда впервые понял, что не могу отпустить тебя. Точно так же как понял, что желаю победить тебя. Любой ценой. Потому что я всегда должен быть первым. Потому что твоё сияние ослепило меня, и я пожелал стать таким же — как и множество других. Я пожелал остаться в твоём свете. И понял, что единственное чего я хочу, — это просто быть рядом с тобой.

И поэтому, я уже не смогу остановиться. До тех пор, пока не оторвусь от тебя настолько, что смогу расслабиться и позволить себе любить. Зная, что ты уже никогда не свергнешь меня с этого пьедестала. Зная, что я достоин того, чтобы быть любимым тобой. Хочу ли я оказаться на равных, Ири? Нет... Я люблю тебя... Но я — хочу быть выше. И до тех пор, пока желаю превзойти тебя, — никогда не посмею сказать тебе о своих чувствах, хотя бы потому, что я не могу осквернить их. Если бы ты только мог понять, Ири... светлый, чистый Ири...Если бы я только сам мог себя понять...

— Знаешь, — вяло пробормотал Ири, даже не подозревая, какие страсти кипят в душе Мистраля. — Я не уверен, что хочу достигать чужих горизонтов. Я бы сказал, что у меня есть свои горизонты.

— Ну так что, нам, мешает путешествовать вместе? — Грандин смешал слова с лёгкими скользящими поцелуями, которые постепенно начинали становиться всё настойчивее и настойчивее, словно признание Ири испугало или подхлестнуло его доказать обратное. Немедленно, прямо сейчас. А возможно так оно и было.

Иногда, Мистраль начинал пугаться своей ненасытности. Он не был безумным в плане секса, но рядом с Ири он терял рассудок. Он не мог остановиться. Его желание обладать этим телом, — выходило за грани собственного понимания. Это было что-то выше физического обладания. Это было что-то животное, нечеловеческое, что заставляло его желать сломать Ири, растворить его в своём теле, вжать его в себя, втянуть, вобрать без остатка и ни на секунду не отпускать. Что-то, что было впаяно в его сердце.

Люблю тебя, Ири... Господи, как же я люблю тебя. Но признаться тебе в этом... Значит дать тебе в руки власть надо мной. Понимаешь ли ты, что я убью тебя, — если ты пожелаешь уйти от меня, малыш. Понимаешь ли ты, — как нужен мне? Твоя любовь, твоя непокорность, твоё упрямство, которое меня так бесит. Как ты мне нужен, весь, без остатка. И я хочу подчинить тебя... заставить тебя принадлежать мне... потому что я не могу позволить тебе уйти.

Потому что я безумно боюсь, что однажды, ты уйдёшь от меня.

— Мне кажется, — Ири, ощутив его настойчивость, слабо шлёпнул его по руке, заставляя Мистраля умерить свою активность, — ни один из нас не задумывался над тем, чего же он хочет на самом деле. А если окажется, что наши горизонты находятся на совершенно разных половинах мира?

— Тогда, — смеясь, ответил Мистраль, — мне придётся изменить этот мир, чтобы наши горизонты соприкоснулись, и оказались на одной стороне, — перевернув Ири к себе спиной, он без зазрения совести принялся облизывать и покусывать маленькое изящное ушко, постепенно перемещаясь в район шеи, плеч и спины.

— Вот и чудненько, — пробормотал Ири, зевая, и никак не реагируя на ласки возлюбленного. В ту минуту ему ужасно хотелось спать. — Значит, нам не придётся менять самих себя. Было бы обидно понять, что ты ждёшь от меня, что я стану твоим верным оруженосцем, пока... — он зевнул, отбрыкиваясь и пытаясь подтянуть к себе подушку. — Ты пытаешься найти свой горизонт.

— А что плохого в том, чтобы стать моим оруженосцем? — внезапно очень тихо, спросил Мистраль, перестав его ласкать и нависая над ним так, что длинные волосы упали Ири на лицо.

— Ну...— Ири машинально отбросил прядь и снова зевнул. Глаза у него уже были давным-давно закрыты. — Оруженосцем не хочу... согласен на роль прекрасной дамы. Ты будешь совершать подвиги в мою честь, а я...— он поёрзал, сворачиваясь комочком, и почти прижался ягодицами к животу Мистраля, заставив того непроизвольно застонать. — Буду ждать тебя дома... и изменять с соседом.

— Какая у меня, однако ...ветреная дама, — в голосе Мистраля прозвучало облегчение.

— Скорее практичная, — пробормотал Ири и возмущённо засопел, поняв, что спать ему сегодня так и не дадут.

Сейчас, этот смешной разговор почему-то всплыл в памяти, и теперь, разглядывая рассерженного Мистраля, Ири внезапно осознал, что Грандин никогда не простит ему вмешательства в свои дела.

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Его появление и представление королю произвело очень хорошее впечатление, и сейчас, выговаривая Ару за необдуманность его поступка, Мистраль и сам не был уверен, чего в его словах больше: злости или восхищения. Скорее злости, ибо, оценив Ири, Рандо с нехорошей задумчивостью изрёк:

— Впервые вижу, чтобы Лан нашёл себе достойного преемника. Этот мальчик такой же дурак, как и он. Но есть просто дураки, а есть опасные дураки. Например, такие, которые способны увлечь кого-то своими идеями. Знаешь, почему они опасны? Потому что сами верят в то, что говорят, и это хуже всего. Идеалисты — самый худший вид человеческой заразы. Эмоции мешают мыслить здраво, а когда из всех эмоций остаётся только одна слепая вера в правильность своего решения, — вот тогда мир катится к гибели. Все революции свершались идеалистами. А мудрые реалисты в это время извлекали свою выгоду. Этого мальчика было бы неплохо использовать в своих целях. Лан это понимает. И в случае чего, прикроется он — твоим маленьким другом. Посоветуй ему, чтобы не путался под ногами. Это ради его же блага... Политика не для него. Его сожрут прежде, чем он успеет понять что происходит. Лан пытается помешать мне, но не понимает очевидной истины. Мы живём не в то время, когда идеалы остаются в почёте. Он проклинает торговцев белой смертью и кричит, что сделает всё возможное, чтобы очистить страну от всяческого упоминания об этой заразе. Но ему и в голову не приходит, что эта зараза — один из самых крупнейших источников дохода королевской казны.

— Но... — Услышав подобное, Мистраль на мгновение был шокирован. Заметив его реакцию, Рандо неприятно улыбнулся и снисходительно пожал плечами.

— Ран, мой милый мальчик. Скажи мне, ты когда-нибудь употреблял наркотики?

Мистраль возмущённо фыркнул:

— За кого вы меня принимаете, дядя. Я не самоубийца.

Рандо наставительно вскинул палец:

— Попробовать в этой жизни надо всё, а вот привыкать... привыкать не стоит. И теперь скажи мне, кто из порядочных людей, кого ты знаешь, или из твоих друзей, проводит большую часть времени в домах развлечений? Можешь не отвечать. Скорее всего, ты ответишь, что приличным людям там нечего делать — разве что по случайности, и уж тем более — они никогда не станут завсегдатаями. Хотя, я бы умерил твой пыл. Но согласен, это редкость. Так вот, мой дорогой Ран. Белая смерть, по сути, есть зло. Но если разобраться... Для кого это зло? Это зло для людей? Нет, Ран, мой мальчик, это зло — для отбросов общества. Для тех, кому не место на реальной поверхности жизни. Так скажи мне теперь — в чём заключается зло? Начать борьбу с преступностью и позволить плодиться этим самым отбросам, лишив себя прибыли? Или, всё-таки, провести зачистку этих самых отбросов, а на вырученные деньги — построить очередной приют для сирот, государственное учреждение, богоугодное заведение или школу? Так где же скрывается истина?

— Очевидно в ваших словах, — пробормотал Грандин, слегка смущённый подобным признанием. Впрочем, не сильно. Поднаторев в этой кухне, он прекрасно понимал, что, и как происходит, и не был наивным, в отличие от того же Ири.

Рандо, удовлетворённый ответом кивнул:

— Но это понимаю я, или это можешь понять ты. Но не такие, непробиваемые идиоты, как Лан. Кому нужна его честность? Да никому. К чему он приведёт? Ясное дело к краху. Он кричит, что заботится о благе государства, но ему и в голову не может прийти, что провернув свои упаднические преобразования, он, в итоге, останется перед проблемой отсутствия средств. И что потом?

Король желает развлекаться, и ему нужны деньги на содержание двора. Народ жаждет благотворительности и всевозможных условий для жизни. Да те же самые налоги. Я предлагаю изыскать средства с помощью войны... Но Лан готов испепелить меня на месте. Он не может понять, что никакой войны не будет. Что всё это политический ход... но куда там. Да пропусти я хоть одну из его идей, и уже через два года нам пришлось бы поднять налоги. А поднять налоги это значит добровольно заложить бочку с порохом под всю существующую систему правления. Нет, милый мальчик. История знала достаточно примеров, для того чтобы не пожелать повторять их снова. И поэтому, щепетильность и политика — несовместимые вещи. Это только в сказках добро всегда побеждает зло, а в жизни всегда можно договориться и решить ситуацию наиболее оптимальным способом для всех. А когда появляется готовый геройствовать идиот, напичканный принципами... То единственным существующим решением для блага всех, будет — этого идиота, как можно скорее, удалить. Любым способом, иначе, этот идиот утопит страну в крови, и самое обидное: будет искренне верить, что он прав. Благо народа... да Лан понятия не имеет, что такое, этот самый народ, и что для него будет благом. Он не видит дальше своего носа, и эта узколобость — сковывает меня во всех моих действиях. Если бы ты только мог представить, как он раздражает меня. Но королю нужны два министра, и я пока не хочу предпринимать никаких действий, помимо тех, что уже предпринял. Но этот паршивец, нашёл на своё место козла отпущения! — Рандо расхохотался таким неприятным смехом, что Мистраль похолодел. — Понимаешь ли, Ран, хоть закон и существует для того, чтобы умные люди могли его обойти, тем не менее, есть вещи, с которыми ничего нельзя сделать. Допустим, Лан заставит этого милого мальчика подписать все свои бумаги и наворотить дел. Например, передаст ему свой пост. И что дальше? А дальше-то — я загнал Лана в ловушку, но в итоге, — в неё попадётся этот юнец.

И хотя все будут знать, — тем не менее, официально сделать ничего будет нельзя. Бумаги — это та сила, с которой даже я, до сих пор не придумал способа расправы. Его казнят, а он даже не будет понимать за что. А Лан, как всегда, выскользнет, и ещё приобретёт эдакий ореол мученика. Ну, уж нет. Я скорее устраню этого мальчишку самолично, чем дам ему встать камнем преткновения у меня на пути. А посему, тебе лучше предупредить своего товарища, что он влез во взрослые игры. Иначе, потом уже некого будет предупреждать.

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

— Откажись, Ири, — проговорил Мистраль, наконец останавливаясь; устав от своих бесконечных хождений по комнате. Он сказал уже много слов и привёл много веских аргументов.

Ири несколько мгновений смотрел на него, а потом улыбнулся и кивнул.

— Хорошо, — сказал он просто. — Я подумаю, как это сделать.

В тёмных глазах Мистраля отразилось облегчение.

— Я всё улажу, — сказал он. — Если ты не захочешь, тебе даже не придётся с ним встречаться.

Хорошо Мистраль. Я откажусь, потому что ты просишь меня. И потому что мне это неважно. Ведь у меня есть ты. И может быть... я подумаю насчёт наших общих горизонтов.

Ири улыбнулся и кивнул, так и не озвучив всё то, что промелькнуло у него в голове.

— Хорошо, — сказал он. — Просто хорошо.

А на следующий день, ожидая приезда Лана, они сидели, и болтали, как ни в чём не бывало. Ири улыбался, потому что Мистраль превзошёл сам себя: — умудрившись с каменным лицом рассказать удивительно смешной и не менее неприличный анекдот. Ири прыснул, зажимая рот, чтобы не сильно привлекать к себе внимание. Так как Мистраль готовился к лекции по его конспекту, и Ири не хотелось его отвлекать. Вряд ли он понимал, что само его присутствие — является самым сильным отвлекающим фактором. И хотя Грандин, изо всех сил, старался сосредоточиться на материале — сосредоточиться ему было трудно. В голове порхали тысячи восторженных бабочек. Даже смех Ири, — воспринимался, как божественная музыка, и эту музыку хотелось слушать и слушать — до бесконечности.

Была обеденная перемена. Что-то, размахивая руками, доказывал Алесу Альфонсо, и те немногие, что присутствовали в классе — сгибались пополам от хохота, потому что Альфонсо, как всегда, умудрился довести сдержанного Алеса до белого каления, своими неуместными шуточками по поводу Ильта.

Не то чтобы Алес воспринимал это серьёзно, скорее — это его начинало раздражать. Хотя бы по той причине, что языкастому Альфонсо было трудно противопоставить какой-либо словесный аргумент. Чем, нахальный пересмешник, беззастенчиво пользовался.

— Знаешь, Аль, это не было бы таким забавным, если бы я был уверен хоть на секунду в том, что тебе нравятся парни, — сжалившись, наконец, над готовым взорваться Алексом, сообщил Ильт. И обняв Альфонсо со спины, недвусмысленно потёрся об него бёдрами. — Будем считать, что ты уговорил меня на свидание. Итак, чего бы тебе хотелось, милый? Например, как насчёт вот этого?

Альф, оборвав тираду на полуслове, застыл в неестественно-напряжённой позе, пытаясь видимо сообразить, — с каких это пор, Ильт ведётся на его хохмы. Но после того как одна из умелых ручек Эргета, откровенно заинтересовалась содержимым его брюк, он заорал, и так отпрыгнул в сторону, что даже невозмутимый Алес разразился хохотом. В следующий момент, одним кошачьим движением, он, выпрыгнув из-за стола, поймал покрасневшего Альфонсо в свои объятия.

— Стоять! Куда это ты собрался, котёночек? — стараясь сохранять абсолютную серьёзность, проникновенно произнёс он, и недвусмысленно стиснул несчастного Альфа за ягодицы. — А у тебя довольно крепкий тыл. Я бы сказал, что это начинает мне нравиться, — Алес как-то по особенному хмыкнул, и притянул уже полностью сникшего Альфонсо к себе поближе.

Альф замахал руками и пошёл зелёными пятнами, хватая воздух ртом, чтобы подобрать ответ. Убедившись в его полной временной безобидности, Алес, ухмыляясь, потянулся к его лицу.

Альф истошно заорал, однако вместо того, чтобы прийти к нему на помощь, одноклассники буквально падали от хохота.

— За что боролся, на то и напоролся, — утешающее сообщил Алес, фиксируя его подбородок с явным намерением поцеловать. Альф, глядя на него сумасшедшими расширившимися глазами, принялся отбиваться.

— А-а!!.. придурок!!.. Сдурел, да?!.. Я сказал, что мне нравится Ильт, а не твоя, вечно недовольная, морда!!

— Да не проблема, котёночек, — Алес, смеясь, подмигнул своему любовнику.

Ильт, перехватив его сигнал, придвинулся к Альфонсо, обнимая его с другой стороны.

— Ну-ну, потише, Аль. Ты такой миленький, — Ильт, успокаивающе, лизнул его в щёку, вызвав истошный сдавленный вопль.

Через минуту, намертво зажатый между двумя крепкими телами, красный как пылающий факел, Альф торжественно приносил Алесу и Ильту извинения, расточая пылкие клятвы: — что больше никогда, никогда не посмеет шутить подобным образом — пусть только эти грязные сумасшедшие извращенцы уберут от него свои руки.

Через тридцать секунд, он извинился за извращенцев, а ещё через несколько секунд, Алес и Ильт, решив, что с него достаточно, выпустили его на свободу, напоследок томно пообещав зайти, как-нибудь вечерком, и проверить — не передумает ли он.

Удрав на безопасное расстояние, Альф забрался на парту, и принялся истошно вопить, что его пытаются растлить два невменяемых озабоченных, и он скорее выпрыгнет в окно, чем даст лишить себя единственной, оставшейся в живых девственности. Так как похождения Альфа по бабам, уже заслужили определённую репутацию, после слова "девственность", смех перешёл в рыдание.

Ещё несколько месяцев назад, подобное — в классе, в присутствии Грандина — было немыслимо. Но сейчас, Мистралю не было никакого дела до чьей-либо репутации, и он, прикрыв глаза, снисходительно наблюдал, как — всегда рассудительный Алес, и, в принципе, довольно спокойный по характеру Ильт — гоняют по классу орущего во всё горло Альфонсо.

Наконец, сделав круг, Альф буквально свалился за спину к Ири, пользуясь им в качестве живого щита.

Мистраль предостерегающе вскинул бровь.

Альфонсо, осознав, на что вполне реально может сейчас нарваться, — буквально взвыл дурным голосом, комично причитая и ударяя себя в грудь.

После того как Ири звонко расхохотался, принимая его дурачества, Мистраль был вынужден сдаться и покачать головой, вслух вынеся Альфонсу всем уже известный диагноз.

Альф покаянно взмолился о прощении, и вдохновенно принялся перечислять причины, по которым его следует простить и пожалеть.

Ири принялся перечислять ответные доводы, и они затеяли шутливую перепалку, плавно перешедшую в боле менее умную дискуссию на тему: "некоторые шутки — могут иметь неприятные последствия, так как не все, способны оценить чувство юмора шутника".

Смех понемногу стих, и оставшиеся пятнадцать минут до начала урока, студенты занялись своими делами. Класс постепенно заполнялся народом. Ильт с Алесом, подключились к разговору, переведя его в интеллектуальное русло, давая Грандину возможность отвлечься от Ири и заняться конспектом.

Мистраль первым ощутил, что происходит что-то неладное. Он поднял голову, забеспокоившись.

И оцепенел...

Двери, ведущие в коридор, распахнулись, и в класс вошли несколько человек под предводительством Реама. Один из них тащил в руках корзину полную шампанского. Судя по злорадным ухмылочкам, затевалось что-то нехорошее, тем более — все парни были из параллельного класса. Новые товарищи Реама.

Корзина была водружена на стол, прямо напротив Мистраля и замершего Ири, и Реам, отчаянным голосом человека которому уже нечего терять, сообщил:

— Мистраль, когда ты сказал, что для тебя нет невозможного, мы тебе не поверили, и вот теперь искупаем вину.

С нескольких сторон раздались неуверенные смешки, полные каких-то напряжённых, нервных нот. Алес оцепенел. Ильт вскочил, готовый броситься на Реама. Альфонсо, в первый раз не сумев просечь ситуацию, стоял и растерянно хлопал глазами. По его лицу, против воли, расползлась широкая дурацкая ухмылка, — почти такая же скользкая, как ухмылки сопровождающих Реама парней.

— Ты выиграл пари, — подбодренный поддержкой, Реам вёл себя довольно нахально и уверенно, не забывая делать необходимые паузы и допускать в речь ту особую, выразительную двусмысленность, которую так блестяще умел использовать сам Грандин. — И мы возвращаем тебе твой выигрыш! — с этими словами, он отсалютовал Альфонсо и вновь повернулся к Мистралю. — Как видишь, бутылка шампанского — это мелко, мы решили купить тебе сразу корзину.

— Какое пари? — спросил Ири простодушно. Улыбка уже немного сползла с его лица, но глаза всё ещё продолжали смеяться... не понимающие, абсолютно безмятежные глаза.

— Пари на то, что Грандин поимеет тебя, — охотно пояснил Реам. Договорить он не успел — кулак Грандина с силой впечатался ему в скулу, отбрасывая его на середину класса.

— Мразь!! — прошипел он с такой яростью, что воздух в классе моментально потемнел и накалился до предела. — Убью!!

— Мистраль, остановись! — заорали сразу несколько человек, потому что Грандин, не удовольствовавшись ударом, перепрыгнул через стол и кинулся к поверженному Реаму, который, вытирая кровь сочившуюся из губы, силился встать, и ухмылялся наглой, победоносной усмешкой, испытывая не страх, а скорее вызывающий задор.

— Пытаешься заткнуть мне рот, Грандин? — Спросил он, даже не сопротивляясь, когда Грандин схватил его за грудки и ударил затылком об стену. — Боишься, что кто-то узнает правду? — Реам визгливо рассмеялся, дохнув на Мистраля перегаром, и внезапно стало понятно, что он совершенно пьян.

Грандин зарычал и брезгливо отбросил его прочь, а затем, сорвав с руки перчатку — швырнул её Реаму в лицо.

— Я не знаю, что ты пытаешься сделать Реам, — отчеканил он ледяным тоном, за которым без труда угадывалось бешенство. — Но я тебя предупреждал. Когда проспишься, пришлёшь секундантов.

— Ты согласился на пари, — заорал Реам, хватая перчатку и швыряя её на пол. — У меня есть свидетели. Ты сказал, что соблазнить Ара, не составит для тебя труда. Мы спорили, и ты выиграл.

— Это ты спорил, — отчеканил Грандин. — Меня это мало волновало.

— Тогда почему ты поставил в залог кольцо? — победно спросил Реам. Грандин замахнулся, собираясь ударить его, и тут прозвучал окрик Ири:

— Стой! Не трогай его...

— Ири, только не говори, что ты поверишь ему, — прошипел Грандин поворачиваясь и пылая яростью. — Всё было совсем не так.

— А как? — тихо спросил Ири, и одноклассники, неловко переминаясь с ноги на ногу, попытались стать как можно незаметнее. То, во что втравил их Реам, не казалось забавным или смешным. И не вылилось в безобидную шутку. Это было грязно. Вроде смешно и безобидно, но сейчас, с подобной подачи, это казалось мерзким и отвратительным. Так же, как и вся эта пьяная шутка, в свете новых обстоятельств приобретшая теперь совершенно иной смысл. Когда Мистраль ушёл, многие из них делали ставки. И кое-кто, даже воспользовался своим выигрышем. Это было смешно. Теперь же, всё это воспринималось удивительно гадко.

Мистраль смотрел на него затравленными глазами, с отчаянием, — прекрасно понимая, как это воспринимается со стороны.

— Ири, ты не понимаешь, — прошептал он наконец. — Это просто был пьяный трёп. Он ничего не значил. Это было до нас с тобой, Ири. Иначе я...

— Ты не стал бы спорить, что трахнешь меня? — спросил Ири медленно. До него начинала доходить суть ситуации, и теперь, кровь внезапно отхлынула от его лица. Он побледнел как простыня, казалось ещё немного — и он просто потеряет сознание. В наступившей тишине его голос прозвучал очень громко и неприятно.

— Всё не так! — заорал Мистраль, взбешенный его тупостью, и в то же время, понимая, что не знает, как объяснить. — Почему ты вечно не желаешь выслушать меня?

Всё было не так, но Реам извратил смысл происходящего так, что оправдаться было невозможно. Кольцо, которое он подарил Реаму, сейчас обернулось против него.

— Хорошо. Я тебя слушаю, — губы Ири побелели, а в лице не осталось ни кровинки. Лицо казалось спокойным, и только чуть дрожащие руки и эта неестественная, мертвенная бледность, так странно смотревшаяся на смуглой коже, выдавали его истинные чувства.

— Скажи ему, — визгливо захохотал Реам, — если у тебя хватит смелости... Повтори Ару в лицо, то, что ты сказал о нём при всех. — Грандин, не разворачиваясь, врезал ему снова.

— Ири, — рявкнул он. — Кому ты веришь?

— Тебе, — отозвался Ири, с еле заметным облегчением. Он и сам не мог поверить, что Реам говорить правду. Этот человек был неприятен ему с первой минуты знакомства. И сейчас он опять пытался рассорить их. Но тогда...

Твоя цена бутылка шампанского...

Сейчас, эти бессмысленные слова — сказанные Реамом в гневе, в их первую встречу — внезапно всплыли в памяти. И теперь... Теперь у них был смысл. Противный, мерзкий смысл чего-то липкого и тошнотворного. Чего-то, к чему никогда не хотелось бы прикасаться.

— Просто... зачем Реам сказал всё это? И зачем эта... эта корзина. Если ничего не было?

— И что, для тебя это так важно? — Грандин впал в бешенство. Ири не верил ему, не желал верить ему. Снова позволяя утянуть себя в пропасть сомнений, всего лишь от нескольких слов.

— Я хочу знать, — отозвался Ири упрямо.

— Я сказал, что если у меня возникнет желание соблазнить тебя, ты будешь принадлежать мне с первого раза! Доволен?! — Мистраль почти орал.

— Да. Теперь я узнал всё что хотел, — Ири весь как-то разом обмяк, словно ему сделалось невыносимо трудно удерживать своё тело ровно; сгорбившись, обошёл стол, и, шатаясь, направился к выходу. Словно слепой натыкаясь на столы.

— Ири! Ты опять начинаешь? Не смей сходить с ума! — заорал Грандин, отшвыривая Реама. Схватил Ири за плечо, развернул к себе лицом... и отшатнулся, увидев в синих глазах что-то жуткое, страшное, и безнадёжное... как сама смерть.

— Если бы я мог... Я бы вызвал тебя на дуэль, — Ири говорил очень медленно, с трудом подбирая слова, сглатывая окончания. — Но... ты знаешь...— голос его на миг дрогнул. — Мне противно. Это было подло... даже для тебя, — он брезгливо сбросил ладонь Мистраля со своего плеча, и вышел, сгорбившись, закрывая лицо руками.

В классе стояла потрясённая, гробовая тишина.

Грандин несколько мгновений медлил. Потом поднял голову и обвёл класс нехорошим, леденящим взглядом прищуренных глаз.

— Всех... кто принимал в этом участие... жду завтра в десять, у моста, — проговорил он. — Надеюсь, среди подлецов не окажется трусов.

— Грандин, это всё было шуткой. Чёрт, мы не хотели, чтобы так вышло.

— Это должно было быть смешно, — закричали несколько голосов разом.

— Мы объясним ему...

— Догоним его...

— Извинения не принимаются, — с этими словами, ледяной принц вышел из класса.

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Грандин пытался объяснить. Искал с ним встречи. Но разве можно, что-то объяснить тому, кто, завидев его, спасался бегством, словно от чумы; или делал вид, что его тут нет, затыкал уши и не желал слушать. Тому, кто так отчаянно ненавидел и презирал его.

Хуже всего было то, что слухи об их размолвке разнеслись по всей академии, и теперь, недоброжелатели Грандина — а таких нашлось немало — всячески отыгрывались на нём, помогая Ири скрыться до того, как Грандин сумеет отыскать его.

На третий день игры в прятки, Грандин поймал Ири буквально из засады. Затащил его в уже знакомый класс и запер дверь, не давая сказать ни слова. А затем, толкнул его на парту и навалился сверху, подавляя короткое, отчаянное сопротивление; сдавил подбородок, — заставляя упрямо сжатые губы раскрыться, и вбирая в себя отчаянный, протестующий всхлип.

— Ненавижу тебя, — Ири рычал и извивался под ним, впервые в жизни не желая сдаваться, колотил его кулаками и кусался, не давая возможности поцеловать себя. — Не смей прикасаться ко мне! Мразь... ублюдок... подонок... Не смей! — он не мог кричать, не мог позвать на помощь, понимая, насколько унизительным это окажется для них обоих. Класс, запертый на ключ и неясное бормотание ничего не подозревающих студиозов за соседней стеной.

Но сдаться тоже не мог. Он был слабее Грандина физически, но отнюдь не был слабаком. И сейчас, Мистраль с досадой констатировал, что Ири впервые сопротивляется ему по настоящему. Сопротивляется, несмотря на то, что тело изнывает от желания сдаться ему. Грандин рывком перевернул его на живот, заламывая руки.

Он не хотел этого. Не хотел, чтобы это происходило так. Не хотел быть грубым, но сопротивление Ири вывело его из себя. Его сопротивление и его предательство.

Ради чего, я схожу с ума?! Ради чего, пытаюсь раз за разом, доказать тебе и себе, что между нами что-то может быть, — когда ты не желаешь верить мне, не желаешь принять меня, ждёшь подвоха, считаешь меня подлецом и ублюдком. Так неистово хочешь верить в то, что я негодяй и мерзавец. Так получи, то, чего ты хочешь! Получи мою ненависть и почувствуй боль, которой ты так жаждешь. Я ненавижу тебя, Ири Ар. Ненавижу тебя, и люблю, — так, что задыхаюсь от собственных чувств. Лишь этот миг... Когда нет никаких барьеров между прикосновениями, когда я пронзаю твоё тело, наполняю тебя собой. Ты принадлежишь мне. И я могу быть счастлив...

Ири слабо стонал под ним, кусая губы от ярости и собственного бессилия, вынужденный признать, что хочет этого. Снова и снова. Каждый толчок Грандина в его теле, каждое движение, — отзывается божественной музыкой. И Грандин уже давным-давно не удерживает его, и жестокость превращена в бесконечную нежность, постепенно наполняющую его подобно восхитительному приливу. Грандин двигается медленно и неторопливо, словно извиняясь за ту боль, которую причинил ему раньше; снимая остатки одежды и покрывая поцелуями шею плечи и спину, ласкает его напряжённый, готовый к взрыву член.

Рывок. Ири опьянён этим чувством, и не сразу понимает, что Грандин выходит из него, поднимает в воздух, прижимая к своей груди и покрывая поцелуями щёки, и вот он уже сидит на его коленях, лицом к нему и беспомощно отдаёт свои губы во власть его бесконечной страсти.

Они дышат дыханием друг друга, Грандин ласкает его пальцами, и Ири беззвучно молит о спасении, прижимаясь к нему, изгибаясь в попытке найти желанное избавление, и Грандин, так же молча, отвечает на его мольбу. Приподнимает и насаживает на себя так глубоко, что Ири несколько секунд не может пошевелиться, — растянутый и заполненный до предела. Они снова начинают двигаться в мучительном, сладострастном танце, каждый вздох которого превращён в сладкую пытку, — молчанием, и необходимостью сдерживать свои стоны. Ири кусает Грандина за шею и впивается зубами в его плечо, содрогаясь в судорогах, изо всех сил стискивая зубы. Наслаждение столь сильно, что по лицу текут слезы, и хочется кричать. Грандин еле слышно стонет, отзываясь на каждое его движение; в эту секунду напряжение так невыносимо, что даже боль кажется желанным облегчением. Их движения становятся всё неистовее и грубее. Уже нет нежности и неторопливости, есть испепеляющее, нарастающее изнутри пламя; всё выше и выше, сильнее, а затем, — маленький взрыв — похожий на тысячи солнц перед глазами. Грандин перехватывает его губы, вбирая в себя родившийся хриплый крик. Ири почти теряет сознание, и только руки Мистраля не дают ему упасть. Грандин так крепко прижимает его к себе, что кажется, сейчас переломает все кости. Внутри слабо пульсируют последние замирающие толчки. И наступает покой. Оглушающий, умиротворённый; лишённый слов и фраз, которые становятся не нужны и бессмысленны.

Маленькая блаженная смерть.

Сейчас нет места боли или сожалению, потому, что это слишком прекрасно, для того чтобы быть разрушенным. Они целуются долго и нежно, отдавая, друг другу, тепло своей души. Хотя бы в этот миг, когда между ними нет барьеров, и всё так просто и ясно. На одну минуту...

Нужно разжать объятия. Разъединиться...

Но ни у одного, ни у второго нет на это сил.

Страх...

Ощущение приближающейся потери и неизбежности того, что сейчас произойдёт. Оба понимают и оба оттягивают этот момент как можно дальше.

— Если бы можно было остаться так навсегда, — Ири плачет не скрываясь, уткнувшись лицом в плечо своего возлюбленного.

— Останься, — почти беззвучно отвечает Грандин, но Ири слышит его.

Поднимает голову и ощущает поцелуи на мокрых заплаканных ресницах.

— Останься, — повторяет Мистраль, и Ири кажется, что это сон, потому что Мистраль не приказывает, он просит. В его тоне и в его голосе — не повеление, а отчаянная мольба. — Не уходи, Ири. Не разрушай нас.

— Не могу, — Ири отчаянно трясёт головой, находит в себе силы, чтобы оттолкнуть, разбить это бесконечное, такое необходимое обоим объятие. — Я не игрушка, Грандин.

— Я знаю, Ири.

— Но ты играешь со мной... Ты... спорил на меня... ты...

— Ири, это не правда. Я клянусь тебе. Дай мне возможность оправдаться. Этот спор...

— Нет. Всё что ты сейчас скажешь... Я тебе не верю, Грандин. Я не хочу больше верить. Верить тебе... так больно... И поэтому я не могу остаться.

— А я не могу отпустить... — прошептал Грандин с мукой в голосе. — Почему, Ири? Почему не желаешь поверить мне? Каждый раз... убегаешь, потому что боишься боли. Но, убегая, причиняешь... новую боль. Останься. И посмотри ей в глаза. Тогда мы оба будем знать, — можно ли мне верить или нет. Я знаю, что это трудно. Я не могу быть другим. Но прошу тебя, Ири... останься.

— Твои слова... Ответь мне... Ответь, я хочу знать. Не смей лгать сейчас. Просто скажи. Ты... любишь меня? — в голосе мольба: отчаянная мольба, подёрнутая пеленой надежды.

Вопрос, простой вопрос, на который нельзя не дать ответ.

Вопрос — всаженный в сердце как удар ножа.

Вот ты и попался, Грандин Мистраль.

Не надо, Ири. Не спрашивай меня. Если я скажу тебе это, я уже перестану быть самим собой. Молю тебя, малыш. Не спрашивай меня, я не хочу отвечать...

Мистраль молчал.

Молчал, даже тогда, когда Ири, оттолкнув его, слез с его колен.

— Вот и всё, — проговорил он с какой-то опустошённой неизбежностью. — Ответ получен. Я тоже не знаю, почему я хочу тебя, Грандин, — он включил воду, и, намочив платок, какими-то механическими движениями привёл себя в порядок.

— Но знаешь... наверное это сентиментально и глупо, я хочу, чтобы меня любили. Или...— он выпрямился и почти презрительно посмотрел на сгорбившегося Мистраля. — Не боялись об этом сказать. Признаться самому себе. Наверное, ты прав... Это очень сложно. Я вот смог. А в ответ, я узнал о том, что я всего лишь спор. Пари твоего тщеславия. Бутылка шампанского — вот что я такое для тебя, Мистраль...— Лицо его исказила мучительная гримаса, а затем, по губам скользнула горькая, презрительная усмешка. Предназначенная даже не Грандину, предназначенная скорее себе. — Я буду, заниматься сексом с тобой, Мистраль, но я сам буду назначать время и место. А взамен — ты больше никогда не приблизишься ко мне. Между нами нет, и не будет никаких отношений. Ты никто для меня, и если ты, ещё раз, попытаешься применить ко мне силу, я клянусь тебе...— кулаки его сжались, и он почти с ненавистью посмотрел на зажатый в пальцах платок. А затем брезгливо отбросил его прочь. — Это будет последний раз, когда ты до меня дотрагивался, — сказав это, он натянул рубашку и застегнул её на все пуговицы.

— Не утруждайся, — Грандин поднялся, и, пройдя мимо Ири, почти с точностью повторил его действия. — Если ты не желаешь иметь со мной ничего общего, я не собираюсь принуждать тебя, — он оделся практически мгновенно, разрешая Ири смотреть на себя... страдая оттого, что Ири не смотрит. — С этой секунды, я не прикоснусь к тебе до тех пор, пока ты сам не попросишь меня об этом.

— Буду очень признателен, — язвительно отозвался Ири. — Остаток своей жизни я проведу спокойно.

— Оставь свою признательность до того момента, когда будешь трахаться со своим упрямством, и жалеть о том, что ты только что сказал.

— Взаимно, — они стояли друг против друга несколько секунд, а затем, взгляд Грандина заледенел, перестав выражать какие-либо чувства: полное, абсолютное, ледяное ничто...

— Рад, что нам не придётся ни о чём сожалеть, — он коротко кивнул, и вышел, оставив бледного Ири стоять, прислонившись к стене. Как только закрылась дверь, юноша медленно сполз по стене и закрыл глаза. С другой стороны, прислонившись спиной к двери, стоял белый как мел Грандин. Глаза его были зажмурены, а губы кривились и вздрагивали. Через мгновение, по щеке проползла первая и последняя светлая капелька. Он яростно смахнул её рукавом, и, оттолкнувшись, заставил себя идти ровно и гордо.

Я ненавижу тебя, Ири Ар. И я...я не позволю себе проиграть снова. Ненавижу тебя... ненавижу тебя, так остро, что мечтаю, чтобы ты сейчас сдох, там, за этой дверью. Хочу, чтобы ты рыдал, и корчился там от боли...чтобы ты испытал всё то, что сейчас испытываю я. Чтобы ты сполна ощутил то, через что ты заставил пройти меня. Я ненавижу тебя, Ири Ар... Боже, да пусть будет проклят тот день, когда мы впервые встретились! Будь проклята каждая секунда, которую я не смогу забыть. Будь ты проклят, Ири Ар...

— Боже, — прошептал Ири, по его лицу, не переставая, текли слёзы, — я не знаю, зачем ты свёл меня с этим человеком... Но знаешь, — юноша всхлипнул и затрясся, опускаясь на колени и закрывая лицо руками, — я прошу тебя, боже, пусть этот человек никогда не испытает той боли, что сейчас испытываю я... Потому что, ты знаешь... я люблю его. Даже если для него... я всего лишь игрушка. Я прошу тебя, боже, пусть... пусть он ненавидит меня... Потому что я не могу ненавидеть. Пусть он ненавидит за нас двоих. И за нас двоих, — пусть он презирает. Потому что, если он не сможет сделать этого, это придётся сделать мне... Я не знаю... Наверное, это очень глупо теперь... но ведь у меня тоже есть гордость...

— Ири Ар, я ненавижу тебя...

— Грандин Мистраль, я люблю тебя...

— Боже, зачем ты сделал так, чтобы мы встретились?!!

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

— Ильт, — Ири стоял на пороге комнаты Эргета, глядя на него воспалёнными, измученными глазами, под которыми залегли глубокие синие тени.

Эргет захлопнул рот, и без слов посторонился, пропуская юношу внутрь и не спрашивая, что ему понадобилось в начале первого ночи, тем более, что из-за учёбы, спать студиозы обычно ложились в десять. Герен Бренеж ввёл жёсткий режим, и занятия начинались в половине восьмого утра; поэтому, чтобы быть в форме, Ильт предпочитал ложиться пораньше, хотя бы до тех пор, пока не пройдёт неделя экзаменов. Алес, проклиная тупоумие Бренежа всеми словами, перекочевал к себе в комнату, и теперь — проводя ночи в одиночестве — Ильт был вынужден признать, что это не так уж и плохо. По крайней мере, он высыпался.

Ири потерянно прошёл внутрь, и почти упал, на разобранную кровать, закрыв лицо руками. Ильт несколько мгновений смотрел на него с состраданием, а потом, порывшись в шкафу, вытащил бутылку коллекционного вина, припасённую на праздник, и без слов разлил по бокалам. Набросил на плечи халат, не стесняясь своих голых ног, и сел рядом, впихнув один из бокалов Ири. Тот проглотил вино залпом, почти не чувствуя вкуса, хотя оно было безумно дорогое и очень редкое.

Ильт вздохнул, и, не сожалея, наполнил его бокал заново. Ожидая, когда Ири отпустит, и он сможет говорить.

Ири молчал довольно долго, просто глядя перед собой. А затем, Ильт, устав ждать, подошёл и обнял его обеими руками, притянув к своей груди и гладя по волосам, как частенько проделывая с ним Алес. Правда, Алесу это действо, доставляло куда больше удовольствия, чем самому Ильту. Но что-то подсказывало Эргету, что Ири сейчас нуждается именно в такой ласке.

Ири вздохнул прерывисто, а затем заплакал.

— Ильт, я не могу так больше, — он отчаянно хватал Ильта за рубаху. — Почему мне так больно, Ильт? Почему...— он бормотал что-то бессвязное, плакал и матерился, а затем рыдания его стали менее бурными. Он постепенно затихал, всхлипывая и успокаиваясь, потому что вино начинало на него действовать, а Ильт по собственному опыту знал — каким эффектом оно обладает. С одного бокала можно было опьянеть, а Ири выпил их несколько.

Ильт осторожно уложил его на кровать, и, укрыв одеялом, лёг рядом, обнимая одной рукой, словно ребёнка, и думая о том, что впервые в жизни зол на Мистраля.

Ему с самого начала не нравилась мысль о том, что Ири стал чьим-то любовником, а уж тем более не нравилась мысль, что этим любовником оказался Мистраль. Его сила, его властность и желание подчинять, — ранили свободолюбивого, похожего на золотистого мотылька Ири. И Грандину, было далеко до мысли о том, что Ири, — несмотря на свою внешнюю весёлую беспечность и беззаботность, — удивительно хрупок и раним душой. Но в то же время, злясь на Мистраля, Ильт не мог не признать, что в этой затянувшейся войне нет победителей. И равнодушный Мистраль, страдал так же сильно, как и маленький Ири. А быть может гораздо сильнее, — ведь во всём случившемся он винил себя. А Ири... Ири просто не мог простить.

Как всё глупо. Просто бессмысленная глупость, которую так хочется, но уже невозможно отменить.

— Ненавижу его, — прошептал Ири, и по-детски шмыгнул носом. Ильт вздохнул и поцеловал его заплаканные глаза, губами снимая солёные капельки с мокрых ресниц; лизнул бархатистую кожу пробуя на вкус. От Ири исходил запах клубники и ванили, а губы оказались сладкими, хранящими терпкий вкус вина и шоколада. В последнее время Ири пристрастился к этому горьковатому, но такому восхитительному лакомству.

Восхитительный, божественный вкус...

Остановился, лишь увидев перепуганные, ошарашенные глаза Ири, и тогда до него дошло, что именно он сейчас делает.

— Ири, — Ильт вскочил, поспешно отстраняясь, и чувствуя, что заливается краской. — Прости, — пробормотал он, заикаясь, — прости! Чёрт подери, я не знаю, что на меня нашло. Я хотел тебя поддержать. Чёрт... Я не хотел... Это как наваждение...

Ири моргал несколько секунд, а затем, выбравшись из-под одеяла, как-то виновато посмотрел на Ильта, не отводя взгляда от его губ, и покраснев ещё сильнее чем Ильт, прошептал испуганно:

— Ильт, а ты... ты не мог бы сделать так... ещё. Я хочу знать...— он запнулся, и они замерли, глядя друг на друга не отрываясь.

— Ири, — сердце Ильта колотилось так, что ему казалось, будто оно сейчас выпрыгнет. — Сними рубашку, — прошептал он хрипло, и добавил почти умоляюще: — Пожалуйста. — Ири кивнул, и потянулся к завязкам, смущаясь и робея, и в то же время, желая узнать правду о себе.

Ильт незаметно приблизился к нему, помогая стянуть рубашку и попутно сбрасывая с себя халат и сорочку, одновременно заползая к Ири под одеяло — прежде, чем до Ири дойдёт, что Ильт голый. Почему-то, Ильт был больше чем на сто процентов уверен, что увидев его полностью обнажённым, Ири опомнится, испугается осознания того, что именно, они сейчас делают, и удерёт, прежде чем Ильт успеет прикоснуться к нему по настоящему.

Сейчас, Ильт не мог думать ни о чём, кроме этих — солёных от слёз и одновременно сладких — полураскрытых губ, добровольно подставляющихся под его поцелуи.

Он так давно хотел этого... И сам себе боялся в этом признаться. Не в силах остановиться, Ильт зарылся пальцами в золотистые волосы — такие пушистые и мягкие, что хотелось постоянно трогать их, так же, как и нежную кожу, — необычно смуглую, но такую бархатистую и гладкую.

Ири только испуганно вздохнул, неожиданно ощутив, как Ильт уверенно увлекает его на подушки, и в следующее мгновение — его язык проникает Ири в рот. Это было приятно... так же, как и руки Ильта, осторожно поглаживающие его тело. Ласковые, но в то же время, судорожно-нетерпеливые, — столь непохожие, на уверенные, неторопливые руки Мистраля.

Ильт оторвался от него на одно мгновение, заглянул в глаза, даря лёгкий поцелуй в аккуратный детский носик, с трудом удержавшись от желания укусить. Ири вызывал у него странное желание. Как аппетитное пирожное, которое безумно хочется съесть, — потому что иначе, оно может достаться кому-то ещё.

— Тебе приятно... со мной? — спросил он, почему-то с испугом.

Ири кивнул:

— Да..

На лице Ильрана отразилось облегчение, и в следующее мгновение, он припал к шее Ири, вылизывая её, и покрывая поцелуями. Лаская его ключицы и дразня языком маленькие напряжённые соски, — которые так хотелось прикусить, чтобы услышать жалобный лёгкий вскрик, и, протянув руку — найти желанное напряжение, внизу этого великолепного живота, или создать его, для того, чтобы Ири уже не пожелал уходить.

Осознав, чем всё это может закончится, Ири безуспешно пытался его отстранить. Ему хотелось ласк, но не таких.

— Ильт, — жалобно проговорил он — Я...не могу...

— Почему? — Ильт остановился, тяжело дыша, глядя на Ири потемневшими, пьяными глазами; пальцы, не останавливаясь, дёргали застёжку его пояса.

— У тебя есть Александр. И... — он вскрикнул, ощутив, что Ильт решительно снимает с него брюки.

— Ири... Зачем ты так? — почти простонал Ильт. — Ты что, не понимаешь, как я тебя хочу? С ума схожу! — он рывком сбросил одеяло, и стянул с Ири одежду, не обращая внимания на слабые протесты. Несмотря на кажущуюся хрупкость, Ильт обладал стальными мускулами, и Ири, с внезапным страхом почувствовал, что не может справиться с его напором. К тому же, от вина у него кружилась голова, и он просто не мог сопротивляться. Мог только по детски уворачиваться и прикрываться руками, надеясь на благоразумие Ильта и понимая, что виноват сам. Ему не следовало приходить сюда и не следовало поддаваться минутному порыву — ощутить себя любимым и нужным. Ощутить уверенность, и заботу чужих рук, и тепло, которое, уходя, навсегда забрал с собой Грандин.

Смогу ли я быть счастлив когда-нибудь, — испытав однажды тот океан нежности, в котором он утопил меня?..

— Ильт, перестань. Я... Не надо, — он тщетно пытался спихнуть с себя разгорячённое гибкое тело. Гранатовые волосы падали ему на лицо и грудь, а яркие зелёные глаза буквально пронзали насквозь.

— Ири, ну пожалуйста, милый мой... — несмотря на своё желание, которое Ири ощущал самым недвусмысленным образом, Ильт не пытался войти в него — уговаривал, гладил, упрашивал, целовал, ловя ускользающие губы, но, тем не менее — чётко удерживал определённую, недозволенную грань. Осознав это, Ири расслабился, с облегчением поняв, что как бы далеко Ильран не зашёл в своих действиях, — изнасилование ему не грозит.

— Я же вижу, что с тобой происходит, — шепнул Ильт, уткнувшись лбом в его плечо. — Ты способен думать только о нём. Но если ты не желаешь простить, то может, хватит изводить себя? Я не знаю, что сделал с тобой Мистраль, и чем он так околдовал тебя, но Ири, клянусь богом, — я не позволю тебе остаться в подобном состоянии... Даже если мне сейчас придется изнасиловать тебя, и послать к дьяволу Алеса, — словно приняв решение, он снова приник к юноше, почти насильно раздвигая его ноги и просовывая ладонь между бёдер, для того чтобы заставить Ири пробудиться.

Ему это удалось, потому что, несмотря на протестующие возгласы, плоть Ири начала оживать под его настойчивыми пальцами, а губы уже не убегали, а скорее играли с ним в чувственную игру соблазна.

Однако сам Ири, не хотел принимать своего поражения, и стоило Ильту расслабиться и отвлечься, как юноша, оттолкнув его, проворно соскользнул с кровати, и, подхватив брюки, ринулся к дверям. Ильт поймал его на полпути, обхватил за талию, без усилий утягивая обратно на кровать, сознавая, что ещё никогда не был так фантастически возбуждён. Один взгляд — на соблазнительное, светловолосое совершенство — лишал его рассудка, заставляя терять остатки разума. Он уже не думал о том, что Ири продолжает сопротивляться. Просто не мог думать.

Опомнился, лишь ощутив, что его отрывают от Ири самым безжалостным образом, а затем — сильный удар по лицу привёл его в чувство.

Алес стоял над ним, больно ухватив за предплечье и сжимая кулаки.

— Спятил?! — почти рявкнул он, и, видя, что Ильт не в состоянии опомниться, ударил снова — зло и беспощадно.

Решив проведать своего любовника, он никак не ожидал, что застанет такую картину. Если бы Ильт просто изменил ему, — это куда ни шло. Несмотря на свою демонстративную ревность, Алес относился к числу тех людей, которые могли посмотреть на подобные шалости сквозь пальцы. Но то, что предстало его глазам, выходило за всякие рамки: Ильт, — его драгоценный Ильт — пытался изнасиловать Ири Ара, который не кричал и не звал на помощь, но так отчаянно сопротивлялся, что становилось ясно — Ильт явно переоценил значение собственного обаяния.

— Приди в себя! Немедленно! — Алес отвесил Ильту ещё несколько хлёстких пощёчин. Бросил короткий взгляд на распростёртого на белоснежных простынях Ири... и отвёл глаза, сглотнув и стараясь выкинуть из головы увиденное.

Ири, лежал, раскинув руки, тяжело дыша. Глядя на Алеса огромными, испуганными глазами. Удивительно прекрасный и желанный; в какой-то детской, и в то же время порочной, невинности — абсолютно не осознающей собственной ауры соблазна.

Наконец, Ири поднялся одним гибким движением, и натянул на себя одеяло.

— Не могу... Он меня с ума сводит, — простонал Ильт задыхаясь, и позволяя Алесу держать себя. — Я всего лишь хотел... Немного...

Он, словно пьяный, вытянул руки — желая заключить отпрянувшего юношу в объятья.

Алес снова замахнулся, но Ири его остановил:

— Алекс, нет! Не надо. Это... это моя вина, — он, прикрываясь одеялом, опустил голову. — Я попросил Ильта поцеловать меня. Я не знаю зачем, — пробормотал он, стыдясь поднять глаза.

Выглядя при этом так жалобно, что сердиться на него было попросту невозможно. Он, скорчившись, обхватил себя за плечи, не замечая, что одеяло сползло вниз, и что от увиденного — даже хладнокровный Алес застыл, лишившись дара речи; не в силах отвести глаз от беззащитного, пушистого затылка; хрупкой, нежной шеи; немного выступающих ключиц; совершенных линий тела — изящного и хрупкого, — с плавными изгибами бёдер, тонкой талией и плоским животом с кубиками пресса. Ири казался хрупким, и в то же время был сильным, — из-за постоянных тренировок с Грандином. Однако, каждая мышца, перекатывающаяся под бархатистой кожей, была такой гладкой и влекущей, что хотелось припасть к ней губами и обрисовать её языком, повторяя выступающий соблазнительный рельеф.

Не понимая, что с ним творится и куда летит его рассудок, — Алекс, выпустив Ильта, опустился за спиной Ири, обнимая вздрогнувшего юношу за плечи. Поймал затуманенный взгляд Ильта, — в эту секунду, он понимал его как никогда.

— Боже, ну разве можно быть таким наивным, Ири, — прошептал он в маленькое, нежное ушко, и, одной рукой продолжая обнимать Ири, отобрал у него одеяло, выкидывая на пол и давая Ильту возможность продолжать начатое. — Ты хоть понимаешь, насколько ты красив, малыш? Ты хоть понимаешь, как из-за тебя уносит рассудок? — Ири испуганно охнул, чувствуя, что Ильт раздвигает его ноги, а Алекс, обняв поперёк груди, целует в шею и одновременно поглаживает его живот.

Ири онемел, а когда попытался возмутиться, Алес губами накрыл его рот, языком проникая в эту бархатистую нежность. Ири задёргался, но в это мгновение, руки Ильта подхватили его за ягодицы, приподнимая, а проворный язычок, — коснулся внезапно пробудившейся, очень сильной эрекции, в то время как один из пальцев — очень осторожно и аккуратно — проскользнул внутрь, уверенно отыскивая самое чувствительное местечко.

— Алес, там всё очень узкое, — непонятно зачем, сообщил Ильт, и почти простонал, вновь обхватывая его плоть: — Бог мой, такой горячий, восхитительный, сладкий... Не сжимай так... глупенький, ты же хочешь этого.

Ири пытался бороться из последних сил, но то, что вытворяли с его телом эти двое, было невероятно.

Алекс настойчиво целовал его, не давая разбить поцелуй и высказать протест. Ири почти задыхался, понимая, что ему не хватает воздуха, но уже буквально через минуту — стонал во весь голос, ибо своим проворным языком, Ильт вытворял что-то немыслимое. То втягивая целиком, почти прикусывая, то нежно скользя по венкам — обрисовывая их, как художник рисующий кистью; не забывая втягивать, ласкать яички и чувствительную кожаную перемычку; на границе света и тьмы, которые сейчас мелькали и кружились перед глазами.

Алес на мгновение оторвался от него, не переставая ласкать руками, и принялся целовать и облизывать шею, плечи и грудь. Атаковать нежное ушко лёгкими, но удивительно чувствительными укусами.

Это было странно, и одновременно — слишком здорово.

Настолько здорово, что от острого, мучительного наслаждения хотелось кричать, а когда Ильт, посмеиваясь, разжал губы — выпуская его окаменевшую плоть на свободу — Ири разочарованно всхлипнул, подаваясь бёдрами ему навстречу, насаживаясь на его пальцы, — которых, каким-то образом, оказалось уже два, — беззвучно умоляя продолжать, и одновременно — боясь этого продолжения.

— Не бойся. Тебе понравится, — сказал Алекс, отрываясь от Ири для того, чтобы сбросить с себя рубашку, но не переставая ласкать, слегка выкручивать и пощипывать его соски.

— Ну, давай же, милый, — недовольно пробормотал Ильт, чувствуя, что Ири тщетно пытается ускользнуть от его пальцев. — Тебе ведь это очень нравится. Ах, так... — Ири почти закричал от пронзительного наслаждения, когда Ильт, мстительно усмехнувшись, вновь втянул его в себя и принялся двигать внутри него пальцами, раздвигая и работая ими более интенсивно, для того, чтобы выбрав момент — ввести уже три пальца.

— Вот тебе, непослушный мальчик, — пробормотал он удовлетворённо.

Ири вскрикнул, готовый почти кончить, и застонал от разочарования, когда Ильт отпустил его на свободу и перестал двигаться. Он рванулся навстречу, изо всех сил желая получить облегчение, но жестокость Ильта, похоже, не знала границ.

— Я... ннеее...

— Ири, не захочешь, и ничего не произойдёт, — Алес снова приник к его губам, вызвав судорожный стон, и не давая Ири договорить. Ири бешено двигал бёдрами — беззвучно умоляя; извивался в неудовлетворённой истоме, — заставляя обоих своих мучителей смеяться, от столь откровенно выказываемого желания. Но Ильт, неумолимо бросив его в секунде от рая, двинулся выше, — вызывая желание придушить его за подобную подлость.

Ири протестующе вскинул руки, — желая вернуть гадского Ильта на место, но Алес мягко перехватил его ладони, сплетая пальцы со своими, и покрывая его запястья лёгкими, как бабочка, поцелуями; одновременно запуская пальцы в волосы Ильта и лаская любовника, методично вылизывающего живот Ири.

Через несколько минут, Ири уже перестал понимать, кому принадлежат те или иные прикосновения, потому что эти прикосновения были повсюду. Он полностью растворился в них, — покорно и податливо отдаваясь во власть чужих рук и губ; отвечая на эти ласки, и щедро даря свои, — даже не пытаясь контролировать процесс разумом, а полностью отдавшись на волю ощущений и инстинктов.

Лишь на одно мгновение протестующе сжался, ощутив вновь проникающие в него, уверенные и сильные пальцы Алеса. В это время, член Ильта, начал настойчиво толкаться к нему в рот и заполнил его целиком. Ильт, уговаривая, придерживал его за волосы, ласково гладя спину и ритмично двигая бёдрами, вбиваясь до самого горла, в то время как Алес, не забывая ласкать его плоть, растягивал его пальцами.

Ощутив болезненное проникновение, Ири вскрикнул, пытаясь освободиться, но ему не позволили, фиксируя одновременно с двух сторон. Алес оказался слишком большим, заполняя его до самого основания, и Ири казалось, что он сейчас не выдержит. Он протестующее мычал, двигая ягодицами, и в итоге сжимал Алеса так плотно, что тот буквально зарычал сквозь сжатые зубы, понимая, что Ири своими поспешными действиями лишает его всяческого удовольствия, и он не сможет сдержаться и кончит — так и не успев начать. Размахнувшись, он со всего размаха шлёпнул Ири по ягодицам, оставляя на его попке алый след. Ири вскрикнул, и в тот же миг всё внутри него сжалось короткими, неистовыми судорогами наступившего оргазма, заставив Алеса взорваться феерическим стоном удовольствия, — от убийственно-возбуждающего зрелища и, одновременно, — от обхвативших его ствол тугих горячих стенок. В глазах замелькали светящиеся точки. С другой стороны, с хриплым стоном, кончил Ильт.

— Нет Ири. Не смей. Проглоти всё до конца, — услышал он умоляюще-приказное. — Да, милый. Вот так. Ты чудо. Умница, — Ильт нежно и благодарно обхватил лицо Ири, целуя его. Алес обессилено привалился к его спине, прижимая к своему телу, и не покидая этого блаженного, уютного рая; зная, что через несколько минут он подарит ему ещё одно — гораздо более долгое удовольствие; целуя его, и начиная возбуждаться снова.

Остановился, лишь услышав внезапный, мучительный стон, и понял, — что стон этот, не принадлежит никому из них. Вскинул глаза, и похолодел, — на мгновение коснувшись взглядом двери; и замер, — встречаясь глазами с белым, как простыня, Грандином Мистралем.

Ради чего он пришёл сюда?... Что ему могло понадобиться в комнате Эргета? И почему он вошёл без спроса и без стука... — не имело значения. Главное было в том, что он увидел.

А Ири и Ильт, увлечённые друг другом, не замечали никого и ничего вокруг; не заметили — внезапного напряжения Алеса, всё ещё прижимающего Ири к своей груди. Прижимающего и не желающего выпускать, даже если бы в дверях сейчас, стояла тысяча Мистралей. И ясно давая это понять вошедшему.

Мистраль стоял, закусив ладонь, и судя по алой струйке, стекающей по белоснежному манжету, — увиденное смогло выбить его из колеи. А затем он повернулся, и так же тихо вышел, — навсегда пробив барьер эмоционального порога Алеса взглядом — жутким взглядом абсолютно пустых глаз.

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Ири не мог понять, что произошло.

Почему, он поддался какому-то непонятному безумию и позволил увлечь себя в это. Но он не сожалел. Случившееся, не вызвало в его душе никаких эмоций, — кроме осознания собственной душевной пустоты. И хотя Ильт и Алес пытались растормошить его всеми силами, Ири понял, что восхитительная, безумная ночь, — была первой и последней.

Он ушёл. Благодарный обоим за то, что они смогли вытянуть его из чёрной, бездонной ямы отчаяния, на более или менее призрачную, поверхность безразличия. Теперь ему почти не было больно. К тому же, Мистраль больше не появлялся в академии. Ири не знал, куда он так внезапно исчез, но был рад, что не видит его. Это помогало держаться. Вряд ли он мог стать прежним. Но спустя какое-то время, он снова начал смеяться, и те, кто не знал его близко, пожалуй, могли бы утверждать, что Ири полностью оправился от ран.

Но не Ильт и Алес.

И не Грандин Мистраль.

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Алес потерянно стоял на берегу реки, на пронзительном стылом ветру, глядя как по воде, подгоняемая ветром, бежит непрекращающаяся, дрожащая рябь.

Не было секундантов: Алесу и в голову не пришло вызвать их.

Он сам назначил Грандину встречу здесь, вдалеке от людских глаз. Зная, что Грандин придёт. Придёт для того, чтобы убить его. Алес не боялся смерти. Он боялся лишь за Ильта, и теперь, ради него, он был готов умереть, чтобы своей смертью — искупить грех, который они совершили.

Они посягнули на то, что принадлежало Мистралю. В каких бы отношениях не находились сейчас он и Ири, — то, что они сделали, не могло пройти бесследно. И подставляя лицо ледяному ветру, рассматривая — почти с безразличием — серое небо, с которого накрапывал мелкий, холодный дождик, Алес мысленно прогонял перед собой свою жизнь. Но раз за разом, приходил к выводу, что ему не о чем жалеть.

Скандал в академии разгорится нешуточный. Всё-таки, в отличие от Реама, он был из очень благородной семьи.

Говорили, что Мистраль убил Андреаса в честном поединке. Но какой это, к дьяволу, честный поединок, когда демонический Мистраль, на голову выше всех владеет шпагой, и единственный, кто может противостоять ему, — это Ири.

Но идти к Ири после того, что было между ними.... Да Алес и не унизился бы никогда до подобного. Единственное, о чём он сейчас сожалел — это о том, что не успел сказать Эргету, что, чёрт подери, любит эту маленькую рыжеволосую сволочь, а так же, сожалел о том, что увидел эти глаза...

Этот взгляд Мистраля, не позволял ему испытывать ненависти. И хотя, Алес пытался себя накрутить перед предстоящим поединком, накрутить он себя никак не мог. На душе было тошнотворно и пусто. И как-то удивительно гадко. Винить было некого.

Вспоминая ту ночь, — полную пьянящего, безрассудного сумасшествия, — Алес, с неприятной ухмылкой, констатировал тот факт, что повторись всё это снова, его выбор был бы точно таким же. Хотелось, чтобы Ири был счастлив хоть немного. Может, он и не стал счастлив, но в одном Алес был уверен, — в том, что после всего случившегося ему стало гораздо легче.

Будь у нас больше времени, мы бы непременно повторили это. Даже если из-за этого, я ощущаю себя полнейшим подлецом. Но ведь Мистраль виноват сам... А с другой стороны — был ли виновен хоть кто-то?

Прошлого не изменить. И не повернуть вспять, — словно неизбежное колесо злого рока, которое катится неумолимо лишь в одном, давно выверенном и просчитанном, направлении. Теперь пришла пора платить по счетам.

В том, что Мистраль его убьёт, Алес даже не сомневался. Его взгляд, там, в дверях — маленькая личная смерть, и в то же время — откровенный приговор. Для них, посмевших посягнуть на то, что принадлежало ему; посмевших, в своём безрассудстве, — ударить в спину, предать его чувства. Подло, низко, мелочно.

Мистраль никогда не оправится от увиденного, никогда не сможет простить; и его взгляд, дал ясно понять одно: он не оставит в живых никого, кто посмел прикоснуться к его возлюбленному.

Ири Ар... может быть, и правильно ты сделал, что ушёл от него. Ведь в его глазах, каждый раз при взгляде на тебя, читалось лишь одно: "собственность Мистраля". И ты всё правильно понял, малыш. Для него, ты не более чем игрушка. Личная вещь.

Но можно ли, быть так одержимым вещью? Настолько одержимым, чтобы...

Да он же любит его...

Любит, и страдает оттого, что не может принять это чувство. Ледяной принц — скованный своим личным панцирем амбиций, который он создал себе, и через который невозможно пробиться. А теперь, этот панцирь дал трещину и разлетается на куски, заставляя осознать, что он — всего лишь обычный человек. Такой же смертный, как и все те, кого он, недавно, так надменно презирал.

Алес грустно усмехнулся. Он единственный, кому, на краткий миг болезненного прозрения, была открыта истина, и теперь он унесёт её в могилу.

Он лишь надеялся, что Мистраль удовлетворится одной жертвой. Грандин никогда не был ни подлецом, ни подонком. До всего случившегося, они были почти друзьями. Хотя, вряд ли в понятии Грандина Мистраля, вообще существует такое определение как "друзья".

"Я ни о чём не сожалею", — подумал Алес с внезапной злостью, и почти улыбнулся, когда увидел остановившуюся карету и выходящего из неё Мистраля.

Грандин на мгновение обернулся и велел кучеру подождать.

"Ага, значит, надеется управиться быстро, — с неприятным раздражением подумал Алес. — Ну что ж, постараемся тебя разочаровать, ледяной принц. Может, я и подохну, — но не так скоро, как ты думаешь. Я ведь тоже тренировался с Ири. Какое-то время. Но это было до тебя. А потом появился ты и забрал его себе. И погасил его свет. Ради этого, — тебя, пожалуй, стоит ненавидеть".

Грандин подошёл небрежной походкой. Ветер трепал его элегантный плащ и длинные роскошные волосы, собранные в хвост. Тёмные, прищуренные глаза смотрели в нехорошей задумчивости. Но в них не было ни капли неуверенности или сомнения. А лишь окончательно принятое решение, после которого уже нельзя будет повернуть назад.

Мистраль остановился напротив него. И лишь сейчас, Алес разглядел глубокие, нездоровые тени, залёгшие у него под глазами; неестественную бледность осунувшегося лица, и какую-то, ранее не замеченную, горькую складку в области губ.

Но даже не выспавшийся и измученный, столь ясно отмеченный печатью страдания, — Мистраль был прекрасен как божество. И сейчас, он казался даже более притягательным, чем раньше, потому что с его лица, впервые, исчезли надменность и высокомерие, и та, почти неуловимая, мина брезгливости, которая удерживала желающих преклониться перед ним людей, на тонкой, едва ощутимой грани, за которой, любое преклонение значило потерю своего достоинства.

Грандину было всегда наплевать на окружающих его людей.

А сейчас...

Сейчас на него смотрел прекрасный полубог, за которым Алес, не задумываясь, мог бы последовать на край света, отдать свою жизнь...

Нужна ли ему моя жизнь?

Мысль пришла внезапная, как смутное осознание, вызванная печатью страшной, бесконечной усталости лежащей на лице Мистраля.

— Будем драться? — спросил Алес дрогнувшим, севшим голосом.

Но тут же чётко понял: что как только Мистраль достанет шпагу — он, не задумываясь, даст себя убить. Хотя бы ради того, чтобы никогда, и никому на свете не рассказать, что однажды, он увидел этого ангела павшим.

Мистраля Грандина больше не существовало. Он был мёртв. Такой же, абсолютно, безжизненно мёртвый, как и его навсегда потерянный возлюбленный — Ири Ар, которого Алес видел всего лишь несколько часов назад.

Да есть ли в этом смысл?! — Алесу остро захотелось закричать. Сказать что-нибудь. Схватить Мистраля за плечи, затрясти его, и разбить это прекрасное, лишённое всяческих эмоций лицо.

Ну сделай же, что-нибудь! Сделай, хоть что-нибудь! Останови это безумие! Верни его! Ты же можешь... Ты сильнее. Ты всегда был сильным, Мистраль. Не дай ему умереть из-за тебя, и не дай себе, — исчезнуть с этой земли, лишь только потому, что ты — Грандин Мистраль, и у тебя есть своя гордость. Неужели, на свете не существует вещей, более важных и ценных, чем твоё неуёмное тщеславие? Неужели, ты ничего не можешь изменить? Ири думает, что ты не любишь его. Что он для тебя всего лишь вещь, игрушка... Я и сам так думал, до этой секунды... Мистраль... Не молчи. Заставь вас жить. Ты же можешь. Скажи ему... скажи ему то, что ты так упорно таишь от самого себя; то, что ты наконец-то признал... скажи ему... Сделай же хоть что-нибудь, Мистраль...Если не ты, — кто ещё сможет всё изменить? Кто сможет остановить это?

Но Алес молчал, не в силах произнести ни слова. Словно, решившись издать первую фразу, его горло оцепенело, охваченное спазмом отчаяния и раздирающего душу осознания

Всё кончено...

Кончено. И теперь, слишком поздно для попытки найти понимание. Может быть ещё вчера... — до той злополучной, откровенной сцены в спальни Эргета, — ещё можно было что-то изменить.

Но не теперь.

Ибо теперь, Мистраль умер, и тот, кто стоял на его месте, был абсолютно глух к любым мольбам.

Мистраль посмотрел на него, в каком-то удивлённом, слегка рассеянном недоумении, словно только что его заметил, или впервые вспомнил о его существовании.

А затем... Алесу казалось, что он спит... Ему хотелось вырваться из этого кошмара, но он не мог, пойманный жуткой властью магнетических, лишённых души, глаз Грандина.

Ибо вынести это было невозможно.

Мистраль покачал головой и спросил, до тошнотворного безразлично и просто:

— Зачем?

Усталость — безумная, опустошающая, высасывающая душу. В каждом жесте, в каждом слове.

Мистраль... Что тебе сказать? Сможешь ли ты понять и простить? Хотя бы понять...

— Действительно, зачем? — повторил Алес машинально. А потом, опомнившись, сделал то, что хотел сделать уже давно: подлетел к Мистралю и схватил его за плечи. Заорал, пытаясь стереть это страшное безразличие ударом кулака. — Действительно, зачем?! Зачем... Это же не я — трахал твоего Ири! Не я — засаживал ему по самое горло... Не...

Слова исчезли, оборванные короткой, тусклой молнией стального взгляда. Но ничего не произошло, — только ладонь Мистраля, жёстко и болезненно, перехватила его кулак, останавливая, но не мешая говорить.

— Продолжай, — сказал Мистраль спокойно и равнодушно. — Только не размахивай кулаками. Мне бы всё-таки, не хотелось убивать тебя.

— Что? — Алес растерялся, не понимая, что происходит. Он специально провоцирует Мистраля, но вместо этого...

Губы Мистраля внезапно прорезала короткая, мучительная складка. Всего на секунду, но затем, справившись с собой, он взял себя в руки.

— Всё кончено, Алес, — тихо сказал он. — Между мной и Ири всё кончено. Больше нет ничего, что можно ещё разрушить, — прибавил он, с каким-то мазохистским сарказмом.

— Мистраль... Я не смог остановиться... Я даже не знаю, что тут можно сказать, — с горечью отозвался Алес. — Но извиняться я не буду, так же как и оправдываться перед тобой. Я сделал то, что я хотел сделать. Я...

— Избавь от подробностей, — Мистраль фыркнул, почти, на мгновение, с прежним пренебрежением, и прибавил, снова исчезнув под маской нового, уставшего Мистраля: — Тебе не надо мне ничего объяснять. Ты только за этим меня вызвал?

— Я думал... Алекс снова поплыл, впервые в жизни, ощущая какую-то жуткую неуверенность, потому что всё происходило совсем не так, как должно было происходить. — Я думал мы... Ты ненавидишь нас за это. И хочешь убить меня.

— Тебя? — в глазах Мистраля снова отразилась вся агония мира. — За что? За то, что ты сумел сделать то, чего не сумел я? — он судорожно, неестественно рассмеялся. — Позаботься о нём, если сможешь...

Мистраль отбросил его руку, повернулся, и пошёл не оборачиваясь.

Как я смогу позаботится о нём? — хотел ответить Алес. Догнать, крикнуть: — Ведь он ушёл от нас...

Но ничего не сказал, поднимая голову к небу и радуясь, что наконец-то снова полил дождь. И что Мистраль не смотрит на него. А он не видит лица Мистраля.

Алес плакал, и вряд ли сам понимал, почему это происходит.

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Эргет нашёл Ири во время завтрака. Он собирал сумку и готовился к отъезду.

Накануне, в академию прибыл посыльный от министра Лана, и наверное, даже он был смущён откровенным облегчением, промелькнувшим в глазах юноши при известии о том, что Лан желает видеть его и поговорить.

— Ты как? — Эргет зашёл в комнату, прикрывая за собой дверь. Ири улыбнулся ему и кивнул, продолжая собирать вещи. Эргет, преодолев комнату тремя шагами, обнял его, притягивая к себе спиной. Неестественная, застывшая поза Ири с рубашкой в руках, сказала ему гораздо больше, чем слова.

— Но мы, могли бы хотя бы попробовать, — юноша отстранился и потерянно сел на краешек кровати, заглядывая Ири в глаза. — Малыш, мы что-то сделали не так? Мы не должны были трогать тебя? Ты почти не разговариваешь со мной после той ночи.

— Я ни о чём не сожалею, — твёрдо ответил Ири, и, перестав укладывать багаж, присел рядом. — Мне было очень хорошо с вами. И сейчас мне легче, оттого, что это произошло.

— Тогда почему? — в отличие от Мистраля, или того же Алеса, Ильт был очень осторожен в соблюдении дистанции, и теперь он мучительно гадал: можно ли ему обнять Ири, и как он поведёт себя. Если оттолкнёт, это будет очень больно. Словно поняв его сомнения, Ири первый накрыл его пальцы ладонью.

— Всё хорошо, Ильт. Тебе не в чем винить себя, и тем более Алеса. Я сделал то, что хотел сам. Просто сейчас мне лучше уехать. И я думаю, ты понимаешь, как жестоко пытаться меня здесь удерживать.

Ильт грустно кивнул.

— Ты прав. Но и не прав. Нам было бы неплохо вместе. Мы могли бы...

— Не думаю, — Ири вздохнул, проведя ладонью по лицу, и Ильт вдруг понял, что Ири повзрослел.

— В ваших отношениях, третий всегда останется лишним.

— Но не ты! — пылко воскликнул Ильт, и смутился, внезапно осознав, что даже после всего того, что было, вряд ли Алес спокойно примет его стремительное увлечение Ири Аром. Алес не против, дать ему развлечься, но признать, что у Ильта может быть ещё кто-то кроме него? Ири Ар не из тех, с кем можно просто завести интрижку, да и не ассоциировалось с ним это низменное, плебейское слово. Его хотелось любить, им хотелось любоваться — как чистым, сверкающим бриллиантом; перед ним хотелось восторженно замереть, — и прибить каждого, кто посмеет хотя бы коснуться его, бросить тень на это ослепительное, светлое существо; уничтожить любого, кто посмеет причинить ему боль.

— Даже я, — непреклонно возразил Ири, словно заглядывая куда-то далеко вперёд, куда пока ещё не мог заглянуть восторжённо-влюблённый Эргет. — Ильт, поверь, я благодарен. Но сейчас, для меня и для всех, будет лучше, если я уеду. Мне нужно время. Просто немного времени. Хорошо?

— Но когда ты приедешь, ты дашь ответ? — спросил Ильт с надеждой, и вдруг понял, что уже знает ответ. Словно прочитав в его глазах, Ири перегнулся, и поцеловал Ильта в щёку, отодвинув в сторону прядь переливающихся гранатовых волос.

— Так будет лучше, Ильт, — проговорил он ровно, и Эргет ощутил себя жалким и потерянным.

Там, где раньше струился бесконечный свет любви ко всему миру, и мерцали нежные всполохи солнечного тепла, теперь воздвиглись холодные и обледеневшие стены отчуждения. Словно Ири закрылся от всего мира, отгородился от него плотным, непроницаемым щитом. Надпись на котором, была высечена кровью его сердца. "Теперь мне никто не сможет сделать больно" — гласила она.

— Так будет гораздо лучше, — прибавил Ири отстраняясь, и снова начиная паковать вещи, словно давая Эргету понять, что разговор подошёл к концу. — Не обижай...— Ири не договорил, потому что Ильт, внезапно протянув руки, изо всех сил сжал его в объятиях.

— Малыш, — простонал он с глухим отчаянным стоном. — Бедный мой, маленький Ири... Что же мы все с тобой сделали?

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

В роскошном особняке гарена Лана было... роскошно.

И это единственное определение, которое Ири мог подобрать. Министр Лан не отличался художественным вкусом, и аляповатость обстановки немного действовала на нервы.

"Если бы Мистраль был здесь, он бы сошёл с ума через полчаса" — внезапно подумал Ири, и понял что улыбается. Вряд ли, его тонкий, обладающий безупречным вкусом эстета, бывший любовник, смог бы выдержать в этом доме больше пары часов.

Но воспоминание об этом, было горьким, и Ири, как обычно, отогнал его. Тысячи — болезненных, отогнанных воспоминаний.

Ири жил здесь уже неделю.

Сначала ему это нравилось, но теперь, покровительство министра Лана начало его тяготить. Так же, как и его непонятные намёки. Он планировал, что Ири займёт пост министра. Ири начинал смиряться с этой мыслью и даже немного вошёл в курс дел. Недостаточно, чтобы управлять страной, но на том уровне, который помог бы ему продержаться на плаву и не натворить каких-либо безумных дел.

— Когда я был в твоём возрасте, я попал в ещё более худшее положение. Мой патрон неожиданно скончался от сердечного приступа, и мне пришлось возглавить министерство, хотя я, — ни малейшего понятия не имел, что мне делать на этом посту. Но всё не так сложно как кажется. На самом деле, министром может стать любой. Это всего лишь высокое звание, лишённое той самой бездны дел, о которых все, не переставая, говорят. За тебя всё делают помощники, а твоя задача — научиться управлять людьми. Немного психологизма, умения прогнозировать события — и у тебя всё получится. В отличие от тебя, я не получил столь блестящего образования. Ты с лёгкостью цитируешь законодательные акты и прекрасно разбираешься во всех вопросах внутренней и внешней политики. Я думаю, ты мог бы занять мой пост уже сейчас. Или, хотя бы — принять на себя должность временно исполняющего обязанности. Всё-таки, мне не помешает иметь под рукой толкового помощника, а тебе — научиться выживать, в этом нелёгком мире интриг.

— Мне конечно лестно, что вы такого высокого мнения о моих способностях, — Ири старался осторожно подбирать слова, понимая, что отказ может обидеть этого человека, более того — вызвать неудовольствие. Но, похоже, Лан не собирался принимать отказа. И Ири, с какой-то фатальной обречённостью, и покорностью происходящим вокруг него событиям, сдался, позволив времени просто катиться вперёд, а судьбе — играть так, как ей заблагорассудится.

Если он сменит Лана...

Ну что ж, так тому и быть. В одном он был уверен твёрдо: теперь, его чувства к Мистралю не повлияют на его решения. По той простой причине, что они действительно стали противниками. Ири лишь искренне надеялся, что гнев не затмит его рассудок, и он сможет руководствоваться здравым смыслом, а не эмоциями. Например, желание досадить Грандину и сделать ему назло, расцвело в нём сейчас удивительно сильно. Словно обида и боль, пустив корни, переросли во что-то темное, похожее на махровый цветок. Ири не мог сказать, что ненавидит Мистраля. Сейчас ему было просто больно; но ненависть, была единственным щитом, за которым он мог укрыться от этой боли... и от самого себя.

Ири, сдавшись уговорам Лана, блистал на великосветском приёме в свою честь, скромно принимая сыпавшиеся на него поздравления, и старался не замечать того, что он уже не принадлежит себе. Желая обрести свободу, он сам загнал себя в ловушку, и теперь не видел из неё выхода.

"В конце концов, — думал Ири, неуверенно разглядывая в зеркале, своё великолепное отражение, — может, из меня получится и не самый худший министр. Если только удастся удержаться на плаву и справиться с нападками Рандо".

Но его ставки, оказались не такими уж и плохими, как они предполагали в начале. Король лично знал отца Ири, и характеризовал его с высокой моральной стороны. Да и сам Ири Ар, произвёл на него благоприятное впечатление. Он был доволен выбором Лана, о чём, во всеуслышание, заявил на балу, сообщив, что идея двух кабинетов не кажется ему плохой по той причине, что одна голова хорошо, а две — всё же лучше. Ибо мнения, всегда должны быть различными, чтобы он, — истинный монарх, пекущийся о благе государства, — мог по крупицам выбрать из возможных плевел зёрна истины. Королю рукоплескали, и король был доволен.

На этом приёме не было Грандина, зато был Рандо.

Поравнявшись с юношей, когда он остался один, Рандо небрежно осведомился о его самочувствии, и высказал пожелание, что Ири должен заботиться о своём здоровье, да и вообще — беречь себя. Было бы обидно, потерять столь прекрасного молодого человека из-за того, что он относится к себе с небрежением.

Ири вскинул на министра грустные синие глаза, и тот на мгновение смутился, осознав, что этот хрупкий, светловолосый мальчик импонирует ему, но тут же загнал эту мысль обратно. Этот мальчик обладал властью над людьми. И поэтому он был опасен. Но, уже собираясь уходить, всё же поддался секундному порыву, сообщив внезапное:

— Юноша, пока ещё не поздно, проявите здравомыслие и бегите. Вы ведь попросту не понимаете, что вас здесь скоро съедят. Как пирог, который осталось только засунуть в печь.

Этот разговор, как и многие другие, вызвал в душе Ири неприятный осадок. И в академию он возвращался в самом скверном состоянии духа. С его назначением, в итоге, не было ничего решено. По какой-то причине, — а скорее всего, здесь не обошлось без происков Рандо, — король уехал, не подписав бумаги на его назначение. Впрочем, нельзя было сказать, что Ири сильно огорчил этот факт.

К тому же, министр Лан начинал вести себя всё более и более странно. Например, он приказал выделить для сопровождения юноши целый отряд конных гвардейцев, как будто всерьёз опасался за его жизнь. И въезжая в город, Ири еле сумел убедить капитана королевской стражи, что с ним всё будет в порядке. Представив, какой переполох вызовет его появление в подобном окружении, юноша скривился. Дав себе клятву на будущее — суметь выбить для себя, некоторое, личное пространство независимости.

Алес и Иль, встречали его с распростёртыми объятиями. Болтали без умолку, стараясь скрыть неловкость и какую-то недосказанность.

Впрочем, причину недосказанности, Ири выявил быстро. Войдя в класс, он увидел Мистраля на своём обычном месте. Ледяной принц поднял голову и чуть заметно усмехнулся, встретившись глазами с Ири.

Юноша побледнел, и ощутил, как у него подгибаются колени.

Мистраль выглядел как никогда великолепно. Но, сумев взять себя в руки, Ири гордо и с независимым видом, прошествовал на своё место. Глаза Грандина прожигали его насквозь, а боль вернулась с новой силой. Оказывается, за всё это время она так никуда не ушла. Просто свернулась гадючьим клубком, ожидая подходящего часа, чтобы снова поднять свою, болезненно жалящую, голову.

Наверное, он бы очень удивился, узнав, что точно такие же чувства испытывает сейчас Мистраль.

А со стороны, всё это выглядело так, словно пережив внезапную, одержимую любовь своих принцев, академия вернулась к прежнему существованию.

Мистраль изводил Ири Ара... Ири Ар ненавидел Мистраля.

Их обоюдная ненависть и презрение друг к другу, вновь кипели в воздухе, каждый раз накаляя его до такого предела, что выносить это, было практически невозможно. Невозможно, — потому что каждый, кто видел это, с ужасом понимал: что от прежнего — надменного и ледяного Мистраля — осталась лишь болезненная, подтаявшая снежинка, которая безрассудно налетала, — на почти погасший уголёк человека, некогда бывшего Ири Аром; и каждая их встреча, каждое соприкосновение — неумолимо и обречённо — вело обоих к гибели.

И теперь, почти накануне выпускного вечера, Мессир Гренеж не находил себе места, пребывая в весьма подавленном расположении духа. Впервые в жизни, он абсолютно не знал что предпринять.

Попытка сблизить юношей, привела к тому, что между ними вспыхнула ещё большая ненависть, хотя понять её причины, казалось почти невозможно.

Если эти люди встанут во главе страны — случится катастрофа. И этого было не избежать. Ослеплённые своей войной, они так свято ненавидели друг друга, что готовы были даже страну — представить всего лишь полем битвы для сведения своих счётов.

Всё что произносил Мистраль — немедленно опровергалось Ири Аром, все, что предлагал Ири Ар — безжалостно высмеивалось Мистралем. И когда, всегда блиставший на уроках Мистраль, пропускал занятия, учителя вздыхали с облегчением. По той причине, что твердо знали: в отсутствие одного из учеников урок пройдёт спокойно.

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Ненавижу тебя...ненавижу тебя, Ири Ар... Как же сильно я ненавижу тебя...

Каждый день, каждый час, каждую свободную минуту, Мистраль повторял эти слова — как молитву, как заклинание. Ради того, чтобы продержаться, ради того, чтобы не быть сломленным, не проиграть...

Не проиграть — этому мерзкому, золотоволосому ублюдку; этой маленькой, развратной шлюхе... которую он ненавидел... и желал... так отчаянно, что сводило скулы. Он не мог погасить это пламя внутри себя, и это пламя, — даже не пламя — пожар — разжёг в нём Ири Ар. Воспоминания о проведённых вместе ночах стали наваждением. Он жаждал его... И каждый день, просыпаясь и засыпая, повторял лишь одно:

Ненавижу тебя, Ири Ар...

Точно так же, как Ири Ар — закрывая глаза, и, как наваждение, видя перед собой загадочный, мерзко ухмыляющийся лик Мистраля — плакал и, глотая слезы, повторял вновь и вновь, исступлённо избивая подушку кулаками:

Ненавижу тебя, Мистраль! Ненавижу...

И лишь во снах, там, где не было обыденной, суровой реальности... Они бежали друг к другу. Ломая ноги, сбивая пальцы в кровь; встречались, на обледеневшем снегу равнины зыбкой надежды, которая была изрезана шипами отчаяния и боли. Они бежали навстречу друг другу; рвались, неистово выкрикивая имя своей любви... И, встречаясь лишь на краткий миг, — просыпались, с бешено бьющимися сердцами... Умирая душой, агонизируя каждую секунду, — от невозможности быть вместе... И повторяли — заученное и хриплое — в окружающую их пустоту:

— Ненавижу тебя, Грандин Мистраль...

— Ненавижу тебя, Ири Ар...

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Мистраль брёл по улице, не видя и не замечая ничего вокруг. Словно пьяный или слепой; спотыкаясь, и, временами, откровенно натыкаясь на стены и столбы.

Ледяной город, ледяной мир... ледяная равнина, где-то там, в безысходности осознания... на противоположном краю которой — стоял Ири Ар...

А в небе светило солнышко и гомонили птицы. И танцевала голубеющей высью весна. Деревья утопали в яблоневом и вишнёвом цвету, а упоительный аромат сирени, и рано распустившегося жасмина, кружил голову.

Люди смеялись и пели. Готовились к праздникам лета.

А в его мире было жутко и черно. Настолько черно, что он уже привык к этой черноте, почти не замечая её; как человек, долго находившийся в сумерках, способен ориентироваться в потёмках почти так же, как и днём.

А сумерки пришли навевая вечернюю прохладу.

Мистраль не заметил наступления темноты. Как он мог заметить её, если она постоянно, — каждый день, каждую секунду, — жила в его душе.

Болезненная, черная темнота...

А потом ...

Что-то толкнуло его изнутри. И он замер, внезапно увидев, что там, на краю противоположной улицы, так же неестественно замерев и распахнув глаза, стоит Ири Ар...

Шаг!!!... Всего лишь шаг!!!! ...Как трудно его сделать... Шаг!!!...

— Иди же, Мистраль! Иди, демоны тебя раздери!!

- Заставь себя двигаться, Ири Ар!!... Заставь себя...

Шаг!!...Ещё один шаг...

— Иди!!! Иди же, чёрт тебя побрал, Мистраль! Не дай этому ублюдку понять — что, с тобой происходит. Не дай ему снова посмеяться над тобой. Иди, Мистраль. Не стой столбом. Заставь себя двигаться...

Шаг...

Шаг...

Нужно сделать его, и не свернуть, не уйти с дороги, а именно пройти мимо, — с гордым, независимым видом полнейшего безразличия на лице, потому что первый, кто свернёт, — сдастся и окажется проигравшим...

Шаг ...

Шаг — почти бессознательный, тяжёлый, лишённый всяких мыслей... Ведь все усилия, сейчас, направлены на то, чтобы не упасть; сосредоточены в ногах — заставляя их подниматься и опускаться.

Деревянные, механические солдатики. Сломанные, разбитые кукольные сердечки...

— Шаг... Ещё шаг. Иди, Ири Ар.

— Шаг... Не позволяй ему понять, Мистраль. Не дай ему увидеть себя сломленным.

И агония...

Кровавая, кричащая агония, — состоящая из одной только боли и бешеного, барабанного пульса в ушах, — когда они соединились на секунду, почти соприкоснувшись расстоянием в три метра...

Не кивнув, проигнорировав...

Расстояние три метра... — рвущее нити души, выдирающее куски — по живому... с мясом...

Пройти... Пройти мимо...

И идти, не оборачиваясь, с каменной, напряжённой спиной...

Чтобы в конце — почти сорваться на бег, стремясь оказаться как можно дальше, для того, чтобы там, — в грязном заплёванном переулке, — позволить себе издать

Исступлённый крик.

Судорожное рыдание.

Стон.

Всхлип.

И заплакать, прислонившись спиной к стене.

Упасть на колени.

Рвать на себе волосы.

И кричать — безмолвно, немо, исступлённо...

Кричать.

Кричать от боли...

ИМЯ СВОЕЙ ЛЮБВИ...

— Ири Ар, — голос холодный, лишённый всяческих эмоций, и робкое, испуганное:

— Да. Это я...

А затем — звук вынимаемой из ножен стали, испуганный вскрик и удары... Сталь о сталь ...

Мистраль не знал, как он услышал это... Что, заставило его сорваться с места, взлететь, поднимаясь с испачканных колен, рвануть туда...

Туда, где билось сердце... где жила его душа... где была вся жизнь...

Ири Ар...

Разве можно ошибиться...

Ири Ар, выхватив из ножен шпагу, яростно и отчаянно, — но в то же время, как-то надломлено, обречённо, — отбивался от наседавших на него трёх противников, в масках и плащах... Не самых умелых противников.

Но сейчас, был численный перевес и собственное непонимание Ара: — а ради чего он, собственно, сражается за свою жизнь, в то время как всё так легко и просто...

Стоит лишь опустить клинок... И боль закончится... Навсегда.

Любовь моя... любовь моя...

Мистраль словно видел, читал его мысли.

С яростным, неистовым рычанием, он обрушился на нападающих со спины. Круша их... разрывая, кромсая на части. Орудуя шпагой — не как изящный фехтовальщик, а как мясник... Желая смять, убить, уничтожить... Их — посмевших коснуться его святыни, посмевших угрожать жизни его божества, посмевших причинить ему боль.

Забыв о всяческой попытке покушения, и даже о том, что Ири, абсолютно беззащитный, стоит, прижавшись к стене, а шпага его отброшена в пыль, нападающие бросились бежать, но с приходом Мистраля — это стало невозможно.

Как неистовый, страшный демон, с жутким, перекошенным лицом, казавшимся нечеловеческим из-за своей совершенной, сейчас напоминающей безумную маску, красоты. Мистраль буквально размазался в воздухе, нападая и наседая сразу со всех сторон. Не давая своим противникам ни единого, призрачного шанса. Беспощадно кромсая эти маски и плащи, словно пытаясь убийством утолить свою ненасытную страсть.

Ири, уронив голову, обессилено прислонился к стене, не понимая — что происходит, и почему... почему... почему... Мистраль...

Секунда.

И они смотрят друг на друга, желая лишь одного — прикосновения; понимая — что желают, и стыдясь своих чувств.

— Ты в порядке? Они не успели ничего с тобой сделать?

Господи, когда у Мистраля стал такой неуверенный, дрожащий голос... Это не может быть Мистраль. Этот жалкий трясущийся человек... Это не может быть... ОН

Слова, мысли, чувства — всё исчезло; закружилось, сметённое обрушившимся на него неистовым вихрем рук, губ, прикосновений...

— Ири... — почти мучительный стон.

— Ран... — ответное, похожее на судорожный всхлип.

Слиться — исступлённо, отчаянно — в единое целое, не замечая валяющихся рядом мёртвых тел, не замечая запаха помойки, не замечая ничего вокруг...

Не отпускать

Ни на секунду.

Не дышать.

Умереть

Никогда не просыпаться.

Потому что.

Всё это сейчас исчезнет...

Карета, незнакомая карета... да какая, собственно, разница

Где... Что... Когда... Как...

Всё смешалось в одно жадное неистовое

Дыхание

Прикосновение.

Боль.

Любовь

Страсть,

Страх

Не отпускать

Не разжимать рук.

Ни на мгновение.

Стремясь стать ближе...

Ещё ближе...

Сорвать кожу.

Которая не даёт

Соединиться.

И биться судорожной, непрекращающейся агонией скорченных, распластанных на кровати тел.

Когда и как они оказались в доме Мистраля?

Когда они успели... Как...

Не разъединяя объятий ни на секунду.

Не отрывая губ.

Слова... Боль... Осознание?

Пусть всё будет потом, но не сейчас. Сейчас всё это неважно. Сейчас нет сил, отказаться от самих себя; нет сил, чтобы бороться; не сил, чтобы уйти.

Пылать, в огне боли и наслаждения, чувствуя, что Грандин почти вбивает его в кровать; трахает безжалостно, безо всякой нежности, с рычанием, — жёстко и неумолимо; и свои собственные крики и ругательства требующие:

Ещё... Ещё... Сильнее... Да...

Задохнуться...

Умереть...

Осознать эту блаженную смерть...

Умереть, и родиться вновь, ощущая единение — полное, безоговорочное, мистическое...

МЫ С ТОБОЮ СОЗДАНЫ ДРУГ ДЛЯ ДРУГА...

И снова смерть осознания, — оттого, что это не может быть навсегда, что через несколько минут, — как только они смогут внятно говорить, — это всё будет безжалостно растоптано и уничтожено ими двумя.

Но не сейчас...

Сейчас пусть будет безумие и сон; пусть будет страсть — ещё немножечко... Как можно дольше... Молчать, не спрашивая и не задавая вопросов...Ещё...Ещё...Ещё...

Ири не знал, сколько прошло времени, точно так же, как вряд ли это понимал Мистраль. Они любили друг друга, впервые до полного изнеможения; и когда сил уже не оставалось казалось бы ни на что — снова бросались в бой, чтобы раз за разом — умереть и родиться заново. Как два феникса — сгорающих и вновь восстающий из пепла, чтобы сгореть в пламени друг друга.

Уже не стоны, а тихий вой, — навстречу этому стремительному телу; так сладко... так глубоко... ещё сильнее... — хочется, чтобы это никогда не прекращалось.

И когда на смену безумию приходит разум, — задушить его отчаянным безмолвием; позволив этим рукам скользить вдоль своего тела, снова и снова, — пока вновь не вспыхнет

ПЛАМЯ

Словно понимая, что сейчас расстанутся, — пытались взять на будущее как можно больше. И когда Ири перевернул его на живот — Мистраль не возражал, позволив ему делать всё, что вздумается, — только бы он был с ним рядом в эту секунду.

Ближе, ещё ближе...

Любовь моя...

И когда наступило утро ( а быть может новый день или вечер?), они продолжали молчать. Боясь разрушить этот хрупкий миг, казалось бы возникшего, взаимопонимания.

Но невозможно бесконечно молчать.

И они говорили; говорили о пустяках. О погоде, о каких-то бессмыслицах; боясь задать вопрос... боясь услышать ответ.

— Ты понимаешь, что ничего не изменилось между нами? — Ири даже не ожидал, что его голос окажется таким слабым и беззвучным. Но Мистраль услышал его, — ведь он ждал именно этого вопроса.

— Я бы хотел, чтобы всё изменилось, — отозвался он, и смолк, заметив, как досадливо дёрнулась нежная смуглая щека.

Эта война искалечила их обоих, не просто искалечила — изменила до неузнаваемости. Разве можно было представить, что на невинном лице Ири может промелькнуть — вот такое выражение; что он, вот так вот, может дёрнуть щекой, — словно отгоняя назойливую муху; разве можно было представить, что когда-нибудь, Мистраль унизится до того, чтобы попросить. Сколько раз он уже наступал на горло собственной гордости? Мистраль сбился со счёта... потому что он устал считать.

Ири стоял у камина, вытянув к нему руки, словно пытаясь отогреться. Сейчас он был одет. Время страсти миновало, пришло время для вопросов. Мистралю снова хотелось обнять его, завалить на кровать, на ковёр, — неважно куда, — и заняться любовью, хотя бы ради того, чтобы не пришлось говорить.

Ири — красивый, как хрупкий нежный цветок... сломанный цветок. Тонкие пальцы почти касаются багрового пламени, но холод, который сковал его сердце, невозможно растопить с помощью всего лишь обычного очага.

— Почему эти люди напали на тебя? — спросил Мистраль.

Этот вопрос вертелся у него на языке с той самой секунды, как они встретились и он отбил Ири от нападающих. Но он боялся задать его, потому что боялся ответа. Ири постоянно пропадал с герен Ланом, и судя по всему — эти поездки больше не были безобидными. Но чтобы Рандо попытался устранить Ири? Нет... Это было слишком немыслимо. Больше похоже на случайность, чем на правду.

— Я не знаю, — Ири повернулся к нему. Золотистый, сияющий мотылек с дрожащими крылышками. — Я думал, что это просто какие-то бандиты, знаешь — любители наживы и кошельков. Отморозков везде полно. Но они спросили моё имя...— он тряхнул головой. — Возможно, это из-за того, что Лан предложил мне стать его преемником не дожидаясь официального назначения. А может быть по какой-то другой причине. Мне казалось, ты должен быть в курсе.

— Не ...Что?! Что, Лан тебе предложил?? — услышав это, Грандин не то, что был потрясён, скорее — он впал в ступор. — Лан предложил тебе пост, до официального назначения?! — он почти выкрикнул эти слова.

Не замечая его реакции, Ири кивнул.

— Да. Я тоже считаю, что он торопится, и не могу понять его спешки. Но не вижу повода отказываться.

— Ири, ты... Ты хоть понимаешь, что происходит? — спросил Мистраль почти жалобно, даже не зная — что тут ещё можно сказать.

Ири посмотрел на него с холодным удивлением.

— Происходит то, что должно было произойти, — сказал он. — Просто Лан решил, что не обязательно выжидать всё это время. Король одобрил мою кандидатуру. Я думал, что с Рандо у тебя возникла та же самая ситуация.

— Такой ситуации не может возникнуть, — процедил Грандин, пытаясь судорожно обдумать всё то, что сообщил ему Ири. — Я не могу стать во главе управления, по той причине, что ещё не компетентен; и даже после официального назначения — пройдёт не один год, до того момента, как Рандо сочтёт меня достаточно подготовленным. Ири, с какой луны ты свалился? Так было всегда. Сам Рандо ждал десять лет до тех пор... Дьявол! — он схватился за голову руками, — Ири, ты ничего не путаешь? — наконец спросил он, устремляя на юношу задумчивый и какой-то испуганный взгляд.

— Что такое Мистраль, зависть душит? — Ири высокомерно вскинул бровь. Теперь, когда страсть схлынула, на смену ей пришли другие эмоции. Самой первой, из которых, была обида.

Ну конечно, Мистраль. Сделай вид, — что ты беспокоишься обо мне. Тебе же всегда было поперёк горла, это моё назначение. Зато у меня есть возможность увидеть твоё лицо. Увы, я ожидал более бурной реакции.

— Ири, ты хоть понимаешь, что это не может быть правдой? — спросил Мистраль, начиная, наконец, постигать страшный смысл того, что пытался донести до него Рандо.

Ири пожал плечами, оглядываясь по сторонам в поисках своего камзола. Нашел его валяющимся у кровати; покраснел, вспоминая события прошлой ночи, и буркнул, почти резко:

— Жаль тебя разочаровывать, Мистраль. Но это действительно так. Лан предложил мне свой пост, и я не вижу причин для отказа.

— На тебя вчера напали, — тихо, изо всех сил стараясь сдержать неконтролируемое бешенство, которое, медленно но верно, охватывало его из-за непробиваемого тупоумия Ири, произнёс Мистраль, — ты не считаешь это достаточной причиной?

— Я, считаю это причиной, с которой я разберусь сам, — Ири, кусая губы, всё же проследовал к кровати, и, натянув камзол, ощутил, что начинает злиться. — С чего это вдруг, такая забота с твоей стороны?

Нужно покинуть этот дом. До того, как Мистраль сумеет снова подчинить его себе. Как отрава вторгнется в его сердце, чтобы убить — теперь уже окончательно.

О чём он думал вчера?

Но разве он думал?..

Ведь вчера он умер, и родился вновь. Почему же, после этого рождения, всё осталось по старому? Почему не исчезла боль, и почему — в тёмных, похожих на бархатистую ночь, глазах Мистраля, кипит ярость, вместо привычной нежности.

Ничего не изменилось, Мистраль. Как бы мы не лгали себе. Ничего не изменилось на самом деле... И мы только обманули себя. Обманули — на одну ночь, полную несбыточного сна... Для того, чтобы, проснувшись, понять, — что теперь, нам стало ещё больнее.

— Потому, что у меня нет ни малейшего желания присутствовать на твоих похоронах, Ири, — Грандин изо всех сил пытался обуздать бушующую в нём ярость. — Ты хоть понимаешь, что Лан использует тебя в своих целях?

— Лан — использует меня? — Ири коротко хохотнул, стараясь спрятать свою реакцию, и не показать — как, на самом деле, его уязвили эти слова. — Ну что ж... Я бы сказал — мне не впервой быть использованным, — Ири почти выплюнул эти слова. — У меня был превосходный учитель, не так ли?

Пощёчина Мистраля заставила его замолчать.

Несколько мгновений в комнате царила потрясённая тишина. Ири не мог поверить, что Мистраль ударил его; Мистраль, не мог поверить, что он это сделал. Из разбитой губы Ири, медленно потекла струйка крови. Он провёл по ней пальцем и посмотрел, словно не веря.

— Мистраль?.. — спросил он ошарашено, а затем глаза его сделались тёмно-синими.

— Ири... — Мистраль не договорил, потому что кулак Ири, с силой впечатался в его лицо. Несмотря на свой маленький рост, Ири всё же не был полным задохликом. Мистраль едва успел подставить руку, — и кулак лишь скользнул по его щеке, уходя в сторону.

Ири оттолкнул его и выбежал из комнаты. Вернее попытался выбежать, но Мистраль, сам понимая, что усугубляет ситуацию, перехватил его за плечо и отбросил назад. Ири упал, почти врезавшись затылком в кофейный столик. Остался сидеть, глядя на Мистраля с отчаянной ненавистью, лишённой всяческого страха.

— Вижу, теперь у тебя появились новые методы убеждения, Мистраль, — Ири расхохотался и сплюнул кровь сочившуюся из разбитой губы. — Что, решил избить меня, раз не удалось убедить с помощью своего члена?

— Ах ты... маленькая шлюха! — Мистраль в ярости вздёрнул его на ноги, и с трудом удержавшись от желания снова ударить, швырнул на кровать, — Вижу, ты неплохо начал разбираться в членах. Как я понимаю, уроки Алеса и Ильта тоже пошли тебе на пользу!

Ири, зарычав, слетел с кровати и ринулся на него, мечтая только об одном — стереть эту наглую ухмылку с мерзкого лица.

Мистраль без усилий отшвырнул его обратно.

— Ненавижу тебя, ублюдок!

— Заткнись, Ири... Просто заткнись, и послушай меня, хоть раз в жизни, Лан...

— Да пошёл ты, Мистраль!!.. — заорал Ири впадая в истерику.

Он вскочил, и подлетев к Мистралю, принялся исступлённо колотить его кулаками. Испуганный этой внезапной вспышкой, Мистраль почти не защищался, лишь подставлял руки, отступая к дверям и не зная, — уже не зная, — как его остановить. Перехватил его запястья, — но от этого простого движения, Ири буквально впал в неистовство, яростно пиная его ногами, и извиваясь, как взбесившийся червяк, так, что удержать его, стало практически невозможно.

— Убирайся из моей жизни!! Оставь меня в покое!! Что ты при(...)ся, ко мне?! Я не собираюсь тебя слушать! Можешь убить меня прямо сейчас, — потому что я стану приемником Лана, и мне плевать на всё, что ты думаешь и считаешь по этому поводу, ублюдок грёбанный!!!

— А я сказал, что ты не сделаешь этого!!! — Грандин орал; не говорил — убедительно и с нажимом, — а именно орал, сжимая хрупкие запястья с такой силой, что казалось ещё секунда — и он переломает ему руки. Желание избить Ири вернулось с новой силой. — Я не позволю тебе!!

— Не позволишь?! Да кто ты такой, чтобы распоряжаться моей жизнью?! Ты не сможешь мне помешать!! — упрямо орал Ири, извиваясь в его руках. Он уже не пытался бежать. Не пытался бороться, когда Грандин резко притянул его к себе, ненавидяще терзая эти непокорные губы. Чтобы заставить их замолчать...

— Что, не можешь ничего другого? Можешь только трахать меня, — Ири рычал язвительно, отворачиваясь, и изо всех сил стараясь сдержать собственную, просыпающуюся страсть. — Ты можешь сколько угодно воздействовать на моё тело, — закричал он, и выгнулся, от пронзившей его судороги наслаждения, потому что Грандин сводил его с ума. Даже если это сладкое сумасшествие причиняло им потом только боль. Сил оттолкнуть его не было. Но сейчас... Сейчас он не мог сдаться, не мог позволить Грандину снова окунуть себя в пучину боли; добиться того, чего он желает, и вывалять его — Ири — в грязи, для того, чтобы праздновать свою очередную победу.

Я не хотел бороться с тобой, Мистраль.

Но ты сам заставил меня стать твоим соперником. Лишь твоё презрение и твоя холодность — заставили меня пожелать стереть эту наглую ухмылку с твоего лица. Но я не смог победить тебя... Я сам оказался побеждён. И теперь, я не могу думать ни о чём ином, кроме того, что я проиграл тебе. Я не хочу больше быть твоей игрушкой. Ты заключил на меня пари... Моя цена бутылка шампанского. Вот значит как... А какая цена назначена в этот раз? Что предложил тебе Рандо, чтобы ты остановил меня? Я лишь не понимаю — зачем? Зачем тебе всё это? Зачем, ты продолжаешь преследовать меня, — даже зная, что ты раздавил меня. Неужели, ты не сможешь успокоиться до тех пор, пока я не исчезну из твоей жизни, или не окажусь сломленным тобой? До самого конца...

Я не проиграю тебе больше, Мистраль, и я не уступлю.

— Но это ничего не изменит!! Ничего не изменит!! — заорал Ири хрипло. — Можешь порвать меня пополам — и рассказать об этом всему миру. Я не откажусь от предложения Лана, потому что ты — никогда не откажешься от Рандо. Ты пытаешься меня остановить... Сдохни!! — Ири извернулся и ударил Мистраля в лицо — и получил ответный удар, а затем, руки Грандина обхватили его за плечи, и, почти оторвав от пола, встряхнули несколько раз.

— Да что ты мелешь, Ири?!!! Что за чушь ты несёшь? Я пытаюсь защитить тебя, идиот! Не лезь в эти игры, они не для тебя. Не хочешь встречаться со мной, дьявол тебя побери, — я переживу это. Не можешь видеть меня — я не буду появляться в академии. Но умоляю тебя — не связывайся с Ланом или с Рандо. Ни с кем из них. Ты не понимаешь, что происходит. Не смей лезть в это! Лан наворотил дел. Он будет отстранен с поста буквально через несколько месяцев. А прикроется он тобой!!! Ири, тебя используют в игре, о которой ты не будешь иметь никакого понятия. Рандо не допустит, чтобы у Лана появился преемник. Двоевластие должно быть остановлено, и если ты примешь этот пост — я не дам за твою жизнь ломаного гроша.

— Да пошёл ты, ублюдок!! Пошёл ты на х...

Ири и сам не знал, как ему удалось вырваться и убежать. Видимо, — шокированный ненавистью, полыхнувшей в его глазах, — Грандин разжал руки. А может быть, случилось что-то ещё. Что-то, что внезапно, с кристальной ясностью, дало им понять: всё кончено.

Ири пулей вылетел из особняка, сшибая на ходу, попадающихся на пути слуг; запрыгнул в проходящую мимо карету, и обессилено упал на сиденье, — зажимая уши и содрогаясь рыданиями.

Ненавижу тебя Мистраль, господи... почему, почему ты не можешь оставить меня в покое?! Неужели тебе мало того, что ты сделал со мной?

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Мистраль пытался поговорить — Ири смеялся ему в лицо; если Мистраль пытался применить силу, то получал в ответ такое яростное сопротивление и такие отборные проклятия, что становилось ясно: от прежних чувств не осталось даже следа.

Ири Ар ненавидел его.

И это знание причиняло боль.

Самый лучший исход их встреч был, когда они, не разговаривая, просто проходили мимо. Но это было невозможно — пройти мимо и не задеть друг друга.

Не замечая, что теряют своих сторонников, не замечая ничего вокруг себя, — даже того, как безобразно выглядят их бесконечные ссоры; они жили ради своей ненависти точно так же, — как всего лишь несколько недель назад, — они жили ради своей любви.

Как долго, может болеть сердце, — истоптанное сапогами?

Мистраль каждый день задавал себе этот вопрос — видя ненавистное, любимое лицо напротив себя; лицо — искажённое ответной ненавистью, и эти синие глаза, — в которых бушевали ледяные метели.

Сколько раз, после их ссор и поединков, он пытался затащить Ири в постель?

Мистраль сбился со счёта....

Ведь даже испытывая желание растоптать и уничтожить это лицо, — он ничего не мог сделать с тем, что прежде чем придушить эту маленькую дрянь, — он отчаянно желает его трахнуть.

И сколько раз, его останавливал ледяной, издевательский смех Ири:

— Что, Мистраль, не можешь без меня? Всё никак не успокоишься? Купи себе шампанского!

И тогда, вместо страсти, рождалась ещё более жгучая ненависть, а в ответ — звучали ещё более злые и язвительные слова. Для того, чтобы сорваться с губ и наполнить сердце радостью.

Маленький, маленький Ири, по твоему лицу можно читать как в открытой книге, и так же легко увидеть, — какие слова попадают точно в цель, чтобы произнести их снова — и увидеть эту мучительную, и такую сладкую, боль в твоих нежных глазах. И произнести ещё раз и ещё...

— Я сделал из тебя отличную шлюху! Надеюсь, Иль и Алес не разочарованы моими уроками?

Ради того, чтобы насладиться, на мгновение промелькнувшим, отчаянно-затравленным выражением.

Ненавижу тебя... ненавижу тебя, Ири Ар.

И рыдать по ночам в подушку, потому что на этой подушке, — уже никогда не очутится вторая, светловолосая, голова.

Нам никогда уже не быть вместе...

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Выпускной вечер был великолепен, — как и само событие, знаменующее окончание академии.

Сегодня, на церемонии, они получили конверты со своим назначением, и, наконец, узнали, что их ждёт.

Грандин — получал желанный пост преемника Рандо, а его противник... Впрочем, Грандину не удалось узнать, — какое же назначение получил Ири Ар, и удалось ли ему осуществить своё желание. Так как в этот момент он не думал о нём, полностью поглощённый мыслями о своём будущем. Почему-то теперь, оно казалось удивительно бесцветным и безрадостным.

И поэтому, он не сразу понял, что говорит ему Рандо, сопровождающий его по коридору.

Сегодня, он прибыл на церемонию чтобы поздравить Грандина с назначением на должность. Это была просто формальность. О том, что Грандин займёт кресло в его кабинете, знали практически все, и он готовился к этому уже с третьего курса.

— Для того, чтобы прекратить разрывать страну на части, нам иногда приходиться идти на жертвы. Эта идея — с двойным кабинетом правления — никогда не была разумной, и сейчас пришла пора пресечь её на корню. Ты уже знаешь своего соперника, верно? — ласково спросил министр. Когда-то, он, безусловно, был красив, и даже сейчас, — несмотря на седину и почтенный возраст, — Рандо всё ещё сохранял прежние черты. Он был первым выпускником Сияющих, и его родным дядей. Поэтому между собой они были почти откровенны.

— Конечно, — Грандин кивнул не задумываясь. — И я ненавижу его.

Министр благосклонно улыбнулся.

— Не стоит бросаться такими опрометчивыми словами, особенно сейчас. Тебе стоит относиться к Ару терпимее. Заняв пост первого министра — он подписал себе смертный приговор.

— Что? Так значит... Он действительно... Ар сделал это?

— Грандин, ты словно спишь, — недовольно проворчал министр. — Я говорю об этом десять минут. Ири Ар — твой враг. Его нужно убрать.

— Понимаю... И не могу дождаться, — Грандин похолодел, но продолжал улыбаться, словно речь шла о пустяке. — Хотя...— он задумался -...Вы ведь уже предпринимали попытки?

Министр кивнул, и грустно развёл руками.

— Но ты повёл себя неразумно.

Грандин смутился.

— Действительно... Наверное, я поддался эмоциям.

— Эмоции, это... — министр наставительно вскинул палец. Грандин кивнул.

— Я знаю, это ведь вы научили меня, дядя.

— Согласен. И поэтому ещё раз говорю тебе, что твоя выдержка должна быть безупречна.

— Дядя, зачем всё это?

— Ради своей страны, ты должен забыть о щепетильности, и быть готовым на всё. Ты понимаешь это?

— Я уже не ребёнок.

— Тогда слушай, — дядя неожиданно остановился и повернулся к нему; взмахнул рукой — давая знак сопровождающим их телохранителям рассредоточиться по коридору. А затем, тихо и убедительно заговорил: — Это последнее испытание, которое ты должен будешь пройти, чтобы доказать, что достоин этой страны, и что ради неё ты пойдёшь на всё. Если не справишься — можешь забыть о своём назначении. Сегодня, во время банкета, директор произнесёт речь и предложит вам всем обменяться кубками, — в знак того, что вы оставляете все свои прошлые дрязги за спиной.

Грандин нахмурился.

— Этого нет в церемониальной части.

— Считай, что это маленький экспромт, на который я его случайно вдохновил, — Рандо улыбнулся и закончил жёстко: — В твоём кубке будет яд. И ты дашь его Ири Ару.

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

— В этот торжественный и радостный день, я счастлив оттого, что именно мне выпала честь поздравлять вас...

Голос декана звучал величественно и гордо. Он эхом разносился под сводчатым потолком сияющего тысячей свечей, огромного бального зала; отскакивал от украшенных цветочными гирляндами стен; исчезал среди увитых лентами и плющом мраморных колонн.

Юные выпускники, в белоснежных парадных мундирах, стояли перед ним счастливые и сияющие.

Этот великолепный бал, устроенный губернатором, был предназначен только для избранных, и сейчас, стоя под прицелом глаз родителей и родственников, юноши волновались, и, одновременно, были невероятно рады происходящему. Они закончили академию: все двадцать человек — как один — из класса Сияющих, с великолепными отметками и характеристиками. Но лишь двое из них, были достойны того, чтобы занять по настоящему почётное место.

Грандин Мистраль и Ири Ар.

Они даже стояли немного впереди, — не потому, что сами хотели этого, но потому, что другие без слов признавали их превосходство. У них были лучшие результаты успеваемости, и сейчас эти двое, лучшие во всём, могли насладиться сполна часом своего заслуженного триумфа. Грандин улыбался своим родителям; видел, краем глаза, как плакали мать и сёстры, — бесконечно радостные за него; и с какой гордостью стоял отец: расправив плечи и глядя на сына сияющими глазами.

Грандин посмотрел на своего соперника, и лицо его слегка омрачилось.

У Ири Ара не было никого кроме отца, а он не смог приехать. И сейчас Ири был один, но казалось, что он нисколько не расстроен этим фактом. Глаза его смеялись, и он, как всегда, радостно светился.

Грандину было неуютно стоять рядом с ним. Видеть горечь, спрятанную под нежной улыбкой: Ири никогда не омрачит чужой праздник; никогда и никому не покажет свою боль. Лишь только Грандин, был способен видеть и чувствовать; и знать — что, на самом деле, испытывает сейчас его соперник и враг. Наверное, то же самое, что испытывал сейчас он.

Почему, только я — понимаю тебя, Ири. Почему, только я, — ненавижу тебя так сильно?

Грандин слушал напыщенную речь и украдкой смотрел на Ири Ара.

Ири, — в строгом белоснежном мундире, — казался ангелом, сошедшим с небес. Пушистые золотые волосы лежали на плечах, синие глаза — распахнутые радостно и по-детски — светились восторгом и счастьем... и лишь там, на самом дне, куда не мог заглянуть никто, — в синем омуте печали, — была спрятана невыносимая, похожая на разбитое зеркало, боль.

— Я так рад, — казалось, говорила вся его фигура. — Я молод, и передо мной лежит весь мир...

И в то же время — эти удивительно горькие складки у рта, и какая-то гибельная обречённость.

Маленький падший ангел, — я сам приблизил час твоего падения, и теперь тебе суждено умереть... от моей руки.

Как это символично, Ири... И как это больно...

Грандин смотрел на мужественное, разгорячённое румянцем лицо; слегка приоткрытые губы, — к которым он, когда-то, мог припасть, чтобы познать свою смерть и блаженство.

Они стояли рядом, плечом к плечу — почти соприкасаясь рукавами, и Грандину казалось, что он слышит стук сердца Ири. Волнительный, сумасшедший стук.

А потом, каждому из них были поданы бокалы; и директор, неожиданно, предложил ими обменяться — в знак доверия, и того, что все ссоры должны остаться позади.

Грандину показалось, что он имеет в виду именно его и Ири Ара.

— Знаешь, Грандин, — сказал Ири, неуверенно улыбнувшись, и взмахнув длинными золотистыми ресницами. — В этом что-то есть... Тебе не кажется?

— Не думаю, — Грандин холодно принял протянутый ему бокал.

Ири погрустнел, и боль в сердце Грандина вернулась с новой силой.

— Я всегда сожалел о том дне, — тихо сказал Ири. — Больше всего на свете, я... Но даже когда я думаю об этом, я знаю — всё повторилось бы вновь. Даже если бы я сожалел об этом до конца дней. Глупо всё это, — сказал он, улыбнувшись, и отсалютовал бокалом. — За тебя, Грандин. Чтобы у тебя всё было хорошо. В конце концов, теперь мы расстаемся.

Грандин перехватил его запястье, а потом, с силой выбил бокал у него из рук.

— Ты?.. — на лицо Ири жалко было смотреть. Оно выражало недоумение, потом растерянность, потом гнев.

— Я сегодня ужасно неловкий, — как ни в чём не бывало, сказал Грандин, надеясь лишь на то, что Ири поймёт... возможно, он поймёт... хотя это трудно было понять, и у этой сцены нашлись свидетели.

Ири Ар несколько мгновений стоял, побледнев как простыня, а затем, выхватив свой бокал у него из рук — выплеснул содержимое Грандину в лицо.

— Я тоже, — заявил он с непреклонной уверенностью, и вскинул голову — ожидая вызова. Грандин снял перчатку... секунда... другая... все замерли, ожидая того, что сейчас произойдёт. Сейчас Грандин должен бросить ему перчатку. Ладонь Грандина осторожно коснулась лица Ири, и большой палец нежно погладил его по смуглой щеке.

— Я не буду с тобой драться, — сказал Грандин тихо, одними губами, и, повернувшись, направился прочь — зная, что для него теперь всё кончено.

— Грандин Мистраль! — голос Ири зазвенел подобно натянутой струне.

...Я хочу кричать, Ири... Я хочу кричать от боли... Я хочу закричать тебе — " Остановись! Не делай этого! Пока ещё возможно повернуть назад... Пойми..." Но вместо этого — останавливаюсь, и медленно поворачиваюсь к тебе лицом, чтобы получить

Перчатку...

Грандин замедлил шаг; он не хотел останавливаться, но голос Ири побуждал его к этому.

— Повернись, трус!! — заорал Ири. — Повернись, ничтожество, и прими мой вызов!!

Грандин остановился, и, чувствуя что сердце его раскололось на куски, поймал летящий в него белый кусок ткани.

— Я не знаю, почему ты это сделал, Грандин, — тихо сказал Ири; в глазах его сверкали слёзы и фиолетовые всполохи искренней ненависти. — Но клянусь богом, сегодня я убью тебя...

Грандин поворачивается и медленно идёт назад. В глазах — темнота, такая непроглядная, что заставляет Ири отступить на шаг назад. Но Ири не боится его. Он смело встречает этот взгляд.

— Тогда зачем ждать, Ири, — почти ласково говорит Мистраль. — Через два часа, в парке у Монастыря Дев. Один на один, без свидетелей. Не струсишь?

— Хочешь устроить мне засаду? Прихлебник Рандо! — отзывается Ири, и подаёт ему платок. Грандин вытирает лицо, не сводя с него глаз.

Кажется, что происходящее — всего лишь шутка, потому что в этих взглядах, — обращённых друг на друга, в их поведении — не видно ненависти.

Но оба знают, что их ненависть, сейчас, почти достигает апогея.

— Для того, чтобы увидеть твоё падение, мне хватит... — Грандин выразительно смотрит на свою ладонь, а затем подносит пальцы к губам — заставляя Ири вспомнить, заставляя его покраснеть, и задохнуться от бешенства.

Голос его падает до интимного шёпота, волнующего и страстного:

— Одной руки...

— Будь ты проклят!

— Тобой, Ири Ар. Я уже проклят — тобой...

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Грандин Мистраль всегда ненавидел Ири Ара, и поклялся, что однажды наступит день, когда он уничтожит своего извечного врага и соперника.

Грандин смотрел на разбегающиеся перед глазами неровные строчки. Никто не знал, что он ведёт дневник. И иногда, от скуки, записывает свои мысли в такой вот странной форме:

Я ненавижу тебя, Ири Ар. Я убью тебя.

Перечитывая, раз за разом, такие знакомые, — и теперь такие чужие, — слова, Грандин Мистраль ощущал, как постепенно в его сердце начинает разгораться холодный гнев, и исчезают те смутные чувства, которые помешали ему осуществить задуманное. Он накручивал себя, снова и снова... До тех пор, пока жалости не осталось в его душе.

Ты сам так захотел, Ири. Тебе не нужно было отвергать меня...

Ири ждал его, прислонившись спиной к раскидистому дереву. Его глаза были закрыты, а мысли блуждали где-то далеко. О чём он думал в эту секунду, — его прекрасный, златоволосый ангел?

Грандин заставил себя ожесточиться и не думать об этом. У него хватит сил и решимости закончить всё сейчас.

Ири Ар, я ненавижу тебя, потому что ты — моя единственная слабость. Но на том пути, по которому мне предстоит пройти — слабостей быть не должно. И поэтому, ты должен исчезнуть из моей жизни — раз и навсегда.

Ири почувствовал его приближение. Открыл глаза. Под глазами — глубокие тени, выдающие усталость.

Кажется, он не спал всю ночь... Отлично... Значит, сегодня он будет рассеян и не сможет оказаться на высоте.

Он выпрямляется и медленно подходит к Мистралю.

— Зачем ты сделал это, Ран?

— Затем, что ненавижу тебя, — самодовольно и зло отвечает Грандин.

— Скажи мне, Ран... Твои слова и твои чувства...

— Ничего не было, Ири. С каких пор тебя начало это волновать? — Грандин холоден и насмешлив. Его слова и тон обжигают, словно удар плёткой.

Ири вздрагивает. Удар достиг цели. И Грандин закрепляет победу:

— Я посмеялся над тобой, Ири Ар. Я спорил на тебя и выиграл. Я не воспользовался своим призом. Ты знаешь об этом. Потому что такая победа ничего не значила для меня.

— Хорошо... — Ири кивает, мысли его далеко за пределами разума. — Мы будем сражаться... до смерти.

— Сдурел, Ар? — холодно осведомляется Грандин.

В душе липкий страх.

Я не смогу его убить... Я не смогу...

Слова, насмешки, ненависть — да всё что угодно... Но только не смерть. Даже ради высшей цели.

Исчезни навсегда, дьяволы тебя подери! Исчезни, — но живи. И я буду жить, — зная, что ты всё ещё есть... А значит, где-то там, в моей душе, — рядом с болью и отчаянием, — всё ещё будет жива Надежда...

— Умри, Мистраль! — Ири Ар первым обнажает шпагу. Синие глаза пусты и мертвы, — точно так же, как и чёрные.

Шпаги скрестились...

Правление двух кабинетов, рано или поздно, приведёт страну к катастрофе.

Правый министр, геран Лан, должен быть отстранён, а его преемник — убран с дороги. Если ты желаешь доказать, что ты действительно готов пойти на всё ради блага своей страны, тогда Ири Ар умрёт. Не позволяй себе проиграть, Мистраль, до того, как начнётся твоя главная битва. Я верю в тебя, мальчик мой, и очень тебя прошу, не разочаруй меня...

Звон клинков разносится в утреннем прохладном воздухе, ещё не отошедшем от ночной сырости. Дурманяще пахнет листвой и цветущей вишней.

Почему, эта битва не приносит радости, как все предыдущие? Почему, в ней нет азарта? Нет желания победить?

Выпад.

Где блестящие атаки и комбинации Ири? Он словно спит...

Удар.

-Умри, Мистраль!

— Не сегодня, Ири. Не сегодня...

Выпад — и Ири открывается, очень глупо и нелепо. Грандин сам не понимает, как его шпага пронзает плечо соперника: раз — и всё. Выдёргивает её назад, встречая сопротивление плоти, и рукав Ири мгновенно окрашивается кровью.

Он проиграл.

Грандин желает опустить шпагу, — и понимает, что соперник продолжает атаковать. Снова и снова, бросаясь в атаку и истекая кровью...

Как глупо...

Он не сможет победить. Особенно сейчас, в то мгновение, когда не желает этого делать.

Мистраль выбивает шпагу из его рук, и, сделав шаг, обнимает за плечи. Ири бьётся в его объятиях, выкрикивая яростные оскорбления, и не даёт поцеловать себя.

— Ненавижу! Ненавижу!! Ненавижу тебя, Мистраль!!!

— Прости меня, малыш... — слова сказаны. Но имеют ли они смысл?

Грандин сжимает непокорный, вырывающийся подбородок, и целует мокрые, горько-солёные губы властно и нежно. Раздвигая их языком. Ири оседает на траву. Они оседают вместе. Ири плачет, дрожит в его руках, и сдаётся ему — ненавидя и проклиная себя за слабость.

— Я проиграл, — стонет он. — Будь ты проклят... убей меня... Убей, но не унижай...

Грандин поцелуями осушает слезы, льющиеся из его глаз.

— Это не ты — это я проиграл, — отвечает он тихо. — К чёрту всё, Ири. Я люблю тебя! К дьяволам всё... Люблю тебя... Люблю тебя, идиот. Не могу без тебя жить...

Слова сказаны.

И Ири перестаёт вырываться из его рук. Он не верит.

— Я люблю тебя, — повторяет Грандин снова и снова. — Пусть весь мир катится в бездну. Он не имеет значения — пока со мной будешь ты. Я люблю тебя, Ири. Я всегда любил тебя, с первой минуты нашей встречи.

— Тогда почему??! — почти кричит Ири. В голосе его боль и отчаяние. — Почему ты так поступил со мной?! Почему? Зачем?

— Потому что не мог признаться самому себе. Не хотел признавать. Думал, что смогу бороться с этим. Но я не могу... Ты для меня важнее, чем моя собственная жизнь, Ири. Потому что без тебя — в ней нет смысла.

Грандин бинтует его плечо, разрывая свою рубаху. Поднимает его на руки. Ири бледен, но кровь уже не течёт из его раны.

— Прости, что причинил тебе боль, снова заставил тебя страдать.

— На банкете ты выплеснул моё вино, — слабо отзывается Ири, и получает в ответ тревожное:

— Дурачок. В бокале был яд, я ведь предупреждал, просил тебя не связываться с Ланом. Столько раз, Ири. Мой непокорный, упрямый Ири, который всегда делает мне назло. Но теперь, я никому не дам тебя в обиду. Лан, Рандо — пусть катятся в бездну. Они оставят нас в покое. Ири, молю, скажи, что тебе безразлична политика! А если нет, значит, я приму твою сторону. Какая разница, где служить, верно?

Ири кивает, слабо улыбаясь.

— Мне не важно. Я просто хотел... позлить тебя... потому что ты сделал мне больно... Но я ... Люблю тебя, Ран...

Иногда, СЧАСТЬЕ бывает настолько полным, что слова уже абсолютно не нужны.

Грандин задержал дыхание и крепко прижал Ири к себе, ощущая, как стремительно стучит его сердце, наполняясь долгожданным, бесконечным теплом. Понимая, что вот оно и сказано.... То, что было запрятано в самой глубине их сердец; то, что они так давно хотели друг другу сказать...

Теперь это уже не было важно, — ведь слова произнесены.

А нужны ли они были, эти слова? Просто как отмеченный факт того, что оба постигли давным-давно? Наверное, нужны. Для того, чтобы наконец принять это чувство — осознав его, и устав с ним бороться.

Ири слабо улыбался, чувствуя нежное объятие своего возлюбленного. Грандин смотрел на него сияющими глазами и ничего не говорил; наклонился и прикоснулся к его губам страстным, глубоким поцелуем.

А над ними загадочно улыбалась луна, — зная, что после бесконечных войн, наступило, наконец, долгожданное затишье примирения. Теперь уже, наверное, навсегда.

— Я люблю тебя, Ири...

— Люблю тебя, Ран...

А затем, глаза Ири Ара закатились, и голова медленно откинулась назад...

Грандин смотрел и не понимал...

Улыбался, впервые растерянно моргая, — как это всегда делал Ири.

— Ири, — позвал он ласково. — Что с тобой, малыш?

Голова Ири безвольно мотнулась в его руках.

— Ири!!— Он испуганно лупил по его щекам, пытаясь привести в чувство, и целовал в полураскрытые, ещё мягкие губы...

Горькие на вкус.

Эта горечь на губах... Смутная, знакомая горечь... ИРИ-И-ИИИ...

— Ири-и-и-и-иии...

Он летел вперёд, не чувствуя веса хрупкого тела; кричал, и звал на помощь.

Потому что не мог не успеть.

Собственная шпага — смазанная тёмным.

Кровь Ири на ней.

Я убил его, своими руками... Я убил его. Это я убил его... потому что кто-то отравил мою шпагу. Для того чтобы убрать с дороги... на благо Артемии...

Люди, голоса...

Всё потеряло смысл и слилось в одну непроглядную полосу тумана. Какие-то слова, не имеющие смысла.

Что?.. Где?.. Когда...

Время и пространство — утратили значение.

Он шептал его имя, держал его в руках — не желая выпустить и разжать пальцы; кричал и сыпал проклятиями, — не веря словам медика; и не давал им забрать его. Казалось, что всё это нелепость, сон... Страшный, кошмарный сон, — который не может быть реальностью, но который никак не может прекратиться.

И сейчас Ири улыбнётся, откроет глаза, подставит мягкие губы, — и наполнит весь мир вокруг своим ярким, радостным сиянием.

— Иииирииииии!! Иириииииииии!!

И сквозь туман, полный алой крови — бокал вина в руках, и стегающий голос Рандо:

— Ситуация взята под контроль. Ар устранён. У тебя есть выбор. Либо ты продолжишь сходить с ума, и сядешь за его убийство, либо — возьмешься за ум и поймёшь, что это было сделано на благо страны. Что за дурацкие сантименты, Мистраль? Не ты ли говорил мне, что ненавидишь Ара, и желаешь ему смерти? А теперь, что с тобой? Ты хочешь оказаться в тюрьме?

Каков твой выбор, Грандин Мистраль?

И собственный голос — чужой и бесцветный, лишённый эмоций и чувств.

Я осознаю всю ответственность содеянного и готов понести наказание, но прошу Вас, пресветлый гарен, дать мне шанс и доказать, что я могу быть полезен моей стране.

Служить Артемии всеми силами моей души — таково моё стремление. Мой долг почитать благо Артемии превыше всего. Смерть господина Ара — прискорбный факт, который оставит след в моей душе, но ради того, чтобы эта смерть была не напрасной, я приложу все усилия, чтобы вознести Артемию на вершину её былого величия.

И довольный голос Рандо:

— Я всегда знал, что ты умный мальчик, Мистраль.

Ири Ар...

Почему ты ушел от меня... Сияющий солнечный мальчик... Ты рассеивал мрак в моей душе, не давая мне сорваться в пучину собственной темноты. Ты заставлял меня чувствовать и любить, и желать сделать этот мир лучше. Но я слаб, Ири... Без тебя... как же я безумно слаб... Я всегда был слабым.

Я больше не хочу осчастливить этот мир — без тебя, он стал мне не нужен.

Почему, я должен быть сильным, Ири... почему?...

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Надпись на воротах академии: "Благо Артемии превыше всего!"

... "Служить Артемии всеми силами души. До последней капли крови, до последнего вздоха. Вот истинное стремление моего сердца!"...

Спустя два месяца, правый министр Рандо, погиб в результате несчастного случая. Как поговаривали - он был отравлен по приказу своего преемника.

Грандин Мистраль занял его пост.

Его тайное правление сопровождалось целой серией переворотов и политических преобразований. Жестокая, бескомпромиссная политика серого кардинала, привела страну к победе. Но рассвет дался нелёгкой ценой. Миллионы человеческих жертв были положены во славу создания новой, могучей империи.

Серый кардинал был мало известен в широких массах. Говорили, что его влияние так же велико, как и влияние короля, и что сам король пляшет под его дудку как марионетка.

А ещё поговаривали, что, прожив столь долгую жизнь, серый кардинал так никогда и не был женат.

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

В морозном майском воздухе кружились снежинки. Столь редкие для подобного месяца.

Юный Гренаж, в потрясённом изумлении смотрел на своего наставника, на лице которого блуждала невероятная, невозможная улыбка. Это было столь редкое и потрясающее зрелище, что на несколько мгновений, забыв обо всём, — и о том, что он должен был отдать свой бокал, — он стоял и смотрел на неё. Пока его товарищ не толкнул его в бок, напоминая о приличиях.

Он задвигался... отвёл взгляд... и, уже возвращаясь глазами назад, понял...

Грандин Мистраль по-прежнему смотрел на крышу. И полуденные лучи солнца мягко серебрили седые волосы, создавая ореол вокруг его головы...

Но глаза Мистраля больше не двигались.

Сидя в кресле, со своей невозможной улыбкой на лице, — знаменитый серый кардинал был мёртв.

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Эпилог.

— Мне не нравится твоя книга, — Грандин Мистраль, неторопливо, с кошачьей, ленивой грацией, на которую был способен только он, перегнулся через сидящего на подушке Ири Ара, и, стянув со столика бокал наполненный ароматным рубиновым вином, сделал медленный, неторопливый глоток, выдающий в нём истинного эстета. — Слишком мрачное окончание. Да и к тому же, ты немного выдохся под конец. Я бы сказал: начало за здравие — окончание за упокой...— он не договорил, потому что Ири, отложив книгу, со всего размаха закатал ему подушкой по голове. Мистраль еле успел отвести руку в сторону, чтобы не расплескать вино. Успел перехватить подушку, поставить бокал и сгрести, возмущённо рычащего Ири, в охапку.

— Это что у нас тут, бунт? — в его тёмных, смеющихся глазах, прыгали тёплые, озорные искры.

— Сам ты... тупой... — Ири, обиженно пыхтя, пытался отпихнуть его руки, и увернуться от ласковых и таких соблазнительных губ.

— Ну, радость моя, откуда такие нездоровые амбиции? Я не хотел тебя обидеть, — Мистраль, посмеиваясь, всё-таки умудрился запечатлеть короткий ласковый поцелуй.

— У тебя учусь, — буркнул Ири, выворачиваясь, и завопил, возмущённо прыгая на подушках: — Я три месяца корпел над этой писаниной!! Ты сам меня попросил...

— Но, в конце концов, тебе же никто не мешал написать правду. И что за мрачная концовка? Покажу эту книгу дяде, — ты так кровожадно его похоронил...

— Но я же не мог написать правду.

— А почему бы и нет? В конце концов, Лан получил по заслугам, ты считаешься мёртвым... хотя, я никогда не пожелаю пережить ещё один такой день... — внезапно помрачнев, пробормотал Мистраль. На лицо его легла тень неприятных воспоминаний. — Ты знаешь, я ведь был уверен, что убил тебя...

— А всё оказалось испытанием, подстроенным твоим дядей... — Ири сжал его руку. — Забудь, всё ведь уже позади.

— Иногда, я думаю, что ты пророк, радость моя, — не слушая его, продолжил Мистраль. — Если бы всё случилось так... возможно, твоя книга могла бы оказаться довольно правдивой.

— В любом случае, — Ири разочарованно вздохнул и потёр свой милый детский носик, — эту историю всё равно никто не прочитает.

— Эту историю прочитал я... и этого достаточно, — шепнул Мистраль, снова привлекая Ири к себе, и целуя его, — на этот раз уже более длительно, — словно боясь, что Ири сейчас исчезнет, как тогда... когда он едва не сошёл с ума осознавая, что весь его мир сгорел дотла. И собственная безумная радость, когда он увидел Ири...— живого и невредимого — после его похорон.

— Только убери сцену с моей и своей смертью: я бы, всё же, предпочел, чтобы мы умерли в один день... — его руки деловито принялись возиться с застёжками, заставляя Ири вытаращить глаза. Иногда, аппетиты Мистраля, казались ему, мягко говоря, преувеличенными.

— Ты опять? Мы же только...

— Не опять, а снова. В конце концов — это моё законное право! — Мистраль привычно пресёк всяческие попытки пререканий, попросту закрыв ему рот ладонью, и, под отчаянное мычание, ловко избавляя Ири от всех, — по его мнению, — мешающих ему предметов одежды. После предыдущего раза таковых осталось не так уж и много. — И Алеса с Ильтом — тоже убери. Я ещё не простил им того раза; а то, в каких красках ты это расписал, заставляет меня подумать о том, что я совершил ошибку — не вызвав Алеса на дуэль. И последние четыре главы тоже потом перепишешь, всё-таки они никуда не годятся, а твои рассуждения о политике — это же просто бред сивой кобылы; в конце концов, ты мог бы спросить меня... — Он ловко перехватил врезавшийся в него кулак. — Да, да... И ещё: меня безумно заводит, когда ты сопротивляешься. Ай, не кусайся...больно же!

— Ты, ты... ты просто... Ненавижу тебя, Грандин Мистраль!

— А я... Я люблю тебя, Ири Ар!

62

63