Уроки некромантии

* * *

Страшно-то как, лишенько, глаз не поднять! Небо во всполохах, а над этими всполохами — солнце, как меч разящий, и лошади орут, надрываются. У Лаурки глаза завязаны, а ноздри раздувает, ушами поводит. Узду тянет, но не рвется, только всхрапывает тоскливо — за что ж нам так, хозяин? И знать бы, за что...

Был бы пешим — хоть на землю бы пал, а так — стоишь, как на ярмарке, а в небесах огонь разящий, огонь...

Кругом молнии блещут, будто по небу косари идут, а с неба-то огонь изливается, по рядам как лесной пожар рвется, просеки оставляет. От горелой вони ребра сводит, а на глаза бы шоры натянуть, да в землю упасть — ан нельзя, кобылку не бросишь. А лучше б верхом вскочить, да скакать отседова до самого горизонта...

Молния пала сверху — раскаленный белый трезубец; вонзилась в десяти шагах — там, где мессир барон стоял, — а теперь не стоит. А Лаурка струхнула — рванулась, глупая! — да за собой потянула...

* * *

Будет ли описано, как они шли вперед, цепью с правого фланга, между краем пропасти и берегом озера, как раз за разом натягивали луки; как в небесах бушевала смерть, и вторила ей смерть на земле? Стонали надсадно рога, поле звенело от заклятий, кричали драконы, проносясь над вражеским фронтом.

Будет ли описано... невольно, — тетива тренькает у уха, — невольно задаешься вопросом — мы ли принесли им смерть в этом обличье? Как мы могли, — из колчана на поясе вынимаешь стрелу, — могли ли мы уподобиться худшим из них? И есть лишь один ответ — глаз и рука становятся одним, — один ответ, и он заключается в том, что мы отступали много миров и эпох подряд, — пять шагов вперед, там повыше, — отступали, и нам больше некуда отступать. А рок, загнав тебя в угол, измордует по образу и подобию, как бы нам — всем нам — ни хотелось думать иначе.

Возможно, возможно, что эта война не имеет смысла, но стрел хватит на всех. Димитрий обещал победу — но и это лишь повод, на самом деле все куда проще, и оттого — страшнее. Да, победа, да, месть, — но мы здесь не за тем. Все проще. Просто, — стрела вонзается в цель, — просто, если уж выпало жить после Кейр-Онте, то невозможно, чтобы жили и те, кто разрушил его. Это неправильно, несправедливо.

* * *

Вторую батарею в войске прозвали Самопальной. Правильно прозвали — а чего тут ждать, когда махину выдают непременно новую, непристрелянную, а то и попросту негодную? Сами не знают, что делают, а вы проверяйте! Видали такое?

Но в этот раз махинка славная, стрелять будет. Рычаги к ладони так и льнут, — говаривали, зачарованная баллиста, сама прицел берет, — а заряжают ее вот такенной дурой с наконечником стальным, — хоть ворота ею выноси.

Да уж лучше бы ворота — твари эти летают быстро, поди на прицел возьми, а где пролетят, там переулочек — трупы обгорелые один на другом лежат. На ученьях-то бедняги, что около Второй вставали, обычно уползали под шумок куда подальше, а тут не уползешь — да и не сказать, что по соседству со Второй опаснее, чем в любом другом месте. Всюду край.

Скоро солнце выше поднимется, перестанет глаза резать, а то ж и не прицелишься толком. В небо поглядишь — только и видно как тени мелькают, — хрен разберешь, каждой твари по паре — драконы эти, орлы ор-Люсилеровские, еще какие-то зверюги с крыльями — вроде вражеские тож. Да еще каменюки в воздухе свистят и молнии блещут — это магики орудуют, да жрецы Отриновы, — а под этим всем войско стонет — куда укрыться? А ну как упадет такой каменюка среди строя — только тех бедолаг и видели, в кашу разметет. Славно все ж, что с нашей позиции на драконов обзор хороший, а на войско — плохой.

А вот и тварюга по нас летит, пасть разинула, летит быстро — не свернет!

— Крути ворот! Крути!

Не подвела махинка, сдюжила, да и парни молодцы, успели. Вонзилась дура кованая прям дракону меж лап, его аж перевернуло — завопил и за край рухнул, на войско, кажись. Да все одно не видно.

* * *

Когда появились драконы, Ханубис открыл первую бутылку миндального ликера. Потягивая напиток, наблюдатели молча смотрели на Арсолир. Вязкая горчащая сладость странно сочеталась с кошмаром, происходящим по ту сторону стекла.

Марвин подавил зевок. Ликер сразу ударил в голову, напоминая о том, что ночью поспать не удалось. Но стыдно же спать, когда происходит такое? Слева от него застыла, выпрямившись на краешке кресла, Деянира, побелевшие пальцы стиснули подлокотник. Справа шумно вздыхал Адар Йо Сефиус.

Ханубис вернулся сверху, принес тарелочку с печеньем.

Песочное тесто, рассыпчатое, вкусное. И — с неожиданным довольным малодушием — хорошо все-таки, быть здесь, а не там. Говорят, древние императоры Тримгеста на пирах заставляли специально выученных рабов сражаться друг с другом. А чем отличаются от них те, что приходят поглазеть на казни? И мы не лучше, — мы так и будем сидеть здесь, а когда допьем ликер, то откроем еще что-нибудь.

Мы здесь не по праву. Мы должны быть сейчас на Арсолире — каждый из нас; это чистое недоразумение, что мы сидим здесь, в тепле и безопасности, вместо того, чтобы стоять под огнем. Личный недочет каждого. Вот я — как я сумею оправдаться в том, что нарушил свой долг дважды за последние декады? Какое я, барон ор-Мехтер, — и титул рассыпается на губах сладкими крошками, — имею право отсиживаться здесь, когда мой сюзерен воюет, когда мои подданные лишились защитника? Так и так пришлось бы выбирать — но с чего я взял, будто могу выбирать по своей воле? Это оправдание для трусов — я могу перечислить все, чем мне пришлось пожертвовать здесь, по воле учителя, судьбы, по собственной глупости, — но какое отношение это имеет к долгу, данному мне при рождении?

Оправдывайся как хочешь — но ты сидишь в безопасности, а они умирают.

А ведь учитель... будь он на Арсолире, он мог бы все исправить, одной его Силы хватило бы на то, чтобы остановить эту бойню! Он мог бы, но почему же тогда... Это тоже что-то, что мне предстоит понять? Как можно понять — такое?

— Ох, лишенько, — севшим голосом сказал Йо. — Огонь небесный...

Деянира покосилась на него. Марвин видел ее бледный, четкий профиль.

— Это война, — сказала она. — На войне могут убить. Случается, знаете ли.

— Это да, знаем... — махнул рукой менестрель. — Только чтоб вот так...

— И так тоже, да. А вы, милсдарь, не сочтите за любезность сказать, — сверкнула она глазами, — за кого переживаете? Во избежание недоразумений.

— Я? Да пацифист я... что тех, что этих — все равно плохо.

* * *

Остановились на берегу, за спиной у рыцарей. Вокруг было шумно и как-то ссыкотно; спереди доносился рев волынок и крики десятников — панцирная пехота пошла вперед. В небе парили драконы, и это тоже не грело душу. Зато если дело выгорит... 'Папа' столичной каваты не мог доверить затею такой важности кому-то из своего выводка — нет настолько надежных. Достаточно и того, что пришлось повесить поручение на Мертвятника, лично ему глубоко подозрительного. Правда, справился тот цукерно, — но от того еще не перестал быть мутным сукиным сыном.

Он вытащил из свертка жезл Ромерика — странная штуковина, с локоть длиной, выточен из теплого на ощупь темного камня с кровавыми вкраплениями на нем. И эта пафосная дрянь должна сработать? Как назло, со жрецом тоже вышла беда: ребята не нашли в городе жрецов Ромерика, кроме этого вот шуганного слабоумного кроля. Вот и сейчас стоит, как хрен с горы...

— Ложись, придурок! — дернул за руку, швырнул между двух кочек, сам рядом. Над головами, совсем низко, на потоке горячего ветра промчалась тяжелая тень.

Придурок затрясся в приступе кашля, потом, отвернувшись, сплюнул кровью. Вот зараза, он еще и чахоточный! Удружили, ребятки...

— Слушай меня. Значит, так: сейчас я дам тебе жезл, а ты им вдаришь по этим тварям так, чтоб их разнесло нахрен. За Геронт, понял? Понял, говорю? Ась?

Чахоточный уставился, будто смерть свою увидел, ответить и не пытался. Козел.

— Ты понял, нет? Жезл возьмешь, бога твоего, и к духовой матери их всех отправишь! Понял?

Нет ответа. Да чтоб тебя... Над головой опять просвистел теплый ветер, тень на миг накрыла ложбинку. Разлетались тут... а наши слабеют, если раньше с земли за раз взлетал десяток молний, то теперь — хорошо, если две-три, да и баллисты что-то остановились. Если так пойдет — кранты скоро эрикову войску, и прекрасному будущему заодно. Еще этот... толку с него как с козла молока, а без него — никак. Что же ты, Ромерик, при себе таких держишь, кому в приличном месте и мешки вязать бы не доверили? Ну, последняя попытка, а нет, — так тикать. Жезл и в Угорье загнать можно будет.

— Слушай, браток, мы пришли сюда их убить. Давай их уже убьем и пойдем отсюда, а? Поднимайся, давай, вот так. Пальчики разожми.

К его изумлению кроль встал, нелепо покачнулся на кочке. Сжал жезл, и замер, выпучив зенки. Эк его переехало! Ну, может, хоть на лад пойдет.

Когда жречишко закончил лепетать рифмованный бред, и с жезла сорвались первые искры, их чудесный досуг снова прервали. Трое конных, рожи суконные, казенные, а в руках взведенные арбалеты играют. Того и гляди — шагнет лошадка, болт и сорвется. А что за мундиры такие? Вроде гвардейские, а кроме королевского петуха, никаких разметок и нет. Известно кто — второй отдел, особисты, законнички. А вовремя вы спохватились, что у вас в тылу подозрительная парочка дух знает чем занимается...

— Кто такие?

— По приказу его величества и во славу Ромерика! — и понизив голос, — секретная операция.

Главный смутился, моргнул.

— Почему мне ничего не доложили?

Потому что мелкая ты рыбка, сосунок. Фибулы при тебе нет — кого спрашивать будешь?

— Приказ его величества! Арбалеты уберите, ритуал внимания требует, напугаете же человека.

— Но...

Глаза особистов расширились, за спиной полыхнуло.

Чахоточный воздел жезл, и в небо рванулись десятки, сотни искр, закружились в небесах в стремительном танце, переплетаясь, обвивая друг друга, вспыхивая дивным узором. А потом, будто подхваченные порывом ветра, понеслись на восток... чтобы рухнуть на спины рыцарского войска. В Бездну твою мать!

Упал на землю, перекатился, — вжикнули болты, — подальше, хотя толку...

Драконье пламя обрушилось совсем рядом, опалило, волосы затрещали от жара... откатился подальше. Вроде не горит.

Перед глазами разлились зеленые круги, свет померк. Встал — особистов и дух простыл, или что там чернеет? Саламандр не разглядеть, но там они, лошади кричат, люди...

Жезл лежал на черной земле рядом с какой-то дрянью, воняющей горелым мясом. Целехонек. Эх, мать-тьма, это что же, я тут один остался? Нецукерно получается, совсем нецукерно... Да что же делать? Слышишь, Ромерик, ты бы помог мне, а? Что же ты творишь, сука такая? Давай так поступим — ты мне сейчас поможешь, в накладе не останешься, у папы слово верное.

Гладкий камень опалил ладонь; чуть не отбросил подальше, но превозмог, выпрямился, поднял жезл, как это делал чахоточный.

— На драконов летим, поняли?!

Пламя пронзило его насквозь.

* * *

Знамена трепетали на ветру, переливались в солнечном свете — изумруд, молодая листва, бирюза, аметист, янтарь. Эльфийские латники — прекрасные, смертоносные — ждали приказа к наступлению. Будто и не было этих лет от одной войны до другой.

Риардин ар-Файль, до недавнего прошлого — маг Гильдии, придержал коня, глядя на сородичей с чувством, которое не смог бы облечь в слова. Плещут знамена, золотом и серебром расшиты гербы, озерная гладь сверкает на горизонте, тускло блестит броня. Сияние славы... но война не прощает позерства.

Зазвенели трубы, полки шагнули вперед.

Тот, кого он искал, был заметен издалека. Крайний слева в третьем ряду — странное место для полководца. Солнечный свет, падая, преломлялся вокруг него радужным облаком, — и в свете этом было что-то неестественное, болезненное.

Подъехал, скользнул с седла.

— Димитрий.

Тот на ходу стянул с головы шлем, осклабился в ответ. Так это и есть знаменитый Димитрий? Лицо — тощее, злое, — словно меняло очертания, разя Силой, но Силой чуждой, грязной. На него неприятно было смотреть. И доспехи на нем — королевские? И человеческий тяжелый двуручник висит на плече, неуместный, как неуместен здесь его хозяин.

— Приветствую, гильдиец, — усмехнулся чужак.

— Ты спутал форму обращения, — сказал Риардин. — Драконы отступают.

— Еще бы, — Димитрий улыбался, — Там стало жарко, заметил? Они и так потеряли половину. Они-то не подписывались участвовать в ваших эффектных авантюрах.

— Значит, ты не властен над ними? Ты говорил иначе.

— Драконы — свободные существа, — пояснил чужак негромко, уставившись на мага радужными зрачками. — Я бы не стал лишать их воли, чтобы вам было удобней.

— Я о другом. Я вижу, что ты несколько преувеличил свою власть над драконами. Так вот, мне хотелось бы знать: где еще ты преувеличивал? Ты обещал моему королю дать Детям Света победу в битве — могу ли я из этого заключить, что ты располагаешь еще каким-то тайным оружием?

— Не-а, еще не хватало. Вы и так сцепились, хватит перцу, — он говорил, мешая Старшую Речь с грязным всеобщим, улыбался глумливо. И за ним пошли Дети Света? Но почему, как? — Победа не дается на блюдечке, хоть тебе бы это стоило знать, гильдиец. Если я что-то и обещал — вам же не нужна была победа. Вам нужен был повод, чтобы красиво помереть, залив все окрест кровищей. Я его дал, — и чего еще ты от меня хочешь?

На них начинали оглядываться идущие рядом.

Вот так. На самом деле, не так уж важно сейчас, что он обещал, чем пленил души. Димитрий был отвратителен, будто ядовитая тварь, ползущая в складках одежды. Чутье и опыт кричали об одном — он опасен, он должен быть уничтожен немедленно, — но Риардин понимал, что не сможет справиться с ним сейчас. Кем бы ни являлся Димитрий, Сила его велика... не говоря уж о том, что убийство полководца своим же обычно действует на войско несколько деморализующе.

— Я скажу еще, если ты хочешь знать, — продолжал меж тем Димитрий, не замечая устремленных на него глаз, — и если не хочешь. Идущие в бой, чтобы победить, рассчитывают на себя, а не на неведомые чудеса. Идущие за победой не станут рисковать понапрасну, руководствуясь так называемой 'честью'. Они не будут принимать бой там, где это невыгодно. Они выберут пользу, а не красивость. Но вам все это не нужно, поскольку вы идете не за победой. Сможешь возразить?

— Я слишком поздно приехал.

— Ты еще можешь отказаться, — усмехнулся чужак, а лицо его внезапно стало до дрожи похожим на лицо Гвидо, Гвидо Монтелеоне. — Ты же не подписывал контракта?

— Король ждет меня, — сказал Риардин. Вскочил в седло.

— Лично я собираюсь драться, — сообщил Димитрий, звонко хлопнув по мечу. Отвернувшись от мага, он сказал соратникам:

— Исход боя зависит от нас. От каждого из нас.

* * *

В зеркале, с высоты птичьего полета, они видели поле, на котором пришли в движение войска. Алый блеск танца саламандр над геронтским войском слепил, но и сквозь марево видно было, как устремились вперед конники, с правого фланга — дружины князя Себровирского, и почти сразу же с левого — рыцари вассальных баронов.