Сказка должна быть доброй

Заверив мужа что у меня все хорошо, я поскорее закончила омовение и, замотавшись в полотенце, поспешила в комнату. Альберт, сняв рубашку, сидел на кровати, уронив голову на руки. Однако едва я вошла, как он поднялся и подошел ко мне. Обняв за плечи, муж мягко привлек меня к себе и крепко обнял. Тогда я не решилась подать голос, а просто прижалась щекой к его груди. Странно это было. Среди дня муж редко обнимал меня первым. Обычно мне самой приходилось прижиматься к нему в поисках спасения от страха. В объятия Альберт заключал меня только ночью. А тут надо же... Интересно, что его заставило изменить себе? Случайно взглянув на стену, я увидела завешенную рубашкой картину. Наверное, это был портрет какого-то семейства: белая ткань не закрывала полотно полностью, оставляя на виду детские руки, держащие игрушки, а также края мужского камзола — справа и женского платья — слева. Неужели эта картина так повлияла на мужа? Однако спрашивать об этом я тоже не стала. Побоялась. Получится еще как с той коровой...

Выпустив меня из объятий, Альберт посмотрел в мои глаза и спросил:

— Ты что-то хотела?

Его по-прежнему мягкий взгляд, как всегда, развеял все сомнения, разбил все тревоги. И мне почему-то вдруг стало неловко, но, все же, отведя глаза, я высказала ему свою просьбу о весточке мамке. Выслушав ее, муж улыбнулся и, снова прижав меня к себе, тихо сказал:

— Не волнуйся, все будет хорошо.

Мы постояли так еще пару минут, а затем Альберт отпустил меня и ушел в вану, велев пока присмотреть в шкафу, 'что понравится'. Открыв створки, я не удержалась от вздоха восхищения напополам с разочарованием. Одна половина шкафа была полна женскими платьями, а вторая — мужскими костюмами. Стройными рядами висели они на золотистых палочках с крючочками. Все наряды были пошиты из великолепных шелков, атласов, бархатов, но, к сожалению, только на кукол, величиной с пол-локтя. И спрашивается, зачем что-то выбирать? Вытянув наугад одно из платьев, я сняла его с палочки и, испуганно вскрикнув, уронила себе под ноги. Ибо стоило мне лишь вытащить его за переделы шкафа, как оно 'выросло' до человеческого размера. Осторожно подняв наряд, я приложила его к себе и посмотрелась в зеркало, висящее на створке. Однако оценить красоту не успела: взгляд вновь случайно попал на скрытый портрет. Не удержавшись, я отложила платье и подошла к картине. Мне было очень любопытно. Протянув руку, я ухватила за край рубашки, собираясь ее аккуратно приподнять, как вдруг услышала суровый, жесткий голос мужа:

— Не надо!

Оглянувшись, я похолодела: взгляд Альберта был один в один как отцовский. Колючий, злой, пронизывающий. Мне стало настолько страшно, что я резко отдернула руку и поскорее отвернулась от стены. Альберт же подошел к картине и, сняв ее, отнес к окну. Открыв одну из створок, он безжалостно выкинул полотно в снег, а потом, вернувшись ко мне, снова обнял за плечи.

— Посмотри на меня, — мягко попросил муж.

Я подчинилась.

— Прости, — сказал Альберт, проводя рукой по моей щеке. — Я не хотел тебя пугать. Родители, видимо, забыли, что мы уже женаты, и не сняли со стены этот ужас. А сейчас ты не должна видеть некоторые вещи: это может плохо сказаться на ребенке.

Посмотрев в теплые, любящие глаза, я улыбнулась и прижалась к мужу. Какой же он у меня все-таки замечательный! Заботливый! Наверное, на картине и впрямь было что-то страшное. Теперь понятно, почему муж так быстро увел меня в вану, не дав толком осмотреться. Он-то, небось, сразу заметил картину, а то и что-то еще. Как же хорошо, что он у меня есть!

— Ты выбрала себе что-нибудь? — спросил Альберт, положив подбородок мне на макушку.

— Да, только не знаю, подойдет ли.

— Подойдет, — сказал муж, мягко поцеловав меня. — Давай скорее одеваться: нехорошо опаздывать на семейный обед.

Когда мы вышли к столу, Альдерт и Миара уже были там. Кроме них в комнате находилась та самая худенькая эльфийка: как раз ставила на скатерть дымящуюся супницу.

— Познакомьтесь, — пробасил Альдерт, указывая на девушку. — Это Мионелла. Жена нашего старшего сына. Она приходит два дня в неделю и занимается у нас кухней.

Мы приветственно кивнули Мионелле, она степенно поклонилась в ответ и ушла. Муж усадил меня напротив своей мамы, а сам сел напротив отца. Я заметила, что мужчины обменялись при этом быстрыми взглядами, и лицо Альберта помрачнело. Альдерт же, напротив, повеселел.

— Может, ты представишь нам, наконец, свою жену? — обратился он к сыну. — Мы видим, что она подходящая женщина, но хотелось бы знать ее имя.

— Ее зовут Лиа, — ответил муж.

— Мы рады приветствовать тебя, Лиа, в нашем доме. После обеда я покажу тебе его целиком.

Голос матери Альберта был тихим, но очень певучим, завораживающим. И сама она была очень красивой женщиной. Тихой, кроткой. В отличие от Альдерта она не внушала мне страха. Может потому, что смотрела на меня сочувствующе?

Время в новом доме летело незаметно и вполне счастливо. Последнее обуславливалось в основном тем, что с Альдертом мне приходилось встречаться только за завтраком, обедом и ужином: традиционно семейными. Все прочее время я была или с мужем, или с его мамой. Альберт водил меня на прогулки, а Миара учила шить, готовить и мастерить нехитрые игрушки. Муж все это время тоже был рядом. Он вообще практически не расставался со мной. Поэтому днем у меня все было замечательно. А вот ночью...

Я так ни разу и не решилась сказать мужу, что меня мучают странные кошмары. Побоялась, что сочтет умалишенной, ибо сны были невероятно реальны и всегда одинаковы. Почти каждую ночь мне снилась маленькая деревянная комната с люком в потолке. Я видела, как этот люк открывался и в него спускался высокий мужчина в широкополой шляпе с ярко-коричневыми перьями. Его длинные черные волосы и борода были заплетены в мелкие косички, перстни с изумрудами украшали трехпалую левую руку, а в правой мужчина держал трость с металлическим набалдашником. Каждый раз он говорил одно и тоже: 'Ну здравствуй, Черныш! Вот и встретились!' А затем в комнатку спускались другие люди. С мечами, ножами и самострелами. Мне снилось прикосновение шершавой ладони: кто-то сжимал мою руку, и на этом сон заканчивался. Всегда одинаково страшно: что-то обвивалось вокруг моей шеи, чуть обжигая кожу под подбородком, окружающее погружалось во тьму, и слышался голос мужа, произносящего: '...сделку...'.

Просыпаясь, каждое утро я судорожно ощупывала шею, но там была лишь цепочка с подвеской: свадебным подарком Альберта. Несколько сияющих камушков, крепко связанных между собой, символизировали любовную связь душ. По крайней мере, так мне объяснил муж, когда я обнаружила эту подвеску у себя на шее после свадебной ночи. А еще Альберт сказал, что если я его люблю, то должна в доказательство этого всегда носить амулет. Таковы были традиции его народа. Хотя последнее муж мог и не сообщать: подвеска мне самой очень нравилась, так что носила я ее с удовольствием, а не по обязательству.

Вот так я жила тихой семейной жизнью, наслаждаясь каждым прожитым днем и готовясь к радостному событию: к рождению сына. И однажды ответственный день настал. Об этом мне посчастливилось узнать на традиционном семейном завтраке. Нужно сказать, что со временем я смогла привыкнуть к подобным трапезам, и общество Альдерта меня не тяготило. Хотя пронизывающий холодный взгляд по-прежнему чувствовался. Обычно хозяин дома сухо интересовался о моем самочувствии дежурными вопросами, однако, получая от Альберта дежурные ответы, более меня не тревожил. В то утро все было иначе. Едва мы с мужем вышли к столу, Альдерт поднялся со своего места и подошел к нам. Как в первый день знакомства, ухватив за подбородок, он несколько секунд буравил меня взглядом, а потом, отпустив, обратился к сыну:

— Готовь ее к ночи. Надеюсь, ничего не надо напоминать?

— Нет, — сухо ответил Альберт и, обняв меня за плечи, увел обратно в комнату. Случайно взглянув на Миару, я заметила беспокойство в ее глазах, которое, видимо, передалось мне.

Усадив меня на кровать, муж опустился передо мной на колени и, посмотрев в глаза, сказал:

— Сегодня ночью ты должна быть сильной. Я не смогу быть рядом, но знай, с помощью этого, — муж дотронулся до висящего на моей шее амулета, — я всегда с тобой.

— Мне страшно.

— Я знаю, — сказал муж, сев рядом и обняв меня. — Но помнишь, что мы решили?

Его мягкий голос, его теплые объятия, как всегда, вытеснили все тревоги и беспокойство. Прижавшись к его груди, я ответила:

— Все будет ха-ра-шо.

Тот день я провела в комнате с мужем. Альберт поил меня каждый час какими-то зельями и заставлял есть противные горькие лепешки. Хотя нет, не заставлял. Уговаривал. Когда же в комнате сгустились сумерки, в дверь постучались. К тому времени я уже переоделась в белую просторную сорочку и просто сидела на кровати, смотря в пол.

— Пора, — сказал мне муж, открывая дверь.

На пороге стояла Миара. Ее распущенные волосы белым водопадом струились по черному балахону, а на бледном лице плясали отблески свечного пламени.

— Идем со мной, дитя, — велела эльфийка, протягивая мне руку. Я посмотрела на нее и не смогла даже подняться с кровати. Все тело сковал страх, а сердце забилось часто-часто и почему-то стало трудно дышать. Единственное, что я смогла — отчаянно замотать головой и мертвой хваткой вцепиться в покрывало.

— Не бойся, так нужно, — попытался успокоить меня муж, в очередной раз обняв за плечи. — Все будет ха-ра-шо.

Однако вместо обычного успокоения его слова принесли лишь отчаянье, заставившее меня заплакать.

— Не будет! — всхлипнула я.

Тогда Миара вошла в комнату и, положив руку сыну на плечо, тихо сказала:

— Ее воля слишком сильна. Тебе придется пойти с нами.

Альберт изумленно посмотрел на мать и прошептал:

— Но это же...

— Не спорь! — весьма резко оборвала его Миара. — Без тебя мне ее все равно не удержать, и тогда отец узнает, что ты сделал. А так можно надеяться, что он проспит до утра и все обойдется. Хотя даже если Альдерт узнает, что ты был в священной комнате, это будет не так страшно. В худшем случае получишь несколько ударов хлыста. Так что не теряй время зря. Пошли!

И Альберт подчинился. Осторожно отцепив мои ладони от покрывала, он положил их себе на плечи, а затем, без видимых усилий взяв меня на руки, вышел вслед за матерью в коридор. Прижавшись лбом к родной щеке, я уже не плакала. Надежные объятия мужа вновь вернули в мою душу покой. Теперь я не просто верила, я точно знала: все будет ха-ра-шо. Пока он рядом, иначе и быть не может.

Пройдя по темному коридору, мы сначала спустились на первый этаж дома, а затем в подвал. Небольшую овальную комнатку освещали расставленные по стенным полкам свечи, а в ее середине стоял покрытый красным бархатом треугольный стол. Около каждого из углов располагались каменные статуи в человеческий рост. Каждая из них изображала женщину-эльфийку. Каменные ладони были сомкнуты на груди в замок, а головы смиренно опущены. Осторожно положив меня на стол, муж встал рядом и мягко сжал мою руку. Затем нежно поцеловал меня в лоб и сказал:

— Закрой глаза и не открывай, пока я не скажу. Ладно?

Улыбнувшись в ответ, я послушно сомкнула веки. В тот же миг чьи-то холодные жесткие пальцы вцепились в мои щиколотки и обхватили голову.

— Не открывай глаза! — прошептал муж, целуя меня в щеку. — Я рядом, все ха-ра-шо.

Он положил руку мне на грудь, и я поскорее вцепилась в его ладонь обеими руками. Потому что было страшно. Очень. И присутствие мужа совершенно не успокаивало. Вдруг мне на лицо упало несколько капель, и я почувствовала сладковатый, чуть терпкий запах, а в памяти возникло непонятное слово 'снотравка'. И вновь я почувствовала уже знакомое беспокойство о чем-то важном, но забытом. Мои руки сжимали родную ладонь, но что-то в ней было не то. Мне казалось...да нет, я была точно уверена: рука должна быть другой, шершавой...

— Держи крепче! — услышала я голос Миары.

— Солнышко, все ха-ра-шо, — зашептал мне муж.

Солнышко...солнышшшко...сссолнышшшко...кто-то плохой, кто-то страшный...

— Родная, я рядом, я здесь, — муж снова поцеловал меня в щеку.

И тут я вспомнила: Архай Косой! В том годе нашу корову чуть не уморил! А я мамке забыла сказать, где мешочек с травками спрятан!

Но здесь мои причитания прервал голос Миары:

Из Земли и Воды,

Опаленный Огнем,

Да овеянный Ветром придет!

За известную цену,

За плату мою

Да продолжится наш древний род!

По закону Земли

С дозволенья Воды

Под пылающим жаром Огня

Пусть наш Воздух вдохнет,

Пусть услышит меня!

Пусть на зов в этот мир он придет!

Едва стихли слова эльфийки, как я услышала тихий, но все нарастающий свист. И когда звук достиг такой громкости, что стало больно ушам, все стихло. И в этой тишине я услышала звонкий юношеский голос, казавшийся смутно знакомым:

— Кто звал меня?

— Здравствуй, Жизнь! Это я, Миара. Дочь Анеллы.

— Здравствуй, Миара! Что ты хочешь на этот раз?

— Внука.

— Ты понимаешь, что отдаешь мне за это свое предпоследнее воплощение?

— Да.

— Да будет так! Произноси слова!

И опять я услышала голос Миары:

Жизнь от Жизни и в жизнь

Полноправной ценой!

Да свершится решенный обмен!

От Земли и Воды!

От Огня и Ветров!

Ими будет благословен!

Едва стих последний звук заклинания, мое тело пронзила жуткая боль, но, к счастью, это длилось не дольше пары секунд, а затем я услышала детский крик и голос мужа, велевшего мне открыть глаза. Как только я сделала это, как почувствовала, что держащие меня холодные руки исчезли. Приподнявшись на локтях, я увидела Альберта, бережно держащего нашего сына, и Миару, тяжело опершуюся на одну из статуй.

— Теперь ребенок должен вкусить молоко матери, — тихо сказала эльфийка.

Я села и, послушно расстегнув пуговицы на груди, взяла сына. Альберт хотел сесть рядом со мной, но Миара указала ему на дверь:

— Ты здесь больше не нужен. Иди к себе, но осторожно. Чтобы отец не узнал. Мы скоро придем.

Кивнув, Альберт вышел, а его мать села рядом со мной.

— Я хочу, чтобы ты кое-что узнала, — сказала Миара, глядя на внука. — Об эльфах. Своим долголетием мы обязаны тем, что у каждого из нас есть несколько воплощений. Эльфы-мужчины могут использовать их только для поддержания собственной жизни и здоровья. Женщины же могут дарить их другим. Более того, ребенок даже с малой долей эльфийской крови не может появиться на свет, не забрав воплощение. Таков закон нашей природы.

— Зачем вы мне этого говорите? — недоуменно спросила я и тут же поняла, какую глупость ляпнула. Однако едва я открыла рот, чтобы исправить оплошность, как эльфийка прервала меня.

— Я сказала тебе это не ради благодарности. Ибо не ради тебя все делалось. Один раз Альберт уже хоронил жену. Хватит с него. Кроме того, мне хорошо известно, какого это — жить с нелюбимым мужчиной только ради детей. Это не жизнь, а мука. Причем, для всех. Мой сын такого не заслуживает. Знай, я люблю его и сделаю все для его блага...