Зерно А

Александр Кудрявцев не потрудился переодеться с нашей недавней встречи. Перчатки цвета горького шоколада поскрипывали при малейшем шевелении пальцев. С Кудрявцевым был мордоворот в сером гольфе, которого я видела у пиццерии 'Вояж'. На затылке Серого Гольфа неизменно торчал лихой мальчишеский вихор.

— Доброй ночи, Маргарита.

Серый Гольф, похоже, и не думал отпускать меня. Переведя взгляд с его веснушчатого глубокоинтеллектуального лица на Кудрявцева, я спросила:

— Чем обязана?

— Вы не спешили ко мне, поэтому я пришел к вам. Должен признать, в Кварталах у вас очень влиятельные друзья. С такими, как Эдуард, не стоит портить отношения, но, как видите, приходится рисковать. Как вам понравились фотографии?

— Великолепные! Кстати, как вариант, на вырученные от продажи новости деньги вы могли бы купить себе пару баночек хороших манер и втирать их в кожу головы каждый день перед сном. Хороша идея?

Глухой звук удара — это мордоворот без видимых усилий стянул меня на пол.

— Опять вы за свое, Маргарита Викторовна. А я так старался уладить все на доброжелательной ноте, — Кудрявцев сокрушенно покачал головой. Отчитывал меня как маленькую девочку.

— Будем вам! Вы не знаете значение слова 'доброжелательность'.

Я перевернулась на живот и уперлась носом в надраенные до блеска туфли Кудрявцева.

Одно время мы с Владом частенько забирались на верхние этажи высоток. Навалившись на ограждение, глядя вниз, Влад совершенствовал свое мастерство в плевках, пока не дошел до Супер Плевка. То, как он втягивал носом воздух, как резво выдыхал через рот вместе со сгустком слюны, который не менее резво начинал приближаться к земле, к головам и плечам случайных прохожих, — Владу не было равных. Именно брат научил меня Супер Плевку.

Я сделала все, как меня учили. На правой туфле Кудрявцева обосновался немалый сгусток слюны. Не зря я курила все эти годы! Все ради этого момента.

— Как нехорошо, Рита! Как нехорошо!

Неодобрительно качая головой, Кудрявцев достал из кармана платок и вытер туфлю. Я наслаждалась видом его перекошенного лица.

— Неужели вам настолько некомфортно в моем обществе?

— Когда до вас дойдет? Да, настолько.

— Приношу свои извинения.

— Извинения не приняты, гребаный ты сукин сын.

Матовые глаза Кудрявцева округлились.

— Я в жизни натворил много такого, из-за чего мне плохо спится по ночам, но женщин я никогда не бил, — сказал он. И кивнул Серому Гольфу.

Серый Гольф наклонился и лениво въехал мне ладонью по физиономии. Звук шлепка получился оглушительным, словно рядом лопнул воздушный шар.

Что ж, третья встреча с Кудрявцевым действительно превзошла обе предыдущие. Все, как я и предполагала: 'дружественные посылы' эволюционировали и приобрели несколько иную форму.

Я лежала, прижимаясь щекой к ледяной плитке пола, и смотрела на Кудрявцева слезящимся от боли глазом.

— Приглашаю вас на чашечку кофе. Заодно обсудим, что вы сделали неправильно.

Чашечка кофе, значит. Чем не потрясное времяпровождение? Особенно, если она выпита в компании старины Александра Кудрявцева.

В майке и легких хлопковых штанах, меня согнали по лестнице на улицу, в пятнадцатиградусный мороз. Снег обжег босые ноги. Мордоворот следовал за мной по пятам и время от времени толкал в спину. Черт, он мог сломать мне челюсть одним ударом огромного кулака!

Ноги проваливались в снег по щиколотку. В машине нас ожидала сладкая парочка: тот, что сидел за рулем, был костляв и угрюм, с выпирающими скулами и глазами навыкате. Господин Фотограф. У второго была золотая фикса, которую он незамедлительно продемонстрировал мне, как только я забралась на заднее сиденье. Снег растаял и мои штанины стали темными от воды. Мордоворот грузно забрался следом за мной, машина просела под весом его туши.

Я оказалась зажата между Серым Гольфом и Золотой Фиксой.

Кудрявцев улыбнулся мне с переднего сиденья:

— Вам удобно?

Я улыбнулась в ответ и показала ему средний палец.

— Ну вот и замечательно, — обрадовался он.

Здание, у которого спустя четверть часа затормозила 'альфа-ромео', находилось далеко от шумных улиц Кварталов. Из-за туч свет фонарей приобрел персиковый оттенок. Само здание напоминало декорацию к дешевому фильму ужасов.

Я поглядела в черные провалы окон, затем — в оба конца улицы, но, ни увидев не одной машины или случайного прохожего, обратила взор к небу. Снежные хлопья облепили лицо. Словно на лицо положили много-много холодных перышек.

Брат как-то сказал: 'Я не прощу себе, если из-за меня с тобой что-то случится'. Сказал: 'Убью любого, кто хоть пальцем тебя тронет'. Вопрос на миллион: доживу ли я до того, чтобы увидеть эту раздачу?

Костлявый отпер дверь и мы вошли. Потолок терялся во тьме, вокруг — нагромождения коробок и ящиков. Бетонный пол холодит ступни. Меня провели по лабиринту коридоров и завели в какую-то комнату. Чиркнул стул. Меня грубо усадили на стул. Пахло холодом и древесиной. Из тьмы плыли шорохи подошв и одежды. Повинуясь внезапному порыву, я попыталась встать, но чья-то рука тяжело легла мне на плечо. Я с досадой подумала о том, что выйти отсюда будет сложнее, чем было войти.

— Не рыпайся, — прорычали мне в лицо.

— Ну, и где же обещанный кофе? — спросила я.

Под потолком мигнула лампочка. Я осмотрелась. Куда ни плюнь, везде гробы. Дамы и господа, гробы на любой вкус! Должно быть, уровень самооценки Кудрявцева резко возрастает именно в этом чудесном хранилище коробок смерти.

— Позже будет и кофе, — пообещал Золотая Фикса, и протянул мне мобильник. — А сейчас будешь звонить.

— Разве что твоей мамочке. Скажу ей, что ее сынишка — редкостный ублюдок.

Мне не дали договорить, наградив второй за эту ночь пощечиной. Стоявший за мной мордоворот удержал стул, чтобы я не опрокинулась вместе с ним. Очень предусмотрительно.

— Кудрявцев, мать твою, скажи своим гориллам, чтобы не распускали руки! В самом деле, свинство чистой воды! — Я сплюнула на пол, поводила языком по зубам, ухмыльнулась: — Когда такие, как вы, Кудрявцев, рядом, жизнь полна сюрпризов.

— Бери мобилу, кому говорю.

Золотая Фикса вложил мобильник мне в руку. Недолго думая, я стукнула им по его широкому покатому лбу. Золотая Фикса отшатнулся, часто моргая и потрясенно тараща глаза. Зрелище было достойным внимания, и я хрипло расхохоталась.

— И все-таки куда, сахарок, говоришь звонить? Твоей толстозадой мамаше?

Что-то врезалось в мою скулу, потом — в живот.

...Слух, зрение и способность дышать нестерпимо медленно возвращались ко мне. А с ними, будто огненный прибой в Преисподней, накатила боль. Я обнаружила себя на полу, перевернутый стул рядом, чей-то сапог придавливает мою голову к полу.

— Я же просил не бить ее кулаком, ты, идиот! — рычал где-то Кудрявцев. Где-то далеко-далеко, с того берега боли. — А что, если бы ты сломал ей челюсть?

— Что вы, Александр Станиславович, не сломал бы! — проблеял Золотая Фикса оскорбленно. — Я умею бить правильно.

Боже, какое облегчение! Он умеет бить правильно!

По полу знакомо чиркнул стул, и вот я снова сижу на нем. По подбородку течет что-то горячее. Я поняла голову, но ничего не разглядела из-за упавших на глаза волос. Какой-то весельчак громко заржал. Серый Гольф, скорее всего. Кудрявцеву, впрочем, было не до смеха — он старательно вживался в новый образ сочувствующего коматозника:

— Маргарита, умоляю, не давайте повода поднимать на вас руку. Разве какой-то телефонный звонок стоит того, чтобы злить этих парней?

— Звонок кому?

— Владиславу, конечно.

— Конечно, — повторила я, смакуя слово. — Иисусе, да вы сумасшедший! Вы что, действительно думаете, будто он спустит вам это с рук? Не знаю, что будет со мной, зато знаю, что будет с вами. Клянусь Богом, знаю.

Лицо Кудрявцева вытянулось.

— Дай сюда телефон, — прошипел он и выхватил у Золотой Фиксы мобильник. Кокон доброжелательности слетел с него подобно подхваченной ветром паутине. Вот такого Кудрявцева я узнаю! Он потерпел фиаско как актер. Не без моей помощи, разумеется. — Звони брату, зараза, — рявкнул он мне в лицо, обдавая его капельками слюны.

— А то — что?

— Боря?

— А то на тебе живого места не останется, — ответил Боря 'Золотая Фикса', потирая костяшки пальцев и скаля желтые зубы. И знаете что? Я поверила ему.

Пальцы не слушались. Серый Гольф стоял за моей спиной, Костлявый сидел на стуле и читал какой-то помятый покет. Казалось, его волнует происходящее не также как и собственные кошмарно выпирающие кости. То бишь вообще не волнует.

— Алло, — ответили после четвертого гудка.

— Влад?

Пауза.

— Рита?

А что, если я в последний раз слышу голос брата? Слезы сдавили горло.

— Влад, как же я рада слышать тебя!

— Откуда ты звонишь? Номер не определен.

— Влад, послушай, меня попросил позвонить тебе один мой... знакомый. — Мне вдруг вспомнились все те фильмы о похищениях. Я оказалась в похожей ситуации, да только надежды на спасение не питала.

— Какой еще знакомый?

— Его не устраивает то, чем ты занимаешься.

— Рита, откуда ты, черт возьми, звонишь?

Александр выхватил мобильник:

— Здравствуйте, Владислав. Рад, наконец, пообщаться с вами. Ваша сестра у нас. Мне бы очень хотелось, чтобы между нами, Владислав, не возникло недопонимания...

— Влад оторвет тебе голову, — пообещала я.

— Значит, условия, — продолжал Кудрявцев, как если бы не слышал меня. — Слушайте меня предельно внимательно, Владислав, и проблем не будет.

Он вышел из комнаты, и я осталась наедине с тремя ублюдками, двое из которых, к тому же, уже успели поутюжить мое лицо.

— Твой братец — говнюк, — Серый Гольф похлопал меня по голове, будто послушную собаку.

— Скажи это ему в лицо, образина. — Я дернула головой, скидывала его руку. Лучше бы я этого не делала: перед глазами поплыло, а к горлу подкатила тошнота.

— Что? Как она меня назвала? — В голосе была замешательство, подогретое тупой злобой.

— Образина, — повторила я, борясь с дурнотой.

Боря Золотая Фикса опустился на корточки передо мной:

— Интересно, в вашей сраной семейке все такие языкатые?

— Я же говорю, спросите у Влада, он вам все доходчиво разжует.

— Что такое образина? — не унимался Серый Гольф.

— Это такое благородное животное, — подал голос Костлявый, выуживая свой нос из книги. — Толя, девушка делает тебе комплимент.

Господи ты Боже мой, Толя! Как я сразу не догадалась?

— Сколько тебе лет?

— Иди и поцелуй себя в зад.

Под громкое ржание Толи Боря 'Золотая Фикса' схватил меня за нос.

— Сколько тебе лет, спрашиваю, — повторил он.

— Двадцать три, — прогнусавила я.

— Ха! Если бы не знал, дал бы шестнадцать. А это правда, что вы со своим сраным братцем — двойняшки?

— Да, правда. Отпусти, — попросила я, щурясь от боли.

— А волшебное слово? — Он сильнее сдавил мой нос.

Я вскрикнула.

— П-пожалуйста!

— Хорошая девочка.

Влетел Кудрявцев.

— Осталась самая малость, — он вихрем пронесся мимо меня и скрылся из виду. — Этот будет в самый раз! Да, определенно вот этот!

Троица тоже скрылась из поля зрения, последовал глухой звук удара, шорох подошв и дыхания. Меня сгребли за майку и дернули вверх, потом — в сторону, будто на конвейере. Кудрявцев указывал на коричневый гроб. Меня швырнули внутрь, на белый атлас обшивки.

— Помните, я просил вас дать мне гарантии относительно Влада и прекращения его сомнительной деятельности? — спросил Кудрявцев. — Так вот, теперь вы — моя гарантия, которую я собираюсь поместить в... своеобразную сберегательную ячейку.

— Что сказал Влад?

Губы Кудрявцева, однажды подправленные кислотой, перекосились еще больше:

— Он умолял, чтобы мы не трогали вас. Согласился выполнить все наши условия. Умолял, как дитя!

— Какие условия?

— А это — самая интересная часть. На самом деле, условие лишь одно: ваша жизнь в обмен на его. Трогательно, не правда ли? Впрочем, к тому времени, когда он заглянет к нам на огонек, вы уже будете очень далеко, вероятно, даже не в пределах этого мира. Не забывайте присылать открытки.

Меня прошиб холодный пот, в ушах застучала кровь.

— Вы только что подписали себе смертный приговор, — продавила я сквозь зубы.

Капелька пота скатилась с виска Кудрявцева, и он нетерпеливо смахнул ее. Каким бы крутым он не хотел казаться, а страх ему было не скрыть.

— Вы тоже, Рита, — и гримаса усмешки, въевшаяся в его губы, стала поистине жуткой.

Глава 25

Крышка гроба захлопнулась, щелкнули замки, и я оказалась в кромешной темноте, с застрявшим в горле криком, в мире из прохладного скользящего атласа.

Я протянула руку, и ладонь уперлась в крышку. Меня куда-то несли: я чувствовала движение, слышала приглушенные голоса и шарканье ног, а потом — хруст снега, этакий предновогодний веселый хруст. Я стала что было сил молотить кулаками по крышке и кричать. В итоге, сорвав голос, часто и сипло дыша, потирая онемевшие ладони, я была вынуждена признать тщетность моих действий.

Время остановилось. Меня куда-то погрузили, вероятно, в какой-то фургон. Ну да, в легковушку ведь не затолкаешь гроб. Бормотание двигателя. Авто то разгонялось, то тормозило. Затем было еще одно торможение и — все стихло. Я уперлась руками в стенки, когда мир подо мной покачнулся — гроб подняли и понесли. Никогда бы не подумала, что смогу похвастаться опытом в подобных делах. Теперь я знаю, каково это: быть гвоздем на собственных похоронах. Владельцы похоронных бюро предоставят вам эту возможность.

Вдруг — ощущение невесомости и резкий толчок, да такой, что меня подкинуло и я лбом впечаталась в крышку. Перед глазами заплясали точки. Что-то зашелестело по крышке гроба.

Земля.

Меня закапывали.

Очень скоро все затихло, ни шороха. Ничего. Тишина. То есть абсолютная тишина. И в этой тишине гремели лишь мое сиплое дыхание, бульканье в горле, когда я пыталась сглотнуть слюну, да сердцебиение. Слезы и кровь высохли и стянули лицо.

Это интересно: прежде я и не догадывалась, что у меня клаустрофобия. Поправка: не догадывалась до теперешнего момента.

Коленки стукнулись о крышку; я попыталась привстать, ударилась головой. Дрожащими руками нащупала что-то в кармане. Зажигалка! Заскрипело, чиркнуло колесико, оранжевый язычок лизнул воздух. Переложив зажигалку в левую руку, правую я приложила к крышке. Атлас был ледяным.

Что-то подсказывало мне, что меня закопали отнюдь не на заднем дворике уютного гнездышка Александра Кудрявцева.

Действительно ли Влад согласился на обмен? В желудке тоскливо засосало. О да, согласился, ведь под удар попала я. Речь шла обо мне, поэтому он сделает все, что ему велят. Все, чтобы я оказалась в безопасности. Да только где-где, а в безопасности я точно не окажусь.

Громко сглотнув, я убрала палец от раскалившегося колесика зажигалки. Я вновь оказалась в непроницаемой темноте.

— Спокойно, Палисси, — приказала я себе и запустила ногти в атлас.