Ферми, аристократ, сбежавший из дома, был ловким и удачливым торговцем, несмотря на юность. В гильдии его ценили, и даже недавняя история с пиритом ему не повредила — невзирая на разбитое сердце, он всё же сумел сбыть пирит алхимикам, вернув хоть что-то... И вот он оказался на её пути — и заявил, что будет её ждать. "Пожалуйста, возвращайтесь"... Что ж, она вернётся. Ведь — впервые за много лет — ей было, куда возвращаться...

Догоревшая лучина пережгла нить, гирька ударила в маленький гонг, и Флёр снова села, спустив полотенце. Костоправ, немедленно оказавшийся рядом, выдернул иглы — и Флёр почувствовала, как по всему телу разлилось тепло.

— Благодарю, мастер, — придерживая полотенце на груди, Флёр поклонилась. — Я чувствую себя лучше, чем когда-либо.

— Как и должно быть, — лекарь поклонился в ответ. — Ведь теперь жизненная сила в вашем теле движется свободно и гармонично.

Выйдя в предбанник, Флёр неторопливо оделась, кивнула служанке и налила чашу холодного — только с ледника — кадаха. Посланник Аша-тегина перехватил их у самой бани и сообщил, что ждут их к обеду, а значит, времени в запасе — только вымыться да облачиться в подобающее платье...

Бросив поводья слуге, Флёр спешилась и остановилась, поджидая товарищей. Долго ждать не пришлось — даже Волмант соскочил с коня, словно юноша. Двое воинов распахнули дверь и отступили. Щёгольски разодетый слуга провёл путешественников по недлинному коридору, открыл ещё одну дверь и тихо исчез.

Флёр, первой переступив порог, низко поклонилась и сказала:

— Скромные странники приветствуют вознесённого Небом владыку.

— Да озарит свет Неба ваш путь, странники, -ответил принц. — Прошу вас, почтенные гости, разделите с нами эту скромную трапезу.

— Принимаем с благодарностью, — ответила Флёр.

Аша-тегин, принц минъя, не отличался ни могучим сложением, ни неземной красотой — добрый воин в расцвете сил, основа любого войска, но не более... Если бы не ореол могущества, окутывавший его. Сила и власть сквозили в каждом его слове и жесте, без всякой игры и фальши... И Флёр благодарила всех известных ей богов, что надоумили её расспросить наёмниц о принце.

Позапрошлой зимой царя минъя поразила жестокая лёгочная горячка, от которой он так до конца и не оправился, мучился одышкой и болями в груди, отчего делами государства мог заниматься с большим трудом, а вести войско и вовсе не мог. Большей частью дел принц взял на себя, и говорили, что в скором времени царь и вовсе оставит престол своему сыну. Так ли это было — сказать было сложно, однако власть принца была велика...

— Мы рады приветствовать отважных странников, — певуче произнесла сидевшая по левую руку от принца смуглая молодая женщина. — Нечасто удаётся встретить людей, пришедших из страны, о которой нет и преданий.

— Воистину это так, — согласилась Флёр, — и госпожа легко представит наши чувства, ведь всё, что мы видим вокруг — диво для нас...

В таком духе разговор продолжался довольно долго — Флёр даже начала надеяться, что на этот раз правителю от них ничего, кроме утоления любопытства, не требуется...

— ...И поскольку вы возвращаетесь домой, не согласитесь ли вы оказать услугу Великому Царству Высокой Белизны?

— Всё, что будет в наших силах, — ответила Флёр почтительно, но твёрдо, намекая на то, что в сомнительных делах участвовать не намерена.

— Ничего, что обременило бы вас или нанесло урон достоинству, — заверил её принц. — Мой отец, да продлятся его дни, желает послать владыкам западных стран весть о замыслах халга и об их приготовлениях. Мы желали бы предупредить и правителей ваших стран, но ваши наречия неведомы нам... И я прошу вас переложить эти письма на ваши языки и доставить их вашим правителям, чтобы ужасное нашествие не застало из врасплох.

Предложение оказалось неожиданным, казалось необременительным и оттого было особенно подозрительным. Здесь не могло не быть подвоха, хоть Флёр пока и не понимала, какой именно...

Впрочем, отвертеться от этой сомнительной чести всё равно не получилось бы, а в сравнении с прошлыми поручениями это всё равно было безобидным, и потому Флёр, переглянувшись со спутниками, ответила:

— Почтём за честь, высокий государь. Однако никому из нас прежде не случалось составлять посланий государям, а потому по невежеству своему можем допустить ошибку, которая сочтена будет оскорблением...

В итоге всё же договорились — принц заверил, что ничего двусмысленного в письмах не будет, и что он скрепит перевод своей печатью, так что и слова будут его...

Разложив на столике документы, Флёр принялась неторопливо растирать тушь. Переводить царские письма ей не приходилось, но вот поработать переводчиком случалось. И было это совсем не так просто, как казалось людям несведущим, пусть даже и языком владеющим... Ведь толмача, если что непонятно, и переспросить можно, и подсказать слово, да хоть пальцем в нужную вещь ткнуть... А письмо, коли уж послано — не перепишешь, тут всё сразу верно писать надо, да стилем подобающим. А ведь одно и то же разными словами сказать можно, и смысл от того поменяется, иной раз и на противоположный...

Тем не менее, от работы было не отвертеться, и Флёр, развернув свиток, принялась за чтение. Как ни странно — ничего по-настоящему сложного, видимо, принц — или вообще минъя — против пышных церемоний. Это радовало, ибо давно известно — чем пышнее двор, тем ничтожнее король, исключения, может, и бывают, но Флёр о них не слыхала.

Итак, начало — обыкновенное приветственное славословие, которое всегда одно и тоже, только имена меняются... И Флёр, сосредоточившись, взяла кисть и вывела на чистом пергаменте: "Принц Аша, вознесённый Небом, правитель Великого Царства Высокой Белизны, приветствует царственного брата своего Рудольфа, Божией милостью императора Священной Империи, принцепса рейхстага, великого князя швабского, короля саксонского, и желает ему долгих лет царствования и благоденствия". Немного не так, как в оригинале, но тут уж ничего не поделать — правила вежливости всё же разные, пусть и похожи, и если переложить дословно, глупость выйдет, да ещё и почти непристойная.

Следом шло краткое пояснение, кто такие минъя и какова их страна, которое Флёр переложила слово в слово, благо, ничего, подобного пожеланиям овладеть всеми женщинами врагов, здесь не было. Без этой части было не обойтись — к западу от Борисфена и не слыхали о стране минъя — как не слышали о Священной Империи на берегах Жёлтой Реки. А вот дальше...

Тут надо было тщательно подобрать слова, чтобы убедить императора в серьёзности угрозы. Император, как говорят, вообще недоверчив, а уж в новый Потоп верить просто не хочется. Даже ей... Вздохнув, Флёр перечитала оригинал, аккуратно стряхнула с кисти лишнюю тушь и принялась писать: "К северу от моей страны лежат земли народа халга. Народ этот, многочисленый и воинственный, ныне объединён под рукой одного царя, замышляющего покорить себе весь мир. Должен я предупредить вас, мой царственный брат, об этом, ибо, как доносят верные люди, уже замыслил он великое нашествие на Запад, и не оставит этой мысли, даже принуждённый обратить свой взор на Восток или Юг. Нашествие их может уподобиться Потопу, о коем поведали странники, и даже превзойти его, сокрушив великие царства, повергнув троны и храмы".

Флёр остановилась и задумалась — не стоит ли переписать? Пожалуй, нет — может быть, не слишком изящно, но именно так Аша-тегин и говорит, да и внимание это привлечёт. Можно продолжать...

"Разумеется, никто не рискнёт поклясться, что всё это — не хитроумный обман, однако же представляется лучшим делом поверить и приготовиться к набегу, которого не случиться, чем, полагая себя в безопасности, пасть жертвой Потопа, ибо халга свирепы и беспощадны, число же их столь велико, что не поддаётся исчислению".

Последнее, кстати говоря, было чистой правдой — подсчитать численность халга было совершенно невозможно. Семьи, роды, племена то сходились, то расходились по далёким кочевьям, лазутчикам неведомым, иные и вовсе кочевали там, куда и ворон костей не занесёт, и сосчитать их просто не получалось. Однако в том, что халга весьма многочисленны и сильны, сомневаться не приходилось... А значит, им уже тесно в своих землях, да и нет ничего лучше врага и богатой добычи, чтобы сплотить народ — и потому Потоп неизбежен, и скоро. Что ж, осталось немного, пора заканчивать...

"Засим, мой царственный брат, я вновь желаю вам благоденствия и долголетия, и возношу благословенной Шенрезинг молитву, чтобы мои опасения оказались пустыми. Если же сие бедствие не минует нас, я без всякого сомнения отправляю войско в земли халга, чтобы ударить им в спину".

Здесь Флёр тоже почти ничего не стала менять — только использовала привычные выражения вместо свойственных минъя. Оставалось только заключительное славословие, но здесь уже ничего сложного не было...

Закончив, Флёр ещё раз перечитала перевод, переписала его набело и подписала: "Верно переложено на швабский язык собственной рукой Флёр Боланд фон Айтерзеналь во славу Божию", поставила дату и отложила кисть, тщательно вытерев её. Дело сделано, можно отдохнуть, только сперва вызвать слугу и отдать ему документы...

Флёр случалось ночевать в самых разных местах, и дворец принца в этом ряду не слишком выделялся — по крайней мере, для самой Флёр. Для её спутников это явно было ново и удивительно, и скрывать это они и не пытались.

— Чудной дворец, однако, — заявил Волмант, когда они встретились в трапезной. — Доводилось мне княжьи палаты видеть и с боярами пировать, но не то это, совсем не то. Уж очень тут всё необыкновенно устроено...

— Наши дома минъя тоже сочтут необыкновенными и удивительными, — пожала плечами Флёр. — Для нас же это привычная обыденность...

— В чужой стране обычному дивишься, — изрёк Вышата, — а дома и святое чудо упускаешь...

— Уж чудо-то всяко заметишь, — заявил Волмант. — Вот слыхали вы о мощах святого князя Довмонта и об их чудесном обретении?

Флёр не слышала даже о самом святом, но рассказ пришлось отложить — явился принц и велел подать завтрак.

— Довольны ли почтенные гости приёмом? — спросил он, едва все расселись.

— Уж сколько на свете живём, а лучшего не встречали, — ответил за всех Волмант, как самый старший.

— Слаще прекраснейшей музыки поют эти слова, — вздохнул принц, — и гулу боевых рогов подобен зов долга. Ныне призывает меня отец, и я, следуя долгу, возвращаюсь в столицу, а потому пришло время прощания. Ак Цэцэг, вот грамоты для твоего эль-хана, и верблюд, гружёный дарами для него, уже стоит рядом с твоими.

— Кто прошёл дорогой однажды, всегда сможет вернуться, — пожала плечами Флёр. — Быть может, дорога ещё приведёт меня в эти земли... И потому я не прощаюсь, господин мой Аша-тегин. Я вернусь, пусть и не знаю, когда.

— Когда бы ты или твои товарищи ни пришли в мою страну, вас будет ждать радушный приём, — сказал принц. — И, разумеется, мы будем рады вашим купцам...

Распрощавшись с Аша-тегином, к полудню караванщики покинули город. Впереди лежал долгий путь — но теперь они шли по знакомой земле.

XVII

В Мараканду приходят купцы со всех сторон света и всех племён, включая сюда и халга и даже тех, кто живёт к северу от их страны. Там, как говорят, степь сменяется лесами, простирающимся от Рифейских гор почти до берегов Океана на востоке. Там живёт народ, который халга называют хамниган, обличием своим кажущийся полукровками водов и самих халга. Народ этот, насколько можно судить, ибо мы видели лишь двоих, совершенно не ведает ткачества и делает одежду из кожи и меха, выделываемых с поразительным искусством.

("Описание торгового путешествия на Восток, а так же стран и людей, в них живущих, сделанное Евой Айтерзенталь")

Мараканда встретила путешественников жарой, алхимическим зловонием и отчаянной бранью, которой осыпали друг друга Тимур-ханум и стражники. Судя по всему, на сей раз алхимические изыскания семейства кузнецов свернули куда-то не туда... Что, по мнению Флёр, было совершенно обычным делом.

— Надо бы ещё клинков купить... — заметил Бела. — Харалужная сабля и у нас в цене, пусть и не так, как у хитой.

— Это если Тимур-ханум в яму не посадят, — фыркнул Алдан. — Слыхал я, что такое уже было...

— Алхимики частенько в неприятности попадают, — пожала плечами Флёр. — Обыкновенно — по собственной вине... Так, кажется, сегодня ей тюрьма не грозит.

Выругавшись особенно свирепо, Тимур-ханум швырнула арбанбасы кошель, развернулась и пошла к себе.

— Что ж, надеюсь, нас хотя бы выслушают... — вздохнула Флёр.

Тимур-ханум, хоть и пребывала в дурном расположении духа, гостям была рада.

— Вижу, поход ваш был успешен, — сказала она, едва покончив с приветствиями. — Верно, и новостей привезли немало?

— Есть и новости, — кивнула Флёр, — да не лучшие. Слыхала ведь ты о новом вожде халга?

— Как не слыхать, ежели о нём только и говорят?

— Дошли до нас вести, что осталось одно или два племени, что ему не покорились, и он вскоре двинется против них. Думается мне, что он если и не разбил их, то вскоре разобьёт... И другая есть новость, да такая, что и не знаешь, которая важнее — смута назревает в стране хитой, великая смута, ибо их владыка покинул сей мир, не оставив наследника.

— Воистину важная это весть, — Тимур-ханум отпила та, — ведь смута в той стране повсюду отзовётся... Что ж, отец мой и братья служат кагану, и твой рассказ прозвучит перед его лицом. А до того, прошу, будь вместе с товарищами моим гостем.

— Разве мы не стесним тебя, добрая госпожа? — спросила Флёр, отпивая та.

Предложение было неожиданным — пусть проксения не была здесь чем-то необычным, но никто не ожидал такого приглашения... И Флёр, разумеется, была уверена, что в этом приглашении что-то нечисто. Нет, Тимур-ханум наверняка приглашала от чистого сердца, но...

Старшие братья Тимур-ханум служили в гвардии кагана, а её отец был одним из Белобородых — советников правителя и воспитателей наследника. Мало того, что это делало его одной из ключевых фигур государства — это возносило весь его род... Главой которого сейчас и была Тимур-ханум. Люди такого положения не становятся проксенами лишь по зову сердца, не ища выгоды для страны — а значит, каган желал услышать новости из первых уст. А раз так...

— Мы с радостью воспользуемся твоим гостеприимством, Тимур-ханум, — Флёр встала и поклонилась, — но я хочу, чтобы ты приняла дар в память о нашей встрече, не подумав, будто я плачу тебе.

— Я буду рада пустить вас под свой кров, — ответила Тимур-ханум, — и с радостью приму твой дар в знак дружбы.

Весь остаток дня Флёр и её спутники потратили на подробный рассказ о своих странствиях и о делах страны Серес. Сначала — в общих чертах, потом, когда явился Бильге-аксакал, отец Тимур-ханум, — во всех подробностях. Немало интересного добавил и Дао Ли, заявивший, однако, что не скажет ничего, что могло бы навредить его стране.