Почти любовь, почти падение

— Ты очень красивая, — шепнул ей тогда Миша, а Катя глаза отвела, побоявшись, что он по её взгляду поймёт — не о нём она думает, не о нём.

"Ты сейчас такая... такая...".

"Зачем ты так с собой поступаешь? Ты сама всё это делаешь, Катя".

— Я хочу работать у вас, — сказала Катя Юлиане по возвращении.

Виноградова с интересом к ней приглядывалась.

— Ты уверена?

— Да.

— Катя, это не "Зималетто", у меня нет для тебя шкафа.

Пушкарёва глубоко вздохнула.

— Я знаю. Я... Обещаю, что я буду очень стараться. Я научусь всему, я быстро учусь.

— Это я знаю.

— Я вам не подхожу? — Катя гордо вскинула подбородок, а Юлиана в кресло своё опустилась и откинулась на нём.

— Подходишь, Катя, в этом-то и дело. Кто откажется от такого работника, как ты? Но я боюсь, что я тебе не подхожу. Ты привыкла совсем к другому.

— Мало ли к чему я привыкла, — проговорила Пушкарёва негромко, и тоже села. Глаза в стол опустила.

— Плохо тебе? — почувствовала её настроение Виноградова.

Катя молчала, а Виноградова пальцами по столу побарабанила, за ней наблюдая.

— В Питер поедешь? У Миши там некоторые проблемы, надо встретиться кое с кем. Договориться. Чтобы он смог сосредоточиться на открытии ресторана в Москве.

Катя нервно сглотнула и кивнула.

— Поеду.

— А в Иркутск потом?

Катя губы облизала.

— И в Иркутск поеду.

— Сбежать пытаешься?

— Пытаюсь устроить свою жизнь. Новую. Если она будет в разъездах... Сейчас я не против.

— Договорились. Но не жаловаться потом, — с улыбкой предупредила её Юлиана, а Катя заверила:

— Не буду.

А вот родители не уставали жаловаться. Даже ругаться пытались. Им никак не нравилась её новая работа, но Катя упрямо молчала, и этим, кажется, их напугала. Уехала в Иркутск, через неделю после возвращения из Питера, на ворчание отца отмолчалась, а мама вдруг его одёрнула, а потом они о чём-то зашептались на кухне. И Катя только услышала:

— Пусть едет. Ты что, не видишь, что с ней происходит? Только поругаться с ней хватало. Выросла она, Валера. Отпустить её надо.

— Деловая больно стала, — всё же не удержался от упрёка отец, но спорить не стал, и через два дня Катя улетела в Иркутск.

— Вот такая у меня теперь работа, папа, — говорила она время от времени отцу, а тот только хмурился.

— Но ты сама довольна? — начинала выпытывать у неё мама.

— Это интересно, — сознавалась Катя. — Поначалу очень непривычно было, я боялась всего, а сейчас уже отношусь ко всему спокойнее. Я просто делаю свою работу, стараюсь.

Но самым большим событием стал всё-таки переезд с квартиры родителей. Сама бы Катя на такой шаг, скорее всего, ещё долго бы не решилась, да и родители наверняка бы в позу встали, но получилось так, что троюродная сестра Елены Александровны собралась к сыну в Америку, с внуками пожить ей захотелось, а на кого оставить свою квартиру — не знала. Сдать незнакомым людям не решалась, а знакомых и родных, свободных и желающих на год переехать, не находилось. До тех самых пор пока Катя не сказала:

— Я перееду.

Отец на неё тогда уставился негодующим взглядом, Катя застыла, поражённая собственной смелостью, готовилась к тому, что сейчас скандал грянет, но Валерий Сергеевич, после недолгого размышления неожиданно кивнул.

— А что? Присмотрит за квартирой твоей, — обратился он к родственнице. — Катерина у нас человек ответственный, и может мотаться поменьше станет.

Катя с матерью переглянулась, тут же раскусив отцовский план. Ему легче было отпустить её жить на соседнюю улицу, чем постоянно в командировки провожать.

— Ты ведь понимаешь, что квартира чужая? — учил он её. — Нужно отнестись со всей ответственностью, нужно следить, быть аккуратной.

Катя одежду свою в чемодан укладывала, улыбнулась и пообещала:

— В ближайшее время никуда не поеду. В Москве работы много.

Валерий Сергеевич губами пожевал, недовольный тем, что его манёвр так быстро разгадали.

— Вот и хорошо... что много.

Катя подошла к отцу, обняла его и в щёку поцеловала. А после начала ему рассказывать про Мишин ресторан, чтобы отвлечь от печальных мыслей. А рассказать было что: и про Мишины идеи, и про грандиозные планы, про поставщиков и спонсоров, а главное про бухгалтерские дела, в которых отец лучше всего разбирался.

Но конечно никому, особенно родителям, Катя не призналась, насколько рада из родительского гнезда вырваться. Наверное, плохо так думать, но она, оказавшись в квартире тётки, одна, в первые дни просто упивалась свободой. Только тогда начала до конца осознавать, что жизнь её на самом деле меняется, и скорее всего безвозвратно. Она, наконец, становится взрослой и самостоятельной. Удивительно, но факт. Катя Пушкарёва — взрослая женщина.

Квартира тёткина, по сути, небольшая, две комнаты всего, но габаритами впечатляла — и кухня огромная, и потолки высокие, настолько, что шкафы книжные от пола до потолка в глаза почти не бросались. И всюду книги, книги... Покойный тётушкин муж был профессором медицины, и хоть умер он довольно давно, в квартире по-прежнему витал запах великих знаний. Тётушка старательно поддерживала память о муже и старалась в обстановке ничего не менять. Катя в квартире этой бывала редко, но несмотря на это, была уверена, что за последние пятнадцать лет в этих комнатах ничего не поменялось. Мебель вся тяжёлая, добротная, практически антиквариат, и книги на полках очень солидные, целая полка отдана под раритетные издания. Ничего удивительного, что тётушка не захотела пускать никого чужого, за всем этим нужен был присмотр, а ещё уважение и неослабевающее внимание. И Кате нравилось подходить к книжным шкафам и пальцем по потускневшим от времени корешкам книг проводить, какое-то особое чувство появлялось, причастности к чему-то важному.

— Ничего себе, — присвистнул Миша, когда Катя в первый раз пригласила его в гости. Книжные полки разглядывал, закинув голову назад, потом рискнул к святому прикоснуться, осторожно взял в руки один из старинных фолиантов. — И сколько ты здесь будешь жить? Долго?

— Не знаю. — Катя в комнату вошла и поставила на стол поднос. Принялась разливать чай. — Пока договорились на год, а дальше видно будет.

Борщёв кинул на неё заинтересованный взгляд.

— А ты раньше одна не жила?

— Нет, — созналась Катя, а Миша заулыбался.

— И как тебе?

— Самостоятельная жизнь?

— Да.

— Мне нравится.

Он рассмеялся.

— Я за тебя рад.

Иногда Катя ловила на себе пристальные взгляды Борщёва. Он порой засматривался на неё, наверное, думал, что она не замечает, а Катя и правда предпочитала в такие моменты отвернуться. Сама не знала почему. То, что она Мише нравится, становилось очевидным. Они много времени проводили вместе, Катя всячески помогала ему с открытием ресторана, они даже дважды ездили вместе в командировки, и там практически сутками не расставались, и Миша не раз пытался сделать первый шаг, и уже решился бы, если бы она его не отталкивала. В последний момент понимала, что сейчас произойдёт, и переводила всё в шутку, либо уходила, как могла, избегала важного разговора и признаний. И ведь не могла сказать, что Миша ей не нравится. Он был очень добрым, отзывчивым, спокойным, даже симпатичным, Катя искренне так считала. С ним было очень просто, он всегда старался её понять, он не впадал в раздражение, всегда оказывался рядом, когда бы он ей не понадобился. И врать он, кажется, вовсе не умел. Он был полной противоположностью Андрея Жданова, и этим её не устраивал. Катя невероятно злилась на себя из-за того, что не может ответить Мише взаимностью. Он ей нравился, но ответить ему взаимностью никак не могла.

Вот почему бы ей в него не влюбиться? Катя в последнее время постоянно задавалась этим вопросом. Почему нет? Где можно встретить человека лучше? Возможно, он заставит её забыть Жданова. Не вспоминать, не думать постоянно: а как могло бы быть? Не тосковать по Андрею, не вспоминать их вместе, как всё было, всё, до мельчайших подробностей, не думать о том, что ничего больше не будет, и ему без неё если не лучше, то важнее. Правильнее. Ему нужна Кира, та в состоянии ему помочь, поддержать, направить, а она что может? Да и вообще, надеяться, что Андрей ещё думает о ней, а уж тем более страдает — глупо. Она постоянно забывает, где её место. И забывает о том, что Жданов предатель и мерзавец. Обо всех его ошибках и грехах забывает, помнит только о том, как ей плохо без него.

Вот и сейчас, ей не глядится на зажжённые свечи, на красиво сервированный стол, ей совсем не хочется разговаривать с Мишей, а уж тем более пробовать его изумительный соус. Ей больше хочется вернуться домой, одной, точнее, с тем злосчастным журналом, что на соседнем столике лежит, и прочитать статью о "Зималетто", и фотографию Андрея разглядывать, где он с Кирой в обнимку, и наревется вволю, себя жалея. Это, конечно, неправильно, и завтра она будет изводить себя упрёками, и в который раз клясться, что в её жизни больше нет места Андрею, но сегодня у неё мог бы быть этот вечер. Вечер с ним. В зеркало бы на себя смотрела и гадала, для кого она всё это делает с собой. Для кого новые наряды, для кого стрижка её новая и волосы, волнистые пряди, как ему нравилось, для кого она старается? Для себя или всё-таки для него? Каждый раз, оказываясь в салоне красоты, его слова вспоминает, и про себя повторяет, что себя любить надо, такой, какая есть, но всегда хотеть большего. Это Андрей её этому научил. Андрей, а совсем не Миша.

— Вкусно?

Катя заставила себя улыбнуться.

— Очень. Ты молодец.

Миша глоток вина сделал, кивнул, при этом выглядел чрезвычайно довольным.

— Это был чистой воды эксперимент. Знаешь, иногда долго думаешь, никак не можешь правильное решение найти, а потом — озарение!

Катя согласно покивала.

— Ещё вина, Катюш?

Она помедлила с ответом, подушечкой пальца по краю бокала провела, затем решила согласиться.

— Да. Но только тебе придётся отвезти меня домой.

Миша рассмеялся.

— Ты настроена так решительно?

Они глазами встретились, и Кате пришлось сделать над собой усилие, чтобы глаза тут же не отвести. Взгляд вышел долгим, Пушкарёва Мишу разглядывала с некоторой задумчивостью, и видимо тот насторожился. Моргнул, и тихо спросил:

— Что, Катюш?

Она всё-таки отвернулась, головой качнула, и стрельнула глазами на журнал на соседнем столике. И неожиданно решилась. Сегодня Миша её поцелует. Даже если ей самой придётся его об этом попросить.

В конце концов, нужно с собой что-то делать!

10.

— Так что у тебя, со счастьем?

Вопрос был задан лёгким, насмешливым тоном, Малиновский ещё и виски в бокале поболтал, а когда на Андрея посмотрел, уже откровенно смеялся. Жданов же неуютно повёл плечами, и вместо того, чтобы на вопрос ответить, поинтересовался:

— Как думаешь, что отец Кате сказал?

— Понятия не имею. Но Пал Олегыч выглядел довольным, разве нет? Значит, договорились.

— Да уж, они договорились. — Андрей на стуле откинулся и недолго думая, ноги на стол закинул. Свой бокал с виски на коленке пристроил.

— А что? Что тебе не нравится? Что тебя стороной обошли?

— Со мной бы точно никто советоваться не стал, но... — Старательно глаза отводил, не желая с Ромкой взглядом встречаться. — Отец решил остаться ещё, а дальше что будет? Он со мной говорить отказывается, всё какие-то предлоги находит.

Малиновский на кресле крутанулся.

— Да выбора-то всё равно нет. Это Пал Олегыч отлично понимает. Либо ты президент, либо он. Воропаев не тянет. Сашка за эти месяцы только в "Зималетто" и крутился, и сколько дельных предложений внёс? Ноль целых, ноль десятых. Он управленец хороший, начальник над всеми начальниками. А такой штат профессионалов мы не потянем. Президент должен принимать решения, сам, рисковать, если понадобится, и проблемы решать. А он не умеет.

Андрей усмехнулся.

— А мы умеем?

— Мы хотя бы стараемся. Скажешь — нет?

Жданов голову опустил.

— Не знаю.

— А меня другое интересует: Зорькин уйдёт, когда вся эта канитель с "НикаМодой" закончится?

— А тебе как хочется?

— Ну, раз уж Катеньку потеряли...

— Какой же ты жук, Малиновский, — поразился Андрей и даже головой качнул.

— Да ладно, прошлого не вернёшь.

— Да уж. — Андрей виски глотнул и едва заметно поморщился, задумавшись о чём-то своём. Малиновский внимательно наблюдал за ним, и вопрос свой повторил.

— Так что со счастьем?

— Ты о всеобщем счастье или о моём личном?

— В комплексе.

Андрей помолчал, а потом сказал:

— Мне скучно.

Рома хмыкнул.

— Что совсем не удивительно. Ты же запер себя на работе. Хотя, это я, конечно, понять могу. Но отдыхать-то тоже надо. Хочешь, пойдём куда-нибудь? — Малиновский хитро заулыбался. — Позволим себе... что-нибудь эдакое.

Жданов тоже улыбнулся, правда, без всякого воодушевления.

— Ты меня только что о счастье спрашивал, а теперь заманиваешь меня в ловушку? Кира только успокоилась.

— Ну, Кира, Кира... Кира тебя знает. Ты слишком давно ведёшь себя идеально. Пора уже куда-нибудь свернуть.

— Налево?

— Да хоть куда! Только киснуть не надо.

Андрей допил виски.

— Настроения нет. — И повторил: — Скучно.

— Ещё бы тебе не заскучать, — попытался съязвить Рома. — Больше не надо хранить великие тайны, изворачиваться ужом, спецагентом прикидываться. Давай сегодня...

— Сегодня у нас с Кирой выход в свет.

— Куда это? А меня почему не позвали?

— Пойдём. Открытие новой галереи. Можно подумать, у нас их мало.

— Так я тебе и говорю!..

— Ром, родители тоже идут, так что я должен там быть. Иначе Кира с мамой меня съедят.

Малиновский приуныл.

— Ясно. Тогда я не пойду.

Андрей понимающе улыбнулся.

— А мне придётся. Хозяйка галереи — жена какого-то приятеля отца. Так что, сам понимаешь. Семейный выход.

Андрей на пустой бокал в своей руке посмотрел, потом на стол его поставил, решив, что больше пить не будет. Иначе все старания прахом пойдут, и от матери и невесты ему всё равно достанется. У них на этот вечер были большие планы, они в числе VIP-приглашённых, и не посторонние люди их пригласили, они считались друзьями семьи, а это лишний повод похвастаться собственным благополучием. Все эти "семейные выходы" в последнее время, начали Андрея напрягать. Повторялась ситуация годичной давности, когда они с Кирой о помолвке официально объявили, и мать взялась их всем представлять, именно как пару, заставляла показываться везде вместе, улыбаться всем, счастье их демонстрировать. А Андрей ведь предупреждал её: сглазишь, а она не верила. Правда, сейчас никаких объявлений о помолвке не было, всем было известно, из маминых уст, что у них с Кирой сложный период. Но всё непременно наладится. Андрея больше всего смешила мамина уверенность в том, что наладится "непременно". И Кира с неё пример брала, верила, ждала, а Андрей не понимал, зачем они делают вид, что всё в порядке? А может, на самом деле в порядке, только он разучился мелочам радоваться? Принимать всё таким, как есть, а у него потребности появились... завышенные. Кира иногда спрашивала у него, что с ним происходит, что ему не так, и что ей сделать, чтобы он все свои заботы отбросил и постарался просто отдохнуть. А у Андрея ответа для неё никак не находилось. Он знал чего хочет — ощущение покоя вернуть, которое появлялось на несколько минут и очень редко, но оно появлялось, когда он рядом с Катей был, а как она ушла, всё стало плохо, не смотря на то, что налаживаться начало. Парадокс. В "Зималетто" дела пошли на лад, а Андрей затосковал. Но думать о том, что тоскует именно по Кате, не хотелось. После долгих раздумий решил, что дело именно в том чувстве равновесия и покоя, оно ускользнуло от него и очень хотелось его вернуть. Но без Кати Пушкарёвой почему-то не получалось, и это злило. На самом деле злило, честное слово.