Туман над тропами

— И чего же ты требуешь?

— Ее! Она добыта в набеге. Я требую пустить ее по кругу, и только потом... может быть, отдать кому-нибудь в жены.

— Или еще раз пустить, а потом еще... — кому принадлежит этот голос за дымом костра, я не могу рассмотреть. Да и неважно. Волчата нашли овечку. Присаживаюсь на бревно в луже света, обвожу собравшихся внимательным взглядом, заглядывая каждому в глаза. Гомон смолкает.

— А знают ли молодые волчата, что значат слова Жертвенный Жених?

Недоуменное молчание у костра. Отвечает вождь:

— Не знают. Не приходилось им слыхать о таком.

— Расскажи им, волк. Чтобы не говорили таких... глупостей.

— Расскажу. — Молчание. Треск сгорающих сучьев. — Если в набеге побежденное племя хотят уничтожить совсем, надо найти и перебить всех мужчин. Это сложно. Многие могут быть далеко, на охоте. А еще того же достигают, если лишить племя шамана. Убивший открывающего пути духов обречен — он никогда не попадет в мир предков. Это — Жертвенный Убийца. Кому им быть — кидают жребий. Как только он совершит свое дело, соплеменники сразу убивают его, поскольку он проклят, и может навлечь беду на все племя. Жертвенного Убийцу выбирают редко, когда уж совсем не выходит по-другому. Если же у побежденного племени шаманка, "говорящая с духами", есть еще один выход — сделать ей ребенка. Тогда выбирают Жертвенного Жениха. Он сохраняет вход в мир предков, и его обычно не убивают. Считается, что проклятие шаманки при насилии слабее предсмертного и для племени не опасно. Но сам Жертвенный Жених обычно живет совсем недолго...

Он помолчал. Слышно было, как сидящий неподалеку от меня волчок посопел и завозился, отодвигаясь.

— Ну как, ребята, по-прежнему хотите пустить Пуму по кругу? Не забыли, пока она не родит, шаманская Сила при ней?

— Почему ты никогда об этом не рассказывал?! — голос охотника похож на испуганный взлай.

— Зачем?

— Но... получается, когда Волчий Вой предложил Пуме выбирать мужа, он предлагал нас в жертву? Всех нас!

— Одного. Подумайте, если есть чем, какой у него был выход? Туманная Анаконда — Старейшая. Она сильнее нашего покровителя. Мы могли только надеяться задобрить ее жертвой. Можем... — вождь посмотрел мне в глаза: — Скажи, Пума, жив ли наш "говорящий с духами", которого ты выбрала в мужья? Или ты выбрала его, чтобы лишить нас?.. — он не договорил. Его неподвижное лицо походило на трагическую маску.

Поразмыслив немного, я ответила с приличествующей случаю торжественностью:

— Жив. Я не налагала проклятия.

— Но могла. После обряда он потерял всю свою Силу. Я видел.

— Я вернула ее... — подношу руку к груди, обращая внимание собравшихся на синяки вокруг сосков. Вождь меняется в лице от удивления, а потом напряжение "отпускает" и становится видно, как он немолод и очень устал. Устал бояться за шамана? Друга? Пожалуй, все-таки друга.

— Благодарю тебя, Пума. И... можешь называть меня просто Зуб.

23 день 13 луны 10903 круга от н.м. Волчий Вой

Я проснулся от запаха жареного мяса. Под спиной поскрипывал старый гамак, а перед глазами раскачивался потолок хижины, пронизанный солнечными лучами из входного отверстия, птичьими щебетами и струйками ароматного дыма. Жить хорошо!

Повернув голову к очагу, я увидал Пуму, которая палочкой ворошила угли, подгребая их к камню с жарящимися на нем полосками мяса. Жена, надо же. Когда я так просыпался последний раз? Давно. Очень давно. В молодости. В совсем другой хижине среди светлых лесов севера. Кажется, накануне вечером прошлое получило надо мной слишком большую власть, и я на какое-то время забыл о долге перед племенем, а стал просто охотником, который только что женился. Я все еще жив, а Пума спокойно сидит у очага, и это не назвать иначе, как чудом. Неужели Рыжий Волк смог таки защитить меня?

Только сейчас я вспомнил, что вчера не принял никаких мер на случай, если за Пумой вышлют погоню. И даже не обеспокоился, когда она выбрала меня в мужья. А ведь ей довольно было произнести проклятие, и вся наша с Зубом затея вывернулась бы наизнанку. В этом случае не островное племя, а Волки оставались без шамана и вождю пришлось бы просить Мягкую Лапку об объединении племен. Но только уже на ее условиях.

Меж тем, Пума вчера поделилась со мной силой, а сегодня возится с завтраком. С чего бы такое расположение? Девочка, конечно, ошеломлена таким поворотом судьбы, не было времени подумать? Не верю. Духи не говорят с глупыми и малодушными людьми, и торопливый обряд в Мужском доме подавно не мог принести ей никакого удовольствия, чтобы сразу позабыть о намерениях стать шаманкой. Но поди ж ты, спокойно сидит и готовит мясо... Кстати, откуда мясо?

Похоже, последнюю фразу я сказал вслух, совсем привык к одиночеству и разговорам с самим собой. Она обернулась и ответила:

— Зуб принес.

— Ты называешь вождя просто Зуб?

— Да. Он разрешил.

— Когда это?

— Вчера. Ты уже спал.

Да. Вчера я уже спал. Пума могла уйти куда угодно. И сегодня с утра тоже могла. Вчерашний обряд ее остановить не мог. Лунных дней Пумы я пока не знаю, настойку трав против зачатия она могла пить до того, как наши ее утащили. А свадьбу при свидетельстве Рыжего Волка вполне может отменить Туманная. Старейшая как-никак. Однако никуда она не делась, и сейчас — здесь. Слишком все просто получилось, как тогда, с появлением Солнечной ниоткуда. Где-то здесь подвох, а ведь Туманная Анаконда — змея, и племя ее — змеиное. У событий явно должна быть цель. Знать бы еще, какая...

— Пума, скажи, зачем вы послали к нам Солнечную? — вот так, прямым вопросом. Послушаем, что ответит. Девушка даже не повернула головы, продолжая переворачивать кусочки мяса, лишь слегка повела плечами:

— Чтобы она смогла стать женой охотника, которого любит. Зачем же еще?

— Не понял. А тот охотник из какого племени?

— Из того же.

— То есть она хотела нарушить завет предков? При чем тут мы?

— Завет предков она нарушать не собиралась, а вы — оказались очень даже полезны. Кто, как не ты, дал ей новое имя, принимая в свое племя? Кто, как не Быстрый, стал отцом ее ребенка?

— Подожди, у Солнечной ребенок?

— Ну да, как почувствовала, так сразу и вернулась. И быть свадьбе охотника из племени Туманной Анаконды и сбежавшей жены из племени Рыжего Волка. Все довольны, заветы предков соблюдены.

— Ох ты...! — и я, собираясь вылезть из гамака, чуть не промахнулся.

— Чем охать, иди лучше мясо есть. А то сгорит.

Попробуй тут не охать, когда они так вывернули наизнанку все законы и традиции. И ведь не возразишь — заветы соблюдены. Змеи, ну как есть змеи.

А ведь это же решение могло бы спасти и Волков. Племя большое, в близком родстве немногие. Остальных я бы давно переженил, если бы не запрет. Тем более, молодежь презрительно и враждебно относится к последним нашим оставшимся на побережье соседям. Девушки вовсе не стремятся уйти в жены к Кайманам, и сами Кайманы не торопятся менять своих девушек на Волчиц, и это только усиливает взаимные обиды и неприязнь. Я почувствовал себя, как будто лез на скалу в тупике, в котором вертелся несколько лет, а меня взяли за шиворот и развернули спиной к стене, и перед глазами оказался выход. Причем показали его между делом, как что-то несущественное.

— Положим, зачем сюда приходила Солнечная, я понял. А с какой целью здесь ты?

— Странный ты. По-моему, меня украли. По твоему приказу. Я ошибаюсь?

— И только? Тебя это, кажется, устраивает?

Она насмешливо поднимает брови:

— Вчера ты утверждал, что у меня нет выбора. Он появился?

— Нет, но...

— Тогда к чему вопросы?

И верно, ни к чему. Если Пума не захочет рассказывать, мне из нее ничего вытянуть не удастся. Я это уже почувствовал. А мои подозрения — только мои подозрения.

— Считай, мне просто показалось. А как тебе, — выделяю слово, — кажется, могли бы наши девушки воспользоваться тем же приемом?

— С каким племенем? До острова сейчас не добраться — начались шторма.

— С Кайманами.

— Большой союз племен, опасно. Прогулка Солнечной кончилась тем, что я сейчас сижу здесь, — она добавила какое-то непонятное слово на неизвестном языке, звучит похоже на "взалошниках". — Вы хорошие воины, но если Кайманы соберутся и набегут, от вас рожки да ножки останутся.

— Да, опасно. Но много всего разрешаем, если получится.

— Значит, придумайте что-нибудь, чтобы на вас не пало подозрений. И стоит сделать знаешь как? — она взмахнула рукой. — Пусть придумывают молодые охотники. Чтобы дурь из голов повыветрилась.

— Ты успела пересечься с молодежью? Когда?

— Вечером. Хотели меня по кругу пустить.

— Что-о-о-о?! Да я...

— Успокойся. Вождь уже вразумил самых резвых. Но чем-то их занять стоит. И надежда получить жену опять же поможет.

Занять. Надо. Причем многих. Но девушек, достигших совершеннолетия, у нас только двенадцать. И далеко не все из них согласятся стать женами в селениях Кайманов, пусть даже временно. И тем более вынашивать от Кайманов дитя. Слишком велика неприязнь между племенами. Я виноват, конечно. А неженатых охотников — больше двух десятков. А что, если...

— А если каждый охотник будет придумывать свой способ незаметно подослать девушку к Кайманам и потом забрать ее обратно? И потом расскажет его у общего костра. А потом у общего костра решить, чей способ лучше.

— Хочешь устроить конкурс женихов?

Опять она какие-то слова бросает — на заклинания не похожи, на имена духов разве что. И правда, не иначе, духи помогают этой змеекошке, вон какие дельные мысли говорит.

— Кто такой "конкурс"?

— Это когда девушки сами выбирают, им же в чужом племени жить, им и решать. Чья придумка понравится каждой, да так, что она готова будет ее исполнить — за того и замуж.

— Я такого не думал. Они маленькие, глупые. Навыбирают незнамо как, только держись.

— Ага, я тоже маленькая и глупая.

— Не про тебя речь.

— Не про меня. А разве ты не сможешь осмеять плохой выбор, чтоб никто на него не согласился? — глядит испытующе, усмехается. — Не сможешь — я помогу. Или Зуб. Он у вас умный.

— У нас, — поправляю я.

— Да, у нас. Я ж теперь тоже Волчица... хоть и Пума.

— Пойду поговорю с вождем. Подумаем.

23 день 13 луны 10903 круга от н.м. Марги

Я сидела на полу хижины, уставясь в пламя очага. Танец огненных языков успокаивал и притуплял остроту приступа неожиданно подкравшейся тоски. Я — Сандра, Марги, Пума — ощущаю себя, как будто неожиданно вывалилась из лодки в холодную воду; чужой, неуместной. Ясный до прозрачности мир наполнился тенями, которых мне раньше успешно удавалось не замечать. Зато сейчас они навалились все разом, застя свет.

— Не понимаю!

Пламя вздрогнуло от моего шепота, ответило тем же молчаливым танцем. Двойная память, пятнадцатилетней девочки "из дикого леса" в сочетании с опытом взрослой женщины века двадцатого, казалось бы, предоставляют достаточно возможностей для выпутывания из любых головоломных событий этой, другой жизни. На сей раз фигурки разваливались на фрагменты, рассыпались хаосом цветного песка. Не понимаю.

Еще два года назад, создавая очаги и оговаривая требование отправлять женщин за первым ребенком "на сторону", я подивилась реакции ребят. Вернее, удивилась Сандра. С их стороны — ни возмущения, ни ревности, только радость от удачного решения. Тогда я списала все на возраст парней, на то, что момент отправки подруг в чужое племя наступит еще не скоро, и они пока не принимают его всерьез. Покопалась в воспоминаниях Крадущейся и, не найдя противоречащих этой мысли фактов, успокоилась, забыла. Хотя ведь и подтверждений тоже не нашла. Но так удобно, так спокойно... А мелкие несоответствия удавалось не замечать. До сегодняшнего утра.

И зачем я спровоцировала Воя на этот разговор? Подразнить захотелось? Ну да, именно так: по-детски, показать язык. А ответ получила неожиданный: убежал говорить с вождем и, судя по радостным воплям со стороны поселка, уже не только с вождем. Но так же не бывает!

Или бывает? Вот и Дикий рассказывал, вернувшись из первого путешествия на материк, как он выбирал волчка для своей подруги. Сейчас и спросим: я услыхала поскрипывание мостика перед входом в хижину. Шаги смолкли, проем двери заслонила фигура моего мужа.

— Пума, идем в поселок.

— Зачем?

— Зуб рассказал племени. Послушаешь, что молодежь говорит.

— Да там не только молодежь, их и отсюда слыхать. Ты мне вот что скажи, Вой, — и я с удовольствием отметила внимание к моим словам, отразившееся на его лице, — как они потом к чужим детям отнесутся?

— К чужим детям? — он задумался. — Ты про то, что Кайманы помельче Волков, и не такие красивые? Да, сразу как-то не подумал... Но мы решим. Встречаются и среди них достойные охотники.

Надеюсь, я выглядела не слишком ошарашенной, хотя и смогла только выдавить:

— Да? Ладно, вам лучше знать...

— Конечно, мы их часто видим, соседи все-таки. А ты так и собираешься сидеть здесь? В поселке праздник готовят, а вечером устроим общие завывания.

— Завывания?

— Ну да, будем петь для Рыжего Волка.

— К завываниям приду, а пока здесь посижу. Хорошая у тебя хижина, уютная.

Он усмехнулся:

— Все считают, я тут с духами песни пою ночами — боятся. У общего костра тапира жарят, приходи. И пора нам послушать, что происходило у Броненосцев, когда гора Огненного Змея проснулась — расскажешь.

Ушел. Даже не понял, о чем я спрашивала. "Некрасивы" ему Кайманы, видите ли. Единственная проблема. И ведь нельзя сказать, что в этом мире нет ревности. Еще как есть, хоть Дикого вспомнить. Но вот ревность эта какая-то сиюминутная. Если у тебя отняли женщину, надо ее отобрать обратно, а обидчика убить. К женщине — никаких претензий, к малым детям тоже. Свои — не свои, без разницы, почему? И ответа мне здесь не получить, вопроса не поймут. Тогда, может, перевернем его, этот вопрос: "Почему мужчинам в моем мире не все равно, свой ребенок или чужой?"

Рассуждения про "голос крови" я вполне могу выкинуть на свалку. Нету никакого "голоса", глазами своими не наблюдаю и ушами не слышу. А что есть там, в том мире, оставшемся за гранью?

Свой сын. Наследник. Та-а-ак... "Наследник", значит. А как здесь с наследованием? Я даже и не задумывалась до сих пор: неактуально было. Земля — территория племени, долговечных вещей нет. Даже каменный топор не проживет больше нескольких лет, — раскрошится, не "фамильный меч" и не драгоценности, чай. Место вождя тоже не передается детям. Старший у нас вождем вовсе не из-за наследственных заморочек, и даже не из-за выдающихся личных качеств, а по причине "закулисных игр" и подходящего возраста.

А что остается? Знания, опыт, ученичество. Да и меня никогда не называли "дочерью вождя", но с некоторых пор только "ученицей Мягкой Лапки". Вообще для племени важно, что ты делаешь и чем полезен лично, но родство — постольку, поскольку оно дает тебе здоровье и... опять же здоровье. Так происходит не только здесь и сейчас, но и многие века потом. Ученик наследует мастеру и он же заботится о семье учителя. Наследуется только мастерство, дело; взгляд на мир, способ думать и жить.