Там, за горизонтом

— Так вот, Оля, представляешь, вороны и голуби теперь редкие птицы. Некому, представь, памятники засирать.

Взгляд Михаила пробежался по аккуратному холмику земли и простому кресту, в перекрестье которого вручную были вырезаны даты рождения со смертью, имя и фамилия — всё, что осталось от жизнерадостной девочки. Имя и крест над маленьким холмиком, и чувство вины, свившее гнездо в душе мужчины. Не смог, не досмотрел, не спас. Убил...

Раз в месяц он приходил на погост. Косил траву, убирал снег, подсыпал песок и щебень, наводил порядок и сидел на лавке у могилы, рассказывая девочке немудрёные новости. Разговор с невидимым собеседником облегчал душу, на время сбрасывая с плеч Михаила постоянную гнетущую усталость и груз ответственности.

— Май на дворе, а жарко, словно июль наступил, — прикрыв глаза, хрипло, будто подражая воронам, каркнул Михаил. — Скоро год как ты умерла, представляешь, а мы по-прежнему топчемся на месте. Тужимся, пытаемся что-то изобразить и знаешь, Оль, если раньше я подумывал перебраться на запад или на юг, то сейчас боюсь стронуться с места. Стыдно признаться, мне страшно разрушить выстроенный своими руками мирок, разумом я понимаю, что мы через поколение одичаем окончательно и, вообще, начнём вырождаться... Я ведь тебе рассказывал про близкородственные браки, а ведь нас, девочка, слишком мало, чтобы избежать инцеста. Боюсь, что следующее поколение или через него будет вынуждено жениться на кузинах, а это путь в никуда. Глупо надеяться на чудо. Но, знаешь, я надеюсь. Сам себе не верю, но надеюсь. Должно быть за горизонтом что-то кроме беспросветной безнадёги. Должно, Оля, иначе зачем жить?! Там, за горизонтом наше будущее, девочка. Мне до нервных колик страшно его профукать. Не дожить, умереть от простуды или от укуса клеща. У нас ведь нет ничего. Через пару лет закончатся сроки годности лекарств, останутся только травки, мёд и чай с малиной, а они, согласись, слабая замена антибиотикам и врачам. Хочется внуков понянчить... Доживу ли? Из-за спины послышался звук шагов.

— Пап!

— Да, сын? — обернулся Михаил на звук.

— Держи, я подточил, — Сашка протянул отцу маленькую тяпку.

— Ага, спасибо. Куда собрался?

— Ну, — замер на полушаге парнишка, — так это...

— Не "так это", а взял в руки кисть и быстренько покрасил лавочку.

— Ну...

— Подковы гну! — прорычал Михаил. — Чем быстрее покрасишь, тем быстрее на озеро умотаешь.

Надев перчатки и вооружившись тяпкой, Михаил принялся очищать могилу от порослей молодой малины, чьи зелёные колючие кустики принялись пробиваться к солнцу возле земляного холмика и деревянного креста. Малине только дай волю и профукай маленько, как она заполонит собой всё свободное пространство. За работой мужчина не заметил, как сын покрасил лавку и, чтобы его не припахали ещё к чему-нибудь, тихо слинял к пацанам, отправившимся ловить рыбу на рукотворное озеро.

Завершив все намеченные дела, Михаил выложил на тарелку печенье, испечённое Валентиной и разложил на подносе маленькие бутербродики, напоминающие канапе, которые обожала Ольга и которые пришлись по вкусу черному воинству, наиболее смелые представители которого перелетели на бетонный забор, поближе к пиршественному столу.

— Кар!

— Успеете! — шуганул ворон Михаил, вновь проваливаясь на чёрно-белую ленту воспоминаний.

Умирала Оля тяжело, перитонит не оставил ей ни шанса. Сначала она лежала на боку, прижав ноги к животу и боялась пошевелиться, так как любое движение отзывалось резкой болью. Потом ей стало вроде полегче, напряжённый до каменного состояния живот расслабился, но на то, что дела принимают совсем дурной оборот, указывала полотняная бледность, разлившаяся на лице девочки, и тошнотворная рвота с гнилостным запахом, которая то и дело сотрясала Ольгу. Вскоре девочка начала впадать в забытье и перестала реагировать на раздражители.

— Дядь Миш, я умру? — через час или полтора, мужчина давно перестал следить за временем, Оля пришла в себя, выплыв из полубредового состояния.

Вот что ей сказать? Михаил, выгнавший к тому времени всех из девичей спальни и оставшийся с девочкой один на один, не находил приемлемых случаю слов. Соврать? Зачем, они и так оба знают правду.

— Ничего не говорите, — бледные, отливающие синевой губы расплылись в страшной улыбке, узкая девичья ладошка холодной змейкой обвилась вокруг горячей мозолистой "лопаты" Михаила. — Вы знаете, что Танька вас ко всем ревнует? Вы не думайте, Таня хорошая. Она всё может, она сильная... Она Верке чуть всю морду не расцарапала, когда та заикнулась... чтобы уехать на юг... Все девчонки знают, что она на вас с первого дня глаз положила...

Облизав пересохшие губы, Оля замолчала, невидяще уставившись в потолок.

— Посидите со мной... Я не хочу умирать, — из уголков глаз девочки покатились скупые слезинки. — Так глупо...

— Конечно посижу, — ободряюще улыбнулся Михаил, поправляя под головой девочки подушку. — А ты пока поспи.

От того, что он собрался сделать, у Михаила похолодело в желудке и задрожали руки. Гриша Басов, его русско-корейский друг, как-то показал Михаилу несколько акупунктурных точек и сейчас, подрагивающий от нервного напряжения, большой палец правой руки мужчины нащупал одну из них на тонкой девичьей шейке. Не в силах больше терпеть мучения девочки, Михаил вдавил палец в шею. Ольга уснула. На ставшее каким-то умиротворённым лицо опустилась вторая подушка...

— Прости меня... прости, если сможешь, — о цветастую наволочку раскидистыми кляксами разбились несколько алых капелек крови из прокушенной насквозь губы. — Прости...

— Пап, что с тобой?! — кинулась к Михаилу дочка, когда он, чуть пошатываясь, вышел из спальни. — У тебя кровь!

— Оля умерла, — машинально проведя рукой по подбородку, мужчина размазал кровавую юшку по всему лицу. — Валь, накиньте что-нибудь на зеркала.

Олю похоронили на территории военной части, выделив под кладбище, на котором появилась первая могила, полянку с податливой землёй, по большей части состоящей из суспеси. Чтобы могилу не разорило зверьё, поляну оградили железобетонным забором, снятым со склада ГСМ. Несколько дней в поместье все ходили как в воду опущенные, боясь громко говорить и улыбаться, даже коты и собаки, чувствуя настроение людей, линий раз не подавали голос. Атмосфера в доме была хуже не придумаешь — одна смерть и огненное погребение, вторые похороны, но потом Галина Мирошкина одним своим заявлением разогнала мрачную обстановку и внесла свежую струю в жизнь поселенцев.

По части хозяйствования и командования домочадцами женщина составила достойную конкуренцию Валентине, в лёгкую застраивая мужа и гоняя пацанов, спотыкаясь только на Михаиле. Боярова Мирошкина сразу вознесла на главную ступеньку пьедестала, боясь и уважая, как-то легко совмещая в себе эти два чувства и никогда не споря с его решениями. Это Владимира она могла походя заткнуть за пояс, но Бояров, видимо, занял в глазах женщины место младшего брата мужа, который справедливо считался ею альфа-самцом. Вот и Михаил оказался из породы тех, кто способен карать и миловать, нимало не считаясь с человеческой жизнью. Галина единственная, кто нутром почувствовал, что Оля не сама ушла на небеса, но никому не сказала ни слова, оставив страшную догадку при себе. Много раз Михаил ловил на себе изучающий взгляд женщины, что-то решающей про себя.

На пятый день после похорон, приняв окончательное решение, Галина ловко выпроводила всех из кухни, оставшись с Бояровым наедине.

— Занятно, — хмыкнул Михаил, наблюдая за экзерсисами боевой брюнетки. — И что это было?

— Нам надо поговорить, — несколько замялась женщина.

— Я догадался, — отложив в сторону ложку и надкусанный кусок хлеба, откинулся на спинку стула мужчина.

— Гена ведь оставил тебе её?

— Её? — Михаил выложил на стол монетку-оберег.

— Да, он постоянно крутил её в руках последние дни, будто что-то чувствовал. А может и чувствовал. Это он настоял, чтобы мы ехали разными машинами... Честно говоря, я сомневалась... я думала, когда мы у вас тут обосновались, что не стоит нам в этом году ехать, тем более последние дни... Ну, как это сказать, я... Если бы я сказала Гене и мужу, мы могли бы передумать.

— Хм, — по-птичьи склонил голову к плечу Михаил и потёр подбородок, догадываясь, о чём вьёт круги и пытается до него донести бойкая дама, внезапно растерявшая весь боевой задор. — Задержка, в натуре?

— Да, — краснота залила щёки Галины.

— Муж в курсе? — женщина потупилась, мелко затрясся головой. — Та-а-ак, как всё запущено. Ладно...

— Валя, зайди! — открыв окно летней кухни, перегнулся через подоконник Михаил. — Брось ты эту тяпку...

— Что случилось?

— Ничего не случилось. Зайди, — закрыв створки, Михаил повернулся к Галине. — Срок примерно сколько?

— Два, наверное...

— Август, сентябрь... февраль, — загибая пальцы, считал он.

— Что февраль? — скрипнув дверью, на кухню вошла Валентина.

— Сейчас узнаешь, — кивнув на Галину, Михаил пошёл на выход. — Мужики в этом деле лишние, пойду, обрадую Володю. Галя, не переживайте, я аккуратно.

— Миша, причём здесь Володя? Я... — глядя на Галину, смиренно сложившую ручки на коленях, Валентина оборвала себя на полуслове.

— Не видал где Мирошкин? — прихватив с собой бутылку водки и выйдя на улицу, Михаил поймал пробегавшего мимо Виктора.

— Как где, в части, — удивился парень. — Они там с Антохой и Солнцевым подземный бокс под грибную ферму переоборудуют.

— Точно! — хлопнул себя по лбу Михаил. — Давай, вали куда мчался.

— А водка зачем?

— За надом, Витя. За надом!

Скользнув взглядом по притихшим девчонкам, Бояров потопал в часть, а женская половина, побросав работу, стремглав рванула в летнюю кухню. Женское чутьё безошибочно подсказывало девчатам, что главная новость именно там и они не простят себе, если не узнают её из первых рук.

— Началось, — оглянувшись через плечо, усмехнулся Михаил, — но пусть лучше так, чем они ходят, как побитые сомнамбулы.

С того дня, в очередной раз изменившего жизнь маленькой общины, пролетел почти год. Одиннадцать месяцев, если говорить точнее. Девки тогда чуть с ума не посходили, всем кагалом затребовав выезд в город, где смели всё нужное и ненужное с прилавков магазинов для будущих мам и младенцев, забив чердак коробками с пелёнками, распашонками и памперсами всех типов и размеров. Десятки коробок с детским питанием заняли место в складе-морозильнике. Кроватки, игрушки, манежи. Девки везли всё, пока Михаил не остудил их пыл, указав, что им бы ещё в библиотеку наведаться. Пелёнки-распашонки — это хорошо, а роды они как принимать собираются, а беременность как отслеживать? Пожалуй, и в лучшие годы городская библиотека не испытывала такого наплыва посетителей, перетряхнувших все полки по акушерству и гинекологии.

Владимир жену чуть не на руках носил, сдувая с неё пылинки, хотя Галина до последнего дня, несмотря на громадный живот, занималась по хозяйству, работая и в доме, и на скотном дворе, только на грибную ферму не ходила.

Снега за ноябрь и декабрь навалило выше пояса, дав людям передохнуть от снегопадов в январе. За месяц поселенцы пополнили прохудившийся запас дров и угля, наведавшись за последним на железнодорожную станцию, где стояло несколько составов с углём, часть которого уже успела сгореть, а часть дымила прямо в вагонах. К ТЭЦ поселенцы пробиться не смогли даже с помощью бульдозера — дороги и улицы города перемело и завалило двухметровыми сугробами. Благо объездная трасса, ведущая к станции, шла по возвышенности и снег, в основном, сдувался с неё ветром. С февралём пришли ветра и вновь вернулись снегопады, добавляя пуха к и так толстому белому одеялу. Последние дни перед родами напряжение достигло своего апогея, дамская половина, включая мелких девчонок, ходила по дому раздражённая и постоянно шикала на мужиков, будто те были виноваты во всех бедах и от того, что на них без вины шикают, Галина родит быстрее. По молчаливому уговору раздражение не выплёскивалось на Владимира, так как он и без этого ходил на цыпочках бледной тенью, готовой скакать к жене по первому зову, и на Антона, готовящегося через четыре месяца принять эстафету отцовства. Михаил и кошачья братия к тому времени переехали жить в пристройку на летней кухне, так как во флигельке обосновалась Галина и перед поселенцами во весь рост встал вопрос расширения поместья. Покумекав и так, и эдак, тему решили не педалировать, но отложили до весны, потому что ни у кого не было опыта по устройству фундаментов в мороз.

Двадцать третьего февраля запомнилось густым снегопадом и натуральным дурдомом. В полночь пошёл снег из давно кучковавшихся в небе низких туч, потом, ближе к пяти утра навернулся генератор и в доме погас свет. Следом заохала Галина, у которой отошли воды и ранеными сайгаками с фонариками в руках заскакали старшие дамы, в срочном порядке погнавшие из дома проснувшихся мужчин, у которых дамы тут же затребовали тазы с тёплой водой.

Михаил и Антон, наплевав на впавшего в прострацию Владимира, который бледным зайцем вздрагивал под каждый крик жены, суматошно меняли генератор и пытались восстановить отопление, так как в нагрузку ко всему прочему в системе накрылся насос. Парни под предводительством Виктора срочно растопили баню, не успевшую остыть с вечера, и таскали воду оттуда. Если с генератором всё было просто, то с заменой насоса пришлось повозиться. Шухера к творящемуся бардаку добавила корова Зорька, которой тоже внезапно приспичило телиться. Галина кричит и материться благим матом, корова мычит на все стайки и двор, пацаны в бане трясутся, им роды, вообще в новинку и бьют стальным ключом по неокрепшим нервам. Владимир в полной прострации и не реагирует даже на стакан самогона, насос прикипел и ни в какую не желает откручиваться, собаки лают, коты орут. Бабы рычат на тупых мужиков, чтобы те не мешались под ногами, в тоже время чтобы они срочно несли обогреватели. Михаил шипит и матерится потому, что к чертям ошпарился водой из системы отопления. Под густые маты ошпаренного мужика Антон непонятно как умудрился снести ноготь на указательном пальце правой руки и уронить молоток на ногу, походя залив всё кровищей. Слава богу он не орал, а сносил боль молча, ибо чувствовал, что вырвись из него хоть один писк, и Палыч, со психа и со всей дури, вдарит ему между глаз. С помощью такой-то матери содрав прикипевший насос и кинув Виктора на амбразуру установки нового, ибо Антон уже выбыл из рядов работничков, а с Владимира в силу обстоятельств взятки были гладки, Бояров сорвался принимать отёл у коровы и следить чтобы та не сожрала послед, иначе потом молоко долго будет горчить.

Первым на свет появился бычок, позже окрещённый Сержантом, хотя сам Михаил кликал его Иваном Быковичем, но не находил понимания у окружающих. В семь утра мир огласил крик Геннадия Владимировича, а через пятнадцать минут к нему присоединилась сестрица Елена. Сам счастливый отец едва ли понял, что у него двойня, так как второй стакан самогона, сунутый мужчине сердобольной Татьяной, чтобы тот не мелькал под дверью безумным маятником, сделал ему хорошо и пьяненький папаша только глупо улыбался во время оглашения благой вести.