Днем с огнем

При упоминании молока нарисовался Кошар, принялся тереться мне об ноги и — впервые в его исполнении слышал — мурчать.

— Ого! Ничего себе кошатина, — восхитился Кирилл. — Из города привез?

Парень был круглолиц и рус, прямые волосы доходили до шеи. Крупные веснушки почти что вывели по его лицу полосу от скулы до скулы через переносицу. Был он пониже меня, но помощнее в плечах.

— Да. Он тут отлично обустраивается, — хмыкнул я, провел рукой по серой шерсти. — Будет тебе молоко, будет. Завтра же и схожу.

Пушистый вымогатель мявкнул и ускакал. Продолжать инспекцию.

— Лучше всего к Нине Ильиничне идти с утра, часиков в семь-восемь, — посоветовал "абориген". — А на обратке к нам загляни, вместе и позавтракаем.

— Неудобно... — начал отнекиваться я.

— Глупости, Лидка моя только рада будет, — отмахнулся он, дернул головой; волосы откинулись в сторону, приоткрыв ухо с заостренным кончиком. — В кои-то веки ровесник, а не старые грымзы с хрычами. Раньше тут поболее молодежи было, но много кто перестал приезжать. Соглашайся! Оладьи с вареньем. Земляничным.

Я изобразил раненого и даже почти умирающего: земляничным вареньем он и впрямь сразил меня наповал. Оно у меня под номером два в списке любимых, сразу после морошкового. На что к сладкому ровно дышу, а варенье — это отдельная категория.

— У меня к тебе два вопроса, мурлыкин, — громко сказал я, проводив гостя; тот засобирался домой вскоре после обещания заглянуть с утра. — Вопрос первый: сколько брать молока и зачем оно нам? Если в блюдечко, полакать...

— Домовик чахнет, дом дряхлеет, — выскочил серый комок у меня из-под ног. — И зол он сильно, выходить-говорить не желает.

— Молоко — домовику? — уточнил я и погромче добавил: — Не сердись и угощайся, домовой дедушка, меня и хвостатого не стесняйся.

Кошар важно кивнул.

— Ему кринку, да нам кринку. Да к молочку малинку — за домом уж назрела.

— И второй вопрос: этот Кирилл — кто? — пока Кошар не перечислил все, что унюхал полезного в округе, спросил я. — У него уши почти как у эльфа, но комплекцией он ни разу не эльф.

— Мыслишь: альв, скоге али сид он? — овинник запрыгнул на стул, который прежде занимал Кирилл, повел носом. — Не знаю. Нет. Плакун-траву чую, она все прочее отшибает. Ты ведь сокрытое видеть научен, выбери момент да вызнай.

— Шерстистый, тебе там в рюкзаке не напекло? — поморщился я. — А если он опасен? И поймет, что я узнал о нем то, чего не следовало бы? Мне вот совсем не хочется, чтобы меня на вилы подняли или тюкнули по темечку и прикопали. Этот, как его... жальник, вон, потом на полянке соорудили, чтобы трюфели собирать. Законники далеко, а мы тут чужие всем.

— Огонь великий! — выпучил глаза Кошар. — Ты начал думать о том, что воспоследствует! Опробуй тогда безопасный путь: спроси имя рода у этого Кирилла. Может, из него что поймем, особенно, ежели он из ненашенских. Но пришел он к дому не со злом, за то не сомневайся.

— Спасибо и на том. Спрошу.

Я махнул рукой и занялся дальнейшим обустройством. До сна хотелось изобразить нечто похожее на цивилизацию, раз я сюда на несколько дней "понаехал".

Под вечер я под чутким руководством заревого батюшки разжег огонь в печи. Без спичек, бересты и бумаги для розжига. Без цели согреться и уж, конечно, не для готовки. Хотя в печи дяди Демьяна, по заверению Кошара, и хлеб с пирогами прежде пекли, и каши варили, и мясо томили. Я мог бы сослаться на тренировку (в общем-то, это она и была), но на деле — огонь был для уюта. Трескучий, радостный, завораживающий.

Мы с шерстистым уселись на подметенном и даже помытом мною полу. Пили "липтон", смягченный свежей мятой, найденной в огородных зарослях чутким нюхом Кошара. Заедали свежесобранной спелой малиной из общего блюдечка. Второе такое блюдце овинник унес куда-то за печь, обиженному невесть на кого домовику.

— Славно, — довольно сощурился Кошар.

— Славно, — согласился я. — У меня отпуск в конце августа. Сюда же поедем? Если не случится ничего дурного.

Это я тетку Дарью растерзанную вспомнил. Не к ночи такие воспоминания...

— Сюда, — подтвердил манул. — Слышишь? В сенях топочет кто-то. Кто — не разобрать. Но не крыса там.

Он вскочил, от неги и расслабленности и след простыл.

— Начинается, — огорчился я, поднялся, отряхнулся. — Схожу, проверю.

— Ухват возьми, — предложил Кошар. — И огонь чтоб готов был. Вместе идем.

Серьезные мы, вооруженные чугунным ухватом (в моей руке), выдернутыми шерстинками (в серой лапе), осторожно, на цыпочках (чтоб не спугнуть нарушителя) прокрались в сени. Там мною был вызван огонь на ладони, чтоб высветить наверняка того, кто в дом вломился.

"Топы-топы-топы-топы!" — услышал я, резко обернулся на звук.

— Я тож дряхлею, — вздохнул овинник, подскочил к топотуну. — Мы малину не всю доели? Надо бы угостить гостя, раз пожаловал. А лаз я завтра поищу да заделаю.

Я убрал "подсветку", щелкнул выключателем.

На одной доске друг напротив друга нос с носу стояли Кошар и... ежик.

Ниной Ильиничной звали дородную румяную женщину неопределимого возраста. То есть, понятно, что за третий десяток перевалило, но насколько далеко — никакой очевидности. Морщинок на круглом лице почти не сыскать, а те, что есть, притаились в уголках глаз. Русые волосы, заплетенные в тугую косу и завернутые в объемистый пучок, кое-где высветлены солнышком, а не сединой.

Женщина новому лицу в деревне слегка удивилась, но в парном молоке не отказала. Полюбопытствовала, чей я буду и как надолго. Хотя, как я подозреваю, цену за трехлитровую банку с молочком и пакетик с творогом для меня она несколько заломила. Я был не в обиде: прилетел тут гусь залетный, явно городской и в их краях ненадолго, грех не обобрать такого.

Спросила, откуда я про нее узнал. Логичный вопрос, поскольку рекламных вывесок возле дома не имелось. Я "сдал" Кирилла.

— Антоновых малец? — уточнила она, и я подвис: сосед по дальней стороне на мальца не тянул комплекцией, и мне был сверстником. — Ай, не смотри ж ты так. Я ж его вот таким помню, — рука Нины Ильиничны опустилась на уровень бедра. — Худющий был, как газетный лист. Худющий да больнючий. А как стали его каждый год привозить, поднаел бока. Оправился. Молочко от козочки пил, сил набирался. Теперь племяша привозит, старшие-то занятые. Ну, за хозяйством присмотр. Девица только там... Ай, не след языком молоть. Ступай, дела ж у меня!

Я поблагодарил хозяйку рогатых дарительниц молока.

— Завтра ждать тебя? — уже перед входом в коровник обернулась женщина. — За добавкой?

Я вспомнил про чахнущего домовика и поспешил застолбить за собой на завтра такой же набор из коровьего молока и свежего творога. Еще мне пообещали дать на пробу домашней сметанки. Экологически чистый, натуральный от и до продукт! Я согласился: если самому по вкусу не придется, побалую Кошара и обиженного незнакомца, что при доме дядькином обретается.

Итого, кроме некоторого расхода финансового в обмен на свежую молочную продукцию, я получил от похода на ту сторону речки Вейнки фамилию Кирилла. Увы, совершенно обычную. Загадку интересных ушей она никак не объясняла. Единственный плюс, самого Кирилла спрашивать на сей счет не придется.

Прежде, чем идти в дом Антоновых на завтрак, я забежал к себе. Выпил с хвостатым советником по кружке деревенской полезности, поделился тем, что узнал от Нины Ильиничны. После вчерашнего прокола с вечерним визитером овинник был сам не свой. Еж — это и впрямь был самый обычный зверек в иголках, а не какой-нибудь там миниатюрный оборотень или полевик, дух-хозяин полей — погостил у нас ночку и вернулся в природу. А заревой батюшка так и остался в задумчивости.

— Ничего не дает, — со вздохом прокомментировал фамилию соседа Кошар. — Может, он из прижившихся лопарей? Иль вовсе — чакля?

— Чакля чахла, чакля сохла, чахля сдохла! — выпалил скороговоркой я, сбившись на последней фразе. — Ты издеваешься? Расшифровку мне этих лопатырей и чахлей дай, будь так любезен!

— Толмачом побуду, так и быть. Лопари, их еще кличут лапландцы или саамы — один из северных народов, — покачав головой, согласился на расшифровку Кошар. — Сильны их нойды, чей взгляд проникает туда, где другие слепы. Народ сей рассеян, часть его осела на наших землях. А чакли — малорослый подземный народец.

— А кто из них остроух? — уточнил я.

Манул развел лапами.

— Никто. Эх, снова, выходит, ошибся? Застень на взоре и разуме... Иди, Андрей, обозреть и обдумать мне нужно многое. Без страха иди, но коли в ночь позовет куда — не соглашайся.

— Не совсем дурак, — буркнул я, оставляя Кошара в его раздумьях.

Свалил мне в голову кучу незнакомых и устаревших словечек овинник, и все, получается, без толку.

Часы показывали начало девятого, меня ждали к завтраку остроухий Антонов Кирилл и некая Лидия, которой не симпатизирует Нина Ильинична. В деревне утро вообще рано начинается. По меркам хозяюшки коз и буренок, встающей с первыми петухами, чтобы сладить с хозяйством, я — засоня, а Кирилл с невестой, завтракающие в половину девятого — лентяи.

И верно, жизнь в деревушке бурлила. Я поздоровался со старичком-соседом, договорился о свежих огурчиках, редиске и зелени на салат. У колодца пожелал доброго дня спине шустро топающей женщины с ведрами. Та агакнула и умчалась быстрее, чем я успел предложить помощь. Это с парой наполненных ведер-то. Лаяли собаки, звонким мявом оглашала округу пушистая трехцветная кошатина в репьях, щебетали птички.

Кирилл к моему приходу как раз закончил зарядку. Делал он ее вместе с мелким, худеньким пацаненком. Вблизи малой выглядел уменьшенной во всех направлениях (включая и возраст) копией Кирилла.

— Здрафстфуфте! — вежливое приветствие обнаружило отсутствие двух передних зубов у мальца.

— Доброго дня этому дому, — откликнулся я. — Я — Андрей.

— Мифаил! — гордо вздернул подбородок пацан. — Офень прияфно!

— Племянник мой, — с улыбкой дополнил знакомство Кирилл. — Идемте в дом, оладьи наверняка уже готовы.

Внутри опрятного светлого домика состоялось еще одно знакомство, с девушкой Кирилла — Лидой: рыженькой, зеленоглазой, стройной, очень симпатичной. Наверное, это во мне сработало воспоминание о ряде цветовых сравнений от Бартош: цвет глаз Лидии я мигом уравнял с яблоками, с антоновкой. И подумал, что фамилия Антонова ей будет к лицу. Голос у Лиды оказался под стать облику: мягкий, медовый, обволакивающий. И чем эта милая девушка не угодила Нине Ильиничне?..

Мы вкусно поели, приятно поболтали о всяких пустяках. "Мифаил" убежал во двор сразу после завтрака, а мы втроем продолжили посиделки за травяным чаем. До той прелести, что получалась у ма, этот чай не дотягивал, но был весьма неплох. Хозяева были приветливы, легки в общении и не сыпали через слово непонятностями. Приезжали в деревню, на природу, они каждое лето из Пскова. Точнее, каждый год наведывался в Журавлев Конец Кирилл, его девушка только второе лето проводила с ним за городом.

Расспрашивали меня про Питер. Я постарался не ударить в грязь лицом. Правда, из новостей только об идущих в прокате фильмах смог рассказать. Театральную афишу я не отслеживал, политикой и общественными мероприятиями не интересовался, по музеям меня в детстве еще провели, а новые экспозиции я не посещал. Лень и график работы не способствовали.

Любопытство так и подзуживало меня: зажги, ну зажги огонек! Если заметят — беги наутек. Я его (любопытство) запихивал поглубже. Эта приветливая парочка имела право на свои секреты, и нечего пихать свой нос, куда не следует.

— Если хочешь, я тебе покажу, где тропинка начинается, чтоб напрямик в Вейно ходить через лес, без крюка мимо кладбища, — когда я засобирался домой, предложил хозяин дома. — Только в вечернее время лучше не ходить по ней. Говорят, там кабана видели. Я так думаю, что спьяну зверь кому-то привиделся, а детвора да бабки растрезвонили. Но рисковать зазря не стоит.

Я согласился: знание окрестностей мне бы не помешало. Особенно, если я не в последний раз сюда прикатываюсь.

— У Сережи одна рожа, а у Миши много рож! — сразу за порогом дома Антоновых услышал я знакомый голосок.

Пригляделся: все верно, местная егоза, с которой я столкнулся возле жальника. В компании с племянником Кирилла и еще одним пацаном, чуть постарше. Чернявый, загорелый чуть ли не до черноты, темноглазый. Стоптанные сандалии на босу ногу, спортивки и рубашка с половиной пуговиц, плюс обиженная физиономия.

"Мифаил" держал в руке пучок колосин и отчаянно краснел.

— Миша, к вечеру хочу услышать, как правильно склонять по падежам слово рожь во множественном числе, — тоже подметив колоски, с улыбкой сказал Кирилл. — Яра, Сережа, приветствую.

Мы поспешили уйти, пока ураган энергии по именя Яра не переключился с пацанов на нас. И то, ураганчик успел выпалить в спину мне: "Андрей-я-помню-городской-привет!" — на что я ускорил шаг. Мы обошли участки за деревенскими домами, вышли к лесочку, упирающемуся в вездесущие люпины. За люпинами начинались злаковые поля. Я прошелся с Кириллом до тропы, запомнил его наставления: "Тропка одна, никаких отворотов. Не заблудишься. По пути ручеек, его просто перешагнуть можно. В сумерках все же не советую ходить". Собственно, дальше парень пошел по этой тропе к селу, а я вернулся домой.

Стоило мне войти в сени, как под ноги мне выкатился малорослик. Был он заросший до неимоверности, со спутанными волосами и бородой. В какой-то пыльной рванине и босой. С приличным Малом Тихомирычем это нечто роднили только глаза-плошки, синие, как незабудки. Те обильно цветут возле ключика, в самой низине. В глазищах тех стояла лютая тоска, как только слезы не лились...

Домовик молчал, стоял и пялился на меня этими неимоверно синими очами, полными горести. А я оторопел, не зная, что сказать и что сделать. Не сразу и заметил, что в руках у малорослика какой-то серый земляной ком.

— Ласточкино гнездо, — подоспел с разбором ситуации Кошар. — Упало из-под крыши. Дому это сулит много дурного.

Домовик шмыгнул носом.

— Птенцы выросли, вылетели, — продолжил говорить за домового овинник. — Но родители вскоре должны вернуться на повторную кладку. А гнездо упало: пока новое соберут, построят, сроки пропустят. Птенцы не успеют встать на крыло до холодов, погибнут. Писк птенцов — последняя радость нашего домовика. Гнездо снаружи, над бревном, где кровельный свес.

Эх, видимо, проникся шерстистый этой бедой: столько сказал, и ни единой пыльной древности не ввернул!

— Что от меня требуется? — спросил я, догадываясь, что, если бы нечистики могли обойтись без меня, они бы так и поступили. — Свить новое гнездо?

Манул, стоя на задних лапах и обнюхивая серый ком, совсем по-человечьи пожал плечами.

— Гнездо не разбилось, упало в высокую траву. Глины много. Если край мокрой глиной обмазать, к стене приложить, да жаром нагреть, должно хорошо схватиться. Место увидишь, там пятно осталось. И тебе урок будет, и птахам небесным вспоможение малое.

— Лестница подходящая есть? — вздохнул я, додумав недосказанное: это еще и возможность наладить общение с домовым.