От ненависти до любви ( старая версия )

Маленькая блаженная смерть.

Сейчас нет места боли или сожалению, потому, что это слишком прекрасно, для того чтобы быть разрушенным. Они целуются долго и нежно, отдавая, друг другу, тепло своей души. Хотя бы в этот миг, когда между ними нет барьеров, и всё так просто и ясно. На одну минуту...

Нужно разжать объятия. Разъединиться...

Но ни у одного, ни у второго нет на это сил.

Страх...

Ощущение приближающейся потери и неизбежности того, что сейчас произойдёт. Оба понимают и оба оттягивают этот момент как можно дальше.

— Если бы можно было остаться так навсегда, — Ири плачет не скрываясь, уткнувшись лицом в плечо своего возлюбленного.

— Останься, — почти беззвучно отвечает Грандин, но Ири слышит его.

Поднимает голову и ощущает поцелуи на мокрых заплаканных ресницах.

— Останься, — повторяет Мистраль, и Ири кажется, что это сон, потому что Мистраль не приказывает, он просит. В его тоне и в его голосе — не повеление, а отчаянная мольба. — Не уходи, Ири. Не разрушай нас.

— Не могу, — Ири отчаянно трясёт головой, находит в себе силы, чтобы оттолкнуть, разбить это бесконечное, такое необходимое обоим объятие. — Я не игрушка, Грандин.

— Я знаю, Ири.

— Но ты играешь со мной... Ты... спорил на меня... ты...

— Ири, это не правда. Я клянусь тебе. Дай мне возможность оправдаться. Этот спор...

— Нет. Всё что ты сейчас скажешь... Я тебе не верю, Грандин. Я не хочу больше верить. Верить тебе... так больно... И поэтому я не могу остаться.

— А я не могу отпустить... — прошептал Грандин с мукой в голосе. — Почему, Ири? Почему не желаешь поверить мне? Каждый раз... убегаешь, потому что боишься боли. Но, убегая, причиняешь... новую боль. Останься. И посмотри ей в глаза. Тогда мы оба будем знать, — можно ли мне верить или нет. Я знаю, что это трудно. Я не могу быть другим. Но прошу тебя, Ири... останься.

— Твои слова... Ответь мне... Ответь, я хочу знать. Не смей лгать сейчас. Просто скажи. Ты... любишь меня? — в голосе мольба: отчаянная мольба, подёрнутая пеленой надежды.

Вопрос, простой вопрос, на который нельзя не дать ответ.

Вопрос — всаженный в сердце как удар ножа.

Вот ты и попался, Грандин Мистраль.

Не надо, Ири. Не спрашивай меня. Если я скажу тебе это, я уже перестану быть самим собой. Молю тебя, малыш. Не спрашивай меня, я не хочу отвечать...

Мистраль молчал.

Молчал, даже тогда, когда Ири, оттолкнув его, слез с его колен.

— Вот и всё, — проговорил он с какой-то опустошённой неизбежностью. — Ответ получен. Я тоже не знаю, почему я хочу тебя, Грандин, — он включил воду, и, намочив платок, какими-то механическими движениями привёл себя в порядок.

— Но знаешь... наверное это сентиментально и глупо, я хочу, чтобы меня любили. Или...— он выпрямился и почти презрительно посмотрел на сгорбившегося Мистраля. — Не боялись об этом сказать. Признаться самому себе. Наверное, ты прав... Это очень сложно. Я вот смог. А в ответ, я узнал о том, что я всего лишь спор. Пари твоего тщеславия. Бутылка шампанского — вот что я такое для тебя, Мистраль...— Лицо его исказила мучительная гримаса, а затем, по губам скользнула горькая, презрительная усмешка. Предназначенная даже не Грандину, предназначенная скорее себе. — Я буду, заниматься сексом с тобой, Мистраль, но я сам буду назначать время и место. А взамен — ты больше никогда не приблизишься ко мне. Между нами нет, и не будет никаких отношений. Ты никто для меня, и если ты, ещё раз, попытаешься применить ко мне силу, я клянусь тебе...— кулаки его сжались, и он почти с ненавистью посмотрел на зажатый в пальцах платок. А затем брезгливо отбросил его прочь. — Это будет последний раз, когда ты до меня дотрагивался, — сказав это, он натянул рубашку и застегнул её на все пуговицы.

— Не утруждайся, — Грандин поднялся, и, пройдя мимо Ири, почти с точностью повторил его действия. — Если ты не желаешь иметь со мной ничего общего, я не собираюсь принуждать тебя, — он оделся практически мгновенно, разрешая Ири смотреть на себя... страдая оттого, что Ири не смотрит. — С этой секунды, я не прикоснусь к тебе до тех пор, пока ты сам не попросишь меня об этом.

— Буду очень признателен, — язвительно отозвался Ири. — Остаток своей жизни я проведу спокойно.

— Оставь свою признательность до того момента, когда будешь трахаться со своим упрямством, и жалеть о том, что ты только что сказал.

— Взаимно, — они стояли друг против друга несколько секунд, а затем, взгляд Грандина заледенел, перестав выражать какие-либо чувства: полное, абсолютное, ледяное ничто...

— Рад, что нам не придётся ни о чём сожалеть, — он коротко кивнул, и вышел, оставив бледного Ири стоять, прислонившись к стене. Как только закрылась дверь, юноша медленно сполз по стене и закрыл глаза. С другой стороны, прислонившись спиной к двери, стоял белый как мел Грандин. Глаза его были зажмурены, а губы кривились и вздрагивали. Через мгновение, по щеке проползла первая и последняя светлая капелька. Он яростно смахнул её рукавом, и, оттолкнувшись, заставил себя идти ровно и гордо.

Я ненавижу тебя, Ири Ар. И я...я не позволю себе проиграть снова. Ненавижу тебя... ненавижу тебя, так остро, что мечтаю, чтобы ты сейчас сдох, там, за этой дверью. Хочу, чтобы ты рыдал, и корчился там от боли...чтобы ты испытал всё то, что сейчас испытываю я. Чтобы ты сполна ощутил то, через что ты заставил пройти меня. Я ненавижу тебя, Ири Ар... Боже, да пусть будет проклят тот день, когда мы впервые встретились! Будь проклята каждая секунда, которую я не смогу забыть. Будь ты проклят, Ири Ар...

— Боже, — прошептал Ири, по его лицу, не переставая, текли слёзы, — я не знаю, зачем ты свёл меня с этим человеком... Но знаешь, — юноша всхлипнул и затрясся, опускаясь на колени и закрывая лицо руками, — я прошу тебя, боже, пусть этот человек никогда не испытает той боли, что сейчас испытываю я... Потому что, ты знаешь... я люблю его. Даже если для него... я всего лишь игрушка. Я прошу тебя, боже, пусть... пусть он ненавидит меня... Потому что я не могу ненавидеть. Пусть он ненавидит за нас двоих. И за нас двоих, — пусть он презирает. Потому что, если он не сможет сделать этого, это придётся сделать мне... Я не знаю... Наверное, это очень глупо теперь... но ведь у меня тоже есть гордость...

— Ири Ар, я ненавижу тебя...

— Грандин Мистраль, я люблю тебя...

— Боже, зачем ты сделал так, чтобы мы встретились?!!

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

— Ильт, — Ири стоял на пороге комнаты Эргета, глядя на него воспалёнными, измученными глазами, под которыми залегли глубокие синие тени.

Эргет захлопнул рот, и без слов посторонился, пропуская юношу внутрь и не спрашивая, что ему понадобилось в начале первого ночи, тем более, что из-за учёбы, спать студиозы обычно ложились в десять. Герен Бренеж ввёл жёсткий режим, и занятия начинались в половине восьмого утра; поэтому, чтобы быть в форме, Ильт предпочитал ложиться пораньше, хотя бы до тех пор, пока не пройдёт неделя экзаменов. Алес, проклиная тупоумие Бренежа всеми словами, перекочевал к себе в комнату, и теперь — проводя ночи в одиночестве — Ильт был вынужден признать, что это не так уж и плохо. По крайней мере, он высыпался.

Ири потерянно прошёл внутрь, и почти упал, на разобранную кровать, закрыв лицо руками. Ильт несколько мгновений смотрел на него с состраданием, а потом, порывшись в шкафу, вытащил бутылку коллекционного вина, припасённую на праздник, и без слов разлил по бокалам. Набросил на плечи халат, не стесняясь своих голых ног, и сел рядом, впихнув один из бокалов Ири. Тот проглотил вино залпом, почти не чувствуя вкуса, хотя оно было безумно дорогое и очень редкое.

Ильт вздохнул, и, не сожалея, наполнил его бокал заново. Ожидая, когда Ири отпустит, и он сможет говорить.

Ири молчал довольно долго, просто глядя перед собой. А затем, Ильт, устав ждать, подошёл и обнял его обеими руками, притянув к своей груди и гладя по волосам, как частенько проделывая с ним Алес. Правда, Алесу это действо, доставляло куда больше удовольствия, чем самому Ильту. Но что-то подсказывало Эргету, что Ири сейчас нуждается именно в такой ласке.

Ири вздохнул прерывисто, а затем заплакал.

— Ильт, я не могу так больше, — он отчаянно хватал Ильта за рубаху. — Почему мне так больно, Ильт? Почему...— он бормотал что-то бессвязное, плакал и матерился, а затем рыдания его стали менее бурными. Он постепенно затихал, всхлипывая и успокаиваясь, потому что вино начинало на него действовать, а Ильт по собственному опыту знал — каким эффектом оно обладает. С одного бокала можно было опьянеть, а Ири выпил их несколько.

Ильт осторожно уложил его на кровать, и, укрыв одеялом, лёг рядом, обнимая одной рукой, словно ребёнка, и думая о том, что впервые в жизни зол на Мистраля.

Ему с самого начала не нравилась мысль о том, что Ири стал чьим-то любовником, а уж тем более не нравилась мысль, что этим любовником оказался Мистраль. Его сила, его властность и желание подчинять, — ранили свободолюбивого, похожего на золотистого мотылька Ири. И Грандину, было далеко до мысли о том, что Ири, — несмотря на свою внешнюю весёлую беспечность и беззаботность, — удивительно хрупок и раним душой. Но в то же время, злясь на Мистраля, Ильт не мог не признать, что в этой затянувшейся войне нет победителей. И равнодушный Мистраль, страдал так же сильно, как и маленький Ири. А быть может гораздо сильнее, — ведь во всём случившемся он винил себя. А Ири... Ири просто не мог простить.

Как всё глупо. Просто бессмысленная глупость, которую так хочется, но уже невозможно отменить.

— Ненавижу его, — прошептал Ири, и по-детски шмыгнул носом. Ильт вздохнул и поцеловал его заплаканные глаза, губами снимая солёные капельки с мокрых ресниц; лизнул бархатистую кожу пробуя на вкус. От Ири исходил запах клубники и ванили, а губы оказались сладкими, хранящими терпкий вкус вина и шоколада. В последнее время Ири пристрастился к этому горьковатому, но такому восхитительному лакомству.

Восхитительный, божественный вкус...

Остановился, лишь увидев перепуганные, ошарашенные глаза Ири, и тогда до него дошло, что именно он сейчас делает.

— Ири, — Ильт вскочил, поспешно отстраняясь, и чувствуя, что заливается краской. — Прости, — пробормотал он, заикаясь, — прости! Чёрт подери, я не знаю, что на меня нашло. Я хотел тебя поддержать. Чёрт... Я не хотел... Это как наваждение...

Ири моргал несколько секунд, а затем, выбравшись из-под одеяла, как-то виновато посмотрел на Ильта, не отводя взгляда от его губ, и покраснев ещё сильнее чем Ильт, прошептал испуганно:

— Ильт, а ты... ты не мог бы сделать так... ещё. Я хочу знать...— он запнулся, и они замерли, глядя друг на друга не отрываясь.

— Ири, — сердце Ильта колотилось так, что ему казалось, будто оно сейчас выпрыгнет. — Сними рубашку, — прошептал он хрипло, и добавил почти умоляюще: — Пожалуйста. — Ири кивнул, и потянулся к завязкам, смущаясь и робея, и в то же время, желая узнать правду о себе.

Ильт незаметно приблизился к нему, помогая стянуть рубашку и попутно сбрасывая с себя халат и сорочку, одновременно заползая к Ири под одеяло — прежде, чем до Ири дойдёт, что Ильт голый. Почему-то, Ильт был больше чем на сто процентов уверен, что увидев его полностью обнажённым, Ири опомнится, испугается осознания того, что именно, они сейчас делают, и удерёт, прежде чем Ильт успеет прикоснуться к нему по настоящему.

Сейчас, Ильт не мог думать ни о чём, кроме этих — солёных от слёз и одновременно сладких — полураскрытых губ, добровольно подставляющихся под его поцелуи.

Он так давно хотел этого... И сам себе боялся в этом признаться. Не в силах остановиться, Ильт зарылся пальцами в золотистые волосы — такие пушистые и мягкие, что хотелось постоянно трогать их, так же, как и нежную кожу, — необычно смуглую, но такую бархатистую и гладкую.

Ири только испуганно вздохнул, неожиданно ощутив, как Ильт уверенно увлекает его на подушки, и в следующее мгновение — его язык проникает Ири в рот. Это было приятно... так же, как и руки Ильта, осторожно поглаживающие его тело. Ласковые, но в то же время, судорожно-нетерпеливые, — столь непохожие, на уверенные, неторопливые руки Мистраля.

Ильт оторвался от него на одно мгновение, заглянул в глаза, даря лёгкий поцелуй в аккуратный детский носик, с трудом удержавшись от желания укусить. Ири вызывал у него странное желание. Как аппетитное пирожное, которое безумно хочется съесть, — потому что иначе, оно может достаться кому-то ещё.

— Тебе приятно... со мной? — спросил он, почему-то с испугом.

Ири кивнул:

— Да..

На лице Ильрана отразилось облегчение, и в следующее мгновение, он припал к шее Ири, вылизывая её, и покрывая поцелуями. Лаская его ключицы и дразня языком маленькие напряжённые соски, — которые так хотелось прикусить, чтобы услышать жалобный лёгкий вскрик, и, протянув руку — найти желанное напряжение, внизу этого великолепного живота, или создать его, для того, чтобы Ири уже не пожелал уходить.

Осознав, чем всё это может закончится, Ири безуспешно пытался его отстранить. Ему хотелось ласк, но не таких.

— Ильт, — жалобно проговорил он — Я...не могу...

— Почему? — Ильт остановился, тяжело дыша, глядя на Ири потемневшими, пьяными глазами; пальцы, не останавливаясь, дёргали застёжку его пояса.

— У тебя есть Александр. И... — он вскрикнул, ощутив, что Ильт решительно снимает с него брюки.

— Ири... Зачем ты так? — почти простонал Ильт. — Ты что, не понимаешь, как я тебя хочу? С ума схожу! — он рывком сбросил одеяло, и стянул с Ири одежду, не обращая внимания на слабые протесты. Несмотря на кажущуюся хрупкость, Ильт обладал стальными мускулами, и Ири, с внезапным страхом почувствовал, что не может справиться с его напором. К тому же, от вина у него кружилась голова, и он просто не мог сопротивляться. Мог только по детски уворачиваться и прикрываться руками, надеясь на благоразумие Ильта и понимая, что виноват сам. Ему не следовало приходить сюда и не следовало поддаваться минутному порыву — ощутить себя любимым и нужным. Ощутить уверенность, и заботу чужих рук, и тепло, которое, уходя, навсегда забрал с собой Грандин.

Смогу ли я быть счастлив когда-нибудь, — испытав однажды тот океан нежности, в котором он утопил меня?..

— Ильт, перестань. Я... Не надо, — он тщетно пытался спихнуть с себя разгорячённое гибкое тело. Гранатовые волосы падали ему на лицо и грудь, а яркие зелёные глаза буквально пронзали насквозь.

— Ири, ну пожалуйста, милый мой... — несмотря на своё желание, которое Ири ощущал самым недвусмысленным образом, Ильт не пытался войти в него — уговаривал, гладил, упрашивал, целовал, ловя ускользающие губы, но, тем не менее — чётко удерживал определённую, недозволенную грань. Осознав это, Ири расслабился, с облегчением поняв, что как бы далеко Ильран не зашёл в своих действиях, — изнасилование ему не грозит.