Зверь лютый. Книга 36. Аутодафе

Другой приём, который я повторял, хоть и не столь часто — "тандем". Самборина у Сигурда, Елица у Кестута, Ростислава у Софьи, Боброк у Подкидыша, Анастасия у Остомысла. "Альтер эго", второе "я".

"Одна голова хорошо, а две лучше" — русское народное.

Вот и появляется вторая голова. И, что не менее важно, вторая душа. Со-чувствующая, переживающая, близкая.

Очень мощное средство. И очень опасное: конфликт внутри тандема — катастрофичен. Да и смотреть нужно не на одного, а на "троих": на двух людей и на отношения между ними.

"Люди — разные" — каждый такой случай отличался от других. Но есть общее: помогло. Нам, "Святой Руси".

Сидят три Юрьевича. Из них два брата. Загадка. Про нашу компанию.

Молчали недолго: позвали командиров, стало шумно и тесно.

— Через день-два подойдёт князь Игорь. С дружиной из Перемышля. Гонца ему я послал ещё из Луцка. Выслать разъезд навстречу. Берендеям... не мешать. Пусть делают в боярских усадьбах что хотят. Кроме трёх вещей: не грабить церкви, не брать полон, не входить в город.

— А если они... не...?

— Предупредить Токмака о подходе Игоря. Если "не", то берендеев не будет. Вырежем всех. Уйти они пока не могут, а стоя... вырежем. Токмак — не дурак, это понимает. Лучше, если он сам своих укоротит. Городские усадьбы бояр, кто в здешнем... безобразии участвовал — взять за государя. Всё майно, особенно съестное, посчитать и сторожить. Домашних тех бояр собрать в одно место. В церковь Спаса для начала. Потом посмотрим. Мои знают, как такое делать.

— А в городе?

— Как после большой попойки: утром все спят. К полудню поднимаются, сползаются, опохмеляются. Опохмелки "кровавым вином" допустить нельзя. Как рассветёт — пойдём по улицам, по домам. Смутьянов-буянов... резать. Просто участников — на допрос.

— Ещё одно, Иване. Епископ.

— Помню, Святополк. Сам поеду.

В Галиче с 50-х годов 12 в. своя епархия. И нынче епископ есть. А дальше странности.

Вот (в РИ) ряд возле-церковных мероприятий. Развод с Ольгой, брак с Анастасией, мятеж бояр, убийство женщины. Её отпевали? Крестная клятва Остомысла "иметь в правду". Кто принимал?

Как не поверни этот ряд событий — в них должны участвовать церковники. Епископ мятеж поддержал? Или выразил укоризну? — В летописи ни слова.

Мятеж требует времени на подготовку.

Это ж не пожар: ах-бах-тарарах! Ё! Вдруг! Никогда такого не было! И вот опять!

Перед опасными мероприятиями участники обычно причащаются, исповедуются. Получают отпущение грехов, дабы ежели что — явиться на суд божий чистенькими. Т.е. попы какие-то точно знали о заговоре. Епископ? — Вероятно. Или он дурак, который не получает доносы, или мерзавец. Причём явной нелюбви к Остомыслу... не проявлял.

Я рассказывал о Черниговском епископе Антонии — он во всех событиях в Чернигове присутствует. Про епископа Ростовского Федора, который Бешеный Федя — писал. Про двух митрополитов Киевских, Константинов, Первого и Второго, про Кирилла Туровского... Вполне самостоятельные акторы бытия.

Летописи, прежде всего, творчество церковников. Достаточно сравнить сколь много место они уделяют деяниям разных иерархов, игуменов, строительству церквей, церковным чудесам — и всей остальной прочей мирской жизни.

На Западе духовенство считают первым сословием, а аристократию вторым, князья церкви в Германии выше князей империи. На Руси соотношение обратное, но во всяком публичном событии в городе, где есть епископ — он должен быть.

В Турове, когда мы уходили, тамошний святитель благословлял войско. В Луцке епископа не было — он во Владимире-Волынском сидит. Креатура Антония Черниговского. В короткий период между взятием города и поставлением туда Мачечича местоблюститель метрополии успел отозвать прежнего "владыку" и хиротонисал нового. Это одна из причин почему Мачечич до сих пор не "вошёл в штопор" мятежа.

А вот почему местный Геронтий никак не проявился... Надо узнать. И сделать выводы.

Съездил. Ни рыба, ни мясо. Постное лицо, тихий голосок, мутные выцветшие глазки. Вполне соответствует имени. Старец. Совсем не Кузьма.

Лет десять назад был здесь епископом один Кузьма. Энергичный дяденька. Отметился и в строительстве собора, и в эпизоде с Андроником Комниным. Кузьма и вёл первоначально переговоры с двумя митрополитами, которых император прислал беглеца вернуть. От него зависела, в немалой степени, оценка достоверности императорского предложения. Князья-то уже потом с послами встречались.

Потом другой епископ был, теперь вот этот. Как можно ребёнка Геронтием назвать? Или это имя ему уже в монастыре прицепили?

— Вот что, се-бас-мио-та-те, ты мне объясни: ты князя с княгиней разводил?

К правящему архиерею обращаются "Себасмиотате". Это по-гречески.

Коллеги! Факеншит! Учите слова! А то постоянно "фейсом об тейбл".

Я вот выучил. И даже произнёс. Правда — по слогам. Отчего... ещё хуже звучит.

— Нет. Сиё дело не благое — браки свершаются на небесах. Не следует человекам развязывать то, что связано богом. Княжеский священнослужитель обряд провёл. Сестре твоей на меня в обидах быть — не с чего.

Развод — женщине ущерб, она — мне сестра, я должен отомстить. За эту "язву"?! Но стереотип поведения, защита родовой чести... Нафиг!

— А князя и ханочку ты венчал?

— Нет. Окрестил душу заблудшую — я. Сиё долг мой пастырьский. А венчание пресвитер храма Спаса проводил. Я в те поры в болестях пребывал.

Удачная "дипломатическая болезнь".

Совсем не как у Нифонта Новгородского. Тот, когда Свояк, в тот момент князь Новгородский, решил взять себе в жёны боярышню из самых верховых, у которой только что жениха как раз сторонники Свояка убили по политическим мотивам, "в лоб" отказался венчать, да ещё и матом пополам с проклятиями крыл молодых с амвона Новгородской Софии. Князя со второй женой дворовый попик венчал. Удачно. Жили душа в душу, вместе против половцев в поле стояли. Сыны, Игорь Полковник да Всеволод Буй-Тур, в историю вошли. А как она у гроба мужа убивалась! Трое суток без чувств была. Впрочем, я про это уже...

— А младенца, Олега Настасьича, кто крестил?

— Всяк младенец невинен, устремлению души чистой к господу нашему поспособствовать — деяние доброе. Что я и исполнил по долгу пастырьскому.

Тих, пассивен. Но "владычные молодцы" не худо вооружены, подворье выглядит укреплённым. Осторожен: в сомнительных делах не замечен.

Так он пассивен или осторожен? Ленив, глуп, слаб... или умен, скрытен, прозорлив? За этими мутными тусклыми глазками — что?

О-хо-хо... Степанида свет Слудовна в Киеве сперва схоже глядела. Не к ночи будь помянута.

Моя оценка "не рыба, не мясо" — ошибочна? Сулицами не бросается, зарезать не кидается — вял? Что ж, сейчас узнаю.

— Собирайся, себасмиотате.

Боится. Знает, что в Луцке под одной перекладиной с князем-мятежником и поп болтался.

Молчит, реакция нулевая.

* * *

"Русская азбука учит, что среди согласных много глухих".

Мой случай?

* * *

— К-куда?

— Дело твоё пастырское делать. Умиротворять. Облачение парадное, крест побольше. В городе и в усадьбах кровь льётся.

— Чтобы поганые из-под моего креста христиан резали? Не пойду.

Во как. Тих, но несогласен. И не глух.

Типаж "епископ вяленький" следует сменить на типаж "епископ крепенький". В смысле: крепок духом.

Вот и мотив. Для "приподзакрыть глаза".

Остомысл приблизил язычников, поставил их в привилегированное положение. Что есть, безусловно, ущерб всему православному народу и церкви христовой. А с учётом слухов о грядущем торжестве поганых и лошадях в храмах божьих...

— Пойдёшь, Геронтий. Ты архиерейскую шапку принял? Изволь соответствовать. Возьмёшь своих молодцев, я своих дам. У берендеев нынче хан есть. Токмак. Мною поставлен. Он должен своих в становища увести. Полон брать и церкви грабить не будет. Но скот, съестное — дать придётся. Иначе опять полезут. С голодухи.

Ну так как? Дело делать будем или в мученики за веру намылился?

Геронтий тяжко подумал. Тяжко вздохнул.

— Надобно прежде помолиться.

— Всякий час промедления — кровь пролитая. Жизни и муки людей православных. Пойдём. Бог и от идущего молитву услышит.

Я думал, что мне придётся его на каждом шагу подгонять. Но этот... "ветхая развалина" встал и пошёл. Неторопливо, с остановками. Но неотвратимо. Никого посохом не бил, ни на кого не кричал. Да его и не слыхать вовсе! Но все забегали.

Через час процессия как на Крёстный ход — в золочёных робах, с высокими крестами со свечами, иконами, кадилами и пением псалмов, выдвинулась со "старой катедры" и потекла в город. Ранние "пташки", вылезшие прям с утра дограблять недограбленное, замирали с открытыми ртами, истово крестились, падали на колени и колотились лбом в снег. Мои гридни их вязали и утаскивали в "крепкие места". Потом, поблескивающая в разных местах, дымящая свечами и кадильницами, монотонно распевающая песнопения, змея процессии повернула в посады Залуквы. Ещё дальше были видны группки берендеев, выскакивающие из разгромленных, частью вяло горящих и бурно дымящих, сырых боярских усадеб.

Наверняка же тащат с собой баб! Придётся пройтись по становищам, вызволить полонянок.

Зрелище Геронтия в полном облачении и клубах ладана успокаивало православных, а вид Токмака, в ярости и с плетью в руках — язычников. Епископская стража побивала особо буйных, мои "закрывали" попавшихся.

Такая рутинная работа "от зари до зари, от темна до темна".

Конец сто сорок второй части

Часть 143 "Дунай, Дунай, а ну, узнай — где...".

Глава 729

Ночью ожидалась "вторая серия", но тут пошёл лёд на реке. Внезапно.

"Точную погоду на сегодня можно узнать только завтра" — утром мы и узнали, что ночью начался ледоход.

Я уже описывал несколько раз ледоход на большой реке. Это зрелище никого не оставляет равнодушным. Кого пьянит восторгом, кого пугает до икоты. И всем напоминает о тщете усилий человеческих, о малости человеков перед лицом Господа.

Или заставляет строить каменные и стальные мосты. Для которых "милость божья" в форме ледохода... несущественна.

Утром Миссионер отправился к берендеям и, после долгих, бессмысленных, но горячих споров вернул в город с сотню уведённых баб и девок. Впрочем, после ночи в шатрах девок не осталось ни одной. Ещё десяток подростков, побывавших "мальчиками для их наслаждений". Подобное я видел на Снове во время своего Черниговского похода. Сам чуть-чуть не... принял участие.

По счастью, здесь молодёжь городская, продвинутая. Не тамошняя деревенщина-посельщина. Все живы.

Ещё возвратили трёх гусляров — берендеи оказались ценителями струнной музыки.

Отобрать у степняка добычу — как у голодного волка ягнёнка из пасти вырвать. Самые наглые начали занимать боярские усадьбы. Дело шло к большой драке, но тут подошёл Полковник из Перемышля с двумя сотнями всадников и встал севернее.

Токмак собрал своих, ткнул, для наглядности, пальцем на восток:

— Ледоход.

На север:

— Гридни.

На юг:

— Зверь Лютый.

Зло оскалился:

— Ну? Что, ишаки шелудивые, в горы полезем или тут сдохнем?

Гордые берендеи из недорезанных подханков признали свою ишаковость и шелудивость, смутились, извинились и вернули нам кое-что из украденного. Правда, в обмен на хлеб.

Следует ли мне подробно описывать процедура "уборки после драчки" — сбор и утаскивание покойников? С непрерывным женским воем, висящем над городом? С постоянно вспыхивающими ссорами, с затишьями под зубовный скрежет?

Мёртвых галичан и берендеев вытаскивают из одних и тех же канав и закоулков. Местных — родственники и соседи, остальных... назначенные мобилизованные. Находников тайком обдирают. Карманов здесь нет — выворачивать нечего, но всё гожее, хоть бы и сапоги не сильно дырявые, в хозяйстве сгодится. Хозяйственные люди в городе живут — мародёрничают непрерывно. Трупы степняков, пиная и оплёвывая, укладывают на дороге — чужих покойников таскать нельзя.

Своих вкидывают на возы, тоже не сильно трепетно, увозят на кладбище. Там попы, выпевая молитвы и помахивая кадилами, проходят вдоль ряда трупов, командуют:

— Отпето. Забирай.

Пока родня оттаскивает покойников, а следующие выкладывают очередной рядок, батюшки промывают горло вином. И — снова. К вечеру — никакие. Мало того, что сипят и хрипят, так ещё и лыка не вяжут.

Каждый возчик норовит проехать санями по трупу врага. Берендеи реагируют лязгом и визгом. Визг — их собственный, лязг — от оружия. Моим и епископским приходится в свары влезать. Давать возчикам по шапке, извиняться перед погаными. Те немедленно пытаются "монетизировать" "чувство вины":

— Дай! Дай хоть чего! Хоть сена клок! Ты же виноват! Сам сказал "из вины"! Дай! А то обижусь! Врагом будешь! Мамой клянусь!

Ребята мои... они бойцы, а не соц.работники. Их уговоры уговаривать в исполнении вооружённых собеседников не учили. Вбито другое: "слово — в строку", "сказал — сделал", "достал оружие — руби нафиг". Токмака я предупредил, он своим объяснял, но... никто не поверил. А галичане... им и не объясняли. Взаимное шипение мгновенно переходит в перегавкивание. И, закономерно, в стычки. Если местные ещё склонны развлечься промежуточной фазой — "кулачной забавой", то берендеи сразу тянут сабли. А для моих просто: обнажённый клинок — признак врага.

"Труп врага — хорошо пахнет".

Нюхаем. После каждого любого первого "подпрыгнувшего на месте", в смысле: в любом месте, в любой группе, вопится стандартное: "Наших бьют!" — окружающие лезут в драку.

Рубим. Режем. Колем. Бьём. Иногда стреляем. Я бы сказал: "беседа с пальцем на курке", но курков здесь нет. Эскалация от косого взгляда, окрика до свежего покойника — стремительная. Три князя целый день в седле — разводим придурков. Остомысл "не при делах" — его людям показывать нельзя, пришибёт кто-нибудь. Из поганых или из своих. "За всё хорошее".

Токмак голос сорвал, Геронтий... у него голоса и сначала не было. Довели дедушку до того, что он крест золочёный здоровенный об чью-то голову сломал: внедрял миролюбие и благочестие в души человеческие.

По всему северу костры погребальные дымят. Нет, вы неправильно поняли: берендеи не жгут своих покойников — трупоположение. Головой на запад, в противоположность половцам. Которые — на восток. Почему — не знаю. А костры — землю греют. Земля ещё промёрзлая, лопат штыковых нет, а им земли много надо — на сотни-то могил. Отогревают, выковыривают горсточки и несут в шапках — холмик из земли со снегом насыпают.

Берендеи хоронят не в ямах, а в невысоких земляных насыпях. Обычно — с головой и ногами коня. Кладут туда стремена, удила, пояса, подвески и бляшки, сабли и луки. Изредка керамику. Нынче керамики много — у русских утащили. А остальное Токмак класть не велел — живым пригодится.