Чистилище для неудачника

— Занята, — односложно ответил хозяин.

— Тебя посылать, — произнес Ковалевский все с той же гадостной ухмылкой, — так спрячешь бабу.

Он глянул на приятелей и те сноровисто вскочили. Трактирщик дернулся и Войтек двинул его кулаком прямо в 'солнышко'. Роман равнодушно перешагнул через упавшее тело и вместе с Федором направился на кухню, откуда раздался женский крик. Сидевшие за вторым столом любоваться на происходящее не стали. Все трое моментально выскочили наружу.

— На, — сказал Войтек, — протягивая мне кружку с вином. — Выпей.

Йован двинул ногой зашевелившегося трактирщика и прошел к дверям, задвинуть тяжелый засов, а в зал влетел Роман, волоча за шиворот женщину. Сзади шел, похохатывая Федор.

— Ты ведь ее хотел? — вкрадчиво сказал Войтек, когда ее поставили на ноги перед нашим столом. Сарафан был сверху разорван и спелые груди вываливались наружу во всей красе. Бабе лет тридцать, но смотрелась недурно. — Помнишь, говорил?

А ведь верно, что-то такое брякнул. Правда отнюдь не с такой целью. При всем моем дурном характере сроду девок даже у смердов не насильничал. Если честно, потому что не требовалось. Ковалевский был прав. Я не богатырь из баллады, однако сложен хорошо и морда приятная. Подарки, да делал. А платить тоже никогда.

Роман кинул женщину на стол, задирая юбку под жалобный вопль. Попа у нее на удивление белая и на ощупь, наверняка, хороша. С трудом отвожу взгляд.

— Бери, — щедро сказал Войтек. — Ты, Рад, первый.

— Ну, — поднимаясь, сухо произношу, — хватит. Не благородно для настоящего шляхтича и нехорошо для верующего так себя вести.

— На, — он опять сунул кружку. — Легче пойдет.

Я молча взял и вылил ему на голову.

— Так понятнее? — спрашиваю с иронией. — А так? — и отвешиваю смачную оплеуху в недоумевающую морду с огромным удовольствием, так что отлетает в сторону.

— Убью, — знакомо шипит Войтек, вставая и извлекая саблю.

— С этого и надо было начинать, — довольно говорю. — Как еще выяснить кто из панов-братов прав, как не на честной дуэли.

Это я уж для остальных. Если вчетвером набросятся не отмахаться. Потому и сидел, да помалкивал, хотя прекрасно знал к чему идет. А так сразу входим в определенные рамки и никто не станет возражать. Ведь не скажешь, нам Войтек другое обещал.

— Ты посмел...

Ковалевский резко замолчал, до него дошло.

— Мне обозвать, как заслуживаешь или сразу бить, как смерда плетью? — равнодушно спрашиваю. — Во двор!

Он повернулся и пошел куда сказано. Трусом Войтек отнюдь не был, да и брал уроки у учителя фехтования. На самом деле, он сильнее меня по этой части. Не зря зубрилой родился. Тренировался и тренировался. Но это было тогда. А сейчас у меня за спиной другая школа. Настоящая. Когда не говорят длинные речи и куртуазно отступают, давая противнику возможность поднять выбитый клинок. Я учился убивать, не давая подняться. Если понадобится и в спину врагу ударю.

Когда мы вывалились из трактира парочка возчиков и не так давно удравшие из помещения гости, подались было назад, но достаточно быстро сообразили, что происходит. А это уже совсем другое дело! Посмотреть на кровавое зрелище всегда найдутся желающие. А уж полюбоваться, как один благородный дурак второму кишки выпустит — это ж не только тема для разговоров, еще и удовольствие.

Я сбросил жупан, оставшись в одной рубахе и встал в классическую стойку. Сабля на уровне глаз, направлена в сторону противника. Кто первый начинает, сильно рискует. Войтек повторил зеркально.

— До первой крови, — нервно сказал Роман.

Похоже, ему единственному не по душе случившееся. Остальные с горящими очами ждут.

Ковалевский двинулся в бок, по кругу. Знакомый прием. Хочет, чтоб солнце мне мешало. Дожидаться этого было глупо и атакую. Он уверено отбивает и в свою очередь делает выпад. Убирая выставленную ногу назад и разворачиваю корпус на второй, пропуская его вперед. Неловкое на первый взгляд движение, по инерции и самым кончиком клинка достаю по горлу, вскрывая до самых шейных позвонков. Лезвие настолько острое, что в первый момент Войтек не ощутил боли, разворачиваясь ко мне и замахиваясь. Но кровь в таких случаях льется потоком и в лице на короткий миг мелькнуло понимание и ужас. Он уронил саблю и схватился рукой за рану, падая на колени.

Роман с Йованом кинулись к нему, а остальные зрители разочаровано зашумели. Они никак не ожидали такого быстрого окончания поединка. Три удара и покойник. А где звон клинков и фехтование? Один Волович посмотрел на меня с глубокой задумчивостью, поверх дергающегося в агонии тела. Попытки остановить кровь здесь бесполезны. Минута максимум. Похоже он нечто учуял. Плевать. Мне удар ставили специально и со стороны он смотрится случайностью. Но даже если нет, дуэль дело непредсказуемое. Войтек, к примеру, точно знал, что один на один меня сделает. Мы ж вместе много раз сходились в учебных поединках. Восемь из десяти его победы. Не надо недооценивать противника.

— Паны-браты, — говорю, вытирая клинок и убирая его в ножны. — Раз уж такое дело, по чести, доставьте тело родным, расскажите про случившееся, а его имущество себе оставьте.

Федор расплылся в довольной улыбке, а Роман моментально полез к висящему на поясе кошелю. У Войтека водились денежки и есть что делить. По обычаю, все что на теле, оружие и коня получает победитель. Поэтому, когда бьются не до смерти, заранее оговаривают правила, чтоб не остаться без порток. Но мы-то сразу начали, значит все по нормально. Могу забрать, но отдаю уже свое. Им приятно, а мне удобно. Теперь всем расскажут, как произошло и отсутствие виноватых. А то ведь придется вернуть уже свои монеты. Жеребец, кстати, немало стоит. Он хвастался в десять гривен обошелся. Может и правда. Тогда продать и поделить 2,5 гривны на нос. Два года работы мастерового. У нас, благородных, запросы повыше, но кому и когда монеты лишние были?

— Что здесь происходит? — потребовал начальственный голос.

А вот и Ладягин собственной персоной прибыл, в сопровождении пятерых ратников. Я ведь подозревал связь его с Войтеком, но как докажешь? Мимо случайно проезжал, ага. Дьюле, государеву чиновнику, больше делать нечего, как по дороге в сопровождении стражи кататься. А еще как удачно завернул. Молодые люди на государевой земле устроили легкий погром. Жену трактирщика подвергли бесчестью, его самого зарезали. Кстати, так и не узнал, кто это сделал. Все дружно показали на меня, но они и главным буяном называли, хотя устроил Войтек. А вот стражника я собственноручно зарубил. Какое он имел право хватать ишпана? Сам дурак. Я, в смысле. Сам себе хуже сделал. Извиняет частично лишь выпитая отрава. Мозги явно не на месте были. В итоге пошел служить в государев полк простым юнаком, а не как положено шляхтичу древнего рода, командиром хотя б десятки. Басю выдал быстренько замуж, чтоб хоть не продавать имение. Корич старик, зато при деньгах и дал неплохо. Ее чувства в тот момент не волновали совсем.

— Честная дуэль здесь случилась, — говорю спокойно.

— Будем разбираться, — заявляет он, глядя свысока и подтверждая подозрения о сговоре с Ковалевским.

— Сколько угодно, — отвечаю равнодушно. — К вашим услугам, пан.

Глава 2.

Сделай лучше.

Когда разбирательство закончилось окончательно и дьюла позволил уехать, солнце уже катилось к закату. Он оказался на удивление въедлив и не просто допрашивал, но по отдельности. К его чести, даже если там и присутствовало нечто вроде сговора, пережимать не стал и вел себя правильно. Ситуация кардинально отличалась от прошлой и подставляться явно не собирался. Тем не менее, подозрения на его счет у меня серьезные. Знать неподсудна низшим судебным инстанциям. Максимум нас бы вызвали в суд задним числом. А здесь полный набор по заказу: государева земля, высший судебный чиновник, назначенный из Старграда и сильно буйный ишпан, за которого некому заступиться, а подельники дружно топят. К тому же помню, что одну из моих деревень кто получил по дешевке. Правильно — Ладягин.

Положа руку на сердце, был он не лучше и не хуже прочих государевых людей, управляющих от имени монарха. Достаточно справедлив, в меру брал взятки. Все упиралось в желание Брячеслава реализовать свои высшие права более жестко и последовательно. Он вмешивался в старые панские счеты, выступая арбитром и потихоньку заставлял не выяснять отношения оружием, а идти в суд, где принимало решение назначенное им юридическое лицо. Власть государя, даже не на его землях, становилась все более жесткой и централизованной. Правда это происходило медленно и для многих практически незаметно. Не удивительно, он правил добрых тридцать лет и я вырос при новом порядке. Закономерно, что как только власть дала слабину, магнаты захотели вернуть прежнюю жизнь, никому не подконтрольную.

Околотень вел себя на удивление спокойно. Двигался шагом, лишь иногда переходя на легкую рысь и послушно снова замедлялся, стоило дать понять. Конь всегда прекрасно чувствовал настроение хозяина и, хотя любил иной раз показать своеволие, однако никогда не переходил черту непослушания.

Хорошо знакомый путь успокаивал привычностью. На людей и телеги не обращал внимания, думая о своем и не отвлекаясь на прохожих и проезжих. Никто из них по собственной инициативе не заговорит с высокородным. Глаз зацепился за сидевшего чуть в стороне от дороги человека в серой рясе с семицветным поясом. Такие отнюдь не всем подряд полагались. Ученость его признана высокой коллегией священнослужителей. Обычно они по дорогам пешком не шляются, а руководят большими приходами.

Какое-то мгновенье я колебался, но почти сразу выкинул сомнения из головы и остановился.

— Света ясного, — спешиваясь, — 'образец'.

— Счастье тому, кто желает другим, — ответил уже пожилой мужчина с морщинистым лицом и ясными глазами. — Не называй меня так, — после легкой паузы. Увы, из меня пример неподходящий. В паломничество иду, к шести склепам, грехи замаливать.

Говорить, что это стандартное обращение к ученому мобеду не имело смысла. Он это не хуже меня знает.

— Меня зовут ишпан Радослав Воронецкий. Правда за спиной частенько кличут Басалаем.

То есть грубиян и невежда.

— Я Збар, — ответно представился, не называя ни должности, ни звания.

Вряд ли это от скрытности. Он не случайно подчеркнул про паломничество. К гробницам пророков идут обязательно пешком и не чинясь происхождением. Хотя обычно и не скрывают. Но все шесть подряд посещают достаточно редко. Это дорога года на два, в самом лучшем случае.

— Такое прозвище не просто заслужить, — еле заметно в бороду улыбнулся священник.

— Есть за что, — согласно киваю. — Порой веду себя не лучшим образом. Бывает и родных обижал, не только простолюдинов. А сегодня убил старого приятеля. Он, прости, Святовит, брыдлый был. Мерзкий человек и завистливый, но считал его товарищем. И вот я сознательно спровоцировал на дуэль и зарубил.

— Хочешь исповедоваться? — спросил мобед совсем другим тоном.

— Я не раскаиваюсь. Если б не сделал это, он вся моя семья пострадала, да и заслужил, подлюка. Но, да. Хотел бы рассказать кое о чем и услышать совет. Полагаю, это нельзя назвать настоящей исповедью, поскольку сожаления не испытываю и о прощении не забочусь.

— Сядь, Радослав, — показал он на землю возле себя. — Поговорим.

— Мой замок недалеко, часа два. Может отправимся туда? Мы род старинный, пусть и небогатый, однако доброго гостя всегда накормим и найдем постель.

— Спасибо за предложение, однако — нет. Обет.

Каждый сходит с ума по-своему и нет смысла выяснять что именно он обещал Лучезарному.

— Пасись пока Околотень, — сказал жеребцу, похлопав его по шее.

Тот покосился недовольно и отошел на пару шагов, лениво изучая травку. Моя скотина привыкла хорошо питаться и больше для удовольствия употребляет свежую зелень, предпочитая овес, морковку и почему-то сушенную рыбу. За последнюю, душу продаст. Извращенец натуральный.

— Если честно, — говорю, усевшись, — была у меня мысль податься в Серадзь к тамошнему достуру, но он хоть и глава мобедов, но человек излишне жадный. Все гребет под себя, не считаясь с честью. Кого угодно продаст и купит. Не хочется мне перед ним стоять и говорить о таком.

— Откуда знать лучше ли я?

— Ты ученый человек Збар, знаешь, что такое раскаяние, раз идешь долгим путем и к тому же, прямо и грубо говорю, мало шансов на вторичную встречу.

— Это настолько неприятно? Хуже убийства товарища?

— Ну, если в подробностях, то слишком много всякого...

Он поднял бровь вопросительно. Прекрасно понимаю, о чем подумал. Что я такого мог натворить в моем возрасте, раз убийство не считаю грехом.

— Все сложнее, — невольно вздохнув, говорю. — Вчера я напился до состояния чурбана. Абсолютно не помню, как попал домой. Но это не в первый раз, ничего особенного.

Он кивнул понимающе. Висящий на шее тяжелый золотой диск с глазом и крыльями, вывалился из ворота наружу. Ох, непростой мобед мне встретился в пути. Может так пожелали свыше. Не дэв — точно. Они этого символа не выносят.

— А вот сон, который видел, — меня невольно передернуло. — Уж не знаю кто мне послал его Крачун или Белобог, — оба мы автоматически при упоминании Цернебога сделали защитный жест, как положено, левой рукой, скрещивая пальцы, — и чего от меня добивались, но я прожил одиннадцать лет... во сне. И это были страшные годы. Меня, небеспристрастно, однако по закону справедливо, лишили большей части земли и я пошел служить, поскольку семью кормить надо. И наша держава горела, а кровь лилась рекой. И воевал то за одних, то за других. Пока замок мой не сожгли вместе с матерью. Тут то я уже поднял руку на саму власть. И повел за собой крестьян убивать боляр. Я помню все это, — резко сказал, глядя в глаза мобеду, — и смерть свою тоже помню. До самого последнего момента, когда упал топор. Я потомственный воин, но за то, что творил, меня приговорили к четвертованию. Правда, как благородному, сначала голову отрубили, лишь затем остальное. По приговору возили руки и ноги с головой по городам, которые уцелели после моих ухарей, но этого, по понятным причинам, уже не видел.

Я помолчал, собираясь с мыслями.

— И знаешь, Збар. Почти ни о чем не жалею. Я проиграл не потому что был плох, а по совсем другим причинам. Слишком был прям и честен. Не мог бросить доверившихся. Они шли за мной и я делал подчас то, что вовсе не собирался изначально. Долг превыше всего, — сухо рассмеялся. — А надо было вырезать Серецких и, добившись своего, бросить своих людей. Мне предлагали предательство и возможность снова стать ишпаном. Тогда б не погиб, а жил себе и дальше, кушал если не на золоте, так серебре. Но я не смог переступить через себя, запятнать честь. Кровь лить — сколько угодно, но продать воевавших плечом к плечу — нет! Догадываешься что случилось?

— Кто-то из близких изменил?

— В точку! Не все такие идиоты, как я.

Невольно выругался, употребляя конструкции известные разве старым наемникам, но никак не подобающие для ушей священника.