Лекарь

— Скажи своим, чтоб пошевеливались. Скоро поднесут наших раненых, здесь станет тесно.

Не оглядываясь, он сказал несколько слов. Женщина слушала внимательно. Видимо, поняла, потому что просто кивнула и пошла по лазарету, на ходу засучивая широкие рукава рубахи. Ему поднесли нового раненого. Накладывая лубки на ноги, раздавленные рухнувшей лошадью, Викар исподволь посматривал на леди. Мужские штаны, ремни и широкая рубаха, все — не по размеру, болтающееся... Почти прозрачные запястья, острые локти, тощая шея. Они голодали, напомнил он себе. Хорошо, если не начали еще есть друг друга...

Потом он узнал, что случилось. Кто-то из раненых, обезумевший от боли или страха, ударил ножом склонившуюся над ним женщину. Крик, ругань, бросившиеся в конец лазарета солдаты, опускающийся раз за разом меч... Бойня не разразилась только чудом — и Викар не мог бы их за это винить — пронзительный голос женщины остановил солдат.

— Назад! Все назад! — кричала она. — Никого не трогать! Не трогать, я сказала! Мои пленные!

Ее уже тащили к Викару, держа под локти. Он успел увидеть бледное лицо, прижатые к груди руки — его оттолкнули, бесцеремонно сбросили с носилок раненого и опустили на них женщину.

— Лечи, сволочь!

Может сидеть — уже хорошо. Викар склонился к ней, не прикасаясь. Сказал мягко:

— Давайте посмотрим, что там у вас.

Женщина смотрела на него исподлобья огромными глазами, дыша раскрытым ртом. Руки прижаты к груди — или к животу? — крови много, но непонятно откуда.

— Хели, черт побери! — рявкнул кто-то у него над ухом, и Викар вздрогнул. — Куда он тебя?

— Рука... заслонилась рукой, черт, больно как...

— Да слава те...

— Покажите мне.

Хели взяла левой рукой за запястье правой, осторожно отгибая, и тут же прижала обратно. Здоровенный бородач разразился проклятьями, Викар был с ним полностью согласен. Вспоротые вены не в счет, а вот сухожилие...

Он быстро перетянул плечо, следя, как уменьшается фонтанчик крови.

— Принесите клинок, которым ее ранили!

— Чего-о?

Хели глядела на них снизу обесцветившимися от боли глазами.

— Он думает, там может быть яд, да, лекарь?

Снова ругань, топот сапог. Ему отдали клинок. Несколько мечей выразительно поигрывали прямо перед его лицом — буде господину лекарю захочется продолжить... Викар быстро осмотрел края, понюхал, подумав, лизнул. Вкус крови и стали. Бородач, скривившись, смотрел на него. Хели, морщась, смотрела тоже.

— Ну что, лекарь, конец мне?

— Нет, — кратко ответил он, отдал клинок бородачу и вновь склонился над ее рукой.

— Предупреждаю, — сказала женщина. — Я буду очень, ОЧЕНЬ громко орать.

Он посмотрел в ее близкие глаза — и увидел на дне, на самом глубоком дне их цвет и даже улыбку. И вдруг решился. Анкар впервые замешкался, и ему пришлось повторить приказание. Сгрудившиеся вокруг солдаты наблюдали, как он наливает на тряпку темное масло. Последнее масло забвения.

— Это что еще за пакость? — подозрительно спросил разговорчивый бородач.

Викар повертел в воздухе тряпкой.

— Хочу избавить вашу леди от страданий. Она уснет и не почувствует боли.

— Откуда мы знаем, что ты ей даешь?

— Ну, парни, — подала голос Хели. — Если я начну вопить, вам мало не покажется! Весь лазарет передохнет! Вы же сами говорите, какой у меня противный голос!

Кто-то гоготнул. Викар вопросительно провел взглядом по лицам:

— Ну что?

— Давай, лекарь, — сказал бородач. — Но помни — если что...

Викара подвело вовсе не его умение — организм, истощенный голодом, болезнью, многомесячным напряжением — оказался бессилен перед обычной лихорадкой. Назавтра его вытащили из лазарета, хорошенько избили и вновь приволокли к леди Хели. В то время, как остальных рокнарцев передавали в лагеря и тюрьмы, Викар провел свой маленький плен рядом с мечущейся в бреду раненой. Другие врачи приходили и уходили, а он оставался.

Так что когда Хели, наконец, пришла в себя, то обнаружила, что стала владелицей лекаря-рокнарца.