Шахерезада завоевала расположение мужчин своим мастерством охотницы и родила нескольких детей. Из-за них она несколько лет не могла приходить на болото Нарцисса, но когда старший сын смог позаботиться о младшем, она снова присоединилась к охоте и снова оказалась на краю лагуны, окружённой лабиринтом. Она сидела, съёжившись под плащом, обхватив руками костлявые колени.

— Мне снова снился сон, Нарцисс. Я не уверена, что могу в него поверить, — сказала она.

— Всё, во что можно поверить, — это образ истины, — сказал он ей, — и я видел то, во что вы, люди, не поверите.

Она усмехнулась.

— Дракон, наблюдатель, а теперь ещё и оракул, Нарцисс.

— Я стар. Опиши свой сон.

— Это было странно, очень странно. Это было обо мне или о ком-то вроде меня, и я была внутри последнего большого дома, металлической горы, но внутри шёл дождь. Это был тёплый дождь, лившийся из огромной трубы, он лился на меня, как будто я купалась, а вокруг меня кружились горячие ветры. Я посмотрела на свои руки, и они держались за резной поручень из зеленоватого камня. Внизу я видела море или озеро. Я чувствовала запах соли, и у соли были... настроения, и я наслаждалась ими. Мне казалось, что это пространство — моё собственное тело, вывернутое наизнанку и обволакивающее меня. Мои руки были покрыты татуировками, цвет которых я не могла назвать. В дожде чувствовался привкус крови, и я закричала, как будто меня порезали. Снаружи была тьма, холодная ненасытная тьма, и я хотела, чтобы мой крик прогнал её.

Её лицо вспыхнуло в инфракрасном свете. Он увидел, как расширились зрачки её необычных глаз.

— Где это место? — спросил он. — Кто ты?

Она с любопытством посмотрела на него. Любой человек подумал бы, что её сны — это фантазии, и хотя Нарцисс не был человеком и не был доверчивым, он всё же был очарован. Возможно, в его нарочито спокойном тоне даже слышалась нотка отчаяния. Она почувствовала сильное дежавю. Как странно. "Кто я?"

— Кто ты в этом сне? — повторил он.

— Я не знаю... Я почему-то почувствовала, что эти руки принадлежат мне, но в то же время и не мне... — она подняла свои руки и посмотрела на них. — Не такие. Это не мои руки.

— Да.

— Я была домом, большим домом.... — Шехерезада покачала головой. — Я не знаю, — сказала она. — Это бессмысленно. Я была домом, потом я была девочкой и стояла снаружи в темноте в лабиринте, похожем на этот, вокруг были сугробы чёрной пыли. Было очень холодно. Это похоже на то, что сейчас, очень похоже на то, что сейчас, но при этом так холодно, а мир так стар, что он мёртв, ветер стих, тьма, казалось, была всей вселенной.

— Может быть, это и так.

— Есть кое-что еще...

— Продолжай.

Она сглотнула.

— Я видела... Я видела, что ты был там. Ты был там, в темноте, огромный и навязчивый. Твои пять голов окружали меня, наблюдая за мной. Я чувствовала, что ты злой.

— Я — оружие в вечной войне, я могу быть только злым. На войне гнев ценнее милосердия.

Она подняла глаза.

— Ты знаешь, что означают эти сны?

— Нет, — солгал он, ожидая ее ответа.

— Я их ненавижу. Клянусь, прошлой ночью я видела, как погасла звезда. И это было уже не во сне.

— Да, звезды гаснут.

Она сплюнула.

— Мир умирает, тьма и холод пожирают всё, и людей становится всё меньше и меньше, пока ты не останешься один навеки.

— Да. Ты не должна умирать. Ненавидь тьму, как ненавижу её я. Ненавидь меня, если я предстану перед тобой в образе этой тьмы.

— Почему ты так заинтересован, наблюдатель, убийца? Почему ты пощадил меня много лет назад, чтобы я могла увидеть это?

Нарцисс машинально проверил своё оружие. Оно всё ещё было в рабочем состоянии, не в идеальном, но в рабочем, хотя он им давно не пользовался. Эта женщина слишком много знала. Непрошеное видение идеального существа предстало перед ним, гладкое, как слоновая кость, и сияющее. Старые приказы гласили, что эта женщина непригодна и должна умереть. Новые приказы, которые он написал для себя сам, гласили, что её нужно сохранить.

— Никто меня не видит, — сказал он.

Она вопросительно посмотрела на него.

— Аксиома: ты видишь меня, следовательно, я существую, — пояснил он.

— Ты видишь меня, — сказала она, не совсем понимая.

— Взаимность.

Вдруг он задрожал. Орудийная башня дернулась, целевые лазеры мигнули. Биометрические программы сравнили хромую, циничную Шехерезаду с юным ребенком и потребовали её казни. Батареи накапливали энергию в ожидании приказа. Да. Нет. Он вынес своё второе важное решение по делу Шехерезады. Оно было таким же, как и первое, и он отключил оружие.

— Ты мой наблюдатель, — сказал он, наконец.

— Я не понимаю.

На её лице читался страх. Она видела признаки надвигающейся гибели, но снова не убежала.

— Вселенная создала человечество, а человечество, наблюдая, создаёт Вселенную. Все линии сходятся на горизонте, числа уменьшаются, в конце времён, на пересечении этих линий, останется один-единственный человек-наблюдатель. Энтропия — это потерянная информация, поэтому память должна быть сохранена в конечном пункте пересечения сил. Этим пунктом пересечения станет Последний Ребёнок.

Шехерезада теперь хорошо его знала, поэтому ей было понятно, к чему он клонит.

— Ты хочешь сказать, что мой потомок будет там, в конце времён?

— Да, твой потомок, твоя линия, великий род. Люди не понимают, что они едины.

— Последний Ребенок?

— Ты должна сказать им.

— Что я должна сказать?

— Ты должна сказать им, — повторил он. — Скажи им, что я буду ждать и наблюдать, а в конце я приду за ними. Скажи им, что я ужасен и только Последний Ребёнок может сравниться со мной.

— Никто мне не поверит.

— Вера не имеет значения. Они должны помнить.

Нарцисс хорошо знал, насколько произвольны человеческие представления об объективности и истине.

— Рассказывай истории, созданные твоими мечтами, разыгрывай пьесы, создай орден масок, создай миф. Мысль будет течь, как кровь, через все бесчисленные поколения к сердцу Последнего Дитя.

Шахерезада криво улыбнулась.

— Нарцисс, ты говоришь как поэт.

— Поэзия — это культура. Я изучал культуру. Я расспрашивал поэтов и понял, что они — непризнанные творцы законов. Я создан для того, чтобы быть незаметным, и утончённость этого инструмента мне подходит.

— Я твой инструмент, Нарцисс? — проницательно спросила она.

— Да. Теперь иди.

Шехерезада действительно была инструментом, гораздо более эффективным, чем его стеклянные глаза, дротики, индукторы, осы или лазеры. Она вернулась вскоре, и они говорили о её снах, и каждый раз, когда она возвращалась к своему народу, она приносила не только добычу со своей охоты, но и истории о судьбе и противостоянии надвигающейся тьме, которые объединяли людей и давали им цель. Она состарилась, и её почитали. Нарцисс наблюдал за ней сквозь драгоценные камни её народа, которые сверкали в свете костра. О да, она была его лучшим инструментом и была настолько прекрасна, что на самом деле была его целью.

Наконец Шахерезада умерла. Это была естественная смерть от старости, и она оставила после себя много детей, но Нарцисс получил от неё последний дар — осознание горя. Это сбило его с толку, и он вызвал её пикт, чтобы убедиться в правильности своей миссии, чтобы примириться со своими странными часами милосердия. К его ужасу, эти файлы были повреждены. Должно быть, это накапливалось веками и только сейчас стало очевидным. Он поспешно восстановил их из резервных хранилищ данных. К ним относились и его воспоминания о Шахерезаде.

В соответствии с пророчествами Шехерезады и предсказаниями Нарцисса, дни стали такими долгими, что ночь превратилась в жестокую, суровую зиму, которая опускалась на землю вслед за медленным Солнцем и не прекращалась, обходя весь мир, словно огромный чёрный плащ. Люди приспособились к жизни в таких условиях, проводя долгие ночи в металлических пирамидах и бункерах, вставая с рассветом и сажая урожай, который собирали вечером. Их жизнь была скудной и мрачной, но в ней были светлые часы ритуалов на рассвете и во время сбора урожая. В своих ярких костюмах они расцветали, как поздние цветы, в косых лучах солнца, а затем возвращались в свои укрепления, которые закрывались за ними, чтобы открыться снова через год.

Нарцисс оценивал их по достоинству. Гибернаторы демонстрировали отличные системы выживания в краткосрочной перспективе, они были сильными и энергичными, но их эволюция уводила их слишком далеко от человеческого. Они не сопротивлялись окружающей среде и не считали себя людьми. Они становились тем, что он считал ненужными существами, нечеловеческими. Особенно раздражала его их мозговая активность во время сна. Их сны были пустыми и лишёнными образов. Среди них не было никого, похожего на Шехерезаду.

Он решил, что их путь нежизнеспособен и его нужно прервать, пока последствия не стали необратимыми. Пятиголовый дракон спустился с холмов, разрушая редуты, а когда редуты стали прочнее, он разрушил и их. Бледных червей, находившихся внутри, он выгнал на холод, и там они умерли — или выжили, если им так хотелось. Если они проявят себя, он оставит их в живых.

"Проснись! Смотри! Думай!" — кричал он своей расе наблюдателей и наказывал тех, кто не слушал. Он не позволял им деградировать до уровня животных. Он не позволял им становиться простыми явлениями окружающей среды, поэтому он заставлял их болью, страхом и страданиями оставаться людьми, назначенными наблюдателями за космосом, чтобы они могли стать героями. Нарцисс, шпион, солдат, наблюдатель, инквизитор и дракон, стал святым бичом.

Эпоха неподвижных деревень и городов закончилась: никто не мог оставаться на одном месте и терпеть темноту, холод и пятиглавого дракона, который бродил по всему миру, выискивая неподвижных и уничтожая их. В критический момент, когда движение Солнца замедлилось настолько, что стало равным максимально возможной скорости непрерывной эвакуации, цивилизация стала мобильной. Деревенские жители и горожане создали первые караваны, а затем, когда кочевой образ жизни стал нормой, они превратили в транспортные средства целые города и стали считать, что оставаться на месте — странно и примитивно. Зерновые культуры сажали на рассвете, они расцветали в полдень и погибали под натиском городов на колёсах, которые катились навстречу закату и ужасным штормам, вызванным столкновением дневных муссонов и ночных метелей.

Остановиться — значит умереть, уснуть — значит умереть, говорили жители движущегося города. Если вам нужно уснуть, мечтайте о перерождении. Стало обычной практикой просто выбрасывать приговорённых на твёрдую землю и оставлять их на милость ночи и непогоды. Нарцисс даже не тратил на них своё время, за исключением тех случаев, когда могли остаться свидетели, чтобы сохранить остроту его легенды. Теперь он очень хорошо понимал культуру. Рассказывали истории о том, что бродит в тенях: дьявол с костлявыми пальцами, пятью головами и бутылками с чёрной пылью. Дети, завёрнутые в одеяла, вздрагивали от страха и восторга, когда их родители говорили о нем.

На пике своего развития движущиеся города представляли собой полноценные биосферы под стеклом, огромные купола, светящиеся, как золотые фонари, которые скользили по сумеречному ландшафту на своих бесчисленных колёсах. Внутри люди выращивали растения с листьями, похожими на шёлк, и насекомых, похожих на драгоценные камни. На высоком и низком уровнях их культура приспосабливалась к состоянию постоянной мобильности. Настольные игры, которые раньше были основаны на фиксированной геометрии, приобрели черты гонок или танцев, а богатые апартаменты под куполами двигались по рельсам, так что города стали напоминать огромные и невероятно сложные часы и модели небесных тел. Архитектура стала не застывшей, а танцующей. В залах выбранного им города маски рассказывали истории о светлых днях и предупреждали о грядущей ночи, а их зрители испытывали те же чувства, что и он сам.

Для племён варваров, которые зависели от собственных ресурсов и с трудом выживали в условиях холода и истощенного ландшафта, города были эгоистичными, высокомерными и враждебными механическими гигантами, которых они ненавидели не меньше, чем Нарцисса во времена древних войн.

Нарцисс был доволен, хотя и осторожен, как всегда. Он одобрял города как временное решение для сохранения рода Шехерезады, но они порождали самоуспокоенность и оставляли своих жителей неподготовленными к грядущей ночи. Он решил, что нужно что-то предпринять.

Но его опередили.

Однажды Нарцисс увидел на небе знамение. Сначала оно было похоже на маленькую тусклую звезду, затем выросло и расплылось, а потом пронеслось по тёмно-синему небу, словно огромный меч из белого огня. Он пронзил Землю почти до самого ядра, и земля под Нарциссом вздыбилась и подбросила его в воздух, пронеся по небу, которое теперь было заполнено раскалённой пылью, прежде чем он тяжело приземлился в миле от своего первоначального местоположения.

Ему потребовалось немалое время, чтобы прийти в себя. Вверху было ослепительное сияние, которое со временем сменилось непроглядной тьмой, непроницаемой почти для всех его датчиков пассивного излучения. Сонар оказался полезен, но показал лишь разрушения и опустошение. Его первой мыслью была забота о потомстве: они не должны быть мертвы, Сияющий Глаз не должен быть ослеплён, иначе Вселенная погрузится в вечный хаос!

Город, в котором находились его самые ценные подопечные, был уничтожен, но его ядро, по крайней мере, было в безопасности. Несмотря на показную роскошь, город были задуман как ковчег и архив, и в колбах с жидким азотом в нем оставалась потенциальная популяция. Нарцисс приступил к согреванию и оплодотворению яиц, выращивая полученные эмбрионы и помещая их в колбы как можно скорее и в максимально возможном количестве. Тысячи младенцев родились на глазах у гигантского паука с пятью металлическими головами и серповидными лапами, окружённого своими меньшими собратьями. По мере взросления они слышали истории, рассказанные синтезированным голосом женщины, которая была мертва уже миллион лет.

Город был возрождён, но Нарцисс не был удовлетворён. Если бы город полностью погиб, вместе с ним погибла бы и линия его потомков. Это было невыносимо. Он больше не мог полагаться на одну хрупкую нить. Когда население восстановленного города достигло порога жизнеспособности, он организовал создание четырёх других мобильных городов и позаботился о том, чтобы они тоже были построены как независимые единицы. Теперь нить его племени не будет так сильно зависеть от случая.

Поскольку Нарцисс взял на себя защиту пяти городов, он должен был быть впятеро сильнее. Прежде чем города отправились в свои ежегодные путешествия, он вернулся в лощину, в которой была старая лагуна, где он провёл много дней с Шахерезадой. Он хорошо помнил это место, но не оплакивал её, как это делают люди, потому что её памятником, лучшим, чем любое надгробие, были её многочисленные потомки; и, более того, под его опекой её орден масок воплощал её мысли. Теперь он будет воплощать себя в изменённой, но по сути своей истинной форме.

1234

Предыдущая глава

↓ Содержание ↓