Темная Прага

Виктория, которая только-только собралась посмотреть, что же там, по ту сторону её тепличной жизни, понуро спустила маленькие ножки в розовых туфельках на пол.

— Вот так-то лучше, юная леди, — с улыбкой поощрила золотокудрую малютку нянюшка, мисс Паркинсон.

Мисс Ванесса Паркинсон представляла собой весьма типичный прообраз няни. Это была дородного вида женщина, в чепце на затянутых в узел волосах и в фартуке поверх длинного, темных тонов, платья. Ей было чуть за сорок, но выглядела она на все пятьдесят. Она была няней со стажем, имевшая пятерых своих, уже взрослых, детей. Много лет назад мистер Паркинсон оставил сию грешную землю и теперь обитал в лучшем мире. Ванесса навещала его каждое воскресенье с букетом полевых цветов, стаканом виски и своими знаменитыми пирожками с земляникой. Пирожки детям. Они были похоронены тут же, рядом.

— Оденьтесь и спускайтесь вниз. Ваши родители вас ожидают, — проинформировала ее няня, накидывая пушистую белую шаль на плечи своей подопечной.

— Они опять уезжают, да? — понурив голову, спросила маленькая принцесса Виктория.

Она уже знала ответ. И от этого ей было очень-очень грустно. Мать и отец опять уезжали на какой-то прием, оставив её на попечение нянюшки. Да, она как взрослая, умная и воспитанная дочь своих родителей знала, что отцу надо быть на всех светских мероприятиях, что это его прямая, хоть и неофициальная, обязанность. Да, она прекрасно понимала, что на всех этих светских приемах вертятся все самые-самые мира сего, что иметь с ними связи очень нужно и полезно, и что рано или поздно там найдется кто-то очень важный и нужный, кто возьмет её в жены и сделает из неё настоящую светскую леди. Это очень нужно и очень важно... Но вот только ей очень хотелось быть простой семилетней девочкой, играть в саду с другими ребятами и проводить вечера вместе с родителями перед камином за чтением сказок Ганса Христиана Андерсена...

— Скажи им, что я сейчас спущусь, нянюшка, — сглотнув комок обиды, произнесла Виктория, приняв спокойное и безразличное, как ей казалось, выражение лица.

— Да мисс, — ответила Ванесса, про себя подумав: "Лучше бы этот ребенок проплакался и закатил истерику, как все в её возрасте, а не пытался подражать взрослым... Ох, не к добру это...".

— Мама, папа, вы меня звали? — степенно, как это делают взрослые, спустившись по лестнице, спросила Виктория.

Мама, стоя на пороге, поправляла бабочку отцу. Они были великолепны. Как всегда. Мама сияла в новом, бархатном платье бирюзового оттенка. Из драгоценностей на ней было лишь жемчужное ожерелье, подаренное отцом на прошлое Рождество. Но оно смотрелось так элегантно, что способно было затмить все драгоценности мира. Мама всегда была королевой любого бала.

— Иди сюда, малышка, — позвала она.

Подходя, Виктория почувствовала слабый аромат духов и чуть-чуть пряный запах сигар отца. Запах родителей. Запах дома...

— Да, мамочка.

— Дочка, мы сейчас уходим.

— Да, мамочка.

— А ты ложись спать.

— Да, мамочка.

— Не жди нас как в прошлый раз, хорошо?

— Да, мамочка.

Через пару минут хлопнули дверцы кареты, послышался голос кучера, хлест хлыста и перестук копыт по мостовой. Вскоре затихли и эти звуки. Осталась лишь приглушенная, навязчивая и современная мелодия фортепиано...

Полночь. Фортепиано давно замолкло. Не слышно более женского смеха где-то на том конце улицы. На то он и квартал для элиты, что б все затихало к этому времени, самый дорогой район Вест-Энда. Здесь живут сливки общества, возвращающиеся домой еще до полуночи и сейчас почившие в своих огромных, двухместных кроватях с бархатным пологом. Тишина... Тишина спящего города. Ничего не предвещало беды. Почти ничего.

Тихонько скрипнула дверь. Этот звук никто бы не услышал, если бы не предшествующий ему чуть слышный звон. Что это? Стекло? Окно? Ваза? Легкий звон, который так некстати разбудил спящего ребенка. Не проснись она тогда, все, возможно, сложилось бы несколько иначе....

— Мама? — тихонько позвала с лестницы Виктория. — Папа? — девочка инстинктивно понимала — повысь она голос хотя бы на октаву, и случится что-то нехорошее.

Ноги в теплых вязаных носочках ступают мягко и неслышно. Ступени лестницы хорошо подогнаны, не скрипят. Все тихо... и темно. Но это не та уютная темнота, обволакивающая хозяина по ночам, не та, которая кажется теплой и безопасной. Эта темнота не предвещает ничего хорошего несчастному путнику, забредшему сюда по ошибке.

Внизу, в холле, горит свеча, зловеще освещая паркет из красного дерева. Кажется, что эта свеча — единственный целый предмет в этой комнате.

В окно светит полная луна, бросая зловещие тени на все предметы. Виктория ступает тихо, совсем не слышно по комнате, ориентируясь на приглушенные всхлипы, которые вскоре тоже затихают. Всхлипы доносятся из гостиной, по пути к которой Вик случайно вступает на что-то, что на первый взгляд кажется ей пролитым сиропом — такое же липкое, густое и темное. В свете луны оно кажется темно-вишневым.

В гостиной она видит отца, который лежит на полу и не двигается. Сиропа немного, лишь воротник белоснежной рубашки залит чем-то алым. Подходя ближе, Виктория невольно замечает, что вместо отцовской шеи, которую еще буквально пару часов назад облегала солидная "бабочка", месиво. Крик застревает в горле ребенка... На ватных ногах она идет дальше. Дальше лежит мать, над которой склонилось нечто. Существо... Человек... Монстр?!

По его лицу течет кровь её родителей. Это все из-за клыков. Огромных клыков. Виктория заворожено смотрит на него. Он облизывает пальцы длинным языком. Он доволен и сыт.

Девочка не может сделать ни шага. Глаза незнакомца гипнотизируют. Он видит её!

— Здравствуй, малышка, — ухмыляется клыкастой улыбкой вампир. Или как их называют? — Боишься? Не стоит. Не в наших правилах есть таких, как ты. Хотя ты очень аппетитна. Но подрасти немного, и мы еще встретимся. А пока... Au revoir!

Тишину элитного района Лондона, в котором несколько часов назад играла чуть навязчивая и современная мелодия фортепиано, в котором смеялись женщины, в котором сверкал свет высшего общества, разрывает детский крик. Один. Отрывистый. Крик, который разносится за множество километров в этой спокойной и безмятежной тишине. Крик, в котором сквозит боль и отчаяние ребенка, чья тихая и проверенная жизнь только что прервалась, как нить жизни её родителей.

А после были расспросы, домыслы, куча родственников-приживал, о которых до этого никто не слышал, деление имущества и приюты, в которых был потерян блеск этих золотых кудрей, нежность детских рук и кружева розовых и белых платьев.... Остались лишь чувства — ненависть и злость.

1888 год, Прага

Вик подскочила на подстилке, которая служила ей кроватью. Это лишь сон. Сон из прошлого... Сон из той жизни, которая была потеряна навсегда. Больше нет шелковых простыней и хорошей еды. Больше нет ароматных мыл и теплой воды. Нет больше чувства безопасности. Есть запах тухлой рыбы и отбросов, страшный голод и страх... Страх, который немного притих с того момента, как она очутилась в Праге. Как она оказалась здесь, в Австро-Венгрии, вместо тихого детского дома в Лондоне? Это длинная история...

Может, тут все изменится?

21 сентября 1888 года

Рассвет наступил гораздо быстрее, чем того хотел Эдвард. По слухам, утро — то время, когда вампиры должны спать. Все эти мифы так глубоко переплелись с реальностью, что их уже нельзя было разделить. Но слухи исходят от людей, а те имеют особенность врать и приукрашивать. Во всяком случае, Эдвард уснул еще когда было темно, стоило его голове коснуться подушки.

А затем, казалось, что всего через минуту, как он заснул, его разбудил легкий стук в дверь. Вошла служанка — Мартина, вроде бы. Она сообщила, что господа вскоре садятся завтракать и приглашают Эдварда присоединиться. Затем девушка отдернула занавески, и Эдварду пришлось на ощупь искать свои темные очки на прикроватном столике, чтобы как-то оградить себя от яркого солнечного света. Поблагодарив служанку, граф выпроводил ее из комнаты и сразу же зашторил окна.

Сев на кровать, вампир устало потер саднящие глаза. Свет едва ли мог убить его, как гласили предания о вампирах, однако доставлял значительные неудобства. Анна, например, до сих пор панически боялась солнечного света и старалась не покидать уютный полумрак дома при ярком свете солнца.

И снова очередная легенда оказалась несостоятельной, предписывая вампирам весь день спать в темных уютных гробах. Может быть, так оно было бы и спокойнее. В одном легенды не ошибались: рассвет был действительно не только самым тяжелым, но и самым опасным временем для вампиров, непременно повергая их в сон. Но граф был старым вампиром. Настолько, что даже рассвет не влиял на него так губительно.

Одевшись, Эдвард быстро спустился вниз, в столовую, где его уже ожидали герцог и его будущая жена.

— Доброе утро, — улыбнулся он Фридриху и Анне.

Утром Анна выглядела еще хуже, чем прошлым вечером. Она была бледнее скатерти, что лежала на столе. Под глазами залегли ужасные темные круги. Хмурый Фридрих сидел на противоположном конце стола. Видимо и для него утро добрым также не было. Эдвард лишь пожал плечами, так и не дождавшись от них приветствия, и молча сел за стол.

Такого скучного и длинного завтрака у графа не было за всю его многовековую жизнь. Было слышно, как муха летает вокруг люстры, да как вилки и ножи скользят по тарелкам. Анна так и не коснулась своей еды, с большим старанием приготовленной кухаркой. Хотя, скажите на милость, зачем вампирам обычная человеческая пища, если они даже не ощущают ее вкуса? Мартина не раз обращала внимание, что хозяйка почти ничего не ест, и ей оставалось только удивляться, как графиня еще не свалилась от истощения — хотя последние дни она была близка к этому! Однако тетушка Мадлен научила ее во всем видеть свои плюсы, и теперь покупаемая на рынке еда шла большей частью на стол слугам.

Эдвард переводил взгляд с Фридриха на Анну и обратно, но те не обращали на него ни малейшего внимания. И тогда он сам решил разрушить возникший невыносимый покой.

— Прошу прощения, герцог, но неужели все ваши завтраки проходят так? — поинтересовался граф.

— Да, также как и обеды, и ужины, — иронично ответил Фридрих.

Эдварду взгрустнулось.

— Вам не нравится наша еда? — спросил герцог, заметив, что брат его любимой лениво ковыряет вилкой в тарелке.

— Наша? — вампир улыбнулся, но герцогу была непонятна его реакция. — Нет, все прекрасно, дорогой Фридрих, просто я очень люблю мясо с кровью, — подмигнув Анне, сказал Эдвард.

— Мясо с кровью? Какое варварское блюдо, — скривился Фридрих.

— Как говорится, о вкусах не спорят. Анна тоже раньше предпочитала мясо с кровью, но знакомство с вами изменило ее... гм... к лучшему, наверное, — сделав неопределенный жест, произнес вампир.

Он услышал ужасный скрип — это нож Анны царапал тарелку, желая изрезать ее на много-много мелких кусочков.

Эдвард мило улыбнулся Фридриху, а герцог бросил обеспокоенный взгляд на свою будущую жену.

— Кстати, Эдвард, чем вы занимаетесь? — из вежливости спросил Фридрих, сделав глоток кофе.

— О, всем понемногу. Главные мои хобби история и литература, — ответил граф.

— Очень интересно, — равнодушно произнес герцог.

— Мне тоже так кажется, — жизнерадостно кивнул Эдвард.

Еще через пару минут они поднялись из-за стола. Молодой граф попросил разрешения осмотреть библиотеку. Фридрих сразу согласился, надеясь, что брата его дорогой Анны не будет видно до вечера.

Эдвард скрылся в дверях библиотеки — графиню всегда удивляла эта его любовь к книгам. Что в них может быть интересного? Что могут сказать простые листы бумаги о жизни?.. Она могла понять людей, которые за свою короткую жизнь пытаются впитать в себя эти ненужные знания о чужих судьбах, но они-то — люди! А зачем это нужно Эдварду? Анна готова была поспорить, что его жизнь в сто раз интереснее, чем вся эта библиотека. Она содержала библиотеку не столько ради самих книг, сколько ради престижа — так было принято у людей, а она играла по их правилам.

Но сейчас ей не было дела ни до одной библиотеки мира. Она не только выглядела неважно, как успели сегодня заметить все, включая Мартину, но и чувствовала себя отвратительно. Голова кружилась, ноги совсем не держали ее, и, будь она человеком, можно было бы сказать, что ее бьет сильнейшая лихорадка. Но как бы хотела она быть человеком... Во всяком случае, от лихорадки есть лекарства получше, чем человеческая кровь.

— Пани Анна? — раздался голос Мартины.

Она как раз самозабвенно протирала сервиз из тончайшего китайского фарфора, приобретенного к свадьбе, но едва слышный вскрик хозяйки привлек ее внимание.

Мартина видела, как девушка еще сильнее побледнела, и, казалось, сейчас упадет.

— Пани Анна, что с вами? — взволнованно повторила она, но Анна не отвечала...

... Анна сейчас словно находилась в другом мире. Мире, где на смену человеческим отношениям, нормам и морали приходят чувства и инстинкты...

Никогда прежде с ней не было такого: никогда прежде она не пыталась победить природу и отказаться от такой ненавистной, но такой необходимой человеческой крови.

Но из этого мира приходилось возвращаться хотя бы ради того, чтобы тихим, но твердым и спокойным голосом ответить горничной:

— Мне нездоровится. Наверно, это скоро пройдет.

На большее у нее сил не хватило, и она потеряла сознание. Просто и изящно упала там же, где и стояла.

Мартина не растерялась и бросилась за Фридрихом и братом Анны. Девушку в мгновение ока отнесли в ее комнату. "Это все от нервов, — рассуждала Мартина, — у пани на днях свадьба, любая бы на ее месте волновалась!"

Фридрих сидел рядом с невестой и крепко сжимал ее руку, которая обжигала его своим холодом. Он не знал, что и думать, и искренне волновался за Анну. Девушка была слаба здоровьем, и обмороки вызывали у него серьезные опасения.

Эдвард же стоял чуть в стороне и мрачно смотрел на "сестрицу". Он никогда прежде не видел ее в таком состоянии... Анна всегда осознавала, что кровь нужна вампиру, как глоток воздуха человеку, и никогда не отказывалась от единственного источника жизни. Граф с ненавистью посмотрел на Фридриха. Это из-за него она забыла, кем является, и устроила этот нелепый спектакль. Если так пойдет дальше, то, когда занавес опустится, на руках у него останется только горстка праха. Эдвард понимал, что пора что-нибудь предпринимать. Уже сегодня. Ради Анны. И, прежде всего, ради него самого.

Сейчас ее сознание чувствовалось лучше всего, возможно, потому что не было привязано к неподвижному телу на кровати.

— Сегодня все будет кончено. Потерпи, — повторял он.

Весь вечер продолжалась лихорадка. Весь вечер от Анны не отходили, хотели даже послать за врачом, но она категорически отказалась. Мартина специально для нее достала бальзам тетушки Мадлен, который, по уверениям тетушки же, помогал от всех хворей. Только вот если этот чудодейственный бальзам и мог помочь, то живому человеку, а не умершей пару веков назад даме.