Темная Прага

Темная Прага

Роман написан коллективом авторов:

Франсуаза,

Кэрри Гринберг,

Екатерина Вдовина,

Ася Верчак,

Ричард Гудман.

Je cherche le soleil

Au milieu de la nuit

20 сентября 1888 года

Вечер давно опустился на улицы Праги, погрузив их в темноту. Окна шикарных домов в старом квартале зажглись, и город стал похож на ожившую раскрашенную открытку. Вечер — пора светских раутов, балов и приемов в высшем обществе. Отовсюду слышалась речь на смеси европейских языков: немецкого, английского, французского, и даже чешского, хотя последний был непопулярен в этом аристократическом квартале. Голоса заглушал оркестр, который погрузил весь район в пучину вальса, закружив в его калейдоскопе людей, событий и времени. Одна лишь атмосфера этого сказочного города оставалась нетронутой — таинственная, манящая и немного пугающая.

Вечер сменился ночью. Еще ярче зажглись на небе звезды, выплыла из-за туч полная луна, а свет в окнах домов погас. В то время как простые люди уже спали, экипажи только развозили господ по их домам и загородным поместьям.

Одна из таких карет ехала по набережной Влтавы. Она была украшена позолоченным гербом старинного рода, находящемся в прямом родстве с немецкой королевской фамилией Гогенцоллернов, и принадлежала герцогу Фридриху фон Валленштайну.

Он ехал со своей любовницей, будущей женой и просто любимой женщиной в ее поместье, находящееся в пригороде Праги, в нескольких километрах от города. Это была молодая иностранка, недавно получившая наследство от своей дальней родственницы и переехавшая жить в Прагу. Как говорила она сама, переехать в самое сердце Европы ее заставило небогатое положение их семьи в Англии, в то время как здесь ее ждало собственное поместье и безбедное существование. Впрочем, какие бы мотивы не двигали девушкой, Фридрих был крайне рад, что она оказалась в Праге — ведь как бы иначе он смог с ней познакомиться? И не только познакомиться, но и влюбиться, как мальчишка, лишь однажды завидев ее на балу месяц назад!

Сначала он имел неосторожность принять Анну за даму полусвета, которая ищет себе богатого покровителя, но, к счастью, он ошибся; она происходила из древней, хоть и обедневшей сейчас фамилии, и даже имела дворянский титул. Хоть все это и стало известно лишь от самой Анны, у Фридриха не было на этот счет ни малейших сомнений.

Что привлекало его в этой женщине?.. Герцог не мог дать однозначного ответа. В тот день она показалась Фридриху несчастной и одинокой, будто случайно попавшей на светский бал, и совершенно чужой среди собравшихся людей.

Он смотрел на нее с любовью: милые черты лица, большие печальные глаза на светлой, почти белой коже, темные вьющиеся волосы уложены в аккуратный пучок — такая элегантная, хрупкая, невесомая, что сильно ее отличало от немецких или чешских барышень.

Хотелось обнять ее, прижать к сердцу, согреть, развеять то одиночество, в котором она прибывала, даже окруженная толпой.

— Как тебе сегодняшний вечер, Liebchen? — спросил Фридрих и взял Анну за руку. Под тонким шелком перчатки он ощутил ледяной холод.

Анна выглядела крайне усталой и измученной, темные круги запали под глазами, она была бледна как никогда, и вряд ли сегодняшний бал у фрау Гроссман доставил ей хоть малейшее довольствие, но девушка мило улыбнулась и ответила, что все было замечательно. Анна обманывала саму себя — все было совсем не так.

Она откинулась на мягкую бархатную подушку и закрыла глаза. Скоро, скоро ее жизнь изменится. Хотя бы немного. Она выйдет замуж за Фридриха. Человека, которого любит, а если и не любит, то очень уважает. Что будет дальше, она не знала.

Сейчас, как всякая невеста, она была занята такими вещами, как составление праздничного меню, подготовка свадебного платья и прочими мелочами, которые для невесты становятся самым главным в жизни. Это была одна сторона ее жизни. О другой она предпочитала не думать.

О ней и не нужно было думать, — она сама напоминала о себе.

Карета подъехала к воротам поместья Анны — небольшой усадьбе с домом в классическом стиле, построенным около века назад. Если раньше оно являлось отражением своего времени и соответствовало статусу владельцев, ведь покойный лорд Сэнж и его жена были дипломатами из Британской империи и служили в богемской провинции Австрии, то сейчас поместье находилось в запустении. Ничто не указывало на то, что здесь живут люди, разве что проникающий иногда из-за плотных штор свет свечей, да раздающееся порой из конюшни ржание лошадей. Даже газовое освещение еще не добралось до этого предместья Праги, и дом освещался по старинке, свечами. Двор и сад были заброшены, у хозяйки не было времени, сил и желания заниматься ими. Никто теперь, как в былые времена, не выходил гулять в сад ранним утром, а раньше эти прогулки были обязательным и любимым ритуалом леди Сэнж — и парк тогда был ухожен по английской моде, и в клумбах постоянно, до самой зимы, росли цветы.

Слуга заторопился открыть резные створки ворот, и карета проехала во двор, к самому крыльцу. Фридрих помог Анне спуститься с высокой подножки. Они направились в дом; едва передвигая ноги от бессилия, Анна прошла внутрь, закрыв за собой тяжелую дубовую дверь. Все плыло перед глазами, и девушка с трудом отдавала себе отчет, где находится.

В сознании девушки билась лишь одна мысль, заглушая все остальные. Нет, не мысль, инстинкт. Кровь, кровь... кровь!

"Потом, только не сейчас", — уговаривала она себя.

Анна считала, что за двести лет уже научилась справляться с собой, сдерживать голод. Она ошибалась. Просто раньше под рукой всегда находился кто-то, чью жизнь можно было принять, лишь бы продлить свое существование. Что бы Анна не пыталась доказать самой себе, она не была простым человеком. Она была вампиром.

Если бы ей самой еще недавно, пару веков назад, сказали бы об их существовании, девушка бы просто не поверила. Потому что это было невозможно, глупо и абсурдно. Вампиры могут существовать только в сказках, им там самое место, чтобы пугать детей или суеверных крестьян. В девятнадцатом веке предание настолько проникло в художественную литературу, что никто и не рассматривал его иначе, как легенду. В эпоху технического прогресса, сметающего привычный старый строй, век уродливых фабрик на окраинах городов, бедствующих рабочих и жиреющих буржуа никто не принимал всерьез средневековые верования и фольклор, рассказывающие о существах, охотящихся в ночи.

Единственными, кто знал всю правду о вампирах, были, разумеется, сами вампиры.

Сейчас, поздним вечером, даже слуги разошлись, и в доме не оставалось практически никого, кроме Фридриха... Анна боялась за него и за себя. Боялась, что не сможет справиться с собой. "Терпи!" — приказала она себе. Его жизнь была единственной, чем она дорожила на этом свете... К сожалению, после своей.

Фридрих подошел сзади и нежно обнял ее, но она вздрогнула и поспешила отойти подальше, лишь бы не чувствовать тепло рук живого человека.

— Что с тобой? — удивленно произнес он, глядя, как сторонится его Анна.

— Все в порядке.

* * *

Протяжные гудки оповестили ожидающих на платформе людей о приближение поезда, следующего из Парижа. Разномастная толпа тут же ринулась на штурм вагонов. Шум разноязычных голосов сливался в один неразделимый гул, не замолкающий ни на секунду. Местный пражский Вавилон.

Как только состав замедлил ход, проводники открыли двери вагонов и выставили наружу небольшие складные лестницы, чтобы прибывшим было легче спуститься на перрон. Пассажиры тут же начали выходить из своих купе и торопливо пробиваться к выходу. Среди них был молодой человек среднего роста с тонкими чертами лица и слегка насмешливым взглядом. Он был бледен, что можно было списать на усталость от долгого пути или какую-нибудь легочную болезнь, которыми страдали многие — от самых низов до монархов. Уверенно вышагивая вперед, мужчина опирался на необычную трость с резной ручкой. В ней не было никакой надобности, но она прекрасно дополняла образ. Его багаж состоял из одного легкого саквояжа, содержащего несколько элегантных костюмов, сшитых специально для него, и книги Джеффри Чосера, с которой он не расставался ни в одном из своих путешествий. Он питал большую слабость к старине, потому что сам имел к ней непосредственное отношение.

Его звали граф Эдвард Варвик, точнее, так он всем представлялся. Новая жизнь — новый образ. И, несмотря на то, что с тех времен, как он был вынужден скрываться, прошло уже достаточно много времени, Эдвард хранил свою настоящую фамилию в тайне. Она была слишком громкой и напоминала о глухом средневековье, чтобы носить ее в этом странном веке шумных поездов и огромных кораблей. Впрочем, Эдвард просто не слишком любил свое прошлое. Всю свою жизнь он прожил в Англии, и как только у него появился шанс, пусть и было уже поздно, сбежал, и наконец-таки смог вздохнуть полной грудью, хоть и фигурально выражаясь. Путешествия стали его хобби, прекрасным спасением от скуки, но сюда, в Прагу, его привели дела.

Сев в карету, граф отправился за город. Он был уверен, что его там уже ждут.

* * *

Анна сидела в глубоком кресле в гостиной и наблюдала за давно потухшим камином. Взгляд ее утратил всякую осмысленность, и она, подобно часам, могла только отсчитывать секунды, минуты... века.

В полной тишине графиня, наконец, смогла совладать с собой. На секунду ей даже показалось, что она забыла, кем является на самом деле... Всего на секунду, но ведь секунда — это целая вечность!

Тяжелый дверной молоток глухо ударил по двери. Анна закрыла глаза. Она знала, кто это был. Только один человек... одно существо. Время остановилось и превратилось в вечность, пока она дошла до двери и несильно толкнула ее. Почти не заскрипев, та открылась, впуская гостя в дом.

Тот, не дожидаясь приглашения, шагнул внутрь и тут же крепко обнял Анну, приподняв ее над полом. Его можно было назвать нежеланным гостем, потому что именно таким он являлся в эту секунду для Анны. Но разве это объяснишь графу Эдварду Варвику, представшему перед ней во всей красе? Это существо невозможно было заставить уйти, пока оно само этого не захочет.

— Сестренка, как же давно я тебя не видел! — радостно воскликнул граф, прижав ее к себе. — Если бы не кузина Мэри, я бы даже не узнал, что ты выходишь замуж! Хотела скрыть от меня такую радость, проказница? — Эдвард, наконец, отпустил девушку и добавил, — а где же твой избранник, герцог фон Что-то-штайн, или как его там зовут? Впрочем, неважно.

Фридрих как раз появился на самом верху лестничного проема и с удивлением оглядывал ночного гостя. Гость в свою очередь бросил критический взгляд на жениха Анны.

— Кто это, дорогая? — спросил Фридрих, спускаясь вниз.

— Мой... брат? — с легкой вопросительной интонацией произнесла Анна, взглянув на Эдварда.

— Меня зовут Эдвард, — добродушно улыбнувшись, сказал гость, а уже через секунду он самозабвенно тряс протянутую руку Фридриха. — Граф Эдвард Варвик. Очень приятно познакомиться с вами, герцог! Моя сестра столько рассказывала мне о вас!

— Странно, мне Анна о вас ничего не говорила, — переводя взгляд со своей возлюбленной на ее братца, недоверчиво произнес Фридрих.

Новоявленный брат бросил на Анну обиженный взгляд, а потом приблизился к уху герцога и тихо произнес:

— Мы с ней сильно поссорились несколько лет назад, я отвадил от нее одного ухажера. Негодяй, каких свет еще не видел, но она, глупышка, влюбилась в него до беспамятства. Сколько слез было! После той ссоры она больше со мной не разговаривала. Как я могу видеть, сестрица не поумнела с тех пор... — герцог как будто не услышал этой фразы, продолжая с недоверием изучать странного полуночного гостя.

Резко развернувшись на каблуках, Эдвард шагнул к Анне и снова обнял ее, положив голову ей на грудь. Фридрих удивлением взглянул на них, но промолчал.

— Сестричка, ты ведь простила меня! Правда? Представляешь, если бы я не открыл тебе глаза на того мерзавца, ты бы сейчас не была так счастлива с благородным герцогом фон Валленштайн, — он повернулся к Фридриху. — Кстати, герцог, вы не будете возражать, если я задержусь в поместье до свадьбы моей горячо любимой сестры? — спросил он, с надеждой глядя на возлюбленного Анны.

— Если только Анна не...

— Прошу вас, Фридрих, можно я буду называть вас просто Фридрихом? Я боюсь невежественно заблудиться в вашей благородной фамилии.

Герцог с неохотой кивнул, понимая, что этому сумасшедшему лучше не отказывать. Неизвестно, что он может сделать в следующий момент. Фридрих не успевал следить за стремительными движениями и речью гостя, который словно пребывал в каком-то собственном, никому не ведомом мире.

— Я бы мог поселиться в гостинице, конечно, но недавно у меня произошла личная трагедия, и я не хочу оставаться один. Правда, глупо? Но это так, — наигранно печально произнес Эдвард. — Моя любимая — прекрасная девушка, — она покинула меня всего полгода назад.

— Что же с ней случилось? — скорее стараясь держаться в рамках приличия, чем от любопытства, спросил Фридрих.

— О, мой дорогой герцог, она умерла, — ответил Эдвард, совсем поникнув. — Умерла от старости.

— От ста...? Хм... Эдвард, — предостерегающе произнесла досель молчавшая Анна.

— Пожалуй, для вас найдется комната, — наконец, согласился герцог.

Эдвард словно засветился от радости.

— Благодарю вас, дорогой Фридрих! Вы спасли мою жизнь!

— Я прикажу Мартине подготовить покои, — ледяным тоном произнес Фридрих.

— Благодарю, — повторил Эдвард, склонив голову в легком поклоне.

Герцог фон Валленштайн отправился отдавать приказы, а "брат" и "сестра" остались наедине в гостиной.

— Что ж, прелесть моя, когда ты собираешься убить этого идиота? — поинтересовался "братец", сев в кресло рядом с камином.

— Он не идиот! — слабо запротестовала Анна, устроившись напротив.

— Только не говори, что любишь его.

— Я никого не люблю, — глухо произнесла она.

Эдвард не успел ответить, потому что Фридрих вернулся.

— Ваша комната готова, — сказал герцог, положив свои руки на плечи Анны.

Притворно улыбнувшись парочке, граф поднялся со своего места и быстро взбежал по лестнице наверх, перегоняя служанку, которая должна была показать ему его покои.

В комнате повисла тишина. Анна едва сдерживала улыбку. От Эдварда можно ожидать чего угодно! Откуда он узнал о свадьбе, о том, где она сейчас живет?.. Пожалуй, лишь он один на всем свете мог так просто придти в дом своей ненаглядной "сестрицы", а также жены, любовницы и иногда подруги и компаньонки. Она не могла понять, почему в присутствии графа ей становилось легче. Даже голод как будто немного отступил. Но все равно сейчас появление Эдварда было совсем не к месту.

"Когда ты собираешься убить этого идиота?" — слова гулко отзывались в ее голове, звучали, как руководство к действию. Она с жалостью посмотрела на своего будущего мужа. Она ведь не убьет его, правда? Правда?.. Вопрос обращался скорее к Эдварду, чем к ней самой.

— Ты мне ничего не говорила про своего брата, — укоризненный голос Фридриха вывел ее из задумчивости.

— Ах, мой милый, он же тебе объяснил... У нас были не самые лучшие отношения. Но мне хочется надеяться, что теперь мы сможем их наладить.

— Какой... приятный молодой человек, — отозвался герцог, хотя по его лицу было видно, что он так совершенно не считает.

Анна, сидевшая лицом к лестнице, заметила, как Эдвард облокотился на перила и с интересом наблюдал за их разговором, хитро улыбаясь ей.

— Приятный? — засмеялась она, — Пожалуй, это не совсем точно его характеризует!

Она улыбнулась, и улыбка ее была адресована не герцогу, а Эдварду. Тот послал ей воздушный поцелуй.

— Мы с самого детства ссорились, — продолжила она, — но в душе я всегда любила своего милого брата. Возможно, Эдвард иногда ведет себя несколько странно, но что поделать, это идет еще с ранних лет...

Эдвард изумленно посмотрел на Анну, которая продолжала самозабвенно рассказывать дальше историю его тяжелого детства, хоть и родилась на пару веков позже, чем он сам.

Фридрих, казалось, начинал сочувствовать нелегкой судьбе молодого человека, особенно красочно описанной острой на язык Анной.

... А часы немилосердно отсчитывали время.

— Уже три часа! — опомнился, наконец, Фридрих, — дорогая, мы засиделись так поздно, да и ваш брат приехал в столь поздний час.

Анна поцеловала его на ночь, но подняться наверх отказалась

— Тебе нужно отдыхать, — заботливо произнес он, — ты сама не своя последние дни.

Девушка выдавила улыбку, заверив Фридриха, что с ней все в порядке, но спать она не хочет.

* * *

Тоскливая сентябрьская ночь тянулась бесконечно. Создания Тьмы жили своей

жизнью, создания Света ждали восхода солнца.

Холодный ветер бесновался в кронах столетних вязов, выстроившихся вдоль

подъездной дороги поместья Анны Варвик; облетал каменное здание, увитое

побегами страстоцвета, так буйно цветшими летом, а теперь — увядшими и повисшими безжизненными плетьми; бился в окна, будто умоляя впустить в дом... Находя малейшую щелку между оконными рамами и тяжелыми ставнями, запертыми на ночь, проносился через прихожие и коридоры, между бархатными и легкими тюлевыми занавесками, подметал пыль на лестницах и стихал, приглушенный пустотой и безжизненностью поместья.

В трубе загудело, пламя взметнулось, вырываясь из широкого очага на

кухне. Когда кухарка с кочергой в руках нагнулась, чтобы поправить угли, услышала

звук подъезжающего экипажа на подъездной аллее.

Хозяйка вернулась. Со времени смерти его предыдущей хозяйки поместье стояло пустым, и лишь в начале сентября пани графиня Анна Варвик почтила его своим приездом, а позже появился и герцог фон Валленштайн, ее будущий супруг, часто остававшийся у нее.

Горничная Мартина Новачек, пытающаяся не уснуть за вышиванием перед очагом, решила оставить сон до лучших времен. Это была совсем еще молоденькая хорошенькая девушка, родившаяся и прожившая всю свою недолгую жизнь в Праге. Ее отец был шляпник, а мать — портниха-белошвейка. Дела семьи Новачек шли ни шатко ни валко, хотя одно время они даже держали собственную лавку, но пятеро детей — многовато для семьи ремесленника. Мартина, старшая из дочерей, рано начала работать, сначала помогая матери со штопкой белья для господ, а позже, когда настали неудачные времена, отправилась к тетке Мадлен в поместье графини Варвик.

Она знала, что именно карета герцога, украшенная старинным иностранным гербом, остановилась возле парадного. Знала, что кучер Йиржи — восьмидесятилетний сгорбленный старик — уже поспешил навстречу господам с зажженным фонарем, чтобы позаботиться о лошадях и упряжи.

"Вы можете не замечать нас, — подумала девушка, бросаясь в прихожую зажигать свечи и принимать плащи герцога и его нареченной, — но мы все равно есть. Можете утверждать, что "отослали всех слуг", но мы будем здесь, рядом. Хотя бы один кучер и одна горничная должны оставаться. Ведь огонь должен гореть, а в умывальниках быть чистая холодная вода...".

Казалось бы, приезд хозяйки, по слухам — молодой и симпатичной светской дамы, должен был оживить мрачноватый дом, наполнить его гостями, смехом и светом,

но Анна все чаще отпускала прислугу то под предлогом сельского праздника, а то все и вовсе без предлога. Это еще больше омрачило поместье, и по вечерам на кухне горничные, кухарки, конюхи обсуждали теперь не только хозяев и соседей, но и рассказывали жуткие истории, от которых с чувствительными девушками даже случались обмороки.

"Чует мое сердце, нечисто что-то в этом доме, — говорила тетушка Мадлен, всплескивая руками, — надо бы в церковь сходить, святого отца позвать, да все углы дома святой водой побрызгать — освятить... ".

И только старый Йиржи, всю свою жизнь прослуживший в поместье и помнящий еще прежних хозяев молодыми, помалкивал, да ворчал потихоньку...

Мартина вздрогнула — кажется, хлопнула тяжелая парадная дверь — будто от

ветра. Но господа уже давно вошли в дом. Что за полуночного гостя принесла

непогода?

Оправляя на ходу белый фартук и золотисто-каштановые волосы, двумя косами

лежащие вокруг головы, девушка поднялась с круглого деревянного табурета и

вновь зажгла высокую белую свечу в медном подсвечнике от приветливо

мерцающих углей в очаге. Хорошая горничная — эта та, которую не приходится

долго звать.

Гость был красив и статен, темноволос и в свете свечи бледен, как

алебастр. У него не было ни экипажа, ни плаща, который надо было повесить. Поднимаясь по скрипучей лестнице на второй этаж, чтобы показать приезжему комнату для гостей, Мартина постоянно ощущала на себе его взгляд.

"Иногда молодые дворяне любят развлечься со служанками, — напомнила себе

девушка, — но этот явно не того сорта...".

Где-то в доме стукнула ставня. Скрипнула дверь или половица — большой дом

был полон звуков. Из гостиной доносились голоса герцога и хозяйки.

Скорее бы закончилась холодная ночь, и наступило утро. Тогда, возможно, все вновь станет, как раньше.

* * *

Это небольшое поместье в предместье Праги было выкуплено молодой четой Сэнж в 1841 году, как только они прибыли с дипломатической миссией в Австрийскую империю. Сэр Джонатан Сэнж, тогда еще совсем молодой человек, состоял в дипломатическом корпусе Британии и был послан в составе нового консульства сначала в столицу Австрийской империи, но уже спустя пару лет его повысили в должности и отправили из Вены в провинцию королевства Богемия. Здесь он и обосновался со своей молодой женой, которая приехала с ним из Англии.

Прежде поместье принадлежало какому-то австрийскому или мадьярскому аристократу, но как только Сэнжи выкупили его, молодая леди Вероника решила устроить здесь все по своему усмотрению. И, пока муж работал на благо Великобритании и королевы Виктории, она трудилась здесь для своей пока еще совсем маленькой семьи, изменяя дом и приусадебный участок по своему вкусу. Воспитанная в лучших традициях, она решила перенести в эту глухую страну в центре Европы дух английского поместья, в котором жила в детстве.

В Лондоне была заказана изысканная современная мебель, дорогие ткани и материалы для строительства, и даже дворецкого выписали из Англии. Вероника не терпела, когда в ее доме звучала чешская или немецкая речь ("Что за дикие языки!"), изъяснялись здесь на чистейшем английском.

Маленький островок викторианской Англии неподалеку от Праги заметно содрогнулся в 1849 году, сразу после подавления венгерской революции, когда привычный уклад жизни рухнул в одночасье со смертью Джонатана Сэнжа. Вероника сама не знала, как это произошло, все подробности ей не сообщили, она лишь знала, что мужа убили в Вене, во время его командировки. Кто это сделал, по какой причине — ничего не сообщалось вдове, посольство решило замять происшествие, чтобы не спровоцировать международный скандал, и без того отношения между двумя империями были натянутые. Слухи донесли до безутешной вдовы, что Джонатана обвиняли в двойном шпионаже, но она просто отказывалась в это верить!

Как ни билась леди Сэнж за право знать, что случилось с мужем, никакая информация не разглашалась.

Но, не смотря ни на что, жизнь продолжалась. Вероника решила не возвращаться в Британию, которая поступила с ними не лучшим образом. Итак, она осталась в Богемии, где был ее дом и все ее знакомые. Семьи со смертью мужа у нее не осталось, они так и не смогли завести детей, но Вероника продолжала жить так, как и жила раньше, когда муж был жив. Она старалась ничего не менять в доме и во всем укладе жизни, изо дня в день продолжая жить так, как и раньше.

Однако у такой привязанности к традициям было и другое объяснение, которое уже никак не относилось к внутренним установкам и желаниям леди Сэнж.

Со смертью Джонатана Британия решила забыть об их семье, и более чем высокая зарплата дипломата сменилась на мизерную пенсию, выплачиваемую посольством вдове своего сотрудника. И теперь у Вероники просто не было денег ни на какие дорогие предметы мебели, одежды или даже косметики, не говоря уже о капитальном ремонте дома, который со временем потерял свой блеск и изысканность, и к тому времени, как он отошел графине Анне Варвик, местами уже разваливался.

Однако железный характер Вероники и выдержка женщины, не привычной отступать перед трудностями, позволили ей до конца своих дней сохранить с такой любовью созданный уклад в поместье. Она прекрасно вела хозяйство, умудряясь расходовать свой небольшой доход так, что дом и участок удавалось содержать в идеальном порядке. Штат прислуги сократился, однако остались те, кому леди доверяла целиком и полностью.

День за днем, год за годом Вероника жила в созданном ей идеальном мире: по утрам, ровно в восемь часов выходила гулять в сад, днем наносила визиты вежливости в городе или соседствующих поместьях, вечера же коротала в кабинете, склонившись над аккуратной стопкой листов с расчетами, или же читая что-нибудь из классической английской литературы.

Вероника старела, но старела так незаметно и постепенно, что трудно было сказать, когда из молодой женщины она превратилась в пожилую леди. Казалось, что лишь морщины прибавляются на ее лице, да седых волос в строгом пучке становится все больше и больше. Постарев, она не осунулась, как это бывает со многими женщинами — наоборот, ее фигура стала еще величественнее, движения — более медленными и торжественно плавными. Характер, правда, становился все хуже и хуже.

Зима с 1887 на 1888 год стала последней для леди Вероники Сэнж. Были ли тому причиной затянувшиеся холода, или уже пришло время, но здоровье ее было подорвано. Она с трудом дотянула до лета, но теперь уже не выдержав жары и духоты, скончалась в начале августа.

По ее завещанию поместье и оставшееся небольшое состояние отходили некой английской аристократке Анне Варвик.

История умалчивает, сколько денег и сил пришлось потратить вампирше, чтобы сказаться родственницей погибшей и спокойно переехать в Богемию после долгого путешествия по странам Востока. К счастью для Анны, до этого Вероника успела упомянуть, что к ней должна приехать дальняя родственница, вампирше же повезло оказаться в нужное время в нужном месте и изменить внесенное в завещание имя на свое собственное.

* * *

Анна сидела в тишине уже вечность. Или несколько минут, что в определенных ситуациях одно и то же.

— Помоги мне, — прошептала она одними губами.

Тот, к кому обращались ее слова, хоть и находился сейчас наверху, в отведенной ему комнате, слышал ее также отчетливо, как если бы она говорила рядом с ним.

Невидимая нить соединяла их на протяжении нескольких веков, с тех самых пор, как они познакомились. Они словно дополняли друг друга, являлись двумя половинками одного целого. Иногда Анна просто ненавидела Эдварда, иногда боготворила, но никогда не могла представить себе жизни, в которой бы не было его.

— Что мне делать?.. — она смотрела на потолок, но не видела ничего, кроме пустоты.

Эдвард в своей комнате удобно развалился в кресле, он действительно старался сосредоточиться на чтение одной из трагедий Шекспира, забытую кем-то на прикроватном столике, и именно в этот момент граф услышал обреченный голос Анны.

Закрыв книгу, Эдвард отложил ее в сторону и только потом заговорил. Заговорил мысленно, и только одна графиня могла услышать и понять его.

— Ты можешь выйти за него замуж и изображать милую женушку, боясь, что однажды ночью сорвешься и убьешь его. Ну, а если все-таки не сделаешь этого, то вскоре все равно разразится ужасный скандал. "Герцогиня-то совсем не стареет!" И когда и до счастливого влюбленного муженька дойдет, кто ты на самом деле, он отдаст тебя на растерзание горожанам, а если нет, значит, я сильно ошибаюсь в нем и во всем роде людском. Другой же путь, мой самый любимый: убей его и утоли свою жажду. Он не принесет тебе счастья, как и ты ему. Отношения между вампиром и человеком невозможны, поверь моему опыту.

— Ты знаешь, что я его не убью! — воскликнула Анна и сама не поверила своим словам. Но она должна была их сказать.

— Как хочешь, милая.

Сладкая улыбка застыла на лице Эдварда, потому что он знал, какой выбор Анна, в конце концов, сделает.

Только вот сама она ничего не знала. Почему вот так всегда — живешь себе, живешь, и вроде бы все правильно и понятно, а потом появляется такой, как Эдвард и с легкостью объясняет тебе, что вся затея глупа на корню? И остается только с прискорбием понять, что он действительно прав.

14 ноября 1881 года, Лондон

Вечер. За окном торжественно сияет луна в компании нарядных звезд на фоне темного, почти черного бархатного неба. Где-то фортепьяно тихонько наигрывает современный, немного навязчивый мотивчик. Слышны приглушенные голоса, тихое ржание лошадей и тихая, почти неслышная ругань извозчиков. Все тихо. Все по-домашнему. Где-то слышится женский смех и вторящий ему мужской басок. Если сейчас закрыть глаза и чуть-чуть напрячь воображение, можно увидеть, что на той стороне улицы, там, где живут Петерсоны, затевается бал высшего света. Сверкающие дамы в кружевных платьях, увешанные семейными драгоценностями, гордо держа осанку, чопорно подают свои облаченные в длинные, выше локтя, атласные перчатки руки своим не менее сверкающим кавалерам. Кавалеры полностью соответствуют своим дамам. Солидные, черные, как грачи, в костюмах и смокингах, в начищенных до драгоценного блеска дамских украшений туфлях. Все прекрасно. Все идеально. Все чинно и благородно. А что будет, если все же открыть глаза и посмотреть на ту сторону улицы?

— Мисс Виктория! — послышался женский голос — А ну немедленно слезайте с подоконника! Простудитесь, подхватите чахотку и будете как те попрошайки за окном. Немедленно накиньте шаль! Юной леди не пристало высовывать свой носик за окно.

Виктория, которая только-только собралась посмотреть, что же там, по ту сторону её тепличной жизни, понуро спустила маленькие ножки в розовых туфельках на пол.

— Вот так-то лучше, юная леди, — с улыбкой поощрила золотокудрую малютку нянюшка, мисс Паркинсон.

Мисс Ванесса Паркинсон представляла собой весьма типичный прообраз няни. Это была дородного вида женщина, в чепце на затянутых в узел волосах и в фартуке поверх длинного, темных тонов, платья. Ей было чуть за сорок, но выглядела она на все пятьдесят. Она была няней со стажем, имевшая пятерых своих, уже взрослых, детей. Много лет назад мистер Паркинсон оставил сию грешную землю и теперь обитал в лучшем мире. Ванесса навещала его каждое воскресенье с букетом полевых цветов, стаканом виски и своими знаменитыми пирожками с земляникой. Пирожки детям. Они были похоронены тут же, рядом.

— Оденьтесь и спускайтесь вниз. Ваши родители вас ожидают, — проинформировала ее няня, накидывая пушистую белую шаль на плечи своей подопечной.

— Они опять уезжают, да? — понурив голову, спросила маленькая принцесса Виктория.

Она уже знала ответ. И от этого ей было очень-очень грустно. Мать и отец опять уезжали на какой-то прием, оставив её на попечение нянюшки. Да, она как взрослая, умная и воспитанная дочь своих родителей знала, что отцу надо быть на всех светских мероприятиях, что это его прямая, хоть и неофициальная, обязанность. Да, она прекрасно понимала, что на всех этих светских приемах вертятся все самые-самые мира сего, что иметь с ними связи очень нужно и полезно, и что рано или поздно там найдется кто-то очень важный и нужный, кто возьмет её в жены и сделает из неё настоящую светскую леди. Это очень нужно и очень важно... Но вот только ей очень хотелось быть простой семилетней девочкой, играть в саду с другими ребятами и проводить вечера вместе с родителями перед камином за чтением сказок Ганса Христиана Андерсена...

— Скажи им, что я сейчас спущусь, нянюшка, — сглотнув комок обиды, произнесла Виктория, приняв спокойное и безразличное, как ей казалось, выражение лица.

— Да мисс, — ответила Ванесса, про себя подумав: "Лучше бы этот ребенок проплакался и закатил истерику, как все в её возрасте, а не пытался подражать взрослым... Ох, не к добру это...".

— Мама, папа, вы меня звали? — степенно, как это делают взрослые, спустившись по лестнице, спросила Виктория.

Мама, стоя на пороге, поправляла бабочку отцу. Они были великолепны. Как всегда. Мама сияла в новом, бархатном платье бирюзового оттенка. Из драгоценностей на ней было лишь жемчужное ожерелье, подаренное отцом на прошлое Рождество. Но оно смотрелось так элегантно, что способно было затмить все драгоценности мира. Мама всегда была королевой любого бала.

— Иди сюда, малышка, — позвала она.

Подходя, Виктория почувствовала слабый аромат духов и чуть-чуть пряный запах сигар отца. Запах родителей. Запах дома...

— Да, мамочка.

— Дочка, мы сейчас уходим.

— Да, мамочка.

— А ты ложись спать.

— Да, мамочка.

— Не жди нас как в прошлый раз, хорошо?

— Да, мамочка.

Через пару минут хлопнули дверцы кареты, послышался голос кучера, хлест хлыста и перестук копыт по мостовой. Вскоре затихли и эти звуки. Осталась лишь приглушенная, навязчивая и современная мелодия фортепиано...

Полночь. Фортепиано давно замолкло. Не слышно более женского смеха где-то на том конце улицы. На то он и квартал для элиты, что б все затихало к этому времени, самый дорогой район Вест-Энда. Здесь живут сливки общества, возвращающиеся домой еще до полуночи и сейчас почившие в своих огромных, двухместных кроватях с бархатным пологом. Тишина... Тишина спящего города. Ничего не предвещало беды. Почти ничего.

Тихонько скрипнула дверь. Этот звук никто бы не услышал, если бы не предшествующий ему чуть слышный звон. Что это? Стекло? Окно? Ваза? Легкий звон, который так некстати разбудил спящего ребенка. Не проснись она тогда, все, возможно, сложилось бы несколько иначе....

— Мама? — тихонько позвала с лестницы Виктория. — Папа? — девочка инстинктивно понимала — повысь она голос хотя бы на октаву, и случится что-то нехорошее.

Ноги в теплых вязаных носочках ступают мягко и неслышно. Ступени лестницы хорошо подогнаны, не скрипят. Все тихо... и темно. Но это не та уютная темнота, обволакивающая хозяина по ночам, не та, которая кажется теплой и безопасной. Эта темнота не предвещает ничего хорошего несчастному путнику, забредшему сюда по ошибке.

Внизу, в холле, горит свеча, зловеще освещая паркет из красного дерева. Кажется, что эта свеча — единственный целый предмет в этой комнате.

В окно светит полная луна, бросая зловещие тени на все предметы. Виктория ступает тихо, совсем не слышно по комнате, ориентируясь на приглушенные всхлипы, которые вскоре тоже затихают. Всхлипы доносятся из гостиной, по пути к которой Вик случайно вступает на что-то, что на первый взгляд кажется ей пролитым сиропом — такое же липкое, густое и темное. В свете луны оно кажется темно-вишневым.

В гостиной она видит отца, который лежит на полу и не двигается. Сиропа немного, лишь воротник белоснежной рубашки залит чем-то алым. Подходя ближе, Виктория невольно замечает, что вместо отцовской шеи, которую еще буквально пару часов назад облегала солидная "бабочка", месиво. Крик застревает в горле ребенка... На ватных ногах она идет дальше. Дальше лежит мать, над которой склонилось нечто. Существо... Человек... Монстр?!

По его лицу течет кровь её родителей. Это все из-за клыков. Огромных клыков. Виктория заворожено смотрит на него. Он облизывает пальцы длинным языком. Он доволен и сыт.

Девочка не может сделать ни шага. Глаза незнакомца гипнотизируют. Он видит её!

— Здравствуй, малышка, — ухмыляется клыкастой улыбкой вампир. Или как их называют? — Боишься? Не стоит. Не в наших правилах есть таких, как ты. Хотя ты очень аппетитна. Но подрасти немного, и мы еще встретимся. А пока... Au revoir!

Тишину элитного района Лондона, в котором несколько часов назад играла чуть навязчивая и современная мелодия фортепиано, в котором смеялись женщины, в котором сверкал свет высшего общества, разрывает детский крик. Один. Отрывистый. Крик, который разносится за множество километров в этой спокойной и безмятежной тишине. Крик, в котором сквозит боль и отчаяние ребенка, чья тихая и проверенная жизнь только что прервалась, как нить жизни её родителей.

А после были расспросы, домыслы, куча родственников-приживал, о которых до этого никто не слышал, деление имущества и приюты, в которых был потерян блеск этих золотых кудрей, нежность детских рук и кружева розовых и белых платьев.... Остались лишь чувства — ненависть и злость.

1888 год, Прага

Вик подскочила на подстилке, которая служила ей кроватью. Это лишь сон. Сон из прошлого... Сон из той жизни, которая была потеряна навсегда. Больше нет шелковых простыней и хорошей еды. Больше нет ароматных мыл и теплой воды. Нет больше чувства безопасности. Есть запах тухлой рыбы и отбросов, страшный голод и страх... Страх, который немного притих с того момента, как она очутилась в Праге. Как она оказалась здесь, в Австро-Венгрии, вместо тихого детского дома в Лондоне? Это длинная история...

Может, тут все изменится?

21 сентября 1888 года

Рассвет наступил гораздо быстрее, чем того хотел Эдвард. По слухам, утро — то время, когда вампиры должны спать. Все эти мифы так глубоко переплелись с реальностью, что их уже нельзя было разделить. Но слухи исходят от людей, а те имеют особенность врать и приукрашивать. Во всяком случае, Эдвард уснул еще когда было темно, стоило его голове коснуться подушки.

А затем, казалось, что всего через минуту, как он заснул, его разбудил легкий стук в дверь. Вошла служанка — Мартина, вроде бы. Она сообщила, что господа вскоре садятся завтракать и приглашают Эдварда присоединиться. Затем девушка отдернула занавески, и Эдварду пришлось на ощупь искать свои темные очки на прикроватном столике, чтобы как-то оградить себя от яркого солнечного света. Поблагодарив служанку, граф выпроводил ее из комнаты и сразу же зашторил окна.

Сев на кровать, вампир устало потер саднящие глаза. Свет едва ли мог убить его, как гласили предания о вампирах, однако доставлял значительные неудобства. Анна, например, до сих пор панически боялась солнечного света и старалась не покидать уютный полумрак дома при ярком свете солнца.

И снова очередная легенда оказалась несостоятельной, предписывая вампирам весь день спать в темных уютных гробах. Может быть, так оно было бы и спокойнее. В одном легенды не ошибались: рассвет был действительно не только самым тяжелым, но и самым опасным временем для вампиров, непременно повергая их в сон. Но граф был старым вампиром. Настолько, что даже рассвет не влиял на него так губительно.

Одевшись, Эдвард быстро спустился вниз, в столовую, где его уже ожидали герцог и его будущая жена.

— Доброе утро, — улыбнулся он Фридриху и Анне.

Утром Анна выглядела еще хуже, чем прошлым вечером. Она была бледнее скатерти, что лежала на столе. Под глазами залегли ужасные темные круги. Хмурый Фридрих сидел на противоположном конце стола. Видимо и для него утро добрым также не было. Эдвард лишь пожал плечами, так и не дождавшись от них приветствия, и молча сел за стол.

Такого скучного и длинного завтрака у графа не было за всю его многовековую жизнь. Было слышно, как муха летает вокруг люстры, да как вилки и ножи скользят по тарелкам. Анна так и не коснулась своей еды, с большим старанием приготовленной кухаркой. Хотя, скажите на милость, зачем вампирам обычная человеческая пища, если они даже не ощущают ее вкуса? Мартина не раз обращала внимание, что хозяйка почти ничего не ест, и ей оставалось только удивляться, как графиня еще не свалилась от истощения — хотя последние дни она была близка к этому! Однако тетушка Мадлен научила ее во всем видеть свои плюсы, и теперь покупаемая на рынке еда шла большей частью на стол слугам.

Эдвард переводил взгляд с Фридриха на Анну и обратно, но те не обращали на него ни малейшего внимания. И тогда он сам решил разрушить возникший невыносимый покой.

— Прошу прощения, герцог, но неужели все ваши завтраки проходят так? — поинтересовался граф.

— Да, также как и обеды, и ужины, — иронично ответил Фридрих.

Эдварду взгрустнулось.

— Вам не нравится наша еда? — спросил герцог, заметив, что брат его любимой лениво ковыряет вилкой в тарелке.

— Наша? — вампир улыбнулся, но герцогу была непонятна его реакция. — Нет, все прекрасно, дорогой Фридрих, просто я очень люблю мясо с кровью, — подмигнув Анне, сказал Эдвард.

— Мясо с кровью? Какое варварское блюдо, — скривился Фридрих.

— Как говорится, о вкусах не спорят. Анна тоже раньше предпочитала мясо с кровью, но знакомство с вами изменило ее... гм... к лучшему, наверное, — сделав неопределенный жест, произнес вампир.

Он услышал ужасный скрип — это нож Анны царапал тарелку, желая изрезать ее на много-много мелких кусочков.

Эдвард мило улыбнулся Фридриху, а герцог бросил обеспокоенный взгляд на свою будущую жену.

— Кстати, Эдвард, чем вы занимаетесь? — из вежливости спросил Фридрих, сделав глоток кофе.

— О, всем понемногу. Главные мои хобби история и литература, — ответил граф.

— Очень интересно, — равнодушно произнес герцог.

— Мне тоже так кажется, — жизнерадостно кивнул Эдвард.

Еще через пару минут они поднялись из-за стола. Молодой граф попросил разрешения осмотреть библиотеку. Фридрих сразу согласился, надеясь, что брата его дорогой Анны не будет видно до вечера.

Эдвард скрылся в дверях библиотеки — графиню всегда удивляла эта его любовь к книгам. Что в них может быть интересного? Что могут сказать простые листы бумаги о жизни?.. Она могла понять людей, которые за свою короткую жизнь пытаются впитать в себя эти ненужные знания о чужих судьбах, но они-то — люди! А зачем это нужно Эдварду? Анна готова была поспорить, что его жизнь в сто раз интереснее, чем вся эта библиотека. Она содержала библиотеку не столько ради самих книг, сколько ради престижа — так было принято у людей, а она играла по их правилам.

Но сейчас ей не было дела ни до одной библиотеки мира. Она не только выглядела неважно, как успели сегодня заметить все, включая Мартину, но и чувствовала себя отвратительно. Голова кружилась, ноги совсем не держали ее, и, будь она человеком, можно было бы сказать, что ее бьет сильнейшая лихорадка. Но как бы хотела она быть человеком... Во всяком случае, от лихорадки есть лекарства получше, чем человеческая кровь.

— Пани Анна? — раздался голос Мартины.

Она как раз самозабвенно протирала сервиз из тончайшего китайского фарфора, приобретенного к свадьбе, но едва слышный вскрик хозяйки привлек ее внимание.

Мартина видела, как девушка еще сильнее побледнела, и, казалось, сейчас упадет.

— Пани Анна, что с вами? — взволнованно повторила она, но Анна не отвечала...

... Анна сейчас словно находилась в другом мире. Мире, где на смену человеческим отношениям, нормам и морали приходят чувства и инстинкты...

Никогда прежде с ней не было такого: никогда прежде она не пыталась победить природу и отказаться от такой ненавистной, но такой необходимой человеческой крови.

Но из этого мира приходилось возвращаться хотя бы ради того, чтобы тихим, но твердым и спокойным голосом ответить горничной:

— Мне нездоровится. Наверно, это скоро пройдет.

На большее у нее сил не хватило, и она потеряла сознание. Просто и изящно упала там же, где и стояла.

Мартина не растерялась и бросилась за Фридрихом и братом Анны. Девушку в мгновение ока отнесли в ее комнату. "Это все от нервов, — рассуждала Мартина, — у пани на днях свадьба, любая бы на ее месте волновалась!"

Фридрих сидел рядом с невестой и крепко сжимал ее руку, которая обжигала его своим холодом. Он не знал, что и думать, и искренне волновался за Анну. Девушка была слаба здоровьем, и обмороки вызывали у него серьезные опасения.

Эдвард же стоял чуть в стороне и мрачно смотрел на "сестрицу". Он никогда прежде не видел ее в таком состоянии... Анна всегда осознавала, что кровь нужна вампиру, как глоток воздуха человеку, и никогда не отказывалась от единственного источника жизни. Граф с ненавистью посмотрел на Фридриха. Это из-за него она забыла, кем является, и устроила этот нелепый спектакль. Если так пойдет дальше, то, когда занавес опустится, на руках у него останется только горстка праха. Эдвард понимал, что пора что-нибудь предпринимать. Уже сегодня. Ради Анны. И, прежде всего, ради него самого.

Сейчас ее сознание чувствовалось лучше всего, возможно, потому что не было привязано к неподвижному телу на кровати.

— Сегодня все будет кончено. Потерпи, — повторял он.

Весь вечер продолжалась лихорадка. Весь вечер от Анны не отходили, хотели даже послать за врачом, но она категорически отказалась. Мартина специально для нее достала бальзам тетушки Мадлен, который, по уверениям тетушки же, помогал от всех хворей. Только вот если этот чудодейственный бальзам и мог помочь, то живому человеку, а не умершей пару веков назад даме.

Ее лихорадка отличалась от той, что бывает вызвана высокой температурой. Разум и сознание покинули ее, осталась лишь одна навязчивая мысль... Нет, не мысль — инстинкт. Жажда крови, несравнимая ни с чем известным человеку.

Она открыла глаза. Привычные фигуры горничной и герцога были видны сквозь расплывчатую красноватую дымку, которая не давала возможности сфокусировать взгляд на их лицах. Анна почти ничего не видела, зато отчетливо чувствовала, как бьются их сердца. Живые люди. Кровь...

Когда Фридрих наклонился к ней, чтобы убрать волосы со лба, Анна схватила его руку настолько крепко, что тот вздрогнул от неожиданности.

— Все хорошо, дорогая, я с тобой, — проговорил он ласково.

Но вампирша не слышала этих слов, она только чувствовала тепло его рук, ощущала, как течет кровь по венам этого человека, и эта кровь могла продлить ее существование и вернуть к жизни. Еще секунда, и Анна вонзилась бы зубами в вену на запястье Фридриха, но ее остановил Эдвард:

"Стой! Не делай этого, не сейчас. Скоро ты сможешь напиться крови, подожди", — слова звучали в голове Анны мягко и успокаивающе, как если бы Эдвард пытался унять расплакавшегося ребенка.

"Я не могу больше ждать, я ждала слишком долго. Я не настолько сильна,

чтобы справиться одна!"

"Ты не одна".

— Фридрих, вам лучше оставить мою сестру, ей нужно отдыхать, — произнес Эдвард.

Он обошел кровать и встал по другую сторону у изголовья, чтобы предупредить попытки Анны вновь наброситься на своего жениха на глазах у прислуги.

Анна нехотя отпустила руку Фридриха и тихо прошептала:

— Дорогой, мне уже лучше, не следует сидеть со мной всю ночь. Ты тоже должен отдохнуть, завтра тяжелый день, да и мне нужно поспать.

— Анна, как я могу тебя оставить!

Эдвард проговорил успокаивающе:

— Вам действительно следует отдохнуть. Мы с Мартиной будем всю ночь с Анной, и если что-нибудь случится, мы обязательно сообщим. Мартина, согрейте воды для ванны, это должно помочь графине.

Когда Фридрих, скрепя сердце, все же покинул покои будущей жены, вампиры переглянулись. Эдвард сел в кресло и закинул ногу на ногу.

— Будешь и дальше так себя вести? — поинтересовался вампир, рассматривая свои ногти.

Анна приподнялась на локте и невидящим взглядом уставилась на Эдварда.

Глаза ее сверкали неестественно красным, а верхняя губа приподнялась, обнажая острые клыки.

— Эдвард, — хриплым голосом произнесла она, — я сделаю все, что ты скажешь. Я хочу жить...

Вампир улыбнулся. Именно это он и хотел услышать.

— Убей Фридриха, — произнес Эдвард, поднявшись на ноги, — сейчас же иди к нему и восполни свои силы. А я буду рядом.

На секунду взгляд Анны стал чуть более осмысленным.

— Я не могу!

Потом куда спокойнее она продолжила, словно оправдывая свои слова:

— Мы в доме не одни. Мартина не спит, она лишь на несколько минут отлучилась, чтобы согреть мне воду для ванны.

— Это ее проблема, ведь тогда нам придется убить и ее...

— Может... Может, убить ее, а не Фридриха? — внесла рациональное предложение графиня, перед которой встал образ упитанной горничной, полной молодой здоровой крови.

Во всяком случае, сейчас она представлялась ей исключительно как сосуд для хранения столь драгоценной жидкости.

— Глупенькая, да неужели ты не понимаешь, что проблема не в том, кого ты убьешь! Ты совершила ошибку, вообще связавшись с этим человеком. Ты никогда не сможешь быть с Фридрихом фон Валленштайном или с кем угодно еще из людей. С этой историей пора покончить!

— Я не хочу его убивать, я не могу этого сделать!

— У тебя просто нет других вариантов, ma cherie, — усмехнулся Эдвард.

— Ты можешь придумать что-нибудь получше, я знаю, — произнесла Анна, и в ее голосе послышались капризные нотки маленькой девочки, которой она, по сути, и осталась.

Граф внимательно посмотрел на нее, что-то прикидывая в уме. О да, он мог придумать гораздо лучший вариант, как избавится от нежеланного соперника. Эдвард никогда не любил делиться. Никогда и ничем, поэтому Фридрих был ему так неприятен, да и Анну надо было бы проучить.

— Хорошо, но, в любом случае, тебе придется навсегда проститься с твоим любимым герцогом.

— Если это спасет ему жизнь...

— Конечно, как иначе! Ведь единственная опасность, которая ему угрожает — это ты, моя дорогая. Так что если хочешь, чтобы герцог остался жив, ты должна приказать ему немедленно покинуть поместье.

— Сейчас?

— Да, да, именно сейчас, потом уже будет поздно, — Эдвард внимательно посмотрел на графиню.

Не будь она мертва уже два века, про нее можно было бы сказать, что она находится при смерти. И скоро умрет окончательно. Что ж, такое вполне могло случиться. Поэтому стоило поторопиться.

Анна, возможно, возразила бы сейчас что-нибудь, как она всегда это делала раньше, и, быть может, даже накричала бы на Эдварда. Однако сейчас у нее не было на это сил, и она даже не заметила, как Эдвард поднял ее с постели, накинул ей на плечи пеньюар и, поддерживая, довел до комнаты Фридриха. Ну что ж, дальше она должна справиться сама. Приоткрыв дверь, Варвик заглянул внутрь: герцог еще не спал.

— Иди, Анна, ты должна это сделать сейчас.

Она неуверенно застыла на пороге комнаты, словно не решалась войти.

— Анна, почему ты встала? Тебе необходимо лежать в своей комнате, — укоризненно произнес герцог.

Он подошел к ней, видя, что невеста едва стоит на ногах, и усадил в кресло возле двери. Последние силы покинули вампиршу, и, вместо того чтобы изящно сесть, она упала, как подкошенная.

— Ну вот, что я говорил, тебе необходимо вернуться, я помогу тебе дойти.

— Пока не поздно, я должна тебя предупредить... — прошептала она.

Но было уже слишком поздно.

Когда Анна коснулась горячих рук Фридриха...

Когда она почувствовала его дыхание на своем лице...

Когда она прильнула к нему, обнимая и ощущая исходящее от него тепло живого

человека...

Когда в мире уже не оставалось ничего, кроме бесконечной жажды крови.

— Что такое, дорогая, что ты мне хотела сказать?

Анна не ответила, она не слышала этих тихих слов, успокаивающего и нежного голоса, который говорил о простых человеческих вещах. Она обняла Фридриха еще сильнее, лишь бы не отпускать тепло его тела и чувствовать, как пульсирует жилка на шее... под ее губами.

Оставалось лишь прокусить ее, чтобы снова вернуться к жизни и положить конец всем сомнениям и терзаньям. Им не было места в вампирской жизни.

— Анна, что... что ты делаешь... — удивленно спросил он, хватая ртом воздух, перед глазами поплыли яркие круги, когда графиня внезапно укусила его в шею.

Укусила не как любовница в порыве страсти, а как голодное животное, которое очень хочет выжить, а для этого просто необходимо иногда питаться. Герцог хотел оттолкнуть ее, когда боль стала невыносимой, но не смог. Хрупкая графиня, которая еще недавно едва передвигала ноги, теперь обладала нечеловеческой хваткой.

Вскоре силы покинула его вместе с кровью, и он упал на колени; не отрываясь от трапезы, Анна опустилась на ковер рядом с ним. Она крепко вцепилась в его плечи, а губы настолько плотно прилегали к ранке на шее, что не позволяли пролиться ни одной капле драгоценной крови.

Эдвард зашел в комнату, наблюдая, как яростно Анна набросилась на своего любимого. Скрестив руки на груди, вампир улыбался. Как опытный кукловод он наблюдал за своей марионеткой со стороны, едва не светясь от переполняющей его радости и гордости... за себя. Граф был доволен.

Анна с трудом оторвалась от своей жертвы, в глазах ее полыхал безумный огонь, а рот был темно-красным от крови. Тонкая струйка стекла с зубов по подбородку, и вампирша нетерпеливо вытерла ее пальцами и принялась их жадно облизывать.

Тело Фридриха билось в предсмертных судорогах на полу рядом с Анной. Но он не был еще мертв. Он лишь с нескрываемой горечью и жалостью смотрел на свою дорогую невесту. Не с презрением, не с ненавистью или испугом, но с жалостью, до тех пор, пока взгляд его не потерял всякую осмысленность и не остекленел.

Этот взгляд Анна запомнила навсегда.

— Я ведь любил тебя, Анна...

Он умер, а глаза его так и смотрели на Анну с немым укором и болью. Анна несколько секунд смотрела на бездыханное тело, лежащее у нее на коленях. Ее друг, ее любимый, ее любовник...

Эдвард подошел к Анне и убитому Фридриху. Вампир нежно стер кровь с ее

лица.

— Бедный герцог... Умереть от рук своей возлюбленной, что может быть драматичнее, — цинично произнес граф, окинув тело Фридриха насмешливым взглядом.

Анна несколько секунд смотрела на любимого, которого сама же лишила жизни. Во всем виновата она, одна она... Но графиня не испытывала сожаления или жалости. Она вообще ничего не испытывала в этот момент, кроме шока. И еще тупое удовлетворение.

— Мы должны торопиться, — рассудительный голос Эдварда вывел ее из транса.

Он помог ей подняться с пола и повернул лицом к себе, чтобы вампирша отвела

наконец взгляд от трупа герцога.

— Finita la comedia, его уже не вернешь.

— Я хотела спасти его, но вместо этого убила. Я не хотела, но это было сильнее меня!

— Так бывает. Для него, возможно, это лучший выход.

Эдвард прижал ее к себе, успокаивая, хотя и понимал, что сейчас это бесполезно. Но он знал, что каждый из них поступил правильно. По-другому и быть не могло.

— Пани Анна! — снизу раздался звонкий голос Мартины. Она поднималась по

лестнице.

— Что делать?! — девушка вцепилась в рукав Эдварда.

В ее взгляде, уже куда более человечном, читалась паника.

— Она не должна ничего узнать, — одними губами прошептала девушка.

"Да, Анна, что бы ты не говорила, но страх за собственную жизнь в тебе сильнее, чем эта лицемерная любовь к Фридриху", — подумал Эдвард, глядя на свою несчастную девочку.

— Иди в свою комнату и займи ее чем-нибудь, а я избавлюсь от тела, — приказал он.

Как только Анна ушла, вампир подошел к окну и, открыв ставни, посмотрел вниз. Под окном как раз росло дерево. Эдвард достал из шкафа герцога плащ с капюшоном, накинул его на себя и, перекинув труп через плечо, спустился по дереву вниз. Добравшись без приключений до кареты, уверенный, что его никто не заметил, граф бросил тело бедного Фридриха внутрь, а сам занял место кучера. Он щелкнул поводьями, и карета отъехала от дома.

Анна успела как раз вовремя, горничная еще не дошла до ее комнаты. Она быстро скинула пеньюар, забралась в постель и притворилась, что спит.

— Пани, ванна готова, — оповестила Мартина, входя в комнату. — Вы спите, пани? — она взглянула на умиротворенное лицо госпожи.

Анна подняла голову с подушки:

— Да... кажется, да, — пробормотала она, поправляя растрепанные, словно со сна, волосы.

— Вы выглядите куда лучше! — заметила Мартина, — это все бальзам тетушки Мадлен, он всегда помогает. Ванна уже не требуется?

— Думаю, нет.

— Спите спокойно, пани! Не забудьте, завтра с утра — примерка свадебного платья.

— Да, я... помню, — ответила девушка.

— Где ваш брат, пан граф? — заметила его отсутствие Мартина.

Вампирша скрипнула зубами. Не хватало еще, чтобы эта девушка что-нибудь заподозрила.

— Он спустился в библиотеку, за моей любимой книгой.

Эдвард и вправду спустя некоторое время поднялся с томиком Мольера в руках. Судя по его виду, он был доволен собой и жизнью.

— Сегодня ночью мне больше ничего не понадобится, Мартина, — Анна чуть заметно улыбнулась брату, принимая из его рук "Любовь-целительницу", однако, едва прочтя название, изменилась в лице.

— Я рада, что вам лучше, пани, — улыбнулась Мартина, — спокойной ночи.

Как только дверь за горничной закрылась, Анна с остервенением бросила книгу в Эдварда. Граф лениво уклонился от летящего в него тома.

— Целительница?! Любовь не может исцелить, она лишь убивает все вокруг себя — моя любовь! Я убила Фридриха! — она вцепилась в Эдварда, тряся его за плечи.

— Сегодня твоя любовь исцелила тебя, отдав свою кровь, — он успокаивающе погладил Анну по голове.

— Но ведь это я виновата в его смерти!

— О-о, тогда тебе придется винить себя в тысячах смертей, но ты ведь никогда не придавала значения такой мелочи, как человеческая жизнь.

— Но я не желала его смерти... Я хотела, чтобы он был счастлив. Правда, — неуверенно добавила она.

— Нет, Анна, ты хотела сама быть счастливой, и для этого тебе нужен был Фридрих. А теперь все случилось так, как случилось, и нет нужды больше это обсуждать. Лучше расскажи мне, как прошло твое путешествие на Восток?..

Улицы Праги

Ночь. Ночь охоты, которая, как и всегда принесет свои результаты. Прага. Город, в котором эта женщина когда-то жила. И жила довольно долго. И как тогда, ее привел сюда след одного из них. След из Будапешта. Там она упустила его, здесь же такого не повторится.

Отдернув край шторы, Ева посмотрела в окно. Фонари еще не зажглись, а небо уже затянули непроницаемые тучи. На несколько минут Прага погрузилась в кромешную темноту.

Пора.

Ева, взяв со стола несколько кинжалов, направилась к выходу из дома. И вряд ли кто-то мог заподозрить в этой миловидной женщине непримиримую убийцу. Убийцу вампиров.

С того момента, как она покинула дом, прошло около часа. Может, немного больше. Но ночами время тянулось как-то по-особенному, оно будто замедляло свой ход. А стрелки часов, делая шаг вперед, тут же делали два шага назад.

Она привыкла к этому, как и ко многому другому в своей, пусть и не бесконечной, но слишком затянувшейся жизни. Но пока есть они, есть смысл ее существования. Она не может позволить себе такую роскошь, как смерть. Позже. Возможно, потом, но не сейчас...

Завернув за угол, Ева медленно втянула ночной воздух.

"Ты уже рядом... или лучше сказать, что рядом я?" — мысленно обратилась она к своему невидимому врагу. Нет, он ее не слышал. Он просто не мог ее услышать, она обращалась в никуда, в пустоту и в пространство, разделявшее сейчас двух охотников, один из которых в скором времени сам неминуемо станет жертвой.

Она увидела его почти сразу же, после того как учуяла. Да, он был именно тем, кого она искала. Именно тем, кто в Будапеште убил десятилетнего ребенка, оставив его родителям только слезы утраты и ноющее чувство боли в груди при виде детских игрушек.

Все было так, как она и ожидала: он вновь лишал жизни невинное создание. Возможно, впрочем, что не такое уж и невинное, но этот момент мало ее занимал.

— JС ИjszakАt, — глухо поздоровалась Ева, нащупывая в темноте рукоять кинжала.

Обернувшись, вампир устремил взгляд своих немигающих глаз на того, кто посмел прервать самое важное занятие в его бесконечной жизни. Он не знал ее. Но определенно уже ненавидел, и жажда завладеть жизнью незваной гостьи за доли секунды овладевала сознанием. Со звериным рыком, отбросив бездыханное тело своей жертвы в сторону, тварь, выпрямившись с нечеловеческой скоростью, двинулась в направление нового объекта своего неутолимого голода.

Больше ничего не говоря, охотница одним рывком вытащила кинжал, в любую секунду готовясь отразить атаку. Да... Именно в этот момент они становились из охотников жертвами ее, не знающей жалости и имеющий только один исход, охоты.

Нападение. Еще одно...и еще. Мгновенная потеря контроля над ситуацией открыла врагу путь за ее спину. Она знала, что он им воспользуется. Подлая тварь. Они никогда не могли вести честный бой.

Ева резко обернулась, так, что тугая коса темных волос хлестнула ее по плечу. Тварь была над ней, всего в нескольких сантиметрах от ее шеи и завораживающе бьющейся сонной артерии под светлой кожей.

Вампир упал вместе с охотницей на грязную мостовую с победоносным рыком, отбросив в сторону ее кинжал, так, что сталь, соприкоснувшись с каменной облицовкой дома, издала пронзительный скрежет. Больше он не чувствовал опасности за свою шкуру и с деланной медлительностью повернул ее голову набок.

— Чудесная шейка... — будто пробуя на вкус это словосочетание, протянул вампир, мертвой хваткой сдавливая ее горло.

— Покойся с миром, дитя Иуды,— в ответ прохрипела Ева, вонзая в его грудь прямо в сердце один из своих серебряных ножей.

Он не успел перехватить оружие — и лишь пепел, струясь по ее одеждам, осыпался на каменную мостовую. Он совсем недавно стал вампиром...

Проведя пальцами по саднящей шее, Ева медленно поднялась с мокрых булыжников и, задумчиво подойдя к стене, легко взяла в руку свой кинжал. На нем не было крови. Привычным жестом убрав кинжал в ножны, женщина, а сейчас она была вновь обыкновенным человеком, который быть может, немного задержал свое существование, быстро скрылась в темноте, укутавшей город.

Венгрия, 1816 год. Секешфехервар

Сжавшись в комок, зажав уши руками, стиснув зубы и зажмурившись, Ева лежала под кроватью. Но, несмотря на все эти меры, девочка все равно слышала крики матери о пощаде. Убийца был слишком жесток, и сердце его давно очерствело, чтобы он услышал мольбы женщины и прекратил свою изощренную экзекуцию.

Ева боялась даже дышать, ей казалось, что ее бешено колотящееся сердце выдаст ее. Она знала, что он услышит любой шорох, как бы громко не кричала ее мать, ему нужна была только девочка.

Вскоре крики смолкли. Что-то теплое капнуло девочке на щеку. Она чувствовала, как все ее лицо заливает эта жидкость. Крик ужаса сдавленным стоном вырвался из горла Евы. Кто-то схватил ее за плечо и против воли вытащил из-под кровати...

...— EvicskАm, ты меня слышишь? В каких облаках ты витаешь? — спросил герцог, тронув ее за плечо. Девочка вздрогнула, переводя усталый взгляд на отца. — Сегодня ты снова пойдешь со мной на охоту. Приготовься, пожалуйста. Надеюсь, на этот раз ты будешь более покорна и не будешь мне мешать! Не упрямься, дочка. Ты вампир, ты не должна жалеть людей. Они лишь наша пища.

С тех пор, как умерла ее мать, прошло шесть лет. Шесть долгих ужасных лет, наполненных кровью, убийствами и смертью. Отец девочки был титулованным вампиром. Ева же была его внебрачной дочерью от служанки Агнешки. Как только женщина поняла, кем на самом деле является ее хозяин, она, собрав свои пожитки, бежала прочь. Десять лет Агнешка вместе с дочерью скрывалась от грозного герцога. Но спустя десять лет герцог нашел ее и убил, а дочь забрал собой, чтобы воспитать себе подобной. Наивный, он думал, что проклятая кровь возьмет свое, и дочь станет полноценным вампиром, что каждую ночь будет разделять с ним его ужин. Но каждый раз, стоило Еве закрыть глаза, как она видела свою мать, взирающую на нее со своего последнего пристанища остекленевшим взглядом. И лишь одна мысль проходила через ее угасающее сознание — убить... убить тварь мертвую и всех ему подобных.

Эти шесть лет не прошли для девочки даром. Она многое узнала и многому научилась. Например, что надо сделать, чтобы убить вампира. Долгое время она вынашивала план мести, притворяясь хорошей дочерью. Только на прошлой охоте она сорвалась. Отец хотел, чтобы она убила свою ровесницу. Ева видела испуганный взгляд девочки, как она вся дрожит, словно травинка на ветру, ощущала ее страх. Ева не смогла этого сделать. Она помогла ей бежать. Обычно герцог не уделял ей много внимание на охотах, и вместо поиска жертвы Ева прогуливалась по городу, но на этот раз герцог проследил за ней.

И когда Ева отпустила девушку, отец строго наказал ее.

Герцог был крупным широкоплечим мужчиной с темными волосами до плеч и яркими зелеными глазами. Он был красив, и девочка легко могла понять свою мать, которая по незнанию боготворила своего хозяина.

Ева никогда не представляла себе, что бы было, будь у нее обычная семья. Она вообще не любила мечтать. Реальность отучила ее от этой глупой человеческой привычки. Она уже не мечтала о будущем, ее жизнь представляла однообразный круг событий. Утро, день, вечер, охота. Утро, день...

И каждый день все происходило по одному сценарию, словно это были не разные дни, а один бесконечный, созданный, чтобы свести ее с ума. Она не могла больше терпеть... Этой ночью она собиралась изменить свою жизнь.

Достав из ящика рабочего стола кинжал ручной работы, покрытый тонким слоем серебра и окропленный святой водой, она улыбнулась. Благодаря тому, что ее мать была смертной, Еве оказалась не страшна святая вода, чеснок и солнечные лучи, и она могла часами продумывать свой план, пока отец спокойно спал.

Как только солнце село, а над городом взошла луна, герцог и его дочь вышли на ночные улицы.

— Следуй за мной. Двигайся как можно тише и незаметней. Жертва не должна увидеть твое приближение. А когда окажешься рядом, действуй гипнозом. Усыпи бдительность человека.

Ева кивнула, сжимая рукоять клинка в кармане своей накидки.

— Главное быть аккуратными. Никто не должен знать о нашем существовании.

— Отец? — позвала девочка, бесшумно двигаясь за ним и на ходу вытаскивая клинок. Вампир развернулся и почувствовал, как лезвие входит в его тело. Герцог согнулся пополам, проклятия сорвались с его губ.

— Мерзавка, ты погубишь не только меня, ты погубишь себя! Без меня ты не проживешь! — воскликнул вампир, рухнув на колени.

Ева молча смотрела на него. Она не плакала и тогда, когда видела в последний раз свою мать. Тем более она не будет плакать сейчас. Потому что перед ней умирал не живой человек, а ходячий мертвец. Он никогда не был ей отцом.

Через минуту перед ней лежала лишь горстка пепла. Взяв свой клинок, девочка пошла прочь.

Все было кончено. Для него. А для нее только начиналось...

* * *

Ева встряхнула головой, отгоняя мысли о прошлом. Тогда она еще не знала, что ее отец был сравнительно молодым вампиром, в его вампирской сущности ему было не более тридцати лет, именно поэтому убить его было так легко. Позднее Ева научилась справляться и с более сильными вампирами, она смогла победить всех, кто встречался ей на пути. Всех, кроме одного и его она ненавидела больше всего. На это у нее были свои причины.

22 сентября 1888 года

Утро 22 сентября 1888 года от рождества Христова выдалось на редкость солнечным. Предыдущие дни погода стояла сумрачная и ветреная, и казалось, что осень окончательно вступила в свои права, и лето больше не вернется...

Солнечный свет разбудил старинный особняк — хлопали ставни на кухне, через цветные витражи в гостиную с трудом пробивались робкие лучи света. Вернувшиеся после отпуска слуги сновали по коридорам, там и тут в окнах виднелись проветриваемые и просушиваемые простыни, одеяла и тюфяки, набитые пухом. На кухне с самого раннего утра все скворчало, кипело и шипело — повара начали подготовку закусок к предстоящей свадьбе своей госпожи.

— Доброе утро, пани Анна, — прощебетала Мартина, заходя в комнату графини.

Она хотела было раздвинуть тяжелые шторы, но вовремя вспомнила, как кричала на нее хозяйка в прошлый раз, когда горничная пыталась это сделать.

Ее госпожа приподняла голову от подушки и неожиданно улыбнулась горничной. Ее темные волосы разметались со сна, кожа казалась фарфоровой и полупрозрачной, но на щеках горел яркий румянец.

— Вы прекрасно выглядите сегодня утром, — служанка подошла к постели будущей герцогини, чтобы подать ей кружевной пеньюар, — герцог будет доволен, что вы поправились.

— Ты так думаешь, Мартина? — Анна нагнулась над умывальником и плеснула себе на лицо холодной воды. Возможно, эта процедура затянулась на слишком долгое время — она не хотела смотреть в глаза служанке, пока та говорила про Фридриха.

— Он добрый, — улыбнулась девушка, — он вас любит. Сегодня примерка платья в салоне мадам Гасиштейнски, вам надо быть там в три часа дня. Что вы сегодня наденете, пани Анна? Эти платья специально к вашему приезду привезены из Парижа, — горничная распахнула дверцы шкафа, демонстрируя хозяйке ряды платьев.

— Хорошо, Мартина, — рассмеялась хозяйка, откидывая с лица локоны, — поставь мою ширму и помоги мне одеться.

— Что это? — горничная приоткрыла ротик, разглядывая кружево на воротнике ночной сорочки, сброшенной ей на руки хозяйкой, — никак пятнышко крови...

— Вероятно, я поранилась вчера, — небрежно бросила Анна.

— Я отдам прачкам, — успокоилась Мартина и продолжила, — специально для вас прислали это голубое платье по последней моде, — продолжала щебетать девушка, разворачивая ширму из тонкого шелка, расписанную цветами и птицами на японский манер, и ловко справляясь с дырочками и шелковыми ленточками тугого корсета.

Анна молча стояла, разглядывая себя в зеркало: глупости, что вампиры не отражаются в зеркалах — предрассудки и суеверия! Так же как и сами мысли о том, что они вообще могут существовать... Только вот на протяжении уже нескольких веков зеркало показывало ей одно и то же изображение. Какой она была в шестнадцать лет, совсем юной и глупой девушкой, такой же и осталась. Пусть уже и не юной — ведь зеркало не могло показать истинного возраста — но все такой же глупой... Менялись прически и наряды, но сама она шла сквозь века, не меняясь: что внешность, что характер, — все остановилось на том времени, когда ей было шестнадцать.

Графиня еще недолго провозилась у зеркала, накладывая косметику — Мартина ей в этом деле была не помощница, она в этом ничего не понимала и удивлялась про себя, зачем пани использует столько пудры и румян, которые сейчас были не в почете у высшего света. Ей было бы сложно объяснить настоящую причину, заставляющую Анну изводить на себя тонны пудры, делая лицо похожим на кукольное. За всеми этими слоями косметики графиня выглядела на порядок старше, чем была на самом деле. "Интересно, сколько ей лет?" — иногда задавалась вопросом Мартина, но так и не могла найти на него ответа.

Сегодня Анне предстояло самое тяжелое испытание в жизни. Примерка свадебного платья. Но какое может быть платье и какая может быть свадьба, если жених мертв, убит невестой за несколько дней до знаменательного события. Но Анна будет притворяться, будет играть и скрывать слезы, ведь она же ничего не знает. Боже мой, как это тяжело...

Завтракали сегодня в малой столовой. Мартина удивлялась этой странной привычке хозяйки — завтракать в то время, когда в ее семье уже готовились к обеду, а то и не завтракать вовсе. Вот и сейчас стрелки больших часов на стене показывали час дня, и день был в самом разгаре. Солнечный свет, едва пробиваясь сквозь занавески, которые хозяйка запрещала расшторивать, едва освещал белоснежную накрахмаленную скатерть на круглом столе. Свечи в тяжелых медных подсвечниках тускло горели, почти не давая света. Даже в пражский дом, где раньше жила Мартина, было проведено газовое освещение, а это поместье освещалось по старинке — свечами. Они коптили, оплывали, постоянно капая на пол и мебель, и слугам стоило огромного труда оттирать застывший воск. Можно было понять старую хозяйку, которая славилась своими консервативными взглядами и боялась газа, как кары божьей, но почему пани Анна продолжает жить, словно в прошлом веке, не понимал никто.

Молодой граф Эдвард явился первым и, небрежно встряхнув аккуратно свернутую салфетку, разложил ее на коленях. Через несколько секунд появилась и графиня — в новом платье и с аккуратно уложенными в высокий пучок волосами. В темных прядях сверкали мелкие жемчужины.

— Да ты сегодня просто ангел, дорогая сестрица, — поприветствовал ее Эдвард.

— А где Фридрих? — удивленно спросила девушка, обводя взглядом столовую — кроме ее брата, продолжавшей накрывать на стол тетушки Мадлен и застывшей в дверях горничной никого не было, — мой возлюбленный опаздывает к завтраку. Мартина, поднимись наверх и поторопи герцога Валленштайна.

— Сию минуту, пани, — горничная быстро покинула столовую.

Кажется, сегодня утром никто сюда еще не заходил — прислуга Анны успела привыкнуть, что герцог не любит, когда его беспокоят по утрам. Мужчина вполне сам мог справиться с умыванием и утренним туалетом.

— Господин герцог? — позвала Мартина через дверь, робко постучав, — пани Анна просила вас поторопиться к завтраку... — ответом ей было молчание.

Девушка прижала ухо к дубовой двери, но не услышала ни малейшего движения.

— Господин герцог? — уже чуть громче повторила она, — мне совсем не хочется помешать ему, — пробормотала она себе под нос, — или застать его... неодетым... — при подобной мысли и без того румяные щеки молодой девушки вспыхнули, но она все же надавила на дверную ручку, и дверь бесшумно отворилась внутрь.

В комнате было пусто. Кровать застелена, будто герцог и не ложился, а портьеры, видимо, не задернуты еще с вечера. Окно слегка приоткрыто, и прохладный утренний воздух врывался в комнату, слегка шевеля тонкие тюлевые занавески... И никаких следов герцога Фридриха фон Валленштайна.

— Простите, пани, — вполголоса обратилась Мартина к Анне, вновь появившись в столовой, — но герцога нет в его спальне... И никто из прислуги его сегодня не видел.

— Возможно, он уехал еще ночью, — предположил Эдвард, откладывая в сторону вилку и стягивая с колен салфетку.

Анна бросила на брата странный взгляд и тоже закончила с завтраком, впрочем, так к нему и не притронувшись.

— Я уверена, — твердо сказала она, — что к ужину мой будущий муж вернется. Вероятно, он поехал в свои пражские апартаменты, — она в упор смотрела на брата, Мартина переводила взгляд с одного на другую, мало понимая в этой сложной системе обмена взглядами. — А еще я уверена, что если мы не выедем сейчас, то опоздаем на примерку в салон. Лошади уже готовы? Мартина, возьми деньги и список у Мадлен и отправляйся на рынок из салона. Я хочу, чтобы все закуски были идеальны!

— Конечно, госпожа, — на лице девушки засияла улыбка, — вам помочь приколоть шляпку? Нет? Тогда я быстро соберусь...

На службе в большом поместье в предместьях города был один значительный минус. А именно то, что этот самый город попадать удавалось нечасто. Поэтому поездка в Прагу, да тем более на господском экипаже, представлялась увлекательным приключением.

Анну словно разрывали на части чувства и эмоции, с которыми она уже привыкла справляться. С одной стороны, она была счастлива. Счастлива безмерно, всепоглощающе — людям никогда не понять этого счастья, оно знакомо только вампирам, утолившим мучительный голод. Но с другой стороны (и эти мысли она гнала прочь), сердце ее болезненно сжималось, когда она пыталась вспомнить и, самое главное, понять, какое же преступление было вчера совершенно. Преступление против своего Geliebte, против их любви и против всей жизни.

Но она об этом не думала. Старалась забить голову такими приятными мелочами, как новое голубое платье, шпильки для волос и модный фасон каблука. Никаких вампиров и убийств. Она молодая, красивая и знатная девушка, которая едет в салон мадам Гасиштейнски за... за...

Анна крепко сжала кулачки. Мартина, сидевшая рядом с ней в экипаже, удивленно взглянула на молодую госпожу:

— Что-то не так, пани?

Та только улыбнулась и покачала головой. Разве у нее может быть что-то не так

— Приехали, пани! — обратился к ней кучер.

Они остановились в самом сердце Праги — Старом Городе. Наверно, только в таких местах и должны шиться свадебные платья будущим герцогиням.

Кучер открыл перед девушкой дверь и помог ей спуститься. Мартина вышла следом, держа над хозяйкой широкий зонтик от солнца. Вот уж эти дворянки — они сами не свои до цвета лица и боятся загара, словно геенны огненной!

Анна подобрала юбки и быстро поднялась по мраморной лестнице, ведущей в салон. Она поправила шляпку и опустила ее пониже, чтобы широкие поля закрывали лицо, и горячие лучи солнца не касались кожи. Конечно, это неправда, что солнце могло превратить ее в пепел одним лишь лучом, для этого она была слишком стара, однако находиться под ним было крайне неприятно и даже болезненно — и это всего-то с десяток минут, больше она не пыталась выдержать. Навстречу ей вышла владелица салона. Когда приезжает одна из постоянных клиенток, не следует пренебрегать вежливостью.

Они прошли по широким коридорам мимо красивых витрин и дорогих тканей, милых женскому сердцу аксессуаров и готовых платьев, ожидающих, когда хозяйки их заберут.

Мадам Гасиштейнски провела Анну в отдельную комнату, где посредине на небольшом возвышении стоял манекен со свадебным платьем будущей герцогини.

Ослепительно белое, настолько, что казалось, что оно светится. Длинный шлейф и ниспадающие складки на турнюре, тончайший шелк, изысканное кружево на корсаже, и воротнике, дорогие аксессуары... Любая девушка была бы счастлива хотя бы увидеть такое платье, не то что надеть его. Но Анне было не до того. Она ясно понимала, что весь этот фарс устроила она. Но не хватало ей сейчас терять лица! Она же умная, хитрая, она не позволит, чтобы ее в чем-то заподозрили.

Анна, не шевелясь, стояла на маленьком постаменте, и даже не замечала, что происходит вокруг. Мартине казалось, что ее хозяйка и вправду не сделала ни одного движения, и даже словно бы не дышала, хотя такого, конечно, быть не могло.

Процесс примерки занял не один час — мадам Гасиштейнски хотела, чтобы платье сидела идеально — она несколько раз перетягивала корсет, меняла длину юбок и турнюр, подносила различные драгоценности...

Мартине, конечно, было очень интересно наблюдать за этим зрелищем, но не все же это время! Анна поймала взгляд своей горничной и сказала, чтобы не ждала ее и отправлялась на рынок — столько всего еще необходимо купить!

— Направляйся на рынок, я заеду за тобой туда позже, — распорядилась она.

Девушка с радостью бросилась выполнять это поручение.

Мартина ушла, а Анна устало закрыла глаза, пока портниха под строгим надзором мадам Гасиштейнски суетилась вокруг нее.

— Мадемуазель, ваше платье уже почти готово! — мадам Гасиштейнски просто светилась радостью, — мы доставим его послезавтра вам в имение.

— Да-да, — автоматически кивала Анна, бессмысленно перебирая пальцами жемчужное ожерелье, — благодарю вас.

— Как господин герцог? — решила поддержать разговор хозяйка салона.

Ожерелье разлетелось на множество мелких частей, жемчужинки весело запрыгали по полу.

— Как всегда, — глухо проговорила Анна, но тут же взяла себя в руки и улыбнулась. Ее улыбка могла сгладить любую ситуацию, а вместе с гипнозом они просто творили чудеса, — ждет не дождется свадьбы.

— Ну, вот и прекрасно, — заверила ее мадам.

Уже выходя из салона, Анна не удержалась и купила несколько приятных мелочей — шляпку, шаль, перчатки — нужно было готовиться к наступающей зиме.

— Куда теперь? — спросил кучер, помогая хозяйке закинуть шляпные коробки и пакеты с покупками внутрь кареты.

— На рынок, за Мартиной.

Кучер улыбнулся. Он даже не стал уточнять, на какой именно рынок, потому что госпожа наверняка не поняла бы его. "А что, их несколько?" — представил он удивленный вопрос этой аристократки. Да разве может ее интересовать, где каждую неделю покупают продукты к ее столу?

Размышляя так про себя, он гнал карету к тому рынку, о котором часто рассказывала ему Мартина. Он находился на окраине и ничем не отличался от остальных — тот же шум, гвалт, бесконечные прилавки и развалы с продуктами, множество людей, снующих туда-сюда.

* * *

Сны бывают странные. Сны бывают страшные. Сны бывают непонятные, смешные, тоскливые — любые. Но когда приходит утро и слабый, чуть сероватый утренний свет пробивается сквозь дыры в крыше или сквозь щели в стенах, сны уходят, оставляя лишь слабый отголосок тревоги. Так было и сейчас.

Вик проснулась не столько от солнца, пока еще слабо скользящего по грязной коже, сколько от холода, к которому постепенно примешивался голод. К голоду постепенно привыкаешь, но периодически он приносит некоторые неудобства. Вик в тайне мечтала изобрести какое-нибудь лекарство от голода. Лекарство, которое бы раздавалась всем бедным. Как бы тогда все было хорошо и просто. Но так же, как она мечтала изобрести это лекарство, точно так же она в тайне понимала, что единственное лекарство против голода это хороший, сытный, горячий обед. Увы, что-что, а вот это ей точно не грозило!

Голод все сильнее напоминал о себе. Это был голод, когда твой желудок начинает утверждать, что не ел он три дня и пора бы пожалеть хотя бы то, что осталось от остального организма.

Город был другим, неизведанным миром, который представлял собой новую жизнь, со всеми своими возможностями к началу этой самой новой жизни. Город новый и неизведанный. Люди новые и неизведанные. Интересно, где тут можно было бы найти еду?

В Лондоне она жила в сиротском приюте, где каждый день предоставлялась какая-никакая, но еда... Но тут не Лондон. Тут Прага. И связи придется заводить заново, но на это нужно время... А кушать-то хочется! Еда, как известно, в изобилии водится на рынках. Там, как также известно, ходит много простачков, заинтересованных базиликом, редиской, помидорами и прочей ерундой. Они сбиваются в кучки. А все эти кучки вместе и составляют рынок. А рынок это идеальное место для воровской деятельности. Это Вик уже успела усвоить за месяц жизни на улице.

Воровство — это целое искусство. Тут играет роль любая мелочь. Подбор времени, места, окружения, жертвы, и самое главное — того, что красть. Но это напрямую зависит от жертвы. Тут надо проводить довольно-таки тонкую оценку. А способна ли жертва выдержать "потерянный" кошелек или же для неё будет почти смертельно пропажа булки хлеба? На рынке всегда много народу, в большинстве случаев, служанки богатых барышень, которые пришли пополнять запасы еды своих господ. Обычно такие жертвы вполне способны потерять свой кошелек. Они, конечно, расстроятся, но не умрут от голода. Этими соображениями и руководствовалась Вик, направляясь на пражский рынок.

Время было выбрано самое что ни на есть благоприятное. Потенциальных жертв было хоть отбавляй. Они почти что напрашивались на ограбление. Вик не любила такой способ получения пищи. По ней так лучше все-таки заплатить за хлеб, чем утащить её у кого-то, кто, возможно, купил её на последние деньги. Но вот незадача... во рту у девушки не было и маковой росинки уже дня три-четыре, а в карманах была разве что дырка от бублика. Маловероятно, что такая валюта принималась пражскими торговцами.

Жертва выбиралась долго и тщательно. В конце концов, Вик остановила свой взор на миловидной девушке, выглядевшей довольно-таки неплохо для бедной и оголодавшей бродяжки. Скорее всего, эта девушка была чьей-то служанкой. Идеальная жертва. В меру рассеяна, в меру уверена в себе. Все в ней было в меру. Из-за потери батона шум не поднимет. Побоится. Идеальная жертва.

Подойдя сзади, Вик осторожно потянула за край батона. Риск все же был, что кто-то это заметит, но... о риске забываешь, когда мозг застилает марево голода. Осторожнее, осторожнее... главное не тянуть сильно. Иначе она почувствует резкую потерю веса в своей котомке. Вот так, вот так.... Прекрасно! А теперь — бежать. Или, по крайней мере, удалиться быстрым шагом — в такой толпе бег маловероятен.

Кое-как выбравшись на маленький кусок свободного пространства, Вик, забыв об осторожности, жадно вонзила свои зубки в белую хлебную мякоть. И тут на её плечо опустилась карающая длань судьбы. Ее обладатель был среднего роста с усами, бородкой и взглядом, который мог принадлежать только полицейскому. Вик могла только сглотнуть и постараться сжаться в комок. Вот попала...

* * *

Путь от престижного района, где находился "Салон Парижских мод Мадам Гасиштейнски", название которого было написано золотыми буквами на стеклянной витрине, до одного из рынков на окраинах был далек, но Мартина не стала нанимать экипаж — с каких это пор служанки разъезжают на экипажах? Она была только рада пешей прогулке. За последнюю неделю она так и не выбралась из поместья в город, не навестила родителей и сестер. Выросшая в этом городе и привыкшая к его улицам, она и не думала, что будет так по нему скучать, находясь всего в нескольких километрах от него.

Сейчас толпа покупателей на рынке была невелика, да и день был не рыночный. Кругом сновали кухарки, посланные за продуктами, и такие же служанки, как и она сама. Мальчишки-попрошайки лет пяти жалобно глядели в глаза и хватали за юбки проходящих, протягивая руку, ребята постарше подрабатывали, развозя за торговцами тележки с фруктами или сами торговали кулечками засахаренных орешков. В детстве отец возил маленькую Мартину в деревню к родственникам на ярмарку, и девушка навсегда запомнила впечатления от криков торговцев, пестрой толпы и ощущения себя частью этой толпы, частью чего-то большого, яркого, целого... Городской рынок не мог сравниться с тем столпотворением, но Мартина все равно любила дни, когда могла попасть сюда.

Неторопливо шествуя между рядами с молодыми девушками и солидными матронами, она постепенно наполнила свою продуктовую корзинку свежими фруктами, яйцами, зеленым луком и сыром... В лавке купила румяный батон еще теплого, живого хлеба.

"Когда-нибудь я буду покупать продукты не для хозяйки, а для себя, — с довольной улыбкой подумала она, — когда-нибудь, когда выйду замуж... Хорошо бы, чтобы это был богатый и достойный человек".

Легкое дрожание корзинки вывело девушку из радужных мечтаний. Хлеб, лежащий на самом верху, испарился как по мановению волшебной палочки.

Растерянно оглянувшись по сторонам, Мартина заметила мальчишку в грязной куртке и драном шарфе, расталкивавшего толпу локтями.

— Вор! — взвизгнула горничная, — держите вора!

Придерживая одной рукой корзинку, а другой юбки, она бросилась вдогонку. Шляпка сбилась и вскоре повисла на шее, удерживаемая одной только лентой.

Мартина уже готова была отказаться от восстановления справедливости, повернуть обратно к бакалейной лавке и отпустить воришку, как неожиданно заметила спешащую помощь — буквально из ниоткуда появился мужчина средних лет, вооруженный крепкой тростью, и вскоре его рука уже опускалась на плечо негодного мальчишки.

Поправляя волосы и шляпку, Мартина вскоре присоединилась к ним.

— Этот воришка... — задыхаясь проговорила она, — он украл у меня хлеб! Спасибо, пан, что задержали его. Наверное, стоит обратиться в полицию?

— Спокойно, пани. Полиция уже здесь. Инспектор Рихард Тесарж, — представился он, переводя взгляд с девушки, очевидно, горничной богатых господ, на оборванца и обратно.

Еще несколько минут назад Рихард Тесарж, инспектор пражской полиции, размышлял о дерзком налете, совершенном позавчера на ювелирную лавку. На беду троих преступников, набивших золотом карманы и уже собиравшихся скрыться, нагрянул патруль, привлеченный подозрительным шумом. Когда полицейские схватили их сообщника, ожидавшего снаружи в повозке, грабители, бросив большую часть добычи, смогли уйти. И ночная засада, поставленная на тот случай, если они вдруг решат вернуться за тем, что было припрятано в обнаруженном тайнике, как и ожидалось, не принесла никаких результатов.

Его путь пролегал через рынок. Проходя мимо палаток с овощами, он заметил в соседнем ряду попрошайку. Он привлек внимание инспектора тем, что батон свежего хлеба, зажатый в грязных руках, никак не соотносился с внешностью оборванца. И он никогда не видел его прежде, хотя был уверен, что знает всех своих "подопечных" в лицо. Приблизившись к подростку, Тесаржу стало не по себе, глядя, как жадно тот вгрызается в хлеб, но оставить эту кражу просто так он тоже не мог. В конце концов, накормить подростка смогут и в участке.

* * *

Анна с интересом наблюдала из окошка своей кареты на протекающую мимо жизнь. Ей, порядочной леди, даже не следовало бы покидать карету. Внимание ее привлекла небольшая толпа на рыночной площади. В центре ее находился какой-то господин, крепко держащий за руку подростка (кажется, это была девочка), и ее Мартина, что-то гневно втолковывающая им.

— Помогите мне выйти! — приказала Анна.

— Пани, вы уверены? Вряд ли вам стоит...

— Уверена!

Спрыгнув с подножки, она направилась в центр толпы.

— Что здесь происходит? — обратилась она к служанке.

— Пани Анна! Не волнуйтесь, ничего особенного... — она поймала вопросительный взгляд инспектора, — инспектор Рихард Тесарж, графиня Варвик, — представила она их.

Тесарж, продолжая придерживать за плечо воришку, с любопытством глядел на графиню, отметив ее необычайную бледность, не скрываемую даже широкими полями шляпы.

"Вот попала-то", — думала Вик, пытаясь казаться меньше, чем она есть. Её не только поймал какой-то полицейский, но еще и жертва тут же подоспела. И это еще что... В Лондоне и от этого можно было отвертеться, подавив на жалость. А тут... Вик впервые поняла, что она чужестранка в этом странном, чужом и зловещем городе. Она не умеет говорить по-чешски или по-немецки — а эти языки были здесь в обиходе. Это составляло некоторую проблему. Нет, Вик, конечно, понимала, в общем, о чем они говорят (в этой ситуации сложно ничего не понимать) и даже могла сказать пару фраз, но полноценно... разве что на английском?

И только она хотела закатить тираду про то, какая она бедная, несчастная, голодная сиротка-иностранка, как что-то произошло.... Толпа, окружавшая театр боевых действий, резко разошлась в стороны, как волны, пропускающие вперед величественный корабль.

Это была девушка или молодая женщина, возраст ее определить не представлялось возможности несмотря даже на фигуру и лицо. Держалась она как прирожденная аристократка, и Вик готова была поспорить, что девушка на самом деле носит какой-нибудь высокий дворянский титул. Бледная, невысокая, молодая, но от неё веяло чем-то нехорошим... Чем именно ее пугает эта дама, Вик сказать не могла, но по спине несчастной бродяжки пробежали мурашки, а короткие волосы встали бы дыбом, будь они хоть чуть-чуть почище. Вик тут же захотелось, чтобы этот полицейский продолжал держать её за шкирку, а потом уволок в теплую и чистую камеру в отделении. Вопить больше уже не хотелось.

— Что здесь произошло? — спросила у инспектора графиня.

— Она украла хлеб, — пояснила жертва преступления века. Вик, как ни странно, понимала почти все, что они говорят.

Она где-то слышала, что, прожив в незнакомой стране некоторое время, начинаешь понимать язык, на котором тут разговаривают, а также начинаешь говорить самостоятельно.

— А я поймал ее, — добавил Рихард.

"Да... Поймал. А сейчас — отпусти!" — Вик дернулась, но безуспешно. Инспектор держал крепко...

— Отпустите ее, — вдруг сказала Анна.

— Отпустите меня!!!! — завопила Вик по-английски, так, для приличия. Она не ожидала, что кто-то её соберется освобождать. — Что...?! — до Вик с трудом дошло, что сейчас приказала эта графиня.

— Хм... — протянула Анна, глядя Вик прямо в глаза, так, что та вздрогнула. — Англичанка, значит... Интересно.

— Отпустите, её, инспектор, — повторила Анна чуть громче.

— Но... — синхронно возразили Рихард и Вик.

Возразили и переглянулись. В глаза инспектору смотрели два огромных, молящих, зеленых блюдца на грязной мордашке, с которой сыпались крошки так и недоеденного хлеба. Вик крепче прижалась к инспектору, стараясь спрятаться подальше от этой дамы. Казалось, за доброй и жизнерадостной молодой графиней по пятам следовала смерть, и она знала об этом. Складывалось впечатление, что смерть была её другом. Близким другом.

— Нет, графиня. Боюсь, я не могу отпустить её. Мне не нужна на улице еще одна бродяжка. К тому же иностранка, — со вздохом возразил Рихард. Страх Вик передался и ему. Это его беспокоило, и он решил с этим разобраться. На досуге. И вообще, это его прямая обязанность — убирать бродяжек с улицы, пристраивая их куда-нибудь, где они имели бы хоть какой-то шанс выжить.

Девочка снова залопотала на своем языке и, воспользовавшись замешательством инспектора, укусила его за большой палец. Рихард вскрикнул и разжал схватку; Виктория же, не забыв про батон хлеба, словно кошка прошмыгнула сквозь кольцо зевак и бросилась наутек.

Тесарж подобрал трость и, посмотрев вслед ускользнувшей от него бродяжке, раздосадовано вздохнул. Инспектор взглянул на кровоточащую ранку, и, подняв взгляд, заметил неподдельный интерес графини к его "служебному ранению". Анна рассматривала его руку, словно зачарованная.

Мартина ничего не поняла из английского лепета попрошайки, но за несколько минут сумела рассмотреть ее. На вид ей было лет 12-13, худоба и мешковатая мальчишеская одежда заставляли ее казаться младше, но была вероятность, что эта уличная девчонка не намного моложе самой Мартины. Но какой контраст между девушками... Длинные ухоженные каштановые волосы и непонятного цвета лохмы, выбивающиеся из-под помятого головного убора, белые аккуратные руки и красные от холода грязные дрожащие пальцы, простое, но добротное платье из тонкой темно-синей шерсти и куртка с чужого плеча...

— Хлеб — это ничего, — улыбнулась горничная, глядя, как сверкают пятки воровки, — я всегда могу купить еще, правда ведь, господин Тесарж? — ее рука исчезла в складках плаща, и через мгновение Мартина продемонстрировала небольшой расшитый бисером кошелек, — Пойдемте отсюда, госпожа, — девушка обернулась к хозяйке.

Взгляд Анны подобно тонкой стальной леске протянулся к руке полицейского.

— Пани Анна... — девушка встревожено нахмурилась, — с вами все в порядке?

— Да? — графиня встрепенулась, переводя взгляд на свою служанку, — Да-да, конечно... Все в порядке. Благодарю вас, господин Тесарж.

— Рад служить, госпожа, — полицейский приподнял шляпу и чуть поклонился.

— И все-таки... — Мартина заметила, как Анна оглядывается через плечо по пути к оставленному экипажу, — все-таки, почему вы отпустили ту девушку?

Анна ругала себя: как можно позволять себе вести себя так на людях! Того и гляди, она вообще перестанет себя контролировать. Спокойно, спокойно...

Девушка заставила взять себя в руки и улыбнулась. Мартина уже посматривала на нее с подозрением.

— Девочку? — переспросила она, — да пусть идет. Не думаю, что у инспектора больше нет дел, как заниматься этой попрошайкой.

На самом деле мотив Анны был совершенно другим... Когда она только вышла на рыночную площадь, такая шикарная дама, графиня, она с болью узнала в этой девочке себя. Это была старая история — старая в прямом смысле этого слова. Ей тоже пришлось испытать нищету на себе. Нищета для вампира — это страшно. И она ни за что бы не хотела вернуться на улицы Вены, где ей приходилось нищенствовать около пяти лет... пока она не переступила через свою гордость и не вернулась к Эдварду. Когда нет дома, где можно спрятаться и пережить рассвет, когда нет никого, на кого можно положиться. Что уж говорить о дорогих вещах, что окружали ее с самого рождения.

Поэтому сейчас она могла спокойно и холодно сказать, чтобы девочку отпустили. Почувствовать себя хозяйкой положения.

Они ехали в карете, и каждая молчала о своем.

— Наверно, господин герцог уже вернулся, — решила нарушить тишину горничная

Анна вздрогнула. Совсем незаметно.

— Да, я надеюсь. Странно, куда он мог исчезнуть? Фридрих не сообщал мне ничего.

— У господина герцога много дел, — вступилась за него Мартина, — вы же знаете, он не последнее лицо в государстве...

Это было не совсем так, но откуда Мартине было знать все тонкости? До этого лета Фридрих и правда работал в правительстве Бисмарка. Но когда к власти пришел Вильгельм II, который грозился устроить серьезную перестановку в правительстве, Фридрих поспешил уйти из политики, ставшей теперь опасной, да и к новому кайзеру он относился не лучшим образом. Вообще, он никогда особенно и не интересовался делами политическими, и лишь благодаря своей знатной фамилии и прекрасному образованию, полученному в Кенигсбергском университете, получил свой пост в правительстве. Так что для него было облегчением отойти от дел, а потом — уехать из Германии в соседнюю империю. Австрийская столица ему совсем не понравилась, и он переехал в Прагу, которую находил очаровательным тихим средневековым городком. Здесь и нашел свою смерть.

Как только они прибыли в поместье, стало ясно, что Фридриха еще нет. Мартина не выказывала особого волнения, Анна же, казалось, места себе не находила.

— Не волнуйтесь, пани, он скоро вернется! — успокаивала ее горничная.

"Да нет же, — усмехнулась Анна про себя, — не то меня волнует...". Но она попыталась себе представить, что будет, если "преступление" раскроется. И пришла к выводу, что ничего хорошего не будет.

А ей еще здесь жить, и жить долго. И чем-то необходимо будет питаться.

Но пока она гнала эти мысли прочь.

* * *

Вик неслась, не разбирая дороги. Только вперед. Только вперед и не останавливаться. Бежать, бежать, насколько хватит сил! Через несколько кварталов ей посчастливилось вскочить на уступ проезжающей мимо кареты так, что ни кучер, ни господа внутри кареты не заметили ее, и Вик добралась до ворот города, прежде чем спрыгнуть. Сейчас был неподходящий момент вспоминать те времена, когда она еще ездила в дорогой карете своих родителей, и жалеть себя. Сейчас Вик занимала только одна мысль: бежать, бежать дальше от Праги, от этой ужасной графини, от полиции, от всех людей на свете...

Вот берег. Набережная, камни, грязь... Ноги в дырявых башмаках, пропускающих воду, задевают поваленные ветром деревья, леденея от пробравшегося туда холода. Холодно, плохо. На Прагу опускается ночь. Ночь, несущая за собой опасность и смерть.

Споткнувшись, Вик пробороздила на животе несколько метров и только тут поняла, что уже стемнело. Мрак скрывал и сглаживал все вокруг. Камни казались неведомыми зверями, а каждый звук нес опасность.

Попытка встать окончилась неудачей. Девочка скользила по липкой и жирной грязи, не находя опоры. Как только стемнело, ноги Вик вынесли её к мосту. Она остановилась. Огляделась. "О, Боже... Где я?". Вокруг темень, мрак и запах смерти. Полежав еще недолго, Вик нащупала рукой что-то твердое, подходящее для опоры. Предмет, вероятнее всего ветка дерева, был холодный и склизкий. "Грязь", — решила про себя Виктория. Поверхность на ветке была поразительно гладкой на ощупь, почти как... "Кожа! Нет-нет! Такого быть не может! Этого не может быть..." — рука Вик судорожно зашарила чуть выше того места, за которое ухватилась, чувствуя шероховатость дорогой шерстяной ткани. Чуть ниже "ветка" разделялась на пять "сучков". На одном из которых в тусклом свете луны бодро поблескивал перстень.

Вик хотелось кричать, но голос, как бывает в таких ситуациях, исчез. Да и вообще, кто бы её услышал? А если бы услышал — обратил бы внимание на вопль какой-то попрошайки?

На дрожащих ногах Вик двинулась обратно в город. Она не знала, что делать. Она не знала, куда ей идти. Разве что... Она могли броситься прочь, никому не говоря о том, что видела. Постараться забыть, выкинуть из памяти. Да, так бы поступила маленькая бродяжка, боящаяся всего и вся, та бродяжка, которой уже почти стала Вик. Но в глубине души она чувствовала, что это неправильно. И знала, что надо делать.

Ждать пришлось недолго и почти что нестрашно. Золотистый и теплый свет из окон полицейского участка согревал и убаюкивал. Казалось, что тут почти безопасно. Вик инстинктивно понимала, что полицейских участков в таком большом городе, как Прага должно быть много и необязательно в этом работает Рихард Тесарж. Но Вик привыкла доверять своей интуиции, которая ни раз спасала ей жизнь. Если ноги вынесли именно к этому зданию — значит, это оно. Интуиция и в этот раз не подвела. После часа ожидания в проеме двери показалась фигура с тростью.

Открытый экипаж, поскрипывая колесами, медленно подъехал к зданию участка и остановился напротив единственного на улице здания, чьи окна были освещены в столь поздний час. Расплатившись с извозчиком, Рихард ступил на тротуар и направился ко входу в участок.

Похоже, все, кто был в эту ночь на службе, собрались в вестибюле, окружив неплотным кольцом своих товарищей, доставивших тело. При его появлении стражи закона, возбужденные услышанным и что-то горячо обсуждавшие, почтительно расступились в стороны, позволяя ему пройти. Тесарж, постукивая тростью, нарочито медленно прошел мимо них, разом замолчавших, ища того, кого ему следовало расспросить.

— Где вы нашли его? — спросил он, остановившись перед краснолицым полицейским, теребившим в руках фуражку.

— Под мостом, — ответил за напарника, выступая вперед, невысокий человек с аккуратно подстриженными усиками, напомнивший инспектору его самого, — бродяжка привела нас туда.

Рихард нахмурился. Он не обладал даром предвидения, но уже знал, кого он встретит в комнате для допроса. Пожалуй, ему может потребоваться переводчик с английского. Но кого можно найти в такое время? А ведь совершено убийство немаловажной персоны, и каждый час промедления затрудняет расследование. Но делать нечего — надо браться сейчас, потому что позже воспоминания будут уже сглажены. А осмотрит тело он после.

— Расскажи, как ты нашла его, — Рихард не был уверен, что бродяжка понимает его, — Нашла. Его, — повторил он, следя за выражением лица девочки.

— Я... — Вик, слегка заикаясь, пыталась подобрать слова попроще и попонятнее. — Я... Я бежала. От неё. Она страшная. Не общайтесь с ней, — говоря это, Вик, естественно подразумевала Анну, — я долго бежала, потом coach. Пока не темно. Запнулась. Упала. А он лежит там. Under the bridge, in slush... — к горлу девушки подступили слезы.

— Он был уже мертв? Ты видела кого-нибудь поблизости?

— Он... он был холодный и... — при воспоминании об этом, бродяжка передернула плечами, как будто не прошло тех нескольких часов с тех пор, как она нашла тело. Как будто это было буквально две минуты назад. Ощущение от мертвой плоти в своих руках очень хорошо отпечаталось в памяти, — но я не знаю ничего.

Рихард понял, что большего от нее, по крайней мере сейчас, узнать не удастся. Он плохо представлял, сколько прошло времени с тех пор, как он начал этот допрос, ясно было, что девчонка слишком устала, чтобы продолжать. Но оставлять ее в участке не хотелось.

— Подожди меня здесь, — попросил инспектор, будто она могла бы куда-то сбежать, — я скоро вернусь.

Девочка послушно кивнула. Деваться ей все равно было некуда. А тут хоть было тепло. Пусть участок, но крыша над головой. И, может быть, даже накормят. А Вик так хотелось кушать и спать.

Как только инспектор вышел за дверь, глаза девушки сразу же закрылись, а голова опустилась на скрещенные на столе руки.

Она хотела заснуть. Она мечтала заснуть и забыть увиденное. Но, как нарочно, сон не шел. Вместо сна на нее накатывали обрывки воспоминаний. Вот она бежит, быстро, быстро, по сколькой траве. Вот рука этого человека. Мертвого. Безвольно свисает и уже никогда не пошевелится. Перстень с дорогим камнем. И кровь! Совсем немного, но она больше всего напугала девочку. Вик не видела раны, она лишь видела засохшие капельки крови на шее и рубашке. Не в силах больше думать об этом, она заплакала, и сознание тут же решило отвлечь бедную девочку от переживаний.

Перед глазами встала другая картина: поезд несет ее через весь Континент навстречу возможной новой жизни. Но как же она оказалась здесь, на улицах чужого города, нищая и одинокая? Почему не доехала до своего счастья?..

Лондон, 22 июля 1888 года

Так быстро Вик еще никогда не спускалась по крутой дома для сирот Gleam of Hope. Она едва не скатилась кубарем вниз, наступив на подол юбки, но все же удержалась на ногах. Минуту назад к ней в комнату вбежала другая девочка и сообщила, что внизу какой-то мужчина доставил письмо для Виктории. Письмо! Для нее! В приют редко приходили письма, а девочка вообще ни разу не получала ни от кого весточки, и сейчас сердце ей подсказывало, что это что-то очень-очень важное.

— Где оно? — воскликнула Вик, еле переведя дыхание.

Она смотрела то на суровое лицо хозяйки детского дома миссис Коллинз, то на бесстрастное — ее спутника, незнакомого Вик джентльмена. В руках он держал конверт, и девочка бы без труда выхватила его, если бы миссис Коллинз не ударила ее по рукам тростью.

— Виктория, успокойтесь, — строго произнесла она и обратилась уже к мужчине. — Ах, мистер Дженинкс, мне кажется это большой ошибкой! Конечно, я люблю всех этих сирот, но Виктория совершенно неуправляема. Она сбегала из приюта пять раз!

"Да, сбегала, — огрызнулась Вик, правда ей хватило ума сделать это мысленно, — и уж точно не от хорошей жизни!" Миссис Коллинз была ее главным и единственным врагом, и, засыпая по ночам, она видела, как та горит в геенне огненной. Ад в ее воображении был все время разным, и страдания миссис Коллинз девочка представляла себе весьма красочно.

Хотя нет, она не была ее единственным врагом; ее настоящим врагом был тот... то чудовище... Виктория стиснула зубы, чтобы не выдать своих мыслей.

— Хм, это, конечно, не характеризует ее с лучшей стороны, — спокойным и безразличным голосом ответил мужчина, — однако у меня есть поручение относительно этой юной мисс, и я намерен его выполнить.

Он протянул миссис Коллинз конверт и, пока та быстро пробежала его глазами, вкратце пересказал его содержание, чтобы вести в курс и девочку.

— Я представляю интересы леди Сэнж в Англии, сама она давно не живет здесь. Не далее как вчера мне пришло письмо от нее, в котором она сообщила, что только сейчас узнала о родственнице, живущей в сиротском приюте. Она попросила меня незамедлительно найти мисс Викторию и отправить ее к ней в Прагу...

— Постойте-постойте, — прервала его миссис Коллинз, — да, я прочла ее письмо, но я не понимаю, какое отношение эта леди из Австро-Венгрии имеет к моему приюту и моим сиротам!

— Леди Сэнж является двоюродной бабушкой мисс Виктории, — невозмутимо ответил поверенный, — возможно, девочка ее знает под именем Вероники.

— Бабушка Вероника! — воскликнула Вик и, не удержавшись, подпрыгнула на месте.

Она бы бросилась обнимать этого мужчину, но его холодный и непреступный вид ее очень смущал.

О, конечно же, она знала бабушку Веронику! В семье она была известна именно под таким именем, никто не утруждал себя называть фамилию ее мужа, которого родители Вик считали недостойным человеком, "погибшем при невыясненных обстоятельствах".

Лишь однажды Вероника покинула Континент, чтобы навестить своих родственников на Альбионе; Вик тогда была слишком мала, чтобы запомнить ее, но общее впечатление было очень положительным, да и дома о ней всегда отзывались с теплотой и любовью, хотя и считали дамой строгой и консервативной. Сейчас это письмо было словно манна небесная, неожиданно упавшая на отчаявшуюся сироту.

— Эта леди Сэнж... Неужели она узнала только сейчас о смерти родителей Виктории? — недоверчиво спросила миссис Коллинз, снова пробегая глазами письмо.

— Я не обладаю никакой информацией по этому поводу. Мне лишь известно, что леди Сэнж надеется увидеть свою внучатую племянницу как можно скорее и ждет ее в Праге.

— Виктория, поднимайся в свою комнату, мне нужно поговорить с мистером Дженинксом.

Следующие полчаса были самыми длинными в жизни Вик: она беспрестанно ходила по комнате, нервничала, злилась и мечтала оказаться в кабинете миссис Коллинз, который до этого казался ей ужаснейшим местом на земле. Туда ее приводили, когда девочка совершала очередной "проступок", как это называли воспитательницы; Вик, стояла в холодном темном помещении, где горела обычно только настольная лампа, а миссис Коллинз смотрела на нее осуждающе, поджав губы.

— Виктория, вы снова разочаровали меня!

После этих слов обычно следовало наказание, больше похожее на инквизиционные пытки в средневековой Испании.

Но сейчас в кабинете двое взрослых, серьезных и совершенно чужих человека решали ее судьбу. Виктория упала на колени и принялась неистово молиться.

Молитвы ли, рассудительные ли речи мистера Дженинкса — что-то помогло, и через несколько дней Виктория покинула Gleam of Hope, чтобы направиться в долгое путешествие на Континент. Мистер Дженинкс позаботился о ее путешествии — правда, не считая нужным дальше беспокоиться о ее судьбе, так как у него появились другие проблемы, кроме волнений о судьбе безразличного ему ребенка. Он посадил ее на паром, следующий через Ла-Манш, договорился о поезде от Гавра до Парижа и от Парижа до Праги и отправил телеграмму леди Сэнж с информацией, когда предполагается приезд девочки.

Путешествие не было долгим, но за это время случилось ужасное: после длительной болезни бабушка Вероника скончалась. Она чувствовала скорую смерть, и именно из-за этого выписала свою дальнюю родственницу из Лондона, чтобы та была с ней в последние дни жизни, и было кому передать свое скромное имущество.

Конечно, Виктория не знала об этом, когда, преисполненная радужных надежд, ехала в поезде в Австро-Венгрию. Ей представлялись картины из будущего: вот она встречает Веронику Сэнж. Вот та видит свою внучатую племянницу, и ее суровое, словно высеченное из камня лицо преображается улыбкой. Вот они едут в открытом экипаже до ее поместья, разговаривая обо всем на свете. Поместье большое, заполненное солнечным светом, оно совсем непохоже на мрачный дом для сирот с холодными комнатами, где девочкам приходилось делить одну кровать на двоих, а то и троих.

Но Вероника Сэнж умерла. И в ее завещании не было ни слова сказано про Викторию. Вместо нее упоминалась совершенно другая родственница, которая теперь владела поместьем недалеко от Праги.

А Вик так и осталась на вокзале — ее никто не встретил, у нее не было ни денег, ни вещей, ни надежды на другую жизнь.

10 июля 1666 года, Франция

Поместье Сен-Тьери, недалеко от Реймса.

Было уже одиннадцать часов — то время, когда все порядочные люди успели уже не только проснуться, но и завершить свою основную работу — будь то уборка фамильного поместья Сен-Тьери, работа ли в полях или виноградниках, или хотя бы вышивание очередного полотна — чем занималась сейчас мадам Нанетт де Сен-Тьери. Эту работу она считала самой тяжелой, какую только может позволить себе женщина ее положения. Впрочем, стоит отдать ей должное, встала она еще на заре и успела побывать на утренней службе в Нотр Дам де Реймс, куда ее доставил быстрый экипаж.

Нанетт сидела в тени высокого дуба, который рос тут с незапамятных времен, однако и он не спасал ее от изнуряющей жары. Такая жара нередко бывала в этих краях в июле, когда воздух словно застыл, и ничто не могло сдвинуть его с места, а солнце, казалось, обосновалось на небосводе навечно.

Жара не способствовала хорошему настроению мадам, а плохое ее настроение обещало поставить весь дом с ног на голову. Слуги старались быть особенно учтивыми, лишь бы не попасть в немилость к хозяйке. Вообще, попасть в эту самую немилость было проще простого, Нанетт отличалась суровым нравом, была вспыльчивой и истеричной. Если в молодости это в каком-то роде играло ей на руку, то сейчас, в свои неполные сорок, она превратилась в весьма вздорную особу, и называть ее так в лицо не позволяли только приличия высшего общества. К слову сказать, дочь характером пошла в нее...

Нанетт раздраженно отбросила в сторону свою вышивку, к ней тут же бросилась ее служанка, Мария, чтобы подобрать его, а так же поднести мадам зонтик от солнца. Никакого загара — правило любой уважающей себя дамы, а Нанетт продолжала следить за своей внешностью — закрашивала седые волосы хной, привозимой специально для нее с берегов Африки, никогда не забывала про пудру и "мушки" и не жалела средств на косметику.

— Почему Анна еще не спустилась? — резко спросила Нанетт, когда они вошли в дом со стороны террасы, — мы собрались в Реймс, и я не намерена ждать ее вечно!

Анна отбежала от окна, откуда наблюдала за матерью, и забралась обратно в постель, что бы притвориться дремлющей. И когда Мария наконец поднялась в комнату, девочка представилась ей мирно спящей, словно ангел. Однако Мария знала этого "ангела" с самого рождения, и прекрасно представляла себе, на какой спектакль способная эта избалованная девица, лишь бы все шло так, как она хочет!

Поэтому без лишних слов она отдернула легкие тюлевые занавески, впуская немилостивое полуденное солнце в комнату. Анна бы и дальше продолжила изображать из себя la Belle au bois dormant1, если бы Мария просто не сдернула с нее одеяло.

... — Я никуда не собираюсь идти! — Анна сидела в одной ночной сорочке на постели с обиженным выражением лица, пока служанка доставала ее платье для выхода в город.

— Ваша матушка рвет и мечет, и если вы сейчас же не спуститесь, она устроит невиданный скандал.

— Подумаешь! — Анна уже успела привыкнуть к скандалам матери и попросту их игнорировала.

— Вы должны поехать! В конце концов, такие покупки нельзя совершать без вашего ведома. Свадебное платье не...

— К черту свадебное платье! — воскликнула Анна, вскакивая с постели, — и саму свадьбу к черту! Я же сказала: не-хо-чу!

Мария от удивления выронила даже юбки, которые уже несла Анне. Те, в количестве четырех штук, теперь весьма удачно изображали ковер, сотканный из лоскутов разных материалов: муар, батист, атлас и шелк.

— Девушкам вашего возраста и положения не пристало поминать черта!

— Девушкам моего возраста и замуж-то выходить рано, — обиженно пробормотала Анна.

В конце концов, она все же разрешила служанке себя одеть, хотя терпеть не могла корсеты из китового уса, от которых болело все тело, и было невозможно дышать. К тому же она просто не представляла, зачем ей нужен корсет — что бы делать талию совсем не существующей и поддерживать то, чего нет в принципе?

Всего через полчаса, когда и без того небезграничное терпение Нанетт почти вышло, по главной лестнице спустилась ее дочь. Она прошествовала мимо матери с гордо поднятой головой, всем своим видом давая понять, что категорически не согласна с миром в целом и с Нанетт де Сен-Тьери в частности.

* * *

Карета остановилась у входа в magasin de modes, откуда только что, мило беседуя, вышли две молодые девушки. Окинув взглядом карету мадам де Сен-Тьери, они засмеялись чему-то своему

— Провинциалки, — проговорила одна.

О, нужно было видеть в этот момент лицо Нанетт де Сен-Тьери! Она слышала в свой адрес многое, но никто и никогда не называл ее провинциалкой! И это она, которая всего пятнадцать лет назад сияла, словно драгоценный камень, при дворе! Которую обожали все мужчины, и ненавидели женщины. Она была лучшей из лучших: богатой, влиятельной и немыслимо красивой. Но сейчас ей уже тридцать пять, она состарилась, подурнела, живет в небогатом поместье под Реймсом, которое получила после смерти мужа. Но... провинциалка?!

День не задался с самого утра, а эти слова поставили жирную точку на хорошем настроении Нанетт.

Она втолкнула дочку в помещение магазина, несмотря на все протесты последней. Навстречу вышла хозяйка Патриция, которая вот уже десять лет обшивала все их семейство. О том, что Сен-Тьери готовится к свадьбе единственной дочери, слышали уже все, и Патриция не была исключением.

Она приветливо улыбнулась Анне, хотя выражению лица последней до приветливости было далеко, слегка поклонилась мадам.

— У моей дочери должно быть самое лучшее платье! — заявила Нанетт с порога, — и мы не уйдем отсюда, пока не выберем то, что поистине достойно будущей госпожи де Морье.

— Конечно, мадам! У нас есть тончайший шелк, недавно прибывший с караванами из Китая. Наверняка это то, что подойдет мадемуазель.

Нанетт шла по рядам, придирчиво выбирая ткани, и тащила дочку за собой.

— Батист слишком груб, он нам не подходит! — слышался ее властный голос, — и не пожалейте кружев для корсажа. Никакого бархата, он не подходит для свадебного платья... Фата из тюля? Только через мой труп!

Вскоре замученные претензиями и недовольством работницы ателье уговорили взять мадам самой дорогой ткани, убедив, что лучше та не найдет даже в Париже.

— Все, мы идем? — грубо спросила Анна.

Ей надоело ходить следом за матерью, она уселась в кресло и принялась задумчиво изучать резьбу на подлокотниках.

— Мы же еще не закончили! — одновременно воскликнули Нанетт и Патриция.

— Мадемуазель, необходимо снять мерки, — словно извиняясь, проговорила Патриция.

— Делайте все что нужно, мы не торопимся.

Анна была уверена, что мать издевается над ней! И вся эта история — начиная с помолвки, заканчивая этим моментом — фарс, устроенный мадам де Сен-Тьери для того, чтобы позлить собственную дочь. Может быть, она была не так далека от истины. Но Анна не знала, что ее замужество — это еще и источник пополнения семейной казны. Маркиз де Морье был далеко не беден, и в недавнем разговоре с Нанетт обещал всячески поддерживать семью своей будущей жены. Нанетт верила в благородство и честность этого дворянина, и ни на йоту не сомневалась, что брак с ним принесет Анне (и ей самой) только счастье. И всячески отказывалась понять, почему эта взбалмошная девица отказывается от такого выгодного предложения и продолжает ломать комедию.

Прошел час... Второй...

Патриция сделала основные наброски, чуть ли не с боем расширила платья, убедив мадам, что широкие юбки пользуются небывалом спросом в Париже. Молодые девушки при дворе увеличивают количество нижних юбок едва ли не с каждым днем и опускают линию декольте как можно глубже. Анне не было никакого дела до того, что носят в Париже, совершенно не интересовала ширина юбки, а о декольте даже думать не хотелось. Куда проще было всего пару лет назад, когда никто не заставлял ее носить эти ужасные вычурные платья, словно она не маленькая девочка, а почтенная матрона.

Нанетт обошла ее, внимательно оглядела платье и не смогла удержаться от некоторых замечаний, которые в общем-то сводились к ее несколько устаревшим понятиям о моде.

— Что ж, Анна, в этом платье ты должна понравиться маркизу, — сказала она, глядя даже не на дочку, а на ее платье, словно оценивая товар.

— Мама, я не хочу ему нравиться! Я не хочу этой свадьбы и не хочу этого платья! — воскликнула Анна, и на глазах ее выступили слезы.

Патриция и ее помощницы с удивлением наблюдали за молодой барышней.

— Оставь меня жить моей жизнью! Я не хочу быть с тем, кого не люблю, кого не знаю, и видела всего один раз в жизни! Он старше меня на пятнадцать лет!

— Тихо! — зашипела на нее Нанетт, оборачиваясь по сторонам. Не дай Бог, остальные посетители обратят внимание — позора не избежать.

Она схватила Анну за руку и повернула к себе лицом:

— Дурочка! Перестань, ты уже не маленькая девочка! Тебе шестнадцать лет, это самый подходящий возраст для замужества. Если будешь и дальше упрямиться, то к двадцати годам станешь старой девой, на которую не посмотрит ни один мужчина!

Анна вскрикнула от боли и постаралась отвернуть лицо. Она не хотела, что бы матушка видела ее слезы, но они предательски стекали по щекам и капали на платье, оставляя едва заметные следы на шелковой материи. Она даже прикусила губу, но лишь разрыдалась снова.

-Пусть лучше старой девой! — сквозь слезы прокричала она, — но я хочу сама выбирать и жить своей жизнью!

Нанетт не удержалась и влепила звонкую пощечину дочери.

— Успокойся, наконец! Свадьба будет, хочешь ты того или нет, и не тебе это решать!

Стоит отдать должное мадам. Как настоящая дворянка, она ни на секунду не повысила голос и сохранила видимое спокойствие, хотя руки ее дрожали.

Анна отшатнулась.

— Не мне? Не мне решать?! Maman, кому же тогда, как не мне это решать?!

Она с яростью выдернула булавки, которые держали ее еще даже не наметанную юбку, и бросилась прочь, сшибая на своем пути напольную вазу и едва не врезавшись в какого-то неторопливого господина, только что вошедшего в двери.

— Анна, стой! — раздался откуда-то сзади крик ее матери.

Девушка выскочила на улицу в чем была: в нижней юбке, корсете и длинной ткани будущего платья, накинутого как античная туника. Ну, или развевающейся, словно плащ — для более романтического сравнения.

Ей не было дела до целого мира, пусть даже этот мир (в лице прохожих) присвистывал ей вслед: не часто по центральным улицам Реймса, самым богатым его районам, бегает девушка в неглиже.

Но никому не было дела, почему и куда бежит эта девушка, и никого не интересовало, что вызвало слезы на ее симпатичном личике. Красные глаза и нос вряд ли прибавят кому-нибудь привлекательности. Волосы разметались и выбились из прически, которую сооружала с утра Мария — темные локоны опустились на лицо, скрывая его от посторонних взглядом.

Пробежав едва ли не квартал, Анна остановилась. Она не видела перед собой будущего, хотя оно могло быть только одно: скоро, очень скоро ее найдут, вернут домой. Maman не простит ей этого скандала в ателье, но все ее время займет приготовление к свадьбе дочери, а на саму дочь ей будет плевать. И конечно, ровно через месяц Анна пойдет под венец в новом платье. Новое платье — точнее, та его часть, что висела на ней, словно оборванные крылья, успела испачкаться о пыльную мостовую и приобрести отнюдь не праздничный вид. Почему-то это порадовало Анну.

Она сбавила шаг. Если бы она не выглядела так по-дурацки, то ни у кого бы не вызвала интереса девушка, гуляющая по улицам старинного города.

— Будь все проклято, — как-то совсем спокойно, словно говоря о погоде, произнесла она едва слышно, — que diable1?

— Что же ужасного могло с вами произойти, что заставило проклинать целый свет? — раздался сзади красивый мужской голос с легким английским акцентом.

* * *

Вот так все и началось. Или уже закончилось?

В целом, отправной точкой этой истории можно считать эту случайную встречу, хотя случилась бы она, если бы не приехали сегодня в Реймс мадам и мадемуазель де Сен-Тьери? Или если бы свадьбы не должно было быть?

Лишь с высоты прожитых лет Анна могла судить, что сделанного не воротишь. А сколько раз она проклинала этот день самыми страшными словами! Сколько раз умоляла Бога повернуть время вспять, чтобы не совершить ужасной ошибки, ошибки, стоившей ей не только жизни, но и души. И обрекшей ее на вечные мучения.

Так было сначала. А потом Анна смирилась. А еще позже она поняла — все, что ни делает Бог — к лучшему, как бы ужасно это не звучало.

Итак, в тот день Анна познакомилась с Эдвардом. Как вы догадались, именно так звали этого мужчину-англичанина, оказавшегося по воле судьбы в Реймсе.

Не будет преувеличением сказать, что Эдвард — мужчина всей ее жизни... И смерти тоже. Ее будущий муж, друг и повелитель.

Но конечно, тогда маленькая девочка Анна де Сен-Тьери этого не знала, поэтому лишь подняла на него заплаканные глаза и пробормотала:

— Прошу прощения, мсье.

Как это бывает в любовных романах, их глаза встретились, и Анна почувствовала, что если уж и пойдет замуж, то только за этого человека. Наверное, со стороны она выглядела, по меньшей мере, странно: огромные распахнутые глаза, растрепанные волосы и недошитое свадебное платье.

И до сих пор не смогла понять Анна, что же так приглянулось графу Эдварду Плантагенету в молоденькой девушке. Только подумайте: не наткнись та девочка на Эдварда посреди большого по меркам семнадцатого века города, и не было бы этой истории. Не было бы ни Анны, ни...

... Пусть все идет так, как идет.

Глупенькая девочка Анна влюбилась и захотела навсегда остаться со своим прекрасным англичанином. Конечно, тогда глупенькая девочка не понимала слова "навсегда", и это позволяло ей строить прекрасные планы на их чудесную совместную жизнь.

Стоит отдать должное Эдварду, он не поступил с Анной так, как поступал с подобными влюбленными девочками вот уже несколько сот лет — попросту говоря, не убил ее, выпив кровь. За что графиня должна быть ему благодарной или наоборот проклинать — она не определилась до сих пор.

23 сентября 1888 года

Когда смолкли ночные разговоры, а солнце уже подумывало подниматься и начинать новый день, пани Анна легла спать.

О крепком дневном сне осталось лишь мечтать, однако и несколько часов сна могли оказаться спасительными...

— Пани Анна! — звонкий голосок горничной разлетелся по всем уголкам поместья и достиг, наконец, комнаты хозяйки.

Анна приоткрыла глаза и недовольно посмотрела на часы: может быть, и считается, что в десять часов леди не пристало уже находиться в собственной постели, но какое, черт побери, ей было до этого дело!

Дверь тихонечко скрипнула, явив Мартину. Горничная осталась стоять на пороге, не решаясь войти в комнату без разрешения.

— Что случилось? — сонным голосом произнесла Анна, приглашая девушку зайти.

Мартина отошла от окна и в очередной раз удивилась про себя, как хозяйка видит хоть что-то в этой кромешной тьме.

— Пани, к вам пришли — сказала она нерешительно.

Анна удивленно приподняла бровь. Хотя, что там скрывать, о том, что, и главное, кто к ней пришел, она узнала уже давно — лишь слегка коснувшись сознания Мартины. И сейчас еле сдерживала себя, чтобы стрелой не помчалась отсюда, куда глаза глядят.

— К вам инспектор Рихард Тесарж. Кажется... это насчет вашего жениха, — потупив взгляд, продолжила горничная.

— Что ж, это заслуживает внимания, — немного высокомерно произнесла Анна и тут же одернула себя: "Переигрываю".

— Помоги мне одеться, — будничным голосом произнесла она.

Служанка поспешила зажечь лампу, чтобы рассеять мрак в комнате. Через минуту она вернулась из гардеробной графини с ее повседневным платьем в руках. Гардероб Анны заслуживал отдельного описания, Мартина всегда удивлялась такому разнообразию костюмов — он больше походил на гардероб актрисы — такое количество платьев различных стран и эпох, что можно было смело устраивать маскарад. Например, что делало в ее шкафу платье едва ли не столетней давности — очень смешное на взгляд Мартины, выглядевшее, словно ночная сорочка с завышенной талией. Неужели раньше такое носили?!

Пока Мартина шнуровала корсет, Анна обдумывала, что ей следует говорить и как себя вести с инспектором. Он не должен составить для нее проблемы — вампирша прекрасно подчиняла сознание людей, особенно мужчин. Гипноз удавался ей даже лучше, чем Эдварду, она по праву этим гордилась.

Через пятнадцать минут Анна спустилась по главной лестнице вниз, в зал, где ее ждал инспектор. За спинкой его кресла стояла вчерашняя нищенка — та самая девочка, что так странно смотрела на нее.

— Графиня, добрый день, — поприветствовал ее инспектор, вставая с кресла.

Вик отступила назад, но при этом вцепилась в рукав инспектора, словно боялась его отпускать, и не могла решить — оставаться ли ей здесь под опекой инспектора, или бежать прочь.

Эмоции ее лежали на поверхности: страх, ощущение опасности, злость — все это было обращено на Анну. Вампирша впервые встретила такую реакцию. Вик словно чувствовала, кем на самом деле является Анна, что за существо скрывается за доброжелательной улыбкой, учтивыми манерами светской дамы и приятной внешностью.

Анна постаралась не обращать на нее внимания. Графиня поздоровалась с инспектором, улыбнулась ему... После такой улыбки у него не должно остаться не единого сомнения насчет ее невиновности. "Эта девушка просто не может быть виновной", — внушала она ему.

Помимо них в комнате присутствовали и Мартина с Эдвардом, однако первая и главная задача горничной в доме — сделаться невидимой и неслышной для хозяев, когда им ничего от нее не требуется. А Эдвард лишь мысленно был крепко связан с Анной, словно говоря ей: "Я здесь. Я с тобой", но сам держался поодаль, не желая привлекать к себе излишнее внимание. Сейчас все зависело не от него, а от его дорогой Анны.

— Инспектор Тесарж, — обратилась к нему Анна, — что за обстоятельство заставило вас посетить мой дом?

— Я пришел к вам, чтобы известить вас о трагическом событии. Вчера, в предместьях Праги был найден мертвым человек, и, — Рихард выдержал паузу, — у нас нет никаких сомнений, что тело принадлежит герцогу фон Валленштайну. Мои соболезнования.

— Фридрих... — прошептала Анна, — о, нет...

О цели визита инспектора она, конечно, знала. И все равно, эти слова прозвучали, как гром. "Соболезнования..."

— Он... мертв? — еле слышно переспросила она.

Рихард кивнул.

Что делают в таких ситуациях истинные леди? Что должна была сделать Анна? Она побледнела еще сильнее, хотя, казалось, это уже невозможно... и бесшумно упала на руки подоспевшему инспектору, как бы потеряв сознание.

Признаться, Рихард ожидал чего-то подобного, ему и прежде доводилось сообщать невесте о гибели ее несостоявшегося супруга. Правда, тогда это был не подданный другого государства, к тому же герцог, а обычный лавочник, но все женщины реагируют одинаково! Мартина всплеснула руками и бросилась ему помогать. Уложив графиню на диван, он крикнул горничной:

— Воды!

Анна, услышав бодрый голос Рихарда и звонкие шаги Мартины, удаляющиеся на кухню, решила не испытывать судьбу, поэтому подняла веки и с ужасом взглянула на инспектора:

— Но... этого не может быть! Почему... почему?..

Вик все же решила выглянуть из-за спины инспектора. Она смотрела на графиню испуганно, не веря в ее искренность ни на секунду.

— Я не врач, но не советую вам пока вставать. Лежите, — Рихард пресек попытки Анны приподняться на локтях.

Возвратившаяся Мартина подложила под голову хозяйки подушку.

В этот момент рядом с инспектором возник Эдвард. Изобразив беспокойство, он присел рядом с Анной, взяв ее за руку.

— Боже мой, милая, какое несчастье.

Эти слова прозвучали настолько искренне, что если бы Анна не знала бы его, она могла бы подумать, что он действительно сожалеет о смерти герцога.

Эдвард рассчитывал, что тело Фридриха найдут как минимум через неделю. Но это девчонка, что пряталась за инспектором, подпортила все его планы. Граф чувствовал, что именно она нашла герцога.

— Меня зовут Эдвард Варвик. Я брат Анны, — представился он инспектору, все еще сжимая руку Анны, — как такое могло произойти...

Вик стояла в оцепенении. Она не знала, страх ли сковал ее, или это все чары графини Анны.

Пока все суетились вокруг Анны, Вик осмотрелась. Казалось, свет совсем не проникал в это темное помещение, обставленное изысканной мебелью ранней викторианской эпохи из темного дерева. "Ни за что бы не стала жить здесь", — подумала нищенка. Атмосфера давила и пугала... Жизнь, казалось, ушла из поместья, сейчас же Вик словно обманывали, пытаясь выдать фарс за настоящую жизнь.

Вик подошла к инспектору и тихонечко тронула его за рукав. Рихард хотел было отмахнуться от девочки, но все же бросил на нее удивленный взгляд, заметив испуг в глазах.

— Не верьте ей, — совсем тихо пробормотала Вик побелевшими губами.

Анна и Эдвард одновременно повернулись, с неподдельным удивлением взглянув на нее. На секунду выражение глаз Анны изменилось. В них сверкнули красные искорки опасности и смерти.

Но Рихард не заметил этого.

— Эта девочка, Виктория, нашла труп вашего жениха. Если бы не она...

Легкая улыбка коснулась губ Эдварда.

— Так вот кому мы должны быть благодарны.

Его красивые темные глаза пытливо изучали личико Виктории. Неужели эта девочка чувствовала вампиров? Вик, словно дикая кошка, ощущала опасность, находясь рядом с ними. Ее чувство самосохранения было на высоте. С ней надо было быть настороже. Легче всего было бы убрать ее с их пути. Но это слишком просто. А доказать виновность Анны и Эдварда в смерти Фридриха было невозможно. Граф был в этом уверен.

— Как вы себя чувствуете? — обратился инспектор к графине

Она слабо улыбнулась. Бледность так и не покинула ее лица. Инспектор не подозревал, что она не покидала девушку вот уже два века.

Анна схватилась за протянутую руку и встала.

— Как я могу себя чувствовать, — грустно произнесла она, — я все еще не могу поверить, что с Фридрихом... герцогом фон Валленштайн могло случиться такое. Это ужасно...

— Я обещаю вам, что полиция приложит все усилия для раскрытия этого преступления... Но я надеюсь, что вы тоже поможете следствию.

Ничто не изменилось в лице Анны. Она кивнула Рихарду:

— Я надеюсь, что вы справитесь, инспектор. Я не смогу спать спокойно, пока не буду знать, что же случилось с Фридрихом.

— Необходимо будет опросить всех, кто присутствовал в тот день в поместье.

— Всех? — графине не понравилось, что будут задавать вопросы Мартине. Она могла сказать лишнее.

— Только так мы сможем составить полную картину. Итак, не знаете ли вы, куда мог направиться герцог?

Анна пожала плечами, всем своим видом показывая, что не имеет ни малейшего представления.

— Наверное, это как-то связано с политикой... Да, точно, это все политика.

Рихард покачал головой.

— Конечно, пани, эта версия звучит наиболее правдоподобно.

Инспектор с горечью подумал, что если дело выйдет на международный уровень, ему не сносить головы. Слишком опасно браться за такое расследование. Оставалось лишь надеяться, что герцог был еще слишком молод, чтобы нажить себе врагов. С самого утра полицейское управление отправило запрос в столицу и в Пруссию, что бы получить информацию о герцоге фон Валленштайне, и когда придет ответ, станет ясно, стоит ли и дальше рассматривать эту версию.

— А нет ли у вас подозреваемых, пани графиня?

— Простите меня, инспектор... я не могу сосредоточиться. Мартина, принеси нам чаю. Инспектор?

Рихард посмотрел на Викторию.

— Похоже, мы согласны, — улыбнулся он

"Мы?" — хотела спросить Анна. Девочка смотрела на нее глазами испуганного волчонка.

Эдвард же словно ушел в тень, хотя и стоял прямо за спиной Анны. Во всяком случае, вампирша чувствовала его поддержку.

Мартина, как всегда, сделала все быстро, и уже через двадцать минут на резном столике красного дерева стояли чашки, чайник, сахарница и блюдо с разнообразными сладостями привезенными Анной из Индии и Азии.

— В жизни не пробовал ничего подобного, — нахваливал инспектор восточные сладости. — В какой лавке ваша горничная покупает их?

Анна задумалась, что ей следовало ответить. "Правду", — подсказал голос, принадлежащий Эдварду.

— Не думаю, что в Праге их можно найти, — спокойно сказала она, — я привезла их из путешествия по Азии.

* * *

Она уехала на Восток, желая покончить со своей старой жизнью. Это было около пятнадцати лет назад, может, чуть больше или меньше — Анна никогда не запоминала такие мелочи, как даты — тогда они расстались с Эдвардом в очередной раз, как и всегда думая, что больше не встретятся, но зная, что это просто не может случиться. Он отправился в Рим, а она... Она сама не знала, куда поедет. Вещи были собраны, поезд на Gare de l'Est ждал на перроне, и графиня Анна Варвик покидала охваченный войной Париж, сама не зная, вернется ли сюда вновь.

Париж изменился — сильно, ужасно, катастрофически изменился.

Париж ее детства — куда лишь однажды она выезжала с матерью. В нем не было той красоты, свойственной современному Парижу, но маленькая Анна все равно смотрела на него с обожанием — волшебный, сказочный город.

В следующий раз она смогла побывать здесь не скоро — очень не скоро, почти через сотню лет. И теперь смотрела на него не восторженными глазами маленькой девочки, а разочарованными и печальными — того существа, которым стала. Но город был не менее прекрасен. Просто она, Анна Варвик, не замечала его красоты, гуляя тихими ночами по набережной Сены да по старым кварталам Сорбонны, где потом находили обескровленные тела тех, кто столь неудачно вышел на улицу поздним вечером.

Но город жил! И, наблюдая за его блеском и нищетой, жила Анна.

Потом грянула революция. Нечто чужеродное той эпохе, к которой привыкла Анна. Есть король, есть устоявшийся порядок — как можно?.. — эти мысли не давали ей покоя, когда они с Эдвардом в спешке покидали город, не желая погрязнуть в народных волнениях.

Покинули, чтобы вернуться в него через десять лет — в совсем уже другой Париж Наполеона, иной, но не менее прекрасный...

Но все же он менялся — и вместе с ее воспоминаниями рушились старые здания, сносились целые районы по приказу барона Османа. Прекрасные широкие проспекты, новые, однотипные особняки — все это было безумно современно, но так непривычно!

А потом пришли семидесятые годы.

Но с войной и приходом коммунаров Анна поняла, что не может принять все творившиеся здесь изменения. Да, по рождению она была француженкой, да, как любая француженка она любила Париж, но это был уже не ее город, не ее мир. Она испытывала такое человеческое и такое глупое чувство ненависти к Коммуне, которая на ее глазах рушила все то, к чему графиня привыкла, что не должно было изменяться никогда, что уехала из страны, решив не возвращаться, пока в столице все не вернется на круги своя.

Глупая вампирша тогда и не подумала, что время имеет особенность двигаться вперед, и уже никогда не вернется в милый сердцу, и привычный Анне 17 век, как бы она не обижалась на объявившую войну Пруссию и решившихся на новую революцию коммунаров.

Итак, она уехала на восток — туда, где приличным молодым леди делать нечего. Ее персона вызывала много толков как среди пассажиров Восточного Экспресса, удивленно поглядывающих на аристократку, пустившуюся в одиночку в такое путешествие, так и среди колонистов в Индии, когда она появилась в порте Бомбея с невинным желанием найти гостиницу поприличней.

Здесь было легко убивать — в отличие от чопорной и демократичной Европы, здесь никто даже не думал обращать внимание на смерть какого-нибудь нищего. Но надолго здесь она не задержалась, восточный уклад жизни быстро опротивел Анне, а экзотика заставляла с ностальгией вспоминать даже грязный и обнищавший Париж. Поэтому она села на поезд и отправилась обратно, однако до французской столицы так и не доехала, остановившись в Праге и познакомившись с небезызвестным нам герцогом фон Валленштайн.

* * *

Анна крепко держала горячую чашку с чаем, но если бы Рихард сейчас прикоснулся к ее рукам, он бы заметил, что они оставались ледяными.

Оба они замолчали, каждый думал о своем. Анне не хотелось сейчас выслушивать и отвечать на вопросы инспектора, касающиеся ее прошлого, но она понимала, что они непременно возникнут. Она не могла врать, так как догадывалась, что одна ложь повлечет за собой другую, как снежный ком. Что она могла сделать — так это наброситься на него прямо здесь, убить, выпить всю кровь... но к чему это могло привести, она даже и думать не хотела. "Буду и дальше вести себя, как и положено леди", — решила она, еще сильнее сжимая чашку. По тонкому фарфору побежала едва различимая трещинка.

Рихард тоже думал. Он смотрел на спокойное лицо графини и пытался понять, какие же чувства она испытывает. Ужас? Испуг? Злость? Ничто не выдавало истинных чувств девушки. "Шок", — решил он про себя. Однако Анна выглядела вполне адекватной и, казалось, могла отвечать на его вопросы.

— Графиня, я понимаю, как вам тяжело, но эти вопросы необходимы следствию. Приступим?

Она кивнула.

— Сообщал ли вам герцог о планах на ночь с 21 на 22 сентября или на день 22?

— Нет, — скупо ответила Анна, — я не обсуждала с Фридрихом его планов.

— Видели ли вы, как герцог покинул поместье?

— Нет. Я находилась в своей комнате. У меня была лихорадка, — пояснила она.

Рихард что-то быстро записывал в своем блокноте.

— Как вы думаете, видел ли кто-нибудь из домочадцев, как отъезжает герцог?

— Не думаю, — быстро ответила Анна, — всю ночь и Мартина, и Эдвард находились со мной.

По комнате мелькнула тень — Рихард не сразу заметил, как подле Анны встал ее брат. Он стоял за креслом, положив руки ей на плечи.

— Прошу вас, на сегодня хватит вопросов для моей сестры, — скупо сказал тот, — она слишком много пережила, это большой шок для нее.

Рихард взглянул на них обоих: бледные, темноволосые, прекрасные и спокойные — молодые люди казались пришельцами из другого мира.

— Что ж, граф, я согласен с вами. Но если графиня не хочет сейчас продолжать беседу, могу я рассчитывать на разговор с вами или ее горничной?

Эдвард едва заметно пожал плечами:

— Как пожелаете, инспектор.

Рихард отставил чашку, еще раз поблагодарил хозяйку за прекрасный прием и, наконец, бросил взгляд на Вик. Она сидела, плотно сжав губы, и, не моргая, смотрела в лицо Анне. Графиня, казалось, не замечала этого сверлящего насквозь взгляда.

— Виктория, — инспектор слегка коснулся ее плеча, и девочка словно вышла из транса.

— Здесь холодно и страшно, пойдем отсюда, — сказала она на смеси чешского и английского.

— Потом, — нетерпеливо ответил Рихард.

Он не понимал, почему же она так странно реагирует на гостеприимный дом графини Варвик.

Эдварду с трудом удавалось сохранять серьезность. Вся эта ситуация казалось ему настолько комичной, что он едва сдерживался, чтобы не рассмеяться.

Вампир взял горячую чашку чая, грея руки, и устроился в кресле.

— Когда вы последний раз видели герцога фон Валленштайн? — спросил инспектор.

— Кажется, это было в комнате Анны. Моя дорогая сестра плохо себя чувствовала и, как она уже сказала, мы все провели весь вечер в ее комнате. Потом бедный Фридрих отправился к себе, а я и служанка остались с Анной. Утром Мартина сообщила, что герцога нет в его покоях, — рассказал Эдвард.

— Когда вы прибыли в Прагу?

— 20 сентября. Я приехал на свадьбу сестры, — предугадав следующий возможный вопрос, ответил вампир.

— Значит, всю ночь вы были в комнате графини Варвик? — уточнил Рихард.

— Да, — кивнул граф. — Именно.

Допросы за пару-тройку сот лет ни капли не изменились. Правда, во времена инквизиции они были более действенны и менее гуманны. Любой мог признаться, что наложил порчу на своего соседа, только чтобы мучения прекратились.

Эдвард невольно потер шею.

— И вы не отлучались из комнаты?

— Я ходил в библиотеку за книгой Мольера, — спокойно ответил граф.

— Вы не заметили ничего необычного? Какой-нибудь шум в комнате герцога Валленштайна? — спросил Рихард.

— Нет. Все было тихо.

— Хорошо... — пробормотал Рихард. — Надеюсь, что если вы вдруг что-нибудь вспомните, вы сразу же сообщите.

— Несомненно, господин инспектор, — улыбнулся Эдвард.

— А теперь, могу я переговорить с вашей горничной? — обратился Рихард к графине.

— Мартина!

— И, — продолжил Тесарж, — если вас не затруднит, наедине.

— Как... как хотите, — Анна жестом попросила Мартину, появившуюся в дверях, подойти поближе.

Эдвард, бросив взгляд на инспектора, поднялся из кресла и, кивнув сестре, вышел из комнаты. Анна уже повернулась, чтобы уйти, но вдруг заговорила:

— А ваша спутница?

Рихард посмотрел на Викторию. Та замотала головой.

— Гмм... — инспектор посмотрел на бродяжку, — уверен, она с удовольствием подождет в коридоре, — ему требовалось поговорить с горничной без посторонних.

Однако сама Виктория с этим была не согласна. Всем своим видом она демонстрировала, что не намерена покидать гостиную.

— Я не настаиваю... Я просто думала, так будет лучше, инспектор, — сказала Анна и вышла.

Рихард смерил Викторию таким взглядом, что ей ничего не оставалось, как покинуть комнату.

— Мартина Новачек, здравствуйте еще раз, — обратился он к горничной, — присаживайтесь.

— Вот уж не думала, что теперь я работаю на вас, — заметила Мартина.

— Это ненадолго, — усмехнулся Тесарж. — Я просто хотел задать вам несколько вопросов. Я понимаю, графиня Варвик платит вам жалованье, но произошло убийство. И если вы что-то знаете, не стесняйтесь и не бойтесь рассказать об этом. Возможно, вы что-то видели? Может быть, это была ссора. Незнакомые гости. Все, что угодно. Все, что могло показаться вам необычным.

— Нет, ничего такого, — после некоторого молчания ответила Мартина.

— Вы уверены?

— Да.

— Вы видели, когда господин Валленштайн покинул дом?

— Я была на кухне.

— Значит, нет? Какие-нибудь подозрительные звуки?

— Ничего. Я даже не слышала, как захлопнулась дверь.

— Спасибо, — Рихард сделал несколько пометок в блокноте, — мне пора идти, — инспектор поднялся на ноги.

— Уже уходите? — спросил Эдвард, появляясь в дверях.

— Да. Спасибо, вы нам очень помогли. Передайте графине еще раз — я очень сожалею о случившемся. Вы оказали неоценимую помощь следствию.

— Я рад, что поисками убийцы жениха моей дорогой сестры занимается такой человек, как вы, инспектор.

— Благодарю вас. Надеюсь, графиню не будут мучить ночные кошмары.

— До свидания, инспектор, — произнесла убитая горем Анна и закрыла за ним дверь.

* * *

Вик нехотя покинула гостиную, инспектор остался где-то позади. Примерно тремя комнатами позади. Вик очень-очень не хотела оставлять его наедине с этими... этими существами. Да. Именно существами. Люди — это другое. Они оставляют после себя другие чувства, ощущения. У некоторых это сияние сильное и яркое, такое, как у Рихарда. У других оно темное и мрачное, источающее зло, как у многих людей, что ходят по улицам того же Лондона. С темным и злым смириться можно было. Но вот у обитателей этого дома... у них не было даже такого. Почему? Может потому, что они и людьми-то не были! Аура — это человеческое. Хоть Вик и не была образованной девушкой и не знала такое умное слово, как аура, но она инстинктивно чувствовала, кому можно доверять, а кого следует опасаться. Так вот, этих "людей" нужно опасаться. А значит — держаться подальше. С инспектором Тесаржем, конечно, можно быть в безопасности на улицах Праги, но в этом доме от него толку, что от вон той колонны — стоит столбом и глупо улыбается, доверчиво глядя на неудавшуюся герцогиню. Вик такое положение дел не устраивало. Нужно было объяснить инспектору, что этим существам нельзя верить. А для этого нужны доказательства...

Она готова была пойти на поиски доказательств прямо сейчас, если бы не появившаяся перед ней Мартина. Вик непроизвольно вздрогнула; она помнила, как еще вчера обворовала эту девушку... Но сейчас горничная мило и доброжелательно улыбалась и говорила что-то на почти незнакомом чешском языке. Потом махнула рукой и увлекла почти не сопротивляющуюся Вик за собой. И действительно, зачем сопротивляться, если тебя ведут на кухню, где много-много вкусной еды, тепло и ничего не угрожает...

Мартина с жалостью смотрела, как Вик набросилась на поставленную перед ней тарелку каши. Ей стало стыдно за то, что вчера "во имя справедливости" она сдала эту девочку полиции. Само провидение вернуло ее к той женщине, что Вик видела на рыночной площади. А это значит, что сейчас Мартина сделает все возможное, чтобы этой бродяжке было здесь хорошо: накормит, отмоет... И может быть, если хозяйка не заметит, даже оставит ее на ночь в одной из гостевых комнат.

Странным для Мартины оставалось лишь то, как Вик смотрела на графиню. Горничная хорошо запомнила эти огромные глаза, полные страха, ужаса и гнева, обращенные на ее хозяйку. Конечно, Анна Варвик не была ангелом, но она и не вызывала такого всепоглощающего ужаса...

Пока Мартина кормила бродяжку на кухне, в гостиной граф и графиня Варвик обсуждали визит инспектора.

— Молодец, дорогая, я почти поверил, — сказал Эдвард.

Анна прижалась спиной к двери и закрыла глаза.

— Я уверена, что нас не заподозрят. Я мало что понимаю в полицейских расследованиях, но приписать нам какие-нибудь обвинения будет очень и очень трудно, — проговорила она.

В зал вошла Мартина, успевшая накормить Вик и даже отвести ее в комнату тетушки Мадлен, которая на неделю уехала к родственникам в город. Горничная выглядела едва ли не более расстроенной, чем ее хозяйка.

— Я... Я очень сочувствую вам, пани, — тихим голосом сказала она.

Анна лишь кивнула.

Горничная ни капельки не притворялась: она действительно очень огорчилась из-за герцога. Она так любила, когда он приезжал в поместье пани Анны — дом словно наполнялся жизнью, ее вечно грустная и холодная хозяйка начинала улыбаться. Мартина была уверена, что из них получилась бы прекрасная пара — Фридрих был замечательным человеком с чистым и благородным сердцем — такие встречаются лишь в сентиментальных французских романах. А теперь все кончилось. Свадьба, к которой все уже готовились несколько недель, отменяется, а что будет с графиней — она даже не представляла. Когда Мартина, наконец, покинула гостиную, Анна позволила себе улыбнуться. И улыбку эту на всем свете мог понять только он один — он, граф Эдвард Варвик.

* * *

Ночь очаровывает.

Темный полог медленно опускался на город, оставляя лишь очертания домов и бледные тени редких прохожих, стремящихся поскорее спрятаться в своих жилищах от мрачных мыслей и суеты прожитого дня.

Ночь непредсказуема.

Последние отблески заката мелькнули на небе, похоронив огромную алую звезду до следующего светлого, еще теплого дня. Где-то на окраинах города тоскливо завыла собака, наблюдая за молодым месяцем.

Мужчина запнулся на каменной мостовой и рухнул на землю, едва увернувшись, чтобы не сломать себе нос. Он был немного пьян, расстроен и близорук, а вместе с тем дома его ждала жена и четверо чудных детишек. Но разве об этом он мечтал? Его дед был сапожником, как и отец, и дядя, а ему просто досталось семейное дело, и никто не спрашивал его, хочет он этого или нет. Рутинная работа, глупая жена и четверо вечно грязных голодных и галдящих детей — вот что он получил. Черт бы все это побрал.

Мимо промчалась карета, едва не задавив несчастного. Мужчина вскочил на ноги. Подхватив камень, он размахнулся и кинул его в обидчика. Далеко. Не попал.

— Грязная собака, — выругался сапожник.

А еще ночь способна убивать.

— Добрый человек, какой сегодня день? — спросил Эдвард.

— Пятница, — ответил мужчина, вытерев нос рукавом.

— Гм... больше похоже на воскресенье, — сказал вампир, задумавшись.

Сапожник махнул рукой на странного незнакомца и зашагал дальше, но тот снова преградил ему путь.

— Ну что тебе еще? — грубо произнес сапожник, смачно выругавшись.

Эдвард причмокнул, предвкушая скорую трапезу.

— Хотите сыграть в игру, любезный? — вампир лукаво улыбнулся.

— Что ты мелешь?..

— Ты убегаешь, я догоняю, — перебив сапожника, сказал граф.

— Я не...

Страх, как ведро холодной воды, отрезвляюще подействовал на мужчину. Очень странные зубы были у этого господина. Клыки гораздо длиннее, чем у обычного человека, как в байках про вампиров. Вот только сейчас байка перестала быть глупой детской страшилкой, обретая реальную основу.

— Кто ты такой? — дрожащим голосом спросил сапожник.

— Твоя смерть, — усмехнулся Эдвард. — Я охотник, а ты моя жертва. Так что будь добр, доставь мне удовольствие и посопротивляйся чуток. Иначе мне будет неинтересно.

Мужчина, раскрыв рот, в ужасе глядел на Эдварда, не имея возможности пошевелиться.

— Ну, беги же. Может тебе еще удастся спасти себя, — улыбнулся вампир.

Сапожник бросился в сторону. Эдвард медленно двинулся за ним, устало вздохнув. И так каждый раз. Никакой фантазии у этих людей.

Вскоре граф нашел свою жертву, пытающеюся перелезть через забор чьего-то особняка.

Вампир с легкостью сдернул его вниз, и, схватив за грудки, поднял на ноги.

— Может, тебе станет легче — мне это тоже не приносит удовольствия, — ответил Эдвард. Соврал, конечно.

Вампир уже приметил подходящее место, где можно было расправиться со своей жертвой. Спустя несколько минут он прижал несчастного к стене.

— Ты ведь заботился о своем здоровье? — поинтересовался Эдвард. — Ладно. Можешь не отвечать. Я это и так пойму по твоей крови.

Сапожника трясло как от лихорадки.

Граф нащупал сонную артерию на шее мужчины и улыбнулся.

— Больно не будет. Только если со всем чуть-чуть...

Вампир жадно впился клыками в шею. Эдвард чувствовал, как мужчина слабеет в его руках, не пытаясь сопротивляться. Наконец граф остановился, выпустив свою жертву.

Сапожник упал на грязную кучу, едва дыша.

— Я могу продлить твое существование на несколько веков. Ты хочешь этого? — опустившись на корточки перед мужчиной, спросил Эдвард.

Сапожник, не моргая, смотрел на своего убийцу, проклиная все свои прошлые мысли и вспоминая все известные ему молитвы.

— Ты станешь вампиром. Весь мир будет у тебя на ладони, конечно, придется забыть о своих родственниках. Ну, так что?

— Занимаешься благотворительностью? — спросила Анна, возникнув рядом с Эдвардом.

— Мне всегда так жаль их, — печально произнес граф.

Анна возникла позади, неслышимая и почти невидимая — стояла, как тень, как фантом в ночи и с интересом наблюдала за Эдвардом. Точнее — за его жертвой. Мужчина в ужасе смотрел на вампира, не произнося не слова. "Дева Мария, защити", — молил он про себя. Взгляд Эдварда завораживал, гипнотизировал, поглощал — в этом взгляде словно отражалась вся боль и весь страх несчастного сапожника.

— Ну что, ты этого хочешь? — переспросил Эдвард.

Мужчина не знал, что следует ему говорить и что делать, точнее — понимал, что ничто его уже не спасет.

Анна сделала шаг назад и окончательно слилась с ночью. Ей не доставляло удовольствия наблюдать, как питаются вампиры — что, впрочем, никоим образом не отменяло ее потребности в пище. Кровь... Не только кровь, но и агония жертв — без этого нельзя было почувствовать всю сладость трапезы.

Она услышала сдавленный предсмертный крик мужчины — настолько короткий и тихий, что никто из людей не смог бы его услышать. Завтра здесь, на мостовой, найдут его труп и наверняка даже не обратят особого внимания... Конечно, это же не герцог Фридрих фон Валленштайн, а какой-то никому не нужный человечек — один из многих. Так она обычно и относилась к своим жертвам.

Анна уже не была голодна — она нашла свою жертву на пустых улицах ночной Праги. Теперь, когда Фридрих мертв, она не видела смысла голодать, ждать тех нестерпимых приступов, когда мысли сводятся лишь к одному — победить Голод! Анна ясно помнила, как ее одолевала только одна мысль: "Кровь, кровь, кровь...".

Сегодня все было куда проще. Она неспешно брела по тихой мостовой, оставаясь незаметной для людей. Даже если бы ее первостепенной целью не была охота, она все равно не ушла бы отсюда — настолько волшебными были эти часы. Здесь не было случайных людей — добропорядочные горожане сидели сейчас в тепле домашнего очага со своими семьями. В то время как по улицам разгуливали прелюбопытнейшие личности...

С Эдвардом они решили расстаться на подходе к Праге, что бы встретиться чуть позже, когда оба завершат свои дела.

Мимо Анны, едва ее не задев, прошла веселая группа молодых людей — студенты, возвращающиеся с очередной попойки, как решила про себя вампирша. Несколько девушек не самого тяжелого поведения стояли вдоль дороги, перекидываясь словами друг с другом и громко зазывая "любителей ночных приключений". "Не мой контингент", — с чувством легкой брезгливости подумала графиня.

Внимание ее привлек молодой человек, только что вышедший из двери ближайшего дома. Любовник, покидающий дом своей возлюбленной. И не нужно было обладать сверхчеловеческими способностями, что бы прочесть на его лице счастье и безграничную любовь к своей Дульсинее. Из окна выглянула молодая девушка — скорее миловидная, чем красивая — и послала ему на прощание воздушный поцелуй.

Анна уже выбрала себе жертву и теперь хотела поиграть с ней. Она знала, что это жестоко, и все оставшееся в ней человеческое противилось, но азарт хищника брал свое. Вампирша поставила себе условие: только если этот юнец скажет "да", только тогда она со спокойным сердцем убьет его.

Она шла за ним, незамеченная, тихая, стремительная. Вскоре они оказались одни в тихом переулке, где даже окна домов уже погасли. Вдруг юноша вздрогнул и остановился. Это Анна дала ему понять, что он не один, тихонечко коснувшись его сознания. Он обернулся — Анна предстала перед ним во всем своем великолепии, богиня в ночи, она вся была словно окутана лунным светом. Анна улыбнулась, и одного этого ей хватило, чтобы молодой человек совсем потерял голову. Вампирша была довольна — что скрывать, ей нравилось распространять свои чары на людей, завораживать и очаровывать их — в этом была ее сила. Она медленно приблизилась к своей жертве. Он не видел в ней угрозу, только чувствовал тягу к этой женщине и желание. Анна легко дотронулась рукой до его щеки — холодное прикосновение на секунду отрезвило юношу, но чары вампирши были сильнее. Она обняла его и привлекла к себе, тот с легкостью поддался.

"Как все просто", — со скукой подумала женщина.

— Я нравлюсь тебе? — мелодичным голоском проворковала она, почти касаясь его уха.

— Да, — ответил юноша одними губами.

— А твоя девушка, бросишь ли ты ее ради меня? — все так же нежно говорила Анна.

— Да, — он даже не спросил, откуда она знает Маришку.

— Ты будешь со мной? — в голосе вампирши появились едва заметные ледяные нотки.

— Да...

Ответ был получен. Все действительно оказалось слишком скучно... Анна готова была, если этот мальчик скажет "нет", отпустить его — голод не был настолько сильным, чтобы невозможно было ему сопротивляться. Но все оказалось слишком банально, и очарование вампирши победило так называемую "любовь". Да, это было не честно. Но какой вампир станет задумываться о честности? И Фридрих тоже ответил "да", за что ему пришлось поплатиться.

Она не захотела продолжать эту игру. Все было закончено — острыми клыками она прокусила артерию, юноша вскрикнул от неожиданности и боли — и уже через пару минут Анна была сыта... и полностью разочарована в очередном влюбленном, чувства которого оказались столь недолговечными. Найдет ли она когда-нибудь того, кто сможет противиться ей?

Сейчас Анна стояла рядом с Эдвардом — он тоже закончил свою трапезу и выглядел вполне сытым и довольным.

— Пойдем, — тихо сказала она.

24 сентября 1888 года

Служанка частного детектива Карела Черника, в доме которого Ева остановилась в Праге, внесла свежую газету и оставила ее на столике. Женщина, скорее по привычке, чем любопытства ради пролистала страницы, посвященные большей частью внешнеполитической ситуации в Европе и разногласиях в Тройственной Союзе, остановила, наконец, свой взгляд на последней странице.

"Найдено тело молодого человека, чью личность все еще установить не удалось. Инспектор Кройль, прибывший на место первым, предположил, что смерть наступила не естественным путем, но на теле жертвы не было обнаружено никаких телесных повреждений, которые могли бы повлечь за собой летальный исход. Что это, болезнь, внезапно поражающая здоровый организм, или же очередное убийство?" — медленно прочитала про себя абзац из статьи Ева.

— Да... А позавчера на берегу Влтавы нашли тело герцога Валленштайна... — облокотившись на перила лестницы, заметил седой мужчина.

Это был Карел. Частный детектив, давний друг и помощник вот уже на протяжении десяти лет. Он никогда не покидал Прагу, где, собственно, они и познакомились.

— Слишком много смертей за последние несколько дней. Интересно, — задумчиво протянул детектив, спускаясь вниз.

Через некоторое время они сидели в столовой и поглощали только что приготовленный завтрак.

— Ты видел труп? — вяло водя вилкой по тарелке, спросила Ева.

Поперхнувшись от столь неуместной за столом темы разговора, Карел изумленно поднял голубые глаза на женщину.

— Чей? — не сразу поняв, о чем она говорит, переспросил мужчина.

— Этого герцога.

— Нет, а почему он должен был меня заинтересовать?

— Он еще в леднике?

— Должен быть там. Ведь это убийство!

— Я могу его увидеть?

— Исключено!

Кивнув, Ева медленно встала из-за слова и, опустив белоснежную салфетку на столешницу, собралась покинуть комнату. Лишь поравнявшись с двустворчатыми дверьми, бросила через плечо:

— Если ни на одном из трупов нет отметин, то я сегодня же покину Прагу.

— Я понял, о чем ты...

Покончив с завтраком, детектив направился в сторону входной двери.

Он не мог ей отказать.

Прага, 15 марта 1878

Скверная погода стояла в городе. Неделю шел дождь, почти не прекращаясь.

Горожане предпочитали оставаться в своих домах, заготавливая свой любимый бромбарок, и лишь изредка выходили на улицу, чтобы сбегать на рынок за необходимыми припасами.

Жизнь неторопливо шла своим чередом, ленивая и размеренная, как бесконечный весенний дождь. Но порой размеренный ход жизни прерывался: иногда и в Праге случались жестокие нечеловеческие преступления. Обычно преступник хорошо знал жертву, и самым распространенным мотивом была жажда наживы. Но то, что произошло три дня назад, не совпадало ни с одной знакомой схемой преступления.

Старший инспектор пражской полиции Карел Черник, держа зонтик над головой, выслушивал сбивчивые показания невысокого мужчины. Тот что-то очень эмоционально рассказывал полицейскому, активно жестикулируя и не обращая внимания на то, что часто задевает Черника руками.

— Не так быстро, пан Лейбриш, — попросил Карел, перебивая свидетеля. — Говорите, что видели человека, который прижал пани Гоуску к этой самой стене, а затем выпил ее кровь?

— Именно, пан инспектор. И будь я проклят, если вру!

Как только Лейбриш ушел, Черник снова взглянул на место преступления. На каменной стене не было никаких следов крови — если даже женщина и вправду была убита именно здесь, дождь сыграл на руку убийце, смыв все следы. У пани Гоуски ничего не украли, не покусились на ее честь, и кроме небольших ранок на шее, которые могли оставить крысы или любое другое животное, обитающее в городе, больше никаких следов насилия найдено не было. Однако был свидетель...

Ни одно убийство прежде не могло поставить Карела Черника в тупик. На сей раз не было никаких следов, никто не видел лица напавшего. Он просто исчез с места преступления, как если бы был не человеком, а бестелесным духом. Но фантомы не совершают убийств, и Черник отогнал от себя глупые мысли. Убийства совершают люди, и только.

Сев в карету, он откинулся на спинку, чувствуя себя совершенно беспомощным и раздавленным. У полиции была единственная версия — в городе орудует маньяк, а такие преступления раскрыть тяжелее всего.

Вечер наступил незаметно, казалось, что утра вообще не было, да еще эта стена дождя... Карел задремал, пока наемный экипаж неспешно вез его по узким улочкам Праги. Проснуться его заставил женский крик, полный ужаса и испуга, доносящийся из подворотни. Черник приказал остановиться, и так поспешно бросился на помощь, что забыл в карете зонт.

Кричала девушка, продавщица цветов на рынке, над ней темной тенью склонился нападавший. Карел не заметил ни ножа, ни револьвера в его руке, но девушка была настолько испугана, что едва держалась на ногах.

— Отойди от нее, мерзавец! — приказал Черник, выхватив пистолет и направив его на человека, который сжимал плечо цветочницы.

Он даже не повернулся, а лишь усмехнулся и затем резко впился зубами в шею девушки. Карел инстинктивно нажал на курок. Прогремел выстрел, пуля угодила в грудь преступника, но тот не шелохнулся. Черник был уверен в том, что попал — он просто не мог промахнуться, стреляя с такого близкого расстояния, да и не даром он считался лучшим стрелком в полиции. Он выстрелил еще раз, и еще, однако свинец не заставил странного преступника даже обернуться. Только закончив с девушкой и отшвырнув ее, он повернулся и в мгновение ока оказался рядом с Карелом. Обескураженный таким неожиданным и стремительным движением, инспектор выронил бесполезный теперь пистолет и отшатнулся назад.

— Стой! — раздался откуда-то из-за спины Карела женский голос.

Но непонятно было, к кому она обращается: Черник и так не мог пошевелиться, скованный непонятным гипнозом, преступник же, наоборот, не остановился, а резко дернулся в сторону от инспектора. Оковы дурмана спали, и теперь Черник мог рассмотреть преступника в свете газового фонаря: черты лица выдавали в молодом человеке венгра или моройца, его можно было бы принять за студента, без дела шатающегося по городу. Но внимание Карела привлекло другое: по подбородку молодого человека стекала кровь, пачкая высокий воротник белой рубашки. Он быстро облизал испачканные губы ("Чужая кровь!" — подсказывал разум Карела) и посмотрел куда-то за плечо Черника.

— Я так и знал, что ты придешь, kedvesem1, — он старался произнести это спокойно, но в голосе звучали страх и злость.

— Ты думаешь, я бы оставила тебя? — в тон ему ответила женщина, затем с грустью добавила. — Жаль, я пришла слишком поздно.

Несмотря на лиричный и почти светский тон беседы, по лицу ночного убийцы Карел видел, что тот снова готовится напасть... или отразить нападение? Не выдержав, инспектор обернулся, чтобы видеть и второе лицо, участвующее в разворачивающейся перед ним фантасмагории. Женщина, возраст и внешность которой было трудно определить в сумерках, облаченная в мужской костюм, держала в руках маленький пистолет, похожий на мелкокалиберную женскую "Беретту". Она стремительно приближалась к нему.

— Отойдите, пан, — почти неслышно прошептала она, даже не глядя на Черника.

Женщина не отводила взгляд от убийцы, тот же сначала ушел в тень, и Карел было подумал, что он просто скрылся с места преступления, однако через мгновение возник совсем рядом с женщиной. Прежде, чем она успела нажать на курок, он уже бросился на нее, толкнув таким образом, что пуля лишь слегка коснулась его плеча.

Но и этого, видимо, хватило: он зарычал и бросился бежать, и движения его были настолько стремительны, что Карел не заметил, куда он делся. Осталась только женщина, спасшая ему жизнь. Черник никак не мог воспроизвести в памяти четкую картину произошедшего и понять, что же случилось. Он должен был разобраться во всем — это его работа.

— Кто вы? — спросил Карел, когда к нему вернулась способность трезво мыслить.

Женщина склонилась над несчастной торговкой, провела пальцами по ее шее, внимательно ощупав края раны. Затем она отошла от девушки, которую теперь ничем не вернешь к жизни, и обернулась к инспектору, наконец обратив на него свое внимание.

— Я бы посоветовала вам забыть все, что вы здесь видели, — сказала женщина.

— Она мертва? — скорее подтвердил, чем спросил Черник, и добавил на этот раз не обескуражено, а раздраженно. — Вы спугнули преступника! Да кто вы такая?!

— Мое имя Ева, хотя вряд ли это вам о чем-то скажет, пан. Я повторю еще раз: вам следует навсегда забыть, что здесь произошло, если не хотите составить ей компанию, — Ева указала на распростертый труп. — Оставьте вашего "преступника" мне!

— Я занимаюсь этим делом, пани, и не собираюсь оставлять убийцу безнаказанным. Меня зовут Карел Черник, старший инспектор полиции. И вам придется рассказать мне все, иначе я буду вынужден вас задержать до выяснения обстоятельств, — как можно более официально произнес мужчина.

Женщина засмеялась. Странная реакция в подобной ситуации, Карел начал опасаться, что встретил еще одного безумца — многовато на сегодняшний день!

Переведя дыхание и успокоившись, она ответила:

— О, господин инспектор хочет знать всю правду? Ну что ж, как вы желаете! Мне следует дать вам показания прямо здесь? — Ева театрально окинула взглядом место преступления: вечер успел смениться темной ночью, а холодный промозглый ветер и дождь все не унимались, превратив пиджак инспектора и короткий плащ Евы в подобие мокрых тряпок.

— Я могу предложить вам отправиться со мной в участок, пани... простите, не знаю вашей фамилии, — развел руками Карел.

Она ничего не ответила на эту ремарку, лишь кивнула. До участка они добирались пешком — в столь поздний час трудно было найти карету. Инспектор все же попытался выведать у Евы объяснения произошедших событий, но она только односложно отвечала, а то и вовсе игнорировала вопросы докучливого человека.

О, как же она была зла: на этого так не вовремя подвернувшегося полицейского, на мадьярского вампира, на отвратительную пражскую погоду, на весь мир!

Черник открыл перед женщиной дверь полицейского участка, пропуская ее внутрь. Сняв пиджак, он повесил его на крючок, который, не выдержав тяжести мокрой одежды, отвалился от стены. Карел поморщился, в очередной раз послав ко всем чертям австрийские власти, жалевших денег на ремонт обветшавшего здания.

Младший инспектор Рихард Тесарж уже ушел, и в этот час в здании оставался лишь дежурный, который принес Чернику и Еве чай, и тут же удалился, оставив их в кабинете наедине.

— Вы знаете этого убийцу? — Карел без предисловий перешел к делу.

Ева грела руки о горячую чашку с чаем и не спешила отвечать, предпочитая искать ответ в замысловатой игре чаинок. Кто-то гадает на кофейной гуще, может быть и она видит что-то, недоступное человеческому глазу?

При комнатном освещении инспектор, наконец, разглядел свою странную собеседницу. Ее темные волосы были перетянуты лентой и убраны в пучок — ни шпилек, ни заколок, которые так любят все женщины. В мужской одежде, которая на любой женщине смотрелась странно и нелепо, Еву можно было принять за суфражистку. Однако до этого Карелу не приходилось видеть эмансипированных дамочек, бегающих по ночному городу и отстреливающих преступников. Курить папиросы и рассуждать о феминистическом движении — пожалуйста, но не убивать маньяков на темных улицах Праги.

Наконец она оторвалась от созерцания своей чашки с чаем и внимательно посмотрела на Карела усталыми и слишком старыми для ее возраста зелеными глазами.

— Я не знала его лично, — ответила Ева, затем, помолчав, добавила. — Мне не нужно знать его имя, чтобы желать его скорейшей смерти.

— Какова ваша выгода в его убийстве? Ева, зачем вам нужно убивать его? — не понимал Черник.

— Если я расскажу вам, вы ведь не поверите, сочтете сумасшедшей...

Ева не предполагала — она говорила то, о чем точно знала. Как будто ей уже много раз приходилось повторять эти слова.

— Если вы, пан инспектор, продолжите выслеживать того, кого считаете обыкновенным маньяком, он убьет вас также легко и просто, как девчонку-торговку и ту женщину несколько дней назад.

— Неужели вы думаете, что все полицейское управление не сможет справиться с каким-то студентом, который возомнил...

— Не сможет, пан, не сможет, — Ева грустно покачала головой.

— Что же с ним не так? Он умнее и сильнее всего полицейского управления? — появление все новых и новых загадок в этом деле начало раздражать Черник. — Кто же он такой, в конце концов?

— Он не "кто", — с презрением в голосе произнесла женщина, — он труп, покойник, восставший из могилы, чтобы пить кровь живых людей. Нет, Черник, молчите! — Ева предостерегающе подняла руку, видя, что инспектор уже пытается ей что-то возразить. — Если уж вы спросили меня, то слушайте и вспоминайте все, что видели сегодня на Водичковой улице. Вы пытались остановить преступника, стреляя в него. И что же, инспектор? Он даже не был ранен!

— Но вы тоже стреляли в него, после чего ваш "труп" убежал, — резонно заметил Карел, прилагая большие усилия, чтобы не усмехнуться.

Не говоря ни слова женщина вытащила из кобуры свой пистолет, теперь Черник мог его как следует рассмотреть. И был удивлен и разочарован: всего лишь обычная маленькая "Беретта", как он и предполагал. Ева щелкнула затвором, разрядила магазин, и на стол высыпалось несколько пуль, ярко блестящих на свете лампы. Свинец так блестеть не будет.

— Серебро? — удивился Карел.

— Именно, инспектор. Посеребренная оболочка. Только засадив серебряную пулю в сердце, такое существо и можно уничтожить, — Ева решила не проводить лекцию по вампирологии и не рассказывать инспектору об остальных способах. По крайней мере, сейчас.

— Вампиры? Кто еще: оборотни, феи — все они существуют? — с иронией спросил Карел.

— Если не верите мне, то поверьте своим глазам. Та женщина, что была убита три дня назад, умерла от потери крови, вы сами видели две дырки у нее на шее. Часто ли вы встречали людей, которые пьют чужую кровь? На месте преступления не было ни одной капли, наш венгерский гость был очень аккуратен.

— Я стараюсь очистить мир от этих чудовищ. Не мешайте мне, господин инспектор!

— В этом есть резон, — кивнул Черник. — Но поверить все равно непросто, — заметил он, критически оглядывая женщину.

С одной стороны — этот безумный блеск в глазах, эта странная одежда и поведение выдавали в ней особу не вполне благоразумную (Карел решил использовать наиболее деликатные характеристики). Когда она сказала, что целью ее жизнь является уничтожение этих кровососущих чудовищ, в ее взгляде мелькнула искренняя злоба, а спокойный прежде голос задрожал от возникших сильных эмоций. Но, с другой стороны, — и это он видел своими глазами, — тот убийца бросился от ее пули, как черт от ладана. Или будет правильнее сказать — как вампир от серебра?

Он взглянул на настенные часы: те показывали второй час ночи — не время для серьезных разговоров. Зато самое то, чтобы слушать истории про вампиров.

— И... как много таких тварей на свете?

— Слава Богу, их мало, — ответила Ева, — иначе бы моя задача была невыполнимой. Их редко встретишь больше одного-двух в городах, и я говорю лишь о крупных, где легко убивать и оставаться незамеченным.

— Но, пани, объясните мне одну вещь. Если эти вампиры и впрямь существуют, как вы говорите — а я уже готов вам поверить — то зачем хранить тайну об их существовании? Почему вы не поднимите эту тему, не расскажите общественности? Тогда бы от вампиров и следа не осталось, и мы б вернулись к своей "рутинной" работе — раскрывать преступления, которые совершили люди. А это, пани... — Карел вспомнил, что женщина так и не назвала своей фамилии, — пани Ева, посложнее бывает.

Она снова засмеялась — только на этот раз грустно и как-то вымученно.

— В вампиров никто не поверит, люди сочтут меня ненормальной и запрут в сумасшедшем доме. Ведь и вы так считаете, да? Или вы предложите мне отправить письмо императору с предложением создать отдел полиции, который будет заниматься уничтожением вампиров?

— И все равно я не понимаю, почему вы действуете в одиночку, ведь это же опасно, — заметил Черник.

— Люди не могут справиться с вампирами, — резко сказала она.

Ее фраза осталась непонятой Карел, сама же она никак не пояснила свою реплику, а лишь продолжила:

— Эти твари обладают чем-то, что можно сравнить с гипнозом. Им ничего не стоит заставить человека действовать так, как хочется вампиру. На моих глазах жертва сама шла к вампиру, подставляла шею и не сопротивлялась, когда тот принимался сосать ее кровь.

Черника передернуло: он вспомнил, как стоял в том переулке, завороженный немигающим взглядом вампира, не было возможности пошевелиться, тогда свои мысли казались чужими... или, наоборот, чужие — своими?

Но то были чувства. Голос же разума вопрошал:

— И как же вам удается противостоять вампирам, если их силы столь велики?

Собеседница ушла от ответа полюбившимся ей способом — промолчала, будто Черник не задавал вопроса.

— Инспектор, это все, что вы хотели знать? Если так, то позвольте мне идти. Как видите, я была честна с вами и рассказала вам все. Остальное вас не касается. Будьте благоразумны и держите все, что узнали, при себе. И не вмешивайтесь, это не принесет вам добра.

Она оставила Карела одного со страшными мыслями, роящимися в голове. Инспектор не попытался удержать ее, потому что знал, что в случае надобности он всегда сможет найти ее. А пока надо было свыкнуться с мыслью, что мир не так реален, каким представлялся ему ранее, и происходящие в нем события не всегда можно объяснить обычной логикой.

Ева, которая впервые поведала человеку о деле всей своей жизни, надеялась, что инспектор забудет все, что видел и слышал в ту весеннюю ночь, хотя в глубине души испытывала необходимость поделиться с кем-нибудь тем кошмаром, в который была погружена всю свою жизнь — вот уже семьдесят лет. Люди столько не живут, однако на протяжении всей истории мечтают продлить свою молодость; Еве же такая возможность была дана по рождению, и больше всего на свете она мечтала жить, как обычный человек.

Она не сказала Чернику ни слова о том, кем является, и почему видит своим долгом уничтожать вампиров — если не всех, то как можно больше. Ей было слишком тяжело возвращаться к больной теме, которую она, наверное, никогда ни с кем не сможет обсудить.

Карелу также следовало забыть свою ночную собеседницу, рассказавшую ужасную, неправдоподобную историю, списать ее на игру больного воображения — своего или Евы, не важно. Но тот вечер никак не выходил из его головы. Он помнил ужас в глазах несчастной торговки и не мог позволить, чтобы подобное повторилось вновь. Кем бы ни был тот монстр — убийца остается убийцей. И Карел Черник должен разобраться в этом деле и отправить злоумышленника в тюрьму, где ему и место.

Наверняка, узнав о его способах, охотница сочла бы кощунством использовать обычные детективные методы в поисках вампира, однако для Черника они были единственно приемлемыми. Сопоставив немногочисленные свидетельские показания и проанализировав ситуацию, он сидел в теплом, хоть и совершено неуютном, кабинете в полицейском отделе, уткнувшись в документы и пытаясь найти зацепку.

Впоследствии охотница не раз оценит его способы ведения дела: даже вампиры, наученные горьким многовековым опытом, не были готовы к такому "унизительному" способу охоты на них, когда их приравнивали к обычным преступникам и использовали те же средства. Это было нечестно... Но действенно!

* * *

Подойдя к дому N15 по Темпловой улице и остановившись возле парадного входа, Карел еще раз критически его осмотрел. Это было одно из мест, где предположительно мог скрываться преступник. Дом был старый, однако не выглядел так, как подобает вампирскому жилищу. Вампирам полагалось жить в средневековых замках-крепостях в горах где-нибудь на востоке: в Галиции, Буковине или Трансильвании, и наводить страх на окрестные деревни. К тому же сейчас было ранее утро, солнце неуверенно пробивалось сквозь облака — совсем не вампирское время.

Это лирические рассуждение прекратились, когда утренний воздух разорвал выстрел, прогремевший на уровне второго этажа дома. Забыв на время про вампиров и прочую нечисть и вернувшись к своим профессиональным обязанностям, Карел бросился наверх, благо дверь была не заперта.

Искать стрелявшего не понадобилось. Он, вернее, она, стояла возле настежь открытой двери в одной из комнат спиной к Чернику, и тот узнал свою недавнюю знакомую — Еву. Она сжимала в руке уже виденный Карелом пистолет и смотрела на свою жертву. Тот самый убийца. Маньяк, преступник... вампир? Кем бы он не был, сейчас он, бесспорно, был мертв. Вряд ли человек (или вампир, или кто он там) может оставаться живым после того, как из его тела вытекло столько крови. Карел привык видеть ужасы убийств, и трупы не могли его напугать, однако от такого количества крови, которая быстро впитывалась в бывший до этого серым ковер, становилось не по себе.

— Это чужая кровь, — произнесла Ева.

Она обернулась к инспектору, улыбаясь. Так могут улыбаться женщины, получившие предложение руки, сердца, счета в швейцарском банке и дворянского титула. Она же улыбалась, глядя на творение рук своих.

— Вы убили его, — констатировал инспектор.

— Нет, еще не все, вы можете мне помочь...

— Вы меня не поняли, Ева. Я сказал, что вы убили его — и это преступление. Даже если он сам был убийцей, его следовало судить по закону, а не устраивать самосуд. Меру наказания назначаете не вы, а австрийские власти.

— Инспектор, отступите, наконец, от буквы закона, и посмотрите сюда! — раздосадовано воскликнула Ева.

Брезгливо ступая по ковру, стараясь не испачкать ботинки в крови, она нагнулась над трупом и развернула его лицо, чтобы и инспектор мог увидеть...

Черник не шелохнулся, но вся пища съеденная за день сделала кульбит в его желудке, желая выйти наружу. Карел сдержал рвотный позыв, продолжая разглядывать лицо преступника, то есть то, что от него осталось. Бывшая белоснежная кожа с тонкими прожилками вен полностью выгорела, открыв кроваво-красные мышцы и кости. Глаз не было, нос запал, а на месте губ были желтоватые зубы и два удивительно длинных и заостренных клыков.

Черник приходилось видеть жертв пожаров, и это всегда было для него тяжелым и страшным зрелищем. Но такого ему еще никогда не приходилось наблюдать. Человек (или же все-таки не человек?) был цел... кроме лица, превратившегося в кровавое месиво, на которое падал свет из окна. Сегодня не было дождя. Небо было не таким серым и изредка пропускало едва ощутимые солнечные лучи.

Карел не успел опомниться, как Ева достала из заботливо припасенной сумки какую-то деревяшку (память услужливо подсказала, что это, скорее всего, кол из какой-нибудь особой породы дерева, по преданию убивающей вампира) и молоток. С таким набором в руках она была похожа на плотника, и это было бы комично, если бы не было так жутко и неправдоподобно.

— Значит, вы мне не верите? — с непонятной Карелу торжественностью произнесла она.

Но еще более непонятной была самодовольная улыбка, играющая на ее губах.

Она занесла свое оружие и... дальше произошло то, во что при других обстоятельствах Карел бы не поверил. Труп превратился в пепел в тот момент, когда кол вошел в бездыханную грудь. Все.

— Что... что вы сделали? Как?..

Ева тем временем с деловым видом убрала пистолет, аккуратно вытерла испачканный в кол и убрала обратно в сумку.

— Вампиры и вправду существуют, и я пытаюсь изменить этот факт. Во всяком случае, прикладываю все свои усилия. Вот как сейчас, — она указала на то, что еще несколько минут назад было относительно живым.

Она направилась прочь из комнаты, увлекая Черника за собой.

— Пойдемте отсюда, инспектор, незачем здесь больше задерживаться, дело сделано, и Иштван мертв.

— Иштван? — переспросил инспектор.

— Что вас удивляет? Так его звали, когда он был человеком. Это было около пятидесяти лет назад, если мне не изменяет память. Уж не знаю, можно ли называть упырей теми именами, которыми их крестили...

— Почему же нет?

— Я не думаю, что в них осталось хоть что-то человеческое, — раздраженно ответила Ева. — В любом случае это уже не тот Иштван, с которым я познакомилась когда-то в Пеште.

— Если он уже пятьдесят лет как вампир, то сколько же лет вам? — поинтересовался Черник, забыв, что женщинам не следует задавать такие вопросы.

Не стоило уделять внимание условностям, когда на его глазах происходило подобное. Пани Ева не выглядела старше 30 лет, и это наталкивало Карела на страшные мысли, что сейчас он держит под руку не женщину, а очередного вампира. Но после всего случившегося, он решил, что может доверять ей. Хотя позже инспектор обязательно приобретет серебряные пули. На всякий случай.

Ответа на вопрос, как всегда, не последовало, и Карел пообещал себе когда-нибудь выяснить все тайны этой особы.

— На чем я остановилась? Так вот, не стоит обманываться их обликом. Иштван, быть может, и выглядел красивым молодым человеком, но теперь вы знаете, что за существо скрывалось под приятной внешностью. Все их существование зиждется лишь на чужой крови, все мысли — как бы найти новую жертву, да где бы укрыться днем от солнца.

— Тяжелая, должно быть, жизнь, — заметил Черник.

Ева остановилась посреди дороги и развернулась к Карелу. И опять ее настроение изменилось за долю секунды, что, с точки зрения инспектора, могло являться только признаком какой-то нервной болезни. Еле сдерживая гнев, она проговорила:

— Карел Черник, запомните раз и навсегда то, что я вам сейчас скажу. Они не живут, они умерли в тот момент, когда превратились в вампиров. Вы смотрите на них, как на убийц, но убийцы — тоже люди, которые мыслят привычным нам образом, продумывают свои преступления.

— А вампиры?

— Вы никогда не сможете это понять. И я тоже. Нами не движет то чувство, которое владеет целиком и полностью их существом — постоянный, непереносимый голод, и их единственная мысль — как его утолить. Они не люди, Карел! И наша цель — уничтожить их.

— Наша?

* * *

С тех пор прошло много лет. Если бы до встречи с Евой ему сказали, что он оставит службу в полиции и займется частным сыском — он бы еще мог поверить. Но что под работой частного детектива будет подразумеваться не только выведение на чистую воду неверных мужей и грязных на руку юристов, но и охота на вампиров, Черник не предполагал. Однако появление охотницы на вампиров в его судьбе все расставило по своим местам, то есть с ног на голову. Встретив ее однажды, Карел уже не смог вернуться к своей обычной жизни. Женщина не просила о помощи, она была слишком горда для этого, но Карел не мог обречь ее на то одиночество, в котором она пребывала до встречи с ним.

Он добровольно согласился помогать Еве в ее священном деле. Охотница позволила ему быть рядом с собой — впрочем, она не допускала его до опасных заданий и старалась всячески уберечь его, не забывая, что ее друг — всего лишь человек. Чего нельзя было сказать о ней.

Убийство вампиров перестало казаться ему чем-то невероятным и сложным. Такая работа, конечно, не шла ни в какое сравнение с расследованиями обычных преступлений, которые совершали люди. Да, Ева была права — у них разная психология. Но она недооценивала людей, считая, что только вампир способен на настоящую жестокость. Черник же полагал иначе. И вампиры для него все равно оставались в первую очередь преступниками, а уже потом — инфернальными существами, умершими много лет назад.

К счастью, вампиров оказалось еще меньше, чем мог предположить Черник — так что ему не приходилось ночи напролет бегать с пистолетом, заряженным серебряными пулями, и с осиновым колом, чтобы убить очередного кровопийцу. Редко кто из них оказывался в Праге, и бывший инспектор на какое-то время даже забывал об их существовании, возвращаясь к своим рутинным делам.

Ева сделала все, чтобы вампиры вскоре начали обходить Прагу стороной, словно над ней висело крестное знамение. Хотя, к большому разочарованию Черник, церковные символы не пугали вампиров в той мере, как он предполагал. Однажды, чтобы обезвредить вампира (вернее, это была вампирша, которая выглядела не более чем на тринадцать лет, хотя, по словам Евы, она разменяла вторую сотню), он принялся читать молитву на латыни, что вызвало лишь истерический смех кровопийцы. Вот еще не хватало быть поднятым на смех умершей!

Но Ева не остановилась на том, что упокоила нескольких вампиров: она выискивала все новую и новую информацию об их появлении в разных уголках Австро-Венгрии и соседних государств. Стоило только появиться слухам о том, что умерший поднялся из могилы или найден обескровленный труп, как Ева срывалась с места, увлекая за собой Черника. За несколько лет они неоднократно посещали Вену, Париж, Венецию и множества других городов, больших и маленьких, и даже деревень, которые невозможно найти на карте, и чаще слухи о вампирах оказывались не более, чем слухами.

Охотница убеждала, что им следует направиться в Азию — из Манчжурии до нее доходили слухи о какой-то вампирше, которая вот уже несколько лет убивает там людей, Ева даже сорвалась и поехала туда, однако ей пришлось вернуться ни с чем. Такое тоже бывало, даже эта женщина была не всесильной, хоть и пыталась доказать обратное.

Но для Черника она по-прежнему оставалась загадкой. С одной стороны, Ева была честна с ним: она рассказала все, что знала о вампирах, помогала ему в его детективной работе, была прекрасной собеседницей, подругой и любовницей. Но некоторые темы, которые он про себя назвал "запретными", заставляли ее замыкаться в себе и молчать, что еще больше подогревало интерес Карела.

Впрочем, вечно хранить свои тайны Ева не могла, слишком сильно они давили изнутри, заставляя сердце сжиматься от боли. А единственным человеком, с кем Ева могла поделиться, был Карел Черник.

— Почему ты никогда не называешь свою фамилию? — в очередной раз спросил он.

— У меня ее нет, — просто ответила охотница, делая вид, что поглощена чтением утренних новостей.

— Такого не может быть. Тебе должна была достаться фамилия твоего отца.

Ева отложила газету и отвернулась от Карела.

— У меня не было отца, — тихо ответила она.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я не могу называть это чудовище своим отцом!

— Кем он был? — строго спросил Карел.

— Вампиром.

Черник довольствовался теми обрывками ее прошлого, которыми она изредка делилась с ним. Он узнал, что Ева наполовину вампир, что она была обречена с самого рождения ненавидеть себя и весь свой род. Он бы очень хотел облегчить ее жизнь. Но единственное что он мог, это быть рядом с ней и помогать в меру своих сил.

Карел желал чаще видеть улыбку на ее устах, но охотница как будто не могла позволить себе такой роскоши. Она всегда была сосредоточена и напряжена, в любую минуту готовая к нападению. Ева улыбалась только тогда, когда видела дело рук своих — пепел, оставшийся от очередного кровососа. Это были моменты, когда чувство выполненного долга хотя бы ненадолго занимало место поселившихся в ее душе вечных скорби и печали.

Прага, 1888 год

Казалось, что делом об убийстве герцога фон Валленштайна в этом городе занимался каждый второй. Или создавал видимость. И часу не проходило, как в полицейское управление приходили новые сведения о том, что "под Дяблице задержан виновный". Или где-либо еще.

Правда, эти слухи развеивались через пару часов, когда несчастного человека допрашивали по всей строгости закона, и выяснялось, что, когда произошло убийство, он пил в кабаке, причем свидетелей набиралось не менее пяти человек.

Журналисты, решившие таким нехитрым образом снискать себе славу, каждый раз придумывали истории, которые значительно, насколько хватало воображения у авторов, проводивших собственное "расследование" по "обличению убийцы", менялись от газеты к газете.

Но в целом все, кто хоть как-то относился к расследованию, сходились в том, что убийство имеет политическую подоплеку. Хотя это и выглядело несколько странно, ведь герцог отошел от дел уже несколько месяцев назад, но других объяснений не предлагалось.

Сейчас в полицейском управлении царило оживление совсем по другому поводу. Не далее как несколько часов назад был найден труп молодого человека...

— Я хочу знать, кто это сделал! — стол затрещал под могучим ударом кулака. — Я хочу знать, кто убил моего мальчика!

В углу сидел Тесарж и, наблюдая эту сцену, лишь молча сочувствовал начальнику.

— Господин Бездружиц, — попытался успокоить посетителя убеленный сединами худощавый старик, спокойно взирая на нависавшего над ним человека, — я, как глава полицейского управления города Праги, обещаю, что убийца вашего сына не останется безнаказанным.

И еще один крик, от которого, казалось, сотряслись стены.

— Вот только когда?! Вы ведь ничего не делаете!

— Уверяю вас, это не так. Верно, инспектор Тесарж? — вдруг обратился начальник к Рихарду.

— Разумеется. Следствие только началось, нужно время, чтобы оно принесло результаты.

— Вздор! — вновь повысил голос Бездружиц. — Отговорки! Я не деревенщина, господин Опава, я читаю газеты и знаю, о чем говорят люди.

Владелец знаменитейшего ресторана Праги "Золотая нить" швырнул на стол утреннюю газету. Гавел Опава отыскал среди бумаг очки, надел их и, поправив,

принялся читать. Ему хватило заголовка, чтобы понять, что вездесущие журналисты уже добрались и до этого дела и теперь так просто не отстанут.

— Единственное, что вас сейчас действительно интересует — кто убил этого немца! Все только и говорят об этом. И если полиция не может помочь мне, я обращусь за

помощью к тем, кто может!

— Не делайте глупостей, господин Бездружиц, — попытался переубедить его Опава.

— Глупостью было положиться на вас! — Бездружиц ушел, хлопнув дверью. Картина над креслом начальника закачалась — гвоздь грозил вот-вот выпасть из стены.

— Рихард...

— Да, пан Опава?

— Обещайте мне, что вы займетесь этим. В Праге на сегодняшний день есть только три инспектора, годящихся для такого расследования — вы, пан Юшек, которому еще никак не меньше месяца поправляться от полученных ран, и тот, что уволился десять лет назад, Карел Черник. Мне не на кого больше рассчитывать, кроме вас.

— Я понимаю. Я постараюсь оправдать ваши ожидания, пан Опава.

— Надеюсь на это, инспектор. Идите.

* * *

Частный детектив Карел Черник вышел из кареты и открыл дверцу перед своей старинной компаньонкой — Евой. Они приехали к так называемому "леднику", находящемуся под патронажем полиции. Именно здесь, под охраной, и находилось тело герцога. Однако у Карела имелись определенные связи и знакомства, и проникнуть внутрь им не составило никаких проблем. Почти никаких: к ним приставили одного из охранников.

— Вот увидишь, я окажусь права, — прошептала Ева, оглядываясь на охранника, каменной глыбой застывшего у них за спиной.

— Хочется надеяться, — невесело откликнулся детектив.

Они подошли к телу, накрытому белой простыней.

— Ну что, давай, — пробормотал Карел, — и да поможет нам Бог.

Ева аккуратно приподняла полотно, открывая голову и шею Фридриха. В чертах его лица все еще были видны следы былой красоты, если бы не застывшая на нем предсмертная маска ужаса и... удивления. Но не это сейчас волновало Еву — взгляд ее скользнул по шее покойника, выискивая те самые неоспоримые причины смерти. Две маленькие аккуратные дырочки с побелевшими краями — трудно было поверить, что именно они и привели к смерти. Но Ева видела слишком много подобных случаев, чтобы сомневаться. Она довольно улыбнулась:

— И все-таки я оказалась права. Никакого политического убийства нет — тут постарались вампиры.

Карелу ничего не оставалось, кроме как согласиться.

Он обратился к охраннику, который стоял в отдалении и вряд ли мог что-нибудь разглядеть и понять:

— Благодарю вас за содействие, пан. Вы очень помогли следствию.

Тот удивленно пожал плечами — чем их двухминутное нахождение в "леднике" могло хоть как-то помочь, он не понимал.

Они вышли на улицу и решили немного прогуляться. Карел галантно взял свою подругу под руку и повел вглубь города по узким пражским улицам.

— Хорошо, ты была права, — легко согласился он, — но что теперь? Как ты представляешь себе это объяснение с журналистами, полицией, правительством, да и целым миром?

— Зачем? — удивилась она, — это уже касается только нас. Но поверь мне, без них я справлюсь лучше.

— Я в тебе не сомневаюсь, — серьезно сказал детектив.

Они еще немного прогулялись по центральной части города, обсуждая уже менее серьезные темы. Примерно через час они разошлись: Ева хотела остаться наедине со своими мыслями и как следует обдумать свои дальнейшие действия. Карел направился обратно в полицию. Ему необходимо было встретиться со своим старым знакомым, Рихардом Тесаржем, который по стечению обстоятельств — или вполне логичной закономерности — занимался этим же делом (как и половина пражской полиции).

По пути к кабинету Рихарда Тесаржа он не встретил знакомых — все течет, все меняется, и люди в том числе. Карел даже боялся представить, сколько же еще совсем молодых ребят погибло во время облав и перестрелок.

— Пан Черник! — Тесарж никак не ожидал встречи с человеком, когда-то приходившимся ему наставником и с которым он не виделся уже несколько лет — с тех самых пор, как тот оставил службу в полиции. Он с энтузиазмом пожал руку учителю и предложил ему стул. — Сколько лет, сколько зим! Как вы?

— Хорошо, Рихард, спасибо, — ответил хлопотавшему вокруг него инспектору Карел, оглядываясь вокруг. — Вижу, тебе наконец-то выделили собственный кабинет.

— Спустя три года после вашего ухода, — подтвердил Рихард.

— Уверен, ты его заслужил, — заметил Карел, — убийств с каждым годом все больше и больше. И Прага не исключение.

Тесарж внимательно посмотрел на бывшего начальника.

— Вы ведь не только за тем, чтобы узнать, как я поживаю, пришли?

— Совершенно верно, — подтвердил подозрения детектив, следя за реакцией Тесаржа.

— Я не могу разглашать информацию об убийствах, — заявил Рихард, — даже вам.

— Разреши задать один вопрос, после чего я уйду. Насколько я знаю, ты занимаешься делами фон Валленштайна и Бездружица. Погоди, — предвидел возражения Черника, — ответь только — ты видел оба тела?

— Да, — кивнул Рихард.

— Ты заметил на теле Бездружица раны в области шеи? — спросил напрямик Карел, — Сравнимые с теми, что были нанесены герцогу Валленштайну?

— Да, — медленно ответил Тесарж. — Но как вы узнали?

— Даже у стен есть уши, — усмехнулся Черник, — спасибо, Рихард, ты сильно мне помог.

И прежде чем инспектор успел хотя бы раскрыть рот, Карел покинул кабинет Тесаржа.

* * *

Прага — волшебный город. У каждой улочки здесь есть своя история, но немногим известны их тайны. Здесь всегда будет жизнь: суетящиеся люди и неторопливые приезжие с раннего утра и до позднего вечера, словно муравьи, постоянно обустраивают свой большой муравейник.

Эдварду нравилась Англия, потому что там была его родина. Но воспоминания о грязных холодных камерах в Тауэре вряд ли когда-нибудь покинут его. В Лондоне он никогда не мог почувствовать себя свободным. Петля вновь и вновь затягивалась на его шее. Там просто нечем было дышать. А вид кладбища до сих пор наводил на него ужас. И вампир старался не вспоминать, почему. Зато спал лучше.

Другое дело Прага!

Эдвард выглянул в окно. Полдень. Ласковое осеннее солнышко согревало черепичные крыши домов, во дворе ленивые коты подставляли свои толстые животы ярким лучам, прикрыв глазки от удовольствия. А люди, должно быть, обсуждали недавние убийства и тех, кто мог их совершить. Старики рассказывали детям страшные истории, а те, испугано приоткрыв рты, внимательно слушали, стараясь не пропустить ни одного слова, чтобы потом пересказать остальным. Так и появляются байки.

Граф давно не видел дневной Праги. А что может быть лучше городских сплетен, особенно когда тебя в этом городе совсем не знают? Можно проникнуть в любую компанию, сказав пару фраз в нужное время и получить всю важную информацию. Он бы с удовольствием прогулялся вместе с Анной, но не стоило беспокоить ее. Графине было не до него: сейчас она склонилась над бюро и ровным почерком что-то писала — строка за строкой, страница за страницей. Она сидела не шевелясь, словно статуя, и только перо в ее белой руке проворно скользило по листу.

Вампир взял свои темные очки и быстро спустился вниз. Кажется, никто не заметил его ухода, и это было к лучшему. Лишние вопросы ему были ни к чему.

Без приключений граф Варвик добрался до Праги и сразу же отправился на Староместкую площадь, наслаждаясь восхитительными видами города.

По дороге на площадь Эдвард услышал от проходящих мимо людей, что того несчастного, которого граф сам вчера избавил от земной жизни, считали обыкновенным пьяницей, одним из многих, к кому судьба была несправедлива. Это было великолепно. Но второй убитый, на которого наткнулась Анна, был еще совсем юн, и в его внезапную смерть никто не верил. Графиня всегда была придирчива в выборе жертвы, хоть Эдвард и пытался ей неоднократно объяснить, насколько это опасно может быть для них. Но все без толку — Анна и не собиралась менять своих привычек.

Только бы след не привел горожан в поместье. Конечно же, они смогут уйти, но бросать Прагу еще лет на пятьдесят было бы очень тяжело для его дорогой графини. Здесь был ее дом и хоть какое-то подобие жизни. Впрочем, его приезд уже все разрушил.

Иногда и праздное шатание по городу может дать какой-нибудь результат. А может и не дать — все зависит от ситуации.

Староместкая площадь была одним из любимых мест Евы в Праге. Здесь было особенно спокойно, даже посреди жаркого дня, среди толпы туристов и праздношатающихся горожан.

В толпе ее никто не замечал, потому что никому нет дела до одинокой девушки. В наблюдениях за людьми Еве всегда лучше думалось.

Убийство юноши на ночных улицах Праги почти не удивило ее. Но история с герцогом не лезла ни в какие ворота — тут пахло политикой, и ни чем больше. Политики, связавшиеся с вампирами, для устранения неугодных себе? Что за ерунда. Нет, герцог явно встал на пути какого-то кровососа. Разобраться в этом деле будет не трудно, следует только изучить окружение герцога. Наверняка, среди них и найдется убийца. А вот кому перешел дорогу молодой человек? Виноват ли в этих смертях один вампир или же их несколько... Об этом стоило подумать.

Но не сейчас. В толпе она неожиданно заметила знакомое лицо и почувствовала, как внутри нее закипает ярость. Это был вампир, единственный из известных ей, что любил гулять средь бела дня, сливаясь со своими потенциальными жертвами — один из способов ощутить себя высшим существом, ведь ему ничего не стоило оборвать их жизни. Ева желала его смерти больше всего на свете. Она гневно сжала кулаки, не чувствуя, как ногти впились в кожу ладоней. Сейчас ей нужно было все ее самообладание, чтобы не наделать глупостей. Теперь стало ясно, кто совершил все убийства. Элементы мозаики стали стремительно складываться в целую картину.

Ее первым порывом было броситься к нему через площадь, нагнать, убить... Однако, оглядевшись, Ева поняла, что это невозможно: во-первых, вампир легко сможет убежать от нее — путей к отступлению слишком много; во-вторых, что волновало ее меньше — люди наверняка поймут ее неправильно. А секретность приходилось соблюдать.

Но упускать его Ева не собиралась. Однажды ей уже пришлось это сделать. Охотница до сих пор не могла себе простить, что не убила его тогда, в Париже, когда у нее был такой шанс. Тогда возможно, ее жизнь была бы сейчас совсем другой.

— Эдвард Плантагенет, — прошептала она его имя, и он тут же развернулся, одарив ее своей лучезарной улыбкой.

Через секунду они уже стояли друг напротив друга — старинные враги, встретившиеся вновь.

Париж. 1881 год. Ноябрь

Полная луна возвышалась над городом. Ремесленные мастерские уже давно были закрыты. Притоны же оживали, начиная новый рабочий день — жрицы любви продавали свои тела почти за гроши, чтобы хоть как-то прокормить свои семьи. В домах простых горожан погасли огни. А в особняках знати званые балы были в самом разгаре.

Париж погружался во тьму.

Эдвард танцевал с прекрасной баронессой на приеме у совершенно неизвестного ему герцога. Лицо графа скрывала маска ярко-красного цвета с золотистой нитью по краям. Нынче был маскарад, и Эдвард был одет в черный фрак и такой же темный длинный плащ, застегнутый на шее. Он улыбался юной даме, чувствуя непреодолимое влечение и жажду крови.

Несмотря на возраст, баронесса была вдовой. Поговаривали, что это она отравила своего престарелого мужа, заполучив все его состояние. Весь вечер юная баронесса крутилась вокруг графа, всячески привлекая его внимание. Эдвард был не против. Его забавлял весь этот маскарад. Люди скрывали свои лица за масками, одевались в смешные костюмы, считая, что теперь могут творить что угодно, будучи неузнанными. И теперь дамы не отличались от тех самых жриц из притонов, только они, в отличие от своих бедных подруг, за деньги и титул были готовы продать не только тело, но и душу. А хорошее вино и шампанское усугубляло положение. Казалось, что все вокруг потеряли контроль над собой, и этот скромный маскарад мог с легкостью превратиться в одну сплошную оргию. И все было бы так, если бы не наступило время расходиться. Разгоряченные гости быстро устраивались в каретах и отправлялись по домам, чтобы там продолжить веселье.

— Граф, вы прекрасно танцуете, — произнесла баронесса, все еще держа Эдварда под руку.

Пришло время прощаться, но это не входило в планы вампира. По его личному графику было время ужинать.

— Вы тоже, мадам. Вы были прекрасны сегодня. Могу ли я рассчитывать на продолжение этого вечера? — склонившись к ее ушку, прошептал граф. Баронесса весело засмеялась, прикрыв ротик ладошкой в белой перчатке.

— А вы знаете, что может подумать про нас высшее общество? — улыбнулась девушка, заправляя выбившуюся прядку волос.

— Пусть это будет нашей тайной, — улыбнулся в ответ Эдвард. — Вы согласны?

— О, Боже, граф, вы соблазняете меня!

— Я еще даже не начинал, мадам. Вы не представляете, каким коварным искусителем я могу быть.

— Поедемте ко мне домой, — предложила баронесса, смущенно краснея.

— А вдруг прислуга что-нибудь узнает, ваши недоброжелатели будут извещены о произошедшем уже завтрашним утром, до того, как вы откроете свои красивые глазки. Нет, моя дорогая, поедемте ко мне. Обещаю, нам никто не помешает, — ласково коснувшись пальцами ее пухлой щечки, произнес Эдвард. — Все слуги отпущены по домам.

— Но, граф...

— Баронесса, не отказывайте мне. Завтра я уезжаю в Англию, мне нужно проверить, как идут дела в моих поместьях, боюсь, я проведу там больше двух месяцев. Пока объеду все земли...— закинул удочку Эдвард, рассматривая свои блестящие ботинки.

— Я согласна, граф, — кивнула девушка. Приманка вампира сработала. Граф довольно улыбнулся.

— Пойдемте пешком. Здесь совсем недалеко. Через парк будет ближе.

— Хорошо, — улыбнулась баронесса, не ощущая ни малейшей опасности.

Охота — довольно простое занятие, если знать несколько правил: не пугать свою жертву, не давать ей повода усомниться в своих чистых побуждениях и действовать быстро, пока истинные намерения охотника не открылись.

Эдвард держал баронессу за руку, рассказывая о своих замках в Англии, о своем старинном роде и прочую дребедень. Глаза девушки жадно блестели, уже предчувствуя будущие богатства. Для графа же все складывалось как нельзя лучше. Когда жертва считает себя охотницей, она забывает о банальном самосохранении.

Внезапно Эдвард повернулся к баронессе, склонился к ней и поцеловал. Она тут же ответила на поцелуй, сорвав с графа маску, запустив ладонь в его мягкие непослушные волосы.

Граф прижал ее к дереву, покрывая поцелуями оголенные плечики и тонкую шейку. Его пальцы пытались нащупать завязки корсажа, но лишь для отвода глаз. Эдвард был настолько голоден, что у него не было времени на игры со своей маленькой жертвой. Поэтому он закрыл ладонью ей рот, а затем осторожно, несмотря на жажду, прокусил ее прекрасную шейку, почувствовав, как кровь потекла по его подбородку. Баронесса не могла оттолкнуть его и совершенно не сопротивлялась, полностью находясь под влиянием его чар...

Но их грубо прервали.

Меч вошел под лопатку с правой стороны, не задев баронессу. Эдвард дернулся, пытаясь повернуться, чтобы разглядеть своего неожиданного врага и оторвать тому голову. Боль, пронзившая все его тело, была настолько сильна, что он выпустил свою жертву, которая тут же упала на мокрую траву.

Вампир из охотника превратился в жертву. Какая нелепость!

Охотница выдернула меч, заставив графа содрогнуться от новой вспышки боли. Эдвард рухнул на колени, чтобы в другую секунду отпрыгнуть в сторону от занесенного над ним клинка.

Но охотница двигалась так же стремительно, как и он.

— Ты вампир? — удивился Эдвард, уклоняясь от ее внезапных атак. — Зачем ты пытаешься убить меня?

— Я не вампир, — отрезала охотница. — Я восстанавливаю справедливость. Мертвые должны лежать в земле.

Эдвард все еще чувствовал боль от ее удара. Он был голоден, а это значительно замедляло восстановление. Прежде граф не встречал такую сильную соперницу. Вампиры никогда не сражались друг против друга, и действия этой девушки были ему не понятны.

* * *

— Так ты все еще жив, — произнесла Ева.

— Я тоже рад тебя видеть, — ответил Эдвард. — Все еще хочешь истребить весь вампирский род? Тебе не надоело?

— Я хочу уничтожить тебя, — жестко произнесла Ева.

— Это угроза? — с усмешкой поинтересовался граф, склонив голову на бок.

— Воспринимай, как хочешь.

— А я уж подумал, что умру здесь от тоски. Если бы тебя не было, женщина, пришлось бы тебя выдумать.

* * *

Эдвард решил уйти по-английски, не прощаясь. Он просто бросился бежать. Хоть это и было трусливо с его стороны, все козыри остались на руках этой злосчастной охотницы. Но и спрятаться от нее было не просто — казалось, что она знает каждый его шаг наперед. Вскоре он очутился на одной из улочек в бедном районе. Было темно, но и это не могло спасти графа: охотница наверняка также хорошо ориентировалась в темноте, как и он. Вскарабкавшись на стену, он прыгнул на крышу ближайшего дома. Эдвард чувствовал ее взгляд на своем затылке, а когда нож попал в левое плечо, вампир ощутил легкий страх, заставляющий двигаться быстрее. Удача явно была на ее стороне, а граф совсем не хотел умирать: ни сегодня, ни завтра, ни когда-либо еще.

Но он оступился и соскользнул с крыши вниз. Упав на каменную мостовую, он выдернул нож и замер, приготовившись вступить с охотницей в бой.

— Как тебя зовут? — спросил Эдвард прижавшись к стене. — Могу я узнать перед смертью имя моей убийцы? — горько усмехнулся граф, слизнув собственную кровь с лезвия ножа.

— Меня зовут Ева. А убийца здесь ты! — ответила девушка, возникнув прямо перед ним.

Резкий выпад вперед, и меч ударился о стену. Вампир оказался за ее спиной, приставив нож к горлу охотницы.

— Ты не оставляешь мне выбора, Ева.

Охотница ударила его локтем в живот и стремительно всадила клинок в грудь Эдварда. Но когда Ева обернулась, графа уже не было. Он сумел скрыться, оставив охотницу ни с чем.

* * *

— Тебе известно кто совершил недавние убийства? — спросила Ева, стараясь сдерживать гнев.

— Нет, — сорвал Эдвард. — Ты считаешь, что мне больше нечего делать, кроме как следить, кто кого убил в Праге? Я предпочитаю держаться подальше от газет, с каждым годом они становятся все хуже — сплошная жестокость, а это отрицательно сказывается на аппетите. И почему эти люди не могут жить в мире? Сплошные войны, вооруженные конфликты, столько невинной крови проливается зря...

— Убийца — вампир. И когда я выясню, какой именно, ему не поздоровится, — пообещала Ева, не желая слушать его лицемерные речи.

— Удачи, дорогая. Жаль, что у меня совсем нет времени поболтать с тобой, — усмехнулся граф, спеша раствориться в толпе.

* * *

Сегодняшняя ночь выдалась на редкость удачной. Охота, долгая прогулка до поместья, тихий разговор с Эдвардом под луной... Но с утра приходилось снова играть убитую горем вдову. Анна пыталась вытеснить из своей памяти и своего сердца воспоминания о любимом, но не могла. Когда все это будет закончено, они обязательно уедут отсюда, — решила она про себя, — слишком много в этом доме связано с именем Фридриха — герцог был здесь частым гостем.

Вся в черном, прекрасная и торжественно мрачная, графиня спустилась вниз, где ее уже ждал Эдвард.

— Почитай, — он протянул ей свежий выпуск газеты.

Всю первую полосу занимала статья о смерти Фридриха. В полицейское управление был отдан приказ во что бы то ни стало разобраться с причинами убийства; журналисты один за другим выдвигали свои варианты произошедших событий... В одном абзаце "всемирная слава" коснулась и графини Анны Варвик — "Молодой леди, вскоре собиравшейся стать законной женой Фридриха. Мы приносим свои соболезнования скорбящей вдове..."

Анна с интересом прочла статью, усмехнувшись про себя: как она могла стать вдовой, если даже не была замужем за герцогом!

— Пани, сегодня прислали свои визитки несколько репортеров, — сказала Мартина, протягивая ей бумажки, — они хотели поговорить с вами о событиях той ночи. Но я прогнала этих наглецов!

— Да, ты правильно поступила, — холодным голосом ответила Анна, — у меня нет сил ни с кем сейчас говорить. Нам предстоят заботы о похоронах.

— Но разве этим не будут заниматься его родственники?

Анна в очередной раз с недовольством отметила, что ее горничная была куда умнее, чем она предполагала. А умная горничная — это не к добру.

— Не думаю. У них были не самые лучшие отношения, к тому же они терпеть не могут Прагу и вряд ли приедут сюда.

Именно от них Фридрих и сбежал в Прагу, чтобы быть уверенным, что здесь его любимые, дорогие и обожаемые родственники не вздумают его контролировать!

— Необходимо оповестить всех приглашенных на свадьбу гостей об ее отмене, — голос Анны слегка дрогнул.

— Прикажете принести бумагу и чернила для писем, пани?

— Да, — казалось, Анна задумалась о чем-то. Потом тряхнула головой и повторила уже уверенней. — Да, бумагу и чернила. И попроси никого не беспокоить меня.

— Да, пани, конечно.

Сегодня графиня выглядела еще печальней и задумчивей, лицо ее казалось ликом фарфоровой куклы, но откуда на лице убитой горем вдовы этот лихорадочно горящий румянец?

Мартина сделала торопливый книксен и покинула столовую. Притворив за собой дверь, она горячо зашептала:

— Только бы не повторился давешний приступ! Храни ее Дева Мария, как и всякую невинную душу!

Дом, казалось, навеки покинули смех и человеческое веселье.

— Когда-нибудь этот дом развалится... — пробормотала девушка, налегая на дверь в графский кабинет. Старое, когда-то дорогое, дерево рассохлось, и теперь дверь поддавалась с трудом.

Мартина внезапно ощутила резкий порыв холода, и ей захотелось закутаться в шаль, забиться в темный угол и заткнуть уши руками — только бы не слышать звуков пустого дома, шелеста струй дождя по стеклу и гулкого боя часов.

Передернув плечами, девушка быстро зашагала по коридорам, не глядя по сторонам, ведь каждая тень заставила бы ее вздрогнуть сейчас.

На кухне жарко горел огонь. Наверное, сейчас это было самое уютное и теплое место, которое только можно было найти. Где-то в соседней комнате, должно быть, спала Вик. Во всяком случае, когда Мартина заходила проведать девочку пару часов назад, та даже не собиралась просыпаться. До какой же степени надо было устать, чтобы проспать больше суток!

— ...всем нам тяжело, — донесся от самого очага голос кухарки, — но мы должны держаться, мы же графские слуги!

— Нет-нет, — вторил ей дрожащий от рыданий голос второй служанки, Терезы — молодой нервной женщины со следами оспы на бледном вытянутом лице, — это место нечисто, нехорошее место! Завтра же попрошу расчета! Ноги моей больше не будет в этом проклятом доме!

— Что такое, дедушка Йиржи? — озабоченно склонилась Мартина к уху старого графского кучера.

— А ничего, — согнутый пополам старик раскуривал трубку от уголька, — глупые клуши эти бабы. Вот я. Служил еще тогда, когда их и на свете-то не было, а ни разу слова не слышал. И при прошлых хозяевах служил, и при этих еще послужу. А ты, девка, — он неожиданно сжал запястье Мартины своей сухой шершавой ладонью, — иди-ка в церковь да помолись за душу нашей барышни.

За Мартиной негромко захлопнулась дверь, но этого хватило, чтобы разбудить Викторию. Она оторвала голову от мягкой подушки и непонимающе огляделась: что это за место? Чья это комната? Первый раз за последние семь лет она спала на широкой кровати под шерстяным одеялом — в приюте такая роскошь была непозволительна, что уж говорить о ее свободной жизни на улице.

Она припомнила, что это служанка той самой графини разрешила ей переночевать в поместье: разумеется, с условием, что пани Анна ничего не узнает.

А еще Вик вспомнила, зачем она осталась в этом доме. Конечно! Удостовериться в том, что все ее опасения насчет этой Анны правдивы и интуиция ее не подвела, найти доказательства. Все что угодно, лишь бы пан Тесарж поверил, что за ужасное существо представляет собой эта Анна Варвик.

Вик аккуратно выглянула в коридор: никого не было, и дом, казалось, заснул, и она могла беспрепятственно гулять здесь, сколько ее душе взбредет.

Дом был большой, что-нибудь в нем да обнаружишь. Первая мысль — найти комнату графини Анны и посмотреть, каких скелетов скрывает её шкаф.

Оглядевшись, Вик тихонько двинулась вверх по лестнице. Перила были резные, красивые; маленькие бронзовые фигурки нимф поддерживали их у основания лестницы. Настоящее красное дерево, отполированное до изящного, почти металлического блеска. Ступени тоже из дерева, и так хорошо подогнаны, что не издавали ни скрипа. Шаги скрадывал толстый ворс красного, под цвет бархатных портьер на окнах, ковра. Все было сделано со вкусом. Глядя на все это, где-то в сердце у Вик больно кольнуло. Если бы не тот монстр, она могла бы жить так же, а не спать на продуваемой всеми ветрами улице и питаться помоями.

Вот он — заветный коридор. Несколько дверей, теплый свет масляных ламп, несколько картин, изображавших античные сюжеты — новинки живописи здесь были не в почете, а слухи о французских импрессионистах оставались для графини всего лишь слухами. Все правильно. Ничего подозрительного. Типичный дом богатого человека.

Комната Анны, к большому разочарованию девочки, тоже не представляла собой ничего интересного. В центре под бархатным балдахином стояла большая кровать. Почему-то Вик была уверена, что такое чудовище, как эта женщина, не будет спать на мягкой кровати — тут скорее бы подошел гроб. Черный гроб в темной, мрачной комнате, освещаемый лишь одной свечой. А здесь все было в бордовых тонах — обои, обшивка мебели, даже пушистый ковер на полу. Этот цвет начал уже порядком выводить Вик из себя. На прикроватной тумбочке стояла баночка пудры, пустая до половины — ей, видимо, часто пользовались. Крышка была неаккуратно закрыта, и часть пудры оказалась рассыпанной. Рядом лежала открытая где-то на середине книга, перевернутая страницами вниз. "Любовь-целительница", Мольер — прочитала Вик название на французском, этому языку ее научили гувернеры за те недолгие годы, что она жила в богатстве и роскоши. Любовь и правда лечит?

В углу стоял комод, на нем — шкатулка с драгоценностями. Чуть-чуть приоткрытая. Опять алый и бордовый, на этот раз — рубины. Вик заворожено перебирала в руках драгоценности, плененная красотой камней и изяществом оправы. Ни одной серебряной вещи, даже маленькой заколки для волос или броши, она не смогла найти. Странно, ведь этот металл всегда был в почете у богатых дам — у них дома в Лондоне можно было найти множество серебряных безделушек.

А затем Вик подняла голову...

Анна не так давно переехала в поместье, и единственная комната, которую успела оборудовать по своему вкусу, была спальня. Раньше в этой комнате спала леди Сэнж, здесь она долго болела и здесь же умерла. Но вампирша не была сентиментальна, поэтому она без малейших зазрений совести приказала выкинуть вещи хозяйки из комнаты, чтобы переехать туда самой. Только некоторые особенно приглянувшиеся вещи из спальни остались, в том числе портрет леди Сэнж, написанный лет восемь назад и висящий рядом с комодом в тяжелой позолоченной раме. Его Анна планировала снять в ближайшее время, повесив на это место свой собственный. Нужно было пригласить хорошего мастера из Вены, чтобы тот изобразил графиню. Анна так хотела свадебный портрет.

Крик ужаса и удивления вырвался из груди Виктории, когда она увидела на стене дома графини Анны портрет свой бабушки. Бабушка Вероника, леди Сэнж... Совершено такая, какой ее запомнила Вик много лет назад. Но что, что этот портрет может здесь делать?! Виктория в ужасе пошатнулась и без сил осела на пол, увлекая за собой шкатулку с драгоценностями Анны Варвик.

К несчастью для Вик, стены в доме были тонкими, и Мартина, которая убирала соседнюю комнату, услышала крик, доносившийся из покоев пани Анны. Первой ее мыслью было — что-то случилось с хозяйкой — неужели очередной приступ?! Но Мартина вспомнила, что пани находилась внизу, а комната ее пустовала. Кто это? Воры? Или... привидение покойной хозяйки? Самые разные мысли пронеслись в голове девушки, пока та не открыла дверь в спальню.

— Боже мой! — воскликнула она.

В тусклом свете лампы девушка увидела лежащую на полу без сознания Вик. Которая, как полагала сама Мартина, должна была спать в отведенной ей комнате, а вовсе не лежать на полу хозяйской комнаты! Рядом с ней валялись разбросанные по полу украшения пани Анны, среди которых Мартина узнала и любимое ожерелье графини — рубины в обрамлении золота. Страшная мысль закралась в сознание девушки.

— Тебе придется объяснить, что ты здесь делаешь, — тихо проговорила она, похлопывая Вик по щекам, чтобы та пришла в себя.

Очнувшись, Вик не поняла ни слова из того, что сказала Мартина, она лишь в ужасе смотрела на горничную, мотая головой из стороны в сторону. Как же ей объяснить все, что она почувствовала, увидев портрет родной бабушки в чужом доме!

Но Мартина сделала другой, более логичный вывод.

— Воровка, я так и знала, — разочарованно проговорила она, после чего закричала, — Пани Анна! — голос не подвел Мартину, и слышно ее было, наверно, до самой Праги.

Анна появилась даже быстрее, чем ее ждала Мартина. Для горничной всегда оставалось загадкой, каким образом ее хозяйка могла передвигаться так стремительно!

— Что, ну что еще такое? — немного устало произнесла она.

От звука ее голоса Вик захотелось вжаться в стенку, а еще лучше — исчезнуть. Но она даже не отвела взгляда, а с вызовом уставилась на графиню. Одета та была уже по-другому: в глухом черном платье, за черной вуалью ее лица почти не было видно. Несмотря на то, что это был банальный траурный костюм, она производила жуткое, инфернальное впечатление.

— Я нашла ее здесь, с вашими драгоценностями!

Анна многозначительно уставилась на Вик.

— Каким образом эта девочка оказалась в моем доме? — в ее голосе не прозвучало ни капли злобы, скорее вежливый интерес, но от этого фраза казалась еще более жуткой.

Мартина пожала плечами — дескать, откуда ей это знать.

— Я требую объяснений, что ты здесь делаешь, после этого ты немедленно покинешь мой дом! Я не потерплю здесь воров, — на чистом, но старомодном английском произнесла Анна, обращаясь к Вик.

Но Вик продолжала лежать на полу, глядя на Анну. Графиня слегка замялась, но все же подала ей руку, чтобы помочь ей встать. Девочка опасливо уставилась на руку в черной кружевной перчатке, но ей ничего не оставалось, кроме как принять помощь.

Мартина поддержала девушку, и, совместными усилиями, та оказалась на ногах.

— Отведи ее в гостиную и пошли кого-нибудь к пану Тесаржу. Пусть сам забирает свою попрошайку, — приказала Анна, — я же хочу посмотреть, что из моих вещей еще пропало.

— И что ж мне с тобой делать? — вздохнула Мартина, глядя на порученную ее заботам девушку, — госпожа сказала — в гостиную...

Мартина разговаривала сама с собой, прекрасно осознавая, что Вик не понимает ни слова. Девушка чувствовала вину, что позволила этой попрошайке остаться. Она второй раз наступила на те же грабли. Вор останется вором всегда... Но, глядя в большие зеленые глаза девочки, распахнутые от ужаса, Мартина не могла поверить, что она хотела украсть золото пани Анны, хотя видела это своими глазами. Нет, что-то здесь было не так.

В гостиной она усадила девочку на диван, как и приказывала хозяйка, про себя прикидывая, какую же неправдоподобную историю ей придется придумывать, чтобы объяснить таинственное появление Вик в поместье. Не сносить ей головы, если пани Анна узнает, что чуть было не лишилась своих драгоценностей из-за горничной.

Мартина приподняла юбки и припустила на задний двор.

После недавнего дождя земля, утоптанная лошадьми, гусями и курами, содержавшимися в ближайших к поместью домах, превратилась в грязное месиво, так что Мартине пришлось приподнять юбки еще выше, чем позволяли приличия, почти до колен, и ступать очень аккуратно, чтобы не запачкать туфли. Поймав за ухо болтавшегося без дела деревенского мальчишку, горничная сунула ему в грязную ладошку монету и велела срочно бежать к инспектору Тесаржу.

Часы на каминной полке тикали, отмеряя время. Мартина смотрела на попрошайку. Вик смотрела на горничную. Несколько раз то одна, то другая делали попытки заговорить, но Вик не знала ничего, кроме нескольких фраз на ломаном чешском, а Мартина не понимала ничего в ее лепете. Но все же что-то показалось знакомым наблюдательной девушке в незнакомых словах...

"Обязательно надо узнать, на каком языке она говорит, наверняка это английский", — отметила про себя горничная, этот язык она часто в последнее время слышала от Анны и ее брата, особенно когда те оставались вдвоем.

Наконец за дверью послышались шаги. Мартина вздохнула с облегчением — роль стражника ей совсем не понравилась. Вик же вся напряглась и порывисто наклонилась вперед, хватая свою оппонентку за рукав темного платья:

— Это место... дом. Плохо! — горячо прошептала она. — Нельзя оставаться...

Графиня вошла в помещение неслышно и незаметно, словно тень. Или, судя по ее траурному костюму, скорее как летучая мышь с турнюром.

— Зачем ты проникла в мою комнату? — спокойным голосом спросила она у Вик опять же на английском.

Спокойным, холодным, и столь же безэмоциональным, как айсберг, голосом, от которого повеяло ледяным ветром. Мартина вдруг вспомнила, что у нее есть неотложные дела на кухне и даже сделала несколько шагов в ее направлении — как раз до той колонны, за которой ее не было видно, но была возможность понаблюдать предстоящую сцену.

— Вас искала, — буркнула Вик.

Она прекрасно понимала, что все ответы на свои вопросы графиня знает. Ей уже рисовались самые страшные картины того, что ей предстоит. Перед глазами стояли воспоминания о той ночи в Лондоне. То существо — такое же, как графиня...

— Убийца!!! — сама не своя от злости заорала Вик и бросилась на Анну, надеясь если и быть убитой, то хотя бы в схватке. — Ненавижу, ненавижу, ненавижу! Ты убила бабушку Веронику!

И была остановлена тем, чего уж никак не ожидала от этой странной женщины — безумно сильной, безумно болезненной пощечиной.

— Матерь Божья, — прошептала Мартина, на глазах которой разворачивалась вся эта картина, — пани...

Сама Анна была удивлена ничуть не меньше своим поступком, таким опрометчивым, эмоциональным и... человеческим. Вампиры ведь так себя не ведут? Они кусают и пьют кровь, а не раздают пощечины!

— Успокойся, идиотка, — тихо сказала Анна.

Графиня стояла словно статуя, не двигаясь и глядя из-под вуали холодным взглядом темных глаз на девочку. Вик показалось, или они и правда засветились красным?

— Ты сейчас же покинешь поместье, — сказала она.

Вик кивнула. Ну а что ей еще оставалось? Анна сильно схватила ее за руку, и девочка едва не вскрикнула, настолько холодными оказались пальцы графини. Анна же сжимала запястье девочки все сильнее, словно не замечая причиняемой ей боли.

— Отпусти меня! — во весь голос завопила Вик.

Она прекрасно знала, что графиня её понимала, но вот ничего умнее этой до жути банальной фразы в голову так и не пришло. Анна её пугала. Почти до потери разума. Вик чувствовала себя маленьким зверьком, зажатым в угол хищником. Но ведь и у маленьких крыс бывают зубки...

Вик сглотнула. Прикрыла глаза и уже почти нормальным тоном сказала:

— Если вы меня не отпустите — я закричу. Громко.

Анна мгновенно разжала пальцы, словно испугавшись угрозы Вик. Злость постепенно уходила, уступая место любопытству.

— Ну и что интересного ты нашла в этом доме?

Вик подозрительно, будто не веря тому, что её руки все же свободны от этого могильного холода, посмотрела на Анну. Ей хотелось сказать, что она и слова не промолвит, что никто не имеет права её тут удерживать, что сейчас придет инспектор Тесарж и уведет её из этого холодного и страшного места, а она, стоя за его спиной, покажет язык всем злодеям и все закончится хорошо.

— Ничего я вам не скажу, — буркнула Виктория себе под нос, обижено надув губки.

Вот и все. Тупик. Капризный ребенок.

Анна пожала плечами. Она понятия не имела, что делать с этой девицей. И решила выбрать самый простой выход — напугать. Кричи, не кричи — не поможет.

— Ах, ты так! — Анна зашипела, словно змея. День сегодня, все-таки, выдался не из легких.

Слава богу, именно в этот момент открылись двери, и вошел Эдвард.

— Что тут произошло? — спросил граф Варвик, появившись в гостиной. Он бросил мимолетный взгляд на Вик, затем снова посмотрел на "сестру".

Граф появился в доме как раз вовремя, чтобы застать свою графиню в ярости, что случалось с ней крайне редко, а значит, происходящее в гостиной было действительно серьезно.

— Девчонка пробралась в мою комнату, — ответила Анна, стараясь перебороть гнев.

— Она что-нибудь украла? — поинтересовался вампир.

— Мартина застала ее за преступлением!

— Ну, раз все кончилось хорошо, и все ценности на месте, то не стоит ее задерживать, — перебил графиню Эдвард, подойдя ближе к ней и Вик. — Не стоит раздувать из мухи слона.

Анна хотела возразить, но заметила, что что-то во взгляде и поведении графа было не так. Эдвард казался ей взволнованным и озабоченным, чего обычно за ним не наблюдалось.

Единственный раз, когда она видела его таким был перед тем, как вампир впервые покинул ее, не оставив даже записки.

— Ты голодна? — наклонившись к Вик, спросил Эдвард. Та ничего не ответила, только удивленно захлопала глазами. Воображение девочки в этот момент активно работало. Ей вдруг показалось, что после этих слов Эдвард должен закатать рукав, достать из кармана кинжал, непременно инкрустированный рубиновой и брильянтовой крошкой, полоснуть им по голым венам и дать ей испить крови, но...

— Мартина, принеси девочке чего-нибудь поесть, — попросил граф, ограничившись лишь такой простой и понятной фразой.

Вик снова, как и в предыдущий раз, мешком упала на диван, параллельно вжимаясь в него поглубже. Эдвард её тоже пугал. Но не так сильно, как эта Анна. У него были такие глаза... В таких тонут невинные жертвы любовных кораблекрушений. Глаза были такими... такими... темно-карими.

Сказал и ушел. Так же внезапно, как и появился. Но на этот раз вместе с графиней. Ну, хоть что-то.

Мартина послушно кивнула и удалилась, быстро и мягко ступая по ковру. Обученная прислуга, ничего не скажешь.

Через пару минут перед носом Виктории появилось блюдо, на котором лежал вожделенный батон, уже порезанный на ломтики, куски копченого мяса и овощи.

Как поднос опустел, бродяжка и не заметила. Все было очень вкусно и тепло. Чувство опасности ушло вместе с голодом.

Сцена, которой Мартина стала невольной свидетельницей в гостиной, прячась за колонной, поразила и напугала ее. Временами любознательная горожанка, волей судьбы оказавшаяся в услужении у графини, испытывала непреодолимое желание знать, что происходит за ее спиной, когда она, нагруженная подносами, пальто или подсвечником, выходит из комнаты. На этот случай в старом особняке существовали такие излишества интерьера имперского стиля, как эти колонны, поддерживающие лестницы в гостиной, широкие оконные ниши, закрытые темными плотными портьерами, углы в коридорах... Иными словами, Мартина Новачек тоже была девушкой не без грешков.

Покинув свое место для наблюдений, она произнесла:

— За инспектором послали, он скоро будет.

Сложив руки за спиной, как и подобает скромной девушке, она прислонилась к той же колонне и ждала следующих приказаний. И они не заставили себя ждать:

— Мартина, принеси девочке чего-нибудь поесть, — повелительный взмах руки графа.

Мягко ступая по ковру — без него в гостиной было бы еще холоднее — горничная неспешным шагом удалилась в направлении кухни, чтобы наполнить поднос тем, что осталось после завтрака — хлебом, мясом и овощами...

Но пока она успела разложить на столе перед Вик вилку, соусник с подливкой и салфетку, поднос уже успел перекочевать на колени к девочке. Вилка ей не понадобилась, салфетка тоже... Глядя, как она вытирает нос и рот рукой, Мартина улыбнулась.

* * *

— Эдвард, — окликнула его Анна. — Нам надо поговорить... в кабинете.

Графиня удалилась, и граф последовал за ней. Прикрыв за собой дверь, он сел в кресло напротив Анны, подперев голову рукой.

— Что случилось? — спросила она.

— Что ты имеешь в виду? — удивился Эдвард, внимательно изучая пресс-папье в виде нереид.

— Ты сам не свой.

— Все в порядке, моя дорогая, — неубедительно произнес вампир. — Это девочка и так пережила достаточно, не стоит срывать на ней злость.

— Не обманывай меня, тебе нет до нее никакого дела, — строго спросила Анна.

Граф посмотрел ей в глаза. На самом деле он действительно был немного обеспокоен появлением Евы. Охотница доставила ему массу неприятностей в прошлом, когда после их встречи несколько дней он пролежал почти без движения в гостиничном номере, восстанавливая силы. А потом вампир вынужден был спешно покинуть Париж. Не то, чтобы он боялся снова повстречать Еву... немного опасался, да. А сейчас у него было больше поводов для волнения, потому что на этот раз и Анна могла пострадать.

— В городе охотница на вампиров. Так уж получилось, что она меня знает, но не знает тебя. Поэтому постарайся себя вести, как человек. Если она заявится сюда, скажешь, что я заплатил тебе за то, чтобы ты представила меня своим братом. Осталось только придумать, зачем мне все это надо. — Эдвард задумчиво закусил губу.

— Мне показалось, или ты боишься? — удивленно изогнув бровь, спросила Анна.

— Я? Нет. С какой стати? Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

— Но раньше мы как-то справлялись с охотниками...

— На этот раз все немного иначе. Она наполовину вампир. У нее те же способности, что и у нас. А еще она коварна, умна, изворотлива, мстительна и очень, очень зла на меня.

— Ты боишься ее? — снова повторила свой вопрос графиня

— Конечно, нет! — слишком поспешно ответил Эдвард.

Анна ничего не ответила, пустым взглядом рассматривая узор на обоях. Они справятся...

Граф снова закусил губу.

— Это долгая история, но ей действительно есть, за что меня ненавидеть. На этот раз я немного перестарался...

Рим, 1885 год. Июнь

— Tente, baba, tente,

a szemedet hunyd be.

Aludj, ingС-bingС,

kicsi rСzsabimbС.

Alszik az ibolya,

csicsМja babАja.

Малыш причмокнул во сне, прижав к себе игрушку: большого медведя с коричневыми пуговками-глазами. Ева посидела рядом с колыбелью еще пару минут, на случай если вдруг ребенок проснется и расплачется, не обнаружив ее рядом. Но он сладко спал. Тогда женщина тихонько поднялась с кресла, стараясь не шуметь. Поцеловав малыша в лобик, охотница вышла за дверь.

Еще каких-то два года назад она и представить себе не могла, что ее жизнь так изменится. С появлением этого маленького существа Ева впервые почувствовала себя кому-то нужной и счастливой, несмотря на то, что на ее плечи легла еще одна гора ответственности. Но на этот раз это был приятный груз. Кто бы мог подумать, что охотница на вампиров, которая привыкла видеть смерть и разрушения, сама подарит этому миру новую жизнь. Этот мальчик помог ей обрести смысл своего бытия. Теперь она знала ради кого борется, ради чьего существования потрачено столько сил.

Она приехала в Италию полтора года назад, спешно покинув Австрию, как только узнала о своей беременности. Именно Рим Ева выбрала местом рождения своего малыша. Там уже давно не было замечено ни одного вампира, а ей так нужен был покой. К тому же здесь жила ее лучшая подруга, Джозефина, которую охотница однажды спасла от смерти. Джози поклялась хранить ее секрет, чего бы ей это ни стоило. С тех пор прошло уже 30 лет. Муж Джозефины умер, а дети выросли и покинули отчий дом, поэтому она с радостью согласилась приютить совершенно не изменившуюся со дня ее спасения Еву.

— Заснул? — спросила Джозефина, помешивая кофе в чугунке.

— Да, он так хорошо спит днем, а ночью предпочитает бодрствовать, — отметила Ева, присаживаясь за обеденный стол.

— Весь в мать, — подслеповато прищурившись и взглянув на подругу, ответила женщина.

Наполнив чашки горячим ароматным напитком, она поставила одну перед охотницей и сама села на стул напротив Евы.

— Ему уже 10 месяцев, почти 11, а ты так и не дала ему имя. Не будешь же ты его всю жизнь называть малышом, — напомнила Джозефина, поджав губы.

Ева углубилась в изучение своей чашки. Действительно, давно пора было дать мальчику имя, но что-то сдерживало ее. До сих пор не верилось, что у нее есть сын. И она так боялась потерять его. Ведь иметь ребенка и заниматься своим ремеслом — непозволительная роскошь. Малыш был еще совсем маленьким, не будет же она брать его с собой на охоту! А между тем долг звал ее в Азию. И Еве нужно было выбирать: или остаться с малышом, и чувствовать, что где-то вампиры совершенно безнаказанно уничтожают невинные души, или отправляться в путь, оставив ребенка. Нелегкий выбор стоял перед ней. Но необходимо было действовать, пока момент не упущен. Потом расстаться с сыном ей будет еще тяжелее.

— Джози... я... я могу оставить ребенка у тебя?

Джозефина, сделавшая как раз большой глоток обжигающего кофе, поперхнулась.

— Что? — откашлявшись, переспросила пожилая женщина.

— Со мной он постоянно будет в опасности. Если с ним что-то случится из-за моего недосмотра, я не смогу с этим жить! Пожалуйста, ты сможешь позаботиться о нем гораздо лучше меня... дашь ему имя.

— Мне почти шестьдесят лет, мои дети не дают мне даже посидеть с родными внуками, а ты хочешь доверить мне своего вамп... прости, милая. Я не хотела этого говорить, — вовремя спохватилась итальянка, прикрыв рот рукой.

Ева встрепенулась. Малыш действительно был не совсем обычным, но он не был монстром, на которых она охотилась. Прежде всего, он ее сын. Поэтому Ева готова была разорвать любого, кто покусится на ее мальчика и обзовет его вампиром. Он был живым, его сердце билось, а когда она к нему приближалась, малыш улыбался и протягивал к ней руки. Разве такой ангелочек способен причинить кому-нибудь вред?

— Он не вампир! — воскликнула Ева, поставив чашку на стол так, что часть кофе растеклась по поверхности.

— Извини, просто я даже не знаю, что мне с ним делать. А вдруг он захочет... крови? Не проще ли отвезти его к отцу? — поинтересовалась Джозефина.

Джози не знала, кто отец мальчика, и любопытство не давало ей покоя. Однажды, когда Ева ушла, оставив ее одну в доме, она перерыла ее комнату в поисках хоть какой-то зацепки. Но ничего. Охотница свято хранила его имя, не поделившись с подругой, кто же он — человек или вампир. Все что знала Джозефина, так это то, что этот мужчина сумел растопить холодное сердце Евы. Он был единственным, кому она доверяла, а быть может, и любила. Чем черт не шутит! Завела же Ева от него ребенка.

— Не захочет, — отрезала Ева. — Но, если тебе это настолько в тягость, то мне лучше взять его с собой.

— Я хочу помочь тебе, но я не знаю, чего мне ждать от твоего малыша.

— Он самый обыкновенный ребенок, — сквозь зубы процедила охотница, повторяя эту фразу, кажется, в сто сорок седьмой раз.

— Когда ты собираешься уезжать?

— Через пару дней.

— Хорошо, я согласна, — протяжно вздохнув, ответила Джозефина. — Кое-какой опыт имеется. Шестерых детей я воспитала, так что и седьмого смогу.

— Спасибо, — произнесла Ева, собираясь уходить.

— Ты куда? — удивилась Джози. Еще был не вечер. Охотница редко покидала дом в дневные часы, предпочитая солнечному дню темную и непроглядную ночь.

— Меня пригласил к себе Паскуале Манчини, на обед.

— Откуда ты знаешь этого прохвоста?

— Джози, ты думаешь, я всю жизнь провела в охоте на вампиров?

— Разве не так?

— Я познакомилась с ним в Неаполе пару лет назад, когда посещала его лекции... На них ходил один вампир, так что получилось совместить приятное с полезным, — объяснила Ева.

Джозефина задумалась, гадая, что же охотница считает приятным, а что полезным, но так и не найдя ответа на этот вопрос, просто кивнула. По инерции.

— Я совсем тебя не знаю. Интересно, есть ли человек, который может похвастаться обратным?

— Нет. Иначе его пришлось бы убить. До вечера, дорогая, пригляди за малышом.

Джози нервно сглотнула, провожая опасную подругу взглядом.

Паскуале Станислао Манчини прожил неплохую жизнь. Ему было шестьдесят восемь лет. Он получил отличное юридическое образование. Занимал в правительстве Италии посты министров юстиции, просвещения и иностранных дел. Но на старости лет отошел от дел и занялся профессорской деятельностью, вкладывая в юные умы свои мысли касательно режима в Италии, ликвидации светской власти Папы, упразднения инквизиции и многого другого, чего юным умам по программе и знать-то не надо было.

Когда профессор Манчини начинал свою лекцию, никто не мог сказать с точностью, когда именно она закончится. Он мог говорить часами, но, к сожалению, иногда ему приходилось все-таки прерываться для приемов пищи и сна. А летом, когда Университеты закрывались на каникулы, будучи в Риме, Паскуале обязательно раз в неделю устраивал званые обеды. Именно обеды: в силу возраста он ложился спать рано. Режим приходилось соблюдать, и даже ради желанных гостей он не собирался делать исключения.

Как раз сейчас он медленно и осторожно выбрался из своего кресла, чтобы пожать руку вновь прибывшему гостю, графу Эдварду Варвику. О нем известный юрист знал немного и пригласил его исключительно из любопытства. Англичане всегда были интересны Манчини благодаря тому, что они смогли установить конституционную монархию на своей земле, о чем мечтал Паскуале и для родной Италии. Можно было обсудить с гостем пользу такой формы правления для страны и, прежде всего, для народа. Пустой разговор, который ничего не изменит в нынешней политической системе, но как приятно было слышать старику, когда с ним соглашались. Он еще помнил времена, когда им восхищались и гордились знакомством с ним. Но те времена навсегда ушли в прошлое, как и его молодость, и силы.

— Граф Варвик, рад, что вы пришли, — улыбнулся Манчини, протягивая Эдварду руку.

— Рад, что вы меня пригласили, синьор Манчини. Я слышал о вас много хорошего, — граф улыбнулся в ответ, склонив голову в знак приветствия и пожав руку старика.

— Значит, вы не читали газет, — усмехнулся Паскуале.

— Я не верю журналистам, синьор Манчини. Они готовы облить человека грязью ради минутной сенсации.

— Скверная привычка, да... — протянул старик, расплывшись в довольной улыбке. Но ему пришлось вернуться в кресло, ноги то и дело подводили его. — Проходите к столу, почти все гости собрались.

— Благодарю вас.

Ева появилась спустя минуту, уже уставший от долгих приветствий синьор Манчини повторил процедуру, и теперь сам зашел в обеденный зал, где столы были заполнены яствами, а вышколенные официанты, стоящие позади каждого гостя, были готовы начинать обед. Паскуале устроился во главе стола рядом с министром здравоохранения — доктор всегда должен был находиться неподалеку — с австрийским герцогом и скромным английским графом, который отказался от еды и попросил только, чтобы его бокал наполнили красным вином.

Ева сразу почувствовала себя не в своей тарелке, но только спустя пару минут поняла, почему ей так нехорошо среди этих людей. Ее невозмутимый враг удобно устроился на другом конце стола — Эдвард Плантагенет, собственной персоной. Она всегда отличалась хорошей памятью на лица тех вампиров, которым удавалось от нее уйти. Их было так немного...

"Здравствуй, милая. Не ожидала?" — мысленно спросил он.

"Тебе было мало нашей встречи в Париже?" — бросая на графа испепеляющие взгляды, поинтересовалась Ева. Она терпеть не могла, когда вампиры лезли в ее голову, сразу ощущала себя грязной.

"Мне так понравилось, что я решил повторить опыт. Думаешь, не стоит?"

"Ты или сумасшедший, или мазохист. Кажется, в прошлый раз в твоем организме стало на 6 дырок больше".

"Шесть, семь, восемь, десять — разве это важно? Главное не количество, милая, а качество. Впрочем, после нашего очаровательного общения мне пришлось охотиться значительно чаще. Из-за твоей неудачной попытки меня убить погибло девять невинных человек".

Ева со злости погнула вилку. К счастью, этого никто не заметил за возникшей непринужденной беседой.

"Мразь. Ты еще смеешь меня в этом обвинять?!"

"И в мыслях не было. Просто хотел, чтобы ты знала... и в следующий раз действовала наверняка".

Охотница не видела его лица, обращенного сейчас к синьору Манчини, который что-то задушевно рассказывал, но чувствовала, что наглый вампир улыбается... смеется над ней. Чего ему надо?

"Ты хочешь, чтобы я тебя убила?"

"Я уже мертв. Просто сегодня выдался свободный вечерок. Не хочешь прогуляться под луной? Съездим в Венецию, там, говорят, сейчас красиво".

"Чего ты хочешь!?"

Официанты подали новые блюда, забрав у Евы гнутую вилку. Тогда охотница схватилась за нож.

"Да, видимо, ты не склонна к общению. Драться у тебя получается заметно лучше".

Граф замолчал, оборвав связывающую их мысленную нить, и, потеряв всяческий интерес к своей незадачливой собеседнице, оставил Еву размышлять над тем, на что так старательно намекал ей.

Как же не вовремя возник этот вампир! В тот раз, не обнаружив тела и не сумев вбить в него последний кол, Ева обыскала весь Париж, подняла город вверх дном, но не обнаружила никаких следов. Граф Эдвард Варвик значился в ее списке как самый древний вампир, который еще показывается на людях, и поэтому представлял для нее особый интерес. Ей еще не приходилось обращать в прах столь могущественное, эксцентричное и странное существо. Обычно она была кошкой, гоняющейся за мышью, но с графом Варвиком их роли постоянно менялись. Стоило признать — он был ей не по зубам, но это придавало ей еще больше сил. И злости.

Надо было подготовиться к решающей схватке с ним, поэтому, согласившись со всеми аргументами синьора Манчини по поводу прав иностранных граждан в Италии, даже не слушая их, она торопливо отбыла домой.

Где ее ждал неприятный сюрприз.

Джозефины нигде не было, а в комнате малыша около окна...

— И снова здравствуй, — вампир стоял к ней спиной, смотря на улицу. Опрометчиво с его стороны. Удар в спину — это нечестно, но только не по отношению к такому монстру. Не убьет, так хоть ранит. Может ничего не выйдет, но Ева привыкла действовать по обстоятельствам.

— Где Джозефина, ты убил ее?

— Нет, — усмехнулся граф. — Ей вдруг понадобилось на рынок.

— Странно, она не говорила, что пойдет на рынок, — отвлекая его, проговорила охотница.

Ева уже занесла нож, который вытащила из-за пояса, когда граф резко обернулся. На руках он держал ее мальчика. Она даже не заметила, что кроватка сынишки пуста, а его мишка лежит на полу.

Еву охватила неизвестная ей доселе паника.

— Пожалуйста, отдай его мне, — выронив кинжал, попросила она.

Граф улыбнулся. Ему доставляло огромное удовольствие видеть ужас на ее лице.

— Такой милый малыш. Твой? И мне не сказала. Хочу быть крестным! — воскликнул Эдвард.

Мальчик, словно почувствовав страх матери, внезапно заплакал. Граф поморщился. Крик человеческого детеныша был ужасно неприятен ему. Поэтому вампир воспользовался легким гипнозом, заставив ребенка погрузиться в глубокий сон.

— Не причиняй ему вреда, я прошу тебя.

— О, кажется, даже у такой как ты есть свои слабые места, — граф усмехнулся. — Кто папа? Мальчик такой слабенький, ты не даешь ему крови? — нахмурился Эдвард.

— Не твое дело, ты не посмеешь... Это всего лишь ребенок, пожалуйста, отдай его мне, — протягивая руки к малышу, уже умоляла охотница.

— А имя у него есть? — поинтересовался граф.

— Адам, его зовут Адам, — произнесла Ева, готовая уже упасть на колени перед вампиром.

Имя вырвалось у нее само собой, но казалось, что она уже давно знала, как будут звать ее малыша, просто боялась произнести имя вслух, как будто стараясь защитить его от этого мира, не связывая с ним ни какими условностями.

— Адам и Ева, — сменив ударение в имени мальчика, как будто пытаясь почувствовать фразу на вкус, произнес Эдвард. — Мило. Так кто папа? — не унимался граф.

— Если отпустишь его, я тебе все расскажу...

Варвик посмотрел на малыша у себя на руках.

— Ладно, — как-то очень легко согласился он. — Хотя это странно. С твоей-то любовью к вампирам плодить еще одного... это так мерзко. Вампиры не должны размножаться, легче создать еще одного, чем размножаться. Ты изучала вопрос деторождения у вампиров? Ах да, ты ведь сама родилась от вампира и смертной женщины. Раньше считалось, что вампиры вообще не способны рождать детей. Ведь они мертвы, а ребенок, который рождается мертвым таким и останется... и что с ним делать? Он же никогда не вырастет, его пришлось бы постоянно таскать с собой, вместо груди подавать ему отборную кровь, в общем, сплошная морока. А потом в чей-то изощренный ум пришла идея попробовать создать живого ребенка. Первый блин комом, второй тоже, но он не остановился, рождая на свет все новых и новых уродцев, используя несчастных женщин. Вначале это были вампирши, но получались только мертвые дети, тогда он попробовал с с живыми дамами. У того идиота была идея создать собственную армию. И ему удалось. На свет появились три мальчика. Все были живы, абсолютно здоровы, и даже кровь им была не слишком нужна, при этом их силе мог позавидовать любой силач. "Молодой" отец в них души не чаял. До поры, до времени. Пока однажды сыновья не подняли бунт и не убили его, когда он запретил им измываться над девушками в деревнях, потому что раньше это была только его прерогатива. Совершенно не романтичная, отвратительная история. Ты, наверное, сейчас думаешь, зачем я тебе все это рассказываю? — последнюю фразу граф произнес, склонившись над колыбелью и собираясь положить туда малыша.

Ева не упустила момент: схватив нож с пола, она стала снова надвигаться на графа. Как только ее мальчик будет в безопасности, а Эдвард обернется, она воткнет кинжал ему в сердце. Кол тоже был поблизости — в ящике нижнего стола. Все произойдет быстро, с графом Варвиком будет покончено.

— Мне всегда было интересно как у этих существ с... — вампир выпрямился и развернулся, Ева резко ударила ножом в... малыша. Граф обманул ее! Он не положил ребенка в кроватку, он сделал вид, что...

— ...с восстановлением.

Ева выхватила у него ребенка, ощущая ком в горле. Прямо в сердце... Что же она наделала?! Ноги подкосились, и она рухнула на колени, прижимая ребенка в груди.

— Нет... нет, только не это... нет.

— Видимо регенерации у них нет вообще... гм. Почему? Только если его отец — обыкновенный человек. Мда... печально, — несколько растерянно произнес граф. Натворил же он дел, пора было убираться.

Ева не могла больше сдерживать слез. Почему? Почему ее мальчик умер? Неужели она никогда не сможет стать счастливой? Почему?

— Будь ты проклят, Эдвард Плантагенет! — вскричала Ева.

Но ее слова улетели в пустоту. Графа в комнате уже не было.

Прага, 1888 год

Возбужденно размахивая тростью, Рихард шагал по направлению к поместью графини, обдумывая слова гонца, посланного в участок. Тот смог рассказать немного, но достаточно, чтобы вообразить, насколько серьезно положение. Горничная, очевидно, спешила и выбежала на улицу, надеясь застать какого-нибудь извозчика, направляющегося в город и попросить его сообщить инспектору о случившемся. Но такого не оказалось, и Мартине не оставалось ничего другого, как сунуть монету в ладонь знакомому мальчишке, и понадеяться, что тот выполнит обещание.

В ожидании, пока кто-нибудь из прислуги откроет чугунные ворота и впустит его внутрь, Тесарж невольно бросил взгляд на дом. В окне первого этажа он заметил шевеление занавесок — кто-то наблюдал за ним.

Анна задернула занавеску и повернулась к Эдварду.

— Наш дорогой инспектор пришел. Наконец отделаемся от этой девчонки.

Эдвард согласно кивнул.

— У нас и так полно проблем.

Девушка облокотилась о стену и безумно усталым голосом произнесла:

— С самого первого дня, как я ступила в это поместье, все идет не так. Такого еще никогда не было — словно все обстоятельства, все обернулось против нас. Мне надоело ходить по острию ножа... Эдвард! Давай бросим все и уедем отсюда! На Земле столько мест, где мы не были: Санкт-Петербург, Мадрид, Люксембург...

Эдвард обнял ее и прошептал:

— Анна, не сходи с ума. Какой Люксембург? Завтра похороны твоего жениха, вся Европа стоит на ушах, ищется виновный, но пока нет даже подозреваемого. Единственное, что от тебя требуется — изображать из себя убитую горем вдову.

Она согласно кивнула.

— И главное — ни в коем случае не навлечь на себя подозрения Евы.

— А как же ты?

— А я как-нибудь справлюсь! — обезоруживающе улыбнулся Эдвард.

— Будь осторожен! — Анна поцеловала его. — Пора идти. Инспектор Тесарж ждет.

Анна выбежала в холл, громко стуча каблуками. Хотя вуаль плотно закрывала лицо, было видно, как она нервничает. Во всяком случае, Анна пыталась вести себя как человек, который страшно волнуется, но не была уверена в том, что ей это удается. За такое долгое время уже и забываешь, как должен вести себя человек.

— Йиржи, да открой ты дверь! Не заставляй нашего гостя ждать!

Старый слуга отворил дверь, пропуская инспектора Тесаржа.

— Добрый вечер, пани Варвик, — поприветствовал он графиню, снимая шляпу.

— Добрый? — воскликнула она, — он будет добрым тогда, когда полиция начнет выполнять свои прямые обязанности.

— Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду эту девочку, — кивком головы графиня указала на Вик, спрятавшуюся за спиной Мартины.

— Какую девочку? — Тесарж тонко улыбнулся в усы, — кроме вас я вижу здесь только еще двух барышень.

Мартина зарумянилась и спешно закрыла рот носовым платком, чтобы никто не видел, как она расплывается в улыбке, а потом вытолкнула Викторию из-за спины.

С непривычки она еще чуть путалась в длинном светло-голубом простеньком платье. Анна вспомнила, что видела его в гардеробе Мартины. Может, платье сидело на Вик не так хорошо, как на фигуристой горничной, но уж в любом случае было куда лучше того тряпья и рвани, в которую раньше рядилась попрошайка. Волосы ее, правда, все еще были слишком короткими для девочки, но зато теперь хотя бы было видно, какого они цвета.

— Это что еще за благотворительность? — одними губами прошептала графиня.

— Простите, пани... — пролепетала служанка, но было заметно, что ей нравится творение ее рук.

Вик скромно стояла, потупив глазки и отдергивая складки на столь непривычной юбке. Платье болталось на ней, как на вешалке, но все же это было платье! Настоящее платье! Теплое, пахнущее лавандой — почти что барское. Хотелось сказать слова благодарности Мартине и всем-всем-всем, но Виктория так и не научилась складывать слова в предложения на чешском. Так что оставалось лишь благодарно смотреть и не слишком сильно косить глазами в сторону огромного зеркала, с которого чуть-чуть напугано и совсем уж незнакомо уставилась на нее дочка какого-то буржуа. Надо было сделать некоторое усилие, чтобы понять, что в зеркале отображается она — Виктория.

Волосы светлой короткой волной падают на глаза. Светлой волной! Почти что золотистые, а не грязно-серые, какими их привыкли считать все окружающие, и Вик в первую очередь. Они теплые, слегка влажные, светлые и... и вьются. А не стоят колом, как было раньше. Красиво! Девочка улыбнулась сама себе.

Виктория все еще крутилась перед зеркалом, когда в дверь неожиданно вошел инспектор Тесарж. Зашел, осмотрелся и прошел мимо неё. Не заметил. А графиня Анна так глянула на бедную Вик, что та поспешила укрыться за спиной Мартины. Мартина была хоть и не надежным щитом, но и врагом не была. Ей хотелось доверять — единственной в этом доме.

— Что она натворила? — спросил Тесарж, глядя на Вик. — Она что-нибудь украла?

— Нет, но собиралась. Она проникла в дом! — не замедлила с ответом Анна. — И она... —

графиня замолчала, обдумывая, что же еще такого ужасного сделала эта маленькая нахалка.

— Инспектор! Я не желаю видеть ее в своем доме. У меня сейчас ужасное горе, поверьте, мне вовсе нет никакого дела до нее. По последним австрийским законам, насколько я знаю, попрошаек и беспризорных должны держать в тюрьме от двух недель до месяца, — ехидно добавила она.

— Я приношу извинения за ее поведение, — начал было Тесарж, но графиня прервала его.

— Инспектор, я принимаю ваши извинения. Сожалею, что мне пришлось вызвать вас со службы, но я просто не знала, к кому обратиться, — внезапно сменила гнев на милость Анна, — может быть, вам стоит внимательнее приглядывать за несчастным ребенком и не позволять вашей подопечной в одиночку разгуливать по Праге? После случившегося с Фридрихом я больше не уверена, что это безопасный город, — воспоминание о трагически ушедшем из жизни женихе заставили графиню достать украшенный инициалами платок и приложить его к глазам.

Тесаржу внезапно стало стыдно и за себя, и за бродяжку. Бедная женщина! Сначала допрос, теперь вот это. Перенести так много за столь короткий срок — тяжелое испытание.

— Графиня Варвик, еще раз прошу извинить нас. Вик, — он повернулся к бродяжке, — что ты трясешься? Отпусти юбку панночки Новачек и пойдем.

Анна вздохнула:

— Инспектор, спасибо вам за поддержку. Это действительно очень важно для меня. Вы не представляете, как мне тяжело. Завтра, — она запнулась, — завтра похороны... Я не знаю, как выдержу все это. К тому же, я не могу быть уверена, что журналисты не нарушат своим появлением церемонии прощания. Как люди могут быть настолько бессердечными?..

— Графиня Варвик, даю вам слово, что никто из этой марающей бумагу братии не сможет нарушить ритуал. Я лично позабочусь об этом.

25 сентября 1888 года

Один суматошный день закончился, и на смену ему пришел другой, не менее волнительный и беспокойный. День похорон Фридриха, герцога фон Валленштайна — дело международной важности. Пожалуй, вся Европа была озадачена — никто не мог найти ответа на простые вопросы "Кто его убил?" и "За что?". Некоторые считали, что кто-то из сильных мира сего хочет, чтобы убийство никогда не было раскрыто. И только в полиции разводили руками: нет подозреваемых, нет улик, ничего нет!

Анна ощущала тяжесть, витавшую в воздухе. И, словно включившись в эту игру, до конца не осознавала, что вина целиком и полностью лежит на ней. Память услужливо вычеркнула несколько часов той ночи, превратив ее из убийцы в безутешную вдову.

Анна была вампиршей, вдовой (в меньшей степени), но в первую очередь она была женщиной, которая последние полчаса пыталась приладить черную шляпку с вуалью перед зеркалом в своей комнате. Вернее сказать, пыталась объяснить горничной, как правильно должна сидеть эта шляпка, привезенная из Парижа специально для графини.

Между делом Мартина не забывала причитать о несчастном герцоге и делиться последними сплетнями.

— Эти журналисты просто покоя не дают, — пожаловалась она, — все хотят узнать подробности, поговорить с вами... Это просто ужасно!

— Я надеюсь, ты их выпроводила, — скорее сказала, чем спросила Анна, — терпеть не могу этих проныр.

— Конечно, — кивнула Мартина.

Когда шляпка заняла свое место на голове графини, Анна попросила горничную оставить ее.

— Мне надо собраться с силами... Это... Это так тяжело.

Мартина еще раз отметила про себя, что графиня при ней ни разу не заплакала и старалась вообще никак не выказывать своих эмоций. "Какая же она сильная женщина!".

— Конечно, пани. Но карета уже ждет вас.

Анна выглянула в окно: действительно, у ворот стояла черная карета с гербом фон Валленштайн на дверце. В такой же Фридрих сам много раз вывозил ее в город, на балы и приемы. Несмотря на обманчивую скромность, Анна всегда прекрасно понимала, как много значит этот на первый взгляд простой герб, принадлежащий одному из лучших людей на свете, кого когда-нибудь знала Анна.

"И я его убила, идиотка", — констатировала она про себя.

— А то была бы ты сейчас счастливой герцогиней, — раздался с порога насмешливый голос Эдварда.

— Была бы, — ответила Анна, даже не поворачиваясь.

— Конечно, конечно. Самой-то не смешно, дорогая? Не пытайся переделать мир, не пытайся изменить себя. Мы те, кто мы есть. И не стать вампирше женой простого смертного.

Анне полагалось обидеться. Может быть — расплакаться. Может быть — швырнуть попавшийся под руку канделябр в графа. Но за две сотни лет Анна слишком хорошо его изучила. Да что там, он всего лишь высказал вслух ее мысли. Мысли, которые не покидали графиню с тех пор, как они с Фридрихом объявили о помолвке.

— Нам надо спешить. Карета уже ждет.

— А ты уверена, что мое присутствие обязательно? — Анна знала, как сильно Эдвард не любит кладбища, хотя причина до сих пор была ей не ясна.

— Уверена!

Кладбище серо и уныло всегда, независимо от времени года. От него веет холодом и людской скорбью. И только очень странные личности могут видеть в кладбище что-то интересное, романтическое и мистическое.

Кладбище и есть кладбище. Мерзкое место. Эдвард знал это не понаслышке.

— Хорошо, — обреченно кивнул Эдвард.

Все равно Анну не переспоришь. Поэтому граф молча развернулся и зашагал в свою комнату. В конце концов, неужели он, вампир, проживший столько столетий, повидавший столько всего на своем веку, боится какого-то кладбища?

Нет, не боится, скорее он испытывает жуткую неприязнь к этому месту. Будучи живым, граф очень боялся смерти, но не мог с точностью сказать, что пугает его больше: сама смерть, или то, что его тело будет отдано на съедение червям.

К тому же ему совершенно нечего было надеть. Вся его одежда была ужасно старомодна — Эдвард с трудом привыкал к новым веяниям мужской моды. Обычно Анна строго следила за его гардеробом, радуясь, что ее средневековый граф хотя бы доспехи оставил в прошлом. Но Анне не всегда удавалось уговорить упрямого Эдварда на новый современный костюм. Поэтому сейчас он носил костюмы по моде начала века. Во всяком случае, они были черные, точно по фигуре и шли ему.

Критически оглядев все два привезенных с собой костюма, Эдвард остановился на том, что уже был одет на нем. Чертов Фридрих, нашел время умирать. Хотя граф, как всегда, сам был виноват.

Ничего не поделаешь. Он должен был быть вместе с Анной, "поддержать ее в столь трудное для нее время".

Наконец, граф спустился вниз, где его уже ждали.

— Карета подана, пани, — Мартина распахнула парадную дверь.

Вместе с ней в дом ворвался порыв холодного осеннего ветра.

— Ваша мантилья, госпожа, — горничная услужливо набросила на плечи Анны отороченную черным мехом накидку, — в такую погоду хозяин собаку на улицу не выгонит... — сочувственно кивнула она на низкие свинцово-серые тучи. Накрапывал мелкий дождик.

Графиня улыбнулась про себя. Может для людей такая погода и неприятна, но вампиры могли, во всяком случае, не бояться палящих лучей солнца и спокойно находиться на улице.

Она натянула черные перчатки, опустила на лицо плотную темную вуаль, пришпиленную к миниатюрной шляпке изящной платиновой булавкой и, не сказав ни слова, вышла на крыльцо. Только на пороге оглянулась и посмотрела на лестницу, ведущую из прихожей на второй этаж. Даже зажженные свечи не могли осветить своим колеблющимся светом ее верхних пролетов.

— Господин граф обещал поторопиться, — как бы извиняясь, пробормотала Мартина.

В тот же момент послышались торопливые шаги, и Эдвард, спустившись по лестнице вниз, догнал сестру на крыльце и свел по ступеням к карете.

"На такой лестнице можно и шею свернуть, — подумала Мартина, — а он даже свечу не зажег!"

Впрочем, долго размышлять было некогда — кучер уже открывал дверь черной кареты, и низко склонился перед графом и графиней, чтобы разложить маленькую лесенку.

Мартина поежилась на пронизывающем ветру, накинула свое шерстяное пальто, натянула куда более скромные, чем графские, сшитые из черного гипюра, перчатки и, подобрав юбки, юркнула в карету, заняв место напротив графини...

...Все последние дни горничная старалась скрасить жизнь хозяйке, занимая ее разговорами, но, казалось, Анна отвечала скорее по привычке, будто ничто не трогало ее, как и в первые дни после приезда с молодым женихом — ни городские сплетни, ни парижская мода, ни новости со светских приемов. Графиня была погружена в свой мир, и мрачные мысли все чаще одолевали ее. Сейчас, когда в карете она откинула с бледного лица вуаль, по нему нельзя было сказать ничего. Тонкие черты лица хранили бесстрастие, словно маска.

* * *

— Пожалуй, нам действительно стоит там быть, — сказал еще с утра Карел, но особого энтузиазма в его голосе слышно не было.

— Конечно, надо! — Ева была уже почти готова, она лишь ненадолго задержалась в холле, чтобы отыскать свои перчатки. — Что-то мне подсказывает, что убийца будет на этих похоронах.

— И мы, конечно, сразу его вычислим, — хмыкнул Карел, — с первого взгляда.

Ева ничего не ответила, хотя понимала, что ее друг, сам того не зная, оказался прав. Ведь она уже знала, как выглядит убийца, Эдвард Плантагенет. Стоило лишь уточнить, один ли он в Праге, или гастролеров несколько. При благоприятном стечении обстоятельств она сможет быстро распознать вампира среди обычных людей, так же, как на площади, днем ранее, она узнала Эдварда.

О, до него она еще доберется! И не дай Бог ему заявиться на кладбище сегодня — это лишь подтвердит домыслы охотницы. Но на этот раз она хотела быть во все оружие. Он больше не сбежит от нее. От этих мыслей ее отвлек голос Карела:

— Если ты так хочешь ехать, то стоит поторопиться.

Он аккуратно взял ее под руку, и они прошли до кареты.

— Я вчера разговаривал с инспектором Тесаржем, который занимается этим делом, — как бы невзначай произнес он.

— И как продвигается расследование?

— О, ничего хорошего, — с легкой грустью ответил детектив, — нет даже подозреваемого.

— Он скоро у них появится, — улыбнулась охотница.

— Разумеется, я не мог просто так заявить полиции, что их убийца — это мифическое существо из старых сказок, — продолжал он, — во что люди готовы верить в последнюю очередь, так это во всякую нечисть. Но Рихарда я подтолкнул к некой мысли...

Они подъехали к старому кладбищу, где собралось уже достаточное количество людей. Многие лица были знакомы Еве из газет, и лишь в очередной раз она подивилась глупости вампира, совершившего это злодеяние — в конце концов это не убийство нищего на улице, или даже какой-нибудь симпатичной, но никому не нужной барышни. Интересно, кто будет следующим? Сам император Австро-Венгрии?

Однако, несмотря на толпу, на кладбище царила благоговейная тишина — острый слух женщины различал лишь редкие приглушенные голоса.

Постепенно люди стали подниматься в старинный костел, где находилось тело покойного.

Эдвард занял свое место возле сестры, и карета тронулась. Мартина много бы отдала, чтобы оказаться где угодно — даже в лавке своего отца, не разгибая спины работающей при неверном свете, но только не в этой роскошной карете, на мягких шелковых подушках под безразличными взглядами двух благородных господ. Подумать только — когда-то в разговорах на кухне с прислугой она сама вслух удивлялась, как не похожи эти брат с сестрой, но теперь Мартина совершенно отчетливо видела их сходство. Да, эти двое слеплены из одного теста — взгляды, манера держаться, отстраненность... Мартина показалась себе глупой и неуклюжей девчонкой.

Дорога до кладбища тянулась бесконечно, карета катила по колее, прихваченной ночным морозцем, подскакивая на ухабах. Когда, наконец, показались кладбищенские ворота, церковная ограда и два древних дуба, стороживших въезд, горничная даже вздохнула с облегчением. Хотя кладбище — это не то место, где хотела бы оказаться добропорядочная девушка. Это место внушало страх, в голове мгновенно всплывали страшные рассказы, услышанные поздней ночью от тетушки Мадлен, про то, как в полночь на кладбище из могил встают мертвяки, чтобы пить кровь людей.

Мартина сощурилась, выходя из темной кареты, и придержала дверь, пока выходила графиня... Первым из кареты выпрыгнул Эдвард и галантно подал руку сестре. Анна опустила на лицо вуаль, переглянувшись с ним. Мартине этот обмен взглядами был непонятен — казалось, эти двое разговаривали друг с другом без слов.

Анна прибыла на похороны далеко не первой... Когда Мартина проходила следом за Эдвардом, поддерживающим под руку Анну, она замечала взгляды других людей, устремленные на них. Немногочисленные близкие, друзья, съехались на похороны Фридриха фон Валленштайна. Некоторые приехали из Пруссии, но родственников покойного здесь было немного — он успел испортить с ними отношения до того, как переехал в Богемию.

Несомненно, многие из присутствующих винили в его смерти саму Анну. Конечно, многие считали ее всему причиной небезосновательно — красивая, но обедневшая любовница, предстоящая женитьба на которой для многих была неприятной неожиданностью. И никто так и не нашел завещания герцога: неизвестно, кому перейдет его состояние, счета в швейцарских банках, недвижимость. К счастью, эта английская выскочка не претендовала на деньги герцога и его семьи, иначе бы она стала первой подозреваемой.

Люди шептались за спиной у Анны. Ведь она — по сути никто. Уже не невеста, и даже не вдова.

Некоторые все же подходили выразить свои соболезнования, Анна отвечала сдержанным кивком.

В толпе Мартина заметила шляпу и трость инспектора Тесаржа.

Постепенно процессия устремилась в церковь, где стоял роскошный гроб из красного дерева с серебряными ручками.

Мартина подняла голову к небу — прямо на нее смотрел строгий готический фасад из красного камня. Сквозь витражные окна были видны сотни белых свечей, раскаленных до прозрачности. Язычки пламени колебались на сквозняке...

— Пани? — Мартина видела, как запнулась графиня на первой церковной ступеньке. Рука ее мгновенно метнулась к карману, в котором лежал флакончик с душистой нюхательной солью. — Вам дурно?

* * *

Молодая девушка в глухом черном платье и густой вуали, плотно закрывающей лицо, остановилась на ступеньке перед входом и замерла. Несколько секунд она простояла неподвижно, пока служанка хлопотала вокруг нее, затем двинулась дальше.

— Кто это? — тихо спросила Ева.

— Анна, графиня Варвик, невеста герцога, теперь уже бывшая, — пояснил Карел, — живет в поместье под Прагой, доставшееся ей в наследство от тетки.

Ева припоминала что-то о графине — слухи ходили по городу, особенно быстро они распространялись в высшем свете, и многие уже обсуждали несчастье этой графини-англичанки. Она потрясла головой, словно скидывая с себя наваждение — вряд ли эта девушка могла быть той, кого она искала. Но в будущем ей будет просто необходимо поговорить как с ней, так и с ее слугами, ведь они могут стать важнейшими свидетелями в расследовании!

То же самое думал сейчас и Карел, однако он не вычеркнул так просто кандидатуру графини из списка тех, кто может быть причастен... да и сам список состоял пока всего из одного имени — графини Анны. И хотя логика подсказывала, что небогатой невесте нет никакого резона убивать своего жениха-герцога, против логики выступала интуиция, которая подсказывала, что следует побеседовать с этой женщиной tete-a-tete.

* * *

Анна осторожно переступила порог костела.

Она не любила все эти церкви, соборы. Будучи при жизни верующей, она ощущала себя здесь чужой, изгнанной, неугодной Богу. Вампирше было здесь неуютно, и это было самое мягкое определение. Церковь, храм Божий для спасения души, в жизни и смерти. Но что делать, когда души нет?

Анна вошла. Земля не разверзлась, и гром не прогремел, но она словно почувствовала какое-то сопротивление. Чужая... Чужая в святом месте. Какое счастье, что сейчас никто не мог видеть ее лица!

Играл орган, который хоть и звучал уместно в этой ситуации, но заставлял графиню вздрагивать с каждым новым аккордом. Свечи горели неярко, лишь немного рассеивая темноту, но они словно выжгли весь воздух в помещении. Анна чувствовала, что задыхается, хотя ей и не нужен был воздух, чтобы дышать.

Свеча в ее руке задрожала и упала на пол, пальцы безвольно разжались. Мартина с ужасом в глазах смотрела на хозяйку, но прежде, чем успела обратиться к ней, Анна бросилась на улицу. Служанка не заметила даже движения — мгновение назад хозяйка стояла рядом с ней, и вот уже Мартина услышала стук закрывающейся двери. К счастью, никто из присутствующих больше не обратил внимания а исчезновение графини.

Эдвард, в отличие от Анны, не испытывал никаких чувств в святом месте. Граф не верил ни в Бога, ни в Дьявола. Если бы они были, он бы не стал тем, кем являлся.

Когда Анна покинула костел, Эдвард хотел последовать за ней, но все же остался, решив, что графине необходимо побыть в одиночестве. Тем более он заметил присутствие Евы. Не хватало только, чтобы она чего-нибудь заподозрила. Хватит и того, что охотница желает его скорейшей смерти.

Орган смолк, и появился священник. Эдвард от скуки стал рассматривать убранство старого помещения, не обращая внимания на бормотания старика. незапно вампир почувствовал на себе пристальный взгляд. Повернувшись, он заметил Вик, которая стояла неподалеку и внимательно смотрела на его руку. Граф проследил за ее взглядом. Воск со свечи капал на руку вампира. Эдвард, вспомнив, что обычному человеку это должно было принести боль, потряс рукой и состроил гримасу боли, стряхивая воск. Когда он снова посмотрел на Вик, та быстро перевела взгляд на священника, думая, что граф не заметил ее интереса к своей персоне.

Удивительно, но Вик напомнила ему Анну во время их первой встречи. Только у Анны в глазах он видел тогда детскую наивность. Вик же больше была похожа на маленького запуганного волчонка. И все-таки между ними было кое-то общее! Хотя бы то, что они обе повстречали на пути графа Варвика.

Вспомнив о приличии, Эдвард перестал рассматривать девушку, вернувшись к своим размышлениям о том, как бы ему отделаться от Евы.

* * *

За время, проведенное в Праге, и в особенности с инспектором Тесаржем, Вик научилась понимать местный язык. Даже могла сказать на нем пару предложений. Конечно, грамматически неправильных, но кто, скажите на милость, ожидает чего-то большего от грязной попрошайки? Эти знания дали возможность узнать, куда так стремится попасть инспектор Тесарж. Он настаивал, чтобы девочка осталась в отделении, хотя официально ее так и не посадили под замок. Но Вик не собиралась сидеть в управлении. Инспектор не понимал ее желания идти с ним на похороны чужого и незнакомого ей человека. "Конечно, ему не понять", — думала Вик, наблюдая, как тот покидает полицейское отделение. А потом последовала за ним.

Девочка знала название кладбища, и найти его не составляло труда, она всегда хорошо запоминала, где что находится, спустя несколько дней пребывания в незнакомом месте, и Прага не стала исключением. Дворами, двориками, подворьями, через заборы и кусты, и вот она уже стоит и глядит полными печали глазами на все происходящее. А, точнее — на графа Варвика. Эдвард, кажется, так его звали. С того случая в поместье этот странный человек не выходил у Виктории из головы.

Его глаза... Ах, его глаза! Они поглощали, затягивали! А его улыбка... Ах, его улыбка! Такая уверенная, слегка дерзкая, белозубая, опасная... Его руки... Ах, эти руки! Длинные, сильные пальцы, с коротко остриженными ногтями, чистые. У мужчин это редкость в наше время. Аристократ, что еще сказать? А кожа, наверное, нежная... И вот сейчас на эту нежную кожу капает расплавленный воск со свечи! Всю руку залил!

"Наверное, ему очень больно. Бедненький... — подумала про себя Вик, шмыгнув носом. — Хотя... Это странно. Воск залил всю кисть, а он никак не реагирует! Странно это..." — решила проанализировать ситуацию влюбленная по уши девушка, но быстро опомнилась — она же по уши влюбленная, а значит — глупая. "Он, наверное, очень переживает из-за смерти своего близкого друга и та боль гораздо сильнее этой, физической", — всхлипнула она еще больше, чувствуя себя еще более глупой, чем всегда, но быстро взяла себя в руки.

И тут граф обратил на неё свое внимание. Не внимание, а просто взгляд своих карих глаз, но этого хватило, что бы щеки девушки залились непривычным румянцем. Она быстро отвела свой взгляд, только успев заметить, как Эдвард чуть слышно шипит от боли, сбрасывая с себя уже успевший затвердеть воск.

Боясь, что граф воспримет её взгляды неправильно, Вик до окончания церемонии в церкви старалась больше не попадаться ему на глаза.

* * *

Расплатившись с извозчиком, Тесарж соскочил с подножки экипажа. Сидевший на козлах старик стеганул лошадей, и коляска, скрипя колесами, покатила обратно в город. Рихард договорился с возницей, что тот вернется за инспектором спустя три часа — приблизительно столько должны были занять панихида и погребение.

Он потуже запахнул пояс пальто — осень уже вступала в свои права, дни становились короче, а ночи прохладнее. Пожелтевшие листья, срываясь с веток, кружили в воздухе и падали на землю.

Пройдя сквозь широкие кладбищенские ворота, Рихард направился к старинному костелу. Люди, пришедшие намного раньше него и сплетничавшие в ожидании появления графини Варвик, теперь устремились в церковь.

Зная, что ему все равно не удастся попасть внутрь к началу церемонии, Тесарж предоставил новоприбывшим свое место в очереди. Наблюдая, как они поднимаются по ступенькам, инспектор задумался над тем, сколько раз ему приходилось бывать на похоронах жертв, чьи дела он расследовал. Выходило, что не так уж и часто — точнее, ни разу. Хотя, может быть, и следовало бы.

* * *

Анна сбежала с лестницы и остановилась, лишь когда оказалась достаточно далеко от костела. Голова перестала кружиться, и графине больше не казалось, что она умирает. Как это странно! Словно она все еще была человеком, и ей действительно не хватало воздуха.

Скорее по старой привычке, чем по острой необходимости она сделала несколько вздохов.

— Графиня! — она обернулась на знакомый голос.

Тессарж не сразу узнал в женщине, сбежавшей по ступенькам, графиню Варвик. Почему она так торопливо покинула костел?

— Инспектор! Я... Я очень рада вас здесь видеть, — она едва заметно улыбнулась.

Впрочем, это было необязательно, ведь ее лица не было видно. Она улыбнулась скорее сама себе, почувствовав облегчение от присутствия этого человека. Это так... глупо! Но пусть. Он хотя бы развеет ее мрачные мысли своими дурацкими вопросами.

— Вы же сами просили сопровождать вас, пани, — учтиво поклонился Рихард, — помимо того, я понимаю, насколько тяжело все это для вас.

— Да. Эти люди превратили похороны в фарс. Мало кто из них по-настоящему знал Фридриха, а еще меньше — любили, — тихо сказала графиня.

— Куда больше их интересует, кто же убийца. Графиня, не поймите меня превратно, я не хочу обидеть ваши чувства...

— Господин инспектор, я все прекрасно понимаю! Это ваша работа, этим должны заниматься вы... Но я была бы премного благодарна, если бы в вашем расследовании меня оставили в покое.

— Но вы...

— Но я — вдова, у которой великое горе. Женщина, потерявшая своего любимого мужчину. Вы ведь это имели в виду? Я понимаю, что расследование стоит на месте, и не меньше вас хочу знать, кто же способен на такое, но прошу вас не беспокоить больше меня по этому вопросу.

Анна отвернулась. Интересно, не переиграла ли? Не заставила ли инспектора усомниться в ее словах?

Тут она заметила, что навстречу ей направляется какой-то высокий немолодой мужчина, которого она не видела прежде. Но графиня ошиблась — мужчина заметил в первую очередь инспектора, и шел к нему.

Он поклонился графине и тут же обратился к инспектору

— Рад приветствовать, пан.

— Позвольте представить: пан Карел Черник, графиня Анна Варвик.

Карел еще раз поклонился Анне, принес свои соболезнования, и одновременно бросая внимательный взгляд на женщину. Нет, пожалуй даже не женщину, а молоденькую девушку. Ему сразу вспомнились слова Евы относительно всего происходящего. Просто необходимо переговорить с этой графиней.

Но не сейчас — Рихард смотрел, ожидая чего-то от Карела, графиня же была сейчас где угодно, только не здесь — скорее, в своих мыслях.

Ему пришлось уйти — слишком странным казалось присутствие его, незнакомого в общем-то человека, рядом с вдовой. А начинать разговоры о преступлении сейчас было бы кощунственно. Но теперь, когда он ее увидел, мысль о таком разговоре прочно поселилась в его голове.

Он пошел прочь, но спиной словно ощущал на себе тяжелый взгляд графини.

* * *

Наконец-таки заупокойные речи пастора закончились, и люди постепенно стали покидать костел, дабы проследовать за гробом герцога на кладбище.

Анна не могла пропустить процессию — она шла сразу за гробом под пристальными взглядами собравшихся. Рядом с ней была Мартина и две самые дотошные родственницы усопшего.

Граф шел один позади всех, рассматривая дорогу перед собой. Это было лучше, чем видеть все эти надгробия с именами давно истлевшей истории. Стараясь сконцентрироваться на мысли, что эта неприятная процедура скоро кончится и жизнь потечет с новой силой, Эдвард даже не заметил, как к нему подошла Ева.

— Пришел посмотреть на страдания других, Плантагенет? — жестко произнесла охотница, взяв графа под руку. — Это ведь доставляет тебя наибольшее удовольствие, не так ли?

— А тебе не приходило в голову, что Фридрих был моим другом? — поинтересовался Эдвард.

— Нет. У тебя нет друзей. Я знаю про тебя все, — ответила Ева. — Твое присутствие здесь только подтверждает мою теорию, что это ты убил герцога.

— Так уж и все? Что ж, думай что хочешь, — спокойно произнес Эдвард. — Меня это мало волнует.

— А тот юноша?

— Какой? — нахмурился граф. — Ах, тот... ну да, я ведь ненасытен, — он усмехнулся, замедляя шаг.

Процессия тем временем шла дальше. Опоздавших не ждут.

— Ты любишь стихи? — неожиданно поинтересовался граф. — Знаешь этот?

День или ночь того рождает,

Кого лишь счастье услаждает.

Ночь или день родит на свет

И несчастливого для бед.

Кто в мир рожден лишь для отрады,

А кто для всех мучений ада.

— Не меняй тему, — огрызнулась Ева.

— Видимо, стихи — не твой конек. Жаль, — устремив взгляд вдаль, произнес Эдвард. — А мне нравятся стихотворения Уильяма Блейка. Особенно это. Оно как будто про нас. Тебе так не кажется?

Внезапно Ева резко развернула графа к себе и, схватив его за грудки, прижала к ближайшему надгробию.

— Милая, не здесь, мы же приличные люди! — лукаво улыбнулся Эдвард, еще больше раззадоривая охотницу и даже не пытаясь сопротивляться.

— Никогда не сравнивай меня с собой. Ты вампир! Грязная мразь! Ты убил моего ребенка! — яростно произнесла Ева, не отпуская графа.

— Сколько агрессии, негативных эмоций! Давай же! Покончи со мной! Вот только малыша Адама убил не я. Ты забыла? Это ты воткнула кинжал прямо в его маленькое сердечко, — продолжал Эдвард. — Хочешь мне отомстить? Так убей... убей же, выпей мою кровь. Чего ты боишься?

Ева тяжело дышала, едва сдерживая порывы гнева. Ей на самом деле хотелось всадить свой клинок прямо в сердце вампира! Но не здесь и не сейчас. Его дни сочтены, надо только подождать более подходящего момента. Вампир что-то задумал — в Париже он не был так спокоен. Тогда она могла поклясться, что видела в его глазах страх.

— Иди к черту, — сказала охотница, выпустив графа. Не оборачиваясь, она двинулась прочь.

Эдвард, брезгливо отряхиваясь, быстро отошел от надгробия. Теперь ему придется покупать новый костюм. Бросив хмурый взгляд, на удаляющуюся Еву, граф отправился вслед за давно исчезнувшей из виду процессией.

Первая часть его плана была выполнена. Он разозлил охотницу, и теперь все ее внимание будет обращено только на него. Анна в безопасности. День прошел не зря.

Карел стоял чуть позади толпы, наблюдая за происходящим со стороны. Казалось, на этих похоронах собрался весь цвет европейских стран. Повсюду были знакомые лица — известные политики с женами, певицы и их ухажеры, актрисы театра и даже королевские особы. Никто не плакал, лица женщин скрывали черные вуали, а на лицах мужчин не было и следа скорби. Для них это было лишь обязательным и неприятным мероприятием.

Ева тронула детектива за плечо.

— Я еду домой, — сказала охотница, все еще не в силах справится со своим гневом.

— Что случилось? — удивился Карел. Он рассчитывал, что они останутся до самого конца похорон.

— Чертов Плантагенет! — выругалась Ева.

— Какой Плантагенет? — не понял детектив.

— Вон стоит, — кивнула на Эдварда охотница. Вампир помахал ей рукой, широко улыбнувшись.

— Это Эдвард Варвик, брат Анны Варвик, — поправил ее Карел. Справки о неутешной вдове он собрал еще вчера.

— Бред. Это Эдвард Плантагенет! Вампир! — воскликнула Ева, не в силах больше сдерживать себя.

— Тише, — попросил Черник. К счастью на них никто не обратил внимания. — Ты уверена?

— Да, конечно! Это он убил герцога фон Валленштайна и того горожанина. Я еду домой, — повторила девушка. — Мне нужно приготовиться. Ты со мной?

— Нет, я задержусь здесь немного. Встретимся дома, — ответил Карел, поглядывая на Анну. Знает ли она, кто такой на самом деле Эдвард Варвик? И если да, то почему скрывает это?

Когда он обернулся к Еве, то заметил, что она вся дрожит. На кладбище не было холодно, да и насколько ему было известно, охотница не отличалась восприимчивостью к температуре, как и вампиры. Так что же случилось? Карел перехватил ее руку, не дав уйти.

— Ева, что-то случилось? Я никогда не видел тебя такой. Что сделал тебе этот Плантагенет? — спросил он, обеспокоено смотря на женщину. — Расскажи мне, я хочу помочь!

— Я не хочу... чтобы ты пострадал. Не лезь в это дело. Я сама разберусь с ним, прошу тебя, — в глазах охотницы блеснули слезы.

Нет, тут явно было что-то не так, Карел никогда не видел, чтобы она плакала.

— Ты так просто от меня не отделаешься! Что связывает тебя и Эдварда Плантагенета?

Ева больше не могла молчать. Джозефина была права, надо было сразу рассказать все Чернику, отвести к нему мальчика. Идиотка... Она думала, что сможет справиться сама, как всегда. Если бы она только знала!

— Карел... у меня родился сын... от тебя. Адам.

Сказать, что он обескуражен, значило бы ничего не сказать. Почему Ева ничего ему не сказала?! Сын. У него есть сын?...

— Как? То есть, я хотел сказать, где он, почему ты не рассказала мне все сразу?

— Его больше нет. Он убит. Эдвард Плантагенет погубил нашего мальчика, — Ева прижалась к Карелу. Ей не хотелось, чтобы он видел ее слез.

Мужчина обнял ее, впервые чувствуя ее беззащитность. Почему его не было рядом с ней? Почему она не позволила ему быть рядом! Помочь. Согреть. Успокоить, в конце концов. Неужели нельзя было рассказать ему о мальчике. Он бы хотел знать, почему она скрывала правду от него, но сейчас было не время для ссор. Ей нужно было отдохнуть. А ему — собраться с мыслями. Вместе они найдут выход. И теперь уж он не будет сидеть, сложа руки. Черник обязан отомстить за любимую женщину этому вампиру.

— Все будет хорошо, милая, поезжай домой, я скоро буду, — успокаивающе произнес он, поглаживая ее по спине.

Ева кивнула, быстро смахнув слезы. К ней вернулось ее обычное самообладание. Развернувшись, она пошла в сторону выхода с кладбища.

Карел проводил ее взглядом. Ева старалась со всем справляться в одиночку, никогда не жалуясь и не прося помощи. Но в этой истории были затронуты их общие интересы, следовательно, он не мог больше оставаться в стороне. Интуиция подсказывала Чернику, что охотнице нужна помощь и не только его, но и властей. А кто кроме Рихарда может в этом посодействовать? Вот только не стоит сразу вводить его в курс дела. Все равно в вампиров не поверишь, пока сам не увидишь. Здесь нужна была деликатность.

— Черник, что происходит? — тихо спросил Тесарж, не поворачивая головы, — Сейчас не самое лучшее время и место для разговора. Я и так уже рассказал вам все, что знал сам, — инспектор не отводил взгляда от могильщиков, готовившихся опустить гроб в свежевырытую могилу.

— Я хочу помочь тебе, — слова Карел прозвучали настолько неожиданно, что Рихард резко обернулся.

Они отошли в сторону, дабы не привлекать внимания остальных участников

церемонии.

— Я хочу предупредить тебя, Тесарж, — начал Карел, — убийца Валленштайна все еще находится в Праге. Более того, он здесь. Проверь архивы. Думаю,

это поможет твоему расследованию, — детектив повернулся, чтобы уйти. Он знал своего ученика достаточно хорошо, чтобы быть уверенным, что Тесарж последует

его совету, — рекомендую начать с родственников, а лучше с несостоявшихся.

— Карел! — окликнул его Рихард. — Что происходит? Что это значит?

— Только то, что я, как и ты, не хочу видеть кровопийц, разгуливающих по улицам Праги, — Карелу требовалось время подготовиться. Если Анна находилась под влиянием Плантагенета, — Ева рассказывала ему о гипнотических способностях вампиров, — то действовать нужно было быстро. — До встречи, Рихард. Уверен, ты без труда найдешь меня.

* * *

Все это время Анна чувствовала себя словно выпавшей из реальности. Автоматически шла куда-то за этими людьми, здоровалась, принимала соболезнования... День. Хоть солнце и скрылось за тучами, но умудрялось лишать вампиршу сил и возможности соображать. Мартина ощущала ее состояние и была уже готова к тому, что ее хозяйка в любой момент потеряет сознание. И, поверьте, она потеряла бы, если бы могла.

Идя за гробом своего бывшего жениха, жертвы и просто любимого человека, среди других людей, маленькая и почти незаметная, она не плакала и не говорила, потому что не могла произнести ни слова. Ее здесь не было...

Когда, наконец, гроб был опущен в землю и священник закончил свою речь, над кладбищем повисла тишина. Всего на минуту, но этой минуты хватило, чтобы каждый мог попрощаться с Фридрихом, даже те, кто терпеть его не мог или вовсе не знал при жизни.

Одна из родственниц Фридриха, Мария — некрасивая старая дева лет тридцати — подняла заплаканные глаза на Анну и со злостью пробормотала:

— Это она, она свела его в могилу!

Все обернулись к графине, которая лишь молча снесла обвинение. Не будь здесь всех этих людей, Анна бы отреагировала по-другому, но сейчас она старалась держать себя в руках.

— Что вы такое говорите! — воскликнула Мартина, вступаясь за поруганную честь хозяйки.

— Это она! — голос Марии срывался на истерику, — убийца!!!

Женщина готова была броситься на графиню, но родственники успокоили ее и увели подальше. Многие лишь пожали плечами на сумасшедшую выходку кузины Валленштайна, кто-то же наоборот бросал настороженные взгляды на графиню.

— Мартина, мы должны немедленно уехать, — слабым голосом сказала она, — я больше этого не выдержу! Найди Эдварда, пусть ждет меня в карете.

Она медленно пошла к воротам, однако по дороге остановилась. Что-то словно тянуло ее назад. Она обернулась, чувствуя, что ей необходимо последний раз попрощаться с Фридрихом. Извиниться. Хотя он никогда ее не простит, она знала это. Она сама себя никогда не простит...

Начинало смеркаться, и Анна чувствовала себя более уверенно в это время суток. Ее время.

Она услышала, что сзади кто-то подошел, и обернулась. Кажется, это был тот мужчина, что разговаривал при ней с инспектором. Имени его она вспомнить не могла, и сейчас крайне удивилась — что же ему понадобилось от нее?

— Пани, простите, что в такое тяжелое время отвлекаю вас, — поклонился он, — но мне необходимо с вами переговорить.

— Пан, — крайне холодно ответила она, — как вы понимаете, сейчас ничто не может быть важнее для меня, чем смерть Фридриха.

— Это имеет отношение к его смерти, — он говорил тихо, словно опасался, что кто-то может его услышать. — Пани, пожалуйста, ответьте — что связывает вас с графом Варвиком? Ведь он не ваш брат.

— Это не ваше дело! — воскликнула Анна, теряя самообладание, — граф Варвик не имеет никакого отношения...

— Поверьте мне, вы ошибаетесь! Пани, вы серьезно ошибаетесь, я лишь хочу предупредить вас...

— Замолчите!

— Прошу вас, держитесь подальше от него... — это было последнее, что графиня услышала от этого человека.

Теперь она вспомнила, кто это. Частный детектив Черник. Не в добрый час они встретились!

Детектив проводил долгим взглядом так стремительно исчезающую графиню. Почему она не захотела его слушать? Словно боялась... боялась узнать то, о чем подозревала? Если она догадается, кто этот странный господин, появившийся в ее доме, то тем самым может навлечь на себя его гнев... и... смерть?

На этой недоброй мысли Карел опомнился. Необходимо было действовать. Графиню Анну нужно было спасать! Он не позволит графу Варвику загубить еще одну душу.

Карета ждала у ворот. Карел не хотел беспокоить Еву, он должен был сам разобраться с вампиром. В конце концов, какая разница, что он всего лишь человек? Ведь недаром Карел покинул полицейское управление Праги — не только вольные хлеба привлекали его. Тогда он встретил Еву и решил, что станет куда полезней, если присоединится к ней. Он многому научился от Евы, и был уверен, что может справиться и без ее помощи.

Карета ехала настолько неспешно, что, казалось, была запряжена черепахами. Зато это давало Карелу возможность обдумать свои дальнейшие действия. Ясно было, что с Эдвардом Плантагенетом следует покончить сегодня же, сейчас же. Ева страдает, но ничего не предпринимает. Это было очень непохоже на нее! Обычно, едва узнав о появлении в городе вампира, она отправлялась на расправу, боясь, что даже час промедления принесет очередную жертву! Но этот вампир здесь давно, а охотница медлит. Ева что-то задумала, но Карел не видел смысла ждать до ночи, когда вампиры становятся только сильнее. Да простит его дорогая пани.

— Андре, пани Ева еще не вернулась? — сразу, как только переступил порог дома, обратился Карел к дворецкому.

Тот учтиво протянул ему записку, на которой было написано аккуратным женским почерком:

"Дорогой Карел, прошу извинить меня за то, что мне пришлось покинуть тебя на похоронах, но меня ждут неоконченные дела. Это касается нашего общего знакомого. Я вернусь сегодня ночью, и мы все обсудим. Ева".

Он спешно поднялся по лестнице в комнату, которая хоть формально и считалась кабинетом, поразила бы любого количеством хранящегося в ней оружия. В частности, странными его особенностями. Помимо обычных револьверов и кинжалов, которые висели на стене скорее ради украшения, здесь можно было найти: осиновые колы (четыре штуки), серебряные гильзы для пистолетов (в количестве немереном), несколько пузырьков с обычной на вид жидкостью, на проверку оказавшейся святой водой.

Как показала практика, этого должно было хватить, чтобы навсегда стереть с лица земли вампира. И, конечно же, не без помощи Господа.

Сейчас не имело смысла думать, правильно ли он поступает. Черник знал, что так нужно, и все.

Поместье графини Варвик встретило детектива Черника отнюдь не мрачным готическим фасадом или стаей летучих мышей. Но эта обычность еще больше настораживала. Что ждет его за этими дверями?

А за дверями его неожиданно ждала молодая, вполне живая девушка, которая пообещала тут же доложить о его приходе графу Эдварду Варвику, как только Карел представился, и проводила его в кабинет.

— Мистер Черник, чем могу быть полезен? — с явным английским акцентом произнес Эдвард, зайдя в кабинет графини и прикрыв за собой дверь.

Карел, который все это время рассматривал убранство комнаты, вздрогнул, услышав за спиной голос вампира. Но пути назад не было. Сейчас или никогда. Детектив нащупал в кармане пузырек со святой водой и, резко обернувшись, швырнул его в графа. Эдвард ловко поймал его в воздухе.

Карел выхватил пистолет с серебряными пулями и направил его на вампира.

— О-о... — протянул Эдвард, спрятав пузырек в карман. — Вижу, вы настроены решительно. И в чем же я провинился, что детектив выказывает столь странную реакцию на мое появление?

— Эдвард Плантагенет, вы обвиняетесь в убийстве герцога фон Валленштайна и сына пана Бездружица! — голос предательски дрожал, а во рту все пересохло.

Эдвард удивленно вздернул бровь.

— Что ж, вы меня раскрыли. Я действительно не Эдвард Варвик. Варвик — это название моего поместья в Англии, — разведя руками в стороны, признался вампир. — Но в остальных своих обвинениях вы ошибаетесь. Я не убивал этих господ.

— А кто же? Остальные вампиры Праги уже давно уничтожены! — воскликнул Карел, крепко сжимая рукоять пистолета.

— Вы так в этом уверены? — улыбнулся Эдвард.

Вампир шагнул к детективу. Тот вздернул пистолет.

— Не подходите!

— Успокойтесь, детектив, — тихо произнес граф. — Вы же не хотите, чтобы этот день стал для вас последним, правда?

Эдвард обошел стол и сел в кресло под внимательным взглядом Карела.

— Я вспомнил, вы ведь друг моей горячо любимой Евы! Значит, это она поведала вам о существование вампиров. Какая несправедливость! Вечно она вмешивает в наши дела ни в чем неповинных людей, — вампир печально покачал головой. — Хотите сигару? — спросил Эдвард, достав золотой портсигар, на котором красовался герб рода фон Валленштайн.

— Я не курю.

— Правильно, это очень вредно, — поддержал граф, положив портсигар на стол.

— Даже если это не вы убили герцога и несчастного мальчишку, на ваших руках кровь многих других людей.

— Прошу вас, — поморщился Эдвард. — Вампиры пьют кровь, а не моют в ней руки. Варвар.

— Не ёрничайте, граф. Вам прекрасно известно, что я имею в виду! — твердо произнес Карел. Поведение этого вампира выводило его из себя, и страх исчез сам собой.

Эдвард резко вскочил на ноги, схватив ствол пистолета и потянув на себя, заставив Карела, тем самым, наклониться над столом. Вампир приставил дуло к своей груди, где должно было биться сердце.

— Стреляйте, детектив! Покончим с этим раз и навсегда!

Черник внимательно посмотрел на Плантагенета, стоящего перед ним, пытаясь понять, говорит ли он серьезно. На лице графа не было и намека на улыбку.

— Я уже четыреста лет вампир, я так устал... — страдальчески закатив глаза, произнес Эдвард. — Не раздумывайте, Карел. Стреляйте! Там ведь серебряные пули?

Черник нажал на курок. Время замедлилось, и детектив в ужасе наблюдал, как вампир в последний момент нырнул в сторону. Пуля разбила окно, а сам детектив, даже не заметил, как оказался сидящим на полу в углу комнаты с огромной шишкой на голове. Эдвард возвышался над ним, держа пистолет детектива в правой руке. Определенно, вампир был прекрасным актером. Сейчас граф испуганно смотрел то на разбитое стекло, то на Карела, как будто он здесь был вовсе не причем, но в его глазах блестели веселые искорки.

— Скорее детектив, прячьтесь! Теперь вам не избежать ее гнева! Она терпеть не может, когда рушат ее дом!

Черник в ужасе взирал на Эдварда. Граф был не только вампиром, он был совершенно сумасшедшим! Кто она? Хозяйка дома — графиня Анна... Варвик? "Варвик — это название моего поместья в Англии", — вспомнил Карел, и мелкие кусочки картинки стали собираться в общую кровавую историю.

Граф вытащил из кармана шелковый платок и аккуратно и высыпал на него все серебряные пули из магазина, (кроме одной — граф иногда смутно вспоминал, что есть такое чувство, как сострадание, да и так было куда интереснее), затем снова спрятал платок, а оружие кинул к ногам Карела. Эдвард очень любил так называемую русскую рулетку, опасность для вампира тоже своего рода развлечение. Тем более у детектива так дрожали руки, что он скорее бы попал в свое колено, чем в него.

Дверь кабинета раскрылась, и на пороге появилась она.

Тишину и покой вампирского дома нарушил раздавшийся совершенно не к месту звук разбившегося стекла в кабинете Анны.

Хозяйка и Мартина, находившиеся в тот момент в гостиной, переглянулись. Служанка уже было поднялась со своего места, но Анна остановила ее стремительным жестом.

— Там кто-то еще... кроме Эдварда?

— Да, пани, к нему пришел гость, господин детектив...

Мартине показалось, что Анна на мгновение изменилась в лице. Но, наверное, этот страшный взгляд и звериный оскал можно было списать на игру света, что служанка и сделала.

— Сиди здесь. Не смей заходить в кабинет, — бросила ей Анна, и уже через секунду дверь за ней закрылась.

Недолгое знакомство Мартины со своей хозяйкой уже научило ее, что с той лучше не спорить. А желания ее предугадывать наперед. И на глаза лучше попадаться как можно реже. Но все-таки как интересно было узнать, что же такое произошло в кабинете!

Мартина на цыпочках подошла к двери и наклонилась к замочной скважине.

Анна неторопливо вошла в помещение, плотно притворив за собой дверь. Можно было не спрашивать у улыбающегося Эдварда, что здесь произошло, стоило только взглянуть на маленький, словно игрушечный пистолет в руках Карела. Но раз ее Эдвард был жив (относительно) и здоров (насколько это возможно), то можно было предположить, что попытка очистить Прагу от вселенского зла в лице вампиров их дорогому гостю не удалось.

Сейчас детектив явно не владел собой, однако пистолет держал крепко и поочередно переводил его с хозяйки дома на Эдварда и обратно.

Вампир лениво прошел по комнате и встал рядом с Анной, всячески упрощая задачу многострадальному охотнику.

— Что ж, дорогая графиня, видимо, наш гость раскрыл страшный секрет семейства Варвик. Нам ничего не остается, кроме как сдаться в руки правосудия.

Анна бросила на него взгляд, ясно говорящий, что его шуточки здесь неуместны. Только сейчас Эдвард заметил, что выглядела вампирша ужасно — под траурной вуалью не были видны впавшие щеки и мертвенная бледность. В общем, графиня была очень и очень голодна. По ее взгляду граф понял, что она еле сдерживает себя, что бы сейчас же не броситься на этого человека, так вовремя подоспевшего к необходимой Анне трапезе.

Однако Эдвард ошибся. Анна вовсе не набросилась на детектива, она медленно, с некой торжественностью развернулась и подошла к двери.

— Мой дорогой Карел, прошу меня извинить, я вернусь буквально через мгновение, и вы сможете закончить свое святое дело, — с усмешкой проговорила Анна и настежь открыла дверь.

К чести Мартины, так удачно пристроившейся рядом с кабинетом, она сумела "сохранить лицо" и крайне вежливо пролепетала:

— Простите, пани, я...

Анна схватила ее цепкими пальцами за запястье и громким шепотом произнесла:

— Тебя не учили родители, что подслушивать под дверью нехорошо? — к ужасу Мартины, в голосе ее хозяйки не было ни капли злобы, лишь спокойный интерес.

— П-п-простите...

— А знаешь ли ты, что за любопытство приходится дорого платить, иногда даже ценой жизни?

— Д-да...

— На твое счастье, я добрая хозяйка, и прощаю тебя. Но я хочу, чтобы ты навсегда запомнила мои слова, панночка Мартина Новачек!

Не дав горничной опомниться, Анна еще сильнее сжала ее руку, так, что бедная девушка вскрикнула от боли, и потащила прочь из кабинета, до кухни, куда с нечеловеческой силой швырнула ее и закрыла дверь на засов.

— Дорогие господа, я прошу прощения за увиденный вами скандал. Иногда прислуга просто несносна. Так на чем же мы остановились, пан Черник? Кажется, вы хотели нас убить?

Не говоря ни слова, детектив снова выстрелил, однако, как бы хорошо он не целился, пуля вошла в стену в миллиметре от графини.

Эдвард бросил встревоженный взгляд на Анну: сможет ли она в таком состоянии нормально реагировать, но, убедившись, что графине нравится игра в "кошки-мышки", решил заняться более полезным делом, чем просто наблюдать за неудачными упражнениями господина детектива в стрельбе (кроме того, у него все равно кончились патроны). Например, изучением счетов на столе Анны, которые были в таком ужасающем состоянии, что любой финансист повесился бы с горя, лишь только бросив на них беглый взгляд.

— Вы портите мне обои, дорогой пан, — сладко пропела графиня, поднимая глаза на замершего Карела.

Тот встретился со взглядом красных, голодных глаз этой хищницы и действительно потерял способность двигаться. Он не мог даже думать; весь мир превратился для него в две красные светящиеся точки...

— Положи пистолет...

Приятный голос Анны заставил его подчиниться.

— А теперь подойди ко мне, не бойся...

Карел сделал несколько шагов к вампирше, пока, наконец, не оказался рядом с ней.

— Это совсем не больно, — заметил Эдвард, который на время оставил счета и наблюдал за разворачивающимся представлением.

Холодные пальцы Анны коснулись шеи детектива, но вампирша тут же отшатнулась от него:

— Сними серебро с шеи, немедленно!

Медленными, заторможенными движениями Карел сбросил с шеи серебряные цепочки, которые до этого так предусмотрительно надевал, предвкушая предстоящую встречу с вампирами.

— Так-то лучше...

Ее острые зубы впились в шею незадачливого охотника.

— Анна, уже вторая жертва в собственном доме... Это моветон! — усмехнулся Эдвард.

Но взгляд его оставался прикованным к двум ранкам, из которых текла такая свежая, такая ароматная кровь...

— Не присоединишься к моей трапезе? — оторвавшись, наконец, от жертвы, спросила щедрая графиня.

— Это так мило с твоей стороны, — улыбнулся он, поднявшись из-за стола.

Эдвард, нахмурившись, смотрел в глаза Карелу. Определенно гипноз удавался графине лучше, чем ему. Блаженная улыбка теперь навсегда останется на лице несчастного детектива. Его же счастье. В таком состоянии он не мог почувствовать боли. Черник даже не понимал, что живет последние минуты.

Что ж, Эдварду не было до этого никакого дела. Ведь когда человек ест жареную курицу, он не думает о ее несчастной душе или мучительной смерти. Вампиры в этом смысле ничуть не отличаются от людей. Граф взял детектива за плечо и притянул к себе, припав к двум маленьким кровавым дырочкам на шее Карела.

Через несколько минут он выпустил Черника, едва стоящего на ногах все с той же глупой улыбкой на губах.

— Дорогая, нам негде прятать трупы! — серьезно заметил Эдвард, а в глазах его плясали веселые искорки. Он снова уступил место Анне.

Вампир вытащил из пиджака детектива осиновый кол и с интересом начал рассматривать деревяшку, как будто это была древнегреческая ваза.

— Какая древность, — усмехнулся Плантагенет. — Столько времени прошло, а им так и не удалось придумать ничего новенького.

Впрочем, эта самая древность с легкостью могла убить его — стоит только лишь вбить эту деревяшку в сердце, и вампир исчезнет, превратившись в прах. Эдвард с омерзением отшвырнул кол.

Граф взял со стола нож для бумаги. Коснувшись неровных краев, он, конечно, тут же порезался. Но ранка немедленно зажила.

Любопытство и преувеличение своих возможностей никогда не приводит ни к чему хорошему. Вот и Черник мог бы жить дальше, но захотел побыть героем. Спасти несчастную графиню от страшного кровососа.

Эдвард прикоснулся лбом к холодному стеклу. А ведь Ева теперь точно сделает все, чтобы покончить с графом. Вся ее жизнь состояла из сплошных потерь, но она, в отличие от многих, становилась только сильнее. И теперь, когда ее детектив мертв, она не пожалеет даже собственной жизни, чтобы за все расквитаться с Плантагенетом. Еще одного дорогого ей человека, убитого Эдвардом, она ему не простит.

Граф очень любил игру в кошки-мышки. Но вот мышкой быть не любил. Хотя почему обязательно он должен быть мышкой? В конце концов, Эдвард — настоящий вампир. А она всего лишь полукровка. Их следующая встреча должна быть очень забавной. И последней в жизни охотницы.

— Придется вызывать мастера. Надеюсь, прислуга ничего не расскажет о стрельбе в поместье Анны Варвик, — произнес граф, заложив руки за спину и всматриваясь вдаль, туда, где виднелся старый город Прага. — Кстати о прислуге. Какие нынче пошли невоспитанные девушки. Суют свои симпатичные носики во взрослые дела. Судя по всему, ты ее проучила.

Тело детектива с характерным звуком рухнуло на пол.

Эдвард резко развернулся, лукаво улыбнувшись графине.

— Ну вот. Милая, если каждый гость, пришедший к тебе в дом, будет вот так заканчивать, о тебе пойдут нехорошие слухи. Люди начнут избегать поместья, и придется ходить на охоту, а это так утомительно...

Всплеснув руками, граф покачал головой.

— Вечно мне достается вся грязная работа. Кругом полно зевак. Представляю себе завтрашние заголовки газет, — проворчал Эдвард, не давая Анне даже вставить слово. — "Граф Варвик в поисках последнего пристанища для несчастного детектива Карела Черника". Длинно, но зато так правдиво.

Эдвард тяжело вздохнул (отучиться от этой нехорошей привычки вампир никак не мог), взяв детектива за руки. Рядом с Карел граф выглядел еще более миниатюрным, чем это было на самом деле. Ведь Черник был выше его на целую голову и гораздо шире в плечах.

Родители всегда считали, что из Эдварда не выйдет хорошего воина. Но он вырос и стал вампиром, обладателем огромной силы и широкого ряда других возможностей. Какая ирония!

— Веди меня, прекрасная Анна, — взвалив детектива на плечо, певуче произнес граф. — Мне нужно спрятать сей труп.

* * *

Сразу после похорон инспектор Тесарж куда-то исчез, да Вик и не хотелось опять возвращаться в полицейский участок. Хотя куда было ей еще идти? Наверное, только туда, куда тянуло сердце, не слушая голоса рассудка. Туда, где жил Он. Ноги сами понесли Вик в поместье Варвик, которое находилось совсем недалеко от Праги — пять километров Вик пролетела, как на крыльях.

Было уже поздно. Вик и не заметила, как холодный и тоскливый день сменил такой же холодный, но, тем не менее, красивый, вечер. Вечера в Праге всегда были красивы. Вне зависимости от того, каким было утро, день или ночь... Тихо, лишь ветер шелестит в траве, да одинокая птичка потеряно щебечет в отдалении. В такой вечер лишь гулять по улицам в компании того, кто согреет своим сердцем. Эх... Мысли Вик вновь вернулись к Эдварду. Она стояла около ворот поместья Анны Варвик в нерешительности, словно не зная, входить ей или бежать отсюда прочь.

И тут тишину разорвал звук выстрела и звон разбившегося стекла. Вик протиснулась между решетками на воротах и бросилась к окну, чье безупречно ровное стекло теперь сияло маленькой дырочкой с трещинами по краям. Стараясь не шуметь, Вик подтянула свою любопытную мордашку к свету. Человек, занимавший весь день её мысли, сидел за столом спиной к окну, изучая какие-то бумаги. Девушка испугано прижалась к холодному кирпичу стены, забывая дышать. Она видела, как графиня вцепилась в несчастного мужчину и кровь текла по шее, рукам и капала на пол. Отвратительно! Вик узнала Черника. Рихард представил их друг другу накануне... Граф подошел к Чернику, и Анна освободила ему место, дав тоже насладиться "ужином". Тут же в голове всплыло воспоминание о той ночи. Той страшной ночи в Лондоне, в которой были убиты её родители. Она вспомнила то существо, что приникло к тонкой шее матери.... Девушка тихонько всхлипнула, глядя, как по белому подбородку графа течет алая струйка крови, на то, как он с аппетитом облизывает белоснежные клыки. Ей стало страшно. Хотелось закричать, убежать в ночь, подальше от этого проклятого особняка, но зрелище кровавой трапезы завораживало, заставляя досмотреть спектакль до конца, который, слава Богу, наступил скоро. Тело детектива с деревянным стуком упало на пол — после того, как вампиры оторвались от шеи бедняги. Это и вывело Вик из ступора, в котором она до этого находилась. Не заботясь о том, сколько шума она производит, попрошайка припустила со всех ног в сторону участка. К Тесаржу. Только бы поверил, только бы поверил!

* * *

Тесарж сидел за столом, уставившись на дрожащий огонек единственной свечи. Несколько капель горячего воска упали с оплывшего огарка на испещренный каракулями лист. Детектив вздохнул, ногтем соскреб мгновенно застывший воск, выдвинул ящик стола и, положив туда записи, закрыл его на ключ.

Перед ним оставался целый ворох бумаг и папок, вскрытых почтовых конвертов с остатками сургучной печати, телеграмм из Вены и Пруссии и исписанных с обеих сторон страниц его записной книжки. Но он слишком устал, чтобы оставаться в участке. К тому же, ему было сложно сосредоточиться после разговора с Черником. Его старый наставник явно чего-то не договаривал...

Он уже снимал пальто с вешалки, когда в дверь вежливо постучались.

— Войдите, — ответил Рихард, гадая, что такого могло произойти.

Дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель усатый жандарм просунул голову:

— Инспектор, там та девчонка, — почему-то виноватым голосом сообщил тот.

— Вик? — подивился Рихард, набрасывая на плечи пальто, — я сейчас буду.

Жандарм послушно кивнул, и исчез за дверью. Тесарж задул свечу, взял трость, и, бросив взгляд на залитую лунным светом комнату, вышел.

Жандарм отступил в сторону, давая дорогу инспектору. В центре помещения на низком стульчике сидела попрошайка, жадно глотавшая воду из медной кружки.

— Бродяжка и есть бродяжка... — заметил жандарм, обращаясь к инспектору, рассчитывая завязать разговор. Тесарж ничего не ответил, и жандарм, фыркнув, вышел за дверь.

Вик сидела на табуретке, прижав ноги к подбородку. Так было теплее и как-то защищеннее. Дежурный принес девочке воды в старой кружке и пошел за Тесаржем. "Вода... Свежая. Глотать и не думать. Не думать! Не думать о том, что видела, что чувствовала. Не думать! Поскорее бы он пришел..." — Вик покачивалась на стуле в такт своим мыслям. Чтобы успокоиться. Чтобы перестать думать.

И вот послышался стук трости о паркет, и на пороге появился инспектор.

Вик резко вскочила, чуть не свалившись с табуретки. Кружку она все же уронила и остатки воды пролила на пол, но это было не важно. Главное, теперь было, с кем поговорить. Он должен был поверить!

— Hurry up! Быстрее! Там... Там... убийство! — возбужденно тараторила попрошайка, хватая Тесаржа за руку и таща к выходу.

— Подожди секунду, — упирался Тесарж. Временами он все еще с трудом разбирал болтовню Вик, скрашенную английским акцентом, особенно, когда она так торопилась, — Что произошло? Повтори, только медленно...

— Убийство! — выкрикнула Вик, дергая рукав Тесаржа и указывая на дверь. — Убийство! Там!

— "Там" — это где? — не сдавался Рихард в попытках вытянуть из бродяжки детали случившегося.

— Варвик! — было ему ответом.

Тесарж замер, а затем недоверчиво посмотрел на Вик. Та, наконец, перестала теребить его пальто, и теперь смотрела на инспектора, ожидая, что он скажет.

— В поместье Варвик произошло еще одно убийство?

Вик согласно закивала. Сначала она попыталась рассказать, что видела, но ей не хватало слов. Тогда она решилась на крайний шаг — показать, как это было.

Показать... Показать?! О, Боже... Актерское мастерство Вик было не знакомо, а про шарады она вообще не слышала, но... ничего больше не оставалось!

Вик показала три пальца.

— Три, — послушно озвучил Тесарж. — Три человека?

Девочка вновь активно закивала, теперь показывая один палец.

— Один... Человек, — снова утвердительный кивок. Теперь руки потянулись к горлу, изображая предсмертные судороги. — Жертва! — догадался Тесарж. Тут Вик показала на него.

— Черник!

— Детектив Черник?! — изумленно воскликнул Рихард. — О, Боже... Ладно. Сантименты потом. Продолжай, пожалуйста, — тут Вик показала два пальца, означавшие, что убийц было двое. Тут думать долго не надо было. — Один... женщина, — на этом образе Вик показала на себя и изобразила балерину. — И один... — тут инспектор смутился. Вик показала что-то не очень приличное. — Мужчина. Все. Понятно-понятно! — девушка смущенно улыбнулась и чуть-чуть покраснела. — Убийцы мужчина и женщина.

— Да! Ваааарвик! — громко проверещала свидетельница.

— Граф и графиня Варвик?! — возмутился инспектор. — Не мелите чушь, юная леди! Они не могут быть убийцами. Они — приличные люди.

Виктория замотала головой. Все шло совсем не так...

— Ваааарвик... — протянула она печально. — Это... они, — с трудом подбирая слова, сказала она.

— Ты... не ошиблась? Нет? Ладно. Продолжай. Там посмотрим.

Девочка радостно улыбнулась. Теперь-то он точно поверит!

Она на цыпочках подкралась к Рихарду, встала на носочки и... укусила его за шею.

— Ай, больно же! — невольно вскрикнул инспектор, отстранившись от Вик. — Ты что?!

— Убийство! Ваааарвик... — как заведенная повторяла она, приходя к мысли, что инспектор не понял ее в очередной раз, но она не теряла надежды. Она решилась укусить его еще раз, на этот раз за руку.

— Прекрати, кровопийца! — рассмеялся Тесарж, не даваясь: происходящее напоминало ему игру. — Вылитый вампир!

Вик радостно захлопала в ладоши. Кажется, инспектор наконец понял.

— Я понимаю, — начал Тесарж, — у тебя был полный впечатлений день, но сейчас тебе лучше отправляться в кровать.

Слезы обиды потекли по щекам девочки. Он не принял ее слова всерьез! Вик вцепилась в пальто инспектора:

— Вааааарвик... — в последний раз с тоской произнесла она.

— Нет. Этого быть просто не может. Ты ошиблась, девочка, — как можно нежнее отцепляя от себя уже почти бьющуюся в истерике Вик, сказал Тесарж.

— Вааааарвик... — уже выла девочка, утыкаясь носом в пальто инспектора и уже рыдая навзрыд. — Убийство...

— Тсс... Тише... — неловко гладя по голове, успокаивал девочку Рихард. — Все будет хорошо. Только не плачь. Ты устала. Тебе надо отдохнуть. Все будет хорошо, — проговорил инспектор, подхватывая невесомое тельце на руки.

Девочка никак не могла успокоиться. Бросать ее в таком состоянии было нельзя. К тому же, у него все еще оставались сомнения, что Вик стала свидетельницей убийства. Ее сбивчивый рассказ выглядел противоречивым и невероятным. Что могло понадобиться Чернику в поместье Варвик поздно вечером? И что там делала Вик? Скорее всего, девочке приснился дурной сон. Или она действительно что-то видела, но бурное воображение подростка и ночь исказили картину в ее воспоминаниях. Могла ли это быть просто женщина, целующая мужчину?..

В любом случае, завтра он нанесет визит графине Варвик. Удостовериться, что все в порядке.

26 сентября 1888 года

Одного неловкого дуновения ветра хватит, чтобы обрушить карточный домик. Порыв ветра сильнее — и рушатся империи, возводимые миллионами людей, и не возрождаются больше никогда.

Игральные карты Анны разлетелись по зеленому сукну стола, когда она в сердцах ударила по нему кулачком.

— Эдвард, я так больше не могу, — обратила она на графа взгляд, полный отчаяния.

Тот, в отличие от девушки, был совершенно спокойным. Или только казался таковым?..

— Анна, что тебя так взволновало?

Она принялась собирать рассыпавшиеся карты, и, не отрывая от них взгляда, заговорила.

— Я думала об этом всю ночь. У нас просто нет выхода, подумай сам! Черник перед смертью наверняка предупредил полицию о том, кто мы такие. Останется только найти его тело, сопоставить факты, и — voila!

— Графиня, — засмеялся Эдвард, — ты неподражаема! Хватит загадывать наперед. Последнее, во что готовы поверить люди — это в существование вампиров. Да и доказать убийства... Слишком мало шансов, дорогая, что они найдут, в чем нас обвинить!

— Хорошо! — не сдавалась Анна, — пусть не полиция, пусть! А Ева? Охотница не оставит тебя в покое, особенно после того что ты, — она поймала насмешливый взгляд графа, — что мы — сделали с этим Черником.

— Ева... Я разберусь с ней. Не волнуйся, все будет хорошо.

Эдвард погладил Анну по плечу, утешая.

— Кажется, у нас гости, — пробормотала она, обращаясь сама к себе.

И правда, через несколько мгновений раздался цокот копыт и стук колес о мостовую — к дому подъехала карета.

Граф слегка отодвинул гардину, чтобы выглянуть в окно.

— Твой старый знакомый, инспектор полиции, — проговорил он.

Анна упала в кресло и закрыла лицо руками.

— Я же говорила, говорила!

— С ним девочка, — продолжал комментировать Эдвард, не обращая внимания на вздохи графини.

— Час от часу не легче! Скажи, что меня нет, что я уехала, умерла, — что хочешь!

— Анна, ты умерла два столетия назад, эта новость уже никого не удивит, — засмеялся Эдвард. — Ты сейчас спустишься вниз, убедишь нашего дорогого гостя, что у нас все в порядке... Мне лучше не появляться у него на глазах, это вызовет лишние подозрения и вопросы, Черник наверняка действительно успел рассказать полиции обо мне много лестного.

Тихий стук в дверь заставил их прекратить разговор.

— Пани, к вам посетители. Пан Тесарж и Виктория, — скороговоркой проговорила Мартина и поспешила ретироваться.

Ей хватило вчерашней выходки хозяйки, после которой она всю ночь сидела, запертая на кухне, а синяки на запястьях не должны были пройти еще месяц.

— Хорошо, Эдвард, я поговорю с ним... — сказала Анна тоном Марии-Антуанетты, отправляющейся на казнь.

Экипаж остановился, Тесарж вылез первым, затем помог спуститься Вик, которая дрожала, словно осиновый лист. Пока инспектор расплачивался с извозчиком, девочка стояла, не поднимая глаз от земли. Она не могла видеть вампира, но ощущала, что он наблюдает за ними обоими.

— Ты идешь? — окликнул ее инспектор.

Девочка повернула голову — инспектор стоял в нескольких шагах впереди нее, ожидая ответа. Она кивнула — больше всего теперь Вик не хотелось оставаться здесь одной.

— Все выглядит как обычно, — заметил Рихард, опираясь на трость сильнее, чем всегда. Он шел так быстро, как позволяла ему искалеченная нога, — очень милое, тихое местечко... — инспектор поднялся на крыльцо и постучал.

Вик осталась стоять на первой ступеньке, с волнением глядя из-за спины инспектора на дверь.

— Доброе утро, Мартина, — приветствовал появившуюся горничную инспектор, снимая шляпу. — Графиня Варвик дома?

— Подождите. Она сейчас спустится, — тихо сказала Мартина, закрыв за ними дверь и оставив их наедине с мертвой тишиной особняка. Лишь откуда-то из глубины комнат доносилось едва различимое тиканье часов. Тесарж недоверчиво огляделся по сторонам — неужели в доме не топят? И где вся прислуга? Он обернулся — Вик куда-то пропала. Снова. Только этого еще и не хватало.

— Вы хотели меня видеть, инспектор? — прервала его размышления Анна, появившись на лестнице. — Вам стали известны какие-то подробности убийства бедного Фридриха?

— К сожалению, нет, — скорбно признался Тесарж.— Ваш брат дома?

— Нет, — быстро ответила Анна. — Эдвард уехал по делам в город.

— Должно быть, он выехал очень давно, и мы разминулись, ведь здесь всего одна дорога.

— Мой брат вернется вечером, — пропустила мимо ушей вопрос инспектора графиня, — вы хотели о чем-то с ним поговорить?

— Нет, я пришел к вам, — возразил Рихард.

Анна медленно спустилась по лестнице, не сводя глаз с инспектора — пусть со стороны это выглядело и странно, но только так, глаза в глаза, можно было подчинить себе волю человека... Но графиня вовсе не собиралась подчинять себе инспектора (как убеждала она сама себя), она хотела просто отвести подозрения от себя и от Эдварда. Еще лучше — чтобы инспектор забыл о существовании семейства Варвик... Но даже это не уберегло бы их от опасности — Вик умудрялась полностью игнорировать любой вид гипноза, который пыталась применить Анна. Она его просто не замечала, и все старания вампирши вылетали в трубу. Даже как-то обидно было.

— Пройдемте в гостиную, — Анна сделала приглашающий жест рукой и прошла вперед.

Инспектору ничего не оставалось, кроме как пойти за ней. Последнее время в этом доме он бывал едва ли не чаще, чем в своем полицейском участке — это явно что-то да значило... И сейчас Рихард пришел сюда с твердой уверенностью разобраться во всем произошедшем. Разбираться в идеале следовало с Эдвардом Варвиком, Тесарж был просто уверен, что именно этот человек виноват в произошедших преступлениях, которые начались с его появления в городе. Что-то в графе Варвике заставляло его чувствовать себя не в своей тарелке с самой их первой встречи, и он и без намеков Черника вскоре бы во всем разобрался.

Инспектор и сам не заметил, как голос Анны вывел его из раздумий.

— Инспектор, что-то случилось? О чем вы хотели поговорить?

— Вообще-то, о вашем брате. Или не брате? — задумчиво произнес он.

— То есть, что вы имеете в виду? Причем здесь Эдвард?

В дверях появилась Мартина, на некоторое мгновение прерывая их разговор и давая инспектору время на обдумывание того, как же сообщить всю свалившуюся на него информацию графине Варвик.

— Принеси нам чай, — привычно приказала Анна, и служанка ретировалась. — Что вы говорили про Эдварда? — графиня повернулась к инспектору.

Под взглядом ее темных глаз ему становилось уютно и спокойно, и инспектор практически разуверился в том, что вчера говорили ему сначала Карел Черник, потом Вик, а потом и сам он нашел в общественной библиотеке Праги, которая впустила инспектора даже ночью. С одной стороны, он вспоминал полные ужаса глаза Вик, когда она рассказывала о страхе, пережитом здесь же, в этом самом поместье, но с другой, глядя на эту женщину — Анну Варвик — он понимал, насколько абсурдны были рассказы Карела и Вик.

Но, в конце концов, он пришел сюда не просто так. Лучше еще раз убедиться в их невиновности, чем потом терзаться сомнениями и прислушиваться к бреду Вик, которая даже не знает чешского и немецкого языков и, вполне возможно, имела в виду совсем другое...

Анна беспомощно разжала кулаки — Тесаржа не удалось убедить убраться отсюда подобру-поздорову, но что с ним делать — она не имела ни малейшего понятия. Эдвард настолько полагался на силу ее гипноза, что просто не предупредил ее. Но упрямство взяло верх: не позволит же она раскрыть все их тайны какому-то человеку!

— Пани, ответьте, пожалуйста, известно ли вам, кем был Эдвард Плантагенет? — серьезно спросил Рихард.

— Это что-то из истории Англии? — улыбнулась она.

— Вы знаете, о чем я говорю.

В комнату как раз зашла служанка с подносом, и продолжать разговор в ее присутствии графиня не собиралась.

— Угощайтесь! — произнесла графиня настолько будничным голосом, словно инспектор приходил к ней с вопросами об Эдварде каждый день. Впрочем, почти так оно и было.

— Позвольте мне повторить свой вопрос, — учтиво произнес Рихард, — мне бы хотелось вернуться к персоне Эдварда Плантагенета, или Эдварда Варвика, если вам так угоднее, пани. Вашего, как вы его представили, брата. Однако у меня есть другие сведения относительно этого человека...

— Это просто возмутительно! — воскликнула Анна. Что еще делать, она не знала.

— Прошу вас, пани, послушайте, — продолжал инспектор, — мне удалось найти кое-какие документы...

С этими словами инспектор вытащил из внутреннего кармана пальто несколько листков разной величины, аккуратно перевязанных ленточкой.

— Вы не станете возражать, если я зачитаю? — обратился он к графине.

— Ваш чай остывает, — заметила Анна, беря с блюдца печенье.

— О, это может подождать, — Тесарж развернул первый листок. — Эдвард Плантагенет, 18-й граф Варвика, герцог Кларенса. Родился в феврале 1475 года. Титул перешел к Эдварду сразу после смерти, или лучше сказать казни, его отца, но вскоре он сам был арестован и содержался в заточение в Тауэре сначала Ричардом III, а потом Генрихом VII Тюдором, который в его лице боялся последнего законного потомка мужской линии королей Плантагенетов. После неудачной попытки побега был казнен в ноябре 1499 года. По ходатайству сестры был похоронен в семейном склепе.

— Очень забавно, — прокомментировала слова инспектора Анна, незаметно для него вонзая ноготки в несчастное печенье и словно не обращая внимания, что крошки сыплются на ее юбку.

— Я еще даже не начал, — продолжил Тесарж. — На следующий день тело графа исчезло. Спустя пару лет Плантагенета неподалеку от его поместья видел старый слуга. Все решили, что старик сошел с ума, и не придали этим сведениям внимания.

— И что вы хотите этим сказать? — спросила Анна, разломав печенье.

— Эдвард Плантагенет и Эдвард Варвик — одно лицо, — просто ответил Тесарж.

— Ну и что? Эдвард получил имя в честь одного из его предков? Это меня не удивляет. А невежество прислуги во все времена не поддавалось сомнению...

— Но послушайте, — не сдавался Рихард, вытаскивая другую бумагу. — Здесь я собрал основные свидетельства, встречающиеся о вашем так называемом брате. — В 1553 году, человека, представлявшегося Эдвардом Варвиком, видели во Франции. Затем в Италии и Испании. Повсюду он оставлял обескровленные трупы. В 1566 инквизиции удалось поймать графа. Его обвинили в убийствах нескольких сотен человек на территории страны и сожгли на костре. Сто лет об Эдварде Плантагенете не было ничего слышно. Но потом он снова вернулся во Францию, где произошла череда непонятных убийств. Упоминание о графе есть и в американских источниках, азиатских и европейских. Последний раз его видели в Англии не так давно. А теперь он здесь. В Праге. Если хотите, здесь есть гравюры...

Несколько мгновений Тесарж взирал на задумчивое лицо Анны, ожидая ее ответа. Графиня лишь звонко рассмеялась.

— Инспектор, я и не знала, что вы такой шутник, — сквозь смех сказала Анна. — Но на сегодня довольно баек. Вы всерьез хотите сказать, что мой брат мертв уже несколько столетий? Тогда вам стоит сменить ремесло.

— Прежде чем отвергать такую возможность, подумайте, — взмолился Тесарж. — Этот человек... это существо... Откуда он взялся? Вы уверены, что он — ваш брат? Что вы помните о нем? Гибель герцога поразительно совпала со временем прибытия Плантагенета...

— Достаточно, — прервала его Анна. — Достаточно поливать грязью моего брата. Убирайтесь.

— Анна, вы можете быть в опасности! — воскликнул Тесарж, схватив графиню за руки. — Пожалуйста, выслушайте меня!

— Отпустите меня! — потребовала Анна, и инспектор разжал пальцы. Она поднялась на ноги, и, потирая запястья, отошла к окну. — А теперь уходите, пока я не позвала слуг.

— Очнитесь, Анна! В этом доме не осталось никакой прислуги кроме Мартины! Поместье словно вымерло! Неужели вы не видите? Они все ушли! — Тесарж с надеждой смотрел на графиню, но та не двигалась. — Сегодня вечером я пришлю вам охрану.

— Они не войдут в этот дом! — Анна повернулась. Глаза ее сияли гневом. — Я не впущу их!

— Тогда они останутся снаружи, — сказал Тесарж, натягивая пальто. — До встречи, графиня Варвик. Надеюсь, вы правы относительно вашего брата. Но если нет, и прав я, жандармы успеют прийти к вам на помощь вовремя.

Вдруг Анна резко развернулась, и, ни слова не говоря стремительно направилась в кабинет, так и оставив инспектора стоять в дверях.

Исчезновение Вик являлось таинственным только для Рихарда. Девочка, только лишь завидев на лестнице фигуру графини, испугалась настолько, что не смогла сдвинуться с места. Воспоминания услужливо проплыли перед ней чередой ярких картин, в которых эта женщина предстала перед ней чудовищем с огнем в глазах и звериным оскалом, которое вонзает клыки в шею оцепеневшего Черника...

Воспоминаний хватило для того, чтобы девочка повела себя осмотрительно и не

бросилась на Анну с криком: "Убийца! Убийца!", как она уже неосторожно поступила пару дней назад.

Пока же она с тихой ненавистью взирала на графиню из глубин коридора, неосмотрительный инспектор Тесарж шел навстречу Анне. Вик машинально нащупала на шее маленький золотой крестик, хранимый ею как воспоминание о жизни в Лондоне, и сжала его.

— Виктория... Вик! — окликнул ее кто-то.

Девочка вздрогнула, и лишь через мгновение поняла, что ее зовет Мартина. Первым ее желанием было броситься на шею девушке и рассказать ей все-все ужасы, которые она имела несчастье видеть. В конце концов, Мартина за последние несколько дней стала ей едва ли не самым близким человеком во всей Праге: именно она приютила ее в доме Анны, защищала от нападок графини... но и она же служила графине Варвик!

Вик остановилась в нерешительности. Что если Мартина является пособницей этой валькирии... Или она сама вампирша? Или находится под властью своей хозяйки?! Хотя ничего плохого в ней Вик не ощущала, она решила вести себя осторожно. Что же это? Враги, кругом враги?!

— Вик, пройдем на кухню. Я хотя бы накормлю тебя, — произнесла Мартина,

увлекая за собой девочку.

И, несмотря на то, что половина слов была ей непонятна, "накормлю" Вик разобрала очень отчетливо.

И вот кухня. Пара нервных взмахов ножом, пара умелых пассов руками и, вуаля! Перед Вик лежит огромных размеров хлеб с сыром, колбасой и зеленью. Мартина стояла над девушкой, переминаясь с ноги на ногу, явно желая что-то сказать. Вик с опаской осмотрела хлеб со всех сторон и осторожно откусила. Было вкусно.

Все это время Мартина словно разрывалась между желанием накормить Вик и необходимостью прислуживать за столом Анны и инспектора. Наконец, графиня отпустила ее, и Мартина смогла вернуться на кухню.

Здесь стало куда как холоднее, чем было раньше. Все слуги разъехались, остались лишь Мартина да старик Йиржи. Теперь на плечи молоденькой горничной свалилось все хозяйство, но она даже не пыталась им заниматься — словно понимала, что карточный домик графини почти разрушен, и не хватает только одного дуновения ветерка...

— Спасибо! — слизывая последние крошки с тарелки, поблагодарила Вик. — Мне, — после некоторой паузы начала Вик, проявляя себя гением лингвистики, — нужен. Помощь. Твоя, — чуть ли не по слогам проговорила бродяжка, доверчиво глядя Мартине в глаза. На инстинктивном уровне они друг другу все же верили. — Пойдем. Вааааарвик.

— Что "Вааааааарвик"? — передразнила Мартина. Говор Вик был смешен, но

ясен. Мартина не понимала только, что эта девочка от нее хочет, произнося имя ее хозяйки.

— Ваааааарвик. Вэм... Вэмпайрс. Вам...пир. Она вам-пир. Надо найти! Вещи, -

коряво, но все-таки объяснила девочка.

— Что надо? Я не позволю рыться в вещах моей госпожи!— воскликнула

возмущенная служанка. Вампиры вампирами, но служба службой. К тому же она была девушкой серьезной и не верила во все те сказки, коими питала ее вся суеверная семья с самого детства.

— Да, да! До-ку-мен-ты! — сложное слово "документы" далось ей даже почти с

первого раза. Виктория в тайне очень гордилась собой. — Надо. Там могут

быть до-ка-за-те-льства! — еще одно сложное слово, услышанное от Рихарда.

Оно было сложным. И длинным. Ударения на нужный слог Вик еще не умела ставить, но успешно училась.

Она схватила Мартину за рукав, и та, наконец, сдалась. Победило любопытство и желание помочь этой девчонке. Но любопытство — в первую очередь.

— Ох... Ну, ладно. Пойдем. Ну и попадет же мне, если нас поймают!

Кабинет графини выглядел строго и серьезно — пожалуй, таким должен быть кабинет какого-нибудь важного начальника. Если не считать одного "но" — стол был практически девственно пуст, Анна не часто утруждала себя письменной работой и, определенно, редко пользовалась кабинетом. Вик прошла по мягкому ковру с затейливым узором, оглядываясь. Здесь живут вампиры... Не так представлялись в сказаниях места их обитания — там были склепы, гробы, кладбища — а вовсе не обычный дом с таким вот кабинетом, который выглядел обжитым, как... Как обычный человеческий, черт возьми! То тут, то там, словно нарисованные кистью художника, лежали милые человеческому сердцу аксессуары — пресс-папье на столе, забытый графиней гребень для волос, портсигар герцога фон Валленштайна...

На полу, у резной ножки стола, лежало несколько старых книг, видимо, принесенных из библиотеки. Вальтер, Дюма, — прочитала Вик на корешках. Когда-то давно, еще в той, прошлой жизни, она слышала эти имена, но сейчас уже не помнила, кто это такие. Кабинет был погружен в полумрак, и девушкам пришлось зажечь несколько свечей, чтобы как-то разогнать его. В центре ковра Вик заметила небольшое пятно свернувшейся крови. Ужасные воспоминания накатили на нее волной... Не думать! Клыки прокусывают кожу, разрывают вену, кровь течет по подбородку, капает на ковер... Не думать! Виктория повертела головой, чтобы избавить от фантомов памяти.

"Так. Преступим. Первое место, куда надо заглянуть — это ящики", — серьезно рассуждала Вик, пока Мартина торопила ее, и то и дело подбегала к двери посмотреть, не идет ли кто. Вик села на колени и выдвинула нижний ящик. Рисунки... Старые, пожелтевшие, перевязанные толстой ниткой. Ничего интересного, хотя в целом альбом был весьма занимателен. Вот какой-то красивый, немного детский пейзаж — яркое закатное небо, река, деревенские домики в отдалении... Снизу неаккуратным почерком было подписано: "Анна де Сен-Тьери". Дальше следовали еще несколько рисунков похожего незамысловатого содержания. Но следующий рисунок привлек внимание Вик — хмурое небо над таким же хмурым и мрачным замком. Все нарисовано грифелем. Не подписи, ничего — только серые облака, плывущие над слегка неровными стенами... Оставалось лишь гадать, один ли человек нарисовал эти рисунки — по-своему красивые, но по-детски неаккуратные.

Вик ничего не понимала в настоящем художественном мастерстве, но она подивилась, насколько сильно были переданы эмоции. Мартина села рядом с ней, заглядывая через плечо.

— Я никогда не видела этих рисунков... — пробормотала она, — неужели это все рисовала пани хозяйка?..

Вик достала следующий листок: вот это уже что-то знакомое. Граф Варвик. "А он красивый, — в очередной раз подумала про себя Вик, глядя на картинку, — и улыбка у него приятная... Ах! Любоваться и любоваться!"

Только вот надо искать дальше. Хотя... Странная подпись привлекла внимание

юной сыщицы. "Эдвард, сентябрь 1695". Вот это уже интересно... Ладно.

Вик отложила листок в сторону, пытаясь оторвать взгляд от портрета. Время. Его всегда не хватает. Она быстро просмотрела оставшиеся рисунки, особое внимание уделяя портретам Эдварда и датам под ними. В остальном ящик был неинтересен. Ну, или почти..

Вик быстро засунула клочок бумаги в карман. Тесаржу это должно было понравится.

— Быстрее, быстрее! — подгоняла под руку Мартина. Служанка явно нервничала,

переступая с ноги на ногу. — Она скоро может прийти. И тогда...

— Тсс! — цыкнула на неё Виктория.

Она так увлеклась ролью сыщика, что никакие вампиры, никакие графини не могли её оторвать от этого увлекательного занятия!

Так... Поехали дальше. Следующий ящик был полон ворохом каких-то писем.

"Дорогая подруга, милая моя Анна!

Твои письма всегда так много значат для меня, я с нетерпением жду весточки

от тебя...

...Мишель Гласье.

18 августа 1666 г."

1666 год! Такого быть не может... Или может? Вик испугалась своих мыслей. Одно дело — лишь думать о том, кем же на самом деле являются граф и графиня Варвик, но другое — держать в руках неоспоримые доказательства. Сколько же им лет...

— Матерь Божья... — севшим голосом пробормотала Мартина.

За голосом последовал шорох юбок и стук двери, ведущей коридор. Вик была настолько увлечена чтением чужой корреспонденции, что очнулась только тогда, когда чья-то холодная рука легла ей на плечо. По телу тут же пошла предательская дрожь. От Эдварда

веяло чем-то мускусным, мужским. Силой, наверное. Вик сглотнула и медленно обернулась, утопая в темно-карих глазах графа Эдварда Варвика.

— Нехорошо читать чужие письма, — по-английски произнес граф, наслаждаясь возможностью говорить на родном языке. — Мамочка тебя не учила, что маленьким мисс так делать нельзя? — улыбнувшись, поинтересовался Эдвард. Он взял в руки один из рисунков Анны, рассматривая самого себя, изображенного читающим книгу.

Графиня прекрасно рисовала. Вампир всегда забирал с собой парочку ее очаровательных эскизов, когда покидал ее, отправляясь в новое путешествие. Это было лучшей памятью о чудесных часах, днях и десятилетиях, которые они проживали вместе. Сам граф рисовать не умел, может быть, поэтому он так восхищался чужими работами.

Эдвард положил рисунок на стол, и прошелся по кабинету.

— Анна пишет исторический роман о вампирах. Главный герой списан с меня, — скромно соврал граф. — Веришь?

Вик отрицательно покачала головой.

— Я ведь не обязан перед тобой отчитываться! — гневно воскликнул он, испугав Викторию внезапной сменой настроения.

Вампир сел перед ней за стол, внимательно смотря ей в глаза.

— Извини, я не хотел тебя напугать, — положив свою руку на ее, спокойно произнес граф. — Ты ведь знаешь правду? Это ты вчера подглядывала за Анной в это окно, — граф указал на все еще разбитое стекло. — Ты чувствуешь нас! Я заметил это еще в первое твое появление в поместье. А почему?

Граф задумался, выпустив руку девочки.

— Какой-то грязный оборвыш-вампир, проник в дом твоих родителей и убил их у тебя на глазах? — предположил граф. — Ага, я угадал, — улыбнулся Эдвард, заметив едва заметную, но все еще такие живую боль в глазах Вик, которую та старалась скрыть ото всех.

Но он слишком много видел в своей жизни, чтобы не узнать столь знакомые очертания никогда не заживающей раны, которая возникает после потери близкого человека.

— Мне очень жаль. Уверен, тот, кто погубил их, уже мертв сам. Упокоился окончательно. Сыграл в ящик, как говорится. Хотя то, что он сохранил тебе жизнь, означает, что правила ему известны. Детей трогать нельзя. Жаль, сами люди этих правил не соблюдают. Ох, прости, я ведь не дал тебе даже вставить слово. По всем правилам, я должен тебя убить, а не разговаривать с тобой... Но я не хочу этого. Ты очень смелая девушка и это мне очень нравится. Не каждая способна на подобную храбрость — пролезть в дом вампира и вернуться позже, не испугавшись гнева графини!

Вик слушала графа, широко распахнув глаза. Слова... Сладкие, певучие... Правдивые? Возможно. Ей так хотелось в это верить. Ей так хотелось верить ему. Такой человек... "Нет. Уже не человек", — поправила себя Вик. Такой не может лгать. По крайней мере, глядя глаза в глаза. Его глаза горели праведным огнем. Её — наливались слезами. И вдруг, сама от себя такого не ожидая, Виктория разрыдалась, уткнувшись носом в сюртук графа.

— Ну-ну... Не плачь, — он неловко погладил её по спутавшимся волосам. "Мягкие... Живые..." — промелькнуло у Эдварда в голове.

"Его руки... Они как живые. Заботливые. Нежные... Но ведь этого не может быть. Не может! Он мертв. Он пьет кровь. Живет за счет других!"

— Да, мы живем в долг. Но мы не можем иначе, — отвечая на мысли девочки, тихо сказал Эдвард. — Нет, нет! Не бойся. Я не читаю твои мысли. Ты так молода, что они все написаны на твоем лице, — он слегка улыбнулся, глядя на то, какое изумление теперь плясало в её глазах. По щеке катилась очередная слеза, которую он размазал большим пальцем по девичьей коже. Живая... — Мы не можем иначе... — вновь повторил граф, казалось, убеждая еще и себя. — Нам тоже надо как-то жить, чем-то питаться. Вот вы — люди. Едите мясо животных. — Тут Вик замотала головой — она-то мясо не ела. Денег на него не было. — Все равно едите, — упрямо возразил Эдвард. — А это почти то же самое, что и... — он замолчал.

— Люди — не скот, — это была чуть ли не первая фраза, которую произнесла Вик за время общения с графом. Голос был чуть хриплым от слез и долгого молчания. Раньше голосом пользоваться как-то не приходилось. Только звуками, жестами и мимикой.

— Не скот. Ты права. Но ведь и животные не давали согласия на то, чтобы быть убитыми, — и вновь эта мягкая, успокаивающая улыбка. Почти человеческая... — Вот подумай, я знаю, ты это умеешь. Ты умная девочка. Подумай, вот вы, люди, делаете многое для того, чтобы ваш... скот процветал. Даете им хороший корм, лечите от болезней, стараетесь улучшить породу... Вот и мы так же. Знаешь, сколько великих открытий в медицине сделано нами? Великое множество! А сколько людей было спасено за счет наших открытий и... создания себе подобных? Ведь как только человек становится... одним из нас, он получает хорошее здоровье, гарантированный иммунитет от всех болезней, мгновенную регенерацию тканей и вечную жизнь! Многие бы отдали за это не только свою кровь и свою жизнь, но и целое состояние, состояние своих близких и их жизни. Но за это мы хотим всего ничего — чтобы нас не трогали. Дали жить нормально. Не загоняли, как зверей! — тут глаза Эдварда полыхнули гневом, а клыки обострились. Ева... — Нет, нет! Не бойся! Это я... вспомнил одну старую знакомую, — усмехнулся граф.

А через секунду дверь кабинета распахнулась, и на пороге возникла графиня Варвик.

— Эдвард! — грозно и немного удивленно произнесла она, глядя то на Эдварда, то на Вик — что здесь происходит? Что эта девчонка...

Вик быстро вырвалась из рук Эдварда и вылетела в коридор, по дороге снеся дорогую вазу. Любимую вазу графини.

— Подумай, Вик! Подумай... — в след крикнул ей Эдвард.

Из дома она вылетела на той же скорости, пробежав мимо ошеломленного инспектора Тесаржа. Лишь очутившись за воротами поместья, она смогла перевести дух.

Инспектор повернулся, чтобы вернуться в дом и найти несносную бродяжку, как вдруг дверь внезапно распахнулась, так, что он невольно отскочил в сторону, и Виктория выбежала на улицу, не оглядываясь, побежала прочь. Тесарж кричал ей вслед, но она словно не слышала. Он сделал несколько шагов, опираясь на трость, попытался догнать ее, но куда там. Виктория сбросила туфли и уже давно скрылась за поворотом.

Инспектор, бормоча себе под нос ругательства, заковылял обратно к дому, подобрал слетевшую шляпу и нахлобучил ее на голову.

— Мерзавка посмела посягнуть на самое дорогое, — спокойным голосом сообщила появившаяся на пороге графиня. Инспектор обернулся:

— Хотите, чтобы я послал за ней жандармов? — невесело усмехнулся Тесарж.

— Теперь вы видите, — продолжила Анна, кутаясь в темную шаль, — кого привели в мой дом. Это стало последней каплей. Убирайтесь немедленно, и чтобы духу вашего здесь не было!

— Иду, уже иду, — примирительно заявил инспектор. — Только не забудьте, что вечером прибудет ваша охрана...

Анна ничего не ответила, но с такой яростью захлопнула дверь, что стекла в окнах на первом этаже задрожали.

Инспектор наткнулся на Вик буквально через пару минут. Виктория медленно брела вдоль обочины дороги, шлепая босыми ногами и шмыгая носом. Погруженная в водоворот собственных мыслей, она не услышала шума приближающегося экипажа, и Рихарду, забравшемуся на козлы и сидевшему рядом с кучером, пришлось несколько раз окрикнуть ее по имени, прежде чем это подействовало. Он остановил лошадей и помог Вик забраться в карету.

— Виктория, мне важно знать, что там случилось, — медленно, четко выговаривая каждое слово, повторил инспектор.

Сидевшая напротив девушка не отвечала, держа в руках туфли, которые практичный Тесарж отыскал в кустах перед поместьем графини Варвик и возвратил хозяйке. — Не хочешь говорить, не надо. Но графиня Анна сказала мне, что ты хотела что-то украсть...

— Вы мне не поверите. — Виктория едва сдерживала слезы. — Не поверите.

— Давай хотя бы попробуем, — доверительно сообщил Тесарж. — Если ты не расскажешь свою версию событий, мне придется принять на веру слова графини Варвик и арестовать тебя, — усмехнулся он.

— Она злая, плохая женщина, — обиженно ответила Виктория

— Ну, Виктория, мне вовсе не кажется, что графиня собирается убить меня или кого-нибудь еще, — заметил Тесарж.

— Вы не понимаете... Вампиры... — Виктория прильнула к окну и замолчала.

"Вампиры... Не знаю как насчет вампиров, но какая-то чертовщина в этом доме определенно происходит... — подумал инспектор. — Пожалуй, все же стоит наведаться туда самому вместе с жандармами этим вечером".

Анна вернулась в кабинет, и теперь молча стояла, прислонившись к косяку двери. Лучше бы ей было что-то сказать, тогда хотя бы повисшая в воздухе тишина не давила так сильно и не звенела в ушах. Но Анна молчала, сама не зная, что сказать...

— Что спрашивал инспектор? — осведомился граф, как ни в чем не бывало.

— Он не спрашивал... Он говорил, — хмуро ответила Анна, проходя в кабинет и садясь за стол.

В тусклом свете лампы ее лицо казалось совсем неживым, а огромные темные глаза ничего не выражали.

— Он все знает, — сказала она, как само собой разумеющееся, — я смогла отправить его вон из поместья, но он вернется. И не один.

Анна снова надолго замолчала. Только сейчас она заметила листки, неровной кучей лежащие на столе. Она нежно провела рукой по старому портрету Эдварда, нарисованным ей в одну из тоскливых ночей в Вене, вдали от него... Она никогда особо хорошо не рисовала, но этот портрет она любила... Глядя на него и вспоминая, с какой тоской и болью в сердце она рисовала знакомые и любимые черты, Анна каждый раз благодарила небеса, что сейчас он снова с ней.

— Эта девчонка все расскажет. Она ведь знает... Она ведь поняла, кто мы? — Анна внимательно посмотрела на Эдварда, желая угадать его мысли. Но те были скрыты от графини где-то глубоко внутри.

— Она не расскажет, — уверенно произнес он.

— Я не понимаю твоей симпатии к ней! — вспылила она.

Глаза графини загорелись красным, так, словно она видела перед собой очередную жертву. Если бы Эдвард не знал ее уже несколько сот лет, он бы испугался.

— Ты просто ревнуешь, — улыбнулся Плантагенет. — Ты считаешь, что я должен принадлежать только тебе. Не так ли?

Эдвард подошел к Анне и обнял ее за талию, внимательно глядя в глаза.

— С нашей первой встречи ты решила заполучить меня себе в мужья. Тебя всегда притягивала тьма, дорогая графиня. И как только я чувствовал, что твоя власть надо мной слишком велика, я покидал тебя. И это было жестоко по отношению к тебе. Но я не выношу, когда меня ограничивают. Я всегда буду с тобой, до тех пор, пока ты не станешь заставлять меня играть по твоим правилам.

Анна развернулась и оттолкнула от себя Эдварда.

— Я никогда не делала ничего подобного! — воскликнула она, — я просто любила тебя. Я всегда тебя любила, с самого первого дня, как только увидела тебя тогда, в Реймсе... Я не любила никого до тебя, никого после — даже Фридриха, — шепотом произнесла она, а Эдвард довольно улыбнулся.

Он знал это. И знал, что свадьба была для его дорогой Анны лишь попыткой доказать, что она может жить так же, как и обычные люди. Жить среди людей... Неудачная идея.

Она отошла к окну и резко отдернула гардины — полуденное солнце ярко светило на небе. Анна отшатнулась от резкого света, закрыла глаза ладонью и вернулась в глубину комнаты, насквозь пронизанной солнечным светом.

— Только ради любви одного человека во всем мире я согласилась на такую жизнь. Эдвард, ты единственный, кто может заменить мне солнце... — грустно проговорила она. — Уже две сотни лет я живу только из-за тебя. Эдвард...

Эдвард молча подошел и занавесил гардины, погружая кабинет в привычный полумрак. Так безопаснее. Так должно быть. А солнце может убивать...

Это было неправильно с его стороны. Он перегнул палку и обидел свою графиню. Вампир был слишком жесток с ней и успел уже пожалеть об этом. Анна стояла к нему спиной, и он не видел ее лица, но был уверен, что она плачет. Красная, кровавая слезинка скатилась по ее щеке и тут же впиталась в кожу.

Эдвард чувствовал себя виноватым, но...

— Уйди. Эдвард, пожалуйста, уйди. Я хочу остаться одна.

* * *

Карета медленно подъехала к полицейскому управлению, где, несмотря на разгар дня, было малолюдно. Лишь рядом с дверью, прислонившись к стене, стояла одинокая фигура. Когда полицейская карета приблизилась, фигура отделилась от стены и подалась вперед.

Несмотря на наличие длинного плаща и мужского костюма, Рихард понял, что перед ним стоит девушка, причем уже виденная им однажды. Она была на похоронах герцога фон Валленштайна вместе с Черником. Ева — кажется, так ее звали.

— Рихард Тесарж? — тихо осведомилась она.

— Да, чем могу быть полезен?

— Думаю, нам есть, что обсудить, — задумчиво проговорила она.

Вик выглянула из-за спины инспектора и недоверчиво уставилась на Еву. Та, казалось, даже не заметила девочки.

— Что вы имеете в виду? — на всякий случай уточнил Рихард, хотя и так прекрасно знал ответ.

Последние дни вся его жизнь крутилась вокруг одного расследования, а все дороги вели в поместье Варвик. Ева усмехнулась краешком губ, ничего не ответив. Все и так понятно.

Инспектор отвел ее в свой кабинет, Вик прошмыгнула за ними.

— Пожалуйста, располагайтесь, — Рихард предложил девушке стул, а сам сел напротив. — Варвик, как я полагаю? Именно о них вы хотите поговорить?

— О них? — Ева удивленно приподняла бровь, — меня интересует Эдвард Плантагенет!

Она сказала это с такой злобой и ненавистью, словно называла имя своего самого заклятого врага... Наверное, так оно и было.

— Я знаю, что вы были сегодня в поместье Анны Варвик, — на не прозвучавший вслух вопрос инспектора, откуда она это может знать, Ева хитро улыбнулась: слухами земля полнится, а что уж говорить про полицейское управление! — Но, судя по тому, что вы вернулись ни с чем, вам ничего не удалось обнаружить, так? — она внимательно посмотрела на Рихарда.

— Да, — осторожно начал он, — меня заинтересовала фигура Эдварда Варвика. Карел Черник натолкнул меня на мысль узнать, кто же этот человек... — инспектор достал из кармана плаща уже виденные ранее документы. Женщина бросила быстрый взгляд на них, даже не прочитав.

— Карел... — прошептала Ева. Лицо ее исказилось от злости и боли. — Вы же знаете, что он был убит, — скорее утверждая, чем спрашивая, сказала она, — я уверена, что и здесь замешан Эдвард Плантагенет!

Вик внимательно следила за разговором, пытаясь понять, что хочет эта странная девушка от инспектора. Лишь услышав знакомое имя, она вскочила.

— Эдвард... — пробормотала она.

"Что они все хотят он него? Оставьте его! Оставьте его... мне", — подумала про себя Вик и сама испугалась своей мысли.

— Но позвольте, неужели и вы верите тем слухам, что ходят об Эдварде Плантагенете? — воскликнул Рихард.

— Каким слухам? — Ева подняла на него глаза.

— Ну... Говорят, что он — вампир, — произнес инспектор, — разумеется, мы с вами серьезные люди и не верим в это, но...

— Istenem! — нервно засмеялась она. — Наконец-то у вас открылись глаза, и вы прозрели! Задумайтесь хотя бы на секунду и сопоставьте факты, дорогой инспектор.

— Пани, это смешно. Этого не может быть! — разговор с этой взбалмошной особой стал порядком надоедать Рихарду.

— Тогда просто поверьте мне, — тихо и серьезно сказала она. — Поверьте, как это сделал в свое время старший инспектор Черник.

— И что с ним стало?! — воскликнул Рихард.

Ева замолчала. По лицу женщины он понял, что переборщил.

— Простите. Сегодня же вечером полиция направится в поместье, и мы разберемся, в чем виновен Эдвард Варвик, — твердо сказал Рихард.

— Вы сошли с ума? — в вопросе Евы не было ни капли сарказма, — вы не отдаете себе отчета, что делаете! Вы понятия не имеете, кто он такой и какую опасность представляет. Ломиться в дом к вампиру вечером или ночью — это самоубийство, пан Тесарж!

— Что же вы предлагаете?

— Поверьте, у меня есть план. Сегодня же вечером я собираюсь разобраться с Эдвардом Варвиком. Надеюсь, я сотру его с лица земли.

Ева достала из кармана плаща небольшую ампулу — в таких обычно продавали дорогие масла и благовония с Востока. Только на сей раз там, казалось, плескалась простая вода. Рихард заинтересованно поддался вперед.

— Сильнейший яд, действует только на вампиров, — со знанием дела объяснила она.

Виктория впилась глазами в колбу, в глубине души понимая, что эта девушка хочет причинить вред ее дорогому Эдварду.

— Разрешите? — поинтересовался Рихард. Ева молча протянула ему колбу.

Инспектор покрутил ее в руках, осмотрел со всех сторон, а затем взглянул на собеседницу.

— Я же сказала, он опасен только для вампиров, — пояснила она. — Можете даже отхлебнуть, если хотите.

— Нет уж, спасибо, — инспектор вытащил пробку и понюхал зелье. — Любопытно... Ни цвета, ни запаха... вы уверены, что это яд? Больше смахивает на простую воду. Или освещенную?

— О, я смотрю, даже наш скептик-инспектор знает, как убить вампира? Но на этот раз одной святой водой здесь не обойдешься, мне пришлось придумать кое-что посильнее... — она задумчиво уставилась на колбу в руках Рихарда, — Плантагенет вампир, и это убьет его, — как заклинание, повторила в очередной раз Ева.

— Вас не переубедишь, — заметил Тесарж, возвращая ампулу ее законной владелице. — Так зачем вы пришли? Только для того, чтобы показать мне эту штуку?

— Инспектор, вы меня все больше разочаровываете. Так не доверять собственным предчувствиям! Вы же сами видели документы. Вы даже пришли к графине, чтобы показать их ей.

— Да, приходил, черт возьми! — воскликнул Тесарж. — Но только за тем, чтобы предупредить ее о том, что ее так называемый брат пользуется чужими бумагами. Я не верю в этот бред о вампирах. Мы живем в девятнадцатом столетии, неужели вы не заметили, а люди, несмотря ни на что, продолжают верить в это мракобесие.

Ева пропустила мимо ушей слова инспектора. Она бросила взгляд на заваленный бумагами рабочий стол, где, помимо всего прочего, скромно, словно стыдясь своего присутствия, задвинутые на самый край лежали старинные книги. "Dissertatio historico-philosophica de Masticatione Mortuorum" Филиппа Рора, "Dissertatio Phisica de Cadaveribus" Штока и "Dissertatio de Vampiris Serviensibus" Цопфта. Видимо, всю прошлую ночь в библиотеке Рихард искал не только материалы про Плантагенета, раз нашел и эти издания восемнадцатого века. На этом фоне выделялась "Кармилла" Шеридана Ле Фаню, аккуратно заложенная на середине.

— Не верите?.. — переспросила Ева, вертя в руках "Кармиллу". — Боюсь вас разочаровать, но наши вампиры гораздо страшнее, чем графиня Милларка Карнштайн.

Рихард со злостью бросил папку с бумагами на книги, ругая себя, что не спрятал их в самый дальний ящик стола.

— В любом случае, инспектор, вам и вашим людям не стоит появляться в поместье Варвик сегодня вечером. Для вас же будет лучше, если вы отправитесь туда на рассвете. Тогда вампиры спят.

— Пани, — Тесарж с трудом сдерживал себя, чтобы не наорать на незваную гостью. — Да кто вы такая, чтобы указывать мне, что делать?! Не забывайте, вы все еще находитесь в моем кабинете!

— Это ненадолго — я ухожу, — спокойно сказала Ева. Она заметила тихо сидевшую в углу Вик и добавила, — приглядывайте за ней.

И прежде чем инспектор привел в порядок противоречивые мысли и успокоился, Ева поднялась со стула и скрылась за дверью. Тесарж посмотрел на необычно молчаливую Викторию, проскрежетал зубами, и, подхватив трость, бросился вслед за Евой.

Прошло не больше пары секунд, но ее уже не было. Зато перед дверьми полицейского управления собралась толпа журналистов, взявшая инспектора в кольцо окружения, едва он выскочил наружу. Расталкивая и осыпая проклятьями друг друга, они принялись наперебой задавать вопросы:

— Инспектор Тесарж, а правда, что поместье Варвик стало прибежищем для пары хладнокровных убийц?

— Верно ли, что вы и еще дюжина жандармов отправляетесь туда, чтобы поймать таинственного маньяка?

— Инспектор, как вы можете прокомментировать слухи о том, что граф Варвик — вампир. Так сказала женщина, которая только что покинула здание!

— Вампиры, вампиры! — крики раздавались то тут, то там, перерастая в один неразличимый гул.

— Да расступитесь, чтоб вас!.. — инспектор никогда не любил иметь дело с прессой, не считая того, что он затыкал щели между оконной рамой и стеной в своем кабинете газетами. — Не стану я отвечать на ваши глупые вопросы! Вы мешаете движению на улице!

Но те не унимались. Тесарж махнул рукой и вернулся в здание. Журналисты еще немного потоптались перед полицейским управлением, а потом один за другим побежали назад в редакции газет, чтобы написать очередную разоблачительную статью об убийствах, связанных с именем Варвик и пресловутым поместьем.

* * *

Ночные прогулки — своего рода ритуал для вампира. Только с наступлением сумерек темные существа отправляются на поиски новой жертвы. И будь то вампир, убийца или маньяк, как только над городом поднимается луна, они выходят из дома на улицу для совершения кровавого действа на потребу своей черной душе.

Но на этот раз Эдвард появился на ночных улицах Праги с совершенно другой целью. Ева. Охотница преследовала его повсюду и следила за каждым шагом, ожидая, что он совершит ошибку, подобную этой — покинет свой безопасный дом и выйдет в город за новой жертвой, а попадет в объятия смерти, которые она ему с удовольствием обеспечит. Но на самом деле граф был готов к встрече с ней. Он все продумал, до мельчайших деталей. С первого взгляда можно было подумать, что Эдвард не вооружен. Но это было отнюдь не так. Его элегантная трость с рукояткой в форме головы летучей мыши, которую он практически не выпускал из рук последние несколько дней, была не чем иным, как шпагой, великолепно замаскированной и весьма удобной в использовании. Еще сто лет назад граф заказал ее у одного талантливого мастера-оружейника. Стоило лишь нажать на рычажок и дернуть рукоять вверх, а футляр, в котором было спрятано лезвие — вниз, и шпага была готова к применению. Эдвард мог сделать это за долю секунды. А спустя минуту его противник должен был быть уже поверженным. Несколько десятков лет тренировки, и так сражаться мог бы каждый человек. Вот только вопрос был в том, хватит ли обычному человеку сил и терпения. Может быть, поэтому граф не встречал ни одного противника, владеющего шпагой так же искусно, как и он.

Эдвард огляделся. Он оказался в каком-то особенно бедном районе города. Серые дома, в половине из которых не было стекол, а окна были забиты досками — рай для вампира. Никто не будет беспокоиться о таких жителях, никого не волнует их судьба. И именно здесь должна была произойти их встреча. Граф знал, что Ева обязательно вскоре появится. Она изучила Эдварда досконально, настолько сильно было ее желание покончить с ним.

Эдвард замер. Дверь позади него скрипнула и открылась.

Вампир медленно повернулся, ощущая dИjЮ vu.

Из-за двери появилась Ева собственной персоной с арбалетом в руках. Меч был спрятан за спиной, граф это знал. Он видел, как молниеносно охотница способна выхватывать свой меч и рассекать им врага.

— Я имею право на последнее желание? — спросил Эдвард, крепко сжимая трость.

— Нет, — жестко произнесла Ева, выпустив стрелу в вампира. Граф отскочил в сторону, спрятавшись за бочку, доверху наполненную дождевой водой.

— Может, все же, в начале поговорим? — с надеждой спросил Варвик, вытащив шпагу.

— Нам не о чем с тобой разговаривать. Ты убил Черника! — выпустив очередную стрелу, попавшую прямо в бочку, воскликнула охотница.

— И не только его, прелесть моя, если ты еще не забыла — усмехнулся Эдвард, на секунду вынырнув из своего убежища. Из пробитой бочки хлынула вода, граф юркнул за ближайший угол. — Почему ты не хочешь принять свою сущность? Тебе ведь тоже нужна кровь. Нельзя же питаться одними козочками и барашками. Это мерзко! — Эдвард прижался к стене, прислушиваясь к каждому шороху идущему со стороны ненавистной охотницы.

— Это тебя не касается! — категорично заявила женщина, резко шагнув за угол и подняв арбалет.

— Ты такая отличная собеседница, умеешь поддержать разговор, — отметил граф. — Что ж...

Эдвард выхватил спрятанную за спиной шпагу и сделал выпад вперед. Чисто инстинктивно Ева нажала на спусковой крючок...

Стрела попала в левое плечо вампира. Граф поморщился от боли, чувствуя, как теплая кровь течет по руке. В глазах на миг помутилось. Эдвард выронил шпагу и вытащил стрелу, бросив ее на землю к ногам Евы.

— Черт бы тебя побрал! — пробормотал граф, зажав рану здоровой рукой. Почему-то боль не унималась, и руку словно жгло огнем. — Что ты со мной сделала!?

— Я, в отличие от некоторых, учусь на своих ошибках. Это было серебро с примесью сильного яда, — торжествуя, произнес Ева, — или тебя интересует химический состав?

— Это нечестно!

Женщина усмехнулась. Она отбросила незаряженный арбалет в сторону и достала меч.

— А что, по-твоему, честно? — поинтересовалась она, приставив лезвие к шее графа. — Ты думал, что придешь сюда, за пару минут расправишься со мной и отправишься дальше, продолжать свой променад?

— Какой ужас, у тебя еще и чувство юмора есть? — саркастически заметил Эдвард, чувствуя, что проигрывает.

— Ты готов умереть? — пропустив его колкость мимо ушей, спросила Ева.

— Разве к этому можно быть готовым? — парировал Эдвард, слабо улыбнувшись. Рана ни только не заживала, но и кровь не останавливалась. Граф ощутил себя слабым и совершенно беспомощным.

Но спасение утопающего — дело самого утопающего.

Эдвард резко отвел острие меча в сторону и со всей силы ударил Еву по лицу, заставив ее пошатнуться от боли. Не удержавшись на ногах, она упала. Выхватив у нее меч и успев подобрать свою шпагу, вампир направил оба оружия на охотницу.

— Что теперь скажешь? Не делай лишних движений, — предупредил Эдвард. — Кажется, мы снова поменялись местами. Неправда ли, это забавно? — улыбнулся граф.

— Нет, — хладнокровно ответила Ева. — Ты чувствуешь слабость? Этот яд скоро убьет тебя в любом случае, независимо от того буду ли жива я. И никто, ничто не сможет помочь тебе. Вот это забавно.

Граф скривился от боли. Он впервые в жизни не знал, что ему делать. И это отразилось на его лице, что не укрылось от внимания Евы. Она засмеялась, поднимаясь на ноги.

Воспользовавшись замешательством вампира, она выхватила у него свой меч, выбила шпагу и прижала его к ветхой стене дома, глядя прямо в глаза.

— Я хочу, чтобы ты мучился. Чтобы ты знал, что чувствовали твои жертвы, умирая от потери крови, — Ева коснулась пальчиком его щеки, нежно проведя им до подбородка. — Ты будешь умирать медленно.

— Не впервой, — усмехнулся Эдвард.

— Ты совершенно сумасшедший!

— Никогда не стоит терять присутствие духа. Ты ведь хотела видеть мою растерянность, страх... смертельный ужас?.. Я не доставлю тебе такого удовольствия.

Ева бросила на него уничижительный взгляд и, подняв арбалет, пошла прочь. Она хотела, чтобы он умирал в одиночестве. Видеть его муки ей было совершенно ни к чему.

— У тебя есть противоядие. Я знаю. Ты боишься за свою жизнь. Поэтому ты не только создала яд, но и противоядие, — тихо пробормотал Эдвард, сползая по стене на землю. — У тебя есть противоядие. Я его достану. Должен. Но потом... потом...

Граф посмотрел на свою рану, повторяя почти шепотом: "Всего лишь царапина. Ничего страшного". Опираясь на стену и кривясь от боли, вампир поднялся и, подобрав шпагу и футляр и превратив ее снова в трость, Эдвард побрел, не разбирая дороги. Он готов был сдаться. Ему безумно хотелось отдохнуть... перестать волноваться обо всем. Уснуть навсегда. Но не здесь... Он хотел увидеть Анну, потому что... потому что... только она имела для него смысл. И ему нужно было... последний раз... увидеть ее. Попрощаться. Анна будет недовольна. Она будет просто в бешенстве. Еще ни разу ей не приходилось видеть графа в таком состоянии. Плантагенеты всегда были победителями, пока не попадался кто-то наделенный высшей властью и хорошо знающий свою цель. Но Плантагенеты мертвы. Все. И он тоже.

Через несколько минут Эдвард увидел карету, стоящую около небольшого уютного особняка. Граф с трудом взобрался внутрь и приказал ехать как можно скорее в поместье Варвик.

Уже сидя в карете, он позволил себе прикрыть глаза, ощущая себя в безопасности.

Очнулся он только тогда, когда карета остановилась около дома Анны. Выбравшись, Эдвард, шатаясь, побрел к парадному входу. Сейчас его совсем не беспокоило, что будет дальше. Ему просто хотелось умереть, чтобы больше не ощущать этой боли. Во всяком случае, граф прожил долгую жизнь, даже был счастлив в некотором роде и теперь.... Собрав последние силы, он постучал в дверь, и, как только Мартина открыла, Эдвард упал перед ней без чувств, не на шутку испугав девушку.

* * *

Вик опять бесцельно слонялась по улицам древнего города. Опять... В который раз она уже это делала? Сколько можно убегать? От кого? От себя? От Тесаржа или Анны? А может все-таки взглянуть правде в глаза и признать очевидную истину? Ведь ты от него бежишь... Ах, если бы он... Если бы он сейчас преследовал её, ступая след в след по этим холодным камням! Если бы это был он... она бы не бежала. Смирилась. Осталась. Подчинилась. Но это всего лишь мысли о нем. От мыслей не убежишь. Как и от себя.

Как известно, даже бесцельное шатание обязательно находит свою цель. Ведь цель есть у всего — даже у бесцельного шатания. Рано или поздно все равно куда-нибудь придешь. Лучше, конечно, рано, чем вот как сейчас. Позже Вик уверяла окружающих, что именно к этому месту, именно в это время её привела судьба, рок, фатум, управляемые её мыслями, но на деле (об этом она никогда и никому не признается) в переулок, ведущий её к судьбе, загнала бродячая кошка, так неожиданно свалившаяся ей на голову с ближайшего подоконника. Но факт остается фактом — она здесь. И он здесь. О, Боже...

Первые секунды Виктории хотелось рвануться вперед. Остановить, развести, разнять... убить? Возможно. Но тут Вик вдруг отчетливо, как будто вылили ушат холодной воды на голову, поняла, что вот так, безрассудно, она ему ничем не поможет. Только сама погибнет. Если уж Эдвард Варвик не смог справится с этой... то на что способна она, хрупкая бродяжка с горячим сердцем и мозгами цыпленка? Нужен план. Для начала надо подкрасться поближе.

Вик сжалась в три погибели, почти что обнимая грязную землю и, стараясь быть как можно более незаметной, двинулась...

Эдвард был распят, как на кресте. Ева торжествовала. Вик хотелось выть. Она не могла сделать ровным счетом ничего! Но вот охотница отвернулась, и Эдвард сполз по стене вниз, как марионетка с обрезанными ниточками. Вот убийца подняла арбалет, вот уверенным шагом, вальяжной походкой победительницы пошла прочь из этого треклятого переулка. Что же делать? Как быть? Вик хотелось плакать. Да дайте же знак, в конце-то концов!

— У тебя есть противоядие. Я его достану. Должен... — слабым, затухающим, как огонек свечи на ветру, голосом почти прошелестел граф.

"Ох, бедный мой, бедный..." — сердце девушки разрывалось на куски. Но вот с каких это пор он стал "её"?

— Я все сделаю, сделаю, слышишь? Я спасу тебя! — прошептала бродяжка, двигаясь бесшумно, как тень, следом за Евой.

А потом была несколько часовая засада под окном охотницы, почти бесшумное проникновение в дом, скоростной обыск и... появление Евы на шум. Громкий вой сирены огласил дом, так, что у Вик в ушах заложило. Весьма вероятно, она все-таки задела какую-то систему сигнализации, доставая из случайно обнаруженного тайника под полом противоядие — такую маленькую ампулу, что сначала могло показаться, что это просто пустая стекляшка. Дальше было бегство, стремительное бегство, когда она с проворностью дикой кошки выпрыгнула в окно и бросилась бежать. Только бы вперед. Подальше от охотницы! Но тут спину вдруг обожгло, как огнем. Вик споткнулась от неожиданности, пробороздя голыми коленками брусчатку. Колени тоже обожгло. И нос.

Кровь маленькими, частыми капельками капала на землю. Вик лишь раздраженно оттерла рукавом нос. Не до того. Бежать. Надо бежать!

Поворот. Еще поворот. Ага! А тут направо. Дальше прямо. На восток. И быстрее, быстрее, быстрее!

* * *

Эдвард ушел, и дом опустел. Нет, он уходил не первый раз, и не первый раз за долгие двести лет Анна оставалась одна, но сегодня это одиночество давило, лишая последних сил. Сегодня хотелось схватиться за рукав дорогого графа и всеми правдами и неправдами уговорить его остаться, побыть со своей Анной. Она знала, что не просто так он покинул сегодня гостеприимное поместье, но никак не могла понять, зачем же он сам пошел на встречу этой чертовой охотнице... на встречу своей смерти.

Анна повела себя сегодня, как маленькая девочка, и сейчас корила себя. Не из-за нее ли он ушел?..

Вот уже несколько часов графиня Варвик, не двигаясь, стояла возле настежь распахнутого окна и невидящим взглядом смотрела в темноту ночи. Он вернется. Он победит. Он выживет. Он снова будет с ней.

Анна готова была покинуть это проклятое поместье, Прагу, даже Европу и Землю, если понадобится, лишь бы все шло как раньше — никаких охотников, никакой полиции... никакой Вик. Она сжала кулаки и безвольно разрыдалась. Но что она могла?..

Приближение Эдварда Анна почувствовала задолго до того, как карета появилась хотя бы в зоне видимости, когда еще не было слышно мерного стука копыт о мостовую, когда даже собаки не залаяли от приближения кареты... Но уже тогда сердце Анны сжалось от страшного предчувствия.

В дверь постучали. Такой обычный, простой звук, разве мог он побудить все те мысли и чувства, что одолевали графиню! "Он жив, о Боже, он жив!".

Мартина проворно открыла дверь и удивленно воскликнула, когда граф Эдвард Варвик упал перед ней без сознания. Она попыталась его поднять, но безуспешно.

— Уйди! — грозно приказала Анна, едва ли не бегом спускаясь по лестнице.

— Но пани... — Мартина произнесла это, потупив взгляд и стараясь не встречаться с красными от слез и злости глазами хозяйки.

— Я сказала: УЙДИ!

Мартина покорно отступила, не желая попасть под расправу хозяйки. "Господь всемогущий, что же происходит в этом доме?" Привычный уклад ее жизни, пусть и жизни небогатой горничной молодой дворянки, уступил место непрекращающемуся кошмару. С тех пор, как Вик перевела ей письма графини Варвик... или мадемуазель де Сен-Тьери? Или... или еще раньше, когда фон Валленштайна жестоко убили? Или еще тогда, когда покойная леди Сэнж умерла, завещав поместье молодой наследнице? Кто же эта ужасная женщина? И граф... брат ли он ей?

Она сделала шаг назад, и еще, и еще, пока не отошла к двери. Воспользовавшись тем, что графиня совершенно не заинтересована в ее персоне, горничная бросилась вон из комнаты. Сначала в спальню — собрать все свои пожитки... Потом... Потом куда угодно!

Анна лишь краем сознания отметила, что горничная бросилась прочь из гостиной, словно за ней гнался сам дьявол. Ей было плевать на любопытную девчонку. Но Эдвард... Эдвард...

— Эдвард! — она опустилась на пол рядом с ним.

Граф помнил, как стоял около двери поместья, когда дверь открылась, и он увидел свой прекрасный замок... земли Варвик, свою мать, нянюшку и сестру. И он не чувствовал на себе того груза вины, который уже давно не покидал его — с тех самых пор, как на охоте он повстречал вампиршу, давшую ему вечную жизнь.

— Эдвард! — услышал Варвик голос своей возлюбленной и, замок исчез. Открыв глаза, Эдвард увидел белый потолок и взволнованное лицо графини Анны. Она сидела рядом с ним, обеспокоено взирая на него. Плечо жгло огнем, а по всему телу разливалась приятная слабость.

— Все в порядке, — найдя в себе силы, твердо произнес граф, пытаясь подняться.

— В порядке? — воскликнула Анна, вскочив. — Разве это в порядке! Почему ты всегда так, ты словно издеваешься надо мной... Зачем, зачем ты это сделал? Как будто нельзя было... — она глотала злые слезы, но при этом не забыла и о более важном: помочь графу подняться и дойти хотя бы до дивана (более дальние дистанции Анна себе даже не воображала).

— Ева...

— Да плевать на Еву, — проговорила графиня, — пусть она считает, что ты мертв, но... — при одной только мысли ей стало настолько страшно, что она побоялась ее продолжить, — но что я могу сделать для тебя? Она ведь тебя ранила...

В медицине Анна разбиралась примерно так же, как в физике — то есть никак. И больше всего на свете боялась, что действительно ничем не сможет ему помочь...

— Пустяк, — произнес Эдвард, открыв глаза и взглянув на Анну. — Согрей воды, принеси мне повязку. Этого будет достаточно, — соврал он.

Она поспешно вскочила с дивана. Да, все ясно. Повязка и вода. Что может быть проще? Конечно, только вода, вода и повязка, и с ее дорогим графом все будет в порядке... Это же ведь пустяк, царапина... Ничего серьезного, конечно!

Буквально через секунду она уже вбежала на кухню, где бросилась к чану с водой. Как давно она ничего не делала на кухне своими руками — всегда находились слуги и помощники, готовые броситься исполнять приказ молодой графини по одному ее велению. Более чем сто лет руки ее не касались кухонной утвари, а сейчас закоптившийся чан оставил на тонкой, почти прозрачной коже руки грязный черный след. Но Анне было плевать — она неумело поставила тяжелый чан на огонь, лишь гадая, сколько ему понадобится времени, чтобы согреть воду. О благах цивилизации в виде газовой плиты она слышала весьма смутно и относилась к этому с большой опаской — как и ко всем нововведениям, появляющимся с пугающей частотой и меняющим привычный уклад жизни.

Как только графиня отправилась выполнять его просьбу, граф опустил голову на подушку, зажимая здоровой рукой рану, откуда продолжала идти кровь. Незачем было волновать Анну. Не хватало только, чтобы она решила искать противоядие. Это было слишком опасно, а граф меньше всего хотел подвергать графиню опасности. Иначе зачем было все это? Теперь, когда с ним покончено, Ева оставит Анну в покое. Он слишком устал, чтобы бороться. Закрыв глаза, вампир провалился в сладкие объятия сна. Ему просто нужно было немного отдохнуть. Пары столетий было бы вполне достаточно.

Когда, наконец, графиня справилась с горячей водой и даже нашла в своем хозяйстве марлевые повязки, о существовании которых и не представляла, она вернулась в гостиную почти успокоенная. Конечно же, с Эдвардом ничего случилось, иначе бы он просто не был здесь... И эта глупая Ева ничего не смогла сделать! И... он просто устал!

Она села на краешек дивана и провела ладонью по бледному лицу графа — тот даже не почувствовал ее прикосновений — он спал.

Анна, дурочка, хватит обманывать себя! Все вовсе не в порядке, вовсе нет! Эта проклятая охотница что-то сделала с ним, графиня просто чувствовала это — чувствовала боль графа, как свою собственную. Что это может быть: яд? Серебро? Освященная вода?

Она решительно вскочила с дивана.

— Я помогу тебе, поверь, — прошептала она, исчезая за дверью библиотеки.

"Я найду, я ведь найду, то, что нужно, — шептала она, — Должно же быть что-то полезное написано в книгах, не даром Эдвард их так любит и ценит... Я помогу тебе... Если не я, то кто?!"

* * *

Граф провалился в тяжелый неспокойный сон. Ему виделось то, что было настолько давно, что уже перешло в разряд неправды.

Когда ему было всего девять лет, король приказал посадить его в Тауэр, боясь переворота и захвата власти. И величайшему было плевать, что последний Плантагенет — еще совсем ребенок. Эдварда бросили в сырую камеру, в которой могли существовать только крысы. Мальчику было очень страшно и одиноко. Но он не мог плакать, потому что это было ниже его достоинства. Граф всегда должен оставаться мужчиной, в любой ситуации, даже если ему грозит гибель. Его учили терпеть лишения, боль и голод. Но как бы он не старался, он был всего лишь ребенком, который ни в чем не был виноват, кроме того, что умудрился родиться Плантагенетом, потомком королей. Находясь в полном одиночестве, не видя белого света и людей, с которыми можно было поделиться своим несчастием, Эдвард чувствовал, как предательские слезы набегали на глаза, а потом чертили мокрые дорожки на щеках. Граф закрыл лицо руками, содрогаясь в рыданиях. Чувство безысходности мучило его, а серые каменные стены Тауэра как будто медленно сжимались вокруг него, и не чем было дышать.

Но вместо помощи и успокаивающих слов, Эдвард услышал громкий злой смех. Поднявшись на цыпочки, он попытался разглядеть того, кто стоял за дверью и нарушал его уединение. Это была Ева.

— Тебя сожрут крысы! Ты умрешь в мучениях, так же как и все твои жертвы! Убийца! — воскликнула охотница, снова рассмеявшись.

— Я не убийца... я никого не убивал, — повторял ребенок, глотая горькие слезы обиды и боли.

— Ты убийца! Убийца! Убийца! Ты будешь гореть в Аду! — кричала как сумасшедшая Ева.

Эдвард всхлипнул, чувствуя как злость медленно прогоняет страх, занимая все его сознание.

Он больше не был маленьким мальчиком, граф был самим собой. Плантагенеты никому не позволят издеваться над собой. Руки сами потянулись к шее Евы — решетка исчезла, — и они сошлись на тонкой шее ведьмы. Теперь уже смеялся Эдвард.

* * *

Короткими перебежками, наперегонки с рассветом, Виктория вылетела из города. Как она оторвалась от Евы — одному Богу известно. Теперь в поместье. К нему. Плечо все еще саднило, но уже не так сильно, как раньше. Оно скорее онемело, но это даже к лучшему. Не отвлекает.

Вот и поместье Варвик. Как же она устала! Но осталось немного — еще чуть-чуть., пара шагов, совсем маленькое усилие, и...

"Ну, здравствуй..." — совсем не по-детски и печально улыбнулась вдруг в мгновение ставшая взрослой девушка, опускаясь на колени и прикасаясь к ледяной коже графа. — "Ты только живи. Не умирай. Хоть ты и вампир. Хоть ты и сволочь порядочная, но... я, кажется, люблю тебя! И мне плевать на то, что ты вампир. Ты... только живи! Живи...".

Резкая боль, помутившая на некоторое время его и так не совсем здравый рассудок, вывела графа из беспокойного сна. Ева исчезла.

Эдвард почувствовал, как кто-то коснулся его лба. Открыв глаза, он думал увидеть Анну, но перед диваном, на котором граф лежал, на коленях стояла Виктория, обеспокоено глядя на него. Эдвард хотел прочитать ее мысли, но у него не было на это сил.

Откупорив маленький флакончик, она поднесла его к губам графа. Противоядие огнем жгло горло, забирая боль, всасывая яд и уничтожая его совсем.

Иногда помощь действительно приходит оттуда, откуда ее ждешь меньше всего.

Виктория — человеческое дитя, чью судьбу так нелепо сломал один из собратьев графа, забрал ее мечты, уничтожил будущее, стер с такого красивого детского лица улыбку, оставив только боль, страх и отчаяние, оказалась его спасительницей. Это было жестоко. Поэтому Эдвард с трудом верил, что происходящее в поместье в предрассветный час — наяву. Может, это очередная шутка его воспаленного сознания? Галлюцинация, возникшая перед тем, как он навсегда покинет этот мир, оставив после себя лишь горстку пепла. Это все, чем был Эдвард Плантагенет. Но он хоронил себя раньше времени. Еще не все было потеряно. В рукаве фокусника осталась еще одна карта. Загадочно улыбаясь публике, он выхватил пузырек и отдал его всем нуждающимся, чтобы те напились обжигающей жизнью и совершили еще череду значимых и совершенно бесполезных поступков. Пока жидкость не закончилась, и парень, сжимающий деревянную рукоять бесконечно острой косы, не положил свою костлявую руку в порядке очереди им на плечи.

Отгоняя от себя странные мысли, Эдвард почувствовал, как по телу разливается приятное тепло, а боль стихает, возвращая графу способность трезво мыслить. Почти трезво.

Вампир взглянул на Викторию, которая так и стояла на коленях перед диваном. Он даже не заметил, когда начал использовать против нее гипноз. Впервые за все его долгое существование это удалось ему идеально, почти как Анне. Девочка ничего не ощущала, не слышала и была полностью в его власти.

Что заставило ее придти сюда? Неужели его слова были услышаны ей? Или же это что-то другое? Влюбленность в графа? Ну, конечно же! Как он не заметил этого раньше? Бедная, ради любви она была готова на все! А вампир должен был забрать ее жизнь, потому что противоядие только облегчило боль, но не вернуло сил. Эдвард коснулся ее волос, не решившись дотронуться до нежной девичьей кожи.

Граф почувствовал, как на смену боли приходит голод — состояние, когда все краски вокруг блекнут, происходящее теряет смысл и только одно желание управляет всем, заставляя убивать, чтобы продолжать жить. И тогда не существует выбора, потому что нельзя остановить всепоглощающую жажду!

Голод руководил им, направлял его, тихонько подсказывая: "Девчонка здесь, ничто не мешает тебе просто убить ее! Она так много страдала, забери ее жизнь! Дай душе свободу! Не обрекай на новые страдания".

Эдвард посмотрел на потолок, как будто там были ответы на его вопросы.

Это было неправильно. Да, он вампир. Да, он убивал. Убивал много. Но сейчас граф просто не мог совершить это. Он смотрел в ее чистые, красивые глаза и видел в них последующее разочарование, которое будет преследовать ее, если он обратит ее. Пока она влюблена в него, все будет хорошо. Но она никогда не привыкнет убивать. К этому вообще нельзя привыкнуть. И только благодаря инстинкту, который так сильно был развит у вампиров, можно было хоть как-то примириться с этим.

Так было с ним. Так происходит с Анной.

Ничего нельзя было поделать. Ему нужна была кровь. И пусть он эгоист. И пусть потом граф тысячу раз пожалеет об этом. Варвик мог сделать только один ход, который в последствие будет использован против него же самого.

— Прости, — убрав ее волосы назад, освобождая белую шейку, произнес Эдвард.

Наклонившись к ней, он коснулся ее шеи, положив руки на плечи Вик. Это было похоже на воздушный ненастойчивый, но нежный поцелуй, который дарит любовник своей юной возлюбленной, боясь напугать ее неловким движением. Его длинные клыки проткнули кожу на ее шее, и граф тут же почувствовал целебный металлический привкус крови во рту. И мало что на свете могло сравниться с подобным состоянием. Выпивая чужую жизнь, вампиру передавалась часть воспоминаний, переживаний и ощущений жертвы. И это было незабываемо. Удивительно. Но и больно, ведь не бывает людей только с положительными воспоминаниями.

Эдвард знал, когда надо было остановиться, чтобы не убить Викторию. Почувствовав, как девочка слабеет в его руках, он отпрянул в сторону, едва успев подхватить ее и усадить рядом с собой на диван.

Взяв со столика нож, инкрустированный бриллиантами (невероятная безвкусица), Эдвард исполнил мечту Вик — порезав свою ладонь, он дал ей выпить своей крови. Этого было достаточно, чтобы во мраке возник новый вампир! Еще одно мечущееся создание, которому никогда не найти покоя.

Начало было положено. Граф откинулся на спинку дивана, ощущая эмоциональное опустошение и последующие неприятности.

* * *

Анна судорожно перелистывала страницу за страницей. Нет, нет, не то... Очередная книга полетела на пол, где с мягким стуком упала на ковер, примяв страницы, но графиня даже не обратила на это внимания. С непрестанным усилием она вновь принялась штудировать библиотеку, пытаясь убедить себя, что сможет найти ответ. Эдвард так любит книги! Он умный, он знает, что они хранят в себе все тайны человечества — так почему бы им ни помочь графу и не найти противоядие? Эдвард...

Как страшно! Анна боялась даже подумать, что с ним может произойти что-то... такое. Что-то страшное. Что нельзя будет повернуть вспять. Гнала от себя ужасные мысли и картины, которые рисовало возбужденное воображение.

Ветер с неистовой силой ломился в окна, сотрясая тонкие стекла. Еще один, чуть более сильный удар, и чуткий слух вампирши уловил, что оконная рама распахнулась. Анна настороженно подняла голову. Едва слышно скрипнула половица, словно чья-то невесомая нога осторожно ступила...

Графиня в испуге вскочила на ноги. Конечно, это мог быть один человек на всем свете! Кто же еще заявится в поместье Анны Варвик, как вор, проникая через окно? Эта охотница — нет, эта убийца Ева! Словно чувствуя, что граф все еще жив, она решила таким бесчестным способом добить его. Не в равной схватке, этого она сделать не смогла — и теперь решила убить его беззащитного. Эти мысли пролетели в голове графини за одно мгновение. Она стремительно бросилась к столу, где в одном из ящиков лежал кинжал дамасской стали, оставшийся еще со времен жизни лорда Сэнжа. Сжимая кинжал в руках, графиня направилась в гостиную, где готова была увидеть страшную картину.

...Слегка приоткрыв дверь и заглянув внутрь, Анна еле сдержала возглас удивления. Нет, вовсе не охотница наведалась в поместье столь странным образом. Увиденная картина потрясла графиню до такой степени, что она не знала — как поступить — пройти ли внутрь, или молча закрыть дверь, чтобы не дать понять Эдварду, что она здесь.

Вик стояла на коленях рядом с диваном, почти не двигаясь — и Анна не могла рассмотреть ее лица, но ей и не нужно было видеть его, чтобы понять, что чувствует эта девчонка.

Как же она раньше этого не замечала! Нужно было быть слепой, чтобы не увидеть, как безумно эта нищенка влюблена в Эдварда. В ее Эдварда! Графиня сжала кулаки, даже не заметив того, что поранилась об острый нож. Действительно, вампиры не чувствуют боли от стали. Но чувствуют ту боль, что заставляет рыдать, когда ты смотришь, и ничего не можешь сделать — как стояла сейчас в дверном проеме Анна Варвик.

Девочка была не просто влюблена в Эдварда, она любила его так страстно, что готова была отдать свою жизнь за него... чтобы спасти его. Девчонка сделала то, что не смогла Анна. Сейчас она ведь даже не могла сердиться на Вик, не имела никакого морального права — та спасла ее любимого. Но нет, она чувствовала, что начинает тихо ненавидеть девчонку. Подлое, мерзкое чувство.

Эдвард сделал то, чего она опасалась больше всего — произвел на свет еще одного вампира. А ведь она, Анна, была единственной. Исключительной. Любимой. Навсегда, до скончания веков.

Краем сознания она почувствовала, что Эдвард догадался о ее присутствии. Лишь за мгновение до того, как граф повернул голову в ее сторону, Анна бесшумно прикрыла тяжелую дубовую дверь и медленно пошла наверх.

27 сентября 1888 года

Сухая ветка настойчиво, словно в истерике, билась в окно, призывая обитателей поместья обратить на себя внимание. Но дом умер. Умер окончательно, как только за молодой девушкой, Мартиной Новачек, закрылась входная дверь. Хозяйка даже не заметила ее исчезновения. При одной мысли о графине Анне у Мартины помутнело в глазах, а неописуемый страх и отвращение заставили бывшую горничную повернуться и поднять глаза на старое поместье. В кабинете Анны горел тусклый неровный свет лампы, который казался еще таинственнее в этот поздний час.

Мартине еще никогда не доводилось бывать на улице поздней ночью, когда спит весь город, даже последний пьяница вернулся домой, и бродячие собаки заснули, не беспокоя окрестности громким надрывным лаем. Девушка бросила в последний раз взгляд на поместье и перекрестилась дрожащей рукой. Она подняла с земли мешок со своими вещами, собранными в крайней спешке, и побежала к воротам поместья, не оборачиваясь больше назад. Подальше от этого проклятого места!

Около часа Мартина шла до Праги в кромешной тьме по неровной, неосвещенной дороге, но страх оставил ее. Страх остался в поместье.

Только оказавшись у порога дома, где жила ее семья, девушка смогла расплакаться. Она опустилась на грязные каменные ступеньки квартирного дома, и, казалось, ничто не могло заставить ее подняться. Пусть родители будут сердиться на девушку, что она оставила работу горничной, которая приносила так много денег семье, но они должны, просто обязаны были ее понять!

— Мартина! Эй, это же Мартина Новачек, дочь Джозефа! — кто-то потряс ее за плечо.

Девушка подняла заплаканные глаза и увидела перед собой владельца квартирного дома, где арендовала несколько комнат и ее семья, — это был пан Чапек.

На его голос сбежались и другие домочадцы, удивленные, что же могло произойти в этот предрассветный час.

Пани Новачек бросилась к своей дочери и обняла ее.

— Все хорошо, теперь все будет хорошо.

Они увели Мартину в дом, успокаивая ее по дороге.

Но разговоры за их спинами не смолкали...

— Вы слышали? Она сказала, что бежала из поместья Анны Варвик!

— Анна Варвик... Это та, о которой говорили вчера в полицейском участке, — вспомнил кто-то, — говорят, что в ее доме творятся всякие странные дела.

— А я слышал, что она пьет кровь живых людей, — в рассветной тишине слова прозвучали особенно жутко.

Через пару часов, когда утро уже начинало вступать в свои права, и жители Праги проснулись и стали суетиться по своим делам, в маленькой квартирке пана Новачека собралось такое количество человек, что стены, казалось, трещали по швам.

— Пусть Мартина все расскажет!

— Оставьте мою дочь в покое, — попытался вступиться он, вставая между Мартиной, которая полулежала в кресле, и толпой, настроенной самым решительном образом.

В тесную комнатку пропихнулся еще один человек, размахивающей газетой. Он бросил ее на столик, и все смогли увидеть заголовок: "Кровопийцы в Праге!". Мартина, едва бросив короткий взгляд на газету, увидела фотографию своей бывшей хозяйки Анны Варвик под заголовком.

Пан Новачек схватил газету и принялся читать ее вслух, то и дело спотыкаясь на сложных, длинных словах.

— "По заявлению пражского отделения полиции..."

Ссылаясь на полицию, журналист писал, что доподлинно известно, что старинное поместье, перешедшее не так давно по наследству английской графине Анне Варвик, хранит в себе страшные тайны, а хозяйка его не кто иная, как пособница Сатаны, вампир, которая пьет кровь людей, чтобы сохранить свою молодость и продолжить служение Темным силам. Журналист не преминул упомянуть, что и недавнее убийство герцога фон Валленштайна самым тесным образом связано со всей этой историей.

Написанная ярким, живым языком, статья заставила бы даже самого стойкого атеиста и прагматика задуматься, а все ли так чисто в поместье Анны Варвик.

— Неужели все это правда?! — прошептала пани Новачек, хватаясь за сердце.

Мартина ничего не ответила, она лишь закрыла лицо руками, сотрясаясь в беззвучных рыданиях.

— Тогда эта графиня Варвик просто чудовище!

— Кровопийца!

— Вампир!.. — раздавались возгласы то тут, то там.

Крики прервал спокойный голос одного из жителей дома, брат которого работал в полиции под руководством инспектора Тесаржа.

— Я слышал, полиция собирается сегодня с утра в имение Варвик, чтобы разобраться с этой вампиршей. Почему бы нам не помочь им?..

* * *

Рассвет приближался стремительно, лишая Анну последних сил. Ненавистный рассвет, который она мечтала встретить, как раньше — сидя на крыше поместья Сен-Тьери в одной ночной сорочке, одновременно опасаясь, что няня Мария застанет ее в таком виде, и с замиранием сердца наблюдать, как предрассветное небо становится все светлее и светлее, прогоняя ночной мрак. А сейчас рассвет невольно погружает вампиршу в сон, хочет она того, или нет, а солнце причиняет ужасные мучения, которые приходится терпеть, если хочешь сохранить свое инкогнито.

Словно в бреду Анна ходила по комнате из угла в угол, иногда лишь останавливаясь, чтобы придумать очередной яркий эпитет для Эдварда.

— Salaud! Canaille! Как он мог... Gredin! Scoundrel, halunke!

Злость постепенно угасала, оставляя место апатии. Пусть все будет так, как будет. Она еще раз обошла комнату. Совсем скоро придется покинуть поместье, в котором Анна прожила всего ничего — пару месяцев. А как долго она выбирала это место, каких сил ей стоило подделать документы леди Сэнж, чтобы сказаться ее наследницей. И вот теперь жизнь ее висит на волоске...

Графиня открыла платяной шкаф из мореного дуба; створка едва слышно скрипнула в петле — звук настоящей качественной мебели, которая, купленная еще полвека назад, обещала простоять столько же. Внутри теснились платья графини, перевозка которых в свое время потребовала не одну карету. Анна провела рукой по богатым тканям, выбирая, что взять ей с собой, если придется покинуть полюбившееся поместье. Тяжелые ткани приятно шуршали под тонкими пальцами. Вот это вечернее красное, с широким кринолином и пышными рукавами было куплено для нее более двадцати лет назад в Лондоне. Сейчас оно совершенно вышло из моды и казалось просто смешным, Анна уже не могла выйти в нем на улицы даже ночью — но, сколько воспоминаний связано с этой эпохой! Тогда они жили с Эдвардом в самом центре Лондона, ходили на приемы высшего света, танцевали вальсы. Сейчас уже давно и те залы закрыты, и их дом продан, а вальсы постепенно забываются. Анна отодвинула платье, оставляя его до лучших времен, как приятное воспоминание об эпохе, канувшей в лету. Графиня автоматически выбрала несколько подходящих на ее взгляд платьев и юбок, которые еще не успели выйти из моды: тяжелые юбки с турнюром, блузки с высоким воротником, жесткие корсеты — все, чтобы сказаться строгой леди, а вовсе не той, кем она является...

Вик спала, восстанавливая силы. Эдвард снял с себя сюртук и укрыл им девочку — этот чисто человеческий жест был таким неуместным в доме, в котором не осталось людей. Вик заснула, когда в ней еще теплилась жизнь, а проснется одной из тех, кого ненавидела все свою короткую жизнь.

Ранее белоснежная рубашка Эдварда сейчас вся была испачкана кровью. Следовало бы переодеться, но на это не было времени. Скоро сюда придут люди, услышавшие рассказ Мартины о страшном поместье. Не надо было быть провидцем, чтобы предугадать действия горожан в подобной ситуации. Такое уже было. И не один десяток раз.

Вампир поднялся наверх и без стука вошел в комнату Анны. Увидев свою милую графиню в таком состоянии, Эдвард хотел было ее обнять, но решил, что сейчас не самое подходящее время.

Он обессилено опустился на кровать, посмотрев на Анну.

— Я готов выслушать все, что ты обо мне думаешь.

Анна села рядом, не поворачиваясь к графу. Сейчас она выглядела совсем как маленькая обиженная девочка из Сен-Тьери, которую лишали любимой игрушки. Она взволнованно расправила незаметные складки на шелковой юбке и одним неловким движением поправила выбившуюся прядку из сложной прически, чем еще больше растрепала пучок.

— Зачем ты это сделал с девчонкой? — в голосе ее звучали слезы, обида, злость... и бесконечная, многовековая усталость.

— Она спасла мне жизнь, я не мог после этого забрать ее, — просто ответил Эдвард.

Вампир хотел взять графиню за руку, но она отдернула ее в сторону. Анна ревновала его к Виктории! Правда, она ревновала его к каждой девушке, которой граф оказывал хоть какое-то внимание. Впрочем, и сам Эдвард недолюбливал ухажеров Анны. Так что это было обоюдно.

— Я люблю только тебя. И никто не сможет занять твое место, никто другой, — Эдвард знал, как банально это звучит... но ведь это была правда!

Анна подняла на него глаза, которые еще пару веков назад, должно быть, были живыми и непосредственными, но сейчас застыли и казались двумя огромными рубинами, в которых отражалась вся комната.

— Но ведь ты сделал ее вампиром, одной из нас... Что же, неужели теперь ты оставишь ее с нами? — эта мысль давно уже мучила графиню — с тех пор, как Эдвард превратил девочку в вампира, и лишь сейчас она смогла произнести ее вслух.

Луч солнца неловко попытался заглянуть в окно, но закрытая ставня послужила преградой, не пустив его. Анна устало откинулась на подушки, пытаясь побороть неумолимо надвигающийся сон.

— Эдвард, скажи мне только, что ты собираешься с ней делать сейчас? — утомленно спросила она.

— Я должен помочь ей привыкнуть, а потом... не знаю, — честно сказал вампир.

— Мне придется терпеть ее, — произнесла Анна, не открывая глаз, — а ведь она меня ненавидит...

— А разве это не взаимно? — усмехнулся Эдвард, представляя, как трудно будет жить среди двух огней.

Вампирша ничего не ответила, но что значили слова! Ведь граф и так все понял: и недовольство Анны, и ее обиду. И то, что через несколько мгновений рассветное солнце повергнет ее в сон. Лицо женщины казалось белее подушки, на которой она лежала, и словно просвечивалось насквозь, а волосы, выбившиеся из пучка, растрепались и темной тенью обрамляли лицо.

Сон вампира сильно отличается от человеческого, и в своем вечном спокойствии она больше напоминала покойницу. Даже грудь в тугом корсете не поднималась от дыхания, как если бы она была человеком.

"Вик тоже придется свыкнуться с этим", — подумал вдруг Эдвард.

Граф поднялся с кровати и вышел за дверь, оставив Анну одну, погруженную в сон. Сам граф спал крайне редко. На это повлияла "бурная молодость" вампира, когда из-за своих чудачеств Эдвард часто был вынужден внезапно покидать один город и отправляться в другой. О сне пришлось забыть, но перед этим долгое время он был вынужден силой заставлять себя бодрствовать. Кроме того, как вампир Эдвард был намного старше Анны, не говоря уж о Вик — а со временем привыкаешь ко всему, даже солнечному свету.

Граф спустился вниз, взял Вик на руки и отнес в свою комнату. На всякий случай он проверил, плотно ли закрыты ставни. Вик и не думала просыпаться — наверное, вывести ее из состояния дневного сна могло только очень сильное внушение. В тайне Эдвард надеялся, что люди, если и придут в поместье, то случится это нескоро, и у него будет время разобраться со всем.

... А потом в дверь постучали.

Тяжелый дверной молоток ударял в дверь с пугающей силой, угрожая разрушить в руины здание. Одинокая фигура в длинном светлом плаще стояла на пороге, окруженная лучами рассветного солнца.

* * *

Ева с радостью ощутила, как камень под именем "Эдвард Плантагенет" навсегда свалился с ее души. Она едва ли могла поверить, что все получилось так просто. Теперь Плантагенет погибнет — в этом она была уверена, ведь она сама готовила яд тщательнейшим образом, а противоядие хранилось только у нее. Ева провела рукой по маленькой ампуле, лежащей в кармане. Выбросить его, уничтожить — вот была первая мысль победительницы. Но вторая, более здравая, остановила ее. Ведь она наверняка и дальше продолжит использовать этот яд в своих охотах на вампиров. А если, не дай Бог, оно обернется против нее, ранив саму охотницу?.. Как бы ни хотелось об этом забыть, но и в ней текла проклятая вампирская кровь, а значит и ее яд мог погубить. Противоядие еще пригодится.

В тишине ночи что-то привлекло внимание женщины, словно кто-то тихо следовал за ней. Ева резко обернулась, готовая к неожиданной атаке. Нет, ничего, показалось. Да и некому здесь быть в этот час, кроме разве что случайно пробежавшей кошки или крысы. Они ведь тоже в своем роде... ночные охотники.

Ева постепенно выбиралась из трущоб на центральные улицы, где изредка еще можно было встретить случайного прохожего — но никто из них не обращал внимания на одинокую фигуру, направляющуюся куда-то быстрым и уверенным шагом. Женщина остановилась около небольшого особняка в старом районе, где снимал квартиру покойный Черник. Его комнаты находились на двух первых этажах, но сейчас все они пустовали. Ей было тяжело свыкнуться с мыслью, что Карел умер. Все, кто были дороги ей, умирали.

В скором времени Ева собиралась покинуть Прагу — больше дел у нее здесь не было. Она хотела поехать на восток — сначала в Будапешт, потом в Краков и в Москву — говорят, в последнее время там появилось слишком много вампиров, в этом пора было разобраться.

Сейчас она была спокойна, как никогда — дело завершено, можно было ни о чем не беспокоиться и наконец-таки немного отдохнуть... Если бы не одна навязчивая мысль, которая отказывалась покидать голову Евы. Из-за этого она не могла нормально заснуть. В конце концов, женщина резко поднялась в постели. Все не так!

Зачем Плантагенет сам искал встречи с ней, зная, что идет на верную смерть?! Ему бы сидеть, не высовываясь, в поместье своей сестрицы, или кто она там ему... Нелогичный, глупый поступок, который, может, и не удивил бы ее, если бы его совершил не Эдвард Плантагенет. Он никогда не совершал глупостей, и уж точно больше всего на свете ценил свою жалкую жизнь ("Свое существование", — поправила себя охотница). Он бы не стал рисковать за зря, но ведь зачем-то он это сделал?! Как будто пытался отвести ее от поместья, ведь он прекрасно понимал, что не ночью, так утром охотница обязательно нагрянет туда.

Неторопливый ход мыслей женщины прервал резкий звук в соседней комнате — кабинете Карела Черника. То сработала хитроумная сигнализация, поставленная детективом на его небольшой сейф, врубленный в пол — и неприятный, но очень громкий хлопок разнесся по всей квартире. Инстинкты охотницы сработали быстрее любой логики, и уже через мгновенье она влетела в кабинет, держа в руке пистолет. На всякий случай он был заправлен серебряными пулями — даже если ее ночной гость не вампир (а о таком раскладе она думала в последнюю очередь), человеку они навредят не меньше свинца. А вот бросаться с осиновым колом на случайного вора-домушника может оказаться крайне неосмотрительным!

Едва заметная тень скользнула по ту сторону окна и почти скрылась из виду, однако Ева успела два раза нажать на курок, и, кажется, даже попала в убегающего.

Она зажгла газовый рожок в комнате и внимательно осмотрела тайник: найти его было весьма сложно... Если бы не неосторожность самой охотницы, в спешке забывшей отвернуть уголок ковра. Ее глупость, но кто же мог предположить! Женщина нагнулась, чтобы посмотреть, что же исчезло. Бумаги Черника, ее собственные, даже деньги были нетронуты, но сердце охотницы резко подпрыгнуло в груди. Пропало противоядие.

— Чертов вампир! — воскликнула Ева.

Но тут же одумалась. Она не могла поверить, что в том состоянии, в котором пребывал Эдвард, когда она оставила его, он смог бы добраться до ее дома, да и не только добраться, но и ловко выкрасть противоядие! Нет, это было невозможно. Женщина растерянно огляделась, словно ища поддержки у стен этого кабинета. Сколько раз здесь раскрывались самые запутанные преступления и рождались самые безумные идеи! Она обессилено опустилась в кресло около рабочего стола Карела — светлая деревянная поверхность была завалена его бумагами — руки так и не дошли разобрать их. Все следовало хорошенько обдумать. Но мысли почему-то разбредались в разные стороны, и собрать их воедино не представлялось возможным.

Раньше она считала, что кроме Эдварда вампиров в Праге больше нет — с последним "гастролером" из Будапешта охотница расправилась на днях. Получается, что кто-то ему помогает? Неужели она вычислила не всех? Или, — неожиданная мысль закралась в голову женщины, — ему помогает человек?! Но это невозможно — каким глупцом надо быть!..

Ева сделала глубокий вздох, чтобы успокоиться. Все дороги все равно вели в поместье Варвик, и с рассветом она поедет туда, чтобы разобраться. Все меньше и меньше доверия ей внушала и хозяйка поместья — эта молоденькая дворяночка, странным образом связанная и с вампиром, и с покойным герцогом.

Теперь Ева боялась уже что-либо предполагать и думать, она решила доверять только своим глазам — слишком много недомолвок оказалось в этой инфернальной истории.

Остаток ночи она провела, готовясь к поездке в поместье. Подготовка была скорее моральной, охотница пыталась настроиться на любые возможные исходы.

Когда до рассвета оставалось уже менее часа, она взяла все необходимое оружие, спрятала его, что было особенно тяжело сделать с длинным мечом, но и он был аккуратно убран под плащ.

...И вот Ева стояла перед мрачным в рассветный час фасадом поместья, построенным без малейших намеков на то, что здесь когда-нибудь будут жить вампиры — тонкие колонны в имперском стиле у входа никак не сочетались с населяющими дом инфернальными существами. Или существом. Глубоко вздохнув, она принялась колотить в дверь, вымещая свою злость на ни в чем не повинном дверном молотке. Если в доме осталась прислуга, ее необходимо было немедленно предупредить об опасности и отослать, хотя в голове Евы не укладывалось, как люди могут уживаться с вампирами. Нечисть же должна была спокойно спать в своих уютных гробиках. Именно поэтому Ева ждала рассвета — убивать спящих вампиров намного проще. Однако такой, как Плантагенет, не даст убить себя так просто...

Мысли ее прервала резко распахнувшаяся дверь.

* * *

Сильный стук в дверь разнесся по всему дому, не предвещая ничего хорошего. Эдвард замер наверху лестничного пролета. Друг так не постучит. Друг вообще вряд ли придет на рассвете! И, кажется, он догадывался, кто ждет за дверью.

Граф вернулся в комнату Анны. Будить графиню было крайне нежелательно, но разве у него был выбор?

— Анна, проснись! — тихо произнес Эдвард, коснувшись плеча своей возлюбленной. — Анна, здесь Ева!

Это вряд ли могло разбудить вампира, особенно ранним утром.

Со стороны казалось, что граф безуспешно пытался поднять с кровати труп. Но вот, через какое-то время, которое, с учетом ломившейся в дверь Евы казалось весьма продолжительным, глаза Анны резко распахнулись. Словно мгновение назад она была мертва, а сейчас снова вернулась к жизни. Невидящим взглядом она посмотрела на Эдварда, почти не поворачивая головы — двигались и жили на лице одни лишь глаза.

"Зачем ты поднял меня со сна?!" — удивленно и непонимающе мысленно вопросила она графа.

— Ева, она здесь, — слегка обеспокоенно повторил Эдвард.

Ева? Вампирша попыталась вспомнить, кто это такая. Наконец, когда дымка сна спала окончательно, Анна удивленно уставилась на графа.

— И... что ей надо? Что нам делать? — не только тело, но и мысли плохо подчинялись ей. И вообще, приличные вампиры в это время спят, а не логические задачки решают!

— Судя по всему, обнаружила пропажу противоядия и жаждет мести. Впусти ее и потяни время, пока я что-нибудь придумаю.

— Я должна говорить с ней? — удивленно и слегка испуганно воскликнула Анна, пытаясь подняться с постели.

Удалось не сразу, ибо сон не хотел отпускать вампиршу из своих цепких объятий.

— Но ведь она — охотница, она легко поймет, кто я, и тогда... — Анна кинула беспомощный взгляд на графа, и, опустив веки, пробормотала. — Да, конечно, я поговорю с ней. А пока — помоги мне привести себя в порядок, — она бросила взгляд на оставленное в кресле платье. Привычки аристократки, неискоренимые за два с лишним века, не позволяли ей спуститься вниз не одетой в приличный костюм.

Граф растеряно взглянул на платье, затем на Анну, и опять на платье. Эдварду не приходилось раньше надевать платье на женщин, скорее чаще он их снимал, а для этого особого ума не нужно было, поэтому графини пришлось объяснять ему, что делать с корсетом, зачем столько крючков и что такое турнюр. Женская мода всегда была непонятна ему, особенно когда девушки носили платья раза в два больше их в ширину, так что идти рядом было просто невозможно! Мода изменилась, и, к счастью, немного упростилась. Поэтому через пять минут Анна была готова, хотя и выглядела вовсе не как человек. Но сейчас было не до таких мелочей...

Анна спустилась вниз, и граф видел, как тяжело дается ей каждый шаг... Ничего, пора привыкать, быть может, это не первый встреченный рассвет в ее жизни после смерти. Сам он вернулся в свою комнату, придумывая очередной "идеальный" план.

Недовольная, злая, разбуженная во время утреннего сна, чего не случалось прежде, графиня спустилась с лестницы с твердым намерением разобраться с нахальной охотницей, посмевшей придти с рассветом в дом вампиров. Да что она себе вздумала!

Очередной настойчивый стук резко прервался, когда графиня, наконец, распахнула дверь. Стремительным, почти незаметным движением Анна отскочила вглубь комнаты, машинально прикрыв рукой лицо, ведь вместе с незваной гостьей в комнату ворвался тусклый солнечный свет. Ева неторопливо сделала несколько шагов внутрь, вглядываясь в лицо встретившей ее женщины. Вот она какая, Анна Варвик — истинная леди, аристократка — и самый настоящий вампир! Охотница почувствовала это тут же, ей не нужно было для этого видеть белое, словно простыня, слишком худое лицо женщины, глубоко запавшие глаза и неестественно яркие губы.

Анна же стояла, непоколебимая, словно изваяние, и не менее внимательно смотрела на охотницу.

— Так вот оно что... — с легким удивлением в голосе проговорила Ева, — мне следовало догадаться раньше.

— Что вы имеете в виду? — подчеркнуто вежливо осведомилась графиня, но так и не предположила гостье войти и расположиться, хотя это и было верхом неприличия.

— Вот зачем Плантагенет так старательно уводил меня от этого дома, — охотница скрестила руки на груди, придирчиво рассматривая графиню.

Анна тем временем неторопливо переместилась к креслу, куда грациозно села (вернее — упала, сил стоять уже не оставалось) и смотрела на Еву, которая, в свою очередь, оставалась стоять.

— Как видите, мадам, — почти не двигая губами, произнесла графиня. — Но теперь, позвольте мне в свою очередь задать вам вопрос: что вам нужно в моем доме?

— Очистить его от нечисти, графиня Анна! — ответила Ева, понимая, что в последнее время эта фраза стала произноситься как-то слишком часто — раньше вампиры просто убивались безо всяких разговоров. — Где Плантагенет?

— Погиб. Умер. Убит, — Анна сделала ударение на последнее слово.

— И где же его прах? — поинтересовалась охотница.

— Уж вам, многоуважаемая мадам, это знать лучше, дошедшие до поместья слухи сообщили, что именно вы — убийца Эдварда. Хотите чаю? — осведомилась Анна.

По лицу графини Ева не могла понять ее эмоций, оно словно застыло и являло собой маску. Слова разлетались по комнате, но Ева не могла застать того момента, когда Анна открывала рот, чтобы их произнести. И уж тем более не могла понять, при чем здесь чай, и не шутит ли вампирша. Хотя нет, эти создания тьмы не умеют шутить.

— А в вашем доме он есть? — Ева едва заметно улыбнулась. — Я бы не отказалась от чая, но, судя по всему, ваша прислуга разбежалась кто куда. Не самое лучшее место работы — Ад, не правда ли?

— Вам лучше знать об Аде, Эдвард так много о вас рассказывал... перед смертью. Тяжело вам пришлось, — Анна посмотрела на Еву со лживым сочувствием.

Не мешкая больше ни секунды, Ева выхватила меч, и направила его острием на вампиршу. Что она может знать о ее жизни!

Бровь Анны едва заметно взметнулась вверх, выказывая удивление. Однако в остальном она оставалась сидеть в той же позе, внимательно изучая решительную охотницу. "Что от меня хочет эта женщина? Почему она не оставит меня в покое? Неужели она не понимает, что я хочу спать..."

Внешняя холодность и отстраненность вампирши могли внушить страх непосвященному, но охотница прекрасно знала, чем вызвано такое поведение: у ее соперницы просто не было сил на лишние движения в связи с рассветным часом, когда приличные вампиры спят глубоким сном.

Граф сидел в кресле в своей комнате на втором этаже, но все происходящее внизу представлял весьма отчетливо. Откинувшись на спинку и скрестив руки на груди, он изучал потолок.

Нужно было что-то предпринять и как можно скорее. У Эдварда не было никаких козырей, кроме эффекта неожиданности. Против каждой заразы нужна своя пилюля. В данный момент "заразой" оказалась Ева. А вот пилюля должна была быть острой, горькой и быстро действующей, дабы вырезать заразу полностью, уничтожить навсегда или хотя бы надолго и как можно скорее. Графу вспомнилось, что в кабинете он видел меч, принадлежавший еще лорду Сэнжу, серьезно увлекавшегося средневековой культурой. Меч этот скорее был украшением интерьера, чем действительно мог служить оружием. Но сейчас и он сгодится.

Поднявшись на ноги, Эдвард неслышно двинулся в сторону кабинета. Сняв тяжелый меч со стены и сжав рукоять, вампир снова почувствовал себя средневековым рыцарем, не хватало только тяжелых доспехов... Но предаваться воспоминаниям не было времени.

— Брось железку, — незаметно появившись позади охотницы и неловко приставив меч к ее спине, произнес он.

— Так ты все еще жив?

— Твоими мольбами, — усмехнулся граф.

Ева резко развернулась, словно хотела рассечь Эдварда пополам, но вампир парировал удар. Есть случаи, которые никогда не забываются, есть знания, которые никогда не утрачиваются. И есть навыки, которых так просто в землю не зарыть. Несмотря на то, что с тех пор, как он последний раз держал меч, прошло несколько столетий, оружие словно стало продолжением его руки, и ему хорошо удавалось отбивать атаки Евы, но только отбивать. Потому что охотница настолько яростно наносила удары, вкладывая в каждый взмах меча всю свою злость и силу, что графу оставалось только обороняться, почти не беря инициативу на себя.

Резкий выпад Евы, и Эдвард едва успел увернуться. Меч охотницы ударил по столику, вывезенному Вероникой Сэнж из Лондона и, как топор, врезался в дерево. Графиня, до сих пор безмолвно сидевшая в кресле, издала возмущенный возглас, ей совершенно не нравилось, когда рушат ее дом. Несколько секунд потребовалось Еве, чтобы освободить свой клинок. И бой продолжился с новой силой. На пол летели вазы, статуэтки, посуда, и даже обломки стульев, которым не повезло попасться под горячую руку Евы. Все вокруг было усыпано осколками. Казалось, что по гостиной пронесся небольшой ураган.

Охотница запустила в вампира канделябром, граф виртуозно пригнулся. Кидаться тяжелыми предметами в Эдварда было любимой забавой графини, так что вампир уже натренировался во время исчезать из "опасной зоны". Подсвечник врезался в стеклянные дверцы шкафа, те, в ответ, звонко высыпались на паркетный пол, сверкнув на прощание разноцветными стекляшками витражей.

— Может быть, хватит громить мой дом? — воскликнула Анна, бросая прощальный взгляд на венецианское стекло.

— Прости, дорогая, — произнес Эдвард, не оборачиваясь.

Скрестив мечи, Эдвард прижал Еву к стене так, что лезвие едва не царапало ей шею.

— Ты меня утомила!

— Могу предложить выход — умри, наконец! — яростно оттолкнув Эдварда в сторону, сказала Ева.

Казалось, что охотницу уже ничего не остановит. Только смерть. Или граф убьет ее, или же она уничтожит его. Поэтому, собрав все силы, Ева атаковала вампира.

Эдвард бросился от нее в сторону; запрыгнув на стол, как на помост, он парировал очередной удар. Не испытывая усталости и боли от удачно наносимых ударов, они могли бы сражаться целую вечность, разнесся, к горю Анны, весь дом. Но это не вполне устраивало графа.

Поэтому пора было прекращать эту нелепую игру. Оттолкнувшись от стола, вампир совершил незабываемый кувырок и, оказавшись за спиной у охотницы, резко ударил рукояткой меча по затылку Евы. Этого было достаточно, чтобы девушка, лишившись чувств, упала к ногам Эдварда.

Граф перевел дух, оглядывая поле боя. Целым осталось только кресло, на котором устроилась Анна и внимательным немигающим взглядом наблюдала за сражением.

— Мы уезжаем, — произнес Эдвард, не испытывая ни капли вины по поводу только что разнесенной гостиной. — Этому дому вряд ли что-то может помочь.

Эдвард обыскал охотницу, надеясь, что та снова прихватила с собой яд, и тогда ее можно было бы остановить навсегда. Но яда не оказалось. Эдвард был разочарован.

Бесцеремонно разорвав скатерть, раньше покрывающую стол, граф связал охотнице руки, ноги и заткнул остатками тряпки рот. Конечно, это не могло удержать ее долгое время. Нужно было что-то еще. Заметив в углу комнаты большой сундук, окованный железом, который не сильно вписывался в ранее существующую обстановку дома Анны, Эдвард гадко ухмыльнулся, в очередной раз поблагодарив покойного Сэнжа. Кажется, выписанный из Англии более полувека назад средневековый сундук сослужит неплохую службу! У него появилась одна идея, которую вампир собирался с огромным удовольствием воплотить в жизнь.

Открыв сундук, Варвик убедился, что он пуст, а после не без удовольствия бросил туда Еву, не особо беспокоясь о доставленных ей неудобствах, вампир закрыл крышку на замок. Граф расплылся в злорадной улыбке.

— Оригинальное решение, — усмехнулась Анна, бросив взгляд на закрытую крышку сундука. — Надеюсь, она задохнется там, и у нас будет одной проблемой меньше. Хотя я не понимаю, почему бы тебе просто не убить ее!

Но Эдвард ее не слушал, или делал вид — во всяком случае, последняя ее реплика была напрочь проигнорирована. Подняв с пола меч охотницы, он повернулся к Анне.

— Пойду соберу все необходимое. Кстати, я возьму одно из твоих платьев для Виктории, — не дожидаясь ответа, граф почти взлетел по лестнице наверх.

"Что?!" — хотела крикнуть Анна, но не успела, так стремительно Эдвард взлетел по лестнице.

Но устраивать скандал, или просто убраться в разрушенной гостиной времени не было, потому что последовал очередной стук в дверь. Ругаясь непристойными для приличной дамы словами, Анна направилась встречать новых гостей.

* * *

После того, как Вик потеряла ненужное в данной ситуации сознание, время перестало существовать. Осталось только то единственное, что разделяло между собой два удара сердца, но и это мгновение было подобно вечности. Ей казалось, что её завернули в кокон, как происходит с гусеницей для того, чтобы стать бабочкой. Душа металась внутри, загнанная в ловушку тела, как птичка в золотой клетке. Только вот клетка была совсем не из золота, а птицы сквозь прутья все же видят лучи солнца. Здесь же была кромешная тьма. И холод. Да-да, холод! Как в подвале, в которой давно никто не заходил — сырость от земли пропитала собой вещи, породив отвратительное зловоние затхлости, никчемности, старости и... страха.

Стук сердца отдавался в ушах. Сначала гулко, потом — все тише и тише. Все реже и реже. Слабее. Медленнее. Бесполезнее... Сердце, которое больше не чувствует необходимости биться, сдалось. Оно боролось до последнего, пока остальные органы тихо сдавали свои позиции. Оно видело, как отказали легкие — его последние союзники. Зачем бороться, если в тебе больше не нуждаются? Прощайте. Я ухожу.

Кричи не кричи — все равно никто не услышит и не придет на помощь. Но на то человек и есть человек — нелогичное создание, никогда не теряющее надежду на лучший исход. Вик кричала. Кричала, плакала, звала, скулила, как собака под дверью, но из горла вырывались лишь слабые стоны, но потом затихли и они.

"Я не хочу умирать..." — проскользнула в голове последняя мысль, оставив за собой светящийся след, лишь слегка осветив кромешную тьму, но хватило и этого.

"Я знаю", — ответил тот, чье лицо лишь на мгновение вынырнуло из мрака, но хватило и этого.

"Я хочу жить"

"Я знаю"

"Я боюсь темноты... Мне страшно!"

"Пойдем со мной"

"Куда?"

"Туда. Там светло и тепло. Там ты, наконец, обретешь то, что у тебя однажды отняли.

Семью, дом... Возьми мою руку!"

И она потянулась к этому источнику тепла всем телом, как цветок к солнцу. И как только пальцы девушки коснулись его пальцев, её наполнило тепло, которое изгнало холод и мрак, но через мгновение тепло и свет превратились в жар и ослепляющее пламя костра. Из холода могилы в погребальный костер.

"Что со мной? Мне больно..."

"Ты становишься одной из нас".

"Но я не хочу!"

"Поздно..." — на этом голос её покинул, оставив догорать умирающую душу в пожаре собственного тела.

Сколько прошло времени, Вик не знала. Может, вечность, а, может, и мгновение, но потом пришел холод. Он был таким долгожданным и желанным, что девушка забылась тяжелым сном уже мертвого человека. Вампира. Нежити. Существа, которое она ненавидела всей душой. Только вот ненавидеть ей было уже нечем. Душа сгорела на костре, а то, что возродилось из пепла, язык не поворачивался назвать этим возвышенным словом.

Проснулась она от странного грохота, раздававшегося откуда-то снизу. Сначала юная вампирша старалась не обращать на это внимания — пусть себе шумят. Она мертва. Оставьте в покое хотя бы в могиле! Но грохот повторялся снова и снова.

Девочка открыла глаза и тут же пожалела об этом. То, что пробивалось сквозь плотно задернутые бархатные шторы, не было светом, но ей хватило и этого, что бы чуть слышно вскрикнуть от боли и снова свернуться в комочек под одеялом, но врожденное любопытство не позволило ей уснуть снова, да и грохот все не прекращался. Так что Вик, с горем пополам свалившись с кровати, все еще завернутая в одеяло, вышла из комнаты и пошла по коридору к лестнице.

— Что происходит? — хриплым, чужим голосом спросила она поднимавшегося по ступеням графа, держась за стену обеими руками — ноги подкашивались сами собой.

— Девочка моя, — взволнованно произнес Эдвард, прислонив меч к перилам и подойдя к Виктории, как раз вовремя, чтобы успеть подхватить ее и взять на руки. — Ты не должна была вставать, ты слишком слаба.

Только сейчас граф заметил скверную рану на плече девочки. Огнестрельная. Если бы он не обратил ее, она бы точно умерла через несколько дней. Бедняжка.

Перед Вик словно стояла стена, просто стена из стекла — когда видишь, что происходит снаружи, но не можешь присоединиться к протекающей мимо жизни. Звуки проходят, как сквозь вату, все ощущается по-другому. А ты стоишь, смотришь на мир и не понимаешь, что происходит вокруг. Ты ничего не чувствуешь. Сон, который не хочет кончиться.

"Это ведь сон? Этого быть не может!" — вопил разум Вик. Все казалось нелепым фарсом, страшной, непоправимой глупостью, черной комедией. Граф... Граф, который еще несколько часов назад был чуть ли не мертв. По-настоящему мертв. Сейчас здоров и энергичен, а она — Вик — кое как стоит на ногах и не понимает, что происходит кругом. Кажется, граф говорил что-то, но она не расслышала, не поняла...

"Что со мной происходит...?"

Тело чужое. Холодное. Такое чувство, будто натянули тяжелое и мокрое платье, и оно давит к земле, холодит кожу, делая движения замедленными, нелепыми и неловкими.

"Что он со мной сделал?" — этот вопрос следовало задать с самого начала.

— Я слышала шум, — тихо произнесла Вик, совладав с собой.

— К нам приходили нежеланные гости, — объяснил вампир, не вдаваясь в подробности. Открыв дверь ногой и посадив девочку на свою кровать, он продолжил. — Посиди здесь, я скоро вернусь, — нежно улыбнувшись, Эдвард погладил Вик по голове и торопливо вышел за дверь.

Зайдя в комнату Анны, граф тут же заглянул в большой шкаф, в котором графиня хранила свои прекрасные платья. Большая часть из них уже была собрана в саквояжи, оставшаяся же живописно разбросана по комнате в творческом порыве. Но несколько так и висели на вешалках, теснясь друг к другу и словно стесняясь того, что не были выбраны графиней. К счастью, Виктория и Анна были схожи по сложению. Выбрав одно из платьев и захватив черную накидку с капюшоном, он вернулся к Вик.

— Вот, надень это. Мы скоро уезжаем, — положив одежду на кровать и присев перед девочкой на корточки, сказал Эдвард.

— Куда?

— Посмотрим. Мы можем поехать куда угодно! Хоть в Бразилию! — выпалил граф первое, что пришло ему в голову. — Сможешь сама переодеться? — спросил он, заглянув в большие красивые глаза Виктории.

Девочка подняла на него растерянный взгляд. Платье Анны было великолепно, явно дорогое, но все же оно принадлежало графине. Что она скажет, когда увидит, во что одета Виктория? А может быть, граф не будет брать с собой Анну? Может, он хочет уехать только с ней? Сбежать от Анны, на этот раз навсегда.

— Не волнуйся, я позабочусь о тебе. И Анна скоро привыкнет, — сам не веря своим словам, сказал Эдвард. Виктория расстроено опустила голову. Глупая, конечно, он возьмет графиню с собой. — Ну, так что, сможешь переодеться сама? — повторил граф.

Вик задумалась на мгновение, а затем кивнула.

— Хорошо, — улыбнувшись одними губами, произнес Эдвард. Ему тоже надо было сменить одежду.

Граф подошел к своему шкафу. Открыв створки, он окинул печальным взором последний оставшийся костюм. Ему, в отличие от Анны, было нечего собирать. Трость осталась где-то внизу, в гостиной. Надо было бы захватить ее с собой, все-таки ручная работа.

Эдвард забрал костюм и оставил Викторию одну. Спустя пару минут он был готов. Заглянув за дверь, граф застал девушку за попыткой справиться с застежками. Видимо, с такой сложной конструкцией платьев она столкнулась впервые, лохмотья бродяжки были на порядок легче в использовании. Вампир сразу же пришел ей на помощь.

"Платье, какая нелепость. Самая настоящая нелепость!" — Виктория непослушными пальцами пыталась застегнуть крючки на корсаже. Девочка стояла перед зеркалом, злясь на себя, что не может ничего сделать. Где-то на задворках памяти ютилась легенда, что вампиры не отражаются в зеркалах. Она бросила взгляд на большое зеркало в тяжелой позолоченной раме — нет, все осталось так, как и было, только вот разом побледневшая кожа, словно с нее смыли все краски, и несчастные грустные глаза... И все останется так навсегда.

Эдвард незаметно зашел в комнату — неслышно, как и всегда, но сейчас Вик ощутила его присутствие и развернулась, пытаясь поймать взгляд его волшебных глаз.

Он все понял; помог справиться с платьем. Холодные руки на холодных плечах — прикосновение. Почти неуловимое, нежное.

— Собралась? — ласковый голос, жалость во взгляде.

Утвердительный кивок. Улыбка, должная выглядеть дерзко и уверено. Не надо жалости. Только вот даже выглядят эти попытки жалко. Что она может вообще кроме жалости вызывать? Нежность? Любовь?!

— Пойдем, — он взял ее за руку, ласково, заботливо. Хотелось дернуться. Но это было не в её власти. Власть в его руках. Власть наслаждения.

Шаг, еще один... Если бы не его рука, ноги бы ей отказали, а так...

— Что такое? — граф еще не видел, что остановило девушку на краю лестницы, но интуитивно понял — что-то не так. Он повернул голову, и...

* * *

— Вы знаете, что это? — Опава швырнул на стол газету.

Инспектор Тесарж покосился на титульный лист, сразу заметив хорошо знакомое ему лицо пани Варвик на первой странице, затем взял ее в руки и пролистнул. Первые полосы были целиком посвящены семейству Варвик и творящейся вокруг него чертовщине. Автор статьи не скрывал своих подозрений, и с завидной регулярностью намекал на то, что графиня и ее брат никто иные, как кровожадные убийцы, мошенники, вампиры, а также несомненно британские шпионы.

— Проблема? — предположил Рихард, с омерзением положив газету, точно скользкую змею, обратно на стол.

— Еще какая, — начальник Опава взял газету и убрал ее в ящик стола. — Вы и жандармы должны отправиться на рассвете, но из-за того, что племянник губернатора одолжил лошадей для своей свадьбы, и вернул их только сейчас, а не в срок, я боюсь, мы не успеем...

— Пан Опава, — взволнованно заговорил Тесарж, — если все упирается только в отсутствие лошадей, то мне по карману нанять экипаж, если уж участок не может обеспечить нас транспортом.

— Если бы этим все ограничилось... — вздохнул Опава, снимая очки. — Церковь попросила несколько наших молодцов для встречи и сопровождения одного ценного груза. Новый крест на вершину здания. Говорят, заказали его для того, чтобы отпугнуть темные силы от Праги. — Опава посмотрел на Рихарда. — Дежурные только закончили ночную вахту. Лучшие люди заняты. Придется немного подождать, пока подоспеют остальные.

У Рихарда просто не нашлось слов. Инспектор едва сдерживал себя от того, чтобы не переломить в приступе гнева собственную трость — главным образом потому, что он только недавно приобрел ее, да и начальника огорчать не хотелось.

— Так что же вы прикажете мне делать? — спросил Тесарж. — Я же не могу сидеть здесь, опустив руки, полдня, у поместья Варвик вот-вот соберется обезумевшая толпа. Я сейчас же забираю всех свободных жандармов и отправляюсь туда.

Опава не успел ответить. Входная дверь резко распахнулась от удара ноги так, что едва не слетела с петель. На пороге стоял уже знакомый им пан Бездружиц. В пиджаке, небрежно наброшенным на мятую рубашку, раскрасневшийся — Тесарж начинал думать, что это его естественный цвет лица — с закатанными рукавами, и с двумя спутниками за спиной, неожиданный гость напоминал боксера, уложившего соперника и теперь явившегося к организаторам боев за вознаграждением.

Тесарж бы посмеялся над иронией судьбы, собравших их всех в это ясное утро в кабинете начальника, не будь ему так грустно. Оторопевший Опава протер очки платком и незамедлительно надел их, будто не веря собственным глазам.

— Я знал, что за всем этим стоит Варвик! — взревел Бездружиц. — Я говорил вам, но вы не слушали!

— Нет, — холодно и спокойно возразил Опава, вспоминая их предыдущий разговор. — В тот раз вы даже и не заикнулись об этом. У меня нет сомнений, что на вас так повлияло, но хочу вас предупредить, что это "журналистское расследование" не имеет ничего общего с настоящим правосудием.

— О том, что Анна Варвик убила моего сына и еще бог знает сколько людей, говорят все в городе! — не уступал собеседник. — Вы или ослепли, или обезумели, если не видите этого! Зачем вы мне лжете?! Я же знаю, что вы собирались арестовать ее этим утром!..

— Предоставить охрану, — поправил его Тесарж.

-... Поэтому я и пришел! — продолжал, не обращая внимания на инспектора, Бездружиц. — Я знаю про племянника губернатора — они вчера изволили иметь веселье в "Золотой нити"! Если вы промедлите, эта графиня со своим подельщиком сбежит!

— Что вы от нас хотите? — напрямую спросил Опава.

— Я и мои племянники, — начал Бездружиц, и Тесарж с недоверием воззрился на "племянников", угрюмых детин с опухшими рожами после вчерашнего, — поедем с вами!

— Так не пойдет! — воскликнул Рихард. — У вас нет никакого права там присутствовать!

— Тише, Тесарж! — прервал его Опава. Кажется, у главы полицейского управления созрел план. — Пан Бездружиц, мы, конечно, ценим ваше содействие в расследовании, но я вынужден согласиться с инспектором — вы не можете взять этих вышибал с собой... Да, пан Бездружиц, не пытайтесь меня переубедить, я вижу ваших "племянников" насквозь — вот этого справа, к примеру, только неделю назад выпустили из каталажки за пьяную драку. Но вы, как близкий родственник одной из жертв, можете поехать вместе с Тесаржем. Более того, я даже попрошу инспектора и жандармов составить вам компанию в вашем экипаже. Для вашей собственной безопасности, разумеется.

— Что вы имеете в виду? — спросил Бездружиц, подозрительно уставившись на Опаву. — Вы хотите сказать, что эта ведьма и ее брат могут навредить мне?

— О, я нисколько не сомневаюсь в вашей силе, пан Бездружиц, но если Варвики действительно виновны во всех этих убийствах, они могут попытаться оказать вооруженное сопротивление. И не стоит исключать такой возможности, что они располагают огнестрельным оружием. — Тесарж слушал весь этот бред, гадая, сколько Опава потратил время на подобную историю. — Пан Тесарж, прошу вас — проследите, чтобы, в случае чего, пан Бездружиц не оказался на линии огня!

— Не беспокойтесь за него, пан Бездружиц в надежных руках, — заверил их обоих Рихард.— Ну что, теперь мы можем отправляться?

— Пан Бездружиц? — обратился Опава к владельцу ресторана.

-Конечно! Хватит терять время! — Бездружиц пропустил вперед Тесаржа, шепнул пару слов своим людям, и побежал по ступенькам вслед за инспектором.

Центральные улицы Праги гудели от недовольства и открытого возмущения — толпа горожан, представлявших, казалось, все сословия, считала своим долгом сообщить каждому об их отношении к семейству Варвик и неспособности полиции задержать преступников.

Тесарж знал, что Бездружиц ни за что не согласится ждать его в экипаже, но все же решил попытаться переубедить упрямца. Как следствие, они провели несколько минут в ожесточенном споре, и Рихарду не оставалось ничего другого, как смириться с присутствием Бездружица. Даже если переговорить с графиней наедине не удастся, ему может понадобиться экипаж пана, чтобы вывезти Анну в город, под защиту властей.

Тесарж поднялся на крыльцо; Бездружиц держался чуть позади. Инспектор вежливо постучал в дверь, и, ожидая прислуги, взглянул на спутника.

— Неприятное место... — заметил Бездружиц, — в таких норах и оседают преступники. Людей можно арестовывать уже за то, что они селятся в домах, подобных этому.

Рихард оглядел колонны с кариатидами у дверей, которые никак не могли претендовать на звание неприятных или мрачных.

— Пражская полиция обязательно подумает над вашим предложением, — не удержался от сарказма Тесарж. Бездружиц ничего не ответил, и только посмотрел исподлобья на инспектора.

Пришлось несколько раз ударить тяжелым дверным молотком, чтобы дверь перед ними открылась. На пороге стояла сама Анна Варвик, которая с недовольством смотрела на гостей.

— Графиня Варвик, надеюсь, я вас не побеспокоил? — спросил Тесарж, разглядывая хозяйку дома: выглядела она неважно, а бледный цвет лица и залегшие под глазами темные круги говорили о бессонной ночи. — Мне нужно с вами серьезно и обстоятельно поговорить. Боюсь, вы в большей опасности, чем я полагал ранее.

— Не побеспокоили, — произнесла она, хотя и по лицу, и по тону было ясно, что сказано это было скорее из вежливости. — Прошу вас, инспектор, проходите, не стоит задерживаться на пороге, — мрачно произнесла она, желая скорее уйти с солнца.

Краем глаза она заметила фигуру Бездружица, стоящего за инспектором, и внутренне содрогнулась. Этого гостя тут явно не ждали. Но за его спиной разворачивались еще более интересные действия: около полудюжины полицейских окружили дом, и, судя по ружьям в их руках, они приехали сюда не на пленэр. Однако их расстановка поразила графиню куда больше: полицейские стояли спиной к дому, словно желали отразить атаку извне. Впрочем, через мгновение это стало объяснимо, когда на горизонте появилась пока еще незаметная человеческому глазу толпа, стремительно направляющаяся по главной дороге к поместью.

— Пройдемте тогда в гостиную, — предложил Тесарж, и, не дожидаясь приглашения, шагнул внутрь. Да так и застыл на пороге, обозревая окружавший его разгром.

— Господи... Пани, что здесь случилось?

Анна последовала за ним, закрыв дверь перед носом пана Бездружица. Но лишь стоило ей сделать пару шагов вглубь комнаты, как входная дверь вновь стукнулась о косяк. Видимо, отсутствие приглашения было последней вещью, которая могла задержать пана. Графиня скрестила руки на груди и оглядела погром, более похожий на нашествие армии Наполеона.

— Прошу прощения, что мне приходится вас принимать... в такой обстановке, — произнесла она, — здесь произошел один неприятный инцидент.

Словно в подтверждение ее слов раздался едва слышный глухой стон из сундука, но инспектор его не заметил. Анна незаметно ударила каблуком по кованой стенке сундука. "Заткнись, идиотка!" — вампирша была уверена, что ее мысли весьма отчетливо дошли до заточенной охотницы.

— Вижу, что неприятный... — инспектор огляделся по сторонам, и, найдя единственный уцелевший стул, поспешил занять его. — Графиня Варвик, я не могу представить, в какой передряге вы оказались, но, чтобы помочь вам, мне нужно знать все. Сюда приближается разъяренная толпа, и вряд ли их намерения можно назвать самыми миролюбивыми. Вам опасно здесь оставаться. Слишком много слухов в последнее время гуляют о вас и вашем брате в городе, и горожане решили устроить самосуд...

— Боже мой! — на этот раз она уже не притворялась, она и вправду удивилась, — но зачем горожанам мое поместье? Что я сделала?..

Она взволнованно прошлась по комнате, случайно задев подолом юбки упавший подсвечник; тот откатился к ногам инспектора.

— Но это же совершенно бессмысленно! Я знаю... — она на секунду задумалась, но неожиданная мысль осенила вампиршу, — я ведь знаю, кого они ищут. Вампира... — произнесла она это слово, словно пробуя его на вкус.

Инспектор согласно кивнул.

Молчавший до сих пор Бездружиц неприязненно уставился на Анну, еще крепче сжимая спрятанный в кармане пальто пистолет. Эта женщина могла быть причастна к убийству его единственного сына, его наследника, его гордости... Палец нашел курок, но... Сначала он должен удостовериться!

— Это и есть та самая... Анна Варвик?

— Пан, подождите, — поморщился Рихард, — мы разговариваем.

— До меня дошли слухи, что в городе говорят... о вампире? — спросила Анна.

— Удивительно, что вы вообще знаете, что происходит в городе, — невесело усмехнулся Тесарж. — Уже не говорят, а в открытую выкрикивают ваши с Эдвардом имена на улице.

— Это ужасно, — совершенно искренне сказала Анна. — Но поверьте мне, теперь им нечего делать в поместье.

— Что вы хотите этим сказать? — подался вперед заинтересованный Тесарж.

После небольшой паузы она глубоко вздохнула и повернула голову к инспектору.

— Рихард, а вы верите в вампиров?

— Не поверите, но вы уже третий человек, кто задал мне этот вопрос за последнее время. — Рихард припомнил разговор с вездесущими репортерами и той таинственной женщиной, что недавно наведывалась в его кабинет. — И я в очередной раз повторю, что я верю в только то, что убийцы могут творить жестокость пострашнее той, что приписывается сказочным чудовищам... Но я почти готов поверить, что тот, кого мы ищем, действительно возомнил себя вампиром.

— Как бы то ни было, господин инспектор, — мрачно продолжала она, — но вы были правы! Тот человек, что мне пришлось представить как своего брата — ведь он угрожал мне, вчера... — Анна закрыла лицо руками, словно боясь своих чувств и того, что ей придется говорить дальше. — Он пытался убить меня!

Тесарж бросил короткий взгляд на сломанную мебель и разбитую посуду, и повернулся к графине:

— Как, что произошло? — потрясенно спросил он — ему всегда казалось, что эти двое понимают друг друга как нельзя лучше.

— Он пришел поздно ночью, когда все уже спали, — самозабвенно сочиняла Анна, — раненный. Не знаю, что произошло, но, видимо, кто-то раньше меня понял, что за существо он собой являет, и попытался убить. Едва завидев меня, Эдвард — или как его зовут на самом деле — словно обезумел и бросился... — она замолчала, пытаясь справиться с собой, а заодно придумать правдоподобное продолжение захватывающей истории.

— Анна, мне сложно представить, сколько всего вам пришлось пережить... — сочувствующе произнес Рихард.

— Инспектор, только не говорите, что вы ей поверили! — воскликнул в негодовании Бездружиц. — Ведь очевидно, что она сочинила эту байку от начала до конца!

Анна бросила испепеляющий взгляд на пана.

— Пан Бездружиц, прекратите! — воскликнул Тесарж, поднимаясь на ноги.

— ...но вы должны продолжать, — завершил предложение инспектор, обращаясь к графине.

Еле сдерживая ярость, Анна все же заговорила, как ей казалось, спокойным и грустным голосом.

— Он напал на меня. Никогда прежде я не испытывала такого ужаса, моя жизнь буквально висела на волоске. Вы не поверите, но мне показалось, что он хотел... укусить меня. Это звучит странно, правда? — она нервно засмеялась. — Если верить байкам... Но, возможно, это лишь показалось мне! Но он был очень слаб. Настолько, что не смог одолеть даже меня.

Бездружиц бросил критический взгляд на миниатюрную фигурку графини — казалось, что ее сможет унести даже легкий порыв ветра.

— Ах, вы не верите... — задумчиво проговорила она, — но вы не видела, в каком он был состоянии! Умирал... Буквально умирал! Только поэтому я смогла дать отпор этому чудовищу.

— Завязалась драка? — предположил инспектор, осматривая руины бывшего раньше прекрасным интерьера.

— Да, вы правы. Я схватила нож для бумаги, который лежал здесь — Анна бросила взгляд на простой металлический ножик с тонким лезвием, валяющийся среди прочих вещей на полу, — и хотела всадить ему в сердце... О, Боже мой, я не могу говорить дальше!

— Так вы убили его или нет? — в очередной раз вмешался в дознавательный процесс Бездружиц.

— Нет! — воскликнула она, словно сама мысль была ей ужасна. — Да, я хотела, но поверьте мне, я бы не смогла. Вы ведь верите мне? — голос ее дрогнул, в нем слышались сдерживаемые слезы. — Видимо, ранение было слишком серьезно, а может быть, это был яд, но он упал передо мной замертво!

— И... — Тесарж заколебался. — Где он теперь?

"А и правда, где?" — подумала графиня.

— Я... отнесла тело в комнату. Я не знала, что делать, но будь он вампир или человек, какая разница, пусть он будет похоронен по христианским законам!

— Не верю ни одному слову этой сумасшедшей! — заявил пан Бездружиц. — Взгляните на нее! Не знаю, как насчет сил для того, чтобы всадить нож в человека, но тащить тело из одной комнаты в другую она бы точно не смогла.

— Инспектор, ну хоть вы-то мне верите? — обратилась Анна к инспектору, заметив его сомнения.

— Конечно, я верю вам. Просто... Просто отчего у меня такое чувство, что вы пытаетесь скрыть кого-то от меня?

— Ну что вы, инспектор. Кого? Зачем? Я осталась совсем одна в этом доме — единственный, кто не сбежал, предал меня. Когда к поместью вот-вот прибудет беснующуюся толпа, у меня есть только одно желание — защитить и оградить свой дом, если это требуется — доказать свою невиновность... Но как? Инспектор, как я могу доказать вам, что невиновна, если даже не знаю, в чем меня обвиняете вы и этот человек, — она бросила взгляд на Бездружица.

— Графиня, можем мы взглянуть на тело? — опередил Бездружица Тесарж.

Она на секунду застыла в нерешительности, но ответила как всегда спокойно и с достоинством.

— Если господа желают, я не могу противиться. И если это докажет, что человек, называвший себя графом Эдвардом Варвиком, мертв...

Но внимание господ уже не было приковано к Анне, они смотрели куда-то поверх ее головы.

— Мертв, — подтвердил Эдвард, улыбнувшись. — Определенно. И уже давно. А мертвых, как вам должно быть известно, невозможно убить дважды, — вампир остановился на самом верху лестнице, держа Викторию за руку и наблюдая затем, как мужчины внизу застыли в изумлении, явно не ожидая снова увидеть его. Даже Анна приняла удивленный и одновременно испуганный вид, актерским даром графиня не была обделена. — Глупо пытаться убить мертвого, когда он и так уже не жив, — быстро проговорил граф снисходительным тоном. — Уважаемому пану Тесаржу должно быть уже известна моя биография, поэтому не будем тратить время на бесполезные разговоры, — спустившись до середины лестницы, сказал Эдвард. — Тем более, когда мы голодны! Кто желает быть первым? Кто из вас, дамы и господа, согласится продлить на несколько минут жизнь другому, отдав свою? — лукаво улыбаясь и демонстрируя свои клыки, поинтересовался вампир.

Первым из ступора вышел пан Бездружиц.

— Лгунья! — воскликнул он, с ненавистью переводя взгляд с Эдварда на Анну. Как красиво она все представила, пытаясь выдать себя несчастной жертвой. Но что-то слишком плохо верилось в ее непричастность. Устранить одну преграду, затем уже можно будет разобраться и с самим графом... Он не чувствовал страха перед ним, только злость и обиду, что его провели, как мальчишку. Бездружиц взвел курок и выстрелил в Анну, целясь ей прямо в сердце.

— Не делай этого, идиот! — крикнул Рихард, пытаясь выхватить у него пистолет, но было уже слишком поздно. Тесарж бросился на Бездружица, но тот оттолкнул его в сторону, так, что инспектор не смог удержаться на ногах. Пан Бездружиц дрожащей рукой сжимал пистолет, ни за что на свете не желая расставаться с ним, и теперь направил дуло на стоящих на лестнице Эдварда и девчонку. Кто она, он не знал, но ни времени, ни желания разбираться не было.

Графиня дернулась, чувствуя, как пуля прошла сквозь тело, обжигая и причиняя легкую боль. Бездружица нельзя было назвать метким стрелком, даже с близкого расстояния он не смог попасть в сердце, пуля попала чуть ниже, разорвав бархатистую ткань корсажа, и прошла на вылет. Почему-то об этом Анна пожалела больше всего в данный момент. Дорогое было платье. Но играть, так до конца. Коснувшись раны и посмотрев на свою окровавленную руку, Анна сильнее прежнего побледнела и осела на пол. Оставалось радоваться глупости Бездружица, который зарядил пистолет обычными свинцовыми пулями, не причиняющими никакого вреда вампирам.

— О-о, — протянул Эдвард, наблюдая за душераздирающей сценой. — Как грубо. И после этого вампиры — зло? Анна была виновата только в том, что хотела удачно выйти замуж, используя чужую фамилию и положение. И тут появился я и предложил ей счастливую жизнь, если только она будет представлять меня своим братом. Разве это плохо?

— Я не верю! Она такая же, как вы! — прорычал сквозь зубы Бездружиц.

Он снова возвел пистолет и выстрелил в графа, но, видимо, промахнулся, потому что вампир даже не шелохнулся.

— Перестаньте, пан. Не тратьте сил, я же сказал, что меня нельзя убить, — устало произнес Эдвард. О, Анна должна оценить придуманный им спектакль.

Но Бездружиц как будто не слышал, продолжая стрелять. Даже когда не кончились патроны, он продолжал бесцельно дергать спусковой крючок, не веря до конца происходящему.

— Если вы позволите, то я продолжу. Анна согласилась... поверьте, вначале я не собирался убивать герцога. Но так уж случилось, что он понял, кто я на самом деле. Мне ничего не оставалось, как убрать его со своей дороги, пока он не разболтал обо мне всему городу. А бедная Анна так и осталась в неведение, кто на самом деле лишил ее счастья... Пока вы, инспектор, не пришли в ее дом и не открыли несчастной глаза. Она дожидалась удобного момента, чтобы отомстить мне. А тут еще эта ведьма, то есть охотница. Ева. Ей удалось ранить меня, и мне не оставалось ничего, как вернуться в этот дом, умирать. Воспользовавшись этим, новоявленная графиня набросилась на меня, пытаясь убить. Когда я потерял сознание, она решила, что я умер, ей же не было известно, что вампиры рассыпаются в прах после смерти. К счастью, Виктория спасла меня, к ее несчастью ей пришлось отдать мне свою жизнь. Но я не такое чудовище, как могу вам казаться, я отплатил ей. Я вернул ее к новой жизни и сделал вампиром!

Эдвард рассказывал все скорее Тесаржу, чем Бездружицу, который все еще не мог поверить, что граф не умер от пуль.

— Милая, а теперь убей пана Бездружица, он никогда не смерится со смертью сына, помоги ему, а я буду рядом, — повернувшись к Виктории, сказал граф, ласково улыбнувшись девочке. Это была кульминация. Пьеса почти подходила к концу, скоро актерам надо будет выходить на поклон.

Он видел, как Вик колеблется, не зная, что ей делать, ведь это было впервые для нее, да и она была еще слишком слаба, чтобы самой сейчас разбираться и принимать решения. Но именно первая трапеза должна была дать ей силы на предстоящую поездку.

Бездружиц замер на месте с остекленевшим взглядом.

— Ничего не бойся, иди.

Эдвард прислонился к перилам, собираясь просто наблюдать за происходящим, но будучи готовым в любую минуту придти на помощь Виктории. Девочка медленным, нетвердым шагом пошла вниз.

Рихард чувствовал, будто самый страшный его кошмар вершится наяву. Потому что иначе, кроме как кошмаром, происходящее нельзя было объяснить. Вот обезумевший Бездружиц стреляет в графиню, и она оседает на пол: ранена? Убита? Вот и таинственный граф, появившийся в городе всего неделю назад, но уже поставивший его с ног на голову, спускается с лестницы, говоря при этом такую ересь, в которую невозможно поверить. И только кошмаром и бредом можно было объяснить то, что рядом с ним стоит... Виктория.

— Вик! — воскликнул изумленно инспектор, — что ты здесь делаешь?..

Она медленно повернула голову в сторону инспектора, но, казалось, не видела его. Взгляд ее был обращен куда-то внутрь себя. Взгляд чужих, холодных и очень испуганных глаз. Словно за несколько прошедших часов она изменилась так, как не менялась за всю свою жизнь — и дело тут было не только в красивом платье, которое так непривычно и смешно сидело на ней. Но вот она уже отвела от инспектора свой взор, продолжая спускать дальше вниз по лестнице. Эдвард наблюдал за девочкой с легкой улыбкой, как за ребенком, только-только научившимся ходить.

Как будто в трансе, Рихард хотел броситься к Вик, но не смог сделать ни движения. Внимательный взгляд темных глаз Эдварда Варвика словно держал его, преграждая путь к девочке. Вампир ехидно улыбался, давая понять незадачливому инспектору, что тот ничего, ну совершенно ничего не может сделать против него!

И действительно, что он мог? Рихард чувствовал себя случайно попавшим на шабаш черных сил, где сам был простой марионеткой. Убийцы, воры, маньяки — ради бога, с ними инспектору пришлось сталкиваться ни раз лицом к лицу, но сейчас в игру вошли неведомые ему силы. Он беспомощно оглядел помещение, в котором всего несколько минут назад разговаривал с Анной Варвик. Сейчас же она...

Рихард наклонился над Анной, и взял ее руку, пытаясь нащупать пульс. Пульса не было. Дыхания, впрочем, тоже.

— Ну вот, видите, что ваш приятель сделал с моей милой Анной, — проговорил Эдвард, однако особой горечи в его голосе слышно не было. — А вы еще в чем-то обвиняете нас! А она была хорошим... человеком. Что ж, инспектор, смотрите, смотрите, — он театральным жестом указал на Вик и загипнотизированного Бездружица, — может быть теперь вы поверите, дорогой инспектор!

"Только не здесь и не сейчас, не надо!" — мысленно предостерегла его Анна, продолжавшая неподвижно лежать на полу, изображая убитую. И так же мысленно граф заверил ее, что знает, что делает. Как всегда.

Лежать на жестком полу среди осколков стекла было не удобно, но уж очень Анне хотелось продолжить свою игру. И не хотелось разрушать созданный Рихардом светлый образ графини Анны Варвик. Пусть лучше она умрет. Чтобы воскреснуть потом где-нибудь вдали от Праги, где никто ее не будет знать...

Не имея возможности открыть глаза, вампирша все равно отчетливо представляла себе, что происходит вокруг. А вокруг происходил хаос, перевернувший с ног на голову всю их жизнь в поместье, ворвавшийся сюда с приходом людей. Но беспорядок творился не только в доме. Стоило лишь прислушаться, чтобы различить нервные крики полицейских на улице, которые смешивались все с нарастающим гулом приближающейся толпы.

* * *

Странные эти люди — люди! Бегают, суетятся чего-то. Ругаются, нервничают. Странные они. В особенности эти двое, что стояли внизу. Вик смутно осознавала, что происходит что-то не то, что-то явно недоброе и что эти двое — представители правопорядка, герои, рыцари на белых конях, несущие добро и свет, а стоящий рядом с ней и державший руку на её плече граф — воплощение зла, чудовище, жаждущее крови, убийств, живущее ими, получающее наслаждение от них. Спасители и монстр. Монстры и спаситель. Все смешалось. Все потеряло свой изначальный смысл. Осталась только его рука, нежно сжимавшая хрупкое плечико, скрытое тонкой и дорогой тканью платья. Виктория могла сейчас думать только об этом и не о чем более. Агония, шок, странное отупение...

И вдруг выстрел. Как гром. Виктория вздрогнула от удивления и испуга, который, впрочем, был притуплен не проходящим оцепенением. Графиня бессильно осела на пол, а Вик злорадно порадовалась где-то на самом краю сознания: "Теперь-то граф будет моим", однако что-то ей подсказывало, что не все так просто.

— Милая, а теперь убей пана Бездружица, он никогда не смерится со смертью сына, помоги ему, а я буду рядом, — голос, ласковый голос графа Варвика. Так говорят с ребенком. Только слова совсем не детские.

"Убить...? Но... Но я не могу! Зачем? Не хочу..."

Но она хотела. Кровь, появившаяся из раны Анны и тут же впитавшаяся в платье, пробудила что-то внутри. Голод? Возможно. Виктория почти ощущала сладковатый привкус соленой крови на своих губах. Она облизнулась. Неуверенно, робко подняла глаза на Эдварда.

"Можно...?"

— Ничего не бойся, иди, — утвердительно кивнул граф, чуть подталкивая свою подопечную в сторону безвольной жертвы.

Первый шаг. Слабый, как будто идешь по болоту, прощупывая кончиком носка особо подозрительные кочки. Второй. Уже чуть-чуть увереннее. Взгляд назад. Одобрительная полуулыбка. Третий. Уже плавный. И тут Виктория улыбнулась... Глаза полыхнули алым огнем. Тесарж в ужасе застыл на месте. Бедная жертва даже не посмела шелохнуться, но в глазах Бездружица горел не просто страх — ужас.

— Вик, остановись! — крикнул Рихард. — Ты не должна этого делать!

Но девочка даже не вздрогнула. Казалось, она его даже не услышала.

— Это бесполезно, инспектор, — насмешливо заметил Эдвард, одобрительно глядя на свое дитя. — Она вас не слышит. Или слышит, но не понимает. Скажите, вы когда-нибудь имели дело с голодными волками? — усмехнулся Варвик. — Вижу, что нет. Ну, смотрите.

— Бездружиц! — теперь инспектор попробовал вывести из ступора владельца ресторана, колотя тростью по полу. Зачарованный Бездружиц не обратил на его попытки никакого внимания. Вместо этого он смотрел, не отрывая взгляда, на Викторию. Он даже послушно согнул колени, чтобы маленькая Виктория в сравнении с великаном Бездружицем смогла добраться до его шеи.

Вик в ответ лишь облизнулась. Теперь в её движениях не было ни капли неуверенности. Ей казалось, что все именно так, как должно быть. Люди — еда. Ничего более. Она не видела никого и ничего, кроме жирной, пульсирующей вены на шее своей первой жертвы. Казалось, вена сама хочет, что бы в неё вонзились тонкие и острые зубки. Вот-вот, еще чуть-чуть. Еще пара сантиметров и... И вдруг Виктория остановилась.

— Я... я не могу... — хрипло, чуть слышно проговорила она.

Эдвард устало закатил глаза. Был ли он разочарован, был ли недоволен, был ли зол? Да, был, но никак не выказал этого.

Может быть, граф сильно давит на девочку? Может, поступает с ней слишком жестоко? Но что такое "жестоко" для вампира, существа, которое живет благодаря жестокости? Тьфу. Ерунда. Ему уже давно было чуждо состояние Виктории. Сострадание, переживание — все это умерло в нем. Может, поэтому он не старался облегчить последние минуты жизни своих жертв, не использовал гипноз. Все просто, укусил, убил, выжил. Просто для него. Но не для тех, чьи жизни Эдвард оборвал.

Коварный искуситель. Злодей, эгоист, негодяй, каких свет не видывал, подчиняющий себе всех окружающих людей. Это все было о нем. О графе Эдварде Варвике.

Он заставил графиню убить жениха, воспользовался влюбленностью Виктории и сделал ее себе подобной. Да... И ни разу пока не пожалел о содеянном. Эдвард всегда действовал в своих интересах. И лучше ни кому не знать, как тяжело ему давались некоторые решения.

На улице бушевали горожане. Люди были готовы ворваться в дом, чтобы разорвать нечисть на куски. Они даже не осознавали, что сами уподобились вампирам в жажде увидеть их кровь.

Но они не беспокоили Эдварда. Пока что.

Граф спустился с лестницы, выискивая взглядом свою трость, которую где-то обронил. Легко откинув носком ботинка остатки столика, вампир подхватил свое верное оружие и развернулся к Виктории.

— Что значит — не можешь? — спокойно поинтересовался Эдвард. — Теперь для тебя не существует этого слова, моя девочка. Если ты не убьешь его, то он убьет тебя. А если не он, то солнце и разъяренная толпа. И я не смогу тебе помочь, Виктория, ты должна выбрать. Перейти грань или...

Очередной камень врезался в стекло и упал к ногам графа.

— Скорее, Виктория, — поторопил ее Эдвард. — Нам нужно уходить, но перед этим надо закончить все дела.

Граф сел в единственное уцелевшее кресло, где ранее восседала графиня Анна Варвик. Яд, а потом и бой с Евой вымотали его. Ему нужен был сон, но в данный момент это была недозволенная роскошь.

Эдвард внимательно посмотрел на Бездружица, и тот опустился на колени перед Вик, склонив голову на бок.

— Давай же! — нетерпеливо произнес вампир, обращаясь к девочке.

В этот момент Ева дала о себе знать, пытаясь расколотить крышку сундука изнутри. Рихард бросил рассеянный взгляд на сундук, однако не придал этому звуку никакого внимания — и, правда, какое это все имело сейчас значение?

Вик вздрогнула всем телом и удивленно взглянула на Эдварда. В глазах последнего сквозило нетерпение, досада и... злость? В ней же самой боролись весьма и весьма противоречивые чувства. Обида, злоба, безумный, умопомрачающий страх и полное, холодное понимание. Понимание того факта, что, как ни крути, а от своей природы не уйти. И чем раньше она смирится с неизбежным — тем лучше и проще будет всем и ему в первую очередь. Ну, упрется она сейчас, ну, оставит она этого несчастного Бездружица в живых...

Она оставит. Граф не допустит того, что бы эти двое вышли отсюда живыми. Смысл всего этого, если этот человек и так погибнет, а она, Виктория, как бы не крепилась, все равно сорвется — против природы не попрешь!

"Но я не могу. Не могу лишить человека жизни!"

"Почему это не можешь?" — вкрадчиво поинтересовался вдруг внезапно появившийся внутренний голос. — "Помнится, в твоем случае это никого не остановило. Скорее даже наоборот".

"Не правда! Я жива. Жива, слышишь!"

"Да ну?"

На последний вопрос девушка так и не смогла ответить — в комнату, разбив еще одно окно и пролетев через все помещение, влетел еще один камень. Крики становились все громче, отдавая какими-то паническими и истерическими нотками. Медлить было нельзя.

Решай, девочка.

Виктория вновь посмотрела в глаза своему... хозяину? Карие глаза завораживали. И вдруг девушка с холодной, отрешенной ясностью поняла, что она все еще хочет пойти за этими глазами куда угодно. В рай, ад, на край света, в глубины океана — не важно. Все, что угодно, куда угодно, с кем угодно, но лишь бы он был рядом. Любовь? Возможно.

"Решай!"

И она решила. Кровь — это жизнь, а она хочет жить. Впервые, наверное, за много-много лет...

— О, Боже мой, Вик, нет... — на одном дыхании прошептал Рихард.

Ее клыки легко прокусили кожу на шее, открывая крови путь наружу, прямо в ротик к юной вампирше. Через пару минут все было кончено. Бездыханное тело, еще не остывшее от недавно теплившейся в нем жизни, медленно опустилось на пол. Вик аккуратно промокнула алые губы шелковым платком, как и подобает настоящей леди. Ведь теперь она леди, правда?

Она распрямилась, расправила плечи и немного дерзко улыбнулась зрителям сего спектакля. Теперь перед ними стояла молодая, уверенная в себе девушка, а не забитый ребенок, каким она была до. Даже платье графини теперь совсем не казалось лишним. Ну, что ж, пора привыкать к обещанной лучшей жизни.

Казалось, весь мир застыл в ожидании одной лишь Виктории. Анна позавидовала самообладанию Рихарда — она бы на его месте давно потеряла сознание от одного вида Вик. Такой Вик. Но, в конце концов, Анна и не была полицейским инспектором, мужчиной, которому, быть может, приходилось видеть вещи и пострашнее.

Вот так вот картина мира, создаваемая научной революцией и техническим прогрессом рушилась на глазах. Да, инспектор, вампиры существуют.

Анна улыбнулась про себя, поудобнее устроившись на мягком ковре, — все равно Рихард не смотрел в ее сторону, а изображать невинно убиенную жертву стало порядком надоедать. Она даже решила приоткрыть глаза, чтобы в полной мере полюбоваться картиной происходящего вокруг абсурда. Но тут же их пришлось прикрыть из-за показавшегося ослепительно ярким солнечного света, проникающего через оконный проем. "Тут раньше было стекло", — мрачно отметила про себя Анна, постепенно пытаясь привыкнуть к слепящему свету.

Однако стекло — до того капризный материал, что всего от нескольких метко закинутых камней разбивается и со звоном осыпается на пол. И вампирше теперь приходится терпеть не только резкие и громкие выкрики с улицы, но и пусть и рассеянный, но солнечный свет, который для нее был по меньшей мере неприятен, а уж если говорить начистоту — просто невыносим.

"Эдвард, когда все это закончится?" — интонации через мысленное общение передать было сложно, но Анна постаралась.

"Скоро, скоро, отдыхай пока, — с иронией ответил ей Эдвард, поглядывая на то, как удобно она лежит на ковре посреди комнаты. — Ты же вроде хотела спать?"

Обиженно не ответив на его реплику, графиня с нетерпением стала ждать, когда же эта несносная девчонка, которую она теперь обречена терпеть вечность, закончит со своим обедом. Тем временем внимание ее, да и не только ее — Эдвард и Рихард практически одновременно развернулись, — привлекли долетающие крики с улицы: все громче и громче, все яростнее и яростнее.

"При чем тут plamen, — пыталась разобрать Анна доносящиеся до нее чешские слова, — и почему они кричат о po?Аr?"

Ответы на свои вопросы она получила тут же — когда один, а затем и второй, и третий зажженный факел влетел через разбитое окно в помещение. Как забавно... Люди побоялись зайти внутрь, не решаясь встретиться с теми, кого ненавидели (и о чьем существовании узнали всего пару часов назад), но такой способ показался более действенным. Раньше ведьм сжигали на костре, так почему бы ни поджечь все проклятое поместье, пусть даже там находятся Тесарж и Бездружиц! Нет более страшного оружия, чем толпа, а уж тем более толпа, действующая в панике, не думающая о последствиях и повинующаяся какому-то внутреннему голосу, сохранившемуся с древних времен. Завалить мамонта! Сжечь вампиров!

Зайти внутрь и помериться силой с вампирами им не по силам, так почему бы их не сжечь? Если не подохнут, так хоть из дома выйдут, а там всей толпой, можно будет наброситься на них и разорвать на кусочки. Интересно, сколько людей при этом может погибнуть?

Анна, открыв глаза, с безмолвным интересом наблюдала, как пламя перескочило с полыхающего факела на занавеску, весело побежало наверх, и уже скоро должно было перейти на обои.

Люди, собравшиеся вокруг особняка Варвик теснили пражских жандармов, не понимая, почему те не занимаются настоящими преступника, а стоят на улицу, охраняя поместье этих мерзких тварей!

— Сжечь их, и дело с концом! Вампиры горят в огне! Сжечь дом! — воскликнул какой-то старик, тряся своей тростью в воздухе. — И дело с концом!

— Святой воды надо! Кто-нибудь сбегайте в костел! Надо их водой облить! — вскричал широкоплечий мужчина, вытерев рукавом нос.

— Кто же их будет обливать водой, может ты сам? Они тебя за это время и отправят на тот свет, — ворчал старик с тростью.

— Зато святая вода — это проверенное средство!

— Уйдут, пока за водой будут бегать, — вступила женщина, видимо дочь старика.

— А я что говорю! Зажигайте факелы!

Толпа заревела, перекрикивая друг друга.

— Сохраняйте спокойствие, пожалуйста. Не поддавайтесь панике, — попытался примирить их помощник Тесаржа, но не тут-то было. То тут, то там стали зажигаться факелы. Люди были готовы к бою.

Эдвард никогда не был высокого мнения о простых людах, даже в бытность свою живым человеком. Негоже аристократу общаться с челядью. Став вампиром, он немного изменил свое мнение о них. Они перестали быть вечно мешающимися под ногами, бестолковыми, несведущими ни в чем, кроме готовки, уборки и стирки. Они приобрели новый статус — стали едой. А когда еда начинает бунтовать, это раздражает. Определенно.

Занавески быстро пожирал огонь. Как только от первой "жертвы" ничего не осталось, языки пламени перескочили на обои, уничтожая все на своем пути.

Эдвард, как завороженный, следил за пламенем. Вот она! Огромная сила, способная уничтожить старое и зародить новое! Но дом долго не простоит, надо было скорее уходить...

Поднявшись на ноги, вампир улыбнулся Вик.

— Умница, Виктория, но пора и честь знать, — подойдя к девочке и взяв ее за руку, произнес Эдвард. — Больше ничего нас здесь не держит.

— Вам не удастся уйти! Дом окружен! — спокойно сказал Рихард.

— Инспектор, вы так ничего и не поняли! Ни вы, никто другой, даже все жители Праги неспособны остановить нас. Уходите и вы больше не увидите нас, — приложив палец к губам, граф задумался. Через пятьдесят лет они, быть может, захотят вернуться в столь "гостеприимную" Прагу, — ну, во всяком случае, вы нас точно уже никогда не увидите, и никто в Праге больше не погибнет. Если же нет, то перед тем как бесславно покинуть столь непрезентабельное место, мы с Викторией заберем на тот свет как можно больше людей, — расплывшись в довольной улыбке, закончил вампир.

Пора было прекращать игру. Судя по всему, Анна была с ним солидарна. Хотя она сейчас была бы согласна с любыми его словами, лишь бы поскорее убраться с освещенного солнцем местечка и не превратиться в горстку пепла.

Рихард внимательно смотрел на вампира, словно пытаясь прочесть его мысли и предугадать действия наперед. И чем дольше длилась и без того затянувшаяся тишина, тем яснее инспектор осознавал, что ничего не сможет сделать. Любые последствия возможных действий были уже продемонстрированы — и пан Бездружиц, к которому Рихард хоть и не питал симпатии, но чувствовал свою ответственность за него, лежал мертвым на полу некогда уютной гостиной поместья Анны Варвик. Бездружиц пытался пойти против вампиров, и вот чем это обернулось.

"Но вы же умнее, инспектор", — ему показалось, что он слышит слова вампира у себя в голове. Эдвард нагло вторгся в его мысли, словно они были для него открытой книгой. Впрочем, так оно и было — это Рихард понял, встретившись с насмешливым взглядом графа.

Инспектор резко развернулся и направился к выходу, понимая, что пребывание в доме не принесет ему ничего, кроме возможной смерти: от вампиров или от пожара, который теперь перебросился на последний оплот мебели в этой комнате — елизаветинское кресло, так любимое Анной.

У самой двери его остановил прозвучавший совершенно неуместный в этой комнате звук. Сквозь треск огня Рихард различил (... или ему всего лишь показался?..) сдавленный крик, как будто человеческий, но откуда бы ему было здесь взяться?

Инспектор развернулся, и первое, что бросилось ему в глаза — это отсутствие вампиров. Но как, куда они могли деться всего за несколько мгновений, пока Рихард их не видел? И что показалось ему еще более странным — это отсутствие тела хозяйки поместья, ведь он отчетливо помнил, что убитая пулей пана Бездружица графиня лежала здесь, вот на этом месте... Тело Бездружица продолжало лежать там же, где и было — хоть один труп в этом доме вел себя так, как положено трупу, а не разговаривал, как Эдвард Варвик.

— Кто-нибудь, помогите! — и вот опять приглушенные, невесть откуда доносящиеся звуки заставили Рихарда вздрогнуть.

— Кто здесь? Где вы?

Собственные слова, почти утонувшие в треске огня, казались ему смешными и нелепыми. Он должен был уходить отсюда, уходить как можно скорее на улицу, где полиция ждет его распоряжений, но вместо этого, словно сумасшедший, мечется по объятой пожаром комнате. Вокруг было невыносимо жарко, а дым, казалось, так и хочет пробраться в его легкие, заставляя инспектора задыхаться и кашлять.

— Помо... — словно шелест прозвучал призыв о помощи, и на этот раз Рихарду даже показалось, что он понял, откуда они доносились.

Это было безумно и невероятно, но сегодня все безумные и невероятные вещи становились самыми обыденными, поэтому инспектор, не медля ни секунды, направился к источнику звука: средневековому сундуку, скромно стоящему в углу комнаты и выполняющему, по мнению Рихарда, чисто декоративные функции. Теперь было отчетливо слышно, что кто-то внутри исступленно бьет кулаками по стенкам. С трудом подняв кованую железом крышку, Рихард едва в очередной не простился с жизнью: на него с горящими злобой и ненавистью глазами бросилась женщина, на данный момент целью которой было задушить несчастного инспектора — так яростно она вцепилась пальцами в его шею, а ее глаза горели настоящей звериной злобой. Впрочем, стараний ее хватило ненадолго, и лишь только поняв, что перед ней никак не ее злейший враг, а всего лишь инспектор пражской полиции, она разжала хватку.

Только сейчас, отойдя на безопасное расстояние от освобожденной, он смог понять, что это никто иная, как виденная им накануне женщина — охотница на вампиров, как она представилась. Правда, сейчас пани Ева выглядела куда как менее презентабельно: волосы растрепались и выбились из косы, закрывая лицо, одежда была разорвана и кое-где испачкана в крови, а на запястьях красовались кровоподтеки от неравного боя охотницы с веревками, связывающими ее. Но, судя по всему, хотя бы этот бой охотница выиграла, освободив себя.

— Пани...

— Инспектор, — произнесла Ева, глядя на своего спасителя, который, тем временем, помогал ей выбраться из сундука.

Сама она сейчас с трудом держалась на ногах, заключение, да и проникающий повсеместно едкий дым лишал ее последних сил. Впрочем, Ева была бы не Евой, если бы не постаралась хотя бы сделать вид, что с ней все хорошо, и она замечательно себя чувствует.

— Где эти... — Ева не смогла договорить, закашлявшись, — вампиры?

Рихарду не оставалось ничего, кроме как пожать плечами.

— Они не смогут покинуть дом, — не очень уверенно ответил инспектор.

Он подхватил охотницу под руку, чтобы та не упала, и повел к двери. И как раз вовремя — стоило им сделать лишь шаг за порог, как одна из поддерживающих потолок деревянных балок рухнула, не выдержав натиска огня, на сундук. Сегодняшний день явно благоволил инспектору и Еве, раз им удалось покинуть проклятый дом живыми.

Стоило им только выйти на улицу, как навстречу бросилось сразу несколько человек, наставив на них ружья и пистолеты. Однако, увидев, что это всего лишь инспектор, они нехотя опустили оружие, продолжая недоверчиво смотреть на Еву, к которой уже вернулись силы, и она готова была действовать, если бы Рихард не сдерживал ее.

— Кто-нибудь покидал дом? — первым делом обратился Рихард к своему помощнику.

— Мы не видели, пан, — ответил тот, взглядом обводя толпу.

И вправду, пройти мимо было сложно, казалось, все внимание было приковано к дому, и люди, как завороженные, смотрят на причудливую игру огня, пожирающего ненавистное гнездо вампиров. К инспектору подбежало сразу несколько человек, наперебой задавай вопросы.

— Что там случилось?..

— Кто эта женщина? — одного красноречивого взгляда Евы хватило, чтобы спрашивающий замолчал и сделал шаг назад.

— Что произошло?..

— Где пан Бездружиц?..

— Где вампиры?..

— Да, где они?

Рихард поднял руку, призывая к тишине. Медленно, но шум затихал, и все смотрели на выступающего, который, стоя словно на трибуне, должен был произнести речь, нацеленную на сплочение людской массы против общего врага.

— Пан Бездружиц мертв, пани Анна Варвик мертва, — произнес он голосом, лишенным эмоций, на который сил уже не оставалось, да и ни к чему они были. — Пан Эдвард Варвик и Викто...

— Инспектор! — прервала его Ева. — Взгляните!

Он посмотрел туда, куда женщина указывала пальцем, но ничего не увидел. А показывала она на аллею, которая тянулась вдоль подъездной дороги. Толпа, все как один, проследили взгляд охотницы, кто-то схватился за ружья, а кто-то даже выстрелил в воздух, сам не понимая, в кого стреляет.

— Подождите, пани, что вы имеете в виду, что там?

— Разве вы не видите, Рихард! — изумленно воскликнула она. — Карета, там карета! Немедленно готовьте лошадей, что угодно, мы должны догнать их! — нервно воскликнула женщина, сбегая с крыльца, — ну же, пан!

Но Рихард, сколько не всматривался в пестроту осеннего парка, не видел ничего, хотя бы отдаленно похожего на карету, как и остальные люди, изумленно взирающие на Еву.

— Не медлите, заклинаю вас! Иначе мы не успеем их догнать, — умоляла охотница.

Рихард переводил взгляд с нее на полицейских, затем, решив что-то про себя, приказал:

— Действуйте, как говорит пани. Мы не можем их упустить!

Вампиры умели передвигаться незаметно, так, что нечуткое ухо и слабое зрение людей не отделяло их от царящей вокруг обстановки. За то время пока Рихард раздумывал, как ему поступить дальше, Эдвард успел сбегать на второй этаж, прихватить самое необходимое, не забыв и меч охотницы, спуститься вниз, чтобы забрать Анну и Викторию и выйти из дома через черный ход, по-английски, не прощаясь.

Огонь тоже отличался быстротой. Пламя перебралось на лестницу, затем побежало по спальням, не обращая никакого внимания на красивые убранства комнат, уничтожая все на своем пути — бережно накопленное и сохраненное имущество леди Сэнж и Анны.

Стекла лопались от жара. Горели деревянные перекрытия. Дом был готов рухнуть.

Люди отбегали в сторону от поместья, что сыграло на руку вампирам. Выбравшись из дома, они смешались с толпой. Уходить тихо было не в манере графа, но в данной ситуации, кажется, и так было достаточно.

— Прошу прощения... Дайте пройти... осторожней, — протискиваясь между горожанами, приговаривал граф.

Пока народ требовал "хлеба и зрелищ", Анна, Виктория и Эдвард добрались до кареты. А спустя минуту, лошади уже бодро бежали по дороге. Прочь от поместья. Подальше от Праги.

Однообразный осенний пейзаж тянулся по обе сторон дороги. Но не так все было просто. И почему люди так предсказуемы?

— Остановитесь немедленно! — прозвучал голос позади кареты. Жандармы догоняли их. Их коням было проще, позади них не было тяжелой почтовой кареты — все, что удалось найти в спешке.

Хлестнув лошадей, Эдвард выругался. Больше всего на свете он ненавидел человеческую глупость. Неужели непонятно, что им не справится с вампирами?Один из всадников умудрился обогнать карету на целых полкорпуса, целясь в графа из пистолета. Вампир лишь усмехнулся, взмахнув хлыстом, он со всей силы ударил жандарма по спине, отчего тот вскрикнул и завалился на бок, выпав из седла.

Ловкий Эдвард успел выхватить из ослабевших рук револьвер. Раз не хотят по-хорошему, будет по-плохому. Их преследователи начали стрелять. Видимо они сами не знали, с кем имеют дело. "Ну, хоть осиновыми колами не кидаются", — порадовался граф Варвик. Приближаться близко, жандармы все же не решались.

Дорога свернула резко вправо, и впереди показался обрыв. Тот самый обрыв, с которого мифическая княгиня Либуше увидела будущую Прагу и пророчила городу славу и богатства. Весь град пражский был как на ладони. Вот Вацлавская площадь — главная арена политических событий Праги, Карлов мост, Староместская площадь — исторический центр города, Новый город, Старый город. Лошади мчались прямо к обрыву, и только у самого края Эдвард остановил карету и спрыгнул на землю.

Инспектор Тесарж и Ева, остановившиеся неподалеку, тоже соскочили со своих коней.

— Инспектор, к чему это все? Вам нужны смерти невинных людей? — Эдвард указал револьвером на горстку жандармов, которые держали его на прицеле своих ружей. — Я разочарован в вас.

— Не ломай комедию, Плантагенет, неужели не видишь, что тебе пришел конец! — воскликнула Ева.

Вампир устало потер переносицу.

"Если я убью его, ты очень огорчишься?" — мысленно обращаясь к Анне, поинтересовался граф.

"Убей лучше ее!"

Что ж, это тоже выход. Склонив голову на бок, Эдвард резко поднял револьвер и, почти не целясь, выстрелил прямо в сердце Евы. Не серебро, а жаль. Спустя сутки она снова будет зла и готова к бою, но их уже не будет в Праге. Пуля пробила грудь охотницы, и она медленно начала оседать вниз, Тесарж поймал ее уже у самой земли.

— Финал, инспектор, и при этом кульминация всего действа! Это конец нашей совместной истории. Я обещал вам, что уйду, и я ухожу. Я обещал, что оставлю вам жизнь, и я сдержал свое слово, будьте и вы так любезны, не преследуйте больше нас. Я убью каждого, кто приблизится к моей графине и Виктории.

Граф бросил револьвер на землю, запрыгнул на козлы и хлестнул лошадей, разворачивая карету.

— Прощайте, инспектор.

"Я убью каждого, кто приблизится к моей графине и Виктории"? "К моей графине"? — повторял про себя Тесарж. Занавеска кареты отодвинулась и он увидел бледное лицо графини Анны Варвик. Бледную, но живую... то есть как живую? Рихард сам видел, как Бездружиц убил ее, а теперь она сидит в карете вместе с Викторией. Уезжает с этим вампиром!

"Лгунья. Она лжет", — кричал Бездружиц.

Вампирша. Она такая же, как и граф Варвик, как и Вик теперь. Ловко же ей удалось обвести его вокруг пальца. Он сочувствовал ей, считая жертвой, а, оказалось...

"Прощайте, инспектор!" — услышал Тесарж, но эти слова не были произнесены вслух. Они звучали в его голове, и это уже говорил не Эдвард, это графиня Анна прощалась с ним навсегда.

Карета быстро исчезала из виду, а Тесарж все смотрел ей вслед.

— Продолжать погоню? — спросил кто-то из жандармов.

— Нет, — тихо произнес Рихард, все еще придерживая безжизненную Еву. — Все кончено.

Солнце высоко поднялось над горизонтом. В Праге начинался новый день.