Тихий, изнемогший под бременем неумолимых лет голосок пробил стенку с легкостью автоматной пули. Поморщившись, я пошел сдаваться. Нельзя сказать, что Софья Марковна была плохим человеком, наоборот, она была милейшей личностью, к тому же настоящим профессионалом. Но ее привычка не принимать во внимание никакого мнения, кроме своего, изрядно осложняла жизнь всем работникам отдела. С другой стороны мнением начальства она интересовалась ничуть не больше, так что за это постоянство взглядов ее уважали.

— Василий, с сегодняшнего дня материалы будете возить не в Спецсвязь, а вот по этому адресу. Придется поискать, там на месте выясните, я района не знаю.

Она методично выдавала задание на день: это отвезти туда-то, это сюда-то, там забрать то-то. Я запоминал, точно зная, что в планировании маршрута мне с ней не тягаться, лучше сделать как говорит. Ну, за то мне и зарплату... не платят.

Уловив перемену в моем настроении начальница закончила поощрительно:

— Зато как отдадите, то можете сегодня уйти пораньше. Расписывайтесь и в путь, вас там должны уже ждать!

Удивительная способность наградить ничего не дав. Я и так всегда уходил "пораньше", потому что это была негласная привилегия курьеров. К тому же "сегодня" это значит именно "сегодня", никак не завтра и не когда-либо еще, без личного на то дозволения начальницы. Хотя оно мне не то чтобы сильно было нужно... с другой стороны:

— Софья Марковна, вы случайно не знаете...

— Не раньше конца декабря.

Я работаю в коллективе телепатов! Злых телепатов, жаждущих разрушить надежды. Подхватив папку и листок с адресом я отступил к двери. Ну вот, рабочий день по сути окончен. Теперь отвезти кассеты по новому адресу и свободен! А свободному человеку неплохо было бы позаботиться хотя бы об обеде. Это рабов кормят, а курьерам приходится самим думать.

Значит — кассеты, папка и в издательство.

Может, все-таки удастся получить аванс?

Есть в работе курьера свои достоинства. Например, сейчас все в институте станут изображать трудовой процесс, а я делаю ручкой на проходной, открываю дверь и вот она, свобода! С другой стороны они сидят в теплом здании, а я вышел под слабый снежок, который вполне может перейти в ледяной дождик.

Если подумать, то все проблемы следует решать по мере их сложности. Например нет ничего такого в том, чтобы сначала обеспечить себе великое будущее, а потом заняться мелкими делишками. Сумка увесисто оттягивала плечо и я привычно придерживал ремень. Идти было всего нечего, минут двадцать, так что я лучше своими двумя. Благо минут через десять я вышел на проспект и стало видно куда я, собственно, направляюсь.

Старое, большое и в городе известное здание. Здесь когда-то располагались редакции четырех газет и двух ведомственных издательств, так что иначе как "бумажный дом" его никто не называл. Перестройка закрыла две газеты, точнее ужала их в тиражах и занимаемой площади, теперь здесь выпускали штук пятнадцать журналов, десяток газет и сменяли друг-дружку одно за другим прогорающие издательства. "Луч", тем не менее, все-таки жил, занимая весь второй этаж и немного третьего.

Мне здесь нравится. Во-первых это очень круто, когда можешь так небрежно бросить при случае "был вчера в "бумажке", сдавал новую книгу". Во-вторых тут полно чудаков. Даже больше, чем в институте. Видимо, место такое. А главное — здесь есть недорогая столовка, в которой сотрудников "Луча" кормили в долг.

Вообще-то мне кредит открывать не должны были, но в первый раз я взял комплексный обед вместе с "моим" редактором, второй за компанию с двумя всамделишными писателями, и так, примелькавшись, продолжал небрежно бросать "запишите на Птахина", внутренне содрогаясь от ужаса, что сейчас все раскроется. Но так как добив текст я исправно оплатил долги, гордо пояснив, что "плачу с гонорара", то можно было рассчитывать, что сегодня мне не откажут.

Как часто говорили в этих стенах: "мы — особенное издательство!"

И в это веришь. Все прочие — нормальные, а "Луч" — особенное! Его основали два совершенно не разбиравшихся в книгоиздании человека, один из которых известная личность — первый в нашем городе кооператор, бывший цеховик, а теперь владелец заводов, газет и пароходов товарищ Синичкин. Вторым был его старинный друг Геннадий Александрович Димушкин, на тот момент безработный интеллигент, ляпнувший во время пьянки о том, что когда-то студентом он торговал книгами с рук...

Димушкин много раз проклял свою неосторожность. Он сам мне признавался. Начавшееся со слов "а давай попробуем!" предприятие вдруг закрутилось, начало обрастать сотрудниками, договорами, площадями, какими-то проектами и прожектами, по коридорам сновали непонятные люди по своим непонятных делам. Самого Г.А. оттесняли со всех мест какие-то странные типы, считавшие, что лучше него знают именно этот участок работы. Если поначалу здесь вообще не было профессионалов, а политика издательства выражалась фразой "любой грамотный человек может написать книгу", то теперь в кого не плюнь, а он "из бывших". Владелец издательства полагал, что это подтягивание профессионалов к кормушке вернейший признак успешности затеи. "Вороны слетаются на падаль", умело и жестко вытесняя романтиков. Впрочем, даже сейчас народ здесь все равно оставался довольно странный: понятно, что если самые известные и популярные писатели работают в "настоящих" издательствах, то в "Луч" пошли писаки классом пониже. Чтобы как-то удержаться на плаву пригласили парочку звезд, которых почему-то не печатают в столицах, и затеяли масштабный перевод зарубежной фантастики. Сейчас основной состав пишущих для "Луча" можно было разделить на три группы: в первой трудились "серые лошадки" от литературы, недостаточно талантливые или пробивные, чтобы устроиться в более приличных местах. Именно они давали основной доход, именно их лица чаще всего мелькали в кабинетах. Следом за ними шли "звезды", по какой-то причине не способные пробиться в столичных издательствах, но все равно иногда выдающие вполне читаемые книжки.

Ну и наконец третий отряд. "Горящие". Те, кого называют гордым словом "графоман". Именно ими и занимался теперь Димушкин, отступив под натиском доброжелателей в самый дальний кабинет и заняв беспросветную должность ответственного за поиск новых талантов.

Геннадий Александрович клял свою "горькую судьбинушку" каждый раз, когда я его видел, но тем не менее ни разу не выразил желания покинуть место. Человек он был интересный, по жизни его здорово помотало, чем-то удивить его было сложно, даже недостаток у него был всего один, простительный для творческого работника.

Впрочем, действительно пьяным я его ни разу не видел.

Сидя в своем логове и общаясь с разными чудиками Димушкин откровенно наслаждался жизнью, не обращая внимания на внутрииздательские сплетни. Хотя его старый приятель к затее охладел, но тем не менее не реже раза в месяц эти двое пили в узком кругу таких же бывших интелигентов, отчего позиции Г.А. в "Луче" были неколебимы. Именно эта устойчивость и позволяла ему вольтерьянствовать, к примеру выдавая тексты на правку не штатным профессионалам, а совершенно случайным типам вроде меня.

Авось за последний месяц ничего не изменилось и получится что-нибудь выпросить под будущую книгу. Или хотя бы просто выпросить.

Подбадривая себя такими мыслями я прошел мимо коридорчика, ведущего к столовке, поднялся на два пролета по глухой лестнице и пошел мимо ряда разномастных дверей, словно собраных сюда из разных эпох. Половину прохода занимал штабель из сотни пачек упакованных в серую бумагу книг, сверху кто-то прикрепил листок. Заинтересовавшись, я прочел: "Просьба не брать, читать невозможно, а если кому подарите — набьют морду!" Ну да, примерно такой и была почти вся продукция "горящих". А ведь эту макулатуру кто-то покупал!

И вот, наконец, заветная двустворчатая, обитая кожей черного дермантина с золотыми облупившимися заклепками дверь. Г.А. менял на ней таблички по собственному усмотрению, до дрожи зля остальных работников издательства, которые подобной чести добивались усердными интригами. На этот раз это была простая картонка на гвоздике "Ответственный редактор". Кем на самом деле значился в платежной ведомости владелец кабинета я точно не знал, а сам Г.А. не признавался.

Из-за двери тянуло пропахшим куревом сквозняком и доносились странные голоса. Собравшись духом — ну негде больше денег взять, негде! — я потянул холодную медную ручку.

— О жестоковыйные, возопил Калистратий. Каково же будет вам...

Подавив желание быстро закрыть дверь и убежать я все-таки протиснулся в кабинет. Хозяин, восседавший в роскошном кресле за старинным двухтумбовым столом, приглашающе замахал рукой, тут же показав, что следует соблюдать молчание. А потом уставился на здоровенного бородатого мужика, стоявшего перед столом с пачкой исписанных листов в одной руке и рубящего воздух в такт слова другой.

— Ужо помстится вам! Ужо воспрянут силой правые! Изничтожат поганых татаровей да монголидов!

Голос бородача ушел куда-то в ультразвук и он некоторое время пищал, потрясая листками с текстом, который, видимо, и читал. Г.А. покачал головой и преувеличенно серьезно осведомился:

— А "монголиды" это в самом деле исторический термин?

Бородач, откашлявшись, неожиданно мирно пояснил:

— Может и не очень, но уверен, что это будет крайне к месту. Крайне! — И он снова потряс своей мукулатурой. Редактор, не желая спорить с двухметровым посетителем, свел руки домиком и предложил:

— Вам бы, Михайла Игнатьич, еще поработать. Уже лучше, по сравнению с прошлым разом вы, несомненно, прибавили, да. Но все еще полагаетесь на внешнее впечатление, а книга больше ставит на внутреннее, ведь так?

Бородач, нахмурившись, кивнул.

— Давайте еще раз вычитайте, подумайте над диалогами. Все-таки стоит сделать их более привычным современному читателю.

— Но ведь...

— Дорогой мой, всю прелесть этого текста понимаем вы да я, но простым людям надо что-нибудь попроще. Увы, не понимает наш народ настоящей литературы!

Бородач согласно кивнул, протянул Димушкину лопатообразную ладонь на прощание, а потом вышел мимо меня, так и прижимая листки к груди.

Хозяин кабинета опустился в кресло и вздохнул:

— Ну как вам этот образец "новой подачи исторической правды"?

Сидевший на стуле у стены незамеченный мной раньше молодой парень заржал, я просто прикрыл глаза ладонью. Вот же у человека вредная работа! Димушкин печально вздохнул:

— Что поделать, ребятки, что поделать. Я тут один, если что так и на помощь позвать некого, а таланты бывают такими вспыльчивыми. Приходится проявлять дипломатичность! Ничего, я его еще полгодика промурыжу и спихну куда-нибудь. К тому же он опять принес варенье! Домашнее! Вот же добрый человек!

И продемонстрировав литровую банку он тут же многоопытно засунул ее в сейф, громыхнув ключом.

— А что пишет хреново так это не беда. Вот, Василий, поглядите на оболтуса...

Я поглядел. "Оболтусом" был один из открытых Димушкиным талантов. За год Николай выдал три отлично разошедшихся под псевдонимом "Джефф Стерджес" фантастических романа и сейчас работал над четвертым. Я Джеффу завидовал и поэтому не любил — старше меня всего лет на пять он выглядел куда более творчески. Небреждная прическа, легкая небритость, хороший костюм. Сразу видно, что у человека есть большое писательское будущее! Впрочем, сейчас Г.А. смотрел на него укоризненно:

— И сюжетом хорош, и стилем лепен... тьфу ты, привязалось! Но вы слишком жадный человек, Николай. Что вам стоило дать своему персонажу в финале немного удачи? Денег, любви, успеха? Вам два часа на работу, а ему целая счастливая жизнь! И читатели довольны! — Он двинул одну из лежащих на столе перед ним стопок бумаги к распекаемому автору.

— Вот еще! Читатель должен очиститься через страдания героя!

Стопка поползла обратно, но редактор продолжал настаивать:

— Для очищения со страданием есть пурген и касторка, книги читают по другому поводу. Вот скажите — зачем вы убили героя?! В сюжете это не нужно!

— Я не мог поступить иначе.

— Это почему же?

— Потому что орел, а не решка.

— О-о... понимаю. Это многое объясняет.

Я слушал переводя взгляд с одного на другого, толкавших друг к другу текст будущей книги, словно следя за партией в пинг-понг. Это не было отрепетировано, они в самом деле так разговаривают. И я тоже так хочу!

— Видите, Василий, с кем приходится иметь дело? Будущее светило "Луча" решает судьбу сюжета подбрасыванием монетки!

— Логично. Надо запомнить, интересный прием.

— Ой, и вы туда же!

Димушкин устало махнул рукой на "светило" и махнул рукой:

— Ступайте, азартный вы наш. А вас, Василий, я попрошу остаться!

Кивнув выходящему "Стерджесу" я сел на освободившееся место. Г.А. сдвинул очки на кончик носа и посмотрел поверх:

— Проникся? Старайся, пиши, глядишь и посадим тебя в мое кресло годика через два-три!

— Чур меня, чур! — Я подавил желание перекреститься. — Я лучше в ассенизаторы! И вообще, писательская шабашка это на время. Потом найду что-нибудь получше.

— Ха. Отсюда никто еще не уходил своей волей! Я тоже думал, что это временно, денег заработать и свалить. Думаешь, в счастливом детстве я мечтал об этом кладбище талантов?

— И кем вы хотели быть?

— Милиционером!

— Защищать людей от преступников?

— Нет. Давить людей морально и бить их ногами физически. И чтобы никто в ответ не рыпался!

— То есть уже тогда вы готовились к карьере редактора, так?

— Переводная литература развращает молодежь! Гадости надо говорить не таким счастливым тоном.

— Так я же вроде комплимент сделал?

— Ну разве что.

Итак, клиент размяк! Самое время брать за жабры!

— Геннадий Александрович, я к вам с таким вопросом...

— Извините, Василий, но конкретно сегодня и до конца недели я абсолютно пуст. Ко мне дочь погостить приехала, внуков привезла.

Да сговорились они, что ли?!

— Тогда второй вопрос...

— Это легко, вот в папке текст, приводите его в нормальный вид и скорее всего мы вам за работу заплатим.

Он пододвинул ко мне папку с завязочками. Выцапарав один лист я прочитал: "Протягивая руку к цели и повышая голос я сказал слова, способные своротить горы" Наугад выбранные несколько листов подтвердили страшную догадку — не один я люблю "адаптировать" чужие сюжеты.

Что ж за день такой?

— Геннадий Александрович, мне бы...

— "Утром стулья, вечером деньги."

— До вечера не успею. Но послезавтра готов предъявить первые пять глав! — С учетом того, что три я уже "перевел" и примерно представлял, что там будет дальше — скорее всего успею.

— Пять глав?

— Будет!

— Хм. Будет текст — будет аванс.

— Будет аванс — будет работа!

— Согласие есть продукт при полном непротивлении сторон! Хватайте и бегите, потому что желающих — тьмы!

В этом сомневаться не приходилось. Я вообще удивляюсь тому, что мне здесь работу дают, при таком количестве докторов, профессоров и академиков, готовых на любую подработку "лишь бы не на морозе". Тем более, что в дверь уже кто-то осторожно скребся.