Квест Империя

-Ты любишь кофе, Лика?

-Люблю.

-Тогда давай выпьем по чашечке кофе.

-А разве вам...

-Лика!

-Извини. Разве тебе можно пить кофе?

-Нельзя.

-Но...

-Но очень хочется. Давай сделаем "маленький праздник". Какое сегодня число?

-Пятое.

-Хм, пятое сентября... пятое... нет, это было шестого... Мы взяли наконец этот чертов Бельчите, но пятого меня могли запросто убить, но не убили, а свалка была страшная... За это можно выпить не только кофе.

-А где это, Бельчите?— спросила Лика, направляясь варить кофе,— было ясно, что от своей затеи старик не откажется.

-В Испании,— ответил Макс и пояснил: — Это была ключевая позиция мятежников. Весь Восточный фронт следил тогда за Сарагосской операцией.

-Ты что, был в Испании?

-Много раз,— улыбнулся Макс.— Но я понял тебя. Ты спрашиваешь о Гражданской войне. Был, конечно. Два ранения и контузия и окончательная потеря иллюзий. Знаешь, место, где ты распрощался со своими любимыми иллюзиями, это как место, где девушка лишилась девственности. Вряд ли забудешь.

-И какую же девственность потерял в Испании ты?— Лика уже засыпала в джезву мелко помолотый кофе, залила водой и хотела поставить на огонь, но Макс остановил ее:

-Положи немного кардамона, чутьчуть, и сахар, да, две ложки достаточно. Девственность? Я потерял там идеологическую невинность. По тем временам это было серьезнее, чем связь без брака. Даже в Испании. Пожалуй, в тогдашней Испании особенно.

-Что ты имеешь в виду?

-Видишь ли, Лика, я же тогда был коммунистом. То есть тогда уже был коммунистом только по привычке и от безвыходности. Некуда было идти больше. Но в Испании я окончательно понял: пора кончать. Миша Кольцов звал меня в Москву, но у меня хватило ума в Москву не ехать.

Вскипел кофе. И Лика успела снять его с огня с первой густой шапкой пены, в которую тут же — по приказу Макса — капнула несколько капель ледяной воды.

К кофе Макс потребовал "пару капель" коньяка — в его баре оказался "Мартель" — и сигарету. Оказалось, что и сигареты — "Кент" — тоже лежат в баре.

Лика выпила немного коньяка и, посматривая на то, с каким наслаждением смакует коньяк и кофе Макс и как он затягивается табачным дымом, спросила:

-Макс, а ты откуда?

-В каком смысле?

-Ну, где ты родился?

-Ах, это! В Констанце.

-Так ты из Румынии?

-Румыния? Нет, Лика. Не Констанца, а Констанц. Это в Германии, на Боденском озере. Потом мы, правда, переехали в Фрайбург, но детство я провел в Констанце. Ты даже не представляешь, какой это чудный город. Чудесный! Впрочем, неважно.

-А откуда ты знаешь русский?

Услышав вопрос, Макс усмехнулся:

-Я учился там и жил потом немного.

-Учился?

-О да! В Коммунистическом университете народов Запада... ну и еще коегде... Я ведь, Лика, старый коминтерновец. Дада! Представляешь, я слушал Бухарина и Радека, даже Зиновьева видел. Был на приеме у Сталина, в Кремле, а с Николаем Ивановичем говорил пару раз, как вот с тобой сейчас, только без коньяка и кофе.

Лика была поражена. Вот перед ней сидел человек, старый, конечно, но вполне живой, который помнит Зиновьева и Бухарина и еще много кого, наверное, помнит живыми.

"Бог мой,— думала Лика.— Кто теперь вообще помнит, кто такие эти Бухарин и Зиновьев? И что Бухарина звали Николай Иванович?"

-А еще?..— спросила она.

-Что еще?— переспросил он.— Кого еще видел? Многих. Всех и не перечислишь. А многих ты и не знаешь. Ну вот Тухачевского, Ворошилова, Примакова, Эйдемана... Тельмана лично знал. Достаточно?

И в самом деле достаточно. Для первого раза вполне. Макс оказался очень интересным человеком. Он знал множество вещей и с удовольствием рассказывал Лике при случае истории из своей жизни или просто почерпнутое в одной из множества прочитанных им книг. Книги он продолжал покупать — библиотека занимала целую комнату — и читать (в очках, разумеется).

Чем дальше, тем больше Лика относилась к Максу не как к нанимателю, хозяину, а как к хорошему другу. Старшему и старому другу. Так он сумел поставить их отношения. Они гуляли вместе, беседуя о том и о сем, и пили вместе чай, и даже ходили в театр — ездили в ТельАвив смотреть балет или слушать оперу. Лика практиковалась в иврите, который она практически не знала, и в английском, который она знала неплохо. Впрочем, английский Макса был какойто странный.

-Не обращай внимания. С кем поведешься. Так это называется. Я в ту войну служил с шотландцами, вот и набрался.

Он умел быть галантным. Ведь не зря она назвала его про себя джентльменом.

-Ты сегодня удивительно хорошо выглядишь,— не забывал он сказать ей утром.

-Ты знаешь, что рыжие женщины отмечены Богом?— непринужденно вставлял он при случае.

-Ейбогу, не пойму, как ты умудряешься сохранять такую фигуру? Ты же ничего для этого не делаешь,— комплимент, сказанный как бы между делом.

-У тебя есть вечернее платье?— спросил он на второй неделе знакомства.

-Нет.— Лика была озадачена. Зачем, спрашивается, может понадобиться вечернее платье новой репатриантке.

-Плохо.— Макс был явно расстроен.— Но поправимо. Едем!

И они поехали по дорогим бутикам и ездили четыре часа, пока не нашли ей платье и туфли, которые удовлетворили взыскательного Макса. Впрочем, к платью пришлось купить и белье. Сколько все это стоило, Лика только догадывалась — о цене речь не зашла ни разу, а расплачивался Макс кредиткой — но даже от этих догадок ее бросало в жар.

-Великолепно!— сказал Макс, осмотрев ее со всех сторон.— Но бюстгальтер, пожалуй, мы купили зря. Впрочем, пусть будет, но попробуйка без него.

Лика попробовала. Она была сейчас в таком странном состоянии души, что, попроси ее Макс раздеться полностью, разделась бы без тени сомнения.

Когда она вышла из примерочной во второй раз, Макс, посмотрев на нее, улыбнулся и показал большой палец:

-Никогда не надевай с этим платьем бюстгальтер. Не надо. У тебя красивая грудь, и платье держит форму.

На следующий день они поехали на балет в ТельАвив. Это были гастроли Эйфмана, которого Лика знала и любила еще по Питеру, но вечер запомнился ей преимущественно взглядами. На них смотрели. Смотрели на нее.

-Какого цвета у тебя глаза?— спрашивал Макс.— Никак не могу понять, то ли карие, то ли зеленые...

-Я всегда считала, что они карие,— отвечала она.

-Нет, думаю, ты ошибаешься. Они все же зеленые. Мы купим тебе пиджак бутылочного цвета, и они расцветут зеленью.

-Пиджак?

-О да. Клубный пиджак.

-А зачем? То есть спасибо, конечно, но кто носит в Израиле клубные пиджаки? И где?

-Мы едем играть в бридж. Там носят.

Таков был Макс. Оказывается, он еще и в бридж играл. Играли на вилле в Герцлии. Публика была... Ну что сказать? Высший свет, он и в Африке высший свет.

-Мы не в Африке,— сказал Макс на ее замечание, когда они возвращались домой.— Африка начинается за Каналом.

Постепенно их отношения становились все более доверительными, нежными, можно сказать. А можно не говорить, потому что известно, какой смысл привыкли вкладывать люди в это простое и ясное слово, когда речь заходит об отношениях мужчины и женщины. Но вот ведь беда какая ("Беда. Беда",— поняла вдруг Лика через пару месяцев), не было и не могло быть между ними никаких таких отношений. Ему было девяносто шесть лет, и он был уже выше ЭТОГО.

-Кстати, не помню, я говорил тебе, что слушал Маяковского в Политехническом музее?

В этом был весь Макс. Он и Маяковского видел; и с Багрицким пил водку в Москве; и дрался с нацистами на улицах Берлина и Мюнхена; и говорил с Долорес Ибаррури в Мадриде; и организовывал поставки оружия в Палестину; и был дружен со старшим Снэ, хотя тот был лидером компартии, а Макс с коммунистами уже разошелся. Он был крутым мужиком в свое время. Это чувствовалось и теперь еще, но теперь это был лишь отзвук былого, послевкусие, тонкий, но слабый аромат иной эпохи, другой жизни.

Вот ведь трагедия какая. Они разминулись. По минимуму на три десятка лет. По максимуму — на полстолетия.

-Макс, а почему ты один?— спросила Лика однажды.

-Не знаю,— сказал он, и так он это сказал, что больше к этой теме они не возвращались.

Через полгода он пригласил ее "проветриться".

-Прокатимся в НьюЙорк,— сказал он както утром за завтраком.— Чудный город для тех, кто знает, что там к чему, конечно.

И они отправились в Америку...

-Kukjavel!— сказал неожиданно Макс и со злостью бросил толстую газетную кипу на журнальный столик.

Лика вздрогнула, так резко и с такой интонацией он произнес незнакомое, но со всей очевидностью бранное слово.

-Что ты сказал?

-Это пошведски,— раздраженно бросил старик.— Дай, пожалуйста, чегонибудь выпить. Там, в баре, должен быть виски.

-А всетаки?

-Что всетаки?

-Что ты сказал?— Лика открыла бар и стала искать виски.

-Сказал: "мудак",— усмехнулся старик.— Надеюсь, ты не в первый раз услышала это слово?

-Нет,— пожала плечами Лика.— Тебе какой?

-А, все равно!

-"Тичерс" подойдет?

-Пусть будет "Тичерс".

Лика свинтила с бутылки пробку и плеснула в стакан на два пальца (как в голливудских фильмах).

-Сигареты там тоже есть?— спросил между тем Макс.

-Есть, но...

-Никаких но, милая. Нам теперь это здоровье ни к чему.

-То есть как?— опешила Лика.— Что случилосьто?

Старик взял из ее рук стакан и сделал большой глоток, потом открыл пачку "Мальборо", достал сигарету, прикурил (в пепельнице лежал фирменный коробочек спичек) и снова отпил из стакана.

-Подожди. Дайка мне телефон.

Номер телефона Макс набрал по памяти, после чего Лика услышала очень странный разговор, вернее, реплики только одного из собеседников. Удивило ее и то, что собеседником Макса оказался, по всей очевидности, русский.

-Здравствуй, Федя!— сказал в трубку Макс.— Да, это я... Что?.. Нет, твоими молитвами... Я так понимаю, что ты по мне соскучился... Что? Не слышу!.. Нет, не дома...Ах вот оно что! Ты мог еще долго звонить, Федя, я в НьюЙорке. Да... А почему нет?...Встретиться?.. Трахнуть? Кого, прости господи, трахнуть?.. Ах, тряхнуть стариной? Так уж нечем трясти...Федя, ты не забыл, сколько мне лет?.. Да... Нет... Вот как?.. Ладно, поищу...И где же?.. Помню!...Да... Очень смешно...А это не смешно. Я же тебе не напоминаю... Да, могу!...Напомнить?.. Хорошо...Нет, не с моей печенью...Ладно, обдумаю. Говорю, на досуге обдумаю...Нет...Да...До свидания...И тебе того же.

Макс повесил трубку и задумчиво посмотрел на стакан. Потом поднял его и выпил оставшийся в нем виски одним глотком. Затем он закурил новую сигарету — прежняя, пока он говорил по телефону, догорела в пепельнице до фильтра — и перевел взгляд на Лику. И Лика увидела перед собой совсем другого человека. Этот другой Макс выглянул откудато изнутри знакомого ей Макса. Из глубин стариковского тела на нее смотрел другой Макс, жесткий, жестокий, он изучал Лику, чтото обдумывая, взвешивая, как будто примериваясь к чемуто.

-Налейка мне еще, девочка,— сказал он наконец.

-Макс, может, не надо? У тебя же печень...— Лика была встревожена.

-Печень, это серьезно,— ответил Макс.— Но мы ее потом починим или поменяем...если доживем. Налей, пожалуйста.

-Всетаки ты можешь мне сказать, что случилось?— снова спросила Лика через минуту, передавая ему стакан.

Макс поморщился, отпил немного и сказал:

-Случилось, милая, что мы, как говорят сейчас на твоей родине, попали. Чиста канкретна. Оба.

Он не шутил. Лика видела это отчетливо.

-У тебя... у нас неприятности?— Лика еще надеялась, что все это старческие бредни, и сама же в это не верила, потому что не таким человеком был Макс, чтобы бредить. В глубине души она уже поняла, что случилось чтото серьезное. Очень.

-Неприятности...— Макс как будто попробовал это слово на вкус.— Можно сказать и так. Только, Лика, это такие неприятности, которые обычно кончаются летальным исходом.

-Нет,— сказал он, уловив мелькнувшую у Лики мысль.— Дело не во мне. Я бы и не нервничал, в моито годы... А ты? А другие? Много других, Лика, очень много...

-Что же делать?— растерянно спросила Лика.— Мы можем чтото сделать?

-Можем,— усмехнулся Макс.— И сделаем, но нам придется немного потрудиться.

И они начали "трудиться". Для начала они вызвали такси и отправились кататься по городу. Прогулка их закончилась примерно через час на какойто ничем не примечательной, но явно бруклинской улочке. Никакого смысла в этом Лика не видела, но спрашивать не стала. И оказалась права. Все разъяснилось довольно быстро. Расплатившись и выйдя из такси, они неторопливо, а торопливо Макс и не смог бы, прошли по улице в обратном направлении, свернули на другую, а потом и на третью улицу, и там обнаружилась контора по прокату автомобилей фирмы "Херц". Здесь Макс арендовал серебристый "Мицубиси Лансер", записав его на имя Лики и оплатив наличными, и уже на машине они отправились дальше. Машину, естественно, вела Лика, но без указаний Макса она бы никогда с этим не справилась. Водить машину в центре НьюЙорка оказалось не просто сложно, а очень сложно.

Следующим пунктом их программы оказалась контора по найму жилья, найти которую оказалось непросто, не прибегая к помощи справочной, но Макс, видимо, очень хорошо знал НьюЙорк, просто ему нужно было время, чтобы вспомнить, где и что находится. К тому же некоторые старые адреса оказались уже неактуальными. Макс помнил несколько другой НьюЙорк.

В конторе Макс арендовал на месяц домик в НьюДжерси — на самом деле арендовала его опять Лика, и на этот раз воспользовавшись собственной кредитной карточкой. Отказавшись осматривать владение, но получив ключи, они покинули контору и начали объезжать аптеки и посудные магазины. Везде они покупали по чутьчуть, по одному Максу ведомому списку товаров и лекарств, но в конце трехчасового путешествия багажник и задние сиденья их "Лансера" были забиты покупками. Прогулка оказалась длинной, Макс устал и выглядел ужасно, но вернуться в отель отказался. Они отдохнули в итальянском ресторанчике в Маленькой Италии на Манхэттене.

После обеда — уже смеркалось — они поехали в НьюДжерси и уже в темноте выгрузили там свой багаж. В отель они приехали поздно и сразу легли спать. Устали оба ужасно, но как выдержал эту нагрузку Макс, оставалось для Лики загадкой. Как врач, она прекрасно понимала, насколько слаб организм Макса и какую нагрузку он перенес в этот день. При этом он приказал припарковаться — вот именно что приказал, на платной многоэтажной парковке в двух кварталах от отеля, так что до отеля еще пришлось довольно долго идти.

Наутро Лика из таксофона на улице связалась с электрической компанией и заказала подключение. То же самое пришлось проделать и с водопроводной компанией.

-А телефон нам не нужен,— сказал Макс.

Весь следующий день они провели в своем домике. Макс с помощью Лики строил какойто сложный агрегат ("Будем варить самогон" — серьезно сказал он) и, как оказалось, не один, а сразу несколько. Следующие три дня они наведывались в домик с раннего утра и оставались там до вечера. Макс колдовал над порошками и таблетками, процеживал какието микстуры, разбавлял и кипятил сиропы, то есть работал как какойнибудь средневековый алхимик, с той только разницей, что вместо сушеных летучих мышей, мочи девственницы и веревки с шеи повешенного он оперировал лекарственными препаратами, разрешенными к употреблению на территории США.