Вокруг Великой Реки, часть 1. Время отцов.

Вдруг у радиста запищала рация. Радист передал Алексею трубку, там послышалось: "К западу от дороги, три километра от Сельца, усадьба, рядом до батальона конницы, грудь красная с белой лентой. Дозора противника не обнаружили."

Так, подумал Алексей. Поляки. Ну что ж...

Доложил майору Домбровскому и получил добро на действия по своему усмотрению, присовокупив, "Послал Господь соотечественничков..." Майор происходил из первых поселенцев, тех самых, прибывших на железных кораблях, но происходил, по семейному преданию, из польского мелкопоместного дворянства. Поэтому и польский язык в свое время выучил.

Разведчиков они встретили, не доезжая до поместья. Послав сотню казаков и одно отделение в обход поместья, он спешился и вместе с разведчиками пошел на осмотр того, что происходило у усадьбы.

Даже отсюда доносились крики. В бинокль же было видно, что происходило рядом с усадьбой.

Из окон кто-то выбрасывал картины, желтые и белые металлические вещи, портьеры. Несколько поляков держали пожилого человека в партикулярной одежде, а один из них бил его по лицу. Рядом держали девушку, которая кричала и вырывалась; один как бы невзначай удерживал ее сзади за грудь, другие выламывали ей руки. Рядом лежало несколько трупов местных крестьян, а с молодых девушек срывали одежду. Чуть дальше было видно зарево; похоже, там горела небольшая деревушка. Коней держали коноводы чуть в стороне.

По приказу Алексея по периметру поляны рассредоточились пулеметы, а несколько снайперов, включая самого Алексея, приготовились. И вдруг по команде загремели выстрелы.

На землю упали тот, кто бил старика по лицу, а также другие, у кого были на плечах погоны. Сам Алексей снес полчерепа тому, кто лапал неизвестную девушку. И тут же загрохотали пулеметы, кто по коноводам, и потом отсекая поляков от лошадей, кто по основной массе поляков. По другим полякам, уже прицельно, били винтовки, а снайперы переключились на насильников.

Несколько поляков попытались бежать за поместье, но и оттуда послышались пулементые очереди. Потом с обеих сторон понеслись казаки. Оставшиеся в живых поляки поднимали руки, над усадьбой послышались крики: "Nie strzelać! Poddajemy się!" (Не стреляйте! Сдаемся!) Из усадьбы вышли четверо поляков с высоко поднятыми руками. Умирать не хотел, судя по всему, никто.

Алексей сел обратно на своего коня и выехал на опушку, где казаки сгоняли обезумевших поляков в кучу. Повсюду лежали раненые и убитые поляки, раздавались стоны, крики, ржание коней. Он подъехал к пожилому человеку.

Тот сказал, мешая польский с русским:

— Гжегож Пясковский, пан тэго двуру. Дженькуе бардзо пану... то ест большое спасибо!

— Пан Пясковский, меня зовут капитан Заборщиков. Не нужен ли Вам или Вашей дочке доктор?

— О, то не дочка, то... як то бэндже по росыйску... племянница моя, Мария. Она ест з Гродна, тен пулковник — он показал на тело, лежащее на земле — два лата тэму прощив о ей рэнкэ... просил ее руки. Она не была згодна... не согласилась, и, по почонтку войны, уехала до мне, мыслила, же они... не дойдут сюда. Мне доктора не тшеба, а ей... запытайте йон...

— Нет, мне доктор не нужен, — на чистом русском языке, хоть и с польским акцентом, сказала девушка. — Полковник Потоцкий сказал, что раз уж я его отвергла, то я его не достойна, и пусть его солдаты мною занимаются, так же, как теми несчастными девушками. Я очень вам благодарна, капитан.

Тем временем, вереница пленных под охраной казаков побрела на юг. С ними пошли несколько крестьянских подвод, на которых были крестьяне и крестьянки, раненые, побитые или изнасилованные поляками. Всех тех, на кого они показали как на насильников или тех, кто жег их дома или избивал их, вели отдельно, с руками, стянутыми пластиковыми наручниками. Когда некоторые из них попробовали возмущаться и кричать, что "то ест быдло" и что могут делать, что хотят с ними, им попросто заклеили рты лентой, которая также оказалась в седельных сумках у сержата Алейникова, тоже русского американца, но чьи корни уходили как раз в эти места. Другие понуро брели, рта не открывая.

Пясковский рассказал, что когда эти места перешли к России в середине семнадцатого века, то освободили всех крестьян, ведь крепостничество было отменено в самом начале правления Пожарских. А вот землю помещикам частично оставили. Его предки переселились тогда на это место, продав землю у Гродна и купив этот участок, и предложили аренду наделов местным крестьянам. Вот так и жили, и жили неплохо; это была не единственная деревня, за лесом их еще три.

Алексей спросил насчет погорельцев, на что Пясковский сказал: не бойтесь, они пока поселятся на сеновале, ведь сейчас тепло, а потом я выделю им лес, и через месяц уже у них опять будут дома. А на восстановление пожитков он выделит им денег, все-таки они почти как семья, а денег у него хватает.

Мария же спросила, не женат ли Алексей, и понурилась, узнав, что не только женат, но и отец четверых детей. И спросила его, нет ли у него других таких же друзей, только неженатых. Алексей рассмеялся и сказал, что есть, но далеко. Но оказалось, что он ошибся: вскоре в село прибыла вторая рота, под командованием Ивана Аверченко. И хоть обе роты пошли дальше, Мария успела выудить у Ивана обещание навестить ее, "когда все это кончится"...

Глава 6. Ржавый маршал.

25 июля 1812.

Вчера вторая и третья роты Седьмого учебного батальона понесли первые потери. На марше вокруг Могилева разведка попала в засаду и была вынуждена отстреливаться от французов, пока основной отряд спешил на подмогу. Французов сумели окружить и частично уничтожить, частично пленить, но все это было достигнуто ценой жизни трех разведчиков и семи солдат основного отряда, а девятнадцать были ранены. Временный госпиталь соорудили в одном крыле усадьбы Пески, и тот факт, что в нем лежал и раненый в ногу лейтенант Аверченко, весьма обрадовал Марию Пясковску. Никого из русских американцев не убили, а вот раненых из них было пять.

Алексей взял на себя общее командование отрядом, а на вторую роту назначил лейтенанта Александра Корфа, тоже русского американца, хоть и немца по прямой отцовской линии. Командовать первым взводом стал сержант Алейников, которому все равно должны были вот-вот дать лейтенанта. И отряд пошел дальше.

К Смоленской дороге между Могилевом и Оршей они вышли к вечеру; хорошо, что дни были длинными, и они смогли обустроить свои позиции. Каждая рота оседлала одну из сторон дороги, в шахматном порядке, чтобы при обстреле дороги ненароком не зацепить своих. Орудия поставили прямой наводкой в выкопанных для них орудийных окопах и замаскировали.

Ночью ничего не произошло, лишь вдалеке ухали совы и кричали какие-то птицы. А вот с утра они услышали конский топот с востока.

По дороге мчался кавалерийский отряд. В центре, на взмыленном коне, ехал человек с большой лысиной, бакенбардами, эполетами, и красной лентой через плечо. Алексей скомандовал: этого взять живым!

Скакавший спереди дозор пропустили беспрепятственно. Потом вдруг заработали пулеметы по передней и задней частям колонны. Та вдруг остановилась, лошади заметались, люди прыгали с лошадей.

Пулеметы продолжали строчить, а по центральной группе всадников заработали винтовки. Вскоре дорога покрылась трупами лошадей и людей. Тут Алексей, помня уроки, почерпанные им в юности в гостях у Юры Кии, метнул приготовленное лассо и захватил того самого лысого офицера. Другие, изъявившие ранее желание научиться искусству бросать аркан, и которых Алексей учил во время вынужденной стоянки в Смоленске, точно так же попытались захватить других офицеров, и кое у кого тоже получилось. Впрочем, тут все другие, как намедни поляки, тоже завопили, что сдаются, только по французски (nous nous rendons!)

Улов оказался богатый. Полковники, майоры, но сам лысый оказался не кем иным, как "железным маршалом" Даву. Вот только выглядел он не железным, а скорее заржавевшим, побагровевшим, когда его Алексей тянул на лассо в лес. Оказалось, что его силы были захвачены врасплох в Могилеве и наголову разбиты. Чудом избежав плена, он с частью своих штабных офицеров, а также нескольких нижних чинов сумел бежать лесом, вышел на дорогу перед русскими войсками, и поскорее поскакал в Оршу, где находится Наполеон с основным отрядом. И когда он уже думал, что все, спасся, он и попал в засаду.

Алексей передал по рации о захвате Даву и получил приказ оставаться на месте; первая рота и сам Домбровский на подходе, а за ними и вся дивизия Паскевича. Пока ждали, убрали трупы людей и лошадей и заставили французов их захоронить. И, как оказалось, вовремя; скоро показался обоз, шедший из Орши в Могилев, ведь Наполеон еще ничего не знал о разгроме корпуса Даву.

Обоз захватили без проблем. Сухие пайки уже всем надоели, и понадеялись на французскую кухню. Но то, что вез обоз, оказалось невкусным, сухари и загнивающее мясо, в результате французам пришлось рыть еще ямы, на этот раз для мяса. Сухари же скормили французским пленникам. Потом, впрочем, нашли и то, что было послано Наполеоном для офицеров и генералов; в одной из повозок были живые свиньи, в другой сыр и окорока. Этим уже полакомились сами.

За этим занятием Домбровский и застал Алексея с компанией, и первая рота во главе с командиром батальона присоединилась к обильной трапезе. Пришлось вскоре угощать и генерала Паскевича со штабом. Генерал обещал представить весь отряд к наградам, а потом огорошил Алексея.

Оказалось, что к корпусу Раевского присоединились еще два учебных батальона и одна учебная гаубичная батарея. Всех их теперь объединили в Первый Учебный Полк, хотя, конечно, учебой тут уже и не пахло. Командовать полком Раевский поставил майора Домбровского, решительно пресеча протесты множества местных подполковников и полковников. А Седьмой батальон был передан Алексею, который, хоть и самый младший из трех командиров рот, так хорошо себя показал в Битве при Могилеве.

А другой из оставшихся в строю лейтенантов, Андрюха Резанов, которого он боялся обидеть, сказал ему, что сам его на это место и предложил , какие уж там обиды.

Теперь же предстояло развить успех. Для этого Седьмой батальон было решено точно так же, как раньше, послать в обход оседлать пути обеспечения и отхода. И Алексей вскоре распрощался со своим пленником (который немного скривился, услышав от Алексея 'au revoir, Monsieur le maréchal', но нашел силы ответить 'au revoir, Monsieur le capitaine!')

И направляясь в леса к северу от Орши, подумал про себя, если война и дальше так пойдет, то, может, я и увижу рождение следующего своего ребенка...

Глава 7. В окружении шаромыжников.

— Mon cher ami, je me rends, — сказал вышедший из леса француз, судя по эполетам, офицер. (Мой дорогой друг, я сдаюсь).

Пожилой крестьянин, только что приведший целую колонну таких же французов, сдавшихся ему лично, заворчал: "Усе яны шаромыжники. Кожны кажа адно і тое ж: шарамы, шарамы..."

Его сын продолжил на русском: — И корми их всех... На всех не напасешься. Тем более, что эти же шаромыжники, когда пришли сюда, орали на своем французском: принеси то, дай это.

— А ты и французский знаешь? — поинтересовался Алексей.

— Да как же его не знать? В школе учу. И немецкий тоже. Надоело. Но что ж поделаешь...

— Вот видишь, пригодилось.

— Дяденька, а возьмите меня к себе.

— Яшчэ чаго... — прогудел отец. — Табе вучыцца трэба, ды і бацьку дапамагаць.

Алексей написал несколько строк на бумажке.

— Вот закончишь школу, и, если батька благословит, то напиши мне вот по этому адресу. Я-то уже, надеюсь, в Америке буду, но я тогда попрошу за тебя того, кто будет заведовать учебными частями.

— Дяденька, а если я в Америку захочу?

— Ладно, — рассмеялся Алексей. — Если батька отпустит, напишешь мне, посмотрим, что можно будет сделать. Но не раньше, чем школу закончишь. И с хорошими оценками. Згода?

— Згода, — погрустнев немного, сказал парень.

Непонятно, каким образом слухи о Фатово, Песках и Могилеве просочились в Оршу, но при виде пятнистой формы учебных рот французы чаще всего просто бросали оружие и просились в плен. Алексей потерял уже один из казачих полков, чей состав конвоировали некогда гордых французских солдат в Могилев. Многие французы начинали уверять, что никакие они не французы, а эльзасцы, бретоны, фламандцы и лотарингцы, присоединенные к Франции в прошлые два-три столетия; даже провансальцы иногда гордо утверждали, что Прованс — не Франция. А немцы, коих было тоже немало в армии Наполеона, просто уходили целыми соединениями, с оружием и знаменами, и просились на российскую службу. Эльзасцы и немецкоязычные лотарингцы пытались примкнуть к немцам.

Все было хорошо, а вот первоначальный приказ исполнить было сложно, потому как обойти Оршу незамеченными не получилось. Там более, что Алексею надоело выслушивать "mon cher ami" каждые две минуты. Французы даже пытались сдаваться крестьянам, которые приводили их потом к ближайшим военным частям, как вот сейчас. Другие мародерствовали, чем раньше занимались в основном только поляки. Крестьяне создавали отряды самообороны, достаточно тесно взаимодействовавшие с армией. А полякам, после их недавних "подвигов" времен французского наступления, вообще было опасно появляться в маленьком количестве. Так что и поляки резво сдавались "клятым москалям". Но большинство французов пытались действовать на жалость, почему крестьяне и прозвали их "шаромыжниками".

И Алексей, по совету могилевца, решил пойти на северо-восток, к Грыбанам, и только оттуда повернуть на север. Тут уже французов не было, они при наступлении предпочитали дороги, но и скорость продвижения по лесам была намного ниже. Они еще не вышли из радиуса радиосвязи, и вскоре им сообщили об освобождении Орши; при подходе армии Багратиона выяснилось, что французы уже отступили в направлении Борисова. Похоже, их силы таяли с каждым днем; сообщалось уже о десятках тысяч пленных, в большинстве своем сдавшихся в плен самим.

Новый приказ Алексею гласил: французов, если таковые встретятся и попытаются сдаться, посылать в направлении Орши, там их оформят. На высоких чинов это не распространяется, конечно, так что если попадется полковник, генерал или там маршал, то лучше уж не отпускать.

Пока же отряд вернулся в Могилев и пошел по Минской дороге. По этой дороге французов не было, и ближе к вечеру проехали местечко Березино, с другой стороны реки Березины. Сразу после местечка, на север потянулась проселочная дорога. По карте, до Борисова по этой дороге оставалось шестьдесят километров.

Через двадцать километров, Алексей скомандовал остановку на ночлег. Вряд ли у Наполеона в Березине есть шпионы, и даже если есть, каким образом они смогут донести весточку в Борисов? Разве что почтовым голубем, но и такую весть вряд ли прочитают до утра.

Сразу после рассвета отряд поскакал дальше. Через два часа разведка донесла, что на севере видна деревушка. Гливин, значит, подумал Алексей. И повернул отряд через лес на северо-запад.