Вокруг Великой Реки, часть 1. Время отцов.

Пролог. Биография одной реки.

Примерно в 200 километрах к западу от озера Гичигами, известного также как озеро Верхнее, самое большое озеро в системе Великих озер, находится другое озеро, Омашкоозо, что в переводе с оджибуэйского на русский означает озеро вапити, благородного североамериканского оленя.

Если площадь озера Гичигами составляет свыше 82000 квадратных километров, то озеро Омашкоозо занимает менее пяти квадратных километров. К северу от него простирается необъятная тайга, к югу — смешанные леса, а к западу почти вплотную подступают великие прерии североамериканского Запада. И на север вытекает крохотная речушка, скорее даже ручеек. Рекушка эта несколько раз повернет на восток и снова на север, в нее вольются ручьи из других озер, коими столь богата эта часть Северной Америки. И наконец она повернет на юг и пересечет весь континент аж до Нового Орлеана и далее до Мексиканского залива. Ибо имя ей — Миси-Зииби, Великая Река, как ее назвали оджибуэи.

У Сен-Поля она становится судоходной, по крайней мере для речных судов. Ее ширина у Сен-Луи уже несколько сот метров, а на юге, ближе к дельте, достигает аж двух километров. В нее впадают и другие великие реки, из которых выделяются две — с русской стороны длинная и мутная Миссури, длиной в четыре тысячи километров, берущая начало далеко на северо-западе, в Скалистых горах, а со стороны САСШ величественная Огайо, которая зарождается в Аппалачинских горах и которая в месте впадения полноводнее и шире, чем сама Миссисипи.

Сначала по ее берегам жили самые разные индейские племена, такие, как оджибуэи на севере, дакота и баходжа на западе, идока и чероки на востоке, и билокси на крайнем юге. Но и они все — пришельцы. До них, начиная с середины реки, там жили древние народы, которые строили города в окружении курганов. Строителей уже давно и след простыл, города постепенно исчезли с лица земли, а вот курганы остались.

Потом там появились французы и переименовали реку в Мессипи или Миссиссиппи. Они построили первые европейские города, такие, как Сен-Поль, Сен-Луи, Батон-Руж и Новый Орлеан. Но им трудно было удержать такую крупную территорию, и большую часть ее они продали пришедшим с запада русским, а оставшееся потеряли в войне с Британией и ее колониями. Вскоре и сами британские колонии объявили о своей независимости. И к началу 19 века север, к западу от Великих озер, равно как и юг, начиная чуть выше Батон-Ружа, стал полностью русским, русским был и западный берег между этими областями, а также священные для индейцев места — небольшая Курганная область к востоку от Сен-Луи. А вот на оставшейся части левого берега находились земли нового государства — Североамериканских Соединенных Штатов, или САСШ.

С русскими пришли врачи, учителя и миссионеры, и индейские племена на русской территории зажили очень неплохо. А вот с востока все чаще переправлялись остатки некогда великих племен, живших восточнее Миссисипи. Иногда через реку переходили и некоторые белые, кому стало неуютно жить в новосозданных САСШ, такие, как католики из Индианы и Иллинойса, но это случалось редко.

На Верхней Миссисипи, чуть севернее места, где в Миссисипи впадает ее самый длинный приток, река Миссури, находился Длинный Остров, один из многих островов на Великой реке. Но этот остров не затоплялся в половодье, и он был расположен всего в трехстах с небольшим метрах от восточного берега, но с достаточно глубокими протоками по обоим берегам. Поэтому именно там появился русский торговый пост, который служил и портом для кораблей, ходивших от Сен-Поля на севере до Сен-Луи в центре и далее до Нового Орлеана, так и местом, где индейцы с восточного берега приходили на своих каноэ привозили шкуры, грибы, ягоды и произведения искусства на обмен с русскими и индейцами с западного берега. Такие посты появились и в других местах, например на Черепашьем острове к югу от впадения реки Огайо.

Потом напротив Длинного Острова появился форт армии САСШ под названием Форт-Даглас, и индейцев практически в одночасье не стало, хотя та земля, где они еще недавно жили, была названа Иллинойс, в честь племени идока, именовавшимся французами Иллини по латыни и Иллинуа (Illinois) по французски. В скором времени на западный берег стали переправляться немногие оставшиеся идока, равно как и некоторые одава, магикане и ирокезы, жившие восточнее. Племена, недавно еще враждовавшие друг с другом, расселялись русским правительством по пустующим землям, но с условием, что они будут подчиняться русским законам и их дети будут учиться в русских школах (хоть и частично на родном языке) и служить в русской армии, точно так, как это делали местные индейцы.

На Длинном Острове торговый пост превратился теперь в крупный рынок, а торговля велась уже с штатовским населением. Появились причалы для кораблей и плотов из САСШ. А через реку постоянно ходил паром, станцию для которого построили и на берегу САСШ, рядом с Форт-Дагласом. Для посетителей это место было окном в другой мир, ведь материковая Русская Америка была закрыта для иностранных граждан. Еще на острове царил строжайший запрет на привоз туда рабов; их немедленно освобождали и переправляли в Новый Орлеан, откуда их забирали уже океанские корабли и расселяли в купленных на африканском континенте землях. Свободные же негры допускались только для рагрузки кораблей и плотов, но и они могли добровольно записаться на репатриацию на африканскую родину предков. Что, кстати, многие и делали.

А с другой стороны Западной Протоки появился город Каменец-на-Миссисипи, быстро превращавщийся из торгового поселения в крупный торговый центр, а также опорный пункт для пограничной охраны восточной границы Русской Америки. Впрочем, за всю историю соседства с Форт-Дагласом не было ни единого пограничного столкновения, и служба на Длинном Острове считалась почти синекурой, вот разве что весьма скучной синекурой.

Часть 1. Алексей.

Глава 1. Игра в шахматы

29 июня 1811 года.

— Шах!

— Так я твоего ферзя заберу!

— И правда...

— Хочешь переходить?

— Да нет, не люблю я этого, ты ж знаешь!

— А мне позволяешь иногда...

— Ну да, что ж поделаешь.

— Ну я его беру.

— Ладно. Еще шах.

— Так я и слона твоего беру. Вот так.

— Да уж. А что мне остается делать? Ладно, пойду конем вот сюда. Шах. Ну и мат.

Светловолосый сержант, игравший белыми, тоскливо посмотрел на доску, подумал несколько секунд, и сказал:

— Лех, опять я купился.

— Да не беспокойся, — сказал белобрысый долговязый Леха, в новенькой лейтенантской форме. — Когда я ферзем пошел, это было уже началом конца. Не взять ты его не мог. То же и со слоном. А потом, увы, спертый мат.

Они сидели за столом в небольшой комнатушке с бревенчатыми стенами. На стене висели два портрета. На одном был изображен человек в остроконечном шлеме, и подпись, "Димитрий II Пожарский, Первый Император Всероссийский." На другом молодой человек в сером мундире, с надписью, "Димитрий IV Пожарский, Император Всероссийский." На противоположной глухой стене висела карта, озаглавленная "Миссисипи в районе Каменца и прилегающие области САСШ". На столе поменьше столе стояли динамик и экран. В В него всматривался еще один сержант, низенький крепыш с типичными чертами лица индейца Динé, известного у испанцев под названием Навахо.

— Саш, — сказал последний, — ты ж знаешь Леху. Я вот давно с ним не играю, надоело каждый раз проигрывать. Вот через час будет его очередь следить за радаром, тогда мы с тобой и сыграем. Так хоть и у меня, и у тебя шансы будут.

— Юр, заметано, — сказал Саша. — А вообще нам всем "повезло". Послезавтра уже в Форт-Росс возвращаться, а мы еще одну бессонную ночь проводим.

— Саш, — сказал Алексей. — Если тебе скучно, то вспомни весну, когда бревна по реке снуют только так, радар только и делает, что пищит, и все время нужен визуальный контроль. А сейчас мы хоть в шахматы поиграть можем.

— Лех, ты б хоть поддавался, тогда с тобой можно было бы и поиграть. А так что-то больше не хочется... Вот я все Ленке расскажу, как ты с ее братом обходишься.

— А ты знаешь, Ленка у меня иногда выигрывает, она тебя просто на смех поднимет.

— Ты просто жене поддаешься.

— Она меня за такое просто бы убила. Умная она, моя Елена Панкратовна Заборщикова, урожденная Иванова...

Вдали послышались какие-то шумы, похожие то ли на ломающиеся сухие сучья, то ли на далекие выстрелы из мушкетов. Лейтенант Юрий Заборщиков и сержант Александр Иванов схватили винтовки и выскочили за дверь; до берега САСШ было чуть более трехсот метров, и ломающиеся сучья на таком расстоянии никто бы не услышал.

Вспыхнули прожектора, один из которых был направлен на реку, другой на американский берег. В кустах чуть повыше острова было заметно некое шевеление, потом вспышка, похожая на воспламенение дымного пороха, и теперь уже несомненный звук выстрела.

И вдруг свет прожектора выхватил бревно; короткая команда Алексея, и один из прожекторов стал следовать за ним.

Юра поднес к глазам бинокль. В середине бревно было выдолблено, и в нем лежал... да... похоже, что человек.

Глава 2. Лейтенант Алексей Заборщиков.

29 июня 1811 года.

Мало что Алексей ненавидел так, как ночные дежурства. Опять всю ночь сидеть перед экраном радара, на котором ровным счетом ничего не произойдет. Конечно, еще хуже весной, во время половодья, когда на радаре то и дело отображаются проплывающие мимо бревна, а выход ночью для проверки — то еще удовольствие. Хорошо еще, что на экран постоянно смотреть не обязательно; если что-нибудь случится, то динамик начнет пикать.

С тех пор, как его произвели в лейтенанты и определили командующим второго взвода первой роты третьего батальона Форт-Россовской бригады морской пехоты, он мог бы сам на дежурство не заходить, а вместо этого послать всех трех командиров отделений; именно так поступали другие командиры взводов. Но он следил за тем, чтобы у одного из них всегда была возможность отоспаться. А это дежурство было последним перед возвращением на постоянную базу, в родном Форт-Россе, в тысячах километров отсюда.

Уже послезавтра он уедет к любимым жене и сыну, а на подходе и второй ребенок. Во время командировки на Море Кортеса, он зашел в лавочку к знакомому индейцу из племени Яки, и купил жене сережки и кольцо из серебра с бирюзой, а сынишке настоящий индейский головной убор, из кожи, бисера и перьев белоголового орлана. Да, и у него настанет время заслуженного отпуска, и они поедут на то же самое море, только южнее, где у Вооруженных Сил Русской Америки были свои курорты, и где он уже застолбил себе и семье домик прямо на пляже недалеко от городка Ла-Пас. Белый песок, удивительные скалы, пустыня, кактусы, и полнейшая расслабуха — то, что ему как раз и нужно.

А пока последняя бессонная ночь, проведенная им с сержантами Сашей и Юрой, они же Александр Иванов и Юрий Кии. С Юрой они дружили еще с Форт-Россовского Военного Училища. Алексей несколько раз гостил у Юры в каньоне Цейи, одном из самых красивых мест, которые ему довелось видеть. Он даже сдружился с Юриной сестрой, Валей, но по собственной глупости так и не сделал ей предложения. А после школы офицеров его послали в дальние края, на остров Святой Елены, и когда он вернулся, Валя была уже замужем. И он тогда женился с горя на Лене Ивановой, сестре другого своего приятеля и сослуживца, того самого сержанта Саши. Тем не менее, в браке он был по настоящему счастлив, кроме как когда его посылали в места, куда не рекомендовалось брать семью. Как сейчас, на Длинный Остров.

Длинный Остров представлял из себя пятикилометровый узкий остров в середине Миссиссиппи. На севере находились торговые ряды; население жило в основном на правом берегу, в городе Каменец-на-Миссиссиппи. Оттуда шла железная дорога, и там же строился аэропорт. Но жизнь там была еще типично пограничная, и на семейном совете решили, что Лена с маленьким Юрой, крестником Юры-большого, останется в Форт-Россе, где погода лучше, жизнь благоустроеннее, и где Лена может продолжать учебу. На острове же были торговые ряды и склады, плюс небольшая радарная станция, где Алексей сейчас и находился. А на юге острова был военный городок. Между ними шла дорога через прекрасный буковый лес, любимое место отдыха для жителей Каменца.

Еще в те времена, когда на Острове служил Алексей-старший, дед Алексея, на левом берегу жили индейцы идока, и остров был центром торговли. Потом восточный берег, ранее официально французский, стал английским, затем стал принадлежать новому государству под названием Североамериканские Соединенные Штаты. Индейцев становилось все меньше. Некоторые попросили разрешения переселиться за Миссиссиппи, большинство же оставалось на левом берегу, на своей родине. Потом вдруг пришли солдаты САСШ, и индейцы то ли ушли, то ли их истребили, несмотря на протесты русско-американских властей.

И теперь остров был одним из немногих мест, куда допускались визитеры с левого берега. Туда постоянно ходил паром, и тамошние жители привозили коров, свиней, кур, древесину и пшеницу в обмен на промышленные товары из Русской Америки. Как и везде в Русской Америке, было запрещено привозить рабов, о чем недвусмысленно сообщалось на паромной станции у Форта Даглас в штате Иллинойс. После того, как лет десять назад некоторые рабовладельцы попробовали нарушить этот запрет и в результате потеряли рабов, несмотря на все протесты со стороны САСШ, больше такого ни разу не происходило.

Впрочем, рабов было не так уж и много, и ценились они в САСШ на вес золота. Сказался односторонний запрет работорговли, который Русская Америка ввела в 1779 году. С баз на Барбадосе и Бермуде, Св. Елене и Горé удалось практически сразу положить конец работорговле. А на купленных у местных вождей землях на африканском побережье расселяли репатриантов из Америки.

Но ночью торговый поселок замолкал, и в нем оставались только охранники. На радарной станции оставались персонал прожекторов и орудий, а также три сержанта или реже два сержанта и один офицер.

Дорога была сегодня на удивление приятна. Жара уже улеглась, и ехали они в машине с открытым верхом, наслаждаясь видами вечерней реки и равнины на том берегу. Весной, в половодье, часто приходилось брать грузовик-амфибию, а берег САСШ часто бывал затоплен; тогда форт Даглас превращался в остров. Сейчас же он был просто частоколом, внутри которого расположились несколько деревянных зданий. Только батарея из четырех пушек на маленьком искусственном холмике у самой реки и две таких же батареи на полукруглых деревянных башнях по двум другим углам несколько нарушали идиллию. Да и, если присмотреться, виселица на территории форта, сейчас, впрочем, пустая.

И вот они на радарной станции. Два отделения дежурят у орудия, точнее, большинство в отапливаемом бараке, четверо у орудий. Третье отделение у прожекторов, точнее, в основном в другом таком же бараке. А командный состав в домике собственно станции, у радарного экрана.

За полгода, Алексей был здесь уже, наверное, раз пятнадцать. И каждый раз одно и то же — четыре часа у экрана, восемь за чашкой чая и игрой в шахматы или разговорами, тем более, что количество тех, кто хотел играть с ним в шахматы, почему-то уменьшалось. Время от времени приходилось выходить из здания и всматриваться в речную гладь, но он ни разу ничего интересно не заметил.

До сегодняшнего дня, то есть.

Кто-то из его команды уже спускал моторку, и он, крикнув Юре, что тот остается за старшего, прыгнул вместе с парой солдат в моторку.

Через несколько минут они настигли каноэ. В нем лежала индианка в красивой кожаной одежде, но, посветив фонариком, он увидел два рваных пулевых отверстия, и два других в стенках каноэ. Один из солдат схватил каноэ за нос, и его подвели к берегу острова, где вытащили тело женщины. Под ним оказались два маленьких ребеночка, девочка лет двух и мальчик лет четырех, которых мама, судя по всему, прикрыла своим телом и тем спасла от смерти.

На следующий день, судебная экспертиза вытащила из тела женщины две пули, выпущенных, судя по всему, из стандартных американских гладкоствольных армейских ружей.

Впрочем, в форте Даглас отрицали, что стреляли по каноэ, присовокупив, что это, скорее всего, внутриплеменные разборки, тем более, что огонь велся чуть повыше по реке. Дело пришлось замять. Впрочем, с этого дня началось постоянное визуальное наблюдение за американской стороной.

Детей же осмотрел врач и сказал, что они здоровы, хоть и исхудали изрядно. Никто языка детей не знал, и их решили отправить в Форт Росс, на усыновление.

Алексей, подумав, взял их к себе в купе, ведь только у него был уже свой ребенок, и опыт уже был. И когда поезд доехал наконец до Форт Росса, у него созрело решение — если Лена будет не против, то он их усыновит.

Глава 3. Дан приказ: ему на запад...

13 июля 1811 года.

— Крещается раб Божий Сергей во имя Отца... — и маленького коричневого мальчика опустили в купель.

— ... Сына — и опять...

— и Святаго Духа — и в третий раз мальчик, отныне зовущийся Сергеем Алексеевичем Заборщиковым, опустился в теплую воду купели. Потом его вытащили и передали Александру Иванову, который с огромным удовольствием согласился стать крестным отцом мальчика, увиденного им впервые в ту предпоследнюю ночь на Длинном Острове. Новоявленная крестная мать, Маша, младшая сестра Алексея, стояла рядом и внимательно наблюдала, как отец Иоанн облачает мальчика в крестильную рубашку, самолично вышитую ей за последние несколько дней.

Рядом капитан Еремеев, командир их роты, держал свою крестницу, названную Елизаветой; ей только еще предстояло погружение в купель. Слева от него стояла Александра Евстигнеевна Корф, супруга генерал-губернатора, и точно так же готовила крестную рубашку. А чуть подальше стояли Алексей и Лена, вокруг которых бегал маленький Юра, белобрысый, весь в отца, и смотрел вовсю на своих новых брата и сестру.

За ними стояли самые разные гости — от генерал-губернатора Олега Юрьевича Корфа, наместника Императора князя Максима Александровича Долгорукова и прославленного генерала Василия Алексеевича Заборщикова, отца Алексея, до школьных и университетских подруг Лены, а также друзей Алексея по училищу и личного состава его взвода.

Потом все вышли на Николаевскую площадь перед Форт-Россовским Собором святого Николая Мирликийского. Был редкий жаркий день в Форт-Россе. Знаменитый мост у Золотых Ворот не скрывался в дымке, как обычно, а виднелся во всей своей красе. Русский Залив был на редкость синим, и на Пеликаньем острове белело здание Старой Крепости, построенной еще самыми первыми поселенцами на рубеже шестнадцатого и семнадцатого веков, в котором ныне были музей истории Русской Америки, а также знаменитое хранилище древностей, оставшихся после первых поселенцев. А вниз от собора спускались дома Форт-Росса, живописно расположенные на склонах холмов.

Отмечали крещение в огромном приходском доме, без труда вместившем всех гостей. Впрочем, праздновали не очень долго, ведь Лена была на шестом месяце беременности.

На следующий день, в воскресенье, 14 июля, после Литургии, Юрий отправился к капитану Еремееву. Уже завтра с утра они должны были улететь в Ла-Пас, где им по случаю усыновления дали домик побольше и лишнюю неделю отпуска, а еще туда же откомандируют девушку-идока из службы армейских переводчиков, которая была с ними с момента прибытия Алексея в Форт-Росс. Впрочем, дети уже на удивление быстро выучили первые фразы на русском; к радости родителей, они с самого начала сдружились с Юрой, и он учил их, как мог в свои два с половиной года.

— Садитесь, лейтенант. Теперь у вас вдруг большая семья. Не страшно?

— Капитан, у вас же своих семеро, так что по сравнению с вами мне не так уж и трудно.

— Семеро-то семеро, да все свои, и не было проблем с притиранием. Впрочем, похоже, у вас Юра принял новых брата и сестру, и это радует. Если что будет нужно, дайте знать, всегда поможем. Тем более, что Лиза теперь моя крестница...

Но нам неплохо бы обсудить ваши дальнейшие шаги по службе. Мы планировали послать вас в Россию, в качестве инструктора по подготовке российских сил специального назначения. Но у вас есть право отказаться из-за предстоящего рождения ребенка и многосемейности.

— Да нет, не откажусь. Только вот семью с собой не возьму, все-таки дорога долгая и тяжелая.

— У вас ребенок должен родиться в октябре. Поедете тогда в апреле, все-таки ему уже будет шесть месяцев. А пока я вас пошлю на шестимесячный курс при Высшем Военном Училище. Третьего числа вернетесь из отпуска, а четвертого курс как раз начнется. И направитесь в Россию уже капитаном. Там намного более, чем у нас, придается значение чинам, так что это нужно будет сделать обязательно.

И еще такой момент. Не забывайте, что там пока еще нет снабжения горючим, поэтому нет ни автомобилей, ни мотоциклов. Так что неплохо бы вам потренироваться в верховой езде. Не ударьте в грязь лицом, очень вас прошу. Впрочем, помнится, вы были лучшим в Форт-Россовском Военном Училище...

— Вторым. Лучшим был мой друг Юра Кии. Его отец меня и учил, когда я гостил у них в каньоне Цейи.

— А мне вспоминается, что вы с ним разделили первое место на выпускных соревнованиях... Ладно. У вас через четыре часа самолет в Ла Пас, так что не буду вас больше задерживать. Хорошего отдыха!

Кстати, вам на крещение детей подарок от Императора, по просьбе Максима Александровича: по дороге в Россию ваша семья вас будет сопровождать до Гавай, и вы проведете две недели перед началом командировки в Императорской резиденции на Большом острове. А ваш отец с матерью позаботятся о возвращении семьи в Форт-Росс, так что вы сможете прямо оттуда отправиться в Россию.

Глава 4. Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины...

Пятнадцатого апреля Алексей поцеловал жену и детей, обнял отца и мать, и ушел на посадку на рейс Большой Остров — Кауаи. Он вспомнил, когда в последний вечер вместе Ленка вдруг заплакала, сказала, чтобы берег себя, что он нужен и ей, и детям, включая еще нерожденного ребенка. Впрочем, его сестра Маша согласилась переехать пока к ним, чтобы помогать Лене; сказала, она все равно студентка, а летом у нее каникулы, заодно и научится. Родители его и другая сестра, Надя, тоже собирались помогать, да и мать Лены грозилась перебраться к ним на первое время из Александрова-на-Нутке. Лена смеялась, вспоминая поговорку о семи няньках, но лучше так, чем остаться совсем одной с четырьмя, а там и пятью детьми.

Юре тогда обещали дать отпуск на время рождения пятого ребенка, так что командировка в Смоленск казалась хоть и обременительной, но такова солдатская доля — мотаться туда-сюда. А что Ленка за него боялась, а чего там бояться? Наполеон, конечно, скотина, но не дурак, и на Россию не полезет.

Потом был теплоход до Владивостока, а оттуда поезд до Байкала. Юра вспомнил объявление в поезде: "Станция Байкал, поезд дальше не идет, теплоходы вас ждут у пристани." К югу срочно достраивалась Кругобайкальская железная дорога, так что зимой, вероятно, можно будет доехать до Москвы без пересадок.

От Иркутска была еще старая железная дорога, с паровозами вместо тепловозов, и в Москву они прибыли только одиннадцатого мая по новому стилю, или двадцать девятого апреля по старому. Дальше была только железная дорога в Александров-на Неве и в Киев, на Смоленск пришлось ехать на дилижансе. После пяти дней в Москве, ушедших в основном на процедуры сугубо бюрократические, он выехал в Смоленск и двадцатого был наконец там. И получил под свое начало учебную кавалерийскую роту, в каждом взводе которой было по отделению русских американцев. Еще роте была придана полубатарея полевых орудий и два 82-мм миномета, а в каждом отделении было по пулемету. Остальные были вооружены десятизарядными автоматическими винтовками.

Российские солдаты в роте менялись каждые полгода, после чего получали звание сержантов, и большая часть их уходила на формирование схожих частей в собственно Российской армии. И на этот раз их должны были заменить первого июля по новому стилю, а предшественник Алексея действительно смог за короткое время переучить их на заокеанский манер, и они уже сейчас были грозной боевой силой. Тридцатого мая они ушли на маневры и должны были вернуться к первому июля.

Первого июня радист принес сообщение, что Наполеон объявил о восстановлении Польского Королевства под эгидой Французской Империи, для чего присоединил к Варшавскому Княжеству Познань, Краков и части Силезии, а также кусок Пруссии до Балтийского моря. От России он потребовал немедленной передачи "исторически польских" земель, включая большую часть Белой Руси, Литвы и Правобережной Малороссии. Кроме того, Россия, согласно ультиматуму, обязана была передать Франции острова Гваделупа, Мартиника, Тортуга и Горé, ранее принадлежащие Франции, а ныне находящиеся под юрисдикцией Русской Америки. Ответ на этот ультиматум должен был быть получен не позднее двадцатого июня.

Алексей запросил у майора Домбровского, командира батальона, какие должны быть его дальнейшие действия, и получил ответ: "Действуйте по плану, вернитесь к двадцатому числу." И двадцатого июня рота вернулась в Смоленск, как и было приказано.

Двадцать второго июня к Алексею прибежал радист.

— Господин капитан, только что прошло агентурное сообщение: Наполеон объявил в Тильзите о начале войны с Россией.

"Так... Ну что ж, похоже, начинается. Да, не зря Ленка боялась", подумал Алексей.

Через пять минут, радист прибежал снова, сказав, что всех командиров роты срочно вызывает командир батальона.

Командир учебного батальона, майор Домбровский, сказал устало, что знает, что их всех прислали сюда с сугубо учебной целью. Но у него есть полномочия принять решение о переходе к боевым действиям в составе войск России. Но он хотел бы сначала услышать их мнение.

По принятому в русско-американской армии распорядку, пришедшему туда с флота, каждый офицер имел право высказаться, и начиналось это с младшего, в данном случае Алексея.

— Господин майор, мы все давали присягу не Русской Америке, а именно Российской Империи и Государю Императору. Поэтому не вижу для себя возможности отсиживаться в стороне.

Командиры двух других рот, Андрей Резанов и Иван Аверченко, горячо его поддержали.

— Ну что ж, господа офицеры, рад, что в вас не ошибся. Сейчас же еду в местный штаб.

Рапорт был благосклонно принят, но никаких распоряжений не поступало. По приказу майора, все три роты ежедневно упражнялись в стрельбе, но далеко от базы не уходили; кто знает, когда их наконец вызовут.

С фронта же приходили не самые лучшие новости. Первая армия, под командованием Ерофея Скопина-Шуйского, праправнука знаменитого полководца, отступала от границы на юго-восток. Вторая, под командованием князя Багратиона, отступала на восток. Наполеон прикладывал все силы, чтобы не дать им соединиться.

И, наконец, двадцатого июля их направили на усиление 26-й дивизии генерала Паскевича к городу Новый Быхов. Двадцать первого июля они прибыли в расположение генерала Паскевича. У генерала было штатное отделение связи, укомплектованное русско-американскими бойцами, и поэтому их прибытие прошло в практически штатном режиме.

Одна из первых учебных рот была организована в 1810 году в Киеве при Орловском полку, и генерал Паскевич тогда горячо поддержал эту инициативу. Поэтому, в отличие от других офицеров, насмешливо глазевших на камуфляжную форму новоприбывших, он тепло приветствовал батальон и пригласил его командира, а также командиров рот на совещание.

Им было предложено отдохнуть после марша, но Домбровский попросил вместо этого как можно скорее поставить им задачу, "а то мы уже слишком давно бездельничаем." Генерал Паскевич внял просьбе и предложил им присоединиться к казачьим полкам, выступавшим на следующий день в направлении Могилева.

Домбровский предложил другой вариант — пробраться лесными тропами и зайти французам в тыл. После некоторого раздумья, генерал Паскевич согласился на этот вариант.

Первым должна была идти рота Алексея. Двое из военнослужащих роты Алексея оказались местными, один из Могилева и один из Салтановки, чуть южнее. Взвод, в котором состоял салтановец, пошел первым, а могилевец был временно прикомандирован к разведывательному отделению, уже на рассвете отправившемуся на север. Через несколько минут выступила остальная рота, за ней две других.

У разведчиков были две новых полевых носимых рации, с радиусом приема до пяти километров. Рота шла по только что разведанным тропам, когда вдруг запищала рация. "Противник в Салтановке, приблизительно до одного полка."

Алексей решил обойти Салтановку, но вскоре аналогичное сообщение пришло из Фатово, где скопились уже бóльшие силы.

Алексей доложил майору Домбровскому и получил приказ обойти Фатово и приготовить позиции для пулеметов и артиллерии.

Один из батальонов французов расположился на южном берегу речки, на другом берегу которой виднелось Фатово и палаточный лагерь французов. Вдруг по лагерю открыли огонь две 76-миллиметровые пушки и два миномета. Первые выстрелы орудий смешали с землей две французские батареи, потом огонь был перенесен на лагерь, в котором уже рвались мины. Там началась паника, французы бросали все и бежали на север, по дороге в Могилев.

Тем временем, по батальону авангарда начали работать несколько пулеметов. Французы никогда ранее не сталкивались с этим оружием, и от страха превратились в орущую толпу. Многие попытались спастись вплавь, но мины стали рваться и в воде. Вдруг из леса показалась конница батальона, и помчалась на французов. Не сделав ни единого выстрела, уцелевшие французы сдались в плен.

Пленных передали подошедшим солдатам Паскевича, а учебный батальон стал преследовать убегающих врагов. Вскоре к ним присоединились казачьи части. Настигнутых французов рубили в капусту. Через полчаса все было кончено, и те, кому не посчастливилось спастись бегством, побрели на юг, в русский плен, под охраной казаков.

Тем временем, другой казачий полк ударил в спину вражескому полку в Салтановке, на которую с юга наступал корпус Раевского. Вскоре и оттуда потянулись вереницы угрюмых пленных в павлиньих французских мундирах.

Глава 5. Ешче Польска не згинэла.

23 июля 1812 года.

Резерв маршала Даву располагался в районе Сельца, к северу от Салтановки и Фатово. Бóльшая часть казаков, а равно и две из трех рот Седьмого учебного батальона, перерезала дорогу Селец — Могилев и ударила французам в спину, а третья рота, под командованием Алексея, была выслана майором Домбровским на северо-запад. Ей были приданы две сотни одного из казачьих полков.

Вдруг у радиста запищала рация. Радист передал Алексею трубку, там послышалось: "К западу от дороги, три километра от Сельца, усадьба, рядом до батальона конницы, грудь красная с белой лентой. Дозора противника не обнаружили."

Так, подумал Алексей. Поляки. Ну что ж...

Доложил майору Домбровскому и получил добро на действия по своему усмотрению, присовокупив, "Послал Господь соотечественничков..." Майор происходил из первых поселенцев, тех самых, прибывших на железных кораблях, но происходил, по семейному преданию, из польского мелкопоместного дворянства. Поэтому и польский язык в свое время выучил.

Разведчиков они встретили, не доезжая до поместья. Послав сотню казаков и одно отделение в обход поместья, он спешился и вместе с разведчиками пошел на осмотр того, что происходило у усадьбы.

Даже отсюда доносились крики. В бинокль же было видно, что происходило рядом с усадьбой.

Из окон кто-то выбрасывал картины, желтые и белые металлические вещи, портьеры. Несколько поляков держали пожилого человека в партикулярной одежде, а один из них бил его по лицу. Рядом держали девушку, которая кричала и вырывалась; один как бы невзначай удерживал ее сзади за грудь, другие выламывали ей руки. Рядом лежало несколько трупов местных крестьян, а с молодых девушек срывали одежду. Чуть дальше было видно зарево; похоже, там горела небольшая деревушка. Коней держали коноводы чуть в стороне.

По приказу Алексея по периметру поляны рассредоточились пулеметы, а несколько снайперов, включая самого Алексея, приготовились. И вдруг по команде загремели выстрелы.

На землю упали тот, кто бил старика по лицу, а также другие, у кого были на плечах погоны. Сам Алексей снес полчерепа тому, кто лапал неизвестную девушку. И тут же загрохотали пулеметы, кто по коноводам, и потом отсекая поляков от лошадей, кто по основной массе поляков. По другим полякам, уже прицельно, били винтовки, а снайперы переключились на насильников.

Несколько поляков попытались бежать за поместье, но и оттуда послышались пулементые очереди. Потом с обеих сторон понеслись казаки. Оставшиеся в живых поляки поднимали руки, над усадьбой послышались крики: "Nie strzelać! Poddajemy się!" (Не стреляйте! Сдаемся!) Из усадьбы вышли четверо поляков с высоко поднятыми руками. Умирать не хотел, судя по всему, никто.

Алексей сел обратно на своего коня и выехал на опушку, где казаки сгоняли обезумевших поляков в кучу. Повсюду лежали раненые и убитые поляки, раздавались стоны, крики, ржание коней. Он подъехал к пожилому человеку.

Тот сказал, мешая польский с русским:

— Гжегож Пясковский, пан тэго двуру. Дженькуе бардзо пану... то ест большое спасибо!

— Пан Пясковский, меня зовут капитан Заборщиков. Не нужен ли Вам или Вашей дочке доктор?

— О, то не дочка, то... як то бэндже по росыйску... племянница моя, Мария. Она ест з Гродна, тен пулковник — он показал на тело, лежащее на земле — два лата тэму прощив о ей рэнкэ... просил ее руки. Она не была згодна... не согласилась, и, по почонтку войны, уехала до мне, мыслила, же они... не дойдут сюда. Мне доктора не тшеба, а ей... запытайте йон...

— Нет, мне доктор не нужен, — на чистом русском языке, хоть и с польским акцентом, сказала девушка. — Полковник Потоцкий сказал, что раз уж я его отвергла, то я его не достойна, и пусть его солдаты мною занимаются, так же, как теми несчастными девушками. Я очень вам благодарна, капитан.

Тем временем, вереница пленных под охраной казаков побрела на юг. С ними пошли несколько крестьянских подвод, на которых были крестьяне и крестьянки, раненые, побитые или изнасилованные поляками. Всех тех, на кого они показали как на насильников или тех, кто жег их дома или избивал их, вели отдельно, с руками, стянутыми пластиковыми наручниками. Когда некоторые из них попробовали возмущаться и кричать, что "то ест быдло" и что могут делать, что хотят с ними, им попросто заклеили рты лентой, которая также оказалась в седельных сумках у сержата Алейникова, тоже русского американца, но чьи корни уходили как раз в эти места. Другие понуро брели, рта не открывая.

Пясковский рассказал, что когда эти места перешли к России в середине семнадцатого века, то освободили всех крестьян, ведь крепостничество было отменено в самом начале правления Пожарских. А вот землю помещикам частично оставили. Его предки переселились тогда на это место, продав землю у Гродна и купив этот участок, и предложили аренду наделов местным крестьянам. Вот так и жили, и жили неплохо; это была не единственная деревня, за лесом их еще три.

Алексей спросил насчет погорельцев, на что Пясковский сказал: не бойтесь, они пока поселятся на сеновале, ведь сейчас тепло, а потом я выделю им лес, и через месяц уже у них опять будут дома. А на восстановление пожитков он выделит им денег, все-таки они почти как семья, а денег у него хватает.

Мария же спросила, не женат ли Алексей, и понурилась, узнав, что не только женат, но и отец четверых детей. И спросила его, нет ли у него других таких же друзей, только неженатых. Алексей рассмеялся и сказал, что есть, но далеко. Но оказалось, что он ошибся: вскоре в село прибыла вторая рота, под командованием Ивана Аверченко. И хоть обе роты пошли дальше, Мария успела выудить у Ивана обещание навестить ее, "когда все это кончится"...

Глава 6. Ржавый маршал.

25 июля 1812.

Вчера вторая и третья роты Седьмого учебного батальона понесли первые потери. На марше вокруг Могилева разведка попала в засаду и была вынуждена отстреливаться от французов, пока основной отряд спешил на подмогу. Французов сумели окружить и частично уничтожить, частично пленить, но все это было достигнуто ценой жизни трех разведчиков и семи солдат основного отряда, а девятнадцать были ранены. Временный госпиталь соорудили в одном крыле усадьбы Пески, и тот факт, что в нем лежал и раненый в ногу лейтенант Аверченко, весьма обрадовал Марию Пясковску. Никого из русских американцев не убили, а вот раненых из них было пять.

Алексей взял на себя общее командование отрядом, а на вторую роту назначил лейтенанта Александра Корфа, тоже русского американца, хоть и немца по прямой отцовской линии. Командовать первым взводом стал сержант Алейников, которому все равно должны были вот-вот дать лейтенанта. И отряд пошел дальше.

К Смоленской дороге между Могилевом и Оршей они вышли к вечеру; хорошо, что дни были длинными, и они смогли обустроить свои позиции. Каждая рота оседлала одну из сторон дороги, в шахматном порядке, чтобы при обстреле дороги ненароком не зацепить своих. Орудия поставили прямой наводкой в выкопанных для них орудийных окопах и замаскировали.

Ночью ничего не произошло, лишь вдалеке ухали совы и кричали какие-то птицы. А вот с утра они услышали конский топот с востока.

По дороге мчался кавалерийский отряд. В центре, на взмыленном коне, ехал человек с большой лысиной, бакенбардами, эполетами, и красной лентой через плечо. Алексей скомандовал: этого взять живым!

Скакавший спереди дозор пропустили беспрепятственно. Потом вдруг заработали пулеметы по передней и задней частям колонны. Та вдруг остановилась, лошади заметались, люди прыгали с лошадей.

Пулеметы продолжали строчить, а по центральной группе всадников заработали винтовки. Вскоре дорога покрылась трупами лошадей и людей. Тут Алексей, помня уроки, почерпанные им в юности в гостях у Юры Кии, метнул приготовленное лассо и захватил того самого лысого офицера. Другие, изъявившие ранее желание научиться искусству бросать аркан, и которых Алексей учил во время вынужденной стоянки в Смоленске, точно так же попытались захватить других офицеров, и кое у кого тоже получилось. Впрочем, тут все другие, как намедни поляки, тоже завопили, что сдаются, только по французски (nous nous rendons!)

Улов оказался богатый. Полковники, майоры, но сам лысый оказался не кем иным, как "железным маршалом" Даву. Вот только выглядел он не железным, а скорее заржавевшим, побагровевшим, когда его Алексей тянул на лассо в лес. Оказалось, что его силы были захвачены врасплох в Могилеве и наголову разбиты. Чудом избежав плена, он с частью своих штабных офицеров, а также нескольких нижних чинов сумел бежать лесом, вышел на дорогу перед русскими войсками, и поскорее поскакал в Оршу, где находится Наполеон с основным отрядом. И когда он уже думал, что все, спасся, он и попал в засаду.

Алексей передал по рации о захвате Даву и получил приказ оставаться на месте; первая рота и сам Домбровский на подходе, а за ними и вся дивизия Паскевича. Пока ждали, убрали трупы людей и лошадей и заставили французов их захоронить. И, как оказалось, вовремя; скоро показался обоз, шедший из Орши в Могилев, ведь Наполеон еще ничего не знал о разгроме корпуса Даву.

Обоз захватили без проблем. Сухие пайки уже всем надоели, и понадеялись на французскую кухню. Но то, что вез обоз, оказалось невкусным, сухари и загнивающее мясо, в результате французам пришлось рыть еще ямы, на этот раз для мяса. Сухари же скормили французским пленникам. Потом, впрочем, нашли и то, что было послано Наполеоном для офицеров и генералов; в одной из повозок были живые свиньи, в другой сыр и окорока. Этим уже полакомились сами.

За этим занятием Домбровский и застал Алексея с компанией, и первая рота во главе с командиром батальона присоединилась к обильной трапезе. Пришлось вскоре угощать и генерала Паскевича со штабом. Генерал обещал представить весь отряд к наградам, а потом огорошил Алексея.

Оказалось, что к корпусу Раевского присоединились еще два учебных батальона и одна учебная гаубичная батарея. Всех их теперь объединили в Первый Учебный Полк, хотя, конечно, учебой тут уже и не пахло. Командовать полком Раевский поставил майора Домбровского, решительно пресеча протесты множества местных подполковников и полковников. А Седьмой батальон был передан Алексею, который, хоть и самый младший из трех командиров рот, так хорошо себя показал в Битве при Могилеве.

А другой из оставшихся в строю лейтенантов, Андрюха Резанов, которого он боялся обидеть, сказал ему, что сам его на это место и предложил , какие уж там обиды.

Теперь же предстояло развить успех. Для этого Седьмой батальон было решено точно так же, как раньше, послать в обход оседлать пути обеспечения и отхода. И Алексей вскоре распрощался со своим пленником (который немного скривился, услышав от Алексея 'au revoir, Monsieur le maréchal', но нашел силы ответить 'au revoir, Monsieur le capitaine!')

И направляясь в леса к северу от Орши, подумал про себя, если война и дальше так пойдет, то, может, я и увижу рождение следующего своего ребенка...

Глава 7. В окружении шаромыжников.

— Mon cher ami, je me rends, — сказал вышедший из леса француз, судя по эполетам, офицер. (Мой дорогой друг, я сдаюсь).

Пожилой крестьянин, только что приведший целую колонну таких же французов, сдавшихся ему лично, заворчал: "Усе яны шаромыжники. Кожны кажа адно і тое ж: шарамы, шарамы..."

Его сын продолжил на русском: — И корми их всех... На всех не напасешься. Тем более, что эти же шаромыжники, когда пришли сюда, орали на своем французском: принеси то, дай это.

— А ты и французский знаешь? — поинтересовался Алексей.

— Да как же его не знать? В школе учу. И немецкий тоже. Надоело. Но что ж поделаешь...

— Вот видишь, пригодилось.

— Дяденька, а возьмите меня к себе.

— Яшчэ чаго... — прогудел отец. — Табе вучыцца трэба, ды і бацьку дапамагаць.

Алексей написал несколько строк на бумажке.

— Вот закончишь школу, и, если батька благословит, то напиши мне вот по этому адресу. Я-то уже, надеюсь, в Америке буду, но я тогда попрошу за тебя того, кто будет заведовать учебными частями.

— Дяденька, а если я в Америку захочу?

— Ладно, — рассмеялся Алексей. — Если батька отпустит, напишешь мне, посмотрим, что можно будет сделать. Но не раньше, чем школу закончишь. И с хорошими оценками. Згода?

— Згода, — погрустнев немного, сказал парень.

Непонятно, каким образом слухи о Фатово, Песках и Могилеве просочились в Оршу, но при виде пятнистой формы учебных рот французы чаще всего просто бросали оружие и просились в плен. Алексей потерял уже один из казачих полков, чей состав конвоировали некогда гордых французских солдат в Могилев. Многие французы начинали уверять, что никакие они не французы, а эльзасцы, бретоны, фламандцы и лотарингцы, присоединенные к Франции в прошлые два-три столетия; даже провансальцы иногда гордо утверждали, что Прованс — не Франция. А немцы, коих было тоже немало в армии Наполеона, просто уходили целыми соединениями, с оружием и знаменами, и просились на российскую службу. Эльзасцы и немецкоязычные лотарингцы пытались примкнуть к немцам.

Все было хорошо, а вот первоначальный приказ исполнить было сложно, потому как обойти Оршу незамеченными не получилось. Там более, что Алексею надоело выслушивать "mon cher ami" каждые две минуты. Французы даже пытались сдаваться крестьянам, которые приводили их потом к ближайшим военным частям, как вот сейчас. Другие мародерствовали, чем раньше занимались в основном только поляки. Крестьяне создавали отряды самообороны, достаточно тесно взаимодействовавшие с армией. А полякам, после их недавних "подвигов" времен французского наступления, вообще было опасно появляться в маленьком количестве. Так что и поляки резво сдавались "клятым москалям". Но большинство французов пытались действовать на жалость, почему крестьяне и прозвали их "шаромыжниками".

И Алексей, по совету могилевца, решил пойти на северо-восток, к Грыбанам, и только оттуда повернуть на север. Тут уже французов не было, они при наступлении предпочитали дороги, но и скорость продвижения по лесам была намного ниже. Они еще не вышли из радиуса радиосвязи, и вскоре им сообщили об освобождении Орши; при подходе армии Багратиона выяснилось, что французы уже отступили в направлении Борисова. Похоже, их силы таяли с каждым днем; сообщалось уже о десятках тысяч пленных, в большинстве своем сдавшихся в плен самим.

Новый приказ Алексею гласил: французов, если таковые встретятся и попытаются сдаться, посылать в направлении Орши, там их оформят. На высоких чинов это не распространяется, конечно, так что если попадется полковник, генерал или там маршал, то лучше уж не отпускать.

Пока же отряд вернулся в Могилев и пошел по Минской дороге. По этой дороге французов не было, и ближе к вечеру проехали местечко Березино, с другой стороны реки Березины. Сразу после местечка, на север потянулась проселочная дорога. По карте, до Борисова по этой дороге оставалось шестьдесят километров.

Через двадцать километров, Алексей скомандовал остановку на ночлег. Вряд ли у Наполеона в Березине есть шпионы, и даже если есть, каким образом они смогут донести весточку в Борисов? Разве что почтовым голубем, но и такую весть вряд ли прочитают до утра.

Сразу после рассвета отряд поскакал дальше. Через два часа разведка донесла, что на севере видна деревушка. Гливин, значит, подумал Алексей. И повернул отряд через лес на северо-запад.

Через полтора часа, по дороге форсировав речку Плису, подошли к дороге из Борисова на Минск. Как тогда, за Могилевом, встали в шахматном порядке, усилив первую и третью роту частями второй, приготовили пулеметы и орудия, разместили казаков второй линией, и предались ожиданию.

Глава 8. Хорошая часть.

28 июля 2012 года.

"Забор, здесь Дозор-два. Четвертый километр. На запад идет колонна, несколько десятков конных спереди, потом карета, несколько десятков конных сзади, с ними два орудия."

Так. А вот это уже интересно. Похоже, самое пикантное — к вопросу, что ж такого в карете. Такого Алексей у французов еще не видел.

Вторая рота, на северной стороне дороги, располагался уступом на запад; им было поручено заниматься авангардом. Первая рота, на южной стороне, арьегардом. Третьей была поручена сама операция. Второе и третье отделение должны заняться сопровождающими, а первое, американское, собственно каретой. Один из пулеметов с расчетом был передан первой роте, их цель — помочь обезвредить артиллерию; конечно, пока их подготовят к стрельбе, пока они выстрелят, пройдет немало времени, но лучше не рисковать.

И вот, наконец, послышался топот копыт, и показались первые всадники, все до единого в медвежьих шапках и на черных конях. Так-так, подумал Алексей, вспоминая курс о европейских армиях, пройденный им в Высшем Военном Училище пару месяцев назад, не иначе как Старая Гвардия, конные гренадеры, самый престижный полк. Так что же в карете? Или кто?

Приказ был, как обычно, не стрелять до того, как откроет огонь первый пулемет, рядом с Алексеем. Алексей пропустил мимо себя авангард, теперь появилась собственно карета, окруженная десятью всадниками в эполетах.

Алексей махнул рукой, и снайперы открыли огонь по сопровождающим карету всадникам, а пулемет открыл огонь по коням, везущим карету. В отличие от прошлого раза под Могилевом, гвардейцы не стали разбегаться; кто поскакал прикрывать карету, но был безжалостно уничтожен огнем из пулемета, большинство же спешились и стали поджигать фитили гранат, тогда как другие начали обстреливать кусты из мушкетов. Их скосили из пулеметов, но несколько гранат все же были брошены. Две упали недалеко от Алексея, он закричал: "Ложись!" и нырнул за одной из них, успев каким-то чудом выбросить ее в гущу французов спереди от кареты. Вторая же разорвалась с другой стороны от пулемета, и пулемет прекратил стрельбу; умолкли и два пулемета в первой и один во второй роте. Алексей же почуствовал, как будто ветка больно ударила его по руке.

Но это была последняя агония французов; Алексей, превозмогая боль, вскочил и помчался к карете. Оттуда хлопнули два выстрела, и бежавший рядом с ним сержант Симоненко вдруг упал. Еще два выстрела, и упали еще двое из сопровождавших его солдат.

— Не стрелять по карете!! — закричал Алексей и прыгнул к ней головой вперед. Дверь была, судя по всему, заперта, но он дернул ее за ручку и сорвал с петель. Внутри сидели двое, один повыше, с красным лицом, другой пониже, в треуголке. Они лихорадочно перезаряжали пистолеты.

Алексей нокаутировал краснолицего ударом в челюсть, подхватил коротышку и рывком вытащил его наружу. Подбежавшие солдаты уже вязали спутника коротышки, а Алексей вышиб у своего пленника пистолеты и взял его под руки.

— Signore Buonaparte, questo è davvero un onore, — с уважением сказал Алексей. (итал: Господин Буонапарте, это настоящая честь).

Коротышка скривился, ему не нравилось, когда ему напоминали о его корсиканском происхождении. Тем более, что Buona parte означало "хорошая часть"...

— Je suis l'empereur Bonaparte, et qui dois-je l'honneur de parler? (Я император Бонапарт, а с кем я имею честь говорить?)

— Капитан Заборщиков, армия Российской Империи, — ответил на том же языке Алексей. Французский он знал весьма неплохо, ведь он провел четыре года в Новом Орлеане, когда его отец командовал там гарнизоном. — Господин император, вы будете нашим гостем.

Подбежавший фельдшер сноровисто перевязал руку Алексея, после чего последний отошел с пленником и охраной на позиции в двухстах метрах от дороги. Попросив прощения у Наполеона, что не может уделять ему достаточно внимания, он вызвал радиста, нажал на серию кнопок, и заговорил в трубку: "Добро, здесь Забор. Мы взяли в плен Наполеона. Повторяю, мы взяли в плен Наполеона."

"Забор, здесь Добро. Оставьте две роты и казаков у дороги и немедленно выезжайте с ротой к Березино. Там вас встретят. Как понял?"

"Понял вас, Добро."

"Молодцы. Ждем. Отбой."

Наполеон с удивлением покосился на рацию, похоже, хотел сохранить надменное спокойствие, но не выдержал и спросил: — Что это?

— Полевая связь, — коротко сказал Алексей.

— Если б я знал, что у русских есть такие войска, и такая связь...

— Вы еще ни разу не проигрывали, мой император. Но на каждую силу есть другая сила.

— Да, вы правы. Увы, vae victis. (лат: Горе побежденным)

Алексей уточнил потери (двенадцать человек убитыми, двадцать три ранеными, пятеро из них тяжело). Тем временем, к ним подводили краснолицего. Тот представился:

— Маршал Ней, к вашим услугам.

— Маршал, знакомство с вами большая честь. Не соизволите ли составить компанию Императору и мне?

— Подозреваю, что дело здесь не в моем желании, но поверьте, быть плененным вами — тоже честь, хоть вы и капитан. Полагаю, что вы ненадолго задержитесь в этом звании.

Поручив батальон, точнее, две оставшихся роты, капитану Резанову, и оставив им орудия и три пулемета, он приказал третьей роте возвращаться к Березино.

Через четыре часа они выехали на Могилевско-Минскую дорогу. Там их уже ждал отряд, в котором Алексей увидел целый ряд блестяще разодетых офицеров, среди которых выделялась пятнистая форма майора Домбровского. Рядом с майором ехали генерал Паскевич, и еще двое генералов. В первом он узнал генерала Раевского, а второй... да, это сам Петр Иванович Багратион.

Увидев Алексея и Наполеона, Багратион подъехал к ним, вежливо поздоровался с Наполеоном, потом посмотрел на Алексея.

— Капитан, позвольте мне выразить вам свое искреннее восхищение. Я немедленно же прикажу представить вас к ордену Святого Георгия, а также попрошу о немедленном вашем производстве в следующий чин.

— Ваше превосходительство, меня же совсем недавно произвели в капитаны.

— Капитан, вы захватили императора Франции и двух маршалов, а также весьма грамотно управляли вверенными вам войсками. Думаю, перед вами великое будущее. Как жаль, что вы рано или поздно вернетесь в свою Америку...

И Багратион повернулся обратно к Наполеону.

Глава 9. Веселая вдовушка.

На следующий день было объявлено о прекращении огня. Наполеона увезли в Смоленск, куда уже прибыл император Иоанн IV. Французы и их союзники начали покидать Борисов, Минск и Вильну, по приказу императора оставив все обозы и все тяжелое вооружение в России. Казачьи и другие части контролировали соблюдение этого условия. Самыми злостными нарушителями были поляки, у них в возах то и дело находили то церковную утварь, то картины. Нарушителей немедленно арестовывали и судили за грабеж; вскоре подобные попытки практически прекратились.

В Смоленск Наполеона и Нея везли те, кто их пленил, а именно Третья рота Седьмого учебного батальона. Вскоре туда же пришли и две других роты. Алексея же торжественно наградили Георгием сразу третьей степени, минуя четвертую, что происходило, как он уже знал, весьма редко. На следующий день приехавший генерал-майор армии Русской Америки Никита Сергеев торжественно вручил ему майорские погоны и приколол к его груди крест Героя Русской Америки.

Да, подумал Алексей, следующее звание в армии Русской Америки — полковник. Вообще иерархия была предельно упрощена — призывник начинал с рядового, через год безупречной службы становился ефрейтором. Потом сержантское звание. Кто оставался унтер-офицером, мог стать старшим сержантом и старшиной. Кого производили в офицеры, тот получал звание лейтенанта, который обычно командовал взводом, через несколько лет капитана, командира роты, потом майора, командира батальона, и, если повезет, полковника, командира полка. Генеральские звания получали уже немногие, по решению Парламента Русской Америки и после утверждения Наместником Императора. Только перед основными карьерными ступеньками — лейтенантом, капитаном, полковником, генералом — обычно приходилось пройти курс в военной академии. Лишь майоров сия чаша обычно миновала.

28 августа, в день Успения Пресвятые Богородицы, после литургии священник объявил, что подписан мир с Францией. Вернувшись в расположение части, Алексей узнал, что Франция передала недолго просуществовавшее Польское Королевство России, а Эльзасу, Лотарингии и Бретани дала независимость. В обмен на это Наполеон остался императором. Для того, чтобы подобная история не повторилась, в нескольких населенных пунктах Франции размещались русские гарнизоны. Большинство из них находились на границах, например в Бельфорской крепости у границы с Эльзасом или в Сен-Дизье в Шампани, по дороге в Лотарингию.

Седьмому батальону была оказана честь расположиться у города Реймса, древней столице французских королей. Полковник Домбровский, сообщая об этом Алексею, сказал, что к Новому Году его отзовут в Форт-Росс, причем ему не придется возвращаться через Сибирь; для ротации контингента в бретонский Брест 15 декабря придет транспортник, который и заберет его на Анастасию, а из Сан-Агустина он спокойно долетит домой.

Но пока они разместились в бывшей французской казарме у Реймса. Первым делом из нее вытравили клопов и тараканов, заново отремонтировали, встроили душевые и туалеты, провели электричество (последнее, увы, от дизельного генератора, а доставка дизеля до Реймса была не самым простым делом). И 3 октября Седьмой гвардейский стрелковый батальон (он уже официально не именовался "учебным") после долгой и утомительной дороги прибыл в Реймс.

Позади остались Польша, где их недолюбливали, но боялись что-либо сказать открыто; несколько немецких государств, где их приветствовали более дружелюбно; и Эльзас с Лотарингией, где толпы ликовали, когда проезжали русские войска. В Реймсе, как ни странно, отношение к ним было скорее дружелюбным, хоть и заискивающим.

И 5 октября Алексею вдруг сообщили, что его хочет видеть какая-то француженка. Выйдя за ворота, он увидел привлекательную даму средних лет, богато одетую, стоящую возле кареты.

— Мсье, добро пожаловать в Реймс! Меня зовут Барб-Николь де Клико-Понсарден.

— Спасибо на добром слове, мадам!

— Я привезла вам несколько бутылок моего игристого вина, самого лучшего в мире. Подарок на ваше прибытие.

— Мерси, мадам. А не хотите ли пройти внутрь? Или вашему мужу это может не понравиться?

— Увы, мсье, мой муж умер от тифа еще восемь лет назад. С тех пор я одна-одинешенька.

При воротах был домик, предназначенный как раз для таких встреч. Вдова вытащила два бокала из корзинки, которую она принесла с собой из кареты, достала оттуда же бутылку, пробка которой была приделана к бутылке проволочкой. Открутив проволоку, она чуть повернула пробку, и последняя вылетела из бутылки со звуком, похожим на выстрел, и налила себе и Алексею по бокалу.

В сторожку вбежал один из часовых. — Господин майор, все в порядке? — Алексей проследил в свое время, чтобы в части обходились без "превосходительств" и тому подобных титулов.

— Все нормально, ефрейтор. А не хотите ли и вы попробовать сие вино?

Вдова с изумлением посмотрела на Алексея, когда он достал из шкафчика еще два стакана и попросил вдову налить и туда по капельке, после чего отдал их часовому, для себя и для его напарника. Ничего, подумал он, опьянеть не опьянеют, а вся рота заслужила награды.

Потом сам пригубил шипучее вино. Оказалось весьма даже неплохо, сравнимо с тем, что делалось на реке Вилламет в Орегонской губернии.

Вслух он этого не сказал, конечно, а выразил свое восхищение.

— Рад, что вам нравится, мсье ле мажёр. Вам в подарок я привезла еще два ящика, а если вы захотите купить еще, я для русских отдам недорого, всего за пять франков за бутылку. Видите ли, русские были всегда моими лучшими покупателями, а потом эта никому не нужная война... Она, конечно, быстро кончилась, но у бедной вдовы скопилось множество этих бутылок.

"Пять франков?" — подумал Алексей. — "Это примерно два с полтиной российских рубля, или один американский рубль. Для Америки очень даже дешево, а вот как здесь? Веселая вдовушка явно назвала более дорогую цену. Ну да ладно. Впрочем, не поторгуешься, не будет уважать."

— А как насчет трех франков?

— Мсье, вы раздеваете догола бедную вдовушку. Если б вы это сделали в прямом смысле, то об этом можно было бы поговорить...

"Да", подумал Алексей, "здесь нравы не в пример вольнее, чем в России или даже в Русской Америке". А вслух сказал:

— Мадам, я был бы рад это сделать, но у меня жена и четверо детей.

— Но она далеко, а я здесь...

— Мадам, давайте я вас лучше познакомлю с другими моими офицерами.

— Буду премного благодарна, если они хоть немного напоминают вас, мсье ле мажёр. Ладно, а как насчет четырех франков?

— Согласен, мадам. — и увидел в ее глазах еле заметный триумф. Не иначе как она расчитывала на намного меньшую сумму. Но продолжал:

— А долго ли его можно хранить?

— Я вам за эти деньги дам лучшее, которое может лежать по многу лет.

— Тогда я закажу у вас десять ящиков, чтобы хватило на Новый Год на много лет спустя.

— Мерси, мсье, вы очень помогли бедной вдовушке.

Тут в сторожку вошел Андрей Резанов, командир первой роты.

— Андрюх, присоединяйся.

У мадам в глазах снова заиграли чертики, и она налила еще три бокала.

Осушив свой бокал, он сослался на дела и ушел из сторожки, закрыв дверь и громко сказав, чтобы их не тревожили. Ничего, подумал он, там диван есть, если что.

Глава 10. От Бреста до Бреста и далее...

Двадцать второго ноября в Реймс прибыл майор Иван Ледников, которому с первого декабря предстояло взять на себя командование Реймсским гарнизоном. Заменяли и Андрея Резанова, и Николая Алейникова, ныне лейтенанта, и еще несколько человек. Им было предписано выехать из Реймса первого декабря, заехать на четыре дня в Париж, и прибыть в бретонский Брест не позже 15 декабря.

— Ну что, Алеха, недавно еще проезжали через один Брест, а теперь едем в другой, — жизнерадостно сказал Андрей.

— А тебе не жаль уезжать от такой дамы? — Андрей уже давно проводил большую часть свободного времени в компании некой вдовы Клико.

— Да нет, знаешь. Барб-Николь женщина красивая, но уж очень она ненасытная. Да и постарше меня будет на дюжину лет. В мужья звала, но уже показала мне брачный контракт, согласно которому ее бизнес и поместья будет принадлежать только ей. Я ей уже сказал, что и не претендую, и что хочу вернуться на родину, а она мне: бросай свою армию и уходи ко мне управляющим. Ну уж нет.

— Обиделась поди?

— Да нет, уже начала посматривать по сторонам. Уж больно ей русские нравятся. Думаю, еще и потому, что никому из нас ее имущество не нужно.

— Ну и ладно. А с тобой как? Уже все?

— Если бы... Выжимает из меня, так сказать, последние соки. Пора и отдохнуть от такого.

И первого декабря кавалькада всадников поскакала в сторону Парижа. Отдельно в Брест поехали несколько возов с имуществом под охраной нескольких солдат, в которых находились в основном ящики с шампанским от вдовы; кроме Андрюхи, все за деньги, Алексеевы по четыре франка за бутылку, у других у кого по три, а у кого и по два с полтиной. Впрочем, Барб-Николь собственноручно отобрала лучщие для Алексея и Андрея, так что, может быть, он и не продешевил.

Провожала их еще и сама вдова, рядом с которой почему-то уже стоял Ваня Ледников. Андрей даже потом признался, что немного даже обидно; вчера ночью еще последние поцелуи "ну и так далее", а сегодня уже успела окрутить другого. Но на предложение Алексея выхлопотать ему еще годик на базе ответил решительным отказом, хоть и понимал, что это скорее в шутку.

Вечером второго декабря они уже въехали в Париж. Увидев грозное предписание, подписанное самим императором, их не задерживали ни на одной из застав, и в Париж они въехали так же беспрепятственно. Русская военная миссия находилась на острове Ситé на Ке д´Орфевр, и им выделили комнаты при миссии, сказав, что, если они выедут седьмого декабря, то они успеют в Брест без проблем, а пока чтобы отдыхали.

Алексей купил для Лены массу золотых украшений, ведь на этой набережной как раз и были магазины золотых дел мастеров. Для детей он заказал по золотому православному крестику на цепочке (пришлось показать свой, чтобы его сделали правильно), а для девочек еще и серьги, колечки и браслеты. Потом он нашел духи, по запаху как раз такие, какими пользовалась Лена, подумав мельком, как хорошо, что французы, вместо того, чтобы мыться, придумали духи. И напоследок не удержался и приобрел еще пару ящиков хорошего бургундского.

А между тем он гулял по Парижу. Лувр поразил его своей коллекцией картин и скульптур, напомнившей ему музеи Форт-Росса и Пожарска на юге Верхней Калифорнии; Андрей же, побывавший и в Александрове-на-Неве, и в московских музеях, сказал, что ничего, конечно, но там лучше намного. Нотр-Дам был, к сожалению, наполовину руиной: статуи с отбитыми головами, порушенные архитектурные детали и внутреннее убранство, постарались гады революционеры, а у Наполеона до собора руки все не доходили. Но город в общем понравился, а Андрей с другими стали усиленно знакомиться с местными девушками; только Коля Алейников, женатый, как и Алексей, гулял вместо этого с Алексеем по Парижу.

Но настало седьмое число, и опять по коням, вперед в Брест. И вот Лаваль, последний французский город перед границей, и ночлег в русском гарнизоне. А на следующий день, одиннадцатого декабря, бретонская граница и город Гвитрег, над которым царил древний замок.

Узнав, что они русские, хозяин тамошнего трактира отказался брать с них денег, более того, принес им лучшего вина из своих погребов. Пока они ели, прибежали мэр города и другие члены городского совета и пожелали им лично хорошо провести время в их городе. Когда они узнали, что они, увы, должны уже ехать дальше, до Ренн, они упросили их остаться еще на пару часов, присовокупив, что дорога на Брест очень неплохая, и за два дня они там всяко будут.

Когда они вышли из постоялого двора, они увидели, что на ратуше развивается русский триколор, а со всех сторон к ним подходили люди и приветствовали их, кто на бретонском, кто на французском, а кто (судя по всему, бывшие военнопленные) и на ломаном русском. Женщины дарили им кружева ("pour ta femme", сказала Алексею дородная матрона — для твоей жены, выдав ему целый мешок кружев), мужчины просили выпить с ними... Через пару часов они все-таки смогли вырваться из города и поскакали в Ренн, по бретонски Роазон. Тех уже предупредили, их сопроводили в лучший отель города, а потом им пришлось идти в ратушу на торжественный ужин.

Такую же встречу им готовили и другие города на их пути — Ламбаль, Сант-Бриег, Гвенгамп... Два дня превратились в четыре, и каким-то чудом они к вечеру четырнадцатого декабря наконец въехали в Брест и даже смогли доехать до русской военной базы.

Брест был городом сугубо франкоязычным, и здесь им были далеко не так рады, как в городах, которые они проехали по дороге. Преимущество Бреста было в том, что по городу они могли передвигаться вполне спокойно, без излишего внимания со стороны местного населения, которое уже привыкло к русским, хоть и недолюбливало их по причине того, что они вдруг стали меньшинством в новосозданном государстве.

Багаж их уже успел прибыть из Реймса и был погружен на корабль. Отдав свои новые приобретения грузчикам, они в последний раз прогулялись по городу, поужинали местными устрицами и прочими дарами моря, и поздно вечером взошли по трапу на окрашенный в защитный цвет транспортник "Анастасия", который на следующий день, пятнадцатого декабря, поднял якоря, простился с Брестом длинным гудком и покинул величественную гавань.

На судне вдруг оказалось, что все те, кто ходил в Париже по девочкам, приобрели там нечто такое, на что они не рассчитывали. Но все эти болезни легко поддались антибиотикам. Коля Алейников же, судя по всему, съел пару несвежих устриц и страдал несколько другим заболеванием. Один лишь Алексей чувствовал себя нормально; впрочем, он достаточно долго торчал в судовом госпитале, навещая своих друзей и сослуживцев.

И вот наконец утро двадцать девятого декабря. "Анастасия" пришвартовалась на военно-морской базе на Анастасии, курортном острове у Сан-Агустина во Флориде, в честь которой она и была названа. В Сан-Агустинском аэропорту компания разделилась; кто покидал армию, улетали по месту жительства, у других был отпуск до Рождества Христова, и они тоже летели по домам.

Из привезенных с собой запасов шампанского и бургундского Андрей взял по одной бутылке с собой, оставшиеся послал фрахтом домой в Форт-Росс. Потом они с Андреем сели на самолет в Новый Орлеан, где пересели на другой рейс, в Форт-Росс. И поздним утром тридцатого декабря Алексей наконец-то добрался до дома, где его ждали любимые жена и дети. На нем сразу повисли Сергей, Лиза и Юра, а маленькая Нина, которую он помнил еще крошкой, тоже подбежала к папе. А с другой стороны он обнимал Лену, все такую же красивую и любимую, и почувствовал себя счастливым, что так и не посмотрел на других женщин за все свое пребывание в дальних краях.

А на Новый Год, который они провели у родителей Алексея, и куда пригласили и Андрея, они сначала, после местного вина, открыли бутылку бургундского, и ровно в полночь, под колокола Форт-Россовского Собора святого Николая, выпили бутылку шампанского "от вдовушки".

Глава 11. Добро пожаловать домой.

3 января родилась еще одна дочь, Маша, с небольшой задержкой, как будто специально ждала возвращения отца. Ее восприемником согласился стать сам генерал-губернатор, Олег Юрьевич Корф, а также Валентина Ерофеева, урожденная Кии, сестра Юры Кии.

И опять крещение в Форт-Россовском соборе. День был на удивление теплым, ведь обычно здесь всегда прохладно, зимой и летом, так что один классик даже сказал: "Самая холодная зима, которую я когда-либо пережил — прошлое лето в Форт-Россе." (Примечание: в РеИ примерно это сказал Марк Твен про Сан-Франциско) Но сегодня ярко светило солнце, синие колибри, повиснув перед неожиданно распустившимися цветами, пили из них нектар, на берегах Русского залива лениво грелись на солнце морские котики, а над водой пролетали пеликаны, то и дело ложившиеся на крыло и пикировавшие вниз за очередной рыбой.

Хорошая погода продолжалась и дальше, и вот настало Рождество Христово. Кружева и духи были уже подарены на Новый Год, а сегодня пришла очередь золота. Лена ахала и охала, сказав грустно, что у нее один подарок, и тот маленький — коробочка из бересты для его наград. На что он ее поцеловал и сказал, что лучшим подарком, который он только мог себе представить, была Маша.

И вот понедельник, одиннадцатого января. Рождественский отпуск кончился, и пора было получать новое назначение. Алексею было приказано явиться в Главное Управление Вооруженных Сил в час дня.

И в половину первого он уже подходил к огромному зданию на площади Михаила Скопина-Шуйского, знаменитого военачальника семнадцатого века, разбившего поляков, шведов и крымских татар и ставшего первым министром при императоре Иоанне Дмитриевиче Пожарском, который так много сделал для становления Русской Америки, а потом на старости лет отпросившегося наместником Императора в Форт-Росс.

Перед зданием около дюжины молодых людей с французскими флагами слушали речь юнца с длинными волосами. Алексей остановился чуть в стороне, ведь было еще рано, и стал слушать речь сего витии.

— Русская империя, эта тюрьма народов, втоптала в грязь идеалы французской революции! Они унизили великого демократа и императора Наполеона Бонапарта! Они отделили Бретань и Эльзас, чтобы понастроить там своих военных баз! Они до сих пор топчут священную землю свободы в Реймсе и Сан-Дизье, в Антибе и Биарритце, в Лавале и Бельфоре! Мы требуем, чтобы русско-американская армия перестала участвовать в этом преступлении, чтобы чаяния народов Бретани и Эльзаса, стонущих под пятой московского милитаризма, привели к желанному для них результату — воссоединению с Францией!.. Мы требуем свободы Польше в ее исторических границах. Я, Иван Мышкин, только что вернулся из Сен-Доменг, французского оплота свободы в Карибском море, и я видел, как свободно дышится на сем благословенном клочке французской земли!! Свобода, равенство, братство!!!

Алексей подошел и насмешливо спросил:

— Интересно. В Сен-Доменг пятьдесят тысяч французов, двадцать тысяч свободных мулатов, и четыреста тысяч рабов. Что-то на большинство населения там не распространяется свобода, равенство и братство...

— А это кто пришел? Ты кто такой? Вояка? Душитель свободы? Небось с Наполеоном воевал?

— Было дело, — улыбнулся Алексей.

Мышкин соскочил с ящика, на котором стоял, подошел к Алексею и плюнул ему в лицо. Слюна, не долетев немного, "украсила" Алексееву куртку.

Алексей, не думая, двинул тому в лицо — не сильно, но Мышкин упал и завопил: "Полиция! Полиция!"

Через полчаса, Алексей действительно попал наконец в здание Главного Управления, только не совсем туда, куда хотел. Он сидел в отделении военной полиции, куда его только что доставила полиция городская. Мышкин и его клевреты напропалую кричали, что Алексей его только избил за то, что тот протестовал; Алексею помогло только то, что двое часовых видели, хоть и издалека, как все происходило, и дали показания про плевок и про то, что удар был один и не очень сильный. Но все равно о назначении в Форт-Росс теперь можно было и не мечтать.

— Алексей Васильевич, не ожидал от вас такого, — грустно сказал ему генерал Ильин, к которому он был теперь приписан. — Придется вам уехать в какой-нибудь дальний гарнизон, пока все не улеглось. Хорошо хоть, что вас спровоцировали, иначе бы и звания лишились. Впрочем, и так не поймешь, что будет дальше. У этого Мышкина дядя — знаменитый адвокат, может, слышали, Аристарх Подвальный, этот может много крови попортить. Вернетесь через год, я так думаю, тогда все, наверное, уляжется.

— И какие будут приказания?

— В среду полетите в Порт-Гичигами. Оттуда на мотосанях до крепости Со-Сент -Мари, там вас распределят дальше. Теплую одежду вам выдадут завтра, в тех местах зимой очень холодно.

Ничего, в Со-Сент -Мари не так уж и плохо, все-таки две тысячи человек. Жаль, конечно, семью с маленькими детьми туда с собой не возьмешь, будете в отпуск домой прилетать. Эх, не били б вы этого Мышкина, не пришлось бы с семьей расставаться...

Глава 12. Вдали от цивилизации

Самолет в Порт-Гичигами приземлился в местном аэропорту. После полной остановки самолета, пилот объявил по радио: "Температура воздуха минус тридцать пять градусов. Всех попрошу одеть теплую одежду. Двери открываются через десять минут.

Алексей натянул теплые штаны и полушубок, надел меховую шапку и рукавицы из овчины. Вскоре дверь распахнулась, и пассажиры чинно сошли по трапу самолета.

Самолет стоял на заснеженном летном поле, на котором чернела расчищенная посадочная полоса. Рядом было небольшое здание с надписью "Аэровокзал", и туда заходили какие-то люди, вероятно, пассажиры на обратный рейс. Прямо за ним чернел бревенчатый морской вокзал.

Алексей вспомнил, что Порт-Гичигами был построен какие-то тридцать лет назад. В январе сюда летал один рейс в неделю, два раза в неделю ходил поезд из Сен-Поля, а порт был практически заброшенным. Зато в навигацию через порт проходили грузы в другие порты на Великих озерах, а также в САСШ и британские колонии.

Рядом уже выгрузили багаж. Алексей подхватил два своих чемодана и отошел к аэровокзалу. Там его уже ждал человек в таком же армейском меховом полушубке.

— Майор Заборщиков?

— Он самый.

— Сержант Марченко. Мне поручено вас сопроводить до Со-Сент-Мари. Позвольте мне выразить свое искреннее восхищение вашими подвигами в войне с Наполеоном.

— Спасибо, сержант, но, знаете, мне просто везло.

— Если б вам и правда везло, вы б не попали в Со-Сент-Мари. Летом жара, зимой морозы, но хотя бы нет комаров. Еще одна крепость, Сент-Игнас, кроме нее только индейские деревни. Племен оджибуа и одава. Впрочем, девушки там иногда очень даже ничего...

— Я женат, так что другие девушки меня мало прельщают.

— Ну как хотите. Тогда вам будет еще скучнее. Впрочем, мы пришли.

Они подошли к небольшому транспортному самолету и занесли туда чемоданы Алексея, а также несколько ящиков, которые прилетели тем же рейсом. И самолетик взмыл в небо.

Уже почти стемнело, когда он сел на маленький аэродром около небольшого форта на протоке из озера Гичигами. Это и был Со-Сент-Мари.

— Майор, добро пожаловать в Со-Сент-Мари, — сказал сержант. — Теперь пойдем представим вас командующему.

Почти все здания форта были соединены крытыми и отапливыми галереями, и Алескей с сержантом дошли до командного пункта в одном из зданий.

За креслом сидел усталый полковник в полевой форме.

— Майор Заборщиков прибыл в ваше распоряжение.

— Майор, рад вас видеть. Присаживайтесь. Меня зовут полковник Атышев.

Алексей сел.

— Мне поручено вас трудоустроить на будущий год. Наш полк состоит из трех батальонов, два здесь, в Со-Сент-Мари, один в Сент-Игнас. Недавно началось строительство еще одной крепости, на востоке острова Манитулин, у деревни Виквемиконг. Там уже есть небольшая взлетно-посадочная полоса, и построенные строения позволили нам расквартировать два батальона и отдельную батарею 76-миллиметровых пушек. Вас я решил назначить комендантом крепости.

— Есть!

— Ну зачем же так формально... Если не хотите, так и скажите, пользуясь случаем, предупреждаю вас сразу, что там вы будете еще в большей изоляции, чем здесь.

— Ну что ж, мне хоть здесь, хоть там. А какие будут приказания?

— Через два дня, вы полетите в Форт Виквемиконг. Ваша задача — следить за порядком, хотя никаких потрясений не предвидится. Работы проводятся с конца марта или начала апреля по октябрь. Вне строительного сезона к вам будет раз в неделю прилетать самолет, после ледохода — приходить грузовой корабль, там неплохая гавань. В деревне живут индейцы племени оджибуа, наладьте с ними контакт. Иногда на них нападают то из Канады, то из САСШ, ваша задача их защищать. То же и про другие деревни — Манитованг, чуть западнее, Миндемойя, Кагавонг... К югу — озеро Гурон, к востоку и северо-востоку — озеро Манитулин, к северо-западу — озеро Малый Манитулин.

И вот что еще. Пока у вас нет радаров, электричество пока от дизельных генераторов, летом построят гидроэлектростанцию и небольшую ТЭЦ. Весной вам пришлют третью роту. В июне, как обычно, у вас заберут старослужащих и заменят новобранцами. Ну, в общем, все. Пока располагайтесь, если хотите позвонить домой, у нас здесь есть эта возможность, по радио через Порт-Гичигами. Не удивляйтесь задержке, сигнал идет через станцию на Королевском Острове. Когда у вас там установят новую передающую станцию, то и в Виквемиконге будет такая же возможность.

— Разрешите идти?

— Идите.

Глава 13. Вода, вода, кругом вода...

Остров Манитулин, находящийся между озерами Гурон и Манитулин, а также протокой, именуемой озером Малый Манитулин, является самым большим озерным островом в мире, 160 километров в длину. Тем более, что и на самом острове куча озер, и одно из них, озеро Маниту, считается самым большим озером в мире, расположенном на озерном острове. В другом озере, Миндимойя, есть остров Миндимойя, про который рассказывают, что это самый большой остров, который находится в озере, которое находится на озерном острове.

С самого начала было понятно, что Виквемиконгская база не в состоянии двумя ротами сколь-либо эффективно патрулировать такую огромную территорию. Более того, к востоку и северу от нее озеро Манитулин, полностью находящееся в границах Русской Америки. Зачем база нужна именно здесь, непонятно; до западной оконечности добираться весьма долго и муторно, но именно там самая большая опасность нападения со стороны САСШ, до которых оттуда рукой подать. Но именно здесь сконцентрированы индейские деревни, здесь строятся школы, клиники, здесь уже построена церковь и даже идут службы. Поэтому, наверное, и решили базу поставить здесь, не подумав о том, зачем она вообще нужна. Краем уха он слышал, что раньше племена оджибуа и одава время от времени воевали, может, поэтому? Но на пресечение подобных мероприятий и одной роты за глаза хватит.

Летом им обещали дать легкий самолет для облета острова. А пока есть несколько вездеходов и мотосаней, плюс сиротливо белеющие в зимнем доке катера. Негусто.

Пока личный состав был занят ежедневными тренировками. К сожалению, из-за арктических температур их приходилось строго ограничивать во времени. Но все равно личный состав, не привыкший к такому распорядку дня, был поначалу не слишком доволен.

Изучив карту острова, Алексей подумал, что неплохо бы пока оборудовать хоть наблюдательный пункт на западной оконечности острова, у деревни Миссисаги, пусть только немного потеплеет. Он получил на это добро из Со-Сент-Мари, и стал "ждать у озера погоды". И тридцатого января температура поднялась до курортных минус десяти.

Первую экспедицию он решил возглавить сам и взял с собой первый взвод второй роты. В нем были как ребята из северных лесов, которые умели и охотиться, и плотничать, так и трое индейцев, двое из которых были оджибуэями и могли объясниться с местным населением. Кроме того, именно этот взвод показал лучшие результаты по результатам тренировок, в том числе и ежедневных стрельб.

Выехали рано утром тридцать первого января на мотосанях по льду вдоль берега; на нескольких грузовых санях везли специальные утепленные палатки, в которых будут жить, пока не построят избы, благо мастера есть, а дерева на острове хватает. Проехав по заливу между Виквемиконгской базой и Манитовангом, поднялись на берег и проехали через деревню. За ними бежали индейские мальчишки; Алексей остановился и предложил прокатить их до леса на западе деревни, благо школьники уже говорили худо-бедно по русски. Те с восторгом попрыгали в сани и разместились на коленях его солдат. Их родители улыбались кортежу, ведь именно русские врачи излечили местное население от болезней, принесенных в свое время французами, и русские солдаты их не обижают, как другие белые люди, а защищают и если что и берут, то за это исправно платят. Больных лечат, когда не хватает еды, подкармливают. Разве что огненную воду отказываются продавать.

У леса, сани опять остановились, и мальчишки с визгом посыпались из саней и помчались обратно в деревню. Один, впрочем, на сносном русском спросил у Алексея, не может ли он поехать с ними. Алексей сказал, что едут они далеко, тот ответил, что не страшно, он сам с запада острова, а сюда пришел, когда почти вся деревня умерла от болезни, и русские врачи спасли его и еще троих, которых они привезли потом сюда. Живет он у дальнего родственника, одного из тех, кто выжил тогда, но тот вряд ли будет против. Вон его вагиноган, то, что белые называют вигвам, у самой кромки леса. А школы пока нет, слишком холодно, а когда опять откроется, он уже вернется. А его зовут Амик, что означает "бобер" по русски.

Алексей подумал секунду и пошел в вигвам двоюродного дяди Амика. Дядя сначала не хотел пускать мальчика, но тот начал его умолять на оджибуэйском, и дядя наконец согласился и сказал что-то по оджибуэйски.

— Но не больше, чем на семь дней, — перевел Амик. — А то школа откроется, а ему учиться надо. Хороший он мальчик, только учиться не очень любит. — И добавил: — Дядя прав, раньше я и правда учиться не любил. Только русский язык мне всегда нравился. А математика, биология всякая, думал, зачем это мне? Вот теперь понял, что всякие знания могут быть полезными.

Алексей попрощался с дядей, они сели в сани и поехали. Амик показывал самую ровную дорогу, и вскоре они выехали на замерзшее озеро Маниту. Через полчаса выехали на другую его сторону, потом ехали по лесу, потом озеро Миндимойя, про которое Амик рассказал, что названо оно по острову посреди озера, а остров так именуется, потому что похож на спину и вздымающуюся к небу попу, а означает это "старухина попа". Далее опять лес, потом озеро Кагавонг, а вскоре после него уже и берег озера Малый Манитулин. В деревни не заеежали, чтобы не терять время.

После короткого привала, поехали дальше на юг, уже по льду озера, до узкого перешейка. Там заночевали, а на следующее утро съехали с южного берега и поехали дальше на запад, по озеру Гурон. И вскоре после полудня наконец доехали до места, которое на карте приметил Алексей.

Оказалось, что это и была заброшенная индейская деревня, в которой когда-то жил Амик. За три года вигвамы практически развалились, но расчищенная площадка еще не успела зарасти деревьями.

Опять заночевали в палатках, и на следующий день начались лесоповал и плотницкая работа. Алексей же взял с собой Амика и пошел с ним в обход этих мест. Амик показал ему место, с которого хорошо просматривалось озеро, и там решили соорудить наблюдательный пост, тем более, что до новых казарм было всего метров триста. Следующий заезд привезет оконное стекло, которого мало привезли, и еще дизельных генераторов, а также топлива. Вообще нужно будет сюда привезти цистерну, вроде тех, которые уже есть на базе, но это можно будет сделать не раньше того, когда озеро полностью очистится, баржей из Со-Сент-Мари.

Вечером Алексей провел сеанс связи с полковником Атышевым. Все было нормально, но вот на следующее утро радист его вызвал опять. На этот раз в голосе полковника звучала тревога.

— Майор, не выходит на связь гарнизон в Сент-Игнас. А у меня оба батальона на учениях, вернутся не ранее, чем через три дня, в крепости лишь одна рота. Я послал разведотделение в Сент-Игнас, может, у них просто все три рации испортились, но как-то не верится. Вы там поосторожнее, мало ли что. Хоть вы и далеко, конечно.

Алексей связался с Виквемиконгом и объявил о боевой готовности. Почти все сани он отправил обратно, на одних из них и Амика, который никак не хотел уезжать обратно. Сказал ему предупредить своих, что, возможно, придется эвакуироваться на другой берег Манитовангского залива, под защиту базы, и чтобы заехали по дороге в Миндемойю и Каватонг, с такими же инструкциями. Амик понял, что дело серьезно, и перестал препираться, тем более, что Алексей объяснил ему, насколько это важно.

А пока спешно оборудовали позиции. К сожалению, не взяли артиллерии, только один миномет и шесть пулеметов, по два на отделение. Рыли окопы, несмотря на твердость грунта; из леса, срубленного для постройки домов, срочно соорудили брустверы; подготовили и запасную позицию, чуть подальше от берега. Вряд ли понадобится, конечно, но береженого, как известно, Бог бережет.

Глава 14. Уходили в поход партизаны...

Рано утром Алексей лично пошел на наблюдательный пункт. Там стояла палатка, перед которой горел костер, чтобы можно было хоть согреться. Костер он разрешил разжечь только после восхода солнца, причем брали только сухостой, чтобы дыма не было. А то мало ли что...

Он поднял бинокль и всмотрелся вдаль. День был прекрасный, морозный, солнечный. Озеро было сплошь покрыто льдом, и дымки не было вовсе.

На горизонте он увидел какую-то черную полоску. И полоска эта приближалась.

Юрий спустился на позицию и приказал всем в темпе принять пищу и занять позиции. Вряд ли эта полоска была стадом бизонов; они водятся юго-западнее, в Великих Прериях. Значит, это скорее всего люди. Много людей. И, судя по скорости продвижения, будут они здесь через час.

Он проглотил содержимое котелка и пошел обратно на НП. И тут он увидел, что полоска превратилась в прямоугольничек. И за ним показалась еще одна полоска. Это не просто люди, а много людей. Сколько, поживем — увидим, подумал горько он, и усмехнулся насчет "поживем"...

Вернувшись вниз, приказал срочно собирать палатки, погрузить их на сани, и отвезти в тыл. Вряд ли они смогут продержаться здесь дольше, чем пару часов, да и то, если уж очень повезет. Следовательно, нужно поступать иначе.

Он срочно связался с Со-Сент-Мари. Полковник согласился с ним, что, скорее всего, аналогичная судьба постигла гарнизон в Сент-Игнас, но что там нападение, судя по всему, было внезапным. Полк возвращается в Со-Сент-Мари, но вряд ли в ближайшее время сможет прийти на помощь Манитулину. Более того, в Порт-Гичигами сильные ветра, и в ближайшее время какая-либо помощь оттуда невозможна.

Алексей затем передал в Виквемиконг приказ подтягивать основные силы к Каватонгу, по дороге отдавая распоряжения об эвакуации. Эвакуированных индейцев разместят в недавно достроенных бараках для третьей роты, хотя, конечно, места там для них откровенно мало. Ах, да, они же со своими вигвамами переезжают... или это только кочевые? Ладно, можно и на освободившееся место от выступивших частей; там же остается всего один взвод.

А прямоугольники все приближались. У него похолодело в груди. Отряды были конными, на глаз человек пятьсот в первом отряде, столько же во втором, который резко забирал влево. Если здесь принимать бой, то их попросту окружат и уничтожат. Основные же силы его неполного батальона подойдут не раньше завтрашнего утра; автомобили для проезда по таким снежным завалам не предназначены, а у саней максимальная скорость чуть меньше тридцати километров в час, да и то по идеально ровной поверхности.

В это время полковник Эндрю Джексон смотрел в подзорную трубу на девственный лес на огромном острове. Там, согласно имеющейся информации, только индейцы, более никого. А вот захватив этот остров, а также Су-Сейнт-Мэри (так он произносил название крепости, часто сокращая его до "Су"), они смогут контролировать все озеро Гурон, а потом можно будет заняться и левобережьем Северного Миссисипи. В идеале — новая граница по Миссисипи, захват Нового Орлеана на юге. Русские только что воевали с Наполеоном, а теперь у них проблемы с англичанами, которым не понравился сепаратный мир. А тем временем, САСШ под шумок еще раз расширит свои границы. Ведь это Manifest Destiny, предопределение судьбы, что весь североамериканский континент должен рано или поздно стать территорией САСШ.

И необычайно крепкие морозы этой зимой, когда замерзло все озеро, и можно всюду переправиться по льду. Генерал Гаррисон пошел на Сент-Игнас и далее на Су, а его, Джексона, задача — Манитулин и форт Васага на восточном побережье озера Манитулин, потом русский форт Вентиронк на одноименном озере. Главное внезапность, русские не ожидают нападения, и если все сделать правильно, то никто не убежит и ничего их основные силы и дальше не узнают. А потом поставим их перед свершившимся фактом.

И еще такой момент. От форта Вентиронк и до Йорка, столицы Западной Канады, практически рукой подать. Так что когда война за Канаду начнется, после победы над русскими, Йорк и весь Ниагарский полуостров упадут в наши руки, как спелое яблоко.

А на этом острове, опять же, никого кроме индейцев нет. А что индейцы? Джексон их убивал и будет убивать. Дикари, чье время на этой земле истекло. "Все хорошие индейцы, которых я когда-либо видел, были мертвы", подумал он и усмехнулся презрительно.

Никаких следов человеческого присутствия он не увидел, но все равно приказал второму эскадрону повернуть на север и высадиться на мысу в двух милях севернее; ведь "Бог помогает тем, кто сам себе помогает", как гласит известная пословица. Потом продвигаемся на восток, второй эскадрон севернее, его южнее. Жаль, карты старые, еще французские, и вряд ли точные. Но индейские деревни тут обозначены, и первая из них прямо здесь, между берегом и близлежащим озерком. Только что-то не видно ее, эту деревню, ни единого дымка, неужто сами передохли? Если так, то неплохо. А если нет, второй эскадрон их и отловит. Там же явно будут несколько скво, а наших хлебом не корми, дай попользовать таких, а когда надобность отпадет, то и зарезать их можно будет. Так что охотиться будут со всем старанием. То же и про первый эскадрон в самой деревне.

Подойдя к берегу ярдов на триста, он распорядился развернуть две батареи десятифунтовых пушек и ударить по обозначенной на карте деревне. Раздался первый залп, и ядра полетели в гости к индейцам.

И вдруг оттуда вылетел и плюхнулся ярдах в пятидесяти от батарей какой-то черный объект и взорвался. Лед треснул, но выдержал. Еще через тридцать секунд уже рядом с первым орудием упал еще один такой же объект, и на этот раз во льду образовалась полынья, в которую орудие и расчет его и погрузились.

Джексон заорал, чтобы рассредоточили орудия, а кавалерии начать наступление. Когда они подскакали к самому берегу, раздался какой-то странный звук, похожий на множество выстрелов, следовавших один за другим со страшной быстротой. Несколько кавалеристов упали, другие замешкались. Тем временем прилетели еще два объекта вроде тех, которые уже уничтожили одно орудие. Там, где они взорвались, в массе кавалеристов возникли проплешины, оттуда раздавались крики умирающих и раненых людей и коней.

Но эскадрон высадился на берег, а второй тем временем высаживался северней, уже без эксцессов. Молодец подполковник Джонсон, судя по направлению высадки, собирается ударить в тыл этим русским; то, что это не индейцы, стало ясно сразу. Впрочем, с ними, похоже, и его эскадрон справится — вторая и третья роты уже обходили предполагаемые позиции русских.

Вдруг и оттуда послышались такие же частые выстрелы. А вот первая и четвертая роты дошли до траншей, судя по всему, вырытых, точнее выдолбленых, совсем недавно. И в них были следы крови, но от них вели следы полозьев от саней и какие-то длинные следы, с которыми Джексону ни разу не приходилось сталкиваться. А вот русских не было ни одного.

Джексон приказал обоим эскадронам устроить перекличку. Первый эскадрон потерял пятьдесят семь человек ранеными и убитыми, второй двенадцать, когда их обстреляли русские из своего скорострельного оружия при отходе.

Тут ему доложили, что, судя по всему, обнаружили русский наблюдательный пункт. Поднявшись на холмик, он увидел угли недавно затоптанного костра. И больше ничего и никого. Русские убили более пяти процентов его наличного состава и растворились в воздухе, как будто их и не было никогда.

Глава 15. Неуловимые мстители

Алексей сидел верхом на коне, одном из двух, которых отловили под шумок во время прорыва. Одни сани с тремя ранеными и тремя убитыми отправили обратно на базу. Оставались одни сани, на которых лежали палатки, ящики с боеприпасами, миномет, к которому оставалось, увы, всего четыре мины.

Войскам САСШ очень повезло — первый залп уничтожил два пулемета и убил и ранил их расчеты. Палатки и все имущество уже было погружено на сани, поэтому, как только возникла угроза окружения, взвод покинул гостеприимный берег и помчался к озерку с другой стороны деревни. Эскадрон кавалерии, шедший на окружение, не успел захлопнуть капкан; два десятка последовали за ними на лед озера и были хладнокровно перебиты из пулеметов на открытом пространстве; около половины остались лежать на льду, некоторые стонали, другие лежали неподвижно. Остальные срочно ретировались.

Успели отловить двух лошадей, оставшиеся лежали раненые на запорошенном снегом льду. Времени не было, и обыскивать убитых и раненых не стали. Более того, Алексей, подумав, что они будут сковывать их подвижность, приказал языка пока не брать. Ведь и так ясно, зачем они сюда пришли. А вот про более далеко идущие планы надо бы поговорить с кем-нибудь из офицеров рангом постарше. Но это успеется.

Когда они выбирались со льда в лес, на том берегу показалось человек пятьдесят. Пара очередей из пулемета, еще пара конников упала, но Алексей приказал не задерживаться; после того, как были отосланы другие сани, у него оставалось всего двадцать человек, плюс он сам. Негусто... Четыре пулемета, один миномет, у оставшихся самозарядные винтовки образца 1791 года, которые, впрочем, очень хорошо себя показали в условиях русско-американской зимы.

Ближайшей индейской деревней был Шешегванинг, в десятке километров на северо-восток. Туда он направил Ивана Алексеева, сержанта-оджибуэя, рано лишившегося семьи и усыновленного русской семьей, но до сих пор неплохо говорившего на родном языке. Индейцам, увы, предстояла дальняя дорога на восток, в район эвакуации. А его, Алексея, задачей было не пропустить американцев как можно дольше. Но как?

Алексей надеялся, что командир американцев сообразил, что им невыгодно выходить на лед озер — минометные и пулеметные обстрелы на открытом пространстве были весьма эффективны. На всякий случай, если они этого еще не поняли, им нужно будет преподнести еще один урок. А в лесу скорость передвижения кавалерии намного меньше. Да и засады тут очень даже неплохо получаются.

На всякий случай он послал по одному пулеметному расчету к бухточкам на север и на юг, еще один пулемет поставил на островке посреди озера, перегораживавшего большую часть перешейка и называвшегося на карте Озером Кувшинок. Интересно, как оно называется по оджибуэйски. Но об этом подумаем потом.

Остался четвертый пулемет, миномет, плюс пять винтовок, включая и его собственную, единственную с оптическим прицелом. Подумав, он расположился на единственной тропе, пригодной для рохода крупного отряда кавалерии, ведущей к северу от озера Кувшинок, и взял с собой пулемет и одного из стрелков. Оставшихся троих, двое из которых были оджибуэями, а третий — горцем с лесистых склонов Тетонов, он отправил на разведку.

Ждать пришлось недолго. Справа от него вдруг загрохотал пулемет. Похоже, все-таки американцы решили попробовать их на прочность. Вскоре запищало радио.

— Забор, я Дозор-три. Враг ушел, повторяю, враг ушел, у нас потерь нет, одиннадцать врагов остались на льду.

— Молодцы. Оставайтесь там еще час, потом подходите к тропе к северу от озера Кувшинок.

Вскоре и Иван Алексеев доложил об эвакуации Шегшегванинга. Конечно, было бы лучше, если б Иван остался с эвакуируемыми, но в данной ситуации каждая винтовка на счету. И Алексей приказал ему возвращаться к основным силам.

Еще одна попытка продвижения была произведена на озеро Кувшинок, но тут вмешался не только пулемет, но и миномет, потративший еще одну мину. Враг опять отступил, оставив несколько тел на льду озера. Пулемет, согласно инструкциям, перенесли на двести метров направо, и как раз вовремя; там, где они только что были, стали бить ядра, не приносившие особого вреда. А вот миномет ударил по предполагаемому месту, с которого велся обстрел, и пушки больше не стреляли.

Тут вернулась разведка, таща с собой американского лейтенанта. У него вытащили кляп, и тот, сообразив, что здесь героизм неуместен, начал тараторить, что он, лейтенант Джозеф Свифт, был с самого начала против этой авантюры, что он человек подневольный и т. д. и т. п. Он с энтузиазмом выложил то, что знал — что целью их операции является восточный берег озера Манитулин и что ими командует полковник Джексон. И что сей полковник вряд ли захочет появляться на озерном льду, ведь он потерял уже таким образом десятки убитыми и ранеными.

Юрий решил отступить на восток, на узенький перешеек к юго-востоку от Шешегванинга. Оттуда и до Кагавонга уже не так далеко, и держать километровый перешеек проще. Лагерь разбили на поляне в березняке. Сани замаскированы в небольшом ельнике чуть ближе южному берегу. Вот здесь и подождем. Посмотрим, полковник Джексон, что вы сделаете завтра утром. А тут, глядишь, и подкрепление подойдет.

Вечером, после заката, вдруг заполыхало на северо-западе. Алексей понял, что это и есть Шешегванинг, и подумал, что все-таки успел его эвакуировать. А берестяные вигвамы строятся довольно быстро. Хотя да, все нехитрые пожитки, скорее всего, тоже сгорят. Но главное — человеческие жизни.

Глава 16. Гладко было на бумаге...

— Лейтенант, вставайте!! — Его кто-то тряс за плечо.

Алексей проснулся. Перед ним стоял Иван Алексеев и какой-то индеец в синем мундире САСШ.

— Лейтенант, это рядовой Мишевег, что означает благородный олень по нашему, разведчик армии САСШ. Вчера, когда заняли Шешегванинг, в одном из вигвамов нашли двоих детей, мальчика лет восьми и девочку лет семи. Почему их не эвакуировали, непонятно, но полагаю, что они убежали обратно домой. Так вот, их просто насадили на штыки. И ночью Мишевег, следопыт второго эскадрона, ушел из их расположения и нашел нас по следам.

— Мрази... — сказал он, вспомнив Сергея и Лизу. И перешел на английский, — Мишевег, вы по английски говорите?

— Моя говорить немного, — сказал тот. — Моя хочет к вам, моя не хочет служить кто убивать маленьких детей.

Алексей подумал было, что вдруг шпион. Но такое лицо, как у Мишевега, не подделаешь — даже не злое, а грустное и растерянное. И сказал:

— Конечно. Вы зачислены рядовым. Потом, когда вернемся на базу, поставим вас на довольствие, и будете учить русский язык.

— Лейтенант, нужно говорить. Эскадрон сжечь Шешегванинг и пойти на другой сторона. Больше четыреста пятьдесят люди. Моя вчера разведать дорогу. Они идти на другой сторона на юг.

Тут Алексея прошиб холодный пот. Они боялись переходить через бухту днем — а вот ночью решили, что если их почти не видно, то и пулемет не так опасен. И теперь еще немного, капкан захлопнется, и то, что осталось от отряда, в западне.

Хорошо еще будет, если они пойдут на Олений Остров, расположенный между Шешегванингом и Средним Манитулином, и дальше на восток до основной части острова; это даст ему время до восхода солнца, а там уже проще будет. Но что если они пойдут от Оленьего острова на юг? Тогда они выйдут прямо на него.

— Давно они перешли?

— Выйти два часа уже. Моя послать на разведка в другой сторона с белый человек. Я от него уйти и прийти сюда. Не знать где она теперь.

То есть еще максимум полчаса, и отряд окажется между двух огней. Одна лишь надежда — срочно отойти на юго-восток. Сани придется оставить, с ними незамеченным не отойдешь. Палатки тоже... Спальники возьмем, лошадей тоже, боеприпасы и еду, сколько унесем. И лыжи. Тем более, что Мишевег, как оказалось, тоже умел на них ходить. А вот лейтенанту Свифту не повезло; его обмотали шкурами, чтобы не окочурился, и прикрутили к сосне. Или его свои найдут, или мы за ним вернемся. Кляпом решили рот не затыкать; пусть поорет.

Они отошли метров триста на юго-восток. Тут вдруг ему пришла в голову другая идея. Где их точно искать не будут, по крайней мере поначалу, так это в районе Шешегванинга. И отряд пошел на север, к безымянным островам к юго-востоку от Шешегванинга и к юго-западу от Оленьего острова. Прошли осторожно, надеясь, что Свифт не увидит, тем более, что его поставили лицом на запад. Лошадей же привязали к деревьям на небольшой полянке, от которой они повернули на север; теперь все шли на лыжах.

Через десять минут они уже подходили к кромке озера Малый Манитулин на севере перешейка далее на север. Алексеев и Мишевег пошли в разведку восточнее, в леса к югу от Оленьего острова. Когда мы уже достигли первого из островков, ожила переносная рация: "Забор, здесь Иван. Гости идут на юг. Предположительно двести — двести пятьдесят человек. Пока сосредотачиваются на поляне в ста метрах от берега"

Значит, половина эскадрона. Другая, наверное, идет на восток. А с запада потом подойдет первый эскадрон. И мы, как говорят поэты, между молотом и наковальней. Или были бы там, если б не пошли на север.

Алексей приказал разведке срочно отходить, затем вызвал сводный отряд, идущий из Каванонга. У них были и четыре 76-миллиметровки, и три миномета. И скоро послышались недалекие взрывы: похоже, как он и приказал, по району сосредоточения полуэскадрона били все стволы. Сначала по кромке льда у самого берега, потом все дальше на юг, в лес.

И опять запикало радио. "Забор, здесь Иван. Гости бегут на запад. Повторяю, гости бегут на запад."

Алексей приказал приготовить пулеметы к стрельбе. Через пятнадцать минут, около ста пятидесяти конных проскакали по льду на запад, южнее их островка и практически вне досягаемости для прицельной стрельбы. Похоже, они оставили все, что могли; у них не было ни обоза, ни артиллерии.

Основному отряду был передан приказ занять позицию с другой стороны переключиться на северную половину эскадрона, и скоро и откуда-то с той стороны послышались отдаленные выстрелы. Алексей же с тем, что осталось от взвода, пошел по льду туда, откуда недавно бежала южная половина.

Пришлось забирать южнее — лед у берега был испещрен огромными полыньями, а вокруг валялись кони и люди. Некоторые стонали; убегавшие в панике и не подумали о них позаботиться. В лесу, чуть южнее, были еще трупы — людей и лошадей.

Вдруг ожила рация: "Забор, здесь Отряд. Враг сдается, повторяем, враг сдается."

"Отряд, здесь Забор. Ведите их к полуострову, где вы накрыли другую половину."

Через два часа подошел основной отряд. Они потеряли шестерых — несколько ядер все-таки попали в их расположение. Но перед ними брели те, кто еще недавно жег Шешегванинг и надеялся сделать то же с русскими базами. Их заставили собирать раненых и убитых; последних закопали там же, на поляне. Остальных погнали дальше, к Шешегванингу, где и разбили временный лагерь военнопленных.

Мишевег показал на лейтенанта, который приказал убить детей в Шешегванинге, и на тех двух, кто с шутками и прибаутками их убили. Ему разрешили повесить всех троих, как лейтенант ни кричал, что это были всего лишь дикари и что у него было полное право. А остальных заставили поставить привезенные ими же палатки и заночевать тут же, на пепелище, под охраной новоприбывших. Тем временем, Алексей взял два отделения и поехал на мотосанях за спрятанными санями, лошадьми, и Свифтом.

Полковник Джексон не спеша прочесывал лес в поисках небольшого отряда, вероятно, силой не более роты, принесшего ему накануне столько хлопот. Вдруг с востока показалось обезумевшее стадо, ведь иначе трудно было назвать то, что еще недавно было кавалерийским эскадроном. Кое-как остановив бегство, он приказал отступить как можно дальше на запад, с тем, чтобы завтра с утра покинуть Манитулин и перебраться на острова к западу. Жаль, конечно, что затея не удалась, но, может быть, они смогут перегруппироваться. Нехорошо, конечно, что от оставшегося полуэскадрона ни слуху, ни духу. Может, ночью доберутся до своих, а если нет, то он не имеет права рисковать оставшимися людьми ради спасения тех, кого, если верить тем, кто там был, уже не спасешь. Ведь все наперебой твердили, что подошли как минимум два полка с несколькими артиллерийскими батареями. И что они передвигались необыкновенно быстро, хотя никто не смог сказать, на чем именно.

Глава 17. И вновь продолжается бой...

Алексей еще раз подумал, каким же он оказался наивным дураком. Расслабился, вместо чем обдумать ситуацию и заранее составить планы...

Еще четыре дня назад, вернувшись наконец на базу в Виквемиконг, Алексей решил, что они славно поработали и славно отдохнут. Конечно, нужно было построить бараки, в которых пока будут жить пленные. И это будет довольно долго, ведь начальство в Со-Сен-Мари сказало, что, когда лед сойдет, пришлют за ними транспортник, но пока лед и не думал сходить, шестое февраля же всего, и температура опять упала до минус пятнадцати.

Полковник Атышев же приказал не преследовать Джексона, мол, тот скорее всего отступит обратно в САСШ, в форт Мишилимакинак. Пленных же, скорее всего, обменяют на пленных из Сен-Игнаса, с таким предложением выступила сторона САСШ. Они же озвучили и претензии. Оказывается, они считают, что граница должна проходить по Протоке из озера Гичигами в Верхний Манитулин, а весь полуостров к югу от Гичигами, да и вся территория к востоку от Миссисипи, по праву принадлежит САСШ.

Понятно, что никто с этим соглашаться не намерен, но некоторые газеты, близкие к небезызвестному Аристарху Подвальному, уже начали кампанию за новую границу, мотивируя это тем, что все равно в тех местах живут одни индейцы, а уступка территорий превратит САСШ в преданного друга Русской Америки.

Атышев сказал, что армия САСШ получила на Манитулине по полной за Сент-Игнас, и потому его командование решило пока не вести военных действий. Даже полки из Со-Сент-Мари решили оставить в городе Маркетт на южном берегу Гичигами, в двухсот пятидесяти километрах от Со-Сент-Мари. Вряд ли американцы, получив такую оплеуху, захотят еще.

Алексею думалось точно так же. И он позволил себе немудреные радости — отдых и особенно баня, примерно то же, чем занимались его люди. Ведь во вверенной ему крепости все шло своим чередом. Вчера вечером он подумал, что завтра, мол, начнет составлять план работ по постройке бараков для пленных. Список награжденных, впрочем, он составил сразу. В нем значились не только все его бойцы, но и Амик, и даже Мишевег. А тех, кто принимал вместе с ним те первые, неравные бои, он представил кого к Герою Русской Америки, кого к ордену святого Ильи, а всех оставшихся к медали За Храбрость, которая ценилась больше, чем практически все ордена.

И вот сегодня ночью прибежал дежурный радист.

— Майор, Со-Сент-Мари!

— Забор слушает!

Из трубки послышался голос тамошнего радиста:

— Соединяю вас с майором Бочаром!

— Майор, у нас плохие новости. Из близлежащих лесистых участков ночью начался массированный обстрел. Большая часть крепости горит, мы обосновались в каменной цитадели. Полковник Атышев убит, большие потери среди личного состава. Наши силы смогут подойти не ранее, чем через шесть-семь дней, да и вы вряд ли подойдете раньше. Посадочная полоса занята неприятелем, посадка на озере из-за торосов в районе береговой линии вряд ли возможна. Так что, боюсь, нам не продержаться.

— Майор, я оставлю небольшую часть войск здесь, думаю, местные индейцы помогут с пленными. Сами же пойдем на помощь. На мотосанях дойдем за три, максимум четыре дня, резерв горючего имеется. В крепости есть горючее?

— Почти все горит вместе с крепостью. У мотосаней одна заправка, да и саней этих мало. Большую часть парка подожгли при отходе, вместе с цистернами. Другая проблема — склады продовольствия почти все в руках противника.

Алексею той ночью больше спать не пришлось. Срочно готовили сани и лошадей, в основном добытых у американцев. Надо было и позаботиться о сохранности форта в их отсутствие. Для этого утром организовали систему дозоров, договорившись с индейцами. Раций не хватало, поэтому индейцы предложили дымовые сигналы. Набрали еще с пятьдесят молодых индейцев, которым раздали трофейное оружие и поручили помогать в караульной службе. На эту службу особенно охотно пошли беженцы из Шешегванинга. Удивительно, но увидев, что их будут охранять индейцы, военнопленные попытались было протестовать.

И в двенадцать ноль-ноль четыре взвода выступили в направлении западной оконечности Манитулина. По проторенной дороге довольно быстро дошли до Каванинга, где и переночевали. Майор Бочар бодро доложил, что держится, несмотря на обстрел.

С утра прошли до западной оконечности острова и далее на запад к острову Миссисаги. Глубокой ночью Бочар вышел на связь и сказал, что за прошлую ночь осаждающие подтянули пушки в рощицу, и при утреннем обстреле было убито и ранено более половины защитников. Тяжелораненные останутся в цитадели, остальные в ближайшие два часа уйдут на север. Самое обидное, что по рощице стреляли из двух имевшихся в наличии орудий и из пулеметов, но результаты неизвестны, тем более, что прожектора были уничтожены еще при первом обстреле. Все орудия приводятся в негодность, все оружейные склады готовятся к взрыву. Склады с продовольствием, судя по всему, сгорели.

Алексей задумался. На север американцы вряд ли полезут, а вот в Со-Сент-Мари попробуют закрепиться. Но вот незадача для Джексона, или кто у них там за главного. Боеприпасы и провиант придется везти с их территории. А дорога там одна — через форт Мишилимакинак. И они, вероятно, ожидают попытку отбить Со-Сент-Мари, или в лучшем случае Сент-Игнас. Так что прогуляемся-ка мы лучше в Мишилимакинак...

Устроили привал на острове Буа-Блан, в каких-нибудь двадцати километрах от Мишилимакинака. С утра перешли на остров Макинак, оттуда по льду на берег САСШ. До Мишилимакинака оставалось километра три.

Разведка привела с собой сержанта из Мишилимакинака, имевшего неосторожность выйти по большой нужде. Тот сообщил, что обоз должен к вечеру отправиться на Сент-Игнас и в "Су". Гарнизон форта около ста человек, а еще там лагерь военнопленных из Сент-Игнаса. Причем та же проблема, что и в Со-Сент-Мари: и здесь поленились вырубить леса вблизи стен форта.

В этих лесах скрытно соорудили орудийные и пулеметные позиции, и приготовились к завтрашнему утру. Дозор, посланный следить за дорогой с юга, доложил о проходе примерно сотни груженых повозок в сопровождении полусотни кавалеристов. Его не тронули. Другой же наблюдательный пункт соорудили на холме к юго-востоку от Мишилимакинака. Алексей с Максимом Игнатьевым, назначенным им командиром сводной батареи, осмотрел в лучах позднего солнца форт, расположение казарм, артиллерии, а также лагеря военнопленных; последний был сооружен к северо-западу от форта, у озера, что упрощало задачу обстрела форта. Тем не менее, от ночного обстрела решили отказаться.

Глава 18. Лекарство от скуки.

Как же капитану Айверсону надоели эти места. Холодно, сыро, а главное, скучно.

В начале декабря стало, впрочем, веселее, но ненадолго. У форта расположились лагерем несколько полков, пришедших с юга. Сначала они разгромили индейскую деревню Мишилимакинак, которая располагалась рядом и которая до того никому не мешала.

Мужчин, стариков и детей всех перебили; Айверсон помнил с отвращением, как некоторые охотились потом на индейцев в окрестных лесах. А вот скво помоложе согнали и соорудили публичный дом, до сих пор являвшийся гордостью форта. Хоть Айверсону и было поначалу противно, он от скуки тоже ходил туда время от времени. Жена далеко, не узнает, а некоторые скво были очень даже ничего.

Потом полки ушли дальше, на север, и через неделю к ним пригнали несколько десятков пленных русских, которых заселили в лагерь, созданный на месте индейской деревни. Около половины из них перемерло, когда буквально через пару дней ударили сильные морозы. Но потом в форт вернулся генерал Гаррисон, который устроил майору Хомбургеру, предшественнику Айверсона, разнос, потребовав резко снизить смертность. Хомбургера тогда сняли, и командование принял он, Айверсон. После этого палатки заменили построенным наскоро бараком с двумя печами, и с тех пор умерло только двое. Потом пригнали еще три дюжины русских, захваченных врасплох между Сент-Игнасом и Су, и пришлось строить новый барак. И теперь почти восемьдесят человек томились в этих двух бараках. После приезда Гаррисона, их стали сносно кормить, но развлечений у них не было никаких. Айверсон прислал было несколько скво из дома отдыха форта, но русские почему-то отказались от их услуг. А газета "Novaya Russkaya Gazeta", публикуемая неким русским демократом под странной фамилией Podvalny и которую регулярно привозили для пленных, разносилась по баракам, но ее почему-то никто не хотел читать. Ни баб им не нужно, ни чтива, странные какие-то.

Сегодня приехал, наконец, обоз. Большая часть идет дальше на север, к частям, осаждающим Су, но там были и еда и виски для форта. А еще в одном из фургонов была связка таких же газет на тарабарском русском алфавите. Он посмотрел на первую страницу верхней газеты и увидел карту. Интересную карту, он не смог прочитать названий рек и городов, но граница пролегала по Миссисипи и шла от ее истоков дальше на север. То есть если верить этой карте, то все земли к северу отсюда, да и достаточно далеко на запад, будут нашими. Неплохо.

Он приказал привести к нему сержанта Нейшенса, пусть найдет кого-нибудь, кто отнесет газеты русским, но того почему-то не смогли найти. Здорово, подумал он, опять, небось, у скво, или в салуне форта. Ничего, завтра отнесут, все равно никто там их читать не будет.

И тут жизнь преподнесла сюрприз. С севера прибыл генерал Гаррисон. Лучшего лекарства от скуки, чем прибытие генерала, не придумаешь. Сразу все забегали, начали марафет наводить, а Айверсон самолично сопроводил генерала в коттедж для начальства, который всегда как раз для таких случаев содержался в полном порядке.

Генерал соизволил рассказать, что Су окружен, и что он послал Джексона, которого каким-то образом разбили на Манитулине, в помощь осаждавшему русский форт Томлинсону. А сюда через четыре дня подойдут дополнительные силы, которые он и встретит. Гаррисон взял бутылочку виски и удалился в свои покои, а Айверсон побрел в резиденцию коменданта форта.

Конечно, присутствие генерала им здесь мало радости принесет. Да и скучно будет точно так же; ему, Айверсону, придется развлекать генерала за обедом и ужином, но это тоже быстро приестся. И с этой мыслью Айверсон заснул.

По старой привычке проснулся ровно в семь часов, умылся и сел за принесенный ему ординарцем завтрак. Гаррисона приказал пока не будить; тот любил отсыпаться, когда мог.

И вдруг скучная, размеренная жизнь резко изменилась. Айверсон услышал один за другим несколько разрывов. Он накинул шинель и выскочил на улицу. Там продолжали рваться снаряды. Айверсон с ужасом увидел, что казармы частично разрушены и их остатки горят, а там, где были батареи, зияли огромные воронки. Он с ужасом посмотрел туда, где еще недавно был коттедж для начальства, и увидел, что и он превратился в груду горящих бревен.

Расстрел форта между тем продолжался. Айверсон мгновенно оценил обстановку и заорал:

— Не стрелять! Спустить флаг! Открыть ворота! Поднять белый флаг!

Через двадцать минут к тому, что еще недавно было фортом, стали приближаться... сани. Без лошадей, и очень быстро, с вооруженными людьми в такой же форме, которую носили пригнанные из Сент-Игнаса русские. Да, подумал Айверсон, больше не скучно — а жаль, все-таки и у скучной жизни есть свои преимущества. И через несколько минут он протянул свою шпагу прибывшему русскому, который на великолепном английском представился как майор Zaborshchikov, попробуй выговори эту фамилию...

Алексей же был вполне доволен. Захвачены были сам генерал Гаррисон, обожженный, но выживший; его ординарец, капитан ван Флит; капитан Айверсон, комендант форта; еще сорок семь солдат и офицеров, некоторые, впрочем, с ранениями и ожогами. Освобождены семьдесят восемь русских военнопленных, семнадцать из которых осматривали фельдшеры, а из остальных Алексей сколотил два взвода. Захвачен обоз с провиантом, оружием и боеприпасами. Освобождены двадцать три индейских девушки. Они тоже попросились под ружье, чтобы мстить убийцам и насильникам, и Алексей поставил их охранять военнопленных, снабдив захваченным оружием. Они с детства умели обращаться с ружьями, и ненавидели американцев так, что Алексею пришлось придать им четверых своих солдат, чтобы девушки, не дай Господь, никого не убили. Забегая вперед, уже через несколько часов, увидев своих ребят в обнимку с некоторыми из девушек, передал по рядам, что если кто хочет, он не против, если и они познакомятся с индианками. Ведь девушки все были очень даже ничего, несмотря на то, как с ними обращались американцы в последние несколько дней.

Американских военнопленных, кроме генерала и двух капитанов, заселили в один из бараков, в котором до того содержались русские военнопленные. Свежеиспеченных пленных заставили рубить лес в радиусе шестисот метров от форта. Из полученных бревен соорудили сторожки на двух холмах, господствовавших над фортом, с одного из которых и корректировался орудийный и минометный огонь. Другими бревнами чинили и укрепляли стены форта. На складе нашли ящики, привезенные американцами из Сент-Игнаса, со снарядами, минами и ружейными патронами. Самих ружей больше не было, и новые взводы пока вооружили трофеями. Впрочем, кое-кто из них рассказал, что перед сдачей оружие было спрятано в подвале одного из зданий в Сент-Игнасе, и что вряд ли американцам удалось найти вход, тем более, что за ним была стальная дверь с кодовым замком.

На следующее утро, два взвода с приданной им батареей, под личным командованием Алексея, отправились в Сент-Игнас, до которого было всего около восьми километров по льду и который, по данным Гаррисона, так и оставался руиной с гарнизоном человек в тридцать. Форт взяли без особого труда, после первых же выстрелов и здесь был вывешен белый флаг. Одно из отделений отправили конвоировать их в Мишилимакинак, одно оставили обживать то, что осталось от форта; людей на гарнизоны обоих фортов не хватало, Сент-Игнас стал скорее станцией раннего предупреждения. А вот в подвалах нашли не только около ста стволов оружия, но и более мощную рацию, чем та, которой располагал Алексей. И срочно связались с Порт-Гичигами.

Там его поздравили с новым назначением — командиром всей группы войск на Гуронском перешейке. За неимением достаточно мощных взлетно-посадочных полос, Алексею предложили прислать две роты десантников, которых могут высадить на следующее утро у Сент-Игнаса. Полки из Маркетт уже в пути, будут примерно через четыре дня. Алексей предложил направить их на Со-Сент-Мари, присовокупив, что сам будет встречать бригаду, которая, по словам Гаррисона, ожидается через три дня в Мишилимакинаке.

Он расположился в одном из сохранившихся строений Сент-Игнаса и вдруг увидел валяющуюся на полу газету на русском языке. "Новая русская газета"... так-так... слышал, но ни разу не видел. Газета оппозиции и лично господина юриста Аристарха Подвального. Номер — это он посмотрел в первую очередь — примерно двухнедельной давности. Интересно, откуда это здесь?

На первой странице он увидел физиономию того самого Мышкина, из-за которого он и пребывал в этих местах. Под ней взывала к отмщению огромная передовица под заголовком: "Зверски избитый студент Иван Мышкин. Доколе его палач будет пребывать на свободе?" Из статьи же он узнал, что некий солдафон Алексей Заборщиков, увидев мирный протест Мышкина и сотен его единомышленников в поддержку французской демократии, набросился на бедного демократического активиста, который чудом остался жив. Что этот самый Заборщиков до сих пор пребывает на свободе, и что сатрапы из прокуратуры отказываются судить этого Заборщикова, ссылаясь на якобы неоднозначные показания свидетелей, а также на явно предвзятое медицинское освидетельствование бедного Мышкина, лживость которого видна уже потому, что, согласно ему, никаких повреждений на теле Мышкина не нашлось вообще.

На второй же странице располагалась редакторская статья Аристарха Подвального "Чему мы можем научиться у американской демократии?" В ней воспевались успехи последней и сравнивались с Русской Америкой. Сравнение, понятно, было не в пользу последней ни в едином пункте. Статья пестрела такими терминами, как "сбросили иго монархии", "маяк демократии", "свет для всего континента", "избирательное право только для тех, кто его достоин" и т. д. Там же было написано, что в правовом государстве, коим являются САСШ, обидчик Мышкина давно бы уже болтался на веревке.

Дальше Алексей читать не стал; смеркалось, а глаза ради такого портить не хотелось.

На утро над головой послышался шум авиационных моторов. Вскоре в небе распустились десятки парашютов, потом еще и еще. В стороне приземлись грузовые парашюты с орудиями, минометами и мотосанями, а также несколькими гусеничными вездеходами. Последовали емкости с бензином, контейнеры с оружием, боеприпасами и едой. Вскоре самолеты покачали на прощание крыльями и улетели обратно, в сторону Маркетт и Порт-Гичигами.

У Алексея наконец-то была под началом грозная сила.

Теперь в Сент-Игнасе он оставил взвод, усиленный двумя орудиями и двумя минометами. Сегодня же сюда привезут пленных для первого ремонта крепости. А сам он с обеими ротами десантников и со вторым взводом, приехавшим с ним из Мишилимакинака, поехал опять в последний.

Глава 19. Кушать хоцца...

Когда Алексей вернулся в Мишилимакинак, ему протянули восьмистраничную газетенку вертикального формата. "Новая Русская Газета"... Так-так. Причем, вот что интересно, датирована позавчерашним днем. А что это за карта на первой странице?

Под огромной картой, изображавшей границу по Миссисипи и далее на север, начиналась редакционная статья Аристарха Подвального, "Превратим Северную Америку в зону мира, вечной дружбы и процветания!"

В статье весьма убедительно описывались все преимущества уступки САСШ огромных территорий. Статья вещала: "Нам, Русской Америке, вполне хватит земель по ту сторону Миссисипи. Это и есть природная граница континента." Далее было добавлено: "Благодарная, мирная и демократическая Америка никогда не забудет руку помощи от Русской Америки!" Ну, в общем, то, о чем рассказывал покойный полковник Атышев.

На следующей странице некто Калерия Старонадворная писала о том, что не могли "нежные и ласковые САСШ" развязать войну с "кровавой русско-американской диктатурой." Поэтому любому истинному демократу сразу ясно, что боевые действия могла развязать лишь военщина Русской Америки. Военщину необходимо судить международным судом, вооруженные силы распустить, сбросить иго монархии, и, понятно, в добавление к земельным уступкам выплатить жертве агрессии крупную компенсацию.

— А откуда эта достойная газета?

— Из захваченного вчера обоза, господин майор!

"Так-так", подумал Алексей. "Похоже, господин Подвальный напрямую сотрудничает с САСШ. Иначе как объяснить тот факт, что она была в обозе еще до своего официального выхода в свет?"

На третьей странице был изображен господин Мышкин с синяком под глазом (которого, машинально заметил Алексей, в прошлом номере не было), под которым находилась статья, "Избитый студент освидетельствован независимой клиникой." В статье, понятно, было указано, что Мышкина некий Алексей Заборшиков избил до полусмерти, что теперь подтвердила независимая клиника. "Как пояснил главный врач клиники доктор медицинских наук Сократ Подвальный, господину Мышкину, возможно, осталось жить очень недолго." Вторая фотография, в тексте, изображала доктора Сократа Подвального рядом с пострадавшим, у которого, впрочем, уже не было даже следов синяка. Похоже, смыли...

Через три дня, головной дозор донес с единственной в этих местах дороге на Мишилимакинак о приближении большого вражеского отряда, состоящего из эскадрона кавалерии, полка пехоты и обоза.

Когда передовые части кавалерии уже увидели вдали форт Мишилимакинак, с двух сторон по флангам колонны открыли огонь пулеметы. Это было так неожиданно, что бригада растерялась и не смогла дать отпор. Как ни старался приободрить своих бойцов полковник, ехавший в середине колонны, никто и не думал о сопротивлении. А самого полковника русские заарканили и утащили в плен. Потерь среди солдат армии Русской Америки на этот раз не было.

А полковник оказался не кем иным, как Закари Тэйлором, "героем" зачистки индейских земель на севере и северо-западе.

Пока и эти хоронили своих убитых, после чего сооружали временный палаточный городок рядом с Мишилимакинаком, Алексей с десантниками и одним взводом из Виквемиконга незамедлительно пошел на север. Заночевали на полдороге между Сент-Игнасом и Со-Сент-Мари. И незадолго после полудня следующего дня они достигли Со-Сент-Мари.

Крепость представляла собой плачевное зрелище. Весьма мало сохранившихся строений, вокруг обгорелые бревна и воронки от взрывов. Цитадель же, судя по всему, взорвали свои. Палаточный городок располагался чуть в стороне от развалин форта. Рядом с ним располагалась небольшая куча костей. Алексей посмотрел в бинокль и с удивлением овидел, что кости лошадиные.

Через полчаса начался обстрел городка. К всеобщему удивлению, сразу после начала обстрела в городке выкинули белый флаг. Вскоре оттуда выехали двое на лошадях и в полковничей форме, представившихся Эндрю Джексоном и Джоном Томлинсоном. На вопрос о том, почему они так быстро сдались, те ответили, что боеприпасы на исходе, а еды больше нет вообще. Начали уже есть лошадей. Недавно должен был прийти обоз с едой и боеприпасами, но он куда-то запропастился. А генерал Уиллиам Гаррисон уехал на юг за подкреплениями, и тоже куда-то делся.

— Кушать хочется? Это хорошо!

Алексей надеялся именно на это, и потому некоторые из саней были загружены продовольствием из недошедшего сюда обоза.

А вечером в Со-Сент-Мари дошел наконец полк из Маркетт (второй решили оставить там, во избежание проблем дальше на западе), и примерно тогда же, после радиограммы Алексея, в крепость вернулись майор Бочар и около тридцати из первоначальных защитников форта.

На следующее утро, после того, как расчистили взлетно-посадочную полосу рядом с развалинами форта, туда сел самолет из Со-Сент-Мари. Вышедший из него генерал Андрей Липин зачитал приказ о представлении Алексея Заборщикова к званию полковника армии Русской Америки, а также о представлении его ко второму Золотому кресту Героя Русской Америки. Кроме того, его отзывают в Форт-Росс для направления на очередные курсы в Высшее Военное Училище Форт-Росса.

И вот, наконец, двадцать четвертого февраля тысяча восемьсот тринадцатого года с трапа самолета в Форт-Россе спустился новоиспеченный полковник Заборщиков — самый молодой полковник в армии Русской Америки. Было по-весеннему тепло, сияло солнце, пели птицы, над распустившимися цветами сновали крохотные и деловитые зеленые колибри, некоторые с красными головками. У трапа самолета его встречали генерал Ильин, а также супруга и пятеро детей.

Генерал пожал ему руку и сообщил, что церемония награждения будет завтра, после чего Алексей помог жене сесть в лимузин, присланный за ним, усадил туда же детей, и машина покатила с летного поля в центр Форт-Росса. У самого здания аэропорта они разминулись с пикетом из восьми человек, держащих плакаты вроде "Позор военщине!" и "Позор душителям свободы!" В человеке, стоявшем в центре с мегафоном, он узнал Ивана Мышкина. Мышкин что-то вдохновенно вещал в мегафон, но, встретившись с Алексеем взглядом, побледнел, прекратил речь, и спрятался за спины других демонстрантов. Но Алексею было не до него, как и не до газеты, которую вручила ему жена. Он только лишь мельком посмотрел на свою фотографию на первой странице и на заголовок под ней, "Победитель в Битве при Озерах". Если б он посмотрел на вторую страницу, он увидел бы краткое сообщение, "Аристарх и Сократ Подвальные бежали в САСШ."

Жене он вручил накидку из норки, подаренную ему для нее индейцами из Виквемиконга на добрую память. Девочкам достались костяные индейские украшения, а мальчикам — настоящие оджибуэйские перьевые головные уборы.

Первого марта ему надлежало прибыть в Высшее Военное Училище, а до того у него отпуск. И наконец-то можно провести хоть немного времени с Леной и с детьми... Алексей был наконец счастлив, так, что готов был, как Фауст, воскликнуть, "Остановись, мгновенье, ты прекрасно!"

Конец первой части