Подарки судьбы. Часть 5.

Повелитель неожиданно заинтересовался подарком. Он поводил над игрушкой рукой, вроде, удивился, и повторил действие еще раз, теперь очень медленно и сосредоточенно.

— На ней заговор на удачу, — сообщил он в конце концов, — Очень неумелый и слабенький. Но совсем свежий — не больше получаса назад наложили. Кто?

— Девочка, — Хор закусил клыком губу, помедлил и вдруг сказал глухо, — Мэрлин, прошу тебя, давай останемся до вечера. Мне надо кое-что уладить.

Демон изумленно вскинул бровь, потом перевел взгляд на куклу и кивнул.

— Хоть до утра, — согласился он.

Трактирщик, с которым предполагалось "улаживать" вопросы, куда-то запропастился, и чтобы не ждать в зале, снова вливая в себя кислое пойло, после обеда мантикр решил прогуляться. Он обследовал близлежащие улочки, заглянул в пару лавчонок, заваленных непрезентабельным товаром и вышел к центральной площади. Ее границы отмечали два здания, развернутые фасадами друг к другу: двухэтажное бревенчатое, принадлежавшее общинному совету, и каменное, своей архитектурой выдававшее храм. Между ними, почти посередине площади чернел помост, а над ним высилась безупречно отесанная виселица. Она стояла тут давно, вероятно, являясь неотъемлемой частью ансамбля, успела посереть и чуток покоситься. Но впечатление по-прежнему производила. Решив, что виселица присутствует для острастки, намекая на неотвратимость возмездия, Хор усмехнулся изобретательности местных властей и направился к храму.

Культ его не интересовал. Но витраж в круглом окошке над входом показался примечательным и разведчику захотелось рассмотреть его поближе. Сложный рисунок, больше всего напоминавший герб, был воспроизведен с большой старательностью и умением. Центр его занимал щит, выпуклый, с золотой насечкой, имитирующей клинопись, а к краям расходились мастерски набранные языки огня. В лучах уже начавшего заходить солнца они играли и переливались, словно настоящие, отсвечивая то рыжим, то ярко красным, то багряным.

Поцокав языком в знак признания великолепия работы, плохо вязавшейся с примитивностью остальной постройки, Хор из любопытства заглянул внутрь. Но в самом храме ничего интересного не было. На алтаре горели свечки, к стене за ним был прикреплен гобелен, такой ветхий, что разобрать, изображен на нем рыцарь на коне или чудище на каком-то экзотическом звере, уже не представлялось возможным. Выщербленный пол еще хранил кое-где следы мозаики, многократно повторявшей стилизацию витражного рисунка. В ней присутствовало что-то знакомое и пока мантикр, застыв, пытался определить, что именно, к нему подвалил местный жрец.

Разведчик поморщился, ожидая, что сейчас его начнут склонять к единственно правильной вере и наставлять на путь истинный. Но служитель культа, уже весьма пожилой и опытный, с первого взгляда определив, что на легкую добычу рассчитывать нечего, обязанности свои выполнил весьма формально. Благословил путника именем, звучащим, как набор шипящих, и как подозревал Хор, воспроизведенным неправильно, а затем рассказал легенду, стоящую у истоков здешней религии.

Якобы, проезжал тут некогда великий святой, а может, и кто покруче, попросился на ночлег, как простой бродяга, а когда его послали куда подальше, осерчал и сотворил огонь. Сначала вспыхнул сеновал на отшибе, от него занялось еще что-то. А потом загорелся лес. Верховой пожар пошел на селение и насмерть перепуганные местные жители попадали ниц, моля о пощаде. Святой, или кто он там был, сжалился, пламя укротил и уехал своей дорогой. Но с тех пор всех путешественников тут, на всякий случай, привечают и в постое не отказывают. Традицию соблюдают неукоснительно, жертвы за чудесное избавление приносят регулярно и молятся по понедельникам. Вроде, дело происходило именно в этот день недели. Ну, да не важно, главное, что за все прошедшие с тех пор века у них больше ни одного пожара не случилось.

Под конец Хор уже не слушал. Он внезапно вспомнил, где видел символ, похожий на те, что пестрели у него под ногами. С трудом сдерживаясь, он протянул ошарашенному жрецу целых два обменных шарика и поспешил убраться. Чтобы не нарушать гомерическим хохотом священный покой культового сооружения.

На площади, несмотря на уже наступивший вечер, царило оживление. Напротив, у общинного совета, толкалось и судачило штук пятнадцать мужиков и несколько женщин в застиранных чепцах. На крыльце стояли еще трое, одетые чуть получше и, скорее всего, представлявшие местную администрацию, а рядом с ними, оживленно жестикулируя, что-то вещал трактирщик. Глянув на его лицо, Хор удовлетворенно крякнул. Начавший синеть кровоподтек занимал почти четверть физиономии и виден был издалека.

Пока разведчик любовался на дело своих рук, а вернее, кулаков, к виселице в центре откуда-то подтащили лестницу. Молодой сноровистый парнишка залез по ней и оседлал верхнюю перекладину. Ему подали веревку с готовой уже петлей. Парнишка закрепил конец, победно, сверху вниз, оглядел площадь и спрыгнул на мягко спружинивший помост. Ни трепета, ни какого-либо особого почтения к средству казни Хор за ним не подметил, выбрал момент и подходя вплотную, спросил равнодушно:

— Вешать кого-то будете?

— Не знаю пока. Как суд решит, — добродушно ответил парнишка, заправляя за пояс слишком короткую рубаху, — Но на всякий случай подготовиться надо. Чтобы, ежели чего, без проволочек, — он неожиданно подмигнул, улыбаясь при этом самой безмятежной улыбкой.

Разведчика передернуло. Столь своеобразного уважения к правосудию, выражавшегося в немедленном исполнении смертных приговоров, он не разделял. Но коль уж на его вопросы так охотно отвечали, поинтересовался, часто ли здесь такое случается.

— Не очень, — отозвался паренек, не скрывая разочарования, — В последний раз еще в прошлом сезоне. Салин залог собрать не сумел. Вздернули только так.

— Какой еще залог? — не понял Хор.

— Ну, чтоб от казни откупиться.

— А от нее можно откупиться?

— От всего можно откупиться. Было б чем, — хмыкнул парень.

От услышанного Хор настолько обалдел, что чуть не забыл узнать, когда суд.

— Завтра утром. Приходи. Жрецы говорят, на казнь смотреть — к удаче, — радушно поделился сведениями любитель острых зрелищ.

— Мэрлин, можешь объяснить, что это значит? — спросил разведчик, указывая на рукоять королевского меча. Ее венчал стилизованный рисунок, точно такой, какой он видел в храме. С той лишь разницей, что клинопись здесь была настоящей.

— Конечно, — пожал плечами демон, — Это символ моего клана. Прочитать тебе девиз?

— Не надо, — отмахнулся Хор, — А скажи, ты тут раньше никогда не проезжал? Примерно века четыре назад?

— Издеваешься? Думаешь, я помню каждый свой шаг? Я ж где только не был, — развел руками Повелитель, — Да и местность за такое время иногда меняется до неузнаваемости.

— Я понимаю. Ладно, тогда по-другому, — продолжил допытываться мантикр, — Ты верховой пожар можешь остановить?

— Сейчас нет. Затормозить — еще куда ни шло. А на остальное сил пока не хватит, — признался демон, — А вообще, приходилось. Ты к чему клонишь-то? Горим, что ли?

Хор отрицательно мотнул головой.

— Тогда расскажи, зачем расспрашивал. Мне же интересно, — потребовал король.

— Хорошо. Вот тебе история. Ехал себе некий демон, устал, решил отдохнуть на сеновале. А голыдьба смешанная его погнала, не разобравшись. Еще и обложила недостойными словами. Демон разозлился и сжег тот сеновал. А заодно, и деревню. Ничего не напоминает?

— Точно, было. Давно, правда. И, кстати, пожар тогда начался знатный, как раз верховой. Я его прохлопал, потом повозиться пришлось, чтобы затушить. Ну, погорячился малость, — ухмыльнулся демон, — А ты-то откуда узнал?

— Мэрлин, ты — местный святой, — объявил Хор, давясь от смеха.

— Что?! — вытаращился демон.

— Честно. Они тебе молятся, подношения носят. Так что имеешь полное право забрать. В храме, на центральной площади. Там немного, но на пару приличных обедов хватит.

— Идиоты, — простонал Повелитель, хватаясь за голову, — Кто ж молится демонам?! Проку же никакого. И храм больше ни на что не пригоден. Только сносить.

— Ну, положим, для жрецов очень даже есть прок, — возразил разведчик, — Гарантированная пожизненная работа и доходец стабильный. Да и нам польза: можем хоть месяц тут торчать и не платить ничего, никто не выгонит. У них теперь путника на улицу выставить — самый страшный грех из всех возможных.

— Что-то не припомню, чтобы я когда-нибудь такую околесицу нес, — захлопал глазами Мэрлин.

— Какая разница? Зато твое показательное выступление имело беспрецедентный воспитательный эффект, — снова засмеялся Хор.

Мантикру, в отличие от демона, намеченные воспитательные меры осуществить так и не удалось. Он как раз собирался сходить узнать, не вернулся ли, наконец, хозяин, когда в дверь постучали и вошла Мил. Взгляд ее, полный неподдельного ужаса, поблуждал по комнате и остановился на Повелителе.

— Спаси его, господин. Я все отдам. Только спаси его, — произнесла женщина. Не умоляюще, а отстранено как-то и попыталась опуститься на колени.

С ее огромным животом сделать это было мудрено. Чтобы сохранить равновесие, она оперлась о кровать, потом об пол, но в конце концов все же приняла желаемую позу.

— Кого? — не понял Мэрлин, садясь на постели.

— Лохана. Муж прошение в суд подал, — путано объяснила Мил.

— Ну и что?

— Его повесят.

— За что? — изумился демон.

— Он должен много. А муж в совет входит, его послушают.

— Так чем я-то могу помочь? Должен — пусть платит, — пожал плечами Повелитель, — В крайнем случае батрачить пойдет. Кто ж за это вешает?

— Мэрлин, его, и правда, повесят, — неожиданно подтвердил Хор, — Тут это запросто. У них виселица дежурная посреди площади стоит и при любом удобном случае на нее веревку накидывают. Любимое развлечение.

Демон надолго задумался.

— Не стой так, простудишься. По полу тянет, — вдруг спохватился он и подождав, пока женщина поднимется, пристально глянул ей в глаза, — Сама-то чем расплачиваться собираешься?

Мил побледнела, потом покраснела и слегка приподняла юбку, и без того спереди поддернутую за счет живота. Получилось чуть ниже колена и очень неуклюже.

— Нет, так не пойдет. Ты нам покажи товар лицом, — потребовал Повелитель.

Хор онемел. В голосе демона он не услышал ни юмора, ни снисхождения. Тот говорил вполне серьезно, зло, презрительно. Так разговаривали с дешевыми шлюхами, если они чем-то не устраивали клиента.

Мил с каменным лицом начала развязывать шнурок у ворота блузки. Запуталась, затянула узел. Отчаянным движением разорвала тесемку вместе с тканью, обнажая ложбинку между полных грудей.

Разведчик больше не мог на это смотреть. Он вскочил, сжимая кулаки. Конечно, он понимал, что остановить безобразие ему не удастся, но по крайне мере, принимать в нем участие его бы не заставил даже Повелитель.

— Стой! — вдруг рявкнул демон и добавил очень мягко, просяще, — Подожди.

Одним движением он дорвал на Мил блузку, засунул ей руку запазуху и заорал:

— Дура! Еще проститутку тут изображать надумала! У тебя грудь, как железо, горит вся. Куда любовник твой смотрит!

— Я застудила, — еле слышно выдавила женщина.

Мэрлин отмахнулся безнадежно, зажал ей рот ладонью и приник губами к соску.

— Черт! До чего же народ темный, — произнес он через минуту, отплевываясь, — Еще немного и резать бы пришлось, — и пояснил, оборачиваясь к Хору, — Я еще вчера почувствовал, что что-то не так. Когда она рядом сидела. Едва задел ее, так она от боли чуть к потолку не взвилась.

Демон еще раз ощупал грудь, осторожно надавил и вдруг получил в лицо тонкой белой струей.

— Ух ты, молоко! — он облизнулся, прищурился хитро и спросил, — Дашь попить? Все равно ведь пропадет добро. Родишь-то дня через три, не раньше.

Мил, растрепанная, с выступившими на глазах слезами, с покрасневшим носом, внезапно одарила его светлой, какой-то детской улыбкой.

— Отчего ж не дать, господин? Мне не жалко.

Судилище на площади вызвало широкий общественный интерес. Собралось чуть не пол поселения и народ продолжал подтягиваться, заполняя пространство возле храма и эшафота. Последний служил местом, где располагался обвиняемый, с заранее связанными руками, словно опасный рецидивист, притом, уже приговоренный. Впрочем, это имело некоторый практический смысл: с высокого помоста его было хорошо видно толпе. Угрюмый мужчина среднего возраста, давно не стриженный, с опущенной головой, являл собой образчик безнадежного равнодушия. Иногда он поднимал глаза, ища кого-то среди зрителей, но, по-видимому, так и не найдя, снова устремлял взор под ноги, на почерневшие доски эшафота.

Судья, он же глава общинного совета, восседал за столом, выставленным на широкое крыльцо административного здания. Ему помогали еще двое — секретарь и эксперт по магии, а попросту, меняла, тщедушный вислоухий тип с заискивающим лицом.

По знаку шефа секретарь прокашлялся, прочищая горло, и громким, ровным голосом приступил к чтению обвинительного заключения. "Член общины, Лохан-плотник, взявший взаймы у трактирщика такого-то пятьсот единиц обменных универсальных, жрецами, да пребудет с ними благословение святого, одобренных, в договоренный срок означенного не вернул. Скрыться не пытался. В отработке долга истец отказал. Принять в возмещение жилище ответчика не желает, мотивируя тем, что хибара ветхая и не покроет расходов на ремонт. Требует взыскать сумму целиком немедленно, плюс компенсацию за проволочку, плюс залог в пользу общинного совета. Итого, двадцать пять тысяч пятьсот единиц условных. Лохан, что ты можешь сказать в свое оправдание?"

Названная цифра была столь огромной, что по толпе прокатился рокот. Возгласы и изумленные присвисты не смолкали несколько минут, полностью заглушив тихий ответ плотника: "Ничего".

— Готов ли ты платить? — выдержав паузу, задал следующий вопрос секретарь.

— Нет.

— Есть у тебя поручители, которые взяли бы на себя твои обязательства?

— Нет.

— Может быть, кто-то из почтенных общинников согласен выкупить Лохана-плотника, покрыв иск? — обратился секретарь к толпе.

Ответом, разумеется, стала тишина. Напряженная и даже какая-то испуганная. На указанную сумму можно было скупить четверть поселения, с особнячком совета и храмом в придачу.

Выждав для порядка еще немного, секретарь что-то пометил в бумагах и передал бразды правления судье. Тот, очевидно, проникся к обвиняемому некоторым сочувствием. Во всяком случае, он еще потянул время, порассуждав о законе и его равной применимости для всех, отметил, что справедливость — главная обязанность суда и, наконец, ударил по столу каменным молотком, вынося вердикт: "Повесить".

Отшумев, обсуждая решение, зрители в очередной раз смолкли, когда молоденький парнишка, взобравшись на эшафот, начал накидывать на шею Лохана веревку. Он был ниже ростом, к тому же лавка, на которую поставили приговоренного, добавляла еще полтора локтя высоты и получалось у парня как-то неловко.