Линейный крейсер "Михаил Фрунзе"

— Это хорошо, — скажет он. — По крайней мере, никто не примет наш "Фрунзе" за новенький корабль с зеленым экипажем. Смотрят не на то, насколько тебя потрепало, а на то, в каком виде ты позволяешь себе войти в порт.

14.30. Линейный крейсер "Фрунзе", боевая рубка

Капитан третьего ранга Ренгартен вошел в рубку. За его спиной с тяжелым вздохом затворилась броневая дверь — слегка изогнутая стальная створка двенадцати дюймов толщиной. Он на мгновение задержался, не оборачиваясь к командиру корабля, пережидал очередной момент смены взлета корабельного носа на падение. Зато потом — чеканный шаг, четкое отдание чести. Командиру послышался щелчок каблуков... разумеется, его нет. Слишком старорежимно, даже теперь, в сороковом году.

— Товарищ капитан первого ранга! Шифровка от наркома флота. Степень секретности и срочности потребовала от меня доставить ее лично и немедленно.

В бронированных стеклах растет стена черной воды, барашки пены белоснежны, словно снег с вершин кавказских пиков. Не всегда командир корабля лучший моряк на борту, но в случае каперанга Лаврова это так. И теперь человека, который обязан провести корабль через шторм лично, по причине сочетания долга, ответственности и мастерства, отвлекают от главной работы!

На Ренгартене сошлись взгляды, какие могли оторваться от вида за стеклом и от приборов. Словно приказ из Москвы имеет какое-то значение до того, как нос разобьет волну на обсидиановые осколки, до того, как вода заструится по якорным цепям, что по усам сказочника: "мед-пиво пил, в рот ни капли не попало".

Ренгартен ждет. Одна рука на поручне, другая протягивает блокнот с пронумерованными и опечатанными страницами. Протягивает напряженной спине командира.

Удар волны на сей раз почти привычен: вода встает столбом из брызг на волноломе перед первой башней, разлетается в пыль, ее отмахивают от стекол боевой рубки диски-очистители. Несколько мгновений нарастающей тяжести, и из рубки открывается вид на холмистую равнину моря. Достаточно короткого взгляда, чтобы понять — в ближайшие несколько минут линейный крейсер не ожидает ничего опасного.

Командир корабля обернулся к Ренгартену.

— Что у вас, Иван Иванович? Посмотрим.

Крупные, разборчивые карандашные буквы.

"Фрунзе" — быть в Салониках не позднее восемнадцати ноль-ноль двадцать седьмого. Галлер."

Командир на мгновение задумывается.

Ответ может быть один: подтверждение получения. Но и тут есть нюансы. Между "Подтверждаю получение" и "Подтверждаю получение, к исполнению приступил" — большая разница. Про "Подтверждаю получение, но исполнить из-за шторма не могу" говорить рано, корабль практически цел. Отказываться от выполнения задачи рано... а задача, почему-то, важная. Галлер должен знать, что за погоды стоят на Эгейском море. Опять же, приказ прислал нарком, а не командующий Черноморским флотом, которому "Фрунзе" формально подчинен.

Значит, действительно надо, кровь из носу. И все же есть зазор, время и место для принятия решения. Поворачивать сразу, теперь — подставить корабль разрушительным волнам. Ждать, пока шторм ослабнет, и тогда перекладывать руль? Выйдет крюк. Успеть можно — при условии, что не будет новых повреждений, что шторм действительно уляжется... Что выйдет верней?

— Иван Иванович, — сказал капитан первого ранга Лавров, — не напомните мне последнюю погодную сводку? И что у нас на барометре прямо сейчас?

Кап-три Ренгартен — младший по званию и возрасту из тех, кого командир называет по имени-отчеству. Морского корпуса более нет, и такое обращение в служебной обстановке — признак серьезной, проверенной в деле личной дружбы. Только вместе они не служили! И по возрасту белоглазое чудовище не могло успеть поступить в корпус... но кажется командиру однокашником.

Оттого Лаврову мерещатся щелчки каблуков и иронический оттенок в ровном, безэмоциональном докладе.

— Показания барометра растут, Алексей Фомич, но медленно. Считаю необходимым отметить, что и на сегодня прогноз обещал волнение шесть-восемь баллов, предполагалась даже возможность ведения огня главным калибром.

Намекает на то, что не стоит ждать на море погоды? Мол — есть приказ, надо прорываться к месту назначения, пока корабль нормально держит ход и управляется? Видимо, двенадцатидюймовые аргументы "Фрунзе" понадобились в политическом споре — именно в Салониках.

— Благодарю. — командир улыбнулся, — Ответ наркому: "Подтверждаю получение". И постарайтесь сохранить возможность дальней передачи еще часиков шесть-восемь. Не беспокойтесь, грот стихии мы не отдадим, а вот лампы — ваша забота. Ну, ступайте.

Тяжелый выдох бронированной двери, струйка воды под ноги: мостик заливает через пустые окна, штормовые ставни снесло вместе со стеклами. Не зря спустились в боевую рубку из ходовой, ох, не зря...

Выбор капитана Лаврова для него самого очевиден. Хороший командир рискует сначала неудовольствием начальства, и лишь потом кораблем и экипажем. И все же приказ нужно отдать вслух — прежде всего, себе.

— Прежний курс.

Безопасный курс носом к волнам.

26.10.1940. Эгейское море

10.00. ЛКР "Фрунзе", верхняя палуба

Корабль — суета, корабль в ремонте — тысячи сует. Идет гонка с неведомым: а ну, не окажешься готов к безвестному сроку? Работ непочатый край, и успокоившееся море мирностью своей подгоняет: успей, пока новый шторм не проверит работу.

"Фрунзе" готовится к плановой буре: заходу в порт.

Советский флот помнит заповедь адмирала Макарова: "в море — дома". Коли так, то в порту корабль — в гостях. В гости же приходить грязным, да в затрапезном... Стыдно.

Вовсе позорище, если порт чужой, а корабль — линейный крейсер, потомок "диких кошек" Фишера. Когда-то визитной карточкой великой державы служили тяжеловесные и неторопливые дредноуты, но теперь их место линейные крейсера. Если государства, каким удалось наскрести на дредноут, можно пересчитать по пальцам двух рук, то линейный крейсер — роскошь, дозволенная не всякой великой державе. Список их обладателей куда короче.

Великобритания, владычица морей.

Франция, сильнейшая морская держава континентальной Европы.

Япония, главный поджигатель войны в Азии.

И, разумеется, Советский Союз, оплот нового строя, надежда прогрессивного человечества, заступник всех трудящихся.

Политруки говорят именно в таких выражениях, им положено. Кому неясно — бери корабельную газету, свежий выпуск, пачкающийся типографской краской. Там для тех, кому лень сравнивать устав РККФ тридцать шестого года с иностранными, разъяснено: линейный крейсер империалистической державы есть инструмент нападения, острие атакующих сил, прочий флот служит для обеспечения его действий. Советский линейный крейсер — элемент защиты, становой хребет соединения кораблей, непревзойденное средство поддержки легких сил и береговой обороны, к тому же и сам он способен выполнить любую арьергардную операцию! Оборона побережья, защита торгового судоходства от чужих рейдеров, контрудар по ослабленному атаками легких сил противнику — вот краткий перечень уставных обязанностей "Михаила Фрунзе".

Именно его, а не некоего произвольного советского линейного крейсера. У СССР других кораблей этого класса нет. Со временем появятся, заложены: в Ленинграде — "Ленинград" же, в Николаеве — "Киев", в Молотовске — "Москва", причем "Москва" аж дважды: в тридцать седьмом и тридцать восьмом годах. В первый качество сварки оказалось таким, что весь невеликий задел пришлось сдать в переплавку.

Новые корабли будут сильней, быстроходней, но только будут. "Фрунзе" есть сейчас, и отдуваться ему — за четверых!

Весь мир на него смотрит, во все глаза.

Кто не верит, может перекинуться словцом со старожилами. Те вспомнят, как корабль готовили перед смотром в Спитхеде, когда ходили выказывать дипломатическую вежливость по поводу коронации нового английского монарха. Линейный крейсер с честью показал огромный, сшитый специально для смотра военно-морской флаг страны Советов. На него глазели чужие флоты, и буржуазных демократий, и фашистские. Надеялись рассмотреть хоть соринку, придраться, охаять. Не нашли! Корабль сверкал от мачты до киля, маневрировал ловко... а больше для дипломатии и не надо. Поздравлять короля явились, не воевать.

Старшины доводят необходимость большой приборки по-своему.

— Положено, — говорят. — Мы — линейный крейсер. Это значит что? Что у нас к линкоровской основательности необходимо прикладывать крейсерский шик. А какой на корабле может быть шик, когда видно битое стекло и перекореженное железо? И морской черт с тем, что сталь порвало. Краска ободрана!

Вот и приходится — где резать ацетиленовой горелкой, где, наоборот, сваривать, лупить кувалдой или киянкой, сверлить, клепать, снимать и монтировать, заводить тали и крутить домкраты. Поверху — шкуркой, бензинчиком... Хорошо, его на борту много — авиационного, для самолетов-корректировщиков. Потом доходит до кистей. Что не подлежит окраске, надлежит надраить, чтобы медь сверкала, а тиковый палубный настил всецело приобрел правильный светло-бежевый оттенок, на старшинском языке почтительно именуемый "белым алмазом".

Работают-стараются все... Иной старшина, у которого рукав от локтя до плеча изукрашен "конриками" — нашивками за выслугу, вздохнет украдкой:

— Вот чего не понимал царь-покойник: нельзя менять тиковую палубу на сосновую... От того не экономия, а одни беспорядки!

Сосновая палуба быстро лохматится, "теряет вид" так, что на нее плюнуть хочется. Из-за сосновой планки списали бывший флагман Балтфлота, "Рюрик" — комиссия была не столько морская, сколько большевичья, палубу увидели — все, крейсер руина, на слом его! "Полтаву", будущий "Фрунзе", на разделку не сдали, хотя собственная команда едва не загубила корабль. Устроили пожар, машину выжгло...

Экипаж трудится, помполит тоже: бегает по палубам так, что хоть язык вываливай, где работа тяжелей, где нужно подсобить не только словом — Иван Павлович подставляет плечо, прикладывает сильные и умелые, морские, руки. Шутит:

— Всем помочь готов, кроме механиков...

— Почему кроме?

— А у них старшой побольше меня... Так что там от меня немного надо. Так, напомнить о текущем политическом моменте, чтоб дело шло сознательней.

Политический момент острый. Радио — спасибо белоглазому Ренгартену, корабль ни на минуту не остается без связи и новостей — донесло голос истории. Из Афин летит яркое, яростное, долгожданное: "Всем, всем, всем!"

Фашистское правительство свергнуто.

У власти правительство Народного Фронта!

Потому "Фрунзе" и спешит к греческим берегам — всем стремительным телом, всей весомостью тридцати тысяч тонн водоизмещения стремится поддержать перемены. По палубам гремят революционные песни.

Корабль идет в страну с небесами, распахнутыми в будущее. И кое-кто из комсомольцев, нет-нет, да и скажет:

— У них ведь — наш семнадцатый год! И мы — увидим!

Лица старшего поколения суровеют. Они помнят, как все было.

— Трудное было время, — вздохнет старшина. Да разве советскую молодежь испугаешь трудностями?

— Мы были первые, было много ошибок, — констатирует помполит. — Нам нужна осторожность, нужно точное соблюдение приказов Москвы... Энтузиазм? На покраску его, на починку!

И, когда комсорг универсальной батареи левого борта бодро возразит:

— Мы, Иван Павлович, уже опытные. Мы же подскажем, как!

Патрилос тяжело бухнет одно слово:

— Испания.

Скажет, как клинок провернет в ране любителей мировой революции. Потом его могучая лапища ляжет на плечо молодца, чуть не впавшего в ересь троцкизма.

— Сейчас не семнадцатый. Сейчас фашизм готов к бою, уже дерется. Потому дело решает не революционный напор, а владение морем. В тридцать восьмом один рейд нашего "Фрунзе" так ударил по франкистам и их немецким да итальянским дружкам, что они Каталонию полгода взять не могли.

Но все-таки взяли. Этого Патрилос вслух не сказал.

— Так что, — продолжает помполит разъяснять генеральный курс, — сейчас мы лучше всего поможем греческим товарищам не митингами, а ударной работой. Сначала, это быстрей, нужно сделать так, чтобы любой фашист при виде ужасных нас от страха гадил в галифе. Под прикрытием завесы из крейсерского шика полностью восстанавливаем подорванную штормом боеспособность. А вот потом — да, можно и нужно на берег, приветы от Страны Советов передавать. Так и доводи до личного состава: сделаешь дело, тогда и в город, купаться в восхищенных девичьих взглядах и всякое такое... Ясно?

Кивок. И сразу — вопрос.

— А как тогда быть с песнями?

По трансляции летит бодрое:

"Огонь ленинизма наш путь освещает,

На штурм капитала весь мир поднимает!

Два класса столкнулись в последнем бою;

Наш лозунг — Всемирный Советский Союз!"

Иван Павлович послушал полминуты, пожал богатырскими плечами.

— Хорошая старая пластинка. Пора бы и поменять.

Комсорг вновь кивнул. Все ясно, мичманцу, что заведует трансляцией, не позавидуешь. Это к тем, кто тянет комсомольские и партийные обязанности в дополнение к иной должности, помполит снисходителен и готов любой момент обсудить по три раза. Сам говорит: ты, товарищ, должен доказать, что ты настоящий комсомолец, четкой работой по боевому расписанию. Все прочее — довесочек. С тех же, у кого забота о политическом состоянии корабля — профессия, спрос иной. Пустобрехи и чинуши на борту боевого корабля не нужны. Неверно подобранные песни для мичмана-политрука — то же самое, что для него, артиллериста-зенитчика, стрельба "в молоко". Не на учениях — в бою...

Спустя несколько минут бравурные мелодии стихли. Над кораблем разнеслись суровые, скорбные слова:

"У дальней восточной границы,

В морях близ японской земли,

Там дремлют стальные гробницы,

Там русские есть корабли..."

Песнь о Цусиме.

Напоминание о том, что может случиться, если недооценить врага, если недостаточно хорошо исполнять долг. А еще — призыв на бой. На бой с врагом внешним, вне зависимости от его политической окраски.

Пластинка записана по случаю боев на Хасане, что вызывает вопросы.

— Это ж против японцев!

— Это против того, чтобы мы кормили рыб, — отвечает комсорг. — Слышите? "Готовьтесь к смертельному бою, за нас отомстите врагам!" Так поется. И если завтра врагом окажется британский флот или итальянский, а не японский — разве будет проще?

Не будет. Потому линейный крейсер "Фрунзе" должен быть готов к бою. Как можно скорей!

12.00. ЛКР "Фрунзе", мостик, левое крыло

На мостике — распахнутые навстречу семи ветрам штормовые ставни. Стекол нет, вылетели в шторм, новые вставлять некогда. Капитан первого ранга Лавров, не щурясь, смотрит навстречу легкому западному ветру. Позади, вежливой тенью, застыл снежно-седой офицер с молодым лицом.

— Что у вас, Иван Иванович?

— Восстановление носового радиоуловителя невозможно, антенну заменить нечем. Кормовой функционирует, но нуждается в испытании. Без поверки я не смогу поручиться за его показания. В связи с этим прошу о двух самолетовылетах бортовых гидропланов в интересах бэче-четыре. Программа полетов — вот...