| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
"Потеряли истинную веру,
Больно мне за наш СССР.
Отберите орден у Насера,
Не подходит к ордену Насер"...
Новости были скупы и расплывчаты. Каждый последующий выпуск чем-то противоречил предшествующим. По информации агентства ТАНЮГ, наземные сражения уже охватили не только Синай, но и провинцию Газа. Это уже настораживало потому, что никак не вязалось с утверждениями пресс-службы израильской армии и президента Насера. Наверное, к месту событий еще не добрались военные корреспонденты, а связь между армией и генштабом египетских войск была заблокирована. Точно так же, как в прошлый раз. Низовые подразделения египетских войск, на уровне взводов и рот, были оснащены устаревшими советскими "Ландышами". А вот, полковникам и генералам было, наверное, западло таскать у бедра три килограмма чистого веса. Специально для них, на Западе были закуплены портативные американские радиостанции, которые легко помещались в кармане форменных брюк. Естественно, они были отключены в нужное время, на всех частотных каналах.
Походу, хана арабам, — думал я, доставая из почтового ящика
"Правду" и "Сельскую жизнь". — Слишком мало в этом времени предпосылок, чтобы история не повторилась, не легла на Ближний Восток по старым лекалам. Итоги всех войн на Ближнем Востоке легко предсказуемы. И дело тут не в арабах, их слабом боевом духе и генетическом неумении воевать. К концу моей жизни, появятся в этом народе смертники с поясами шахида и вполне боеспособные армии, славящиеся средневековой жестокостью. Просто время еще не пришло. Мусульман сейчас объединяет не радикальный ислам, а, как говорил Иван, люди, на место которых есть множество претендентов. За двенадцать с лишним часов, не поступило ни единого сообщения, что хотя бы одна бомба упала на Тель-Авив. Что это значит? — да только одно: египетской авиации, как и в прошлой реальности, больше не существует. А я-то думал!
Нет, плюс-минус один человек в маленьком городке европейской части СССР не может так быстро аукнуться на Ближнем Востоке. Земной шар слишком неповоротлив. А какая из меня точка опоры?
Дома никого не было. Никто мне не мог помешать сделать себе послабление в строгом постельном режиме и насладиться свободой. Газеты я прочитал, сидя на маленькой деревянной скамеечке, под навесом из виноградника. При ярком солнечном свете, от которого отвыкли глаза, шрифт казался выпуклым и рельефным.
Сообщения ТАСС до последней буквы соответствовали тому, что ранее говорилось по радио: "Советское правительство осуждает израильскую агрессию, требует прекращения военных действий и оставляет за собой право предпринять любые шаги, которые может потребовать обстановка". Про пилотов из Штатов, я вообще не нашел ни слова, а вот об англичанах упомянули. "По утверждению египетской стороны, в боях принимают участие британские самолёты". Строчкой ниже размещалось опровержение. Дескать, Лондон эти инсинуации отрицает и опять заявляет о своём полном нейтралитете.
Нет, вы не представляете, как это интересно — читать старую
прессу. В памяти всплывали названия несуществующих государств, имена забытых политиков, даже таких, о которых я раньше слыхом не слыхивал: Джордж Кристиан, Роберт Макклоски, Дэвид Дин Раск. Это чиновники из Пиндосии. От имени Белого Дома, строго по очереди, они озвучивали позицию своего государства.
Первый сказал: "Соединенные Штаты приложат все силы, чтобы добиться прекращения военных действий, положить начало мирному развитию и процветанию всех стран региона". Второй уточнил: "Мы призываем стороны конфликта поддерживать Совет Безопасности в его стремлении немедленно установить перемирие. США останутся нейтральными в помыслах, словах и действиях". А часом позже, тот самый Госсекретарь Дэвид Дин Раск официально истолковал, для тупых, высказывания своих подчиненных: "Хочу подчеркнуть, что в любом своем значении слово "нейтральный", которое символизирует великий принцип международного права, не подразумевает безразличия. Тем более, безразличие недопустимо для нас, так как, подписав Устав Организации Объединенных Наций и являясь одним из постоянных членов Совета Безопасности, мы приняли очень серьезное обязательство делать всё возможное для поддержания мира и безопасности во всем мире".
Это уже не двойные, какие-то тройные стандарты.
А вот генерал де Голль порадовал новизной. Он заявил, что Франция придает меньшее значение узам, связывающим ее с Израилем, чем своим давним и тщательно оберегаемым интересам на Ближнем Востоке. Чтобы не подвергать эти интересы опасности, она должна занимать подчеркнуто нейтральную позицию, но, в то, же самое время, "осудит ту сторону, которая нападет первой".
Президент Югославии Тито высказался без дипломатических экивоков. По старой партизанской привычке, он прямо пообещал оказать полную поддержку Египту в его справедливой борьбе. В том же ключе высказались сразу одиннадцать арабских государств.
Карты боевых действий и сводок с места событий в газетах ещё не было. Военные корреспонденты рассказывали о суровых буднях Каира. В городе шли учения по гражданской обороне. Несколько раз в день подавались сигналы учебной воздушной тревоги. Люди дружно гасило свет, не отходя от приемников. В эфире звучали военные марши, изредка — короткие сводки. Утром сказали, что сбито двадцать три израильских самолета, к вечеру эта цифра выросла до сорока двух. Армейские ставки не подавали признаков жизни...
* * *
О возвращении бабушки оповестил Мухтар. Услышав её голос, он всегда рисовал хвостом правильные круги. Ещё бы, кормилица!
— Болееть он, — доносилось откуда-то с улицы. — Ох, даже не знаю. До завтрева вряд ли выздоровить...
С кем она там разговаривает? — сквозь щели в заборе мудрено рассмотреть. Но кажется, с кем-то из взрослых. Витьку Григорьева она бы отшила одной единственной фразой: "Не выйдеть, и всё!". А тут... слишком долго и обстоятельно. Ладно, пора линять. Нужно будет, сама расскажет. Я аккуратно свернул газеты, засунул в почтовый ящик, вернуться в большую комнату и продолжил болеть во всех смыслах этого слова. За себя, да за друга Ивана, которому удача не помешает.
В этом плане все-таки хорошо, что кардинальная альтернатива миру ещё не грозит. Пули будут попадать в строго определенное место, снаряды падать в одну и ту же воронку, а шары спортлото выкатываться на лоток в такой же последовательности, как раз и навсегда зафиксировано в еще не написанной истории тиражей.
Лязгнула, наконец, пружина калитки. Бабушка закончила свои "траляляшки", и важно прошествовала мимо окна.
Все старики того времени одевались почти одинаково. У дедов на головах — фуражки, шитые на заказ из диагонали защитного цвета, который впоследствии назовут ненашенским словом "хаки". У справных хозяек в ходу валяные ноговицы, прошитые лайковой кожей, цветастые платья с подолами ниже колен, а на плечах легкие куртки из черного бархата и пуховые платки. Настоящий оренбургский платок легко отличить от подделки. При кажущейся величине, он должен легко проскальзывать сквозь обручальное колечко любого размера.
Елена Акимовна тоже держалась за эту моду. Она у неё была одна и на всю жизнь. Дед, правда, фуражек защитного цвета не признавал. Жарко в них голове при его ранении. Дома обходился соломенной шляпой, а в город надевал фетровую.
Он заехал во двор через пару минут после бабушки. Верней, не заехал, а завел велосипед на руках и поставил его у лестницы, что ведет на чердак. В углублении над переносицей мелкие капли пота. Рубаха хоть отжимай. Намахался тяжеленною тяпкой.
— Ну, слава богу! — сказал. Надо понимать, пошабашил.
Бабушка норовила ухватить меня за штаны, но промахнулась. Куда ей, с кастрюлей в руке? Я был уже рядом с дедом. Больной, не больной, а какой же я "хвостик", если его не встречу? Наверное, лет с пяти мы с ним, как иголка с ниткой. И виноградную лозу сажали у Корытьковых, и штукатурили стены на половине Ивана Прокопьевича.
С окрестными пацанами я сходился трудно и долго. Народец суровый, неадекватный. Не умеешь за себя постоять — на улице ты никто. В лучшем случае, встретят подсрачником. Вот и держался за деда, пока ни напрактиковался давать ответку. Был у меня мастерок по руке и небольшая затирка. Еложу, бывало, раствором по стенке, если что-то не получается, в слёзы. Дед подойдет, поправит: учись, мол, ремесло на плечах не носить, а в жизни глядишь, пригодится...
— Тут заяц гостинец тебе передал, — дед важно, не торопясь, снимает с руля потертую кирзовую сумку, — и куда я его положил?
— Какой ещё заяц?! — не сразу догнал я.
— Откуда я знаю, какой? Среди моих знакомых нет ни одного зайца. А этот бежал мимо, хвостом отмахнулся от мухи, и говорит: "Вы, часом не дедушка мальчика Саши, который живет возле смолы?" — "Да, — отвечаю, — это мой внук". — "Тогда передайте ему кусочек белого хлеба. Пусть выздоравливает".
Боже мой! Как я мог позабыть эту старую сказку о зайце?! Почему не забрал с собой, во взрослую жизнь, ни разу не рассказал своей маленькой дочери? Сколько смысла в слове беспамятство! Сначала мы уйдем от истоков, потом потеряем страну.
Отворачиваюсь, чтобы скрыть набежавшие слезы, погружаю зубы в горбушку, пропахшую полуденной степью. Дед снимает с багажника мешок со свежей травой, ставит на место тяпку. Сейчас он пойдет ополаскиваться под душем. Поэтому бабушка не спешит разливать борщ по тарелкам.
— Ну как тебе заячий хлеб? — нет, сел покурить.
— Вкусно! — Говорю, не кривя душой. Разве бывает другим настоящий кубанский хлеб без диоксида серы, диацетата натрия, L-цистеина, сорбатов и эмульгаторов? А сам подбираю слова, думаю, как бы ему тактичней напомнить про стиралку и велосипед. Ну так, чтобы не обиделся. Эх, была не была! Выпалил, будто прыгнул с обрыва в реку, — только лучше б тот заяц снял с чердака "Белку" и "Школьника"!
Дед плюнул, ушел в душ. Как и все в его времени, это тот еще ретроград. Я мысленно чертыхнулся: хреновый из меня менеджер. Не смог донести, выставить с выгодной стороны все прелести модернизированного труда.
Бой курантов я пропустил. В эфире центрального радио шла передача "Время, события, люди". Очерк рассказывал о трудовых буднях Ленинградских метростроителей. Я уже приготовился сопереживать, но услышал из кухни нечто, для себя неожиданное:
— Сашка, к столу, обедать пора!
И так на душе стало хорошо, как будто меня простили после серьезной провинности. Я даже без лишних напоминаний слетал в огород и сорвал два стручка горького перца. Себе и деду.
Борщ был наваристый, вкусный, со свежей сметаной. Бабушка убила на его приготовление два с половиной часа чистого времени. Без разных там скороварок, газовых плит и покупных приправ, на чистом, живом огне делаются такие шедевры.
— Я кое-где в междурядье, по картошке веники досадил, — докладывал, дед. — Если погода даст, успеют созреть. Ты кстати, учителю своему спасибо скажи, — это уже он обратился ко мне. — Ох, и знатно его агрегат веничье очищает! Метелку почти не дерёт.
Черт побери, это было очень приятно слышать! И главное, в тему сказал. Ну, как ударить в ту же самую точку?
— Это же Юрий Иванович мне подсказал насчет велотяпки. Он свои десять соток пропалывает ею за час.
Дед поперхнулся, закашлялся, набрал из ведра кружку воды, запил информацию.
— Жри моучки, — ни к кому конкретно не обращаясь, произнесла бабушка.
Но Степан Александрович крепко уже завелся.
— Ну ладно, велосипед, — сказал он с досадой в голосе, — в конце концов, это твой подарок, можешь его раскурочить. Ты мне честно скажи, зачем тебе "Белка"? Хочешь скрутить двигатель, чтобы поставить его на какую-нибудь чертовину? Смотри, если увижу, будет тебе...
Дед ещё не придумал, как меня лучше гипотетически наказать, а я его уже перебил:
— Хочу, чтобы ты её починил!
— Я?! — изумился, он. — Ты часом внучок, не сказился? Нашёл, понимаешь, специалиста по стиральным машинкам! Может подскажешь как?
— Девяносто процентов от всех неисправностей находятся визуально, — сумничал я и тут же сослался на авторитет, — так говорит наш учитель труда. Сними боковую крышку и сам увидишь, что нужно немного сдвинуть плиту, к которой крепится двигатель и натянуть ремень привода активатора.
— Он там, на чердаке, уже всё излазил, — предположила бабушка. — Ну, чисто американский шпион! Хоть под язык прячь, найдёт все одно.
— Хворостины давно не пробовал! — дед опять взялся за ложку. — Дождётся он у меня...
— Тут Катька давеча заходила, — Елена Акимовна искусно перевела разговор в более безопасное русло. — в Ерёминскую она собирается, за клубникой. Нашего Сашку в помощники просит.
Я посмотрел на деда глазами Мухтара. Всем своим преданным видом, упрашивая: ну отпусти! Не просто же так бабушка Катя отпросилась с работы, чтобы во вторник, в будний рабочий день ехать в такую даль? Запросто может случиться, что она уже знает, как превозмочь мамкино родовое проклятие.
— С Пимовной можно, — сказал дед. — Пусть едет. Уж кому-кому, а соседке своей не помочь — это самое последнее дело.
— Так болеет же он! — всплеснула руками бабушка и уронила ладони на фартук.
— У неё поболеешь...
Минут через сорок, оба наших семейства уже воплощали в реальность мою задумку. Степан Александрович шевелил наверху, Иван Прокопьевич страховал его с лестницы, а обе Акимовны осуществляли общее руководство. Нет, дурную работу дед бы делать не стал. Сначала он залез на чердак, снял боковую крышку стиральной машинки, убедился, что я был прав и только потом обратился за помощью к родственникам-соседям. Один бы он не управился. "Белка-2" — хламина килограммов на пятьдесят. У неё габариты впритирку с чердачным лазом.
Меня, чтоб не путался под ногами, отправили в дом: "Не ровен час, сверху что-нибудь упадёт!" Я попытался типа протестовать, мол, не хочу, но за взрослыми с ответом не заржавеет:
— Коза тоже не хотела идти на базар, — сказал дед Иван. — Так её за рога привязали к телеге и потащили.
В общем, я следил за происходящим сквозь шипку окна. Видел лишь ноги Ивана Прокопьевича да нижнюю часть лестницы. Зато хорошо слышал все комментарии. К моему удивлению, никто ни разу не матюкнулся. Я покопался в памяти, но так и не вспомнил случая, когда бы мой дед, или другие взрослые козыряли на людях крепким словцом, и понял, чем это время так разительно отличается от моего бывшего настоящего. Пьяного могли и простить, но сказавший "моп твою ять" на автобусной остановке, стопудово гремел на пятнадцать суток. Не потому, что все такие культурные, просто это звучало, как вызов. Поистине, слово — начало всему: и хорошему, и плохому.
На комоде тикали ходики. Упивалась дневным светом стайка индийских слонов, чтобы потом выделиться в ночи мерцающим зеленоватым сиянием. Аз есмь. И это самое главное.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
