Танцовщица

Не помню. Почему?

"Вспомнишь".

"Кто ты?"

"Я тебе уже ответила — часть тебя. Более сильная часть".

— Жалобы на что-то есть? — спросил Карл.

— Я, я могу встать? — дрожащим голосом спросила его, глядя в другую от лекаря сторону.

— Если жалоб нет.

Я уже встала, но вдруг вспомнила, что всё чаще глаза подводят.

— Зрение иногда подводит.

— Как это проявляется?

Я описала.

— Вы одевайтесь, — разрешил лекарь, видя, что я продолжаю сидеть на простыне и дрожать.

Надела своё сценическое платье да в шаль закуталась.

После чего мне закапали в глаза белладонну и потом долго рассматривали светящейся штучкой. Видно, допотопная вещичка. У мамы такая тоже была.

Лекарь попросил войти Эжена.

— Ну что?

— Если не брать в расчёт стёртые ноги и чрезмерную худобу, а также её глаза, то Варенька здорова.

— Что со зрением?

— Вот с ним — худо. Может наступить полная или частичная слепота.

Как же так? Не может этого быть!

— И ничего сделать нельзя?

— Увы. С современными "достижениями" ничего. Оперировать не возьмусь.

Мой ухажёр поджал губы. Недоволен?

— Благодарю, Карл!

— Не стоит. Обращайся!

Когда мы уже уходили и Эжен пожал руку Карлу, услышала тихое:

— Она девственна!

— Спасибо. Я зайду вечером.

— Заходи.

Мы вышли на улицу, сели в карету. Эжен назвал кучеру адрес.

— Куда мы теперь?

— К модистке.

— А это кто?

— Мастерица одежды.

— А...

— Вы удовлетворены осмотром?

— Нет.

Я закусила губу. Значит, зря я мучилась с выбором и угрызениями совести. Теперь вернут меня обратно учителю. Но стало отчего-то обидно. Именно мне.

— Но со зрением ничего не поделаешь.

Я вдохнула поглубже, велев себе успокоиться.

На руку опустилась шершавая ладонь.

— Боюсь, выступать вы слепой не сможете. Во всяком случае, в Большом. Так что о карьере танцовщицы придётся забыть. А пока — наслаждайтесь своими танцами.

— Хотите сказать, что наш договор в силе? — не поверила я.

— А разве что-то изменилось? Ваше зрение не влияет на ваше очарование.

— И что вы во мне нашли? — буркнула себе под нос. Ну, правда, замухрыжка.

— И правда, что?

Он вдруг рывком поднял меня и усадил к себе на колени.

Вытянул шпильки из моих волос, позволяя им упасть на плечи.

— Кто вам стриг волосы?

— Парикмахер, — уточнять, что один человек из труппы, оттачивающий своё мастерство на наших волосах, не стала. Всему учились мы сами, разве что танцах обучал Этьен.

Старик скривился:

— Слишком короткие.

Волосы были чуть ниже плеч. И что ему не нравится? Раньше у меня даже под горшок были.

Его лицо оказалось напротив моей груди. Руки же скользнули по щеке, шее, заставляя меня всю сжаться.

И в следующий миг он притянул моё лицо к своему, впиваясь поцелуем.

Мой первый поцелуй. Хотелось вырваться из его объятий и забиться куда-то в угол.

Прервался так же неожиданно, как и начался.

— Так не пойдёт, ты слишком зажата.

— Но...

— Давай так: сейчас ты меня поцелуешь. Сама. Только представь кого-то, кто тебе нравится хотя бы.

А мне никто никогда не нравился. Этьен был красив, но вызывал во мне лишь отвращение. Мужчин труппы я не воспринимала как привлекательных, ведь их знала и ничего хорошего в них не видела.

Я скользнула по карим глазам своего почти любовника, носу-картошке, губам...

"А при близком рассмотрении он вполне ничего, если не видеть этих морщин, которые напоминают о его возрасте".

"Не буду я целоваться!"

"Тогда наслаждайся!"

И она осмелилась. Точнее тело перестало слушаться, а губы его всё приближались. Я даже зажмурилась. Чмокнула, но меня тут же обхватили сильные руки, одна в области талии, другая — придерживая затылок. Я неумело прикоснулась, а его губы, в противовес рукам, ответили нежностью и неожиданным наслаждением.

А целоваться он умеет. И что таить, мне понравился этот поцелуй. Именно мне, не ей. И даже борода и усы не кололись, а ведь раньше я считала иначе.

И только я стала наслаждаться ощущениями, как ощутила сильное жжение на груди. Попыталась отстраниться, но мне не позволили. От боли даже слёзы на глаза навернулись. Когда же жжение прошло, и я смогла вырваться из плена его рук, села напротив, всхлипнула, борясь с обидой, и бросила с упрёком:

— За что? — в том, что виноват он, я ничуть не сомневалась. Обманул меня.

"Но ты ведь сама решила, что один старик лучше, чем кто-то из труппы или вообще множество мужчин".

"Да, но я думала, он — хороший, порядочный. Лучше чем кто-то из труппы. А он обманул. Предал моё доверие!"

— Это метка. Твоя защита от посягательств на жизнь и честь, — пояснил старик.

Что он сказал? Метка? Где-то я слышала это слово. Давно когда-то. И это что-то связано с...

— Вы — маг? — удивлённо признала я.

— Громко сказано, милая. Сейчас за такие слова могут сжечь на костре. И тебя в том числе, как спутавшуюся со мною.

— Но метка от вас не защищает.

— Так моя ж! — гордо молвил он.

Странно, но сейчас я не испытывала к старику отвращение. Лишь раздражение и обиду. А ещё обречённость. Я попала-таки в паутину, расставленную этим пауком. И пути назад уже нет.

"Ну вот и смирись. И наслаждайся!"

"А ты молчи!" — велела этому второму Я.

Решила отвлечь свои мысли вопросом:

— А тот, на ком применят метку не подаст на вас жалобу в церковь?

— Не сможет. Метка затуманивает разум обидчика, как только он начинает думать о тебе, мысли и желания тут же испаряются.

— А если кто другой увидит, как действует метка?

— Действие метки незаметно для окружающих.

— Вы об этих гарантиях говорили?

— Да. Ты — только моя. Поняла? Измен я не прощаю, как и предательства, — в его голосе сквозил металл, хотя тон был тихим и обманчиво ласковым.

Предательства? Хм. А сам только что разве не предал моё доверие?

— Если б я хотела иметь много мужчин, то достаточно было сбежать от Этьена. Но я согласилась с вашими условиями. Не ради денег и достатка. Не нужны они мне, хотя пользоваться ими и приятно. А только ради того, чтобы у меня был единственный мужчина, — признаться оказалось легче, чем успела об этом подумать.

— Хорошо, — хмыкнул он. — Иди сюда, — и похлопал по своим ногам.

Что ему вновь надобно? Ему будто всё мало! Неужто решил добить? Заупрямиться? Попробовать испытать его терпение?

— Снимай эту пачку.

— Что? — не поверила я. Образ порядочного старика трескался, будто зеркало.

— Могу помочь. Или ты не поняла, о чём речь?

— Поняла, — буркнула в ответ. — Тут холодно.

— Ничего страшного, скоро согреешься!

Я вновь покраснела.

— А если я откажусь? — спросила осторожно. Ну вот и новое рабство, новый хозяин. Только Этьен не насиловал. А этот... этот... Слёзы брызнули из глаз. Дура! Сама виновата! Продалась этому старику! Попробовать сбежать? И не буду изменять, но... — я бросила взгляд на дверь.

— И не думай! А то узнаешь, что бывает за неповиновение.

Хочу ли испытать его наказание? Я всхлипнула, начиная паниковать. Пожалуй, не стоит его злить. Кто его знает, какими способностями он обладает!

— Может, отвернётесь?

— Нет.

Я отвернулась и начала раздеваться. Ведь про то, что должна к нему лицом находиться, речи не было.

Разделась, догола.

Он встал, подошёл ко мне, развернул к себе лицом рывком за талию. Скользнул по телу беглым взглядом.

— Кожа да кости.

— Какая есть, — огрызнулась в ответ.

— Можешь дерзить, имеешь право, — ответил снисходительно.

Я покрылась мурашками. Холодно.

Его руки скользнули по груди, заставляя отчаянно краснеть. По телу разливалась волна жара. На левой груди, там, где недавно жгла метка, красовался красный ожог, в виде солнышка. Он прикоснулся к покрасневшей коже, и она засветилась и жечь перестала, зато принялась расползаться по всему телу.

Сердце же готово было выпрыгнуть из груди от волнения. Холода больше не ощущалось.

Но старик медлил и ничего не предпринимал, наблюдал лишь. Разве что руки убрал и просто смотрел на моё тело или увеличивающуюся метку.

— Что ж мне с тобой делать-то?

— Одеть? — предложила я.

— Во что?

— В пачку.

— Нет! Пачку на голое тело не надевают. Кто там её до тебя носил? И вообще, теперь костюмы будут шиться на тебя.

Меж тем метка заполнила всё тело. И даже лицо начало светиться. А потом просто погасла, не оставив и следа на теле.

— Ладно, надевай обратно свою пачку, — снисходительно буркнул он и сел на своё место.

"Я ему безразлична, — сделала я вывод, ведь наблюдала за его мужским достоинством. — Зачем он тогда со мной возится? Не понимаю".

— Эжен... — начала я, одевшись.

— Так называть можете меня наедине, — вновь перешёл он на официальный тон. — А на людях — Евгений Евгеньевич.

— Хорошо, Евгений Евгеньевич, зачем я вам? Вы ведь ко мне равнодушны.

— Я же ясно дал понять.

— Нет. Вы только что глядели на меня, и даже прикасались, но...

— А должен реагировать как отрок в период полового созревания?

Я смутилась.

— Вы хотите начать наши постельные отношения прямо в карете?

— Н-нет... — а ведь я даже не предположила, что он может это сделать. Боялась больше просто оголиться.

— Тогда не провоцируйте меня.

— Но до того ведь держали меня на руках и даже целовали...

— Вот-вот, именно что целовал, если вы не заметили. Проявлял интерес. Разве нет? Или вы хотите сразу перейти к отношениям...

Я приложила руку к его рту, чтобы не продолжал. Но он взял меня за пальчики и отвёл руку, глядя в глаза:

— Я хочу дать вам немного времени, чтобы освоиться и перестать меня шарахаться. Если вы уже готовы, то можем...

Я прикрыла рот уже другой рукой.

Карета остановилась.

— Погодите меня здесь, дорогая, — старик встал и вышел, впуская прохладный воздух. Я же подобрала к себе на лавку ноги и сжалась в комочек.

Его не было так долго, что я успела даже задремать. А проснулась от потока воздуха и стука от захлопнувшейся двери.

— Вот! — положили напротив меня коробку.

— Что это?

— Сама переодеться сможешь? — и, получив кивок, добавил: — Я пока пройдусь по магазинам.

— Так мы же, вроде бы, к модистке собирались.

— В этом — нельзя! — отрезал почти любовник.

Взял только мою левую руку, посмотрел на неё и ушёл.

С трудом, но я влезла в корсет. Просто застёгивался тот на спине. Но он был велик мне. Или я такая худая. Поэтому зашнуровала его спереди, а потом просто повернула вокруг тела. С короткими портками с рюшами я долго не понимала, что делать. Понятно, что мне. Но всё это такое большое, что с трудом удерживалось на гашнике*.

С платьем вышло сложнее. Корсет не позволял выгнуться, как следует, поэтому зашнуровала его на спине кое-как. Как же одеваются состоятельные дворянки, ведь такой гибкости не имеют.

На плечи легла дорогая меховая накидка. Влезла в те же сапоги, что выдала мне девушка в Большом театре.

Когда явился старик, я была готова.

Окинул довольным взглядом и улыбнулся.

— Давай сюда левую руку.

Спорить и спрашивать не стала, просто послушалась.

Надел золотое колечко и перстень на левую руку. На его левой руке было такое же.

— Это зачем?

— Чтобы люди вопросов не задавали. Кстати, как тебя по-отчеству?

Я задумалась, силясь вспомнить. Но даже лица отца не припомнила, да и имени тоже. Будто стёрли всё.

— Ладно, я всё понял. Тогда будешь Варварой Карловной. Ну а фамилия, раз мы женаты, то Арманд.

— А мы женаты? — уточнила я.

— Для посторонних — да. Внебрачные связи осуждаются обществом, хотя многие развлекаются с крепостными. Но по правилам этикета девушка должна быть с компаньонкой, матерью или отцом, братом. Либо женщина в обществе сына, дочери, мужа.

— Понятно.

— Вот и отлично!

— А если кто из знакомых встретится?

— Пусть потом сплетничают, мне не жалко. А теперь пойдём к модистке.

Я вложила свою руку в его и последовала за своим... Кем? Мужчиной. Псевдо мужем.

Когда меня увидела модистка, растеклась тёплой лужицей в лести. Стало противно. А я тут же замкнулась в себе. Меня раздели вновь, чем допекли окончательно, брезгливо оглядели тело, посетовали на плоскую доску. Что-то там ещё женщина бормотала по-французски, но я таких слов не понимала. Одно разобрала: "и что он в ней нашёл!"

Но на этот вопрос я и сама ответ не знала. Мне подогнали по фигуре уже имеющийся корсет и платье, а также портки, прозванные панталонами, сняли мерки, дали выбрать несколько шляпок, перчаток и прочие мелочи и радости. Старик же пил какао и читал газету, ожидая меня.

А ещё я слышала, как модистка отзывалась о моём "муже", как об очень привлекательном и богатом человеке. Одна из её работниц сказала, что староват только, на что модисткпрлучила ответ, что не страшно. Некоторые мужчины с возрастом не теряют перцу в перечнице и даже наоборот, ей вот молодые не нравятся. Ловеласы, но как семьянины — фи.

Я же, одевшись, жалась в свою меховую накидку. И если раньше к холоду была привычная, то за сегодня совсем меня заморозили.

Мне собрали несколько нарядов, а новые пообещали через несколько дней, мол тогда будут готовы. Эжен расплатился, оставил адрес, куда доставить, и мы уехали.

— Куда теперь?

— Я обещал тебя вернуть Этьену вечером. Вот, возвращаю.

Я вся сжалась. Страшно к нему возвращаться.

— Не паникуй раньше времени. Ближе к ночи я тебя заберу. Любовнице полагается быть там, где ей положено.

— И где же?

— В постели барина. К слову, тебя хотя бы пощупать полагается.

— Это вы о чём?

— Ты должна быть измождённой, зашуганной и уже не дественницей.

— Так если я буду такой, толку с тренировки?

Он задумался. Мы как раз остановились. Правда, не рядом с Большим. Я выглянула в окошко. Трактир какой-то. К слову, уже темнело.

Мы зашли туда, поели. Довольно скромно, причём, он ел то же, что и я, только в чуть большем количестве. Он молчал, думая о чём-то своём.

Потом всё же поехали к Большому театру.

И, пока ехали, мой любовник велел мне переодеться в пачку, потом встать на колени на лавку кареты, задрал юбку и спустил панталоны.

— А может... Не надо... — дрожащим голосом спросила я, вот теперь испугавшись не на шутку. Неужели вот так?

Он же их снял.

— Надо.

Толкнул меня раз, другой, потом юбку опустил.

— Страшно? — прошептал у самого уха.

Я кивнула. Всё ещё пребывая в ужасе.

— Вот, бойся!

— Это ведь не взаправду, — я всё же не хотела верить. После всего, что он мне сказал и что сделал.

— Ну да. И хоть ты у нас немая, должна представлять, что я с тобой делал и чего следует бояться.

— А вы думаете, что после изнасилования я смогу тренироваться?

— Милая, меня это не должно волновать. Я за тебя заплатил.

Одежду я оставлю твою здесь. Снимай все украшения. Ночью заеду, переоденешься. А пока иди в том, в чём пришла. Никаких дорогих подарков. Иначе отберут.