Ангел с железными крыльями

"Хм. Деваться-то некуда, надо представляться и налаживать отношения".

— Может, хватит сырость разводить, сестренка?

При моих словах та неподвижно застыла. С минуту смотрела на меня широко раскрытыми от изумления глазами.

— Сережа?

— Да, Наташа. Да. Доктор меня вылечил. Правда, частично. Памяти нет, зато все понимаю.

— О, чудо! Доктор.... Сережа!

Сначала она задохнулась от полноты чувств, потом вскочила на ноги и бросилась обнимать меня. В этот самый момент появился доктор.

— Наталья Александровна, голубушка! Что же вы ко мне сначала не зашли?! Вы на себя посмотрите! Как вы разволновались! Ну-ка глубоко вздохните, а затем медленно выдохните. Еще раз. Может, сестру позвать, пусть вам валерьянки накапает?

— Нет, Николай Никандрович! Не надо! Это все чувства! Спасибо вам, дорогой наш доктор! От себя и нашей маменьки! От всей души! Не знаю даже, как мы вас сможем отблагодарить! Боже мой! Радость-то какая!

— Да успокойтесь вы! Видите ли, память Сергею Александровичу до сих пор не вернулась....

— Так вернется же! Как и сознание! Сережа уже все понимает и говорит внятно! Он вернулся из того мрака, в который был погружен долгие месяцы! Это главное! Я верю, что он на пути выздоровления, так же как верю в вас, славный доктор! Вы можете! Вы уже один раз доказали!

В ее голосе было столько убежденности и веры, что на лице доктора появилась смущение, причем не показное, а настоящее.

После ухода сестры, я стал думать о том, что мне теперь придется, как не крути, а соответствовать роли брата. Весь мой опыт общения с девушками имел чисто созерцательный характер. Все что мне было известно, было взято из книг или интернета, а как оно на самом деле, приходилось додумывать самому. Впрочем, первый урок в обращении с женщинами мне дали уже через пару дней.

После ужина я лежал на кровати, как ко мне в палату неожиданно вошла сестра — хозяйка нашего барака. Миловидная женщина, лет тридцати пяти-сорока. Высокая грудь, мягкие, округлые руки, ямочка на подбородке. Мне уже приходилось сталкиваться с ней. Даже как-то мельком слышал, что у нее мужа недавно убили на германском фронте.

Она решительно вошла, хлопнув дверью, но сделав пару шагов, вдруг неожиданно остановилась. Сев на кровати я недоумением посмотрел на нее, но уже в следующий момент почувствовал, как от нее сильно пахнет спиртным. Некоторое время мы смотрели друг на друга, потом она, краснея, произнесла тихим голосом: — Господи, что я делаю?

Ее слова объяснили мне, зачем она здесь. Я видел, что она смущена, растеряна и уже начала сомневаться в правильности своего поступка, но упускать подобный шанс я не собирался. Мне хотелось узнать, что такое близость между мужчиной и женщиной. Я несколько замешкался. Причем дело было не в стеснительности, да и как его может испытывать человек, чье тело в течение последних пяти лет обмывали чужие руки, а в полном отсутствии опыта общения с женщинами. Подойдя к ней, я сказал первое, что пришло на ум:

— Вы красивая, Варвара Тихоновна.

— Я....

Чисто инстинктивно я почувствовал, если прямо сейчас не удержу ее, то она просто развернется и уйдет.

— Хочу тебя. Сильно и страстно.

Эта фраза была единственной, что пришла мне сейчас в голову. Я замер в ожидании ее реакции, но женщина, услышав мои слова, только тихо ахнула и густо покраснела. Не давая ей опомниться, я обнял ее и впился ей в губы долгим, требовательным поцелуем. Она напряглась, упершись руками мне в грудь, но уже спустя минуту ее тело обмякло, и ее губы ответили на мой поцелуй. Чуть отстранившись, я скользнул губами по ее щеке, и целовать в шею. Она чуть слышно произнесла: — Господи. Что вы со мной делаете? Пожалейте....

В следующее мгновение наши губы слились в страстном поцелуе. Когда мы оторвались друг от друга, она тихо произнесла: — Вы только не подумайте.... Я не такая.....

— Ничего не надо говорить.

Положив руку ей на грудь, я даже под плотной тканью почувствовал, как набухает сосок. Она попыталась отшатнуться, но я не дал. Спустя минуту короткий стон вырвался из ее пухлых губ, а уже в следующее мгновение, закинув руки мне на шею, она стала меня жарко целовать.

У меня не сразу все получилось, чем я немало удивил женщину, видно ожидавшую от мужчины большего опыта в любовных играх, но когда после третьего раза, мокрая от пота, она откинулась на подушки, то в ее взоре читалось нечто похожее на восхищение. Мне хотелось еще, жадно глядя на нагое тело, я стал гладить полную грудь. Наши глаза встретились.

— Саша. Сашенька, ненасытный ты мой, — повернувшись, она прижалась ко мне всем своим телом и тут же смутилась, почувствовав как начало подниматься мое мужское естество.

В эту ночь мы так и не заснули. На следующий день я пытался найти ее и вскользь поинтересовался ее отсутствием, как мне вдруг сказали, что она здесь больше не работает, а вчера она приходила в больницу, для того чтобы попрощаться, так как с санитарным поездом уезжает на фронт.

"Вон оно как. Жаль, конечно....".

Когда утром медсестра сказала, чтобы я явился к доктору Плотникову, у меня даже и тени сомнений не было, что разговор пойдет о выписке, но как оказалось, интерес к моей особе был вызван совершенно другим обстоятельством.

— Сергей Александрович, здравствуйте! Гм! У меня к вам,... скажем так, приватная беседа.

— Слушаю вас, Николай Никандрович.

— Дело в том, что я вас, голубчик, долго наблюдал. Дважды вас обследовали мои коллеги, которые пришли к тому же выводу, что и я: этого просто быть не может. Вчера мы собрали консилиум и спустя несколько часов пришли к единому мнению: мы не знаем, что с вами произошло. Это выходит за пределы наших знаний о человеческом мозге, Сергей Александрович. Гм! Правда, можно еще сказать и так: чудо, господа! Кстати, так заявил вчера на нашем совещании, мой коллега, Тихомиров Валентин Владимирович. Он так же сделал предложение пройти у него в клинике обследование....

— Извините, что перебиваю, но больше лежать не хочу!

Доктор понимающе покивал головой: — Я ему так вчера и сказал. Собственно это все, Сергей Александрович. Завтра мы вас выписываем. Да-с. Погодите, что-то еще.... Ага! Во вторник вы должны присутствовать на военно-медицинской комиссии, — он покопался в бумагах на столе, вытащил лист и подал мне. — Вот уведомление. Прочитайте и распишитесь.

— Это все?

— Да. Это все. Физически и умственно вы полностью здоровы, если можно так говорить о человеке, превосходящего силой троих людей.

— Почему трех?

— Тут у нас, рядом с воротами больницы, как-то телега застряла. Загородила проезд. Ни выехать, ни проехать. Послали на помощь вознице истопника и дворника. Стали втроем выталкивать телегу, а та — ни в никакую! Тут вы во дворе появились. Видно сестра недоглядела, вот вы и отправились в свое очередное путешествие. Я как раз стоял у лестницы главного здания в ожидании извозчика и вдруг увидел вас. Сначала вы остановились и смотрели, а затем неожиданно подошли к телеге, отодвинули мужиков в сторону, после чего схватили ее за задок, подняли и переставили на другое место. Вот как! После этого случая как-то поинтересовался у вашей сестры, где вы взяли такую силушку, и она рассказала о вашем, с самого детства, увлечении французской борьбой, английским боксом и атлетической гимнастикой. Вот такой вы силач, Сергей Александрович!

Выйдя из кабинета Плотникова, я отправился к себе в палату, но стоило мне открыть дверь, как увидел, сидящую на кровати, сестру. Неожиданность заключалось в том, что воспитанницы пансиона могли покидать его стены только в воскресенье, а сегодня был четверг.

"Что-то случилось? — я вгляделся в лицо девушки. Оно было взволнованным, бледным, но не заплаканным. — Значит, ничего страшного".

— Здравствуй, сестренка! Что случилось?

— Сережа! Мама прислала вчера письмо! Она хочет, чтобы я как можно быстрее приехала к ней!

— Зачем? У нее что-то со здоровьем?

Наташа отрицательно замотала головой, словно маленькая девочка, а потом тихо сказала: — Она нашла мне жениха.

Ее слова поставили меня в тупик. Я смотрел в большие карие глаза девушки и просто не знал что сказать. Это хорошо или плохо? Утешать или поздравлять?

— Гм. А... ты его знаешь?

— Познакомились в прошлом году, когда я приезжала на каникулы.

Она замолчала. Ее поведение совсем не походило на прежнюю жизнерадостную девицу — болтушку.

— Он что старый или уродливый?

— Ему тридцать три года. Он не уродливый. Обычное лицо.

Ее вид и голос говорили об одном: он ей не нравится.

— Гм. Так что прямо сейчас свадьба будет?

— Какой ты смешной, Сережа! Сначала будет помолвка, а уже потом свадьба! Ты что забыл: у меня выпуск только через четыре месяца! Я буду уже совсем взрослая! — она улыбнулась своим словам, но потом снова поскучнела.

— Так ты сейчас едешь на помолвку?

Сестра сделала несчастное лицо и сказала: — Да. Мама еще просила, чтобы ты меня сопровождал, если не будет ущерба твоему здоровью.

— Наташа, у меня на следующей неделе военно-медицинская комиссия. Никак нельзя не явиться.

— А я так на тебя рассчитывала, — девушка погрустнела еще больше. — Ладно. Но ты хотя бы меня на вокзал проводишь?

— Думаю, да. Нет, точно провожу. Скажи, а ты как-то обмолвилась о молодом человеке. Ты с ним как.... — я специально сделал паузу.

— Как ты мог так обо мне подумать!

Лицо девушки вспыхнуло красным густым цветом.

— Эй! Я же ничего такого не хотел сказать! Просто хотел узнать: ты с ним видишься?

Сестра опустила голову и тихо сказала: — Да. Дважды. Мы гуляли с ним по городу.

— Он тебе нравится?

— Не... знаю.

Девушка была в явном смущении, а значит, здесь были замешаны чувства. Что делать? У меня не было ответов на подобные вопросы, потому что даже у этой девчонки было больше жизненного опыта, чем у меня, поэтому мне пришлось сделать умный вид и изобразить, что думаю над тем как ей помочь. Наташа уже оправилась от смущения и сейчас смотрела на меня в надежде, что я помогу найти ей выход. Дальше молчать было уже неудобно, поэтому я спросил ее: — Так ты не хочешь ехать?

— Не хочу, но не поехать, значит огорчить маму.

— Тогда... может тебе заболеть?

— Ты думаешь, что так будет правильно?

— Не знаю. Я только в одном уверен, что человек, будь он мужчина или женщина, должен быть хозяином своей судьбы. У него должен быть выбор.

Наташа некоторое время изучала мое лицо, потом опустила глаза и задумалась. Ее пальцы автоматически стали разглаживать платье на коленях. Наконец она сказала: — Даже не знаю. Мама может написать письмо хозяйке пансиона, мадам Жофре, и тогда все откроется. Мне очень не хочется причинять ей хоть какую-то боль, Сережа. Ей и так трудно без папы.

Я вспомнил измученные внутренней болью глаза своей матери и у меня невольно вырвалось:

— Забудь мой совет. Мама, это... святое.

Еще пара минут прошла в молчании, потом сестра встала, отвернулась и некоторое время смотрела в окно.

— Я еду завтра пятичасовым поездом. Приезжай к четырем часам, к пансиону. Буду ждать тебя.

Сказав, она повернулась, затем подойдя ко мне, поцеловала в щеку (так она делала каждый раз) и пошла к двери.

— До завтра, братик.

— До завтра.

Она ушла, а я продолжал смотреть на закрытую дверь, так как ее приход дал толчок моим мыслям в новом направлении. Удачное начало моей новой жизни, теперь мне таким не казалось. У меня была сестра и мать. Со всеми их проблемами. И от этого никуда не деться.

Встал с кровати и стал смотреть в окно. Небо было затянуто серыми тучами, из которых лился мелкий, противный дождик. Несколько минут неподвижно стоял и смотрел на унылую картину заброшенного сада, пока не пришел к мысли:

— "Не торопи события, парень. Все придет само собой".

ГЛАВА 2

Во вторник я предстал перед военно-медицинской комиссией, которую почему-то возглавлял не военный медик, а старенький генерал — артиллерист. Согласно двум медицинским заключениям, вердикт председателя комиссии был однозначным: к военной службе подпоручик Богуславский Сергей Александрович не годен.

На комиссии, как и положено, я был в офицерской форме, которую принесла сестра, у которой как, оказалось, хранился мой мундир. Мне нравилось ее надевать. Скрипящая кожа ремней, золото погон, блеск стали офицерской шашки. Все это давало мне возможность чувствовать себя мужчиной, умеющего самому решать свои собственные проблемы.

"Пусть это не мое, — думал я, глядя на свое отражение в офицерском мундире, — но кто тебе мешает стать таким же".

Вживаться в роль офицера мне так же помог доктор, принеся книгу, своеобразный свод нравоучений офицеру, определяющий правила его поведения на службе и общественных местах, а также подписку журналов "Офицерская жизнь" за 1913-14 года. Правда за столь короткое время мне не удалось приобрести настоящей выправки кадрового офицера, но зато я научился разбираться в званиях и чинах, щелкать каблуками, отдавать честь, при ходьбе придерживать шашку рукой и правильно носить перчатки.

Спустя неделю после комиссии пришло письмо-приказ: явиться в Военное министерство за официальным свидетельством об отставке. Прибыв и получив бумаги, я принялся их изучать. При прочтении меня заинтересовала такая фраза: "согласно определенного военно-медицинской комиссией ранения, как второго класса тяжести, пенсия вам будет назначена в размере 60% оклада денежного содержания". Далее я прочитал, что находясь под патронажем Александровского комитета, мне полагается дополнительная пенсия в размере 225 рублей в год. Тут же быстро посчитал в уме, сколько буду иметь в месяц. Оказалось, около 55 рублей.

"Здорово! А на что прикажете жить, господа хорошие?".

Мой скептицизм проявился не просто так. Дело в том, что я уже успел поинтересоваться ценами на съемные квартиры в приличных районах. Они начинались от 18 рублей 50 копеек за комнату, причем платить надо было авансом за месяц вперед.

"Можно, конечно, снять комнату или квартиру в пригороде. Будет почти вполовину дешевле. Или уехать к матери в имение. Так, наверно, поступил бы настоящий Богуславский. Только мне что там делать? Ладно, что у нас там еще за бумаги? О! Хорошая новость! Меня в звании повысили. Теперь я поручик! Так, а это что? Приглашение на бал для раненых офицеров-фронтовиков. Когда? Ага,... в эту субботу. Отчего не сходить. Сходим".

Узнав о новом звании, я сразу отправился покупать себе новые погоны, но узнав, что они мне обойдутся в шесть рублей, решил обойтись одними звездочками. Прикрепил их собственноручно, причем получил при этом немалое удовольствие. Надел мундир, встал перед зеркалом — эх, хорош! В плечах косая сажень, высок, подтянут. Может это звучит и по-детски, но мне чертовски нравилось быть человеком, чье отражение я сейчас видел в зеркале.

Мое приглашение взял один из двух лакеев, стоящих на входе, мельком пробежал по нему глазами, потом показал рукой в правую сторону от широкой лестницы, ведущей наверх: — Гардероб там, ваше благородие.