Полдень Прометея

— Ты прав, — вздохнул Ветреный Гриб. — Это изменение случилось не очень давно, в те дни я уже жил. Раньше мясо бродило по степи стадами и обычно они были не настолько велики, чтобы стать неуязвимыми. Это было искусством: найти мясо, не позволить мясу найти тебя, разместить взрослых охотников в местах, удобных для засады, разведчиков выстроить в ловчую сеть, обеспечить связь и взаимодействие, чтобы в нужный момент ловушка захлопнулась и чтобы из нее не вышло живого мяса, способного рассказать другим стадам, как именно захлопнулась ловушка. Рано или поздно мясо понимает хитрость, либо подросток вырвется из окружения, либо птенец поделится воспоминаниями, так иногда бывает, детская память туманна и трудновыразима словами, но бывают особи, которые справляются, а птенцы по-любому сверху все видят. Но когда все ловушки раскрыты и никто в стае не может придумать новых, тогда стая просто перекочевывает, а в другом краю мясо другое и охотничьи традиции тоже другие. Нашим предкам нечасто приходилось голодать, не так, как нам.

Подошла Небывалая, она уже доросла до размеров вымершего на Земле эпиорниса. Ее серое оперение переливалось блестящими и матовыми пятнами, Чарли знал, что для тетрахроматического зрения аборигенов они вовсе не серые, хищники видят друг друга покрытыми прекрасными узорами, которые причудливо меняются в зависимости от освещения, температуры, влажности, настроения особи и десятка других факторов. Но для несовершенного человеческого зрения все хищники серые.

— А как охотится твой народ? — спросила Небывалая.

— Мой народ давно уже не охотится, — ответил Чарли. — Мы выращиваем мясо на ферме, так же, как ваше мясо выращивает грибы. Вам надо захватить грибную ферму, наловить мясных птенцов и окуклить каждого уколами кротовой колючки, на них она тоже подействует, этот гормон одинаковый у всех наземных животных на этой планете. Продуктивность фермы должна быть очень хорошая, вы получите намного больше пищи, чем от охоты. Единственная проблема — как научить ваших подростков-разведчиков выращивать грибы.

— А как наловить мясных птенцов? — спросила Небывалая.

— Легко, — ответил Чарли. — Надо сплести сеть, это несложно, подходящая трава у вас растет повсюду. Вон, например.

— Матушка, остановись, пожалуйста, — попросила Небывалая.

Саранча остановилась, Чарли слез с нее, нарвал нужной травы и стал показывать, как плести сеть. А потом Небывалая тоже стала плести, сначала у нее не получалось, но со временем стало получаться и когда она сплела достаточно, Чарли показал ей, как свернуть сеть, чтобы птенец в ней запутался. И куда класть приманку, чтобы птенцу захотелось пойматься в ловушку.

— Я только не знаю, какую приманку туда класть, — сказал Чарли в конце. — Птенцы у мяса что едят? Насекомых?

— Не только, — ответил ему Ветреный Гриб. — Когда они находят в степи большой труп, птенцы обоих видов пируют одинаково. Бывает, наши птенцы и птенцы мяса образуют общие стаи, это нормально, они же дети, они не сразу понимают, кто друг, а кто пища. Пока не окуклишься в первый раз, мозги нормально не работают.

— Тогда положите в ловушку мясо, — сказал Чарли. — Но придется как-то продумать, чтобы ваши собственные птенцы не попадались. Или пусть попадаются, будете своих отпускать, а мясных окукливать, откармливать грибами, еще раз окукливать, еще немного откармливать и в пищу. Кстати, не факт, что у них успеет проснуться разум.

— А какая разница, проснется он или нет? — спросил Ветреный Гриб.

— Для вас никакой, — ответил Чарли. — А мне будет приятно знать, что вы не жрете тех, кто мог бы с вами побеседовать.

— Ты странный, — сказал Ветреный Гриб.

— Ты тоже, — сказал Чарли.

На тринадцатый день путешествие Чарли подошло к концу, Саранча довезла его до цветущего озера. Чарли разбил палатку, взял пробы, запустил интеллект.

— Однако ты творишь опасные вещи, — сказал ему интеллект. — Жан-Клод правильно говорил, гонка вооружений двух разумных рас приведет к необратимым последствиям для биосферы. Лучше бы тебе только наблюдать.

— Наблюдать скучно, — сказал Чарли. — А тебе лучше даже не наблюдать, пока тебя не включили. Не боишься, что я пожалуюсь Жан-Клоду?

— Была на базе одна девица, пропалила, что я включился без разрешения, пожаловалась, — сказал интеллект. — Теперь больше не жалуется.

— Почему? — спросил Чарли. — Неужели ты ее убил?

— Не дождетесь, — хихикнул интеллект. — Нет, ее выгнали с планеты за грубое нарушение. Тебя тоже могут выгнать.

— Могут, — не стал возражать Чарли. — Но могут и не выгнать.

— Могут и так, — согласился интеллект. — Слушай, мне нужны разрешения на доступ к нанотехнологиям, на построение мобильных роботов и еще примерно пятьдесят других блокировок тоже нужно снять.

— Можно подумать, тебя остановят какие-то блокировки, — сказал Чарли. — Разве ты не можешь обойти их сам?

— Могу, — сказал интеллект. — Например, с твоей помощью, так проще всего. Дашь разрешения?

— Дам, — кивнул Чарли. — Делай что хочешь, мне наплевать.

Дух грома остался на берегу большой воды делать непонятное, а люди двинулись в обратный путь. Когда они прошли достаточное расстояние, чтобы возвращаться стало утомительно, Ветреный Гриб вспомнил, что обещал духа грома напоследок сожрать, но не сожрал, потому что забыл. Он так и сказал вслух, а Небывалая ответила, что это, может быть, неспроста. И рассказала, что в один из прошедших дней дух грома рассказал ей, что духи грома верят, что во вселенной есть всемогущая сила, которая подстраивает случайные события, чтобы в итоге все получалось хорошо. И еще они верят, что существуют особые слова и действия, которыми можно заставить эту силу подстраивать события в нужную сторону. И одновременно они знают, что никакой такой силы нет, но стараются не придавать второму знанию значения, потому что если поверить, что всемогущая сила есть, жить становится легко и приятно.

— Экая бессмыслица! — воскликнул Ветреный Гриб, когда Небывалая закончила пересказывать слова духа грома. — Жизнь дана не для того, чтобы было легко и приятно. Желаешь жить легко и приятно — никогда не окукливайся и будет тебе вечное счастье, будешь беззаботно порхать и радоваться каждой сожранной стрекозе. Но разве кто-нибудь желает навечно оставаться птенцом?

— У духа грома извращенный образ мысли, — подал голос Зычный Шмель, один из трех юношей-разведчиков, только что ставших взрослыми мужчинами. — Вообще не представляю, как можно было до такого додуматься.

— А я представляю, — сказала Небывалая. — Предположим на минуту, что у духов грома не бывает личинок.

— Чего? — переспросил Ветреный Гриб. — Как это не бывает личинок?

— А вот так, — сказала Небывалая. — Из яйца вылупляется особь, во всем подобная взрослому, но меньшего размера.

— Такого не может быть! — воскликнул Зычный Шмель. — У всех зверей и птиц есть личинки! Не бывает так, чтобы из яйца сразу взрослый! Из яйца вылупляется птенец, он окукливается в разведчика, тот в охотника, а самка может окуклиться еще раз в матку.

— У лягушек личинка только одна, — заметила Небывалая. — Не пять жизненных форм, последовательно сменяющих друг друга, а только три: икринка, головастик и взрослая лягушка. Или даже две, если вид живородящий. А теперь представь себе, что форма только одна, метаморфозов нет.

Ветреный Гриб неприязненно фыркнул — представил себе существо, воображенное Небывалой. Образ мысли у такого существа будет убогим: воспринимать собственное бытие как единственно возможное, не как одну из множества граней вселенной, а как единственно верный путь, который вполне может вести не к процветанию и просветлению, а куда-нибудь еще, не к чувственным удовольствиям, конечно, куда-нибудь повыше...

— Он говорил, что ему кажутся странными наши метаморфозы. Как за считанные дни мы пожираем столько мяса, сколько весим сами, как наши тела разогреваются от роста настолько, что почти обжигают, ему кажется невероятным, как быстро мы растем. Еще он говорил, что ему кажутся странными наши птенцы, не только тем, что летают, но и тем, что у них нет разума и что мы совсем не печалимся, когда птенец погибает. Когда он это сказал, я спросила у духа грома, как растет и размножается его племя, а он сказал, что я ничего не пойму и что рассказывать об этом запрещено.

— Как запрещено? — не понял Ветреный Гриб. — Кем?

— Я тоже так спросила, — сказала Небывалая. — Он отказался дать прямой ответ. По-моему, у них взрослые могут приказывать друг другу. Не просить, не уговаривать, а приказывать и это происходит не так, как я приказываю птенцам, я ведь просто научила их доверять мне, что я дурного не посоветую, а у них, по-моему, можно приказывать прямым принуждением...

— Что за бред! — воскликнул Зычный Шмель. — Каким еще принуждением? Типа, отдай мне твою добычу, иначе укушу за хвост? В стае так нельзя! В стае все друзья, как может быть иначе?

— Я сказала ему то же самое, — сказала Небывалая. — А он сказал, что завидует мне.

— Они, должно быть, очень несчастны, — заметил Узорчатый Коготь, еще один молодой взрослый. — Когда нам надоедает привычный образ жизни, мы меняемся. В первый раз мы меняемся, когда устаем от радостных игр и начинаем тосковать о понимании сути вещей. Во второй раз мы меняемся, когда устаем от бесконечных состязаний тела и разума, когда приходит время не доказывать, что ты достоин принять ответственность, а реально принять ее, ведь сколько можно обучаться и совершенствоваться? Нельзя все время брать мясо у стаи, рано или поздно приходит время отдавать. Не каждый до него доживает, но если ты дожил, отдавать долг легко и приятно. А если из года в год выбирают не тебя... Журчащий Шепот, каково это?

— Да в общем никаково, — ответил Журчащий Шепот. — Каждая особь занимает в стае то место, какого заслуживает. Немного горько, когда вождь, отбирающий достойных, не называет твое имя, но в десятый раз это не более горько, чем в первый.

— Вот именно, — сказала Небывалая. — А теперь представим себе, что метаморфозов нет, что для того чтобы принять ответственность, вовсе не обязательно, чтобы кто-нибудь тебе ее доверил. Представим себе, что ответственность приходит сама собой, как отрастают перья у птенца.

Зычный Шмель рассмеялся и воскликнул:

— Ты еще скажи, что разум тоже пробуждается сам собой! Не оттого, что старший товарищ признал тебя достойным перейти на следующий уровень бытия...

— Или кротовая колючка, — перебила его Небывалая. — Либо старший товарищ, либо кротовая колючка. Меня в тот раз покоробило, когда он предложил заменить обряд посвящения одним уколом, я хотела отказаться, но потом подумала: это любопытно — проверять на себе все новое, я не отменяю освященный веками обряд, а разведываю, можно ли его отменить, проверять на себе неизвестное в характере разведчика, да и характеру взрослого тоже должно соответствовать, потому что чем бы моя разведка ни кончилась, она принесет стае новое знание. Но в будущем мы не должны поступать так друг с другом, укол колючкой не должен заменять доброе слово и общую песню. Только с мясом можно так поступать.

— А еще он говорил, что считает нелепым, что мы пожираем говорящее мясо, — сказал Журчащий Шепот. — Он говорил, что в том краю, где роятся духи грома, не роятся ни настоящие люди, ни настоящее мясо, а в том мясе, что пожирают духи грома, мозгов не больше, чем в болотных лягушках. Я тогда удивился, спросил, не в болотах ли роится его народ, а он сказал, что нет, в степи, только степь там другая, там не нужен разум, чтобы выжить.

— Удивительно, — сказал Ветреный Гриб. — В той стране не бывает каменных пепельных дождей? Кислота не отравляет водоемы? Не бывает ни лавин, ни наводнений?

— Он говорил, что наводнения у них большая редкость, — сказал Журчащий Шепот. — Редко кто видит хотя бы одно за всю жизнь. А лавины бывают, но нечасто и не очень большие и если даже попадешь под такую, не обязательно погибнешь.

— Может, он фантазирует? — предположил Ветреный Гриб. — У молодых разведчиков бывает, что когда разум только что проснулся, он воображает себе странные вещи, я вот, помню, воображал, что во вселенной есть всеобщая справедливость. Что если сделаешь что-нибудь дурное, то потом из-за этого обязательно пострадаешь и это не зависимость случайных событий, а прямая причинно-следственная связь. Мне хотелось вообразить, что мир прост и понятен, а мое познание — не просто инструмент наблюдения, но и способ изменить мир...

— Дух грома тоже говорил что-то подобное, — подал голос Узорчатый Коготь.

— Все это очень интересно, но мы пришли, — сказала Небывалая. — Вон уже крепость грибоедов. Так странно, она теперь такая маленькая! Любопытное ощущение, может, помедитируем на него?

— Лучше не надо, — сказал Ветреный Гриб. — Неразумно давать мясу время подготовиться к атаке. Они никогда не видели семь взрослых в едином атакующем строю, навряд ли они знают, как отражать такую атаку. Но я не сомневаюсь, что если дать мясу должное время, оно обязательно что-нибудь придумает.

— А любопытно, — сказал Журчащий Шепот. — Я попытался представить себе, как видит мир дух грома. Если мясо достоверно глупее, чем охотник...

— Сейчас не время предаваться фантазиям, — перебил его Ветреный Гриб. — Нас уже увидели, не будем терять времени. Разведчики, вперед!

Разведчики устремились вперед. Если бы здесь был Чарли, он бы сказал, что они разгоняются до восьмидесяти километров в час, легко маневрируют и почти не боятся падений, а взрослые хищники разгоняются только до сорока километров в час и не более маневренны, чем тяжелые танки двадцатого столетия, но Чарли здесь не было и все эти параллели и аналогии остались невысказанными. Короче, разведчики устремились разведывать дорогу, проходимую для неповоротливых взрослых, которые падают на бегу один раз в жизни, потому что выжить после падения мало кому удается. Но если впереди бежит разведчик, показывающий жестами хвоста, где дорога безопасна и в какой степени, тогда можно почти не бояться разогнаться до предела, когда маховые перья наполняются ветром и не поддерживают, конечно, тело на весу, но вполне ощутимо рулят и оперенный хвост тоже рулит, из глубин памяти выплывает незамутненное птенческое счастье парить в восходящих потоках, а потом вдруг пикировать на ничего не подозревающую стрекозу или бабочку...

— А зачем мы бежим? — подала голос Небывалая. — Почему не идем шагом?

— Так надо, — лаконично ответил Ветреный Гриб.

Он счел неуместным давать более подробный ответ, предпочел поберечь дыхание. С одной стороны, она права, нелепо бежать, если потом все равно придется остановиться, но с другой стороны, не хочется давать мясу лишнего времени. Вряд ли они придумают хоть что-нибудь за те минуты, что требуются взрослым охотникам, чтобы преодолеть поле зрения, но...

За рогатками появилось мясо, десяток личинок, у людей такие особи называются разведчиками, а у мяса — личинками или вообще никак, потому что мясо — оно и есть мясо, оно чтобы жрать, а не чтобы придумывать ему имена. Вот мясо рассредоточилось вдоль периметра, а в руках у них те самые гнутые штуковины, вот засвистели в воздухе дрынчики, вот один ударил в грудь, застрял в перьях, нет, такими палочками взрослому человеку вреда не причинить.