Зверь лютый. Книга 3. Пейзанизм

Глава 46

Конфликт между рябиновскими и "Паучьей весью" тянулся давно. Собственно говоря — всегда.

В 1147 году от Рождества Христова, Свояк принял участие в основании Москвы, подарил Долгорукому не принадлежащий ему Киев, подкормил своих, оголодавших в зимних вятских лесах, людей на поминках Степана Кучки и свадебках дочерей свежеупокоенного лидера вятичей, и пошёл резать смоленских. Именно сюда — на Угру. Прошёлся по всему юго-востоку Смоленского княжества. Очень жёстко прошёлся. Его северцы ещё не отошли от выжженных черниговскими Давидовичами окрестностей своего Новгород-Северского, от сожжённого самими, от безысходности, Корачева. От страшного зимнего отступления и голодного сидения по вятским лесам.

А половцам Гоши — тем вообще... Дай. Всё. Всегда.

Местным досталось за все обиды Свояка. Когда княжьи дружины ушли, на пепелища пришли неизбежные спутники армий — мародёры. Где-то поганые не всё утащили-сожгли, где-то местные успели спрятаться и отсидеться. Скотинку сховать, барахлишко припрятать... Да и сами людишки имеют товарную ценность — продать можно.

Вокруг поселений оставались засеянные поля. Не везде — сожжённые или вытоптанные. Бесхозный хлеб.

"Только не сжата полоска одна.

Грустную думу наводит она".

Кто думу думает, а кто жнёт да молотит. Чужое. На том месте на Угре до Свояка стояла молодая весь. Лет пять, как пришли смерды и стали расчищать место. Остались и постройки, и нивы. И народец кое-какой по лесам сумел спрятаться. Бабы да дети. Первая волна мародёров там и осела. А чего ж нет? — Готовое хозяйство на мази. Можно спокойно зиму пересидеть. А по весне всё продать и дальше двинуть.

На эту компанию наших удачливых предков-падальщиков нарвался один из княжьих тиунов. Со смертельным для себя исходом. Потом, естественно, пришли мастера насчёт спросить. С бронированной группой поддержки. "Падальщики" были выведены из разряда "наши предки" и переведены в разряд "покойники свежие". Сама весь снова уцелела в своей недвижимости. Чтобы не привлекать следующую стаю двуногих и оружных стервятников, ближайший начальник посадил в это место проходивших мимо переселенцев. Пауков.

Почти каждое поселение на Руси, да и в России до "великого перелома", занималось каким-либо своим особенным промыслом. Кто шляпы войлочные валял, кто сказки на продажу рассказывал, кто просо на веники выращивал. Пауки сажали лён и пряли из него тонкую нить. "Паутинку". Сами и полотно ткали тонкое.

* * *

На "Святой Руси" крестьяне на одном месте долго не сидят. Каждые восемь-двенадцать лет люди бросают свою землю и перебираются на новое место. Подсечное-огневое земледелие. И — налоги. Новосёлам дают льготные годы. Где три, где пять, где восемь, как в моё время в Хабаровском крае. Когда срок льготы заканчивается, приезжает княжий тиун и устанавливает сумму платежа. Навечно. Вплоть до особых обстоятельств типа вымирания, выгорания, разорения или ухода всего селения.

Ростик много чего сделал в части упорядочения налогообложения и расширения налогооблагаемой базы. Не зря его посмертно к лику святых приобщили. Но как бы налоги не раскладывали, всё равно где-то в подсознании и налоговика, и налогооблагаемого маячит древнее: или с дыма (дома) или с рала (сохи).

В части фискальной политики на "Святой Руси" для смердов получаются две фазы.

Льготные годы. Платить не надо, но жить надо бедно, потому что потом такую налоговую ставку загнут... — не проморгаешься.

Основной налогооблагаемый период. Когда известно наперёд — сколько надо отдать. Тогда всё сверх подати — твоё.

В начале народ жмётся. Живут по двадцать человек в доме, печей на подворье не ставят. Если второй дом во дворе складывают, то "летний", холодный. Чтоб — не "дым". И с сохами также. На всех — одна. А ведь пахота — дело жёстко по времени ограниченное. Опоздал — потерял. Поэтому и нивы невелики.

Это помимо того, что лес под пашню свести — наломаешься. Мало того, что его вырубить надо. Это — меньшая часть. Можно ж и выжечь! А вот вычистить... Но самое тяжкое — корчёвка. Без тракторов, без пил, без железных ломов. Главное — без нормальных штыковых лопат, которые малые корни рубят.

Бог с ней, с механизацией. Но без нормального штычка... Да просто огород не раскопать! Дощатым аналогом фанерной снегоуборочной можно только песок из кучки в кучку пересыпать. Вот и нет на Руси огородов. Не-ту-ти. Только поля, по которым сохой "проезжают".

Вторая причина тоже очевидна. Огороды внутри веси, у дома не сделаешь: весь огораживается тыном, частоколом, заплотом. Как не назови — места внутри только для дворов. Плотненько живут предки. На радостях, что от природы отгородились, что лес — там, с той стороны забора. А мы — здесь. И всякой лесной мерзости-дикости-гадости — нас не достать.

Лес крестьянам враждебен. Крестьянин — не охотник. От дома редко кто дальше десяти вёрст отходит. Это городской человек, асфальтовый может просто "пойти в лес погулять". Горожанину после каменных коробок всякое дерево в радость.

Крестьянин идёт в лес конкретную работу делать. Дерева — рубить. На дрова, на бревна, на поделье. Грибы — собирать. Не вообще, а конкретно подберёзовики и именно сейчас. Веники для бани нарезать. Именно берёзовые, только в эти две недели в году. Если по ягоды, то не вообще, а конкретно клюква. Или конкретно малина. В разное время в разных местах. Даже тара для сбора разная.

Когда расспрашиваешь о местности, охотник рисует схему своих маршрутов. Куст с корнем-стойбищем. "Тут большой камень — от него налево. Увидишь горелую падь — обойди справа". Крестьянин рисует круг. С центром в селении. Полярная система координат называется. И начинает этот круг заполнять. "Тут камень большой. Тут падь горелая. Тута овсы в третьем годе хорошо уродились".

Пожалуй, только землепашец воспринимает землю как непрерывную территорию. Все остальные — как автомобилист, схемой шоссейных дорог.

"Территория" на Руси лесом заросла. Поэтому его надо сводить и корчевать. Чем? Топор да слега. Жердина еловая. Столько пота прольёшь... Вот почему на Руси столько названий с процессом корчёвки связанных. "Новины" — где новую пашню выгрызли. "Починки" — где начинали, почин делали. "Огнища" — где лес выжигали.

Можно лес не вырубать — выжечь. Выжечь лес легко. Только... Нет тут МЧС, никто не прилетит на вертолёте и "не покажет бесплатно кино". И ненадо сюда "Министерства Чего Случилось" — старики и сами чётко укажут: где и когда надо лес запалить, чтобы огонь на жилье не пошёл.

Ну и? По лесной гари, как и по лесосеке, пахать нельзя. Сперва — корчёвка.

Зимой лес не зажжёшь. Даже — подсечённый.

Подрубают живое стоящее дерево, и оно засыхает. Лес превращается в "костёр поставленный". До первого серьёзного ветра. Прошёл "ветровал" — имеешь бурелом. А это такая гадость... Оно же не продувается. Сырость, мох. Ещё хуже стало.

Надо жечь, пока дерева стоят. Весной, летом, осенью... Но только по сухой погоде. Чтоб было сухо "до того как" и сухо "после того". Могут мои современники-метеорологи дать прогноз на две недели по выпаданию осадков в данном конкретном месте? Не вообще по Центральному Нечерноземью, а конкретно по деревне "Паучья весь"? Со всеми своими спутниками космическими, ракетами, шарами-зондами и суперкомпьютерами?

Прогноз погоды по приступам ревматизма у местных старожилов...?

"Старожил — это человек, который ничего не может вспомнить". Так и говорят постоянно: "Старожилы не могут вспомнить такого лета...".

Здесь и старожилов настоящих нет — не сидят крестьяне на одном месте.

Ладно, предположим: собрались старики со всего села, порассматривали свою мочу. На цвет, вкус, запах. И правильно предсказали продолжительность ожидаемого сухого периода. А ведь в это же время в деревне и другие дела есть. Зажечь сухой лес не трудно, где время в сезон на корчёвку взять? Пропустил — там уже новое растёт, такие малинники по гарям получаются... Снова выжигать? Ну, вообще-то, так и делают — за два раза. Если лес сухой — горит хорошо. Сухой сосновый бор — аж ревёт огнём. Но в сосновом бору земля песчаная. На ней один-два урожая и всё. Где земля богаче — лес сырой. Его так просто не запалить, момент надо ловить. И корчевать по суглинку — не то, что по песочку.

Есть такое заболевание: "арахнофобия". Это когда у человека панический страх перед пауками, паучьими сетями. Тоже из фундаментальных, мартышечьих ещё страхов. Кошмарные сны снятся: попал в паутину, прилип, запутался. И что-то страшное подбирается со спины, а ты рвёшься, кричишь... без толку. А оно всё ближе...

Этот кошмар — жизнь здешнего пахаря. Не во сне — наяву. Выжгли новину, и пахарь с конём и сохой приходит в эту... паутину.

Грубо говоря, гектар плотной, многослойной, переплетённой паутины древесных корней. Опускаешь соху, конь делает шаг. И останавливается. Под зуб сохи попал корень. У сохи заднего хода нет. Выворачиваешь её из борозды, из-под задницы коня вытаскиваешь нить этого корня. Тянешь. И вылезает такая плеть, вполне живая, хотя самих деревьев уже нет. Тянется куда-то в сторону. Где тебе ещё предстоит пахать. И ты рвёшь пупок, выворачиваешь руки... А она, гадина, уходит где-то под землёй, под такую же. Всё, не выдернуть.

Обрубаешь эту мерзость топором, снова соху в борозду, снова шаг. Следующая.

Какой длины шаг получился? 10 сантиметров? 20? 30? Сколько ты за сегодня прошёл? 100 шагов? 1000? День кончился. День пахоты. Если кормиться хлебом, то нужно по гектару на едока. Шагай! Вперёд. А то дома...

"Семья-то большая, да два человека

Всего мужиков-то: отец мой да я".

По новинам сеют пшеницу. У неё продолжительность посевной — 3-4 дня. Не успел — опоздал.

И приходит "паук" куда реальней, куда кошмарней кошмарного, "голод" называется.

Он у здешних всегда за спиной. Они его постоянно чувствуют и помнят. Каждый, легче-тяжелее, но пережил в своей жизни голодовку. Часто — не одну.

Пух с голоду сам Мономах в Переяславле, со славными витязями, с сыновьями — будущими князьями земли Русской. Волхвы в Ростове в голодный год резали знатным женщинам из христианских семей спины и, будто бы, оттуда хлеб вынимали. Чушь несусветная. Но они этот хлеб кидали в народ. И за ними толпами шли.

От голода вымирают целые волости и города. "Голодающего Поволжья" здесь ещё не было, а вот "Голодающее Поднепровье" — регулярно. Слова "Голодомор" здесь пока не знают, а вот "Голод" и "Мор" — каждые десять лет.

Иисус, проходя по Галилее, совершил несколько чудес. Какое самое известное на Руси?

Не хождение по водам — у нас тут каждую зиму по водам ходят. Как лёд станет.

Не воду в вино. У нас вина не пьют, а бражку — мы и сами.

Иисус накормил народ хлебом. Не важно — сколько этих хлебов было. Евангелия разные цифры дают. Но — накормил. Хлебом. Вволю. "Все ели и объедков сорок корзин осталось". Чудо божественное.

Бог на Руси есть, а вот чудес с корзинами объедков... не слыхать. Так что, давай, пахарь, работай. Работа на пашне называется по-разному: биться, рваться, орать.

— С кем ты, крестьянин, там биться собрался?

— С русской землёй, с русским лесом.

— А рвать-то чего?

— Пупок себе, жилы. Опять же землю свою, святорусскую.

— Ладно, ори, добрый человек, свою пашеньку.

И сам ори — кричи в крик. Когда тянешь из-под земли очередную "паутину" уже сгоревшего леса. Когда рвёшь землю под собой и сам рвёшься от натуги. Кричи на сына или дочку, которые тянут коня вперёд за недоуздок. Упираясь босыми ногами в колючие, холодные комья земли. Холодные, потому что сев должен начинаться при 5ЊС в слое заделки семян.

Ори на коня. Только бить не вздумай.

Ты надорвёшься — ладно. Грыжу вправишь, вывихнутую руку тряпицей перетянешь. Ты хоть сказать можешь. Конь... Если конь ляжет — всё. Детям сумы пошить — и христарадничать. Самому — кистень в руку и на дорогу. До первого большого обоза. Там тебя и положат.

У всадника для коня плётка, у возчика — кнут. Пахарь выводит коня на пашню без всяких погонялок. Только — голосом. И стоит над пахотой ор. Человек с конём пашню делают. "Земледельцы".

Именно что "делают". Пока она не станет чистой, мягкой. Пока каждый комочек пахотной земли через твои руки не пройдёт, не будет ими размят и согрет. Что бы зерно росло хорошо, проросло легко, выросло, выколосилось.

И всё равно: как не крути, а за семь-десять лет земля срабатывается, урожай — только семена вернуть. Минеральных удобрений нет, органические — не используют, севооборот отсутствует.

"Чем жить, зубами щелкая

в голодные года,

с проклятою

с трехполкою

покончим навсегда".

Эх, товарищ Маяковский. Чего кончать-то? Оно ещё и не начато. До начала всего ничего — 300 лет. Это Иван III заставит ввести трёхполье. Потому что без этого невозможно закрепостить крестьян, осадить, привязать их к одному участку земли. А без крепостных — нет дворян, нет конницы. Значит, татары снова и снова будут прорываться за Оку. Жечь Русские земли, гнать русский полон в Поганщину.

Ивану удалось вот на этой "проклятой трехполке" поднять Русь, развалить Золотую Орду. Да и все остальные победы, вся Российская Империя... Трехполка на Руси продержится до 20 века.

А пока — как всегда, как "с дедов, прадедов". Земля истощается и нужны новые пашни. Место вокруг много, но... Если до рабочего места полчаса ходьбы — можно потерпеть. А если два? Да с инвентарем? И не только на основные работы: пахота-сев-жатва. За посеянным надо присматривать, чтобы птички не поклевали, чтобы звери всякие вроде кабанов и лосей не потравили... А в овсы или гречиху и медведи приходят...

Ставят станы, роют землянки, перебираются ближе к хлебу. А если люди в домах не живут — зачем они? Путь до места работы крестьянской всё дальше, время для дела — всё меньше. Наконец, весь поднимается и перебирается на новое место.

Селище опустело, пашни лесом зарастают. Лет через тридцать — пятьдесят — сто, когда земля восстановится, когда лес станет настоящим, спелым — придут новые насельники. Заново раскорчуют, распашут, поживут. И так же сами дальше двинутся.

Как ушли в своё время с Одера на земли Римской Империи германские племена. А на их место пришли славянские.

Поселения сельского типа, сидящие на одном месте столетия, в средней полосе России из этой эпохи — единичны. Либо селище погибает, либо уходит, либо становится поселением городского типа. Исключения есть, но они или у большой реки, или у озёр, или на волоках. Там где есть дополнительные и существенные источники дохода.

А их-то всего три.

Рыбалка. Отнюдь не спортивная — неводом, вершами. Динамита пока нет. Надо чтобы рыба шла косяком как по расписанию.

Торговля. И чтоб хлебушек подвезти можно было. Не мешок-другой, а в значимых, товарных объёмах.

Животинка. Скотоводство оседлое. Летом — пастбищное, зимой — стойловое. И чтоб кормов хватало.