Княженика_2

Слишком много нового обрушилось на меня за один раз. Голова и без того гудела, сопротивляться уже не было сил.

— Ладно, — буркнула я. — Пусть приходит. Ничего не гарантирую.

— Я позвоню Ярославу, — спокойно сказала Татьяна Николаевна. — И его родителям. Скажу, что завтра после обеда он может зайти к тебе с учебником и тетрадью.

— И ручкой! — грозно уточнила я и быстро смылась.

Татьяна Николаевна и не подозревает, что я тоже не знаю русского языка! Честное слово — я почти не знаю правил, что такое наречие и деепричастие, чем суффикс отличается от окончания и все такое. Я просто помню, как пишется то или иное слово. Знаю, что оно должно быть таким, а не другим. Наверное, когда книжки читала, само собой выучилось.

Но, зная как надо, я же не знаю, почему так надо! И я же первая запутаюсь во всех этих суффиксах и приставках. Чему я его научу?

Ладно, подумаю об этом завтра, сегодня голова все равно чугунная.

Сейчас надо идти к банкомату, деньги снять и дядя Грише за дрова отдать.

Надо же, Ярослав, оказывается, глаз с меня не сводит, как интересно.

А я думала, что он меня ненавидит.

* * *

Утром привезли дрова, машина разбудила меня громким бибиканьем. А я-то надеялась отоспаться за всю неделю.

Пришлось вставать, открывать ворота. Поленья вывалили около дровяного сарайчика, они терпко пахли смолой, корой и деревом вообще. Спросонья я не заметила, что машина встала не совсем правильно — новая партия дров намертво перекрыла доступ к уже имеющимся. А я-то, наконец-то, решила сегодня научиться печку топить самостоятельно. И вот такой облом...

А дома было холодно.

Я решила не сдаваться, как белка, прыгая по нерасколотым поленьям, добралась до сараюшки, так здесь называли маленькие сарайчики, там у стенки нашлись топор и колун. Вынесла оба инструмента, чтобы рассмотреть на свету.

Колун мне не понравился: он был тяжелый и тупой. Топором, наверное, лучше — он же острее.

Поставила торчком одно полено, попыталась тюкнуть — топор намертво увяз в плотной древесине. Тьфу ты. Колун еле подняла — и, перевернув, аккуратно ударила обухом по концу топорища. Топорище, под действием колуна опустившись вниз, как рычагом вытащило лезвие топора из полена. Я крута!

Не повторяя ошибки, теперь я немного обтесала топором полено со всех сторон, отхватывая небольшие кусочки. Ну и ладно, на первый раз хватит, это будет растопка, а когда разгорится, я туда обтесанное полено и засуну, тогда у меня долго печка работать будет. Теперь надо к ней как-то подступиться.

Зайдя в дом, я рассмотрела печку со всех сторон. Открыла дверцы, и большую, и маленькую. Взяла фонарик папин, посветила в печкины глубины. В той камере, куда дрова закладывались, вместо пола была чугунная решетка. Туда зола и угли проваливались, прямо вниз. Изучая внутренности печки, я чихнула — белесая зола поднялась столбом. Черт! Даже ресницы хлопьями пепла запорошило. Многовато тут как-то золы и всего остального, наверное, надо сначала вычистить.

Я вспомнила, что ведро и железный совок для этого дела сейчас в бане. А золу вытряхивают на огород.

Сходила в баню, принесла помятое жестяное ведро, скрученный из железного листа совок. Кое-как выгребла золу. Она при любом движении все норовила взвиться, как порох или летняя дорожная пыль. Недаром же про нее говорят "запорошило". Кожа на лице горела — надо было срочно умываться. Теперь я поняла, почему Золушка в сказке именно "Золушка" — ее же мачеха на самую грязную работу, получается, поставила, печки чистить, золу выносить. Да уж, тут будешь как трубочист.

Очистив печку, я принесла мои свежие дрова, запихнула, газет еще наложила. Спички были в дядигришиной телогрейке. В коробке их оставалось на донышке, сожгла в туалете. Надо сразу много коробков купить, завтра же в Нижнем. Газета вспыхнула хорошо, я обрадовалась, притащила обтесанное полено и засунула к остальным дровам.

Вспомнила, что ведро не вынесла. Взяла его аккуратно, словно оно хрустальное, и понесла вытряхивать на огород. Не рассчитала с ветром — резким неожиданным порывом почти всю золу направило в мою же сторону. Оставалось только выругаться и зашвырнуть пустое ведро в баню.

Когда вернулась домой — там тоже было все не слава богу. Печка, почему-то, не топилась, едкие струйки черного дома просачивались из нее со всех сторон, из щелей в дверцах, из щелей в плите.

Наверное, еще не разгорелось.

Я запихнула парочку газет вдобавок к тем, что там были.

Вспомнила, как дядя Гриша рассказывал про то, что поддувало вначале должно быть открыто, распахнула маленькую дверцу внизу.

В окошко чем-то кинули.

Я выскочила на крыльцо злая, вся в саже.

У калитки стоял Ярослав с учебником и тетрадью под мышкой. В бежевом пиджаке, белой хрусткой рубашке, в сером вязаном жилете с ромбами стиля "ботаник из Оксфорда". В галстуке, чтоб его!

Честно сказать, совсем я забыла про то, что он должен прийти.

— Заходи! — буркнула я, открывая калитку.

Он вошел, поднялся на крыльцо, исчез в доме. Ладно, разберусь с печкой потом, как этот красавец уйдет.

Но не успела я и шагу ступить, как он снова появился на крыльце в белой рубашке, жилете и с обугленным поленом в руках.

Мое полено воровать?! Ну и замашки у этих французских олигархов!

Ярослав, прямо с крыльца, выкинул чадящий кусок дерева куда подальше.

Спасите-помогите, имущество разбазаривают! Я на это полено столько сил потратила! Чего он о себе возомнил?

Я хлопнула калиткой, понеслась в дом. Там все плавало в дыму.

— Чем можно остальное выгрести? — прокричал мне в открытую дверь Ярослав.

— В бане ведро!

Пришлось приоткрыть окно выходящее во двор, там я еще не успела поставить вторую раму.

Ярослав вернулся с ведром и совком, выгреб в него из печки мои таким трудом добытые дровишки и выбросил в огороде.

Я сидела, пригорюнившись, на кухонном табурете и мрачно гадала, чего этой заразе надо было. Почему она дымится, а не топится.

Дышать было тяжело, и я вышла на крыльцо, оставив дверь в избушку открытой, чтобы побыстрее протягивало.

Ярослав стоял и изучал привезенные дрова. Покосился на меня, ухмыльнулся. Поднял мой топор, осмотрел и лихо воткнул в полено. Подобрал тяжеленный колун, покачал на руке и начал стягивать жилет, а потом и рубашку.

Несмотря на колку дров и другие необычные физические упражнения, я как-то очень быстро продрогла на крыльце. Решила вернуться домой, там, все же, теплее. И накинуть шерстяную кофту.

А посмотреть можно и из окна, западного, открытого сейчас.

Вот уж, правда, смотреть на то, как другие работают, можно бесконечно. Я как прильнула к окну, укрывшись за занавеской, да так и замерла в изумлении, изредка чихая от упорно плавающего по избе дыма.

Ему нравилось! Ему нравилось колоть дрова, караул.

Колун взлетал — и звонко врезался в полено, оно лопалось, как яблоко, на дольки. Белая рубашка висела на гвоздике столба, подпирающего покосившуюся крышу дровяного сарайчика. А голый по пояс Ярослав меньше всего сейчас напоминал ботаника, мускулы под загорелой кожей так и играли.

При этом он не был похож на бодибилдеров с плакатов, когда бицепсы вздуваются буграми, а вены похожи на обвивающие тело веревки. Он был не раскачанный, а, как бы это сказать, литой, как бы коряво это не звучало. Словно мускулы эти не специально, а так, по ходу дела. Что-то подобное я видела, когда мы с мамой ездили в этнографический музей, и там была кузница, где прямо на глазах у посетителей ковали железные розы, скамейки и подковы на счастье. Один из парней-молотобойцев был немного похож на сказочного богатыря. И на Ярослава, колющего сейчас дрова у меня в огороде.

А еще у него были шрамы на руках. А на груди, на золотой цепочке, поблескивала какая-то странная подвеска — то ли крестик какой-то помятый, скособоченный, то ли фигурка, не разберешь. Чтобы разглядеть ее поподробней, нужно было нарушить маскировку и отодвинуть занавеску. Ну уж нет! Больно мне нужно его разглядывать. Не дождется!

И я гордо пошла ставить чайник.

Когда он уже закипал, в избушку протиснулся Ярослав с огромной охапкой дров. Элегантные брюки щедро украшали древесные опилки и щепочки.

Он грохнул дрова на пол перед печной дверцей. И сказал:

— Прежде чем затапливать печь, нужно сначала задвижку открывать. Иначе путь дыму в трубе у тебя перекрыт, вот печь и дымит. И тяги нет.

Подошел и вытянул неприметную, закопченную пластину из щели в печной трубе.

Точно, про эту штуку я совсем забыла! Ее же и не видно почти.

Ярослав загрузил печь дровами, чиркнул спичкой, поднес огонь к поленьям. Как-то сразу все схватилось, не погасло, как у меня, в печке радостно загудело, дрова затрещали. Он опять не улыбнулся, а просто таки ухмыльнулся, словно развлечение попалось что надо, плотно закрыл топочную дверцу, маленькую же снизу, (вход в поддувало — я помню) оставил настежь открытой и объяснил:

— Сейчас должно протянуть, только давай окно еще шире откроем, дым быстрее выветрится.

Я молча открыла распахнула створки до упора. Но потом не выдержала:

— А чего ухмыляешься?

— Слышал песню здесь по радио, — невозмутимо объяснил Ярослав. — Понравилось. Там слова такие, насколько помню: "Мужчине — дым, а женщине — огонь". А у тебя все наоборот.

И пока я думала, как огрызнуться, вышел во двор.

Я выглянула в распахнутое окно: складывал под навесом поленницу из наколотых дров. Ну и ладно, и хорошо. Только подвеску я не рассмотрела.

— В бане вода есть? — уточнил Ярослав, закончив с дровами.

— Была, — мрачно сказала я.

Почем я знаю, что там есть.

— Полотенце найдется? — не отвязывался Ярослав.

Пришлось искать полотенце свежее. Нашла банное, зеленое, мохнатое, положила на подоконник и скрылась. Налила себе чашку чая. Дым уже почти не чувствовался, но зато распахнутое окно выстудило избушку, стало зябко. Полотенце с подоконника исчезло, уползло, словно гусеница. Я обрадовалась, что Ярослав пошел в баню, и плотно закрыла оконные створки. Глотнула чаю и задумалась.

Мужчине — дым... Я вообще-то еще лучше Ярослава эти слова знаю. Это песня "Звезда кочевника" на стихи Баира Дугарова, которую поют Саян и Эржена Жамбаловы.

Мужчине — путь, а женщине — очаг.

И чтобы род мой древний не зачах,

Роди, молю и заклинаю, сына.

Стрела летит, покуда жив мужчина.

Мужчине — дым, а женщине — огонь.

И чтоб в бою мой не споткнулся конь,

Я должен знать, что юрту греет пламя,

Как предками завещанное знамя.

В мужчине — дух, а в женщине — душа.

Травинка держит небо, трепеща.

Без очага, без сына, без любимой,

Как одинокий смерч, развеюсь над равниной.

Забавно, что Ярослав ее услышал и запомнил. Мы-то ее любим с того момента, как услышали.

* * *

В печке весело трещали дрова, избушка нагревалась, и дымом уже почти не пахло.

Ярослав вернулся из бани, снова облаченный в белую рубашку — положил зеленое полотенце на подлокотник дивана и уселся за столом-верстаком, спиной к трем фасадным окнам избушки. И замер в ожидании начала урока.

У меня во рту все пересохло от волнения — а с чего начинать-то?

— Ты наши буквы писать умеешь? — бухнула я первое, что в голову пришло.

Блин, какая же я дура... Он же пишет на математике, на физике. Условия задач, ответы, даты.

— Наши буквы — умею, — подтвердил Ярослав. — Немного.

Вот спасибо Татьяне Николаевне, тут уж точно про все на свете забудешь, холодный пот по спине течет.

Спросить его про "жи-ши" с буквой "и" или лучше не позориться? Диктант ему задать? Он не справится, стопудово. Заставить слова в столбик писать — скучно... Сидит, как статуя, хоть бы сам чего-нибудь как-нибудь...

— Давай чаю попьем? — жалобно попросила я отсрочки.

— Давай, — не стал отнекиваться Ярослав.

Как хорошо, когда стол громадный — мы просто переставили табуретки в другую, свободную часть. Я принесла чашки, бутерброды.

Сразу как-то веселее стало.

— А тебе "Властелин колец" нравится? — спросила я с набитым ртом.

— Что это? — насторожился Ярослав.

— Ты не смотрел фильм "Властелин колец"? — ужаснулась я.

— Нет.

— Что, правда?!

— Правда.

Русский язык вылетел у меня из головы. Человек даже "Властелина колец" не смотрел, какой тут к черту русский! О чем вообще с ним можно разговаривать?

— Я сейчас! — оставив чашку недопитой, я бросилась к стеллажу и начала лихорадочно перебирать стопку дисков в поисках фильма.

Как всегда, разнервничавшись, смахнула половину коробок на пол.

На моем мониторе, конечно, это совсем не то, но уж лучше так, чем никак.

— Ты чего? — удивился Ярослав, наблюдая за этой бурной деятельностью.

— Сначала мы будем "Властелин колец" смотреть, — важно сказала я преподавательским голосом. — Это часть методики.

(А потом я что-нибудь придумаю!)

— А-а, — вежливо, но совершенно равнодушно отозвался Ярослав.

Ничего, сейчас ты услышишь:

"Мир изменился. Я чувствую это по воде, я вижу это по земле..." — и сам все поймешь! Вот повезло человеку, будет смотреть ВК в первый раз, я бы от такого счастья точно не отказалась!

Протиснувшись за спиной Ярослава к окнам, я задернула шторы. Развернула монитор, стоящий на ближнем к стеллажу конце стола, так, чтобы Ярославу было удобно смотреть.

Включила комп, он у меня старенький, медленно раскочегаривается. Вставила диск в дисковод. Поняла, что колонки забыла включить, исправила.

Наконец экран стал черным, полилась средиземская музыка и три кольца достались пресветлым эльфам для добра их гордого.

Я вернулась на свое место и забыла про все на свете, смутно подозревая, что Ярослав, конечно же, сочтет меня сумасшедшей. Ну и пусть. Я ему в учителя не напрашивалась.

Изредка я, правда, спохватывалась, бросала взгляд через стол.

Ярослав смотрел фильм внимательно, но как-то тревожно. Задумчиво вертел в пальцах папин охотничий нож — он у меня вместо столового. Белела в полумраке рубашка, выделялся подсвеченный монитором скульптурный профиль.

Я испугалась, что он себе пальцы обрежет, нож наточен, что надо — но одернула себя, не маленький же. И у него своих ножей по сапогам рассовано, умеет управляться.

Когда закончилась первая часть, я осторожно спросила:

— Дальше смотреть будем? Еще два

фильма.

Ярослав молча кивнул.

— А тебя дома не хватятся?

— Дома знают, где я.

— Ну, тогда поехали!

Там же сейчас будут орки на гиенах, и моя прелес-с-с-сть! И Мертвецкие Болота, почти такие же красивые, как здешние.

Когда пошли заключительные титры, выяснилось, что воскресенье, в общем-то, закончилось.

— Если это возможно, я бы хотел показать фильм отцу, — церемонно выговорил Ярослав.

Почему бы и нет?

— Возьми, — я собрала три коробочки с дисками, протянула ему. — На следующем занятии э-э-э... приступим к занятиям!

— Хорошо, — Ярослав встал, слегка потянулся, разминаясь. — До завтра.

И ушел, унося с собой фильм, учебник и нетронутую тетрадь.