Племя вихреногих-3

— Ну и что? — Димке начало казаться, что всё это происходит во сне, что он спорит сам с собой, а этот странный парень ему просто мерещится. — Хоруны-то всё равно разбиты. Рабов я освободил. Вернусь в Столицу, дам Метису этому по шее, устрою всё по уму, как положено. Чтобы ребята тут нормально, дружно жили.

— И ты думаешь, что все будут тебе за это кланяться и благодарить неустанно? — насмешливо спросил Ооль.

— Да не хочу я, чтобы мне кланялись! — возмутился Димка. — И благодарность их не особо мне нужна.

— Тогда какого, извини меня, фига ты всё это затеял?

— Я помочь всем хотел, — буркнул мальчишка.

— Так прямо и помочь? — уже ядовито спросил Ооль. — А не историю творить? Оно ведь очень удобно — творить историю, ведь это самое достойное для человека... а за последствия своего творчества, которые ломают жизни простых, обыкновенных людей — не отвечать.

— Ну и что я тут такого... натворил? — хмуро спросил Димка. — Исторического идола грохнул? Сараи для рабов спалил? Или ты за Хорунов переживаешь?

— А ты, я вижу, их уже во Вселенское Зло записал? — хмыкнул Ооль. — Они, между прочим, добра всем не меньше твоего хотели. Пока не познакомились поближе с местными умниками, да пока те не начали им гадить, да в спину нож втыкать. Вот и осерчали они малость.

— Малость?.. — возмутился Димка. — Да за то, что они с рабами делали, их расстрелять всех мало!

— А ты что, думаешь, что рабы их все — овечки безвинные? — хмыкнул Ооль. — Ана-Ю такое тут творили, что когда их Хоруны разбили, им злейшие враги в ноги кланялись. Да и без того мерзавцев там хватает. А ты их всех на волю...

— Ну и что? — хмуро спросил Димка. — Всё равно, нельзя людей в рабстве держать. Даже если они гады.

— Ты ж, думаю, уже в курсе, что у Хорунов только тем доставалось, кто непокорство выказывал. А кто смирные — те совсем неплохо жили. Невесело, это так, но сытно, да и думать ни о чём не надо было. И они-то как раз вовсе не рады, что ты их на волю. Где самому обо всём думать надо, и никто миску каши за поклон низкий не даст.

— Что-то назад в рабство никто не просился, — хмыкнул Димка. — Даже Турени вон — драпанул от хозяев дорогих так, что аж пятки засверкали.

— Так а кто тебе возражать будет-то? У тебя войско, ты тут царь, а с царём спорить дураков нет. Себе оно дороже.

— Да не царь я! — возмутился Димка.

— Царь, царь — пусть и без короны пока, — ухмыльнулся Ооль. — Только вот за спиной-то у тебя шипят — и чем дальше, тем больше. А там глядишь и заговор устроят. И проснёшься ты как-нибудь с ножом в спине. Так сказать в благодарность за всё хорошее.

— Так что ты от меня хочешь-то? — спросил Димка. — Сказал, что хочешь помочь — а сам обзываешься только.

Ооль снова взглянул на него — вновь без всякого выражения.

— Хочу. Хочу помочь понять, что ты на самом деле хочешь.

— Я хочу, чтобы всем тут хорошо было, — буркнул мальчишка.

— Прямо-таки ВСЕМ? — голос гостя просто засочился ядом. — И разбойным Морским Воришкам, и подлым насквозь Буревестникам, и мерзким этим Хоргам, и тупым Горгульям? Ради них ты тоже готов в лепешку прямо расшибиться?

— Есть же нормальные... — буркнул Димка, опустив глаза. В запале он хотел сказать �да!� — но это уж точно было бы чистой воды враньём. Ложиться костьми за благо Буревестников и Хоргов он точно не стал бы.

— А кто? — не унимался Ооль. — Ну, назови! Куницы эти тупые, которые и видеть вас не хотят? — он едва не сплюнул, упомянув о них. — Нурны с Квинсами, которые едва вас до нитки не обобрали? Паскудные эти Бродяги, которые от трусости давно уж все рехнулись? Или, может, Астеры, которые так нос перед всеми дерут, что аж видеть их не желают?

— Есть же нормальные, — повторил Димка, смущаясь всё сильнее. — Виксены те же, Певцы, Волки, наконец...

— Раз, два, три — вот и кончились люди... — хмыкнул Ооль. — Волки, помнится, не очень-то тебе показались, с их �Аллой Сергеевной�. Виксены хотели, чтобы вы за них пахали да сеяли. А Певцы и вовсе все тронутые. Носятся со своими песнями, как с писаной торбой, а на деле что? Шиш!

— У Певцов-то я был, — зло уже сказал Димка. — Они-то ребята отличные, просто мир их тут зажал.

— Мир? Зажал? — Ооль презрительно хмыкнул. — Трусы они, вот и весь сказ. А ты за них прямо горой...

— Так что ты от меня хочешь-то? — возмутился Димка. — Чтоб я всех разогнал и сделал, как было? Так это невозможно же. Да я и не хочу.

— В том-то и беда, что невозможно, — Ооль вздохнул. — Ты хоть понимаешь, что натворил-то?

— А что я натворил? — хмуро спросил Димка. — Ну, спалил я этот Безвозвратный Город — но не весь же! Да и пользы от него никакой тут не было, вред один.

— Да не в городе дело, — Ооль досадливо поморщился. — Вернее, не в одном только городе.

— А в чём тогда?

Ооль вздохнул.

— В Поющем Черве. Который много, много лет уж спал — а вы его пробудили. И это вовсе не к добру. Уж поверь.

— Ну, пробудили, — буркнул Димка. — И что? Пусть поёт себе. Не рабов же ему скармливать!

Ооль склонил к плечу голову, глядя на Димку с неким нехорошим интересом.

— А ты думаешь, что тут, в нашем мире, всё было как попало устроено? Нет, дорогой. Всё тут было на своём месте. Волки те же — на своём, Хоруны — на своём. Да, зло они, кто ж спорит! Да только вот польза и от них была, и польза немалая. Никто, кроме них, жертвы Червю приносить не мог. И не стал бы. А теперь некому уже.

— Ну и что? — Димку стал злить уже этот разговор.

— А то, что теперь Червь освободится. Не сразу, быть может, но уже обязательно. И миру тогда конец придёт. И тебе. И Машке твоей, между прочим.

— И что? — про всё это он слышал не один уже раз. Только не очень-то верил.

— А то, что ждёт тебя лютая погибель. Не погибель даже, а то, что ты в снах сейчас видишь. Только наяву — и вечно. А парень ты всё же хороший, пусть и слишком горячий пока. Вот и хочу я тебе помочь. Домой вернуть.

— Да ты это говорил уже! — голова у Димки пошла уже кругом. — А в обмен что? Душу продать?

Ооль вдруг аж дёрнулся — словно кто ткнул его в задницу вилкой, подумал вдруг Димка.

— Не говори так, не надо, — с каким-то испугом даже проговорил он. — Об этом мы после с тобой потолкуем. Когда ты дома уже будешь.

— Да не хочу я домой! — возмутился мальчишка. — Что я там один буду делать? Зная, что друзей на лютую погибель бросил? В петлю только лезть, — его передёрнуло.

— А если я тебе скажу, что всё это, — Ооль небрежно обмахнул рукой лес, — понарошку? А? — он вновь склонил голову к плечу и глаза его вдруг заблестели, светло и страшно. — Не бытиё, а так, одна видимость? И ты тут — вовсе не ты, а лишь твоя копия? А ты настоящий уже Новый Год встречать готовишься, да Машку на пироги зовёшь?

Димка похолодел. Вот об этом он и сам часто думал — и от таких вот мыслей ему становилось тошно и жутко. Словно у него украли его жизнь...

— Врёшь ты всё, — ожесточенно ответил мальчишка, изо всех сил боясь поверить, что нет. — А если и не врёшь, так ничем не поможешь уже.

— А я могу, — Ооль широко улыбнулся. — Только я это и могу. Так могу сделать, что сознание того Димки — пфф, улетит в страну прошлогоднего снега. А твоё — на его место. А там и дом, и мама с папой, и Машка, и все друзья твои. Никто и не заметит ничего. Стоит тебе только взять меня за руку — и всё. В один миг будешь дома. На каникулах и с Машкой на коленках возле ёлки.

— А остальные? — повторил Димка. — Все мои друзья тут?

— Ничего не поделаешь, — Ооль, вздохнув, развёл руками. — Прости, мы всё-таки не в сказке. Так не бывает, чтобы всем и сразу хорошо. Чем-то приходится жертвовать.

— А мне-то за что такая честь? — хмуро спросил Димка. — Сам же на меня всех собак тут повесил! То разорил, то расточил, конец света устроил... А теперь...

— А тут ты ни к чему, — хмуро сказал Ооль. — Не к месту и не ко времени. А дома тебя великая судьба ждёт.

— Ага, там я великим артистом стану, звездой малых и больших театров, — зло сказал Димка. — Или генералом. Или на Марс полечу.

— А почему нет? — спокойно спросил Ооль. — Всё возможно. Особенно если я тебе немножко подсоблю.

— А за что мне такое счастье-то? — хмуро повторил Димка. — Я ж к нечистой силе отношения не имею.

Ооль улыбнулся. Неприятно.

— А мы тебя, родной, давно уж заприметили. Как перспективного кадра. Яму у шоссе помнишь? — Димка вздрогнул. Невольно. Никто же этого не видел! Кроме него... и, выходит, того, кто сидел-таки в этой мерзкой яме... — Вижу, что помнишь. И понимаешь теперь, что мы — вообще везде. И тут, и у тебя дома даже. И то, что вы в нас не верите — нам очень-очень на руку, уж поверь мне. У вас мы работаем свободно, не то, что раньше, когда попы против нас народ настраивали. Потихоньку, полегоньку — но лет через двадцать будет у вас наша власть. Так что лучше уж быть с нами, чем без нас — а тем более против. Ничем хорошим это для тебя не закончится, уж поверь мне. Кончишь свои дни в психушке, и все дела. А вот с нами — с нами ты сможешь великие дела провернуть. В нашу пользу понятно, но и в свою тоже. Будут тебе и деньги, и власть даже. Может, и небольшая, но жить ты будешь как король, это я тебе обещаю. И дом у тебя будет, как дворец, и машин полный гараж, и бабы такие, что вокруг все от зависти сдохнут. А на досуге книжки сможешь писать. Про светлое прошлое и ещё более светлое будущее. Тут мы, кстати, и не против совсем. Если ты своё дело будешь как нужно нам делать. Без обмана и подвоха.

— А в обмен-то что? — напомнил Димка. — Пергамент из человеческой кожи, а на нем подпись кровью?

— Нет, зачем? — Ооль вновь поморщился. — Я тебе сейчас кое-что покажу. Кое-кого. Тебе надо будет только раз всего глянуть и сказать �Я принимаю и служу�. Не словами, в мыслях просто. И всё.

— Кому служить-то? — деловито осведомился Димка. — Великому Повелителю Тьмы? Шайтану?

— Шайи... нет! Ты не смеешь произносить... нет! — Ооль вскочил. Очертания его странно задрожали — словно на киноплёнке склеили вразнобой кадры. На миг Димке померещилось нечто совершенно несуразное — громадная, метра в полтора, восьмиконечная звезда, с глазом на каждом луче и огромным ртом в центре. Не с пастью, а именно со ртом — чувственным, скорей похабным даже...

В тот же миг видение исчезло, но Ооль вдруг бросился на Димку. Не бросился даже, а скорей поплыл, прямо по воздуху, словно привидение, протягивая вперёд руки. Мальчишка настолько ошалел от всего этого, что не смог даже двинуться — лишь рука его дёрнулась, выхватив из ножен меч...

Димка едва успел выставить оружие остриём вперёд, как Ооль животом напоролся на него. На миг мальчишке показалось, что остриё упёрлось в какую-то тугую плёнку... потом вдруг что-то словно лопнуло и Ооль... исчез! Исчез, не дотянувшись до его горла какого-то, наверное, сантиметра. В лицо дохнуло холодным, как из могилы, воздухом, пахнущим затхло и горько. И... всё кончилось. Словно и не стоял здесь никто...

Мальчишка безвольно опустился на ствол — ноги его не держали. Как-то вдруг вернулись звуки — шум листвы, гомон совсем близкого лагеря...

Димке казалось, что он говорил со странным гостем полчаса, если не час — но всё ещё был вечер, даже пятно солнечного света на соседнем стволе совсем не сдвинулось!

Мальчишка понял, что пока он говорил с... (ЧТО это такое было-то?!) время попросту стояло — и вот тогда испугался уже по-настоящему...

Как Файму всех ни подгоняла, выбраться из леса в этот день не удалось. После полудня небо затянули низкие, тяжелые тучи, пошёл дождь, и ей быстро стало ясно, что продолжать путь в такую погоду не стоит. Что-то прикинув, она повела отряд на запад — и вскоре вывела его к небольшому озеру, на берегу которого они остановились на привал. Здесь росли странные деревья, похожие на земные ели, но с плотной, кожистой листвой вместо иголок. Ветви их шатрами спускались к земле, и под ними было совершенно сухо — только вот темно и пахло гнилью, а разводить тут костёр, даже самый маленький, не стоило, чтоб не подпалить всё дерево.

Плюнув на всё, Антон разделся до плавок и сел на берегу озера, глядя на дождь. Странное здешнее солнце скрылось за тучами и вокруг не осталось ничего, кроме серого неба, такой же серой, спокойной воды и темной, поникшей зелени. Если б не отчетливо зеленоватый оттенок облачной хмури и вовсе казалось бы, что он где-то у бабушки в деревне, и мальчишка печально вздохнул. Пусть Ириса и красавица — но домой всё равно хотелось. И сильно. Здесь, в этом мире, он наприключался уже так, что хватило бы на три жизни вперёд — и больше приключаться не хотелось...

Старею, наверное, с усмешкой подумал Антон, устраиваясь поудобнее. Травяные заросли здесь, на берегу, были настолько густыми, что под ними не чувствовалась земля...

Как-то вдруг ему вспомнился один весьма... трепетный сон про Ирку — как он гнался за ней по бескрайней травяной равнине под бесконечным полем хмурых туч, словно летел в обдающем нагое тело холодном, влажном ветре... а такая же нагая девчонка бежала впереди, и он знал, что если получится её догнать, то случится нечто... невероятно потрясающее...

Антон вздохнул, вспомнив Ирку, её широко расставленные миндалевидные глаза, темно-серые и очень блестящие, составлявшие странный контраст с чувственным ртом... и ещё более странный контраст с её черными волосами и смуглой кожей. В своё время эти глаза буквально свели его с ума — он и думать ни о чем не мог, пока с Иркой не вышло подружиться. Смешно, но лишь узнав её поближе он понял, что глаза — вовсе не самое лучшее в ней. Ирка была умной, начитанной, с удивительно живым характером, и...

Словно решив напомнить о себе, Маахисы затеяли купаться. Не нагишом, слава богу, однако их... э-э-э... костюмы и без того отличались крайней практичностью. В них можно было спать и купаться, не испытывая никаких неудобств. Антон правда не знал, понравилось ли бы ему всё время ходить так (и босиком!) — но смотреть на это было приятно. На девчонок, по крайней мере...

Мальчишка усмехнулся, вспомнив, как Аглая отказывалась брать его с остальными на пляж — не затем, что он заплывал за буйки, а потому, что он повадился с недавних пор подсматривать за купавшимися и переодевавшимися девчонками, даже не стесняясь — для него в их красоте не было ничего постыдного, а вот интересовала она почему-то теперь очень...

Рядом с ним на траву плюхнулся Серый, тоже в плавках, и Антон смущенно покосился на него — за купавшимися девами он предпочёл бы наблюдать в одиночестве...

— Ты заметил? — вдруг спросил Сергей.

— Что? — Антон невольно закрутил головой.

— За всё время Маахисы ни разу ни поссорились. Ни разу. Между собой, по крайней мере.

— И что? — удивился Антон.

— Вспомни, сколько мы с тобой цапались, хотя мы и друзья? До мордобоя порой доходило! А они — ни-ни. Похожи на детишек из назидательной книжки: �Да, мам!�, �Нет, мам!�, �Можно мне ещё раз подмести пол, мам?�