Ангел двух империй. общий файл.

Хоть и в третий раз, а мысли-то путаются все равно. Память носителя сопротивляется жестко, ну да мы теперь умелые, напролом не идем, подспудно свое прошлое вспомним, дай только срок. А парень-то хороший попался — Константин Ухтомский, гардемарин второй роты, самолюбивый с претензиями и амбициями, Папочка не из бедных — дворянин. Поспать надо немного, мысли привести в порядок, памяти все едино деваться некуда, как подчиниться душе. А там и мысли родные придут: о доме, переселении, императоре и зеркале. Точно, зеркало!

"Вез с собой зеркало! — я аж подпрыгнул от неожиданности. — Где оно теперь? Мне надо срочно отсюда бежать. Иначе можно с ним расстаться навсегда. Или повредит кто ненароком..."

Вновь к постели подошли мои товарищи гардемарины. Отделенный Линевич привел доктора Зыбенко, белый халат поверх черного кителя, в руках саквояж. Округлое лоснящееся лицо, эдакий врач-колобок.

— На что жалуетесь, гардемарин Ухтомский? — мило улыбаясь, спросил он. — Вы нас напугали.

— Все в порядке, док, — хрипло и едва слышно молвил я не своим голосом. И сам удивился словам, настолько не вязались с обстановкой. Далее произнес примирительным тоном:

— Мне надо отдохнуть...

Сразу заметил выпученные, глаза гардемарина Григория Красницкого. Они и так у него навыкате, наверное, недостаток йода в детстве, а сейчас вообще стали, как у вареного рака, а князюшка, то есть Димочка Шеин, не удержался, так и прыснул со смеху за спиной у доктора Зыбенко. Остальные тоже заулыбались, но смогли удержаться. Доктор и Линевич переглянулись, но ничего не сказали. Зыбенко поднялся, молвил слегка отрешенно:

— Постельный режим до завтра, а там посмотрим. Зайду Вас проведать, Ухтомский, вечером. Надеюсь застать в лучшем здравии.

Он развернулся и направился к выходу. Товарищи хотели было остаться подле больного, но резкий возглас отделенного Линевича побудил их к действию:

— Господа, попрошу всех на плац, занятия еще не закончились. Ухтомскому сейчас нужен покой, успеете еще надоесть, когда будет свободное время.

Когда гардемарины не спеша продефилировали к выходу, Линевич с брезгливым видом высказался:

— Ну, знаете ли, Ухтомский!..

В ответ я лишь закатил глаза, будто сплю и не слышу. А что я должен сказать? Ну разное у нас воспитание.

* * *

В течение часа буравил взглядом беленый сводчатый потолок казармы. Организм после переселения и падения мордой о булыжник плаца, медленно приходил в себя . Слава Богу, сотрясения не было, и даже кровь носом почти не шла. Следовало действовать быстро, не то зеркало уйдет. Даже если враги его бросили, и устройство связи им не нужно, зеркало может прикарманить любой прохожий. Но раньше подняться не мог. Тело слушалось хорошо, но вот мысли бегали туда-сюда, как блохи на носу у лисицы, когда она входит в воду. Не все удавалось вспомнить. Если так пойдет и дальше, забуду себя самого, останусь существовать только памятью доноров.

Но ничего, через полчаса, собравшись наконец с мыслями, встал, оделся, с трудом зашнуровал ботинки и дрожащей рукой накинул китель.

При выходе из казармы на низкой тумбе стоит дневальный. Не обращая на него внимания, я направляюсь к выходу, но не тут-то было. Дневальный, гардемарин барон Гейнц фон Роб громким окриком остановил меня:

— Гардемарин Ухтомский, куда Вы? Вам не разрешено покидать расположение, Вы больны.

Мне показалось, барончик принял меня за кого-то другого, и я опять не своим голосом ответил:

— Гардемарин Роб, милостиво прошу Вас не кричать так громко, кто-нибудь услышит.

— Но...о, — протянул парень.

— Мне очень нужно сейчас покинуть расположение, я скоро вернусь, никто и не узнает.

Лицо фон Роба исказила гримаса недоумения и раздвоения чувств, парень хорошо ко мне относился, тем не менее буква устава впечаталась в его баронские гены.

— Но я не могу... — твердо молвил он, — Не положено... А если кто войдет и увидит, что Вас нет?

— Никто не узнает, все на плацу, да и Вы можете сослаться, что не видели меня, как я выходил из училища. Я специально оставил открытыми створки окна, будто вылез через него, там, Вы знаете, у колонны легко спуститься со второго этажа.

Роб задумался на миг, но остался непреклонен.

— Не могу... Обращайтесь к дежурному офицеру.

К этому моменту я подошел так близко к дневальному, что расстояние между нами составляло не более полумера. В нынешнем состоянии я не мог спуститься из окна второго этажа. Еще час, полчаса, окрепну, но у меня нет этого времени.

Коротким ударом под дых, вывел Роба из строя. Парень переломился пополам, повиснув у меня на руках.

— Прошу Вас помолчать, пока я не покину училище. И впредь, если придумаете ябедничать, я Вас так изобью, до полусмерти, и при этом не оставлю ни единого синяка. В ином случае заслужите мое уважение и благодарность.

Роб не мог ответить, спазмы перехватили горло. Я опустил тело на тумбочку, а сам никем не замеченный вышел, на лестничную клетку, затем прошел вестибюль первого этажа и далее на улицу.

* * *

Как это всегда бывает с Невы дул легкий порывистый ветер. Набережная перед училищем заполнена народом, множеством ломовых подвод. Грузчики таскают кипы товара с палуб пароходов на причал или прямо в вагоны. Маленький смешной паровоз, словно сошедший с экрана ковбойского фильма, свищет паром, силясь подогнать очередной вагон к стоящему у пристани пароходу. Клубы черного дыма стелются над землей, цепляя крыши дальних зданий, поднимаясь в небо и мешаясь с низкими облаками. Пахнет горелым углем и дегтем.

Вдоль берега Невы стоят пароходы, баржи иногда даже в несколько рядов. Совершенно не мой Питер что я знал в прошлом. На пристанях в несколько рядов громоздятся гурты с ящиками колониальных товаров, какие-то бочки, просто тюки. Грузчики в рванине заняты кто чем: одни таскают тюки и мешки, другие просто отдыхают в сторонке, обедают чем бог послал.

К сожалению мне некогда разглядывать. Быстрым шагом, спешно добрался до ближайшего перекрестка, слава богу не встретив ни одного офицера. Свернув на 12-ю линию побежал, чтобы быстрее достичь тыльной стены училища, где все и произошло. Выскочив из-за угла на пустырь, резко остановился, увидев на месте покушения телегу, пролетку и жандармов. Вероятно, государевы слуги приехали сюда давно, прикрытое рогожей, тело моего прежнего носителя уже лежало в телеге. Стараясь не привлекать внимания, продефилировал мимо, по 12-й линии в сторону 13-й. Не особо скрывая любопытства, но и не задерживаясь. Все вокруг осмотрел, но холстяного мешка с зеркалом не нашел.

"Прибрали, гады!" — я был просто в ярости и зол на себя, что столько времени потерял в училище.

Проходя мимо телеги, заметил — лицо прежнего носителя не прикрыто рогожей, и он, вероятно, еще жив. И, может, выживет. Жандармы перевязали раненого и уложили на сено. Такой поворот умерил мою ярость. Возможно, Ухтомский сейчас в теле Ивана, и не отойдет в мир иной.

Холстяного мешка с зеркалом не было ни в телеге, ни в пролетке, ни на месте преступления, ни где бы то ни было еще. Такой расклад очень огорчил, придется искать вражину. События складывались к тому — нападение вовсе не случайное, а ранее у оставалась надежда обнаружить зеркало рядом с телом Ивана.

Пройдя с полквартала я было обнаружил предмет мечтаний у обочины в пыли, но найдя мешок пустым только сплюнул с досады. Сразу обратил внимание на след пролетки в лошадином навозе, оставленный возле брошенного мешка. Вор сделал глупость бросив его на дороге. Не знаю, кто другой, но я быстро связал мешок и след возле него. Хотя, конечно, след может оставить любая другая пролетка, что останавливалась здесь, но маловероятно, да и другой ниточки у меня все равно нет.

На другой стороне улицы стоял извозчик, неспешно подошел к нему. Обратился ласково:

— Здравствуй, братец.

— Здравствуйте, Ваш бродь. Чем могу?

— Не видал ли, братец, кто недавно забрал пассажира с той стороны улицы?

— А тебе, барин, какая надобность?

— А тебе что за любопытство, братец?

— Дык, убивство, не вишь?

— Можа я убивцев ищу, — ответил ему в тон.

— Тода, Ваш бродь, к жандармам надо обратиться, — кивнул мужик.

— Тоды тебе три рубли не нать.

Мужик уверенно кивнул:

— Садись, поехали.

Я прыгнул в пролетку. Мужик лихо щелкнул кнутом, покатили по проспекту. Объехав часть Васильевского, пролетки не нашли, которая по словам Федора забрала пассажира от Морского училища. Сомневаясь в памяти извозчика, выразил сомнение:

— А ты точно запомнил?

— Не сумлевайтесь, Ваш бродь, ленты зеленые на дугу навязаны и лакированная вся, где ж ошибиться?

— Далеко, видать, увезла...

— Мож быть так.

— Где ж искать?

— Трактиры надо объезжать, мож и найдем...

— Не тяни, братец, вези...

Объезжая трактиры, где по обычаю чаевничали извозчики и лихачи, потратили много времени, но не нашли нужную. Я уже начал сомневаться, не водит ли меня Федя за нос, но на Выборгской стороне мужик встрепенулся, шепнул вполоборота:

— Вот она, родимая.

Заплатив обещанное, сошел с пролетки, попросив Федора:

— Ты, Федя, не уезжай пока. Мало ли что... Как сяду в пролетку, издаля следуй, но виду не подавай. Как отпущу, стой на месте, жди. Вид имей, будто тебя не касается. Подойду, забереш.

На лице мужика читалось неподдельное любопытство.

— Ваш бродь, — спросил он почти шепотом, — не уж-то убивца?

Я цыкнул.

— Помалкивай, дурень. Узнают, не сносить нам головы, маму родну не пожалеют.

— Во как... — протянул Федя.

Я оборвал:

— Все. Не отсвечивай, жди меня.

* * *

В трактире не таясь, спросил у почтенного общества, извозчиков, мелких торговцев и дворников:

— Чья будет пролетка с зелеными лентами на дуге и оглоблях?

Общество обыденно посмотрело на офицера в черном мундире и фуражке, осторожно подувая на блюдца с чаем. На столах подносы с калачами, пирогами, свежеиспеченными ватрушками. После затянувшейся чуть ли не на полминуты паузы один из присутствующих, держа в руках горячее блюдце и продолжая, как ни в чем не бывало дуть, слегка прихлебывать кипяток, изволил молвить:

— Ну...у моя будет.

— Поехали, — сказал я тоном, не терпящим возражений.

Извозчик, долговязый, рябой мужик, заявил с долей сарказма:

— Что за спешка, Ваше благородие?

Понимая, что давить бессмысленно, пояснил уже более ровно:

— Ехать надо на Московский, а времени мало, так что допивай, поедем.

— Почто я?

Вопрос не то чтобы обидел, а ставил в неловкое положение, потому ответил язвительно.

— Понравился!

По всему, извозчик был готов ехать, просто мое нетерпение вызывало желание дармового куража. Уже через пару секунд осознал — клиент может и уплыть, потому подобрел, расплылся в ехидной улыбке.

— Счас, Ваш бродь, допью.

Выйдя на улицу, сел в пустую пролетку ждать, когда извозчик начаевничается. Человек не заставил долго ждать. Вольготно вышел из трактира, важно, протирая и так начищенный до зеркального блеска форменный значок. Когда уселся на козлах, я спросил, стараясь держать тон голоса максимально твердым. К сожалению, получалось не очень, возраст моего носителя около девятнадцати лет, и голос еще не огрубел:

— Не ты братец, час назад забрал человека с 13-й линии, позади Морского училища?

Мужик обернулся, пытаясь казаться невозмутимым, чем сразу себя выдал.

— Нет, Ваш бродь, не брал, спутали, — сразу отвернулся, будто не его дело, беря в руки вожжи и побуждая рыжего мерина двигаться.

А иголки под ногти? — я с ходу подлил масла в огонь.

Мужик подумал секунду.

— Не-а.

— А если в околоток сведу, что бомбистов возишь?

Пауза оказалась дольше. Похоже, размышлял, выбирая варианты. Затем, поняв, что его многие, видели, сдался.

— Ну, брал.

— Где высадил, однозначно помнишь? Вези. И не вздумай юлить, на каторгу пойдешь за соучастие.

Мужик струхнул, голос его дрогнул:

— А что, Ваш бродь, случилось?

— Вези, не твоего ума дело.

* * *

Ехали через весь Питер на окраину. Здесь не было больших зданий, в основном двухэтажные деревянные и полукаменные. Вокруг раскинулись сады и, несмотря на то, что наступила осень, палисадники утопали в зелени.

Извозчик остановился, не доехав до небольшого полукаменного дома, кивком головы указав на двери.

— Здесь.

Я расплатился и отпустил человека не боялся обмана. По нагрудному знаку, и всегда можно выяснить, кто такой.

Когда пролетка уехала, не спеша подошел к подъезду, дверь под моей рукой легко подалась, оказалось не заперто. Насторожило. Медленно, чтобы не скрипеть деревянными ступенями, поднялся на второй этаж. Тишина... В голове сбивчивые мысли: Возможно, я опоздал, и злоумышленники давно покинули дом. А если уже связались со своими и покинули землю? Они могут и зеркало вывести из строя.

С тяжким предчувствием осторожно ступил на скрипучие половицы второго этажа. Двери здесь оказались приоткрыты, и я, насколько возможно, осмотрел помещение. Сквозь притвор можно видеть кухню, печь, столы, стулья, посуда на полках, — и все, щель невелика. Осторожно толкнул дверь, стараясь не шуметь и прячась за косяк. Дверь на старых шарнирах подалась с трудом, но, слава Богу, без скрипа. Я уже видел большую часть помещения...

Неожиданно и резко дверь отворилась. Предо мной явился рослый худощавый мужик лет тридцати пяти с черной всклокоченной бородой и ножом в руке. Взор его не предвещал хорошего. Сердце ушло в пятки. Меня ждали!

Недолго думая, мужик бросился, пытаясь прирезать. В прошлой жизни я был не промах: занимался боксом, самбо, знал всякие приемчики. Новое же тело — молодое, тренированное (в училище преподавали гимнастику), не чета тому, что оставил. Я резко отскочил, так что нож описал дугу перед самым моим боком. Не успокаиваясь на достигнутом, вражина пырнул меня пару раз, но плотный китель спас от глубоких порезов. На третий перехватил руку блоком (не все же играть в одни ворота?) и, пользуясь моментом, ударил чуть ниже груди. Получился хлестко, резко, как в боксе, с короткой дистанции. Мужик всхлипнул, но не повалился и не выпустил нож. Тело Константина Ухтомского все же не готово к таким схваткам. Мышцы, хоть и без лишнего жира, но не достаточно тренированы для резких ударов. Тем не менее, врага удалось остановить, а следующим ударом кулака в шею и повалить. Далее пошла работа ногами, по своей сути неприятная, но необходимая. В конце выбив нож из рук, отпинал вражине все, что смог.

Закончив и убедясь — противник еще не скоро придет в себя, подобрал нож. Двери из кухни в комнаты раскри я с ужасом заметил на полу под покрывалом женское тело. Про себя чертыхнулся — такой расклад не по мне. Предо мной хладнокровный убийца, к тому же не дружащий с головой. Мокрухой он ставил под удар не только себя, но что намного хуже — меня, причастного ко всей истории. Прохожие видели, как входил в дом, плюсом, два извозчика. В общем, заметут... Найдя подходящую веревку, связал вражине руки и решил немного расспросить.