Сказка 1. Сердце рождающего мрак

— Не думал, что мои речи произведут на тебя столь глубокое впечатление. Успокойся, не о чем тревожиться, — теперь ни один мускул не дрогнул на каменном лице. Жрец прекрасно помнил о двух несчастных предшественниках Ихетнефрета, но усилием воли спрятал воспоминания в самый дальний уголок сознания, откуда те уже не могли вырваться наружу через взгляд или голос.

— Возрадуйся, ибо ты избран Прекрасным из ночи. Тебя посвятят в тайное знание, недоступное простым смертным. Но об этом пока рано говорить, ведь еще не свершилось предначертанное языком Атума. Придет время, все сокровенное откроется, и глаза твои узрят божественную мудрость. А пока смиренно следуй моим указаниям.

— Но неужели во всей Черной Земле не нашлось более достойного? — Ихетнефрет едва мог скрыть удивление.

— Глупец, — с усмешкой отвечал Тотнахт, — ты даже не догадываешься, сколь повезло тебе. Воистину, люди никчемные существа, суть вещей неведома им, не говоря уже о тайнах богов. Разве ты не хочешь познать их?

— Прости, Великий, но порой знание дается нам слишком дорого, — уныние охватило писца.

— Слушая твои слова, я начинаю сомневаться в правильности выбора, — едва уловимые нотки раздражения в голосе жреца дошли до ушей сына Имтес. — Не мне обсуждать решения Высших. Но хорошо, я скажу. Ты рожден в день солнцестояния, что бывает во второе время года, твоя правая ягодица отмечена печатью Владыки Унут, наконец, ты молод, имеешь гибкий, живой ум, у тебя есть сердце. Разве этого мало? Не разочаровывай меня. Пусть страхи и неверие уйдут прочь. Покончим с этим, ведь в назначенный час ты узнаешь все, даже то, чего не желал бы знать вовсе.

— Я замолкаю и запираю рот, — покорно проговорил Ихетнефрет, — теперь сын Имтес полностью в твоей власти. Хоть будущее и туманно, но я отдаюсь в твои руки.

— Да, и еще, — теперь жрец был совершенно спокоен. — Возможно, ты пробудешь в храме несколько дней. Мастера Дома жизни и твоих домашних я предупредил. Ничто не должно смущать тебя. А сейчас взгляни на себя. Тело твое покрыто песком и пылью, словно душа, оскверненная грехом. Сбрось одежду, отряхни ее и войди в священное озеро, очистись перед встречей с богом.

Ихетнефрет последовал приказанию жреца и спустя несколько мгновений оказался в бассейне. Теплая вода моментально поглотила разгоряченное тело. Вместе с всеобъемлющей легкостью пришло невесть откуда взявшееся чувство покоя, а возможно, даже равнодушие к собственной судьбе. Ничто больше не волновало его, и это новое ощущение доставляло ни с чем не сравнимое блаженство.

После омовения Ихетнефрет увидел в руках Тотнахта совершенно чистый передник. Старый же исчез бесследно.

— Возьми. Перед алтарем бога ты должен предстать очищенным, как духовно, так и телесно.

"Перед алтарем..." — мысленно вторил жрецу гость храма. Опять сомнение закралось в душу. Вновь он почувствовал себя жертвенным животным, приготовленным к закланию перед статуей хозяина святилища.

— Подожди здесь, — Тотнахт указал писцу на маленькое глинобитное помещение, сиротливо ютившееся у каменной стены.

Ихетнефрет вошел в пустую комнату, где не оказалось даже скамьи. Лишь на неровном полу кое-где валялись пучки соломы. Как видно, жрец не хотел, чтобы кто-нибудь присутствовал во время очищения, и невольный узник Горизонта Владыки ночного светила остался наедине с самим собой. Он апатично пялился на стены и потолок, не находя ничего, за что можно зацепиться взглядом. Мысли рассеялись, словно демоны ночи перед Солнечным Оком Ра, испепеляющим огнем всех врагов Создателя Небес.

"Возможно, когда-нибудь и я скажу: "Благотворен божественный Хнум, сын Нуна, повелитель судьбы..." — что-то с большим трудом шевелилось в сознании Ихетнефрета. Шелуха внешних событий опала в бездну, мрак поглотил все желания и стремления, река времени остановила свое течение, превратив прошлое и будущее в безмолвие. Только настоящее висело над ним зыбким миражем пустыни.

— Ра вступает, — откуда-то из иного мира донесся голос старого жреца.

Ихетнефрет пришел в себя уже на улице. Кровь Атума залила горизонт на западе. Ладья Миллионов Лет с божественным кормчим во главе готова была вот-вот провалиться в Туат. Властелин правды уже ввязался в вечную битву с Бебаном и тысячей его демонических слуг. Пройдет еще немного времени, и великая Нут родит небесных поросят, а те множеством звезд расползутся по ее черному брюху.

— Пора, час настал.

Двое мужчин быстро пересекли двор храма и вошли в величественный гипостиль Горизонта Тота. Они поднялись по каменным ступеням в центральный зал и попали в огромное помещение, слабо освещенное последними лучами заходящего солнца, едва проникавшими через расположенные у самой крыши узкие окна. По периметру зала сказочными исполинами высились массивные колонны, покрытые, словно татуированный варварский воин, фресками и рельефами, изображавшими сцены жертвоприношений Тоту, его жене Сешат и Вененут — покровительнице Заячьего сепа, многочисленные хвалебные надписи в честь богов, молитвы и священные тексты.

Пройдя святилище, Ихетнефрет оказался у входа в святая святых храма — убежище статуи бога. Свет уже не проникал туда, отступив перед царством абсолютного мрака. На мгновение писец остановился в раздумье. Ему померещилось, что на этом пороге заканчивается привычный мир, а там, в сгустке темноты, расположено неведомое, враждебное Нечто. Казалось, он находится на границе владений Усири. Еще миг, и сама Амамат, чудовище с крокодильей головой, разорвет его на части.

Жрец, видя замешательство гостя, слегка подтолкнул Ихетнефрета рукой, и он оказался в кромешной тьме. Спустя несколько ударов сердца, глаза стали с трудом воспринимать какие-то предметы и контуры помещения. Но ничего определенного он рассмотреть не мог. Звуки замерли, и воздух застыл, лишь только кровь в висках долбила череп с невероятной силой, будто каменотес, пытавшийся медным долотом и деревянной колотушкой разрушить скалу.

Внезапно комнату озарило неровное пламя масляных светильников. Тусклые, подрагивающие огоньки ослепили хранителя свитков. Перед ним плыли разноцветные круги, где подобно звездам в лучах восходящего солнца, растворялись вынырнувшие из потемок очертания главного святилища храма.

Вскоре зрение восстановилось, и сын Имтес сумел оглядеть небольшую комнату. По бокам серыми исполинами маячили колонны, а впереди высился кубический алтарь. За ним возвышалось каменное сооружение с дверцами из черного дерева — наос, местонахождение статуи, бывшей по убеждениям служителей культа жилищем бога.

Верховный жрец приблизился к наосу, снял печать и открыл дверцы. Идол с головой ибиса равнодушно взирал на людей. Глаза пятнами белой глазури зловеще мерцали в отблесках чахлых огней.

Тотнахт распростерся перед богом мудрости, и какие-то невидимые сильные руки прижали Ихетнефрета к холодному полу. Он покорился и застыл в той же позе, что и Великий патерик.

— О, ты, сладостный родник для страждущих в пустыне! — жрец вознес молитву в страстном порыве. Голос его переменился. Куда девались важность и степенность, твердость и сила? Теперь он походил на самого обыкновенного смертного, выпрашивающего милости у Бога. — Ты закрыт перед тем, кто говорит, но открыт перед тем, кто хранит молчание.*

Тотнахт встал и окинул взглядом мрачную пустоту. Где-то там, вдали, слышалось чье-то возбужденное дыхание. Ихетнефрет видел лишь фигуру старика, напоминавшую мумию с восковой маской вместо лица. Движения ее казались механическими, и писец не разглядел, как в руки первого слуги Прекрасного из ночи попала часть ноги жертвенного быка.

Свежее мясо кровоточило черными тяжелыми каплями. Они падали на пол и растворялись в темноте. Великий начальник мастеров поднес бычью ногу к статуе и бормотал что-то еле слышно. Вскоре кусок окровавленной туши оказался на алтаре.

Так же неожиданно, как и ранее, Тотнахт взял медные тесло и резец скульптора. Распевая магические заклинания, жрец поднес эти предметы к каменному рту кумира. Через мгновение резец заменил кожаный мешочек с красным минералом диди.

Несколько помощников Тотнахта, скользивших в полумраке едва уловимыми тенями, на деревянных подносах принесли к алтарю лепешки из пшеничной муки, мед, фрукты, масло, изюм, пряные травы, сосуды с вином из винограда, фиников, граната и свежим пивом. Здесь же оказалась и статуэтка Маат.

-О, Трижды Величайший, прими жертву, даруемую Пер-Ао*, — голос Тотнахта казался настолько резким и громким, что Ихетнефрету на миг заложило уши.

Вновь кто-то невидимый и сильный подхватил его и толкнул в сторону верховного жреца. Тот обернулся, взял писца за руку и подвел к месту жертвоприношения.

— Теперь, перед ликом всемогущего бога, ты, не знающий вещей, сознайся в грехах, явных и тайных, — обратился Великий патерик к Ихетнефрету. — Молчаливое существо ждет речений, дабы вынести решение.

Писец замешкался.

— Богиня Маат и собственное сердце помогут тебе, — Тотнахт попытался приободрить писца.

-Я не совершил несправедливостей против людей, — несмело начал сын Имтес, обращаясь к статуе. — Я не был жесток к животным; я не совершал грехов в Месте Истины; я не пытался узнать то, что еще не наступило; я не был безразличен, видя зло; мое имя не сообщено кормчему Ладьи; я не богохульствовал; я не отнимал ничего у бедняка; я не нарушал божественного табу; я не вредил служителю в глазах его хозяина; я не отравлял; я не заставлял никого рыдать; я не убивал; я не приказывал убивать; я никому не причинял страдания; я не преуменьшал пищевые доходы храма; я не портил хлеба для богов; я не крал печенья, принесенные умершим; я не занимался мужеложством; я не предавался прелюбодеянию в святилище моего городского бога; я не преувеличивал и не преуменьшал никаких мер; я не изменял площади аруры; я не обманывал и на пол-аруры; я не увеличивал веса гири; я не надувал на весах; я не отнимал молока от уст младенцев; я не лишал мелкий скот пастбища; я не ловил птиц, предназначенных богам; я не удил их рыбу; я не устанавливал заслонов для отведения воды; я не тушил горящего на алтаре огня; я не нарушал пост; я не останавливал скот; я не задерживал выхода бога из храма.*

— Твое зло изгнано из тебя, твои прегрешения уничтожены теми, кто взвешивает на весах в день учета свойств человека,* — торжественно произнес первый слуга Увеселяющего дочь Ра.

Ихетнефрет поклонился статуе, и тут же двое уабу подхватили его и поволокли куда-то в темноту. Писец и не помышлял о сопротивлении.

Не успев понять, что же произошло, он оказался в соседнем помещении — глубоком каменном колодце, где над головой раскинулось ночное небо. Рассеянный звездный свет слабо освещал находившийся невдалеке бассейн.

Слуги городского бога опустили Ихетнефрета на что-то мягкое.

— Жди здесь, — промолвил один из них и вместе с напарником исчез, слившись со стеной храма.

Писец ощупал руками пол и понял, что сидит на козьих шкурах, источавших резкий неприятный запах. Подавленный, сын Имтес никак не мог прийти в себя. Безжизненная статуя, освещенная дрожащим немощным пламенем, все еще стояла перед глазами, а молитвы Тотнахта будоражили сознание. Никогда прежде не доводилось ему участвовать в богослужении, да еще в самом сокровенном месте владений Тота. Дух таинственности, усиленный полумраком в священных покоях, полностью захватил ослабевший рассудок.

Какое-то неведомое чувство подсказывало, что это еще не конец. Он только стоял на пороге тайны, не имея сил познать и понять ее значение.

Каменные стены, едва слышный плеск воды в бассейне, мерцание звезд и впечатления от пережитого заставили погрузиться в легкое забытье. Казалось, время остановилось, тьма поглотила мир, и человек ощущал себя ничтожной песчинкой в бескрайней пустыне. Возможно, он вообще перестал существовать, растаяв в ночи, подобно лучам вечернего солнца.

Резкий и громкий голос Первого начальника мастеров, усиливаемый многократными отражениями от каменных стен и водной глади, вновь загнал освобожденный разум Ихетнефрета в темницу черепа. Неведомое существо, поселившееся в мозгу, взвыло затравленным зверем, попыталось вырваться, окатило тело нестерпимой болью, и обессилев, рухнуло в пустоту.

— Я доволен тобой, — в речи жреца вновь чувствовалась власть и сила. — Но не обольщайся. Ты находишься лишь в начале пути.

— Великий...

— Нет, время ответов не пришло, — жрец протянул Ихетнефрету золотой кубок. — Выпей.

— Что это? — Ихетнефрет взял драгоценный сосуд, заглянул внутрь, но ничего не увидел. Он казался бездонным, как горная пропасть. Резкий, ни с чем не сравнимый запах ударил в нос.

— Неужели ты думаешь, что Великий патерик Горизонта Тота попытается тебя отравить? — с плохо скрываемым раздражением проговорил Тотнахт. — Твоей фантазии хватило только на это? Посмотри вокруг. Ты не в пристанище Великого Дома, а я не его слуга, готовый отправить к Усири и родную мать ради лишнего кольца золота. Пей!

— Прости, я недостойный...

— Не стоит, — смягчился жрец. — В этом напитке заключена мудрость богов. Тот из людей, кто сделает несколько глотков, сможет открыть глаза и уши, узреть невидимое и услышать неслышимое. Далеко не каждый удостаивается подобной чести.

— Что же я должен увидеть, Великий?

— Отчасти это зависит от тебя. Когда-нибудь ты расскажешь обо всем. Теперь же я должен удалиться. Вскоре мы вновь встретимся. О еде и питье не беспокойся. Да, и еще. Пусть страх покинет тебя, доверяй сердцу. В трудный час обратись к нему за помощью, и оно подскажет верную дорогу. А сейчас пей.

Стараясь не дышать носом, Ихетнефрет залпом осушил кубок и протянул его жрецу.

Неведомый напиток растворился во рту неприятным жжением, затрудняя дыхание. Вскоре это чувство исчезло, на смену ему пришла спасительная теплота, быстро распространяясь по всему телу, проникая в голову, руки, ноги. Казалось, она достигла даже кончиков пальцев и пыталась вырваться наружу. Внезапно странная вибрация пронзила мозг. Перед глазами поплыли цветные пятна, слух притупился. Видимый мир подернулся пеленой. Все вокруг стало расплываться, дрожать и распадаться, не давая родиться ни единой мысли. Но вдруг странные ощущения пропали, оставив только шорох текущей по жилам крови. Окружающие Ихетнефрета предметы приобрели необыкновенно четкие очертания. Звезды ярче заблистали в зеркале бассейна, запахи сделались более резкими и отчетливыми. Излишняя ясность была неестественной, хрупкой настолько, что казалось, будто малейшее дуновение ветра способно разрушить реальность, и стены, распавшись на мельчайшие осколки, тысячами острых граней изрубят сына Имтес в куски.

Все пришло в движение. Ихетнефрет почувствовал, почти увидел, как ничтожные частицы воздуха ожили. Клочья пустоты двигались как-то механически, изолированно друг от друга. Где-то там, в углу, за бассейном, ставшие видимыми потоки рождали Нечто. Рваный мрак сгущался, складывался в замысловатый рисунок, живший самостоятельной жизнью, наливался кровью и огнем до тех пор, пока не превратился в молодую нагую женщину. Белая кожа озарялась изнутри странным мертвенно-бледным светом. Гладкие бедра, живот без единой складки только подчеркивали эфемерность образа. Чувственные пухлые губы и высокая, тяжело вздымающаяся грудь излучали мольбу и желание.