Сказка 1. Сердце рождающего мрак

Часть 1. Сердце рождающего мрак

1. И я видел, что Агнец снял первую из седми печатей, и я услышал одно из четырех животных, говорящее как бы громовым голосом: иди и смотри.

2. Я взглянул, и вот, конь белый, и на нем всадник, имеющий лук, и дан был ему венец; и вышел он как победоносный, и чтобы победить.

"Откровение Святого Иоанна Богослова". Глава 6

В четырнадцатый день второго времени года в белом длинном полотняном переднике и леопардовой шкуре, переброшенной через левое плечо, после утреннего омовения, Тотнахт, верховный жрец Горизонта Тота, одиноко сидел на каменных ступенях у священного бассейна. Первый начальник мастеров был охвачен размышлениями, тяготившими его с того часа, как кровавая Сопдет появилась над горизонтом.

Мысли водами благоуханного Хапи текли неторопливо. Великий патерик бога мудрости вновь думал о странных видениях. Сон или явь, галлюцинации или реальность — для него так и осталось загадкой. Но, будучи первым служителем Трижды Величайшего, он не мог, не имел права забыть, отбросить их как старый, никчемный, полуистлевший папирус.

Тотнахт с явным усилием приподнял тщательно выбритую голову и глянул в даль, где за саманной стеной голубым полотном простирался Владыка силы. Разлив уже закончился, вода начала отступать, обнажая черные квадраты полей, напоминая земледельцам о приближении времени сева. Кое-где виднелись тростниковые лодки рыбаков, охотившихся на оксиринхов. Женщины на мелководье собирали цветы лотоса, а обнаженные рабы вели заготовку даров реки. Зелень садов и виноградников, рощи сикомор и акаций, блеянье коз, мычание коров, крики ослов и погонщиков действовали гипнотически. Старый жрец, едва не погрузился в сон, но быстро пришел в себя, ход мыслей вновь приобрел прежнее направление.

Память воскрешала образы двух молодых людей, чьи души уже находились в объятиях Усири. Воин и крестьянин, отобранные им лично, не оправдали надежд служителей Тота, а бог, хоть милостив и мудр, все же не мог допустить, чтобы незнающие вещей безнаказанно проникли в его сокровенные тайны, недоступные ранее и Великому патерику. Те двое не прошли испытаний и поплатились за это жизнью. Такова воля Владыки времени.

На какое-то мгновение чувство жалости к ничтожным смертным посетило сердце старика, но тут же исчезло речным туманом, развеянным дыханием северного ветра, словно отвращающий лицо перед ликом Властелина правды.

Порой, после очередного дневного сна, жрец ловил себя на мысли о том, что ничего не случилось. Но как объяснить странные видения и смерть двух несчастных? Что не давало покоя уставшей душе? Ночной кошмар или веление бога, служению которому отдана вся жизнь? Избран ли он? Если да, то готов ли осознать величие и значение собственного предназначения? Кто он тогда? Нет, он уже не просто человек, и даже не верховный жрец покровителя Унут. Он — помощник демиурга, творящего мир и новых богов. Он сам полубог.

Невиданная тяжесть опустилась на костлявые старческие плечи. Морщины глубже избороздили лоб, нос заострился, как у покойника, взгляд стал тяжелым и зловещим, приводя в ужас младших жрецов.

Великий Ра на священной Ладье Миллионов Лет все выше и выше поднимался над горизонтом. Жрец чувствовал, как течение мыслей замедляется, как они тяжелеют, и он, хранитель знаний тех, чьи души покоятся на не гибнущих звездах, с огромным трудом справлялся с ними, словно раб в каменоломне, изможденный непосильной работой.

Жара усиливалась. Бритая голова пылала ячменной лепешкой, снятой с печи. В памяти всплыло то утро, когда он в сопровождении нескольких помощников и херихеба — знатока священных текстов, спустился в подземный лабиринт Горизонта Тота, где по указанию Молчаливого Существа обнаружил сорок два свитка, в которых бог магии и письма собственноручно изложил всю мудрость мира. Величайший среди философов, величайший из жрецов, величайший из царей вложил в руки Тотнахта главную тайну Вселенной — секрет бессмертия.

Возраст священных папирусов насчитывал множество веков, но херихебу все же удалось разобрать послание Проводника душ умерших. Письмена тщательно скопировали и спрятали в надежном месте. Мрачное подземелье сохранит страшное знание надежнее самого стойкого из смертных.

И это вовсе не старческая фантазия или мираж, рожденный зноем западной пустыни, а непостижимая реальность, постоянно угнетавшая верховного жреца.

С не меньшей силой его беспокоило и пророчество, услышанное из уст Дважды Великого. Еще свежи в памяти Тотнахта недавние смуты, когда Север восстал против Великого Дома. Беспорядки, резня, тысячи трупов, уносимых Хапи, причитания женщин и плач детей... А что готовит будущее? Вновь Черная Земля погрузится в объятия страшного, необъяснимого, безжалостного Нуна. Бесконечность, Ничто, Нигде и Мрак поглотят Та-Кем. Несметные полчища варваров вновь вторгнутся в долину Великой реки, сметая и уничтожая все живое на пути. Люди уподобятся черным ибисам. Страна покроется грязью, никто не сохранит белыми одежды. Стар и млад возжелают смерти, а дети проклянут родителей, давших им жизнь, полную боли и страданий. Младенцам размозжат головы об стены, а уцелевших пожрут собственные матери. Мир перевернется!

Разве такова воля богов? Неужто отвернулись их лики от многострадальных сынов Берегов Гора? Возможно, боги бессильны изменить будущее и, предупредив о неизбежных бедствиях, призвали Тотнахта в помощники? Кто он перед ними? Жалкий червь? Но именно в его уши вложили страшные вести, и он услышит. Не из страха перед создателями мира, а ради сохранения великого равновесия. Так почему он? Разве в Та-Кем не нашлось достойных? Но вдруг он лишь один из избранных?

Жрец на мгновение отвлекся от размышлений, встал и спустился вниз. Набрал воды в ладони, омыл лицо, бритую голову, вновь сел и прислонился к стене, еще не отдавшей раскаленному воздуху ночную прохладу.

Неторопливая вереница мыслей, образов, странных картин, караваном, следующим в далекий сказочный Пунт, проплывала перед утомленным взором. Тотнахт постоянно задавал себе вопрос: почему Защитником будет не он, а неведомый ему, возможно никчемный, ничтожный житель Возлюбленной Земли? Ритуалы служат лишь незначительным препятствием для непосвященных, но любой сильный пройдет испытания. Видимо, он слишком стар. Кости его стали серебром, а члены — золотом. Да, он немощен и скоро отправится в страну Запада, а тот, другой, переживет его на сотни, тысячи лет. Соблазн велик, но воля Тота непреклонна. Человеку не дано обмануть Шаи — владыку судеб. Хотя, не все так безнадежно. Жрецы Повелителя небес могут теперь безмерно увеличить собственную власть и богатство, усилить влияние на Великий Дом, и, если то угодно богам, лишить престола самого Санахта. Новый правитель успокоит страну и воскресит блаженные времена Нармера. Избранник служителей Властелина ночного светила не станет насиловать девиц, не обидит сирот, не сгонит крестьян с земли, не прогонит пастухов с пастбищ. При нем не будет нуждающихся и голодных. Когда же настанет неурожайный год, по его приказу вспашут все земли от севера до юга, людей снабдят продовольствием, вдовы получат столько же, сколько и замужние женщины. Исчезнут различия между большими и малыми. Мир и спокойствие воцарятся в Та-Кем, и ни один чужеземный воин не посмеет вступить в долину.

Жрец испугался собственных фантазий, встрепенулся, опасаясь недружественных взглядов тайных соглядатаев. Но вокруг никого не было. Покой и тишина объяли Горизонт Тота.

Раздраженный назойливой крамольной мыслью, что так настойчиво он гнал от себя, Тотнахт встал, шаркающей старческой походкой поднялся во двор храма и трижды хлопнул в ладоши. На зов явился уже немолодой служитель в таком же белом полотняном переднике, как и у его начальника.

— Хет! — приветствовал Тотнахта младший жрец и сгорбился в почтительном поклоне.

— Да будет, — лениво ответил старик.

— Уши Нефера открыты для приказаний Великого патерика Прекрасного из ночи. — В голосе подчиненного Тотнахт уловил явные нотки лести.

— Возьми людей и ступай в Дом жизни, — все также флегматично и неторопливо вел речь верховный служитель Тота. — Найди там писца именем Ихетнефрет. Скажешь, что твой и его господин велит ему прийти сегодня после дневного сна. Пусть свершится предначертанное судьбой и угодное богам.

— Твое приказание будет исполнено, источающий мудрость. — Нефер вновь согнулся и, пятясь, удалился.

Сон витал над землей. Жрец, деревья, вода в бассейне, пестрые флаги на флагштоках при входе в храм — все находилось в каком-то неестественном оцепенении, будто в ожидании чего-то неведомого и враждебного...

Картины прошлого вновь оживали в сознании Тотнахта. Подобно речному туману его захватил образ Ихетнефрета, сотканный из тысяч разноцветных пятен, стоявших перед глазами дрожащим пламенем масляного светильника в затхлом воздухе заброшенного подземелья.

Писец Дома жизни едва достиг тридцати лет от роду. Отец его — выходец из скотоводческих племен запада, служил наемником в войске Хасесехемуи и погиб во время одного из походов в страну Иэртет. От него сыну досталась светлая кожа, голубые глаза и узкий прямой нос. Волосы его были темны, но не имели той малой доли синевы, какова присуща сынам Та-Кем. Сила жизни и молодости наполняла тело, играя мускулами под казавшейся слишком тонкой кожей. Отец успел передать ему некоторые секреты воинского искусства, и сын хорошо усвоил их. Но наследство матери — разум, рассудительность и тяга к познанию тайн мира взяли верх.

Эти качества проявились в нем, когда он еще учился в школе при храме. Быстро овладев премудростями письма, юноша под руководством местных жрецов углубился в изучение священных текстов и прочих наук, но по настоянию отца стал младшим писцом в Доме жизни — центре управления и учета всего происходившего в землях и водах Начальника канала — правителя Заячьего сепа.

Вскоре он получил второе имя — Джед-Тот-иуф-анкх — означавшее "Сказал Тот: он будет жить". Когда же старый жрец осматривал Ихетнефрета, то на его правой ягодице обнаружил священную метку — маленькое родимое пятно, напоминавшее скарабея. Сердце Ра давал недвусмысленную подсказку. Великий патерик Владыки истины окончательно укрепился в собственных мыслях. К тому же, молодой писец, как и требовал властелин Унут, родился в то время, когда силы мрака начали истощаться, а силы света прирастать с каждым днем, когда священная Ладья Миллионов Лет все выше и выше поднималась над горизонтом, когда зерна дали первые всходы.

Знамения вселяли в жреца надежду. И возможно, Бык среди звезд вознаградит сполна за нелегкую работу. Однако, что-то все же угнетало его. Наверное, это старость, ощущение близкого конца жизни, оказавшейся лишь мгновением перед ликом великих богов. Новое чувство крепло в Тотнахте. Оно не могло сравниться с припадками меланхолии, все чаще одолевавшими жреца. Что-то вселилось в ослабевший разум и не давало покоя. Зависть, тщеславие или страх перед неведомым и непостижимым? И во сне он не находил успокоения. Странные, пугающие образы лишали даже временного забвения. Огромные снопы искр, огненные ленты... Воины, оседлавшие невиданных животных, мчались среди пустынных пространств, поросших высокими изумрудными травами... Все кончалось появлением духа Смерти, резней, криками несчастных, раздавленных трупами соплеменников и захлебывавшихся собственной кровью. Тотнахт не знал названия подобным ужасам. Хотя мудрецы Черной Земли и утверждали, будто всякая существующая вещь имеет имя, а вещь, не имеющая такового, не существует, старик догадывался, что это продолжение реальности, ее обратная сторона, отражение в зеркале или болезненное, фантасмагорическое преломление в кристалле неведомого колдовства.

Рассвет приносил избавление от холодящих душу видений, но страх перед будущим заполнял самые удаленные уголки сознания, рождая желание скорее покончить с наваждением. И сегодня, в четырнадцатый день второго времени года, задуманное свершится, да сохранят его боги. И пусть после тяжкой дороги, длиною в жизнь, на пороге Запада, обнимет он детей своих и успокоится в гробнице, и выпустит его из невидимых объятий чудовищный ликом Бебан, и освободится он от власти хозяев пустынь и мрака.

* * *

Нефер, отбивая поклоны и пятясь назад, исчез за углом Горизонта Тота и сразу преобразился, выпрямился, придавая походке важность и многозначительность. Мелкие глазки судорожно забегали во впавших глазницах, бросая острые взоры на все окружающее. Он уподобился маленькому хищному ихневмону, вышедшему на охоту.

Пройдя мимо ряда сикомор, финиковых пальм и цветочных клумб, он оказался у просторной полуземлянки, выложенной саманным кирпичом и крытой тростниковым навесом. Здесь готовили пищу для священнослужителей и рабов храмового хозяйства.

Спускаясь по ступеням вниз, Нефер пнул ногой кошку. Та, жадно урча, вцепилась в украденный кусок мяса. Едва не споткнувшись о животное, жрец зацепил вязку репчатого лука, висевшую на стене.

Внизу царила суета. Несколько рабов разделывали антилоп-ориксов, ощипывали птицу. Один из них, сидя на корточках, держал над углями деревянную палку с нанизанным на нее гусем и тростниковым веером раздувал жар. Другой подвешивал бычью ногу. Кругом стояли плетеные корзины, полные свежего чеснока, редьки, фиников, огурцов и дынь. На деревянных помостах, крытых стеблями папируса и соломой, ждали своей очереди десяток безжизненных утиных тел. Двое уабу, занимавших самое низшее место в жреческой иерархии, колдовали над медным котлом, источавшим клубы густого ароматного пара, тут же исчезавшего в тростниковой крыше. Один из служителей Тота долго пытался с помощью заостренного крюка выловить кусок мяса. Когда же ему это удалось, он начал с усердием дуть на него.

Завидев Нефера, работники на мгновенье оставили свои занятия и отвесили в сторону помощника Тотнахта смиренные поклоны.

— Эй, Схеменебр, и ты, Хемнеф, — скомандовал жрец, — бросьте дела и идите за мной.

Уабу подошли к Неферу. Он жестом подозвал к себе седого, сморщенного раба, по всей видимости, азиата, разрезавшего птицу, и ткнул ему указательным пальцем в грудь.

— Этот баку останется старшим на время отсутствия чистых, — голосом, не терпящим возражений, произнес Нефер.

Рабы молча поклонились и вернулись к прерванной работе.

Слуги Дважды Великого быстро покинули кухню и оказались во дворе храма. Спутники Нефера, не проронив ни слова, следовали за ним. Пройдя подворье, они вышли к воротам, обогнули стену, пересекли несколько рядов финиковых пальм и оказались на улице гончаров. Грязные, унылые, одноэтажные жилища, сложенные из спрессованного речного ила, тянулись в сторону пристани. Улицу заполнили крики, гусиный гогот, дым от примитивных печей. Изредка до ушей служителей Тота доносился звонкий женский смех. То полуобнаженные жены горшечников перетирали на гранитных зернотерках прошлогоднее зерно и обсуждали последние уличные новости.

Вскоре посланники Тотнахта свернули направо, очутившись в переулке, где безраздельно господствовали мастера обработки кож. Жрецы безучастно глядели на то, как одни ремесленники мяли кожи, другие развешивали их, кто-то уже работал над парой новых сандалий. Тут же хозяин мастерской, яростно жестикулируя, никак не мог сойтись в цене с заезжим торговцем на шкуру леопарда.

Равнодушно разглядывая кожевников, хлебопеков, полунагих ткачих, столяров и литейщиков, жрецы вышли на улицу лодочников. Это название ей дали в знак того, что она одним концом выходила на городскую пристань. Узкая, не шире двадцати локтей, сплошь застроенная двух— и трехэтажными домами, она скорее напоминала колодец с глиняными стенами. Здесь царили духота, шум, пыль, крики людей и животных.

Первые этажи неказистых домов находились во власти лавочников. Те бойко вели меновую торговлю, зазывая обеспеченных горожан и зевак, слоняющихся здесь от скуки, приобрести какую-либо жизненно необходимую мелочь. Многие жители, устав от уличного сумасшествия, взбирались на плоские крыши, где под прикрытием тростниковых навесов отдавались отдыху, кухарки готовили разнообразную снедь, и влюбленные пары прятались от зноя дня.

Дойдя до середины улицы, жрецы оказались в пределах Дома жизни, окруженного саманной стеной в четыре локтя высотой. Двор заполнили тревожные крики ослов, мычание быков. Всюду клубилась пыль. Вопли погонщиков были едва слышны. Палками они пытались удержать животных в стройном порядке, а те испуганно шарахались из стороны в сторону. Этот хаос объяснялся приближением времени сева, и писцам Дома жизни требовалось учесть всех тягловых животных, готовых выйти в поле.

В деревянном открытом павильоне с колоннами в виде стеблей тростника, на каменном помосте, подстелив под себя циновки, сидели писцы и заносили в папирусные свитки сведения о количестве голов скота, его хозяине и месте будущих работ.

Нефер отыскал глазами тучного мужчину средних лет, расположившегося в раскладном деревянном кресле. На нем был типичный для чиновника высокого ранга парик, оплечье, выполненное из мелкого рубленого бисера, полых золотых бус с застежкой в виде голов сокола, и широкие пластинчатые браслеты на запястьях. Массивный золотой перстень на указательном пальце правой руки говорил о дружественных отношениях с самим Начальником канала.

Нефер и обладатель перстня обменялись приветствиями. Слуга Тота бегло поклонился и отправился в глубь двора. Пройдя немного, он увидел молодого писца на раскрашенной зелеными и красными квадратами циновке. Он выписывал подорожную хозяину двенадцати ослов, отправлявшихся завтра вместе с тюками различных грузов в Усадьбу Золота — знаменитые копи Заячьего сепа.

Утонченные, правильные черты лица, пытливый взгляд голубых глаз и развитые мышцы, готовые вырваться из-под кожи, произвели впечатление на Нефера. "Хороший скульптор поработал над ним", — мелькнула у него мысль.

Завидев священнослужителя, чиновник оставил работу и сгорбился в почтительном поклоне.

— Не ты ли Ихетнефрет, сын женщины именем Имтес? — не теряя времени на приветствия, спросил Нефер.

— Да, служитель мудрого.

Ответ вполне удовлетворил жреца.

— Так знай, сегодня после дневного сна, по приказу Великого патерика Владыки истины, ты должен явиться в Горизонт Тота, — степенно и важно, подражая Тотнахту, говорил Нефер.

— Передай первому слуге умиротворяющего Пламенную, что его приказание будет исполнено.

По лицу посланника Начальника мастеров пробежала судорога недовольства. Слова составителя свитков показались ему слишком дерзкими, но, подавив раздражение, ничего не сказав на прощание, он быстро удалился, растворившись в криках, пыли и многоголовом ревущем стаде.

Визит главного помощника Великого патерика языка Атума обескуражил Ихетнефрета. Почему с подобной вестью пришел сам Нефер? Не много ли чести для молодого писца? Да, он встречался с верховным жрецом. Тогда тот приказал ему раздеться, и, осмотрев мускулистое тело, задал несколько вопросов. На этом все кончилось. Ихетнефрет даже не знал, зачем это нужно, а спросить не посмел. Повторный визит служителей Горизонта Тота означал необыкновенную важность дела, иначе что могло заставить столь почтенных особ снизойти до встречи с маленьким человеком, каким являлся обыкновенный писец? Но что может быть общего у мелкого чиновника и слуг Повелителя небес?

Ихетнефрет уже забыл об ослах. Его всецело поглотили мысли о предстоящей встрече. Погружаясь в воспоминания, он искал поступки, которые могли вызвать недовольство жрецов городского бога. Если сегодняшний приход Нефера связан именно с этим, то его бы уже давным-давно силой доставили в храм, где он и получил бы причитающееся наказание. Да это могли сделать прямо здесь — во дворе Дома жизни. Перебрав в памяти все возможные прегрешения, он не нашел ничего достойного мести или внимания со стороны служителей Тота. Что же им тогда нужно? Никаких особых грехов за ним не числилось, впрочем, поводов для наград также. Все это выглядело очень странно.

Невольно воскресали ощущения сегодняшнего утра. Всю ночь Ихетнефрету снились кошмары, но после пробуждения сны забылись, лишь чувство безмерной пустоты и холода охватило душу. Казалось, именно эта невообразимая, неописуемая, всепоглощающая бездна и являлась тем местом, где рождались ночные страхи, неуловимые, как ветер. Однако смысл и значение их так и остался непонятым. После того как Ихи — мрачная, высохшая старуха с недобрым взглядом, — единственная рабыня, доставшаяся в наследство от отца, подала на завтрак свою стряпню, писец ощутил себя полностью разбитым и опустошенным. Но будничная суета заставила пересилить дурное настроение. Стоило съесть несколько кусков тушеного мяса с салатом из лука и огурцов, запить свежим охлажденным пивом, принесшим временное облегчение, как мысли о последней ночи стали тускнеть, распадаться, теряться в темных уголках сознания.

Ихетнефрет не уставал удивляться старой Ихи. В ранней молодости она потеряла семью, близких, родину, но обрела все это здесь, в доме его отца и матери, отдавая им нерастраченную любовь. Выходя за порог, она превращалась в существо, полное ненависти и презрения ко всему, что попадалось ей на глаза. Вот и теперь, поглощая завтрак, он слушал рассказ о том, как она едва не разбила кувшин на голове торговца, пытавшегося, по ее мнению, всучить вместо эммеровых лепешек мерзость, испеченную из смеси пшеничной и ячменной муки. Ее слова сочились ядом злобы и высокомерия.

Писец выслушал все это равнодушно, не проронив ни слова, лишь поймал себя на мысли о том, что из-за этой женщины у него могут возникнуть большие неприятности. Но чтобы не случилось, он все простит, и будет благодарен за вкусную снедь, за почти материнскую заботу. Ихетнефрет даже выучил язык племени, обитавшего на восточном берегу Зеленого моря, откуда родом была Ихи. Рассказы старой рабыни существенно обогатили его знания географии. Порой, во время безотчетных детских мечтаний и грез ему виделись сказочные страны Востока, таинственные и прекрасные.

Ихетнефрет благодарил Ихи и за то, что с самого раннего детства она поддерживала его во всех начинаниях, будь то изучение письма и чужеземного языка или стрельба из лука и метание копья. Даже его драки с соседскими мальчишками не выводили ее из равновесия.

Мысли молодого писца, словно стебли тростника, колеблемые неторопливым течением, медленно двигались под воздействием вод времени, ветра малозначительных обстоятельств и впечатлений. Воспоминания о годах детства ненадолго успокоили его, но вскоре неведомая, необъяснимая сила завладела сознанием, заставив забыть об Ихи, доме, также доставшемся в наследство от отца, ослах, золотых рудниках и даже о мастере Дома жизни. То, что не в силах он осознать, заползало в уши, глаза и ноздри, держало в напряжении каждый мускул упругого тела, готовя бросить в водоворот непредсказуемых событий. Шаи, бог судьбы, уже вел его по дороге, известной только небожителям. Ощущение необычности и значимости этого дня всецело овладело молодым мужчиной.

Время пребывания в Доме жизни подошло к концу. Завершив дела, он вышел на улицу и отправился к Горизонту Тота вдоль реки.

Безотчетный ужас, подобный водам Хапи во время разлива, наполнял сердце. Любопытство пересиливало страх перед будущим. Что принесет визит к верховному жрецу? Какие неожиданные повороты в жизни готовит нынешний вечер?

О Тотнахте в городе ходили самые разнообразные слухи. Досужие до всяких вымыслов и сплетен злые языки болтали о том, что Первый начальник мастеров искушен в магии и разного рода колдовстве, мог врачевать больных, изгонять демонов из одержимых и воскрешать мертвецов! На врагов же он готов напустить самые темные и зловещие силы преисподней. Правда это или пустые разговоры, Ихетнефрет не знал, но от Великого патерика Трижды Величайшего мог ожидать и гораздо большего.

Погруженный в собственные мысли о предстоящей встрече со жрецами бога мудрости и письма, Ихетнефрет не заметил, как прошел людную улицу, оказался у реки, свернул налево и двинулся вдоль набережной. Разлив уже закончился, вода почти сошла, обнажив черные квадраты полей, разделенные между собой лентами каналов. Пятнами яркой зелени выделялись рощи акаций и финиковых пальм. Во многих местах берег сильно зарос дарами реки — папирусом. На свободных от него пространствах виднелось множество лодок. Горожане сетями ловили рыбу, охотились на речных птиц, прихватив с собой кошек, или неторопливо плавали среди зарослей. В безопасных местах весело резвились нагие дети, отличавшиеся в дрожащем дневном воздухе от взрослых лишь локоном юности на головах. У кромки воды беззаботно возились подростки. Одни из них боролись, другие играли в мяч, а несколько девочек под музыку тростниковых флейт и лютни разучивали различные акробатические упражнения.

Вскоре Ихетнефрет оказался у подножия холма, нанесенного за последние тысячелетия рекой и западными ветрами. На этом месте, окруженный каменной стеной, уже более трех столетий возвышался Горизонт Тота.

Писец взошел на вымощенную песчаниковыми плитами дорогу и оказался у ворот храма. Они зияли узкой щелью между двух высоких башен, сужались к верху и венчались карнизами в стиле бехен. Здесь же устремлялись к небу флагштоки со священными знаменами. У входа безмолвными часовыми высились две гигантские статуи Санахта. Всю поверхность ворот и стены, опоясывавшей храм, покрывали письмена и рельефы, прославлявшие деяния Пер-Ао, его военные походы, богатую добычу из покоренных стран, величие богов, сотворивших мир и покровительствующих Великому Дому. Множество цветных пятен, сливаясь воедино, оживали, гипнотизировали. Казалось, сама вечность застыла на этих стенах.

Вход охраняло изображение хозяина храма, бога мудрости, магии и письма — ибисоголового Тота, сжимающего в правой руке знак жизни — анкх, а в левой — священный посох. Рядом находились его божественные принадлежности и символы — чернильница, крест тау, число восемь, секира, палитра и весы. Богиня справедливости и истины Маат, олицетворявшая установленную богами гармонию и равновесие мира, распростерла крылья над Верховным проводником душ умерших.

Трепет и страх овладели сыном Имтес. Он остановился, поднял голову и замер. Истукан с головой ибиса безучастно и величественно взирал на ничтожного смертного. Что богам человек, что сто лет, что тысяча?.. Знают ли о существовании времени? Возможно, они обитают в мире, где вселенский хаос лишь маленький камень в мозаике, выкладываемой потехи ради Верховными существами? Как с этим смириться? Не здесь ли рождается вера? Или не следует пытаться понять то, что по самой своей природе непознаваемо? Но где бессилен разум, там торжествует чувство, а из него и вырастает вера. Мир — только след Создающего, люди — только тень его мысли, время — не более чем отзвук его дыхания, прошлое и будущее всего лишь ничтожная частица его крови. Человеческое сознание напоминает пойманную птицу, бьющуюся в сети божественного замысла. Бессмысленно желать познать бога, но, веруя, лишая себя разрушающей душу гордыни, возможно подчиниться воле Высшего, стать его частью, телом и сущностью, приблизиться к нему, слиться с ним...

Ихетнефрет прошел через ворота и попал во внутренний дворик, обнесенный со всех сторон колоннадой, заканчивавшейся портиком. Эта открытая солнечным лучам часть строения оказалась абсолютно пустынной.

Миновав рощу финиковых пальм у священного озера, Ихетнефрет направился к месту омовения жрецов, с расположенным по соседству хранилищем свитков и покоями служителей Тота. Быть может, там он и узнает причину повышенного внимания к собственной персоне со стороны слуг гортани Амона.

Внезапно от одной из колонн отделилась человеческая фигура в белом переднике и леопардовой шкуре. Ихетнефрет, завидев верховного жреца, пал ниц, распростершись перед ним в пыли.

— Хет, — воскликнул на ходу Великий патерик. — Рад видеть Ихетнефрета, сына Имтес, в обители ночного заместителя Обладателя небесного глаза.

— Смею ли я лицезреть познавшего сердце того, кто создал небо и тайны обоих горизонтов, кто поместил души богов в них, кто, отверзая очи, творит свет, а, закрывая очи, творит мрак? Благотворен Тотнахт, верный слуга восседающего на престоле, жизнь, здоровье, сила...

— Можешь встать, — верховный жрец жестом показал, что церемония официального приветствия окончена.

— Благодарю тебя, Первый начальник мастеров.

Тотнахт окинул взглядом с ног до головы молодого мужчину, особо отметив грязные от пыли и песка руки, и без излишней подготовки произнес:

— Тебя, видно, интересует повод, по которому ты вызван сюда?

— Да, верховный..., — голос Ихетнефрета дрогнул. Он так и не смог скрыть волнения, ведь не каждый день приходится разговаривать с сановником, занимающим столь высокое положение в иерархии приближенных Великого Дома.

— Тогда слушай, не задавай вопросов и не перечь, — тон Тотнахта не предполагал каких-либо возражений. — Все, сказанное сейчас, прими, как неизбежное, смирись, покорись воле богов...

— Но...

— Выслушай молча и не смей противиться. Твоя судьба предопределена. Самое лучшее, что ты можешь сделать — довериться мне.

Смерч противоречивых мыслей пронесся в голове Ихетнефрета. Мрачные предчувствия терзали разум. Что нужно от него старому жрецу, магу и колдуну? В памяти воскресали полузабытые легенды о древних, давным-давно погребенных множеством прошедших веков обрядах, требовавших для умиротворения божества кровавых человеческих жертвоприношений. Вдруг и он станет жертвой в неведомой священной церемонии? Но неужели бог мудрости и письма столь кровожаден? Возможно, ему предстоит пройти посвящение в тайны Трижды Величайшего? Но ради чего, и почему именно он? Вопросы оставались без ответа, и Ихетнефрет решил выслушать Великого патерика до конца. Лишенный выбора, он покорился судьбе, безжалостной и неотвратимой, и она, быть может, сжалится над ним в этот раз.

На короткое время воцарилась гнетущая пауза. Жрец сверлящим взглядом изучал Ихетнефрета. Казалось, он хотел пронзить мякоть мозга подобно стреле, пущенной из лука, познать его потаенные мысли. Отчасти ему это удалось, уловив безотчетный страх, лишь на мгновение овладевший писцом. Предательские глаза выдали испуг.

Ничто не изменилось в облике старика, только слегка дернулся левый уголок рта. Он все понял и поспешил успокоить гостя.

— Не думал, что мои речи произведут на тебя столь глубокое впечатление. Успокойся, не о чем тревожиться, — теперь ни один мускул не дрогнул на каменном лице. Жрец прекрасно помнил о двух несчастных предшественниках Ихетнефрета, но усилием воли спрятал воспоминания в самый дальний уголок сознания, откуда те уже не могли вырваться наружу через взгляд или голос.

— Возрадуйся, ибо ты избран Прекрасным из ночи. Тебя посвятят в тайное знание, недоступное простым смертным. Но об этом пока рано говорить, ведь еще не свершилось предначертанное языком Атума. Придет время, все сокровенное откроется, и глаза твои узрят божественную мудрость. А пока смиренно следуй моим указаниям.

— Но неужели во всей Черной Земле не нашлось более достойного? — Ихетнефрет едва мог скрыть удивление.

— Глупец, — с усмешкой отвечал Тотнахт, — ты даже не догадываешься, сколь повезло тебе. Воистину, люди никчемные существа, суть вещей неведома им, не говоря уже о тайнах богов. Разве ты не хочешь познать их?

— Прости, Великий, но порой знание дается нам слишком дорого, — уныние охватило писца.

— Слушая твои слова, я начинаю сомневаться в правильности выбора, — едва уловимые нотки раздражения в голосе жреца дошли до ушей сына Имтес. — Не мне обсуждать решения Высших. Но хорошо, я скажу. Ты рожден в день солнцестояния, что бывает во второе время года, твоя правая ягодица отмечена печатью Владыки Унут, наконец, ты молод, имеешь гибкий, живой ум, у тебя есть сердце. Разве этого мало? Не разочаровывай меня. Пусть страхи и неверие уйдут прочь. Покончим с этим, ведь в назначенный час ты узнаешь все, даже то, чего не желал бы знать вовсе.

— Я замолкаю и запираю рот, — покорно проговорил Ихетнефрет, — теперь сын Имтес полностью в твоей власти. Хоть будущее и туманно, но я отдаюсь в твои руки.

— Да, и еще, — теперь жрец был совершенно спокоен. — Возможно, ты пробудешь в храме несколько дней. Мастера Дома жизни и твоих домашних я предупредил. Ничто не должно смущать тебя. А сейчас взгляни на себя. Тело твое покрыто песком и пылью, словно душа, оскверненная грехом. Сбрось одежду, отряхни ее и войди в священное озеро, очистись перед встречей с богом.

Ихетнефрет последовал приказанию жреца и спустя несколько мгновений оказался в бассейне. Теплая вода моментально поглотила разгоряченное тело. Вместе с всеобъемлющей легкостью пришло невесть откуда взявшееся чувство покоя, а возможно, даже равнодушие к собственной судьбе. Ничто больше не волновало его, и это новое ощущение доставляло ни с чем не сравнимое блаженство.

После омовения Ихетнефрет увидел в руках Тотнахта совершенно чистый передник. Старый же исчез бесследно.

— Возьми. Перед алтарем бога ты должен предстать очищенным, как духовно, так и телесно.

"Перед алтарем..." — мысленно вторил жрецу гость храма. Опять сомнение закралось в душу. Вновь он почувствовал себя жертвенным животным, приготовленным к закланию перед статуей хозяина святилища.

— Подожди здесь, — Тотнахт указал писцу на маленькое глинобитное помещение, сиротливо ютившееся у каменной стены.

Ихетнефрет вошел в пустую комнату, где не оказалось даже скамьи. Лишь на неровном полу кое-где валялись пучки соломы. Как видно, жрец не хотел, чтобы кто-нибудь присутствовал во время очищения, и невольный узник Горизонта Владыки ночного светила остался наедине с самим собой. Он апатично пялился на стены и потолок, не находя ничего, за что можно зацепиться взглядом. Мысли рассеялись, словно демоны ночи перед Солнечным Оком Ра, испепеляющим огнем всех врагов Создателя Небес.

"Возможно, когда-нибудь и я скажу: "Благотворен божественный Хнум, сын Нуна, повелитель судьбы..." — что-то с большим трудом шевелилось в сознании Ихетнефрета. Шелуха внешних событий опала в бездну, мрак поглотил все желания и стремления, река времени остановила свое течение, превратив прошлое и будущее в безмолвие. Только настоящее висело над ним зыбким миражем пустыни.

— Ра вступает, — откуда-то из иного мира донесся голос старого жреца.

Ихетнефрет пришел в себя уже на улице. Кровь Атума залила горизонт на западе. Ладья Миллионов Лет с божественным кормчим во главе готова была вот-вот провалиться в Туат. Властелин правды уже ввязался в вечную битву с Бебаном и тысячей его демонических слуг. Пройдет еще немного времени, и великая Нут родит небесных поросят, а те множеством звезд расползутся по ее черному брюху.

— Пора, час настал.

Двое мужчин быстро пересекли двор храма и вошли в величественный гипостиль Горизонта Тота. Они поднялись по каменным ступеням в центральный зал и попали в огромное помещение, слабо освещенное последними лучами заходящего солнца, едва проникавшими через расположенные у самой крыши узкие окна. По периметру зала сказочными исполинами высились массивные колонны, покрытые, словно татуированный варварский воин, фресками и рельефами, изображавшими сцены жертвоприношений Тоту, его жене Сешат и Вененут — покровительнице Заячьего сепа, многочисленные хвалебные надписи в честь богов, молитвы и священные тексты.

Пройдя святилище, Ихетнефрет оказался у входа в святая святых храма — убежище статуи бога. Свет уже не проникал туда, отступив перед царством абсолютного мрака. На мгновение писец остановился в раздумье. Ему померещилось, что на этом пороге заканчивается привычный мир, а там, в сгустке темноты, расположено неведомое, враждебное Нечто. Казалось, он находится на границе владений Усири. Еще миг, и сама Амамат, чудовище с крокодильей головой, разорвет его на части.

Жрец, видя замешательство гостя, слегка подтолкнул Ихетнефрета рукой, и он оказался в кромешной тьме. Спустя несколько ударов сердца, глаза стали с трудом воспринимать какие-то предметы и контуры помещения. Но ничего определенного он рассмотреть не мог. Звуки замерли, и воздух застыл, лишь только кровь в висках долбила череп с невероятной силой, будто каменотес, пытавшийся медным долотом и деревянной колотушкой разрушить скалу.

Внезапно комнату озарило неровное пламя масляных светильников. Тусклые, подрагивающие огоньки ослепили хранителя свитков. Перед ним плыли разноцветные круги, где подобно звездам в лучах восходящего солнца, растворялись вынырнувшие из потемок очертания главного святилища храма.

Вскоре зрение восстановилось, и сын Имтес сумел оглядеть небольшую комнату. По бокам серыми исполинами маячили колонны, а впереди высился кубический алтарь. За ним возвышалось каменное сооружение с дверцами из черного дерева — наос, местонахождение статуи, бывшей по убеждениям служителей культа жилищем бога.

Верховный жрец приблизился к наосу, снял печать и открыл дверцы. Идол с головой ибиса равнодушно взирал на людей. Глаза пятнами белой глазури зловеще мерцали в отблесках чахлых огней.

Тотнахт распростерся перед богом мудрости, и какие-то невидимые сильные руки прижали Ихетнефрета к холодному полу. Он покорился и застыл в той же позе, что и Великий патерик.

— О, ты, сладостный родник для страждущих в пустыне! — жрец вознес молитву в страстном порыве. Голос его переменился. Куда девались важность и степенность, твердость и сила? Теперь он походил на самого обыкновенного смертного, выпрашивающего милости у Бога. — Ты закрыт перед тем, кто говорит, но открыт перед тем, кто хранит молчание.*

Тотнахт встал и окинул взглядом мрачную пустоту. Где-то там, вдали, слышалось чье-то возбужденное дыхание. Ихетнефрет видел лишь фигуру старика, напоминавшую мумию с восковой маской вместо лица. Движения ее казались механическими, и писец не разглядел, как в руки первого слуги Прекрасного из ночи попала часть ноги жертвенного быка.

Свежее мясо кровоточило черными тяжелыми каплями. Они падали на пол и растворялись в темноте. Великий начальник мастеров поднес бычью ногу к статуе и бормотал что-то еле слышно. Вскоре кусок окровавленной туши оказался на алтаре.

Так же неожиданно, как и ранее, Тотнахт взял медные тесло и резец скульптора. Распевая магические заклинания, жрец поднес эти предметы к каменному рту кумира. Через мгновение резец заменил кожаный мешочек с красным минералом диди.

Несколько помощников Тотнахта, скользивших в полумраке едва уловимыми тенями, на деревянных подносах принесли к алтарю лепешки из пшеничной муки, мед, фрукты, масло, изюм, пряные травы, сосуды с вином из винограда, фиников, граната и свежим пивом. Здесь же оказалась и статуэтка Маат.

-О, Трижды Величайший, прими жертву, даруемую Пер-Ао*, — голос Тотнахта казался настолько резким и громким, что Ихетнефрету на миг заложило уши.

Вновь кто-то невидимый и сильный подхватил его и толкнул в сторону верховного жреца. Тот обернулся, взял писца за руку и подвел к месту жертвоприношения.

— Теперь, перед ликом всемогущего бога, ты, не знающий вещей, сознайся в грехах, явных и тайных, — обратился Великий патерик к Ихетнефрету. — Молчаливое существо ждет речений, дабы вынести решение.

Писец замешкался.

— Богиня Маат и собственное сердце помогут тебе, — Тотнахт попытался приободрить писца.

-Я не совершил несправедливостей против людей, — несмело начал сын Имтес, обращаясь к статуе. — Я не был жесток к животным; я не совершал грехов в Месте Истины; я не пытался узнать то, что еще не наступило; я не был безразличен, видя зло; мое имя не сообщено кормчему Ладьи; я не богохульствовал; я не отнимал ничего у бедняка; я не нарушал божественного табу; я не вредил служителю в глазах его хозяина; я не отравлял; я не заставлял никого рыдать; я не убивал; я не приказывал убивать; я никому не причинял страдания; я не преуменьшал пищевые доходы храма; я не портил хлеба для богов; я не крал печенья, принесенные умершим; я не занимался мужеложством; я не предавался прелюбодеянию в святилище моего городского бога; я не преувеличивал и не преуменьшал никаких мер; я не изменял площади аруры; я не обманывал и на пол-аруры; я не увеличивал веса гири; я не надувал на весах; я не отнимал молока от уст младенцев; я не лишал мелкий скот пастбища; я не ловил птиц, предназначенных богам; я не удил их рыбу; я не устанавливал заслонов для отведения воды; я не тушил горящего на алтаре огня; я не нарушал пост; я не останавливал скот; я не задерживал выхода бога из храма.*

— Твое зло изгнано из тебя, твои прегрешения уничтожены теми, кто взвешивает на весах в день учета свойств человека,* — торжественно произнес первый слуга Увеселяющего дочь Ра.

Ихетнефрет поклонился статуе, и тут же двое уабу подхватили его и поволокли куда-то в темноту. Писец и не помышлял о сопротивлении.

Не успев понять, что же произошло, он оказался в соседнем помещении — глубоком каменном колодце, где над головой раскинулось ночное небо. Рассеянный звездный свет слабо освещал находившийся невдалеке бассейн.

Слуги городского бога опустили Ихетнефрета на что-то мягкое.

— Жди здесь, — промолвил один из них и вместе с напарником исчез, слившись со стеной храма.

Писец ощупал руками пол и понял, что сидит на козьих шкурах, источавших резкий неприятный запах. Подавленный, сын Имтес никак не мог прийти в себя. Безжизненная статуя, освещенная дрожащим немощным пламенем, все еще стояла перед глазами, а молитвы Тотнахта будоражили сознание. Никогда прежде не доводилось ему участвовать в богослужении, да еще в самом сокровенном месте владений Тота. Дух таинственности, усиленный полумраком в священных покоях, полностью захватил ослабевший рассудок.

Какое-то неведомое чувство подсказывало, что это еще не конец. Он только стоял на пороге тайны, не имея сил познать и понять ее значение.

Каменные стены, едва слышный плеск воды в бассейне, мерцание звезд и впечатления от пережитого заставили погрузиться в легкое забытье. Казалось, время остановилось, тьма поглотила мир, и человек ощущал себя ничтожной песчинкой в бескрайней пустыне. Возможно, он вообще перестал существовать, растаяв в ночи, подобно лучам вечернего солнца.

Резкий и громкий голос Первого начальника мастеров, усиливаемый многократными отражениями от каменных стен и водной глади, вновь загнал освобожденный разум Ихетнефрета в темницу черепа. Неведомое существо, поселившееся в мозгу, взвыло затравленным зверем, попыталось вырваться, окатило тело нестерпимой болью, и обессилев, рухнуло в пустоту.

— Я доволен тобой, — в речи жреца вновь чувствовалась власть и сила. — Но не обольщайся. Ты находишься лишь в начале пути.

— Великий...

— Нет, время ответов не пришло, — жрец протянул Ихетнефрету золотой кубок. — Выпей.

— Что это? — Ихетнефрет взял драгоценный сосуд, заглянул внутрь, но ничего не увидел. Он казался бездонным, как горная пропасть. Резкий, ни с чем не сравнимый запах ударил в нос.

— Неужели ты думаешь, что Великий патерик Горизонта Тота попытается тебя отравить? — с плохо скрываемым раздражением проговорил Тотнахт. — Твоей фантазии хватило только на это? Посмотри вокруг. Ты не в пристанище Великого Дома, а я не его слуга, готовый отправить к Усири и родную мать ради лишнего кольца золота. Пей!

— Прости, я недостойный...

— Не стоит, — смягчился жрец. — В этом напитке заключена мудрость богов. Тот из людей, кто сделает несколько глотков, сможет открыть глаза и уши, узреть невидимое и услышать неслышимое. Далеко не каждый удостаивается подобной чести.

— Что же я должен увидеть, Великий?

— Отчасти это зависит от тебя. Когда-нибудь ты расскажешь обо всем. Теперь же я должен удалиться. Вскоре мы вновь встретимся. О еде и питье не беспокойся. Да, и еще. Пусть страх покинет тебя, доверяй сердцу. В трудный час обратись к нему за помощью, и оно подскажет верную дорогу. А сейчас пей.

Стараясь не дышать носом, Ихетнефрет залпом осушил кубок и протянул его жрецу.

Неведомый напиток растворился во рту неприятным жжением, затрудняя дыхание. Вскоре это чувство исчезло, на смену ему пришла спасительная теплота, быстро распространяясь по всему телу, проникая в голову, руки, ноги. Казалось, она достигла даже кончиков пальцев и пыталась вырваться наружу. Внезапно странная вибрация пронзила мозг. Перед глазами поплыли цветные пятна, слух притупился. Видимый мир подернулся пеленой. Все вокруг стало расплываться, дрожать и распадаться, не давая родиться ни единой мысли. Но вдруг странные ощущения пропали, оставив только шорох текущей по жилам крови. Окружающие Ихетнефрета предметы приобрели необыкновенно четкие очертания. Звезды ярче заблистали в зеркале бассейна, запахи сделались более резкими и отчетливыми. Излишняя ясность была неестественной, хрупкой настолько, что казалось, будто малейшее дуновение ветра способно разрушить реальность, и стены, распавшись на мельчайшие осколки, тысячами острых граней изрубят сына Имтес в куски.

Все пришло в движение. Ихетнефрет почувствовал, почти увидел, как ничтожные частицы воздуха ожили. Клочья пустоты двигались как-то механически, изолированно друг от друга. Где-то там, в углу, за бассейном, ставшие видимыми потоки рождали Нечто. Рваный мрак сгущался, складывался в замысловатый рисунок, живший самостоятельной жизнью, наливался кровью и огнем до тех пор, пока не превратился в молодую нагую женщину. Белая кожа озарялась изнутри странным мертвенно-бледным светом. Гладкие бедра, живот без единой складки только подчеркивали эфемерность образа. Чувственные пухлые губы и высокая, тяжело вздымающаяся грудь излучали мольбу и желание.

— Познай меня, — обольстительно молвил призрак.

Разум хранителя свитков парализовало, горло пересохло, а страх тяжестью поселился в желудке. Ихетнефрет ощутил безумную жажду обладания женщиной. Возбуждение пронзило мозг, как удар кинжала, разящего мягкую, податливую плоть. Это придало силы, и он, сбросив опоясание, двинулся вперед. Ноги, как и все тело, подчинились неодолимому зову. Ихетнефрет шел, словно носорог, не замечая расставленных ловушек. Непостижимый гипноз сломил волю, заставил забыть обо всем остальном мире. Он видел манящую грудь, увенчанную двумя набухшими оливками сосков, раздувающиеся от похоти ноздри, полуприкрытые карие миндалевидные глаза, черные волосы, ниспадающие на плечи, темный маленький треугольник в низу живота. Но когда подошел вплотную, то не почувствовал ее дыхания.

Резким движением руки женщина схватила его за фаллос и с нечеловеческим усилием, исказившим злобой прекрасный лик, вырвала детородный орган, как показалось Ихетнефрету, вместе с внутренностями. Однако он не ощутил боли, не увидел фонтан крови. Только удивление и страх отпечатались на его лице. С нескрываемым отвращением фантом бросил мужское естество в бассейн, разразившись диким низким хохотом.

Вдруг водная гладь вспенилась, и из глубины показалась голова огромной уродливой рыбы, покрытая отвратительными костяными наростами. Зубастая пасть вмиг поглотила фаллос. Двигаясь неестественно медленно, чудовище поднималось из воды и, неуклюже рухнуло, окатив стены, Ихетнефрета и призрак множеством брызг. Одна капля взмыла высоко вверх и замерла. Сын Имтес поднял глаза, но никак не мог найти ее, хотя видел даже самые ничтожные частицы окружающей пустоты, а капля исчезла в ночном небе, превратившись в кровавую звезду.

Ихетнефрет вновь взглянул на демоническую красавицу. Волосы прелестницы начали расти с неимоверной быстротой, седеть, а потом и вовсе выпадать. Ногти в несколько мгновений достигли длины указательного пальца, лицо избороздили отвратительные морщины, груди обвисли и сморщились, как сушеные дыни. Живот и бедра обрюзгли, обрастая омерзительными кожными складками. Плоть трескалась, словно земля под палящими лучами солнца, кусками отделялась от костей, повисая клочьями на некогда желанном теле. Глаза вытекли потоками слез, оголяя темные глазницы черепа, превращаясь в пятна зловонной слизи. Вместо зовущего рта Ихетнефрету смеялись оскаленные гнилые зубы. Ребра, позвонки, кости таза торчали наружу, а внутренности змеями сползали на землю. Нестерпимый запах тления и разложения душил писца, как будто все мертвецы прошедших времен вышли из гробниц и собрались воедино. Внезапно останки призрака вспыхнули ярким пламенем, превратившись в огненное облако размером с человеческую голову. Взмыв вверх, оно пульсировало, переливалось всеми цветами радуги и издавало странный шипящий звук. Сгусток огня рванулся в сторону и с невероятной скоростью принялся носиться по каменному колодцу, пытаясь настигнуть Ихетнефрета. Сын Имтес вновь увидел в пылающем шаре лицо недавней соблазнительницы, полное злобы и ненависти. Не заполучив избранной жертвы, видение врезалось в стену, породив миллионы искр, рухнувших на пол, словно воды Хапи на первом пороге. Из них на глазах Ихетнефрета росли и множились демоны Тьмы. Полупрозрачные, сверкающие огненными вспышками, они пожирали пустоту и мрак, становясь больше, сильнее и ярче.

Отвратительные создания с головами неведомых тварей с костяными надолбами и воротниками, прогнившими вытянутыми черепами, длинными костлявыми руками, ногами, больше походившими на массивные колонны, чем на конечности живых существ, скользкими хвостами и зловонным дыханием заполнили все вокруг и бросились в сторону человека. Смех, рев, проклятия и яростные крики — все слилось воедино, подавляя волю и лишая рассудка. Но порождения Бебана не спешили расправиться с писцом. Они хотели сперва насладиться собственной оргией и только потом взяться за хранителя свитков, принеся его в жертву неведомым чудовищным богам.

Твари упивались бессилием и отчаянием, исходившим от Ихетнефрета. Страх стал наиболее изысканным блюдом на диком шабаше сил Туата.

Рожденные темной бездной кружились в немыслимом хороводе, совокуплялись друг с другом в самых невероятных позах, которые только могло представить больное, извращенное воображение. От рева и дикой пляски разум Ихетнефрета помутился, и кровь застыла в жилах. Он тупо пялился на порождения тьмы не в силах произнести спасительное заклинание. Силы покинули его, и сын Имтес с покорностью животного, ведомого на заклание, ждал приближения смерти.

Внезапно из темноты возникли новые видения. Бородатые карлики с огромными раздутыми животами и неестественно большими гениталиями, на коротких кривых ножках неуклюже двинулись к толпе демонов ночи, крича и яростно размахивая руками. Участники невиданного сборища затихли. Их отвратительные морды оскалились сотнями клыков, блестевших тошнотворной пузырящейся слюной. Злобные огненные взоры устремились к маленьким уродцам. Дикая оргия сменилась замешательством, переросшим в панику. Коротышки бросали в чудовищ какие-то предметы. В них сын Имтес узнал анкх, скарабеев, столбики Джед и Око Уджат. Монстры взвыли, метаясь из стороны в сторону и давя друг друга. Амулеты оставляли в эфемерных телах зияющие дыры, источавшие снопы искр и омерзительную слизь, распространяя нестерпимое зловоние.

И тут Ихетнефрет услышал пронзительный свист, переходящий в вой, раздававшийся где-то высоко в небесах. Он поднял голову, но ничего не разглядел. Капля, не упавшая в бассейн, возвращалась. Время останавливалось. Последние мгновения ее полета превратились в бесконечность. Низкий рев был готов разорвать мозг на тысячи частей. Чувство страшного, неотвратимого конца охватило сына Имтес.

Взгляды ночных чудовищ, карликов и Ихетнефрета, наполненные страхом, отчаянием и безысходностью устремились к бассейну. Капля, вобравшая в себя весь мир, коснулась водной поверхности, слилась с ней, породив гигантский водяной вал, вызванный вселенской катастрофой. Вырвавшись за пределы искусственного водоема, она оглушила Ихетнефрета и врезалась в стены. Вода, обломки Горизонта Тота, чьи-то уродливые руки и головы в едином всесильном вихре понеслись в бездну. Смерть и разрушение воцарились на месте ночного пиршества сил зла. Казалось, сам первозданный Хаос явился в это проклятое место.

На какое-то время Ихетнефрет потерял сознание и погрузился во мрак забытья. "Так заканчивается жизнь", — молнией пронеслась последняя мысль.

Но смерть обошла его стороною. Открыв глаза, он не чувствовал боли, только липкий страх сковал тело. Его окружали холод и тьма. Долго с напряжением вглядываясь в пустоту, он, наконец, понял, что находится в каком-то подземелье. На стенах плясали отблески далеких и пока невидимых факелов. С потолка сочилась вода, оглушительно разбиваясь о каменный пол. Не имея выбора, Ихетнефрет двинулся на свет. Затхлый воздух затруднял дыхание, темнота пугала, лишая надежды на спасение.

Время, подобно сну, ползло неторопливо, превращаясь в едва слышный шорох босых ног. Где он, куда идет? О таком не говорил старый жрец. Хотя, конечно, он предупреждал о всяких неожиданностях...

Писец не успел толком поразмыслить о случившемся, как танец пятен света стал приближаться, и вскоре он разглядел вдали два факела. Между ними находилась массивная дверь, у которой расположилось странное существо. Подойдя ближе, Ихетнефрет увидел статую лежащего шакала, и смутная догадка промелькнула в голове: "Нет, все же я умер, коль вижу такое..."

— Если это ты, будь милостив ко мне... — ужас и отчаяние охватили душу.

— Слышу голос прибывшего из Та-Кем, знающего путь к нашему городу. Я доволен, я обоняю запах. Назови имя,* — промолвила статуя.

— Ихетнефрет, сын Имтес, из Унут.

— Кому доложить о тебе? *

— Богу, находящемуся на службе *, — Ихетнефрет с мольбой в глазах смотрел на изваяние Инну, понимая, что он теперь целиком в его власти. Но Хранитель Врат молчал. Выждав немного, писец сделал шаг в сторону двери.

— Первый среди западных отвечает тебе, — громовой низкий голос заставил пленника подземелья остановиться и замереть от страха. — Великий Тот, — продолжал страж загробного мира, — велел передать тебе, что ты обретешь место на небе между звездами, ибо ты — единственная звезда, носитель Ху, ты взираешь вниз на Усири, повелевающего блаженными. Ты же далек от них, ибо не должен умереть смертью смертных. Но судьи, судящие грешников, не будут снисходительны в день суда над несчастными в час отправления своих обязанностей. Горе тому, кого обвинят как сознающего свой грех. Не надейся на долгие годы, ибо обозревает он время всей жизни как один час, а человек остается жить после погребения — складываются его поступки рядом с ним как его имущество, и вечно пребывание здесь. Безумен тот, кто отнесется легкомысленно к этому. Но тот, кто достигнет вечной жизни, не совершив плохого, будет пребывать здесь как бог, выступая смело, как Владыка Вечности.* Ты же явился слишком рано, место твое иное. Ты избран Прекрасным из ночи и обязан исполнить его волю.

— Что же я могу сделать? — теперь Ихетнефрет смел надеяться на спасение, но уйти отсюда живым и вновь вернуться в привычный светлый мир, полный радости и тепла, казалось почти невероятным.

— Ты должен связать врагов Сердца Ра и Черной Земли, обезглавить их, дабы они перестали существовать, бросить в котел их головы, внутренности, тела, души и тени. Твой господин дает тебе великую силу. Воспользуйся ею во благо, принеси счастье себе, исполни волю богов. Порождения тьмы, творящие зло в мире, станут твоими врагами. Уничтожь их!

— Но как?

— Скоро ты обо всем узнаешь. А сейчас иди, и, возможно, мы еще встретимся в Чертоге Двух Истин.

Внезапно Инну, дверь и факелы подернулись мелкой рябью, воздух задрожал, издавая низкий вибрирующий звук. Пугавшие Ихетнефрета картины сжимались, распадались и обрушились вниз, исчезнув в земле каплями редкого дождя.

Он свободен, жив, цел и невредим! Отчаянная радость захлестнула писца, ведь далеко не каждому удавалось вырваться из обители главы праведноголосых. Но ликование быстро сменилось тревогой. Он не знал, где оказался на этот раз, и что произойдет с ним в следующее мгновение.

Сын Имтес находился среди каменистой, казавшейся бесконечной, пустыни. Ладья ночи Аб недавно взошла, освещая унылый пейзаж мертвенно-бледным светом. Ее серп лежал плашмя у горизонта, готовясь отплыть к Вершине Запада. Лучи ночного светила убили всякую жизнь в этом мертвом мире. Но он не являлся приютом усопших, став местом абсолютной тишины и покоя, куда, возможно, стремились души тех, кому не суждено попасть на поля Иару или быть заточенными в безднах ада.

Даже там, где ночное небо сливалось с землей, Ихетнефрет не увидел контуров гор или каких-либо других возвышений. Ровная как скамья безжизненная равнина тянулась на десятки тысяч локтей во всех направлениях, и только в одном месте Ихетнефрет разглядел нечто, напоминавшее черное пятно, закрывшее маленький кусочек звездного неба у самого горизонта. Он двинулся в ту сторону и вскоре увидел небольшое строение правильной кубической формы не более десяти локтей в длину и высоту.

Дурное предчувствие охватило человека. Легкий ветерок усилил опасения. Но идти больше некуда, тем более, что опасность не казалась смертельной. Он смело двинулся вперед, и хруст тысяч песчинок под ногами вторил шагам.

Обойдя постройку со всех сторон, Ихетнефрет не обнаружил окон или других отверстий. Лишь узкий дверной проем чернел немой пустотой среди стены, освещенной призрачным сиянием. "Возможно, это и к лучшему, — подумал Ихетнефрет. — Будет спокойное место для отдыха, избавленное от докучливых соглядатаев. Хотя, кому взбредет в голову следить за мной в этом безмолвном мире? Да и есть ли здесь хоть одно живое существо кроме меня?"

Пытаясь развеять мрачные мысли о туманном будущем, писец вошел в возведенную невесть кем постройку, объятую кромешной тьмой.

Глаза долго привыкали к беспросветному мраку. Тщетно силясь что-либо разглядеть, сам не зная как, он чувствовал направление, в котором следовало двигаться. Казалось, что неведомый провожатый вел его к намеченной кем-то страшной, абсолютно чуждой цели, не давая сбиться с пути, минуя тайные ловушки.

Ихетнефрет не мог достичь противоположной стены. По его наблюдениям до нее было не более десяти локтей. Где она? Возможно ли такое?

Думая так, он далеко впереди узрел слабые блики факела или светильника. Оглянувшись назад, он уже не увидел звезд, рассеянного лунного света, и, положившись на судьбу, надеясь только на то, что лики богов все же повернутся к нему, двинулся вперед. Тщась изгнать из себя страх и сомнения, он лишь замечал, как пугающе огромны размеры скрытого во мраке зала, а рождаемые неизвестностью алые пятна едва ли стали ближе.

Прошла вечность, прежде чем он приблизился к входу, отмеченному дрожащими отблесками. Ихетнефрет вошел в новое помещение, столь же безграничное, как и первое. На каменном полу в глиняном светильнике немощно трепетал чахлый огонек. Внимание писца привлек странный, едва слышный скрип, идущий откуда-то сверху. Казалось, невидимые рычаги и механизмы все больше замедляя свою бессмысленную работу, издавали его. Верхнюю часть необъятного зала опутала паутина многочисленных деревянных балок. С них свисали металлические цепи с массивными медными крюками, на которые были нанизаны человеческие останки, застывшие в самых разнообразных позах. Все это хитросплетение балок, цепей и тел медленно раскачивалось и двигалось в разные стороны, издавая омерзительный скрип, напоминавший хруст ломающихся костей.

Что-то отвратительно неестественное виделось в висящих мертвецах. Спустя немного времени, когда глаза привыкли к свету тусклого коптящего пламени, хранитель свитков понял, что подвешенные за ребра не более чем полуразложившиеся мумии. Погребальные пелены распались от ветхости и болтались в беспорядке, подобно своим хозяевам, обнажая истлевшую кожу.

За какие грехи наказаны эти несчастные вечным заточением в столь зловещей темнице? Кто мог придумать такую изуверскую и бессмысленную кару? Ихетнефрет уже давно устал задавать вопросы. Он двинулся в темноту, ускоряя шаг, тем более что усталое пламя билось в предсмертных конвульсиях и должно было скоро умереть.

Третий зал выглядел не менее пугающим, чем два предыдущих. Вдоль его стен находились высушенные чучела чудовищ, напоминавшие гигантских летучих мышей с огромными мохнатыми мордами и кривыми клыками длиной с указательный палец. Казалось, на них еще оставалась запекшаяся кровь незадачливых жертв. Глаза крылатых тварей сверкали бирюзовым светом, оскаленные пасти источали злобу и ненависть. Уродливые костлявые лапы с огромными перепонками жаждали схватить сына Имтес.

Кое-где виднелись вытянутые прогнившие черепа неведомых существ, вроде тех, что явились Ихетнефрету в каменном колодце Горизонта Тота. Только эти, одетые в боевые медные шлемы с многочисленными шипами, лишь свирепо пялились пустыми глазницами, не в силах причинить зло.

Четвертый зал оказался также погруженным в темноту и абсолютно пустынным. Шлепки босых ног уносились в бесконечность, многократно отражаясь от далеких стен. Но здесь Ихетнефрет не увидел полуистлевших мертвецов, воинов-чудовищ и других омерзительных порождений мрака. Стены покрывали искусно выполненные фрески, изображавшие самые разнообразные способы занятия любовью среди пышной и богатой природы. Финиковые пальмы, рощи сикомор и акаций, заросли "собачьих башмаков" и тростника на берегу озера или реки, сильные, прекрасные и молодые тела, искушенные в любовных игрищах, будоражили воображение. Особенно привлекла его сцена плотских утех одной женщины с тремя мужчинами. Гибкость, достойная акробатки, экспрессия и невиданный ранее реализм делали изображение почти живым.

Пятый зал напоминал ограбленную гробницу. Лишь откуда-то сверху, разрезая темноту, бил поток света. Дверное отверстие находилось на высоте двадцати локтей от пола. К нему вела длинная лестница, сооруженная не из каменных плит, а из тысяч черепов, выложенных исполинской многоступенчатой пирамидой смерти. На ее вершине и располагался источник манящего сияния.

Черепа в тусклых бликах рассеянных лучей казались огромными глыбами пчелиного воска, а чернеющие глазницы — фантастической мозаикой, выложенной рукой открывающей пути Запада.

Преодолевая отвращение и страх, Ихетнефрет ступил на оскалившиеся останки. Когда-то они радовались, веселились, любили, ненавидели и страдали.

Неизвестный строитель потрудился на славу. Ни один из черепов не шелохнулся под ногой сына Имтес. Он шел медленно, невольно вглядываясь в окостеневшие лики, надеясь увидеть в них остатки жизни и былых страстей, но кроме пустоты и равнодушной улыбки смерти ничего не находил.

Ихетнефрет поднялся на вершину нечеловеческого сооружения, заглянул в узкий дверной проем и застыл в удивлении. Невольный вопль едва не вырвался из пересохшей глотки. Перед ним открылась залитая ярким светом многочисленных факелов просторная комната с низким потолком, украшенным квадратами различных оттенков зеленого цвета. У стен, расписанных красками утреннего неба, стояли прямоугольные в сечении колонны, напоминавшие огромные стебли тростника. По полу, устланному ядовито-зелеными циновками, грациозно разгуливало несколько рысей и пантера. Посреди помещения стоял изящный резной столик из эбенового дерева, ломившийся от кувшинов и блюд с различными яствами и напитками. За столом на скамье с невысокой спинкой небрежно восседала молодая женщина. В ее пышные, слегка вьющиеся черные волосы были вплетены тонкие зеленые ленты. Голову венчал золотой начельник из переплетавшихся стеблей и цветов лотоса. Карие миндалевидные глаза на точеном лице равнодушно взирали на расхаживающих кошек. Шею опоясывало массивное золотое ожерелье с подвеской в виде крылатого черепа. Запястья сковали драгоценные браслеты-цепочки, чьи звенья изображали священных жуков-скарабеев. Леопардовая шкура, переброшенная через левое плечо, оставляла открытой правую грудь. Белый полупрозрачный передник из тончайшего полотна, завязанный узлом чуть ниже пупка едва охватывал ягодицы и едва ли мог скрыть чернеющее лоно любви от посторонних глаз.

Незнакомка, поджав под себя левую ногу, а правую выбросив далеко вперед, лениво поедала финики, облизывала тонкие длинные пальцы, и бросала косточки во флегматичных животных. В свете факелов тело ее блестело, словно статуя, натертая воском, и оттого казалось влажным и скользким.

Пантера, завидев Ихетнефрета, тихо зарычала, обнажив белоснежные клыки. Не отрываясь от своего занятия, женщина глянула на писца, но ни одним движением грациозного тела, ни единым мускулом прекрасного лица не показала удивления.

Ихетнефрет растерялся и никак не мог сообразить, как поступить. Пустой, блуждающий взор хозяйки странной обители окончательно запутал писца.

Одарив гостя равнодушным и слегка рассеянным взглядом, она без всякой причины разразилась хохотом.

— Чего стоишь храмовым изваянием? Скажи что-нибудь, ведь прекрасная речь лучше драгоценного зеленого камня! Или ты позабыл язык Черной Земли?

— Писец Ихетнефрет из Унут приветствует госпожу. Да будешь ты жива, благополучна, здорова, — ему казалось, что он бормочет какую-то неуместную чушь, но ничего лучшего из себя так и не смог выдавить.

— Воистину, уста человека спасают, его речения заставляют относиться к нему благосклонно, — женщина по-прежнему безудержно смеялась, наслаждаясь беспомощностью мужчины.

— Хранитель свитков амбаров начальника каналов Ихетнефрет приветствует тебя. Да прибудешь ты в милости Амона-Ра, царя богов! Я говорю Ра-Харахте при восходе и заходе, Птаху и другим богам: дайте могущественной госпоже здоровье и жизнь, сделайте так, чтобы она пребывала в радости каждый день! — Ихетнефрет попытался взять инициативу в собственные руки. — Я не знаю твоего имени. Назови его, откройся, и тогда боги услышат мои просьбы.

— Я — Хепри утром, Ра — в полдень, Атум — вечером, — незнакомка вновь звонко рассмеялась. — Разве ты не помнишь притчу о Есит и змее? Неужели ты думаешь, что я настолько глупа, чтобы сказать свое настоящее имя? Впрочем, можешь звать меня Госпожой Замка Жизни. А теперь войди и стань моим гостем.

Ихетнефрет опасливо глянул на огромных кошек.

— Не бойся, — ответила Госпожа Замка Жизни на немой вопрос хранителя свитков. Она щелкнула пальцами, и животные неохотно улеглись на циновки.

Ихетнефрету льстило предложение столь прекрасной и необычной женщины, возможно, даже богини. Он робко вошел в ее владения, осторожно обходя развалившихся на полу рысей, и только сейчас заметил, что совершенно гол. Более того, фаллос отсутствовал, а вместо него зияла пустота. Чувство стыда смешалось со страхом, и он остановился как вкопанный, глядя на нижнюю часть живота.

Госпожа Замка Жизни, видя его столь нелепое положение, вновь засмеялась. Она встала и грациозной походкой, подражая своим хищным спутницам, подошла к одной из колонн, где стоял маленький изящный столик с туалетными принадлежностями, открыла ларец розового дерева и достала из него массивный предмет ярко-желтого цвета длиной чуть больше ладони. Бережно взяв его в руки, и поманив пальцем Ихетнефрета, женщина приставила извлеченный приап на место, где когда-то располагался детородный орган. Фаллос из чистого золота вмиг сросся с телом, словно находился там с самого рождения.

— Есит! — только и мог промолвить Ихетнефрет, восхищенно глядя то на возрожденную часть плоти, то на Госпожу Замка Жизни.

— Не обольщайся, — на миг ее лицо посетила печальная улыбка. — Я не Есит, а ты не Усири...

Вырвавшаяся наружу радость сменилась чувством смущения и незащищенности. Перед своей спасительницей он стоял нагим, как ребенок. Стыд заставил еще больше потемнеть загорелое лицо, а роса пота покрыла лоб. Впрочем, назвавшаяся Госпожой Замка Жизни сама была едва одета.

— Зачем так изводить себя? — промолвила она уже спокойно, отогнав прочь невесть откуда взявшуюся печаль. — Ты мне больше нравишься таким, как есть. Не бойся, мы здесь совсем одни...

— И все же, скажи, кто ты? Богиня, сошедшая с небес, возможно, сама прекрасная ликом Серкет, дочь Властелина правды и покровительница мертвых, или Меритсегер, любящая тишину? Возможно, ты волшебница или жрица неведомого бога?

— Пусть для тебя я буду волшебницей, — лицо Госпожи Замка Жизни озарилось мимолетной улыбкой.

— Тогда ответь, зачем я здесь? Ведь ты поджидала меня, не так ли? Когда я появился в твоем жилище, ты вовсе не удивилась.

— Каждый час наступит в свое время. А сейчас я хочу, чтобы ты разделил со мной еду и ложе.

Ихетнефрет уже не сомневался в гостеприимстве хозяйки, но никак не ожидал от нее такой щедрости, хотя в глубине души очень обрадовался столь неожиданному предложению.

Госпожа Замка Жизни придвинула к столу низкий табурет и жестом приказала Ихетнефрету сесть.

— Воспринимай это как местный обычай, — говорила она, читая его мысли. — В последнее время мужчины очень редко посещают меня. Точнее сказать, я забыла, когда подобное произошло в последний раз, а любовь женщин не приносит такой радости. Хотя, не скрою, это не менее интересно. Но я заболталась, а ты, наверное, голоден. Еще бы не изголодаться, проделав столь долгий путь. Вот хлеб из эммера, мед, фрукты, пальмовое масло, изюм, вино. Какое ты предпочитаешь? Финиковое, гранатовое или виноградное? Хочешь свежего пива? Возьми мясо гиены или салат. Возможно, ты любишь рыбу — пищу простолюдинов?

Голод еще не поселился в желудке Ихетнефрета, но, подчиняясь законам гостеприимства, он все же взял кубок темно-синего стекла с желтыми прожилками и сделал несколько глотков. Вязкий, сладковатый напиток обволок небо и благостной теплотой разошелся по телу.

— Не хочешь есть? Признаюсь, это меня не удивляет.

Писец давно уже не сомневался в том, что он является для Госпожи Замка Жизни развернутым папирусом, где та свободно читала мысли, угадывала тайные стремления и желания.

— Ты видишь суть вещей, — поражаться чему-либо Ихетнефрет не имел сил.

— В том нет ничего странного, — с усмешкой сказала женщина. — Все вокруг — иллюзия. И эти напитки, кушанья, и покои — существуют лишь в моем и твоем воображении. Даже пантера и рыси не в силах причинить тебе боль. Скажу больше, ты вовсе не Ихетнефрет, ты — его Ка, духовный двойник, детище Хнума. Задавая много вопросов, ты жаждал получить ответы. Но не боишься ли ты правды, ведь она бывает так нелепа...

Ничего более странного Ихетнефрет не слышал в жизни, но волшебное вино уже начало действовать, туманом застилая разум и ослабляя волю. Смысл фраз собеседницы с трудом доходил до него. Впрочем, какая разница? Он полностью покорился судьбе.

— Когда-нибудь и ты научишься встречаться с теми, кто далек от тебя. Даже с покинувшими землю и познавшими поля камыша, — продолжала Госпожа Замка Жизни. — Ты послан сюда для того, чтобы понять, в чем заключена сущность мира.

— Кто послал меня? — речь мужчины становилась все более бессвязной, язык заплетался.

— Сейчас это не имеет никакого значения. Думай о том, кто остался лежать на козьих шкурах в каменном колодце Горизонта Тота. Радуйся, что ты не умрешь, получив бесценный дар. Сумей правильно воспользоваться им, ведь жизнь подобна пшеничному полю. Половину зерна уничтожают вредители, гиппопотамы пожирают вторую. Кругом полно мышей, налетает саранча. Молодость быстро уйдет водами Хапи в начале времени Перт. Мечты, стремления и желания останутся неосуществленными. Сетх, Призрак смерти, развеет их горячими губительными ветрами, превратит душу в выжженную пустыню. Перевернутое Лицо встанет пред тобою, и лишь одна пустота будет скрыта за ним.

Тебе по силам избежать столь печальной участи. Единицам выпало подобное счастье. Видеть будущее и собственную судьбу дано не каждому. Тебе же послана я! Стань стражем Черной Земли, уничтожь зло, находящееся в ней и вокруг нее, и ты спасешься! Отправляйся в сторону Зеленого моря в город Весов Двух Стран, найди достойного спутника, и ступай к реке, текущей в обратную сторону. На ее берегах расположен величественный город, называемый в тех землях Уруком. Там встретишь того, кто бросит тебе вызов. Пусть сердце станет твоим верным товарищем, и подскажет оно, как поступить. Да не отвернутся от тебя лики богов...

Госпожа Замка Жизни внезапно смолкла. Тоска и усталость читались в ее глазах.

— А теперь ты должен выполнить вторую просьбу, разделив со мной ложе любви. — Она встала, взяла Ихетнефрета за руку и повела в заднюю часть комнаты.

То, что Госпожа Замка Жизни называла ложем, представляло собой невысокую квадратную платформу, выложенную из человеческих черепов, укрытую леопардовыми шкурами и украшенную многочисленными цветами лотоса.

Женщина едва уловимым движением сбросила с себя пятнистую накидку и развязала мешавший полотняный передник. Обхватив Ихетнефрета за пояс, она медленно стала опускаться вниз, увлекая за собой мужчину.

Ласки, даруемые Госпожой Замка Жизни, вновь разбудили сознание, находившееся под властью магического зелья. Весь окружающий мир замедлил стремительное движение. Время останавливалось, и проносящиеся мимо видения начали двоиться, готовые вот-вот рассыпаться в прах и сгинуть навсегда. Плоть, возбужденная волшебными прикосновениями, без оглядки отдалась пылкой любви, бросилась в водоворот безумной страсти.

Ихетнефрет видел обнаженное женское тело, и оно казалось ему принадлежащим неземному, высшему существу. Темные полуприкрытые миндалевидные глаза Госпожи Замка Жизни окутала сладострастная нега, прямой тонкий нос жадно вдыхал воздух. Губы цвета граната приоткрылись, слегка обнажив зубы, напоминавшие кристаллы горного хрусталя. Груди ее, словно спелые дыни, увенчанные крупными, почти черными, сосками, тяжко вздымались. Живот был подобен эммеровому полю, желтевшему спелыми колосьями. Ягодицы, как два свежеиспеченных пшеничных хлеба, утолявшие голод уставшего путника, дарили нечеловеческое наслаждение. Гладкая бархатная кожа издавала аромат далеких стран и казалась непознанной гранью, отделявшей смерть от бессмертия, будущее от прошлого.

Их любовь длилась вечность. Десятки и сотни поколений ушли в небытие. Дома и двери разрушились; жрецы заупокойных храмов разбежались, надгробия покрылись грязью, гробницы всеми забыты. Величественные города рухнули, исчезнув под толщей земли и песка. Окоченевшие трупы звезд метались в ледяном мраке космической бездны, наполняя пустоту светящимися туманностями последнего вздоха ушедшей жизни. Сама Вселенная в предсмертном коллапсе вновь сжалась в ничтожную точку, истребив людей и создавших их. Время умерло. Место ушедших миров заняла любовь, пронзив собой все до последнего атома, послужив основой для возрождения новых богов...

Золотой подарок повелительницы диких кошек работал, не ведая усталости, орошая живительной влагой ягодицы, бедра, живот, грудь, губы и глаза Госпожи Замка Жизни. Мысли покинули Ихетнефрета, оставив по себе безумные картины вечной любви. Он уже не видел лица партнерши, утонув в неземном экстазе, растворился в ее теле, смешался с ее душой, навсегда поселился в ее сознании. Отдавая последние силы, он думал, что умирает. Но вместо смерти к нему пришло спокойствие и просветление, чувство единения со всем окружающим. Тихая радость охватила его без остатка. В помутневших глазах все еще стояло лицо с тонкими правильными чертами любимой. Оно улыбалось, смеялось, что-то вдохновенно шептало, таяло в тумане и, наконец, полностью растворилось во мраке забытья.

Очнувшись, Ихетнефрет увидел над собой Госпожу Замка Жизни. Она с напряжением вглядывалась в его глаза.

— Благодарю богов, ты жив! — тревога отлегла от ее сердца. — Я уже думала, что переусердствовала. Скоро к тебе вновь вернутся силы, но все равно, ты должен немного отдохнуть.

— Нет, ты божество! — молодой мужчина с восхищением взирал на обнаженную грудь собеседницы, едва прикрытую черными ниспадающими волосами. — Я глупец, как мог не догадаться! Твоя неземная красота и огромные кошки вокруг! Ты — Баст, богиня радости и веселья! Или Хатхор — "госпожа Востока"! А как высоко твое искусство любви! Клянусь, ни одна земная женщина не способна так одарить мужчину!

Он приподнялся, обнял ее за тонкую талию и поцеловал правый сосок, обволакивая его губами.

Ихетнефрету показалось, что кусочек плоти цвета аметиста смазан какой-то волшебной жидкостью, из-за чего во рту появился сладковатый, дурманящий привкус. Голова закружилась, и он ощутил, как вновь теряет силы и сейчас в изнеможении рухнет на кучу черепов, покрытых леопардовыми шкурами.

— Насладись волшебным ароматом, — Госпожа Замка Жизни поднесла к его носу цветок, лежавший рядом. Хмельной, одуряющий запах, проник в мозг, подчиняя его воле хозяйке волшебной обители. Хранителя свитков поразило ощущение внезапной легкости. Наверное, так чувствовал себя великий Ра, рожденный божественным лотосом.

— Да, ты — Хатхор, не только богиня любви, но и моей судьбы, — Ихетнефрет понимал, что вскоре вновь провалится в бездну.

— Нам пора расстаться. Я не говорю "прощай". Когда-нибудь мы вновь встретимся. Иногда я буду являться тебе во сне, а на память о нашей встрече возьми вот это.

Госпожа Замка Жизни сняла с себя украшение и надела на палец мужчины массивный золотой перстень в виде крылатого черепа, чьи глазницы зеленели двумя маленькими изумрудами.

— Помни обо мне, не забывай об услышанном, — тоска и с трудом сдерживаемый плач душили женщину. — Да одарят тебя боги вечностью без предела и конца...

Ихетнефрет еще раз окинул лицо любимой мутным взглядом, навсегда запечатлев в памяти облик Госпожи Замка Жизни. Яркой алой лентой по ее щеке катилась кровавая слеза. Больше он ничего не видел; отяжелевшие веки закрылись, а сознание погрузилось в холодный океан мрака.

Сон постепенно превращался в вязкий кошмар, сковывал разум и все мышцы тела, лишая возможности сопротивляться жутким видениям. Слабость одолела писца, руки обессилели, и ноги не повиновались усталому сердцу; овладела им жажда; он задыхался; горло пылало. Почувствовал он вкус смерти.

На смену тьме пришли картины, полные света. До самого горизонта раскинулось ровное, словно полированное серебряное зеркало, пространство, сплошь покрытое желто-коричневым саваном выгоревших трав. Земля ослепла от жгучих лучей огнедышащего Обладателя небесного глаза. Ветер гулял по степи, гоня волны выжженной растительности. Где-то вдалеке, у северной оконечности небосклона, показались четыре едва различимые точки, казавшиеся поначалу редкими для этих мест кустарниками. Колышущиеся в знойном мареве силуэты стремительно приближались, превращались в невиданных доселе сыном Черной Земли чудовищ, напоминавших ослов, но куда больших размеров, с пышными хвостами и гривами, маленькими ушами и оскаленными мордами. И были животные разных цветов: белого, рыжего, вороного и бледного. На спинах храпящих монстров сидело по всаднику в толстых кожаных накидках и металлических пластинчатых панцирях, отливавших в лучах солнца золотом и серебром. Их головы венчали шлемы, скорее походившие на лики властелинов тьмы, нежели на боевые доспехи. Стегая плетьми быстроногих гигантов, воины безумным вихрем летели в неизвестность, не нарушая строя. Вооруженные огромной длины кинжалами и массивными топорами, они напоминали демонов западной пустыни.

Оседлавшие диковинных зверей бешено мчались вперед, не ведая преград, подминая копытами жалкую поросль, сотрясая все вокруг и давя всякую мелкую живность, попадавшуюся на пути.

Время шло, и во чреве неба зрела ночь, разродившись тысячами звезд, облепившими небосвод стаей саранчи. И сломан посох Нут, расколот кувшин, и дурная вода пролилась. Опьяненные безудержной скачкой, слуги Апопа неслись, не обращая внимания на ход светил, не обременяя себя остановками на отдых, не щадя исполинских тварей. И только луна освещала застывшие лица мертвым рассеянным светом. Длинные призрачные тени, будто души умерших, беззвучно парили над землей. Леденящий душу топот далеко разносился в ночном воздухе, словно весть о грядущем великом землетрясении. И грезилось, что сейчас лев выйдет из логова, змеи будут жалить людей во мраке, и весь мир погрузится в молчание.

Дух Ихетнефрета исчез, тело ослабло. Не различал он жизнь и смерть. Все зло, накопленное за тысячи лет существования Та-Кем, вырвалось из заточения, воплотилось в четырех всадниках, вознамерившихся покорить оружием, голодом и мором все страны земные.

Выносливые и равнодушные ко всему четвероногие порождения Туата, скаля огромные ужасные пасти, несли воинов тьмы все дальше и дальше. Степи сменялись пологими горами и глубокими долинами. Мелькали большие города и ничтожные деревушки, предаваемые посланниками ада опустошению, разрушению и огню. Дым от пожаров страшным ураганом покрыл небеса. Жителей покоренных селений зарезали и повесили на столбах вдоль крепостных стен. Тем же, кто уцелел, выкололи глаза.

Сопротивлявшихся жуткие пришельцы изрубили смертоносными клинками, превратив плоть поверженных в окровавленные туши, перерезав им глотки, словно быкам, принесенным в жертву на алтаре бога. Как нить оборвали их жизнь. С властителей и знатных людей сдирали кожу. Огромные верховые животные шли в бурном потоке, напоминавшем реку, разлившуюся в пору наводнения, купая копыта в крови и испражнениях несчастных. Трупы побежденных скошенными колосьями завалили поле боя. Неуязвимые всадники, как огурцы, срезали их фаллосы, превращая в ничто детородную силу врагов. Разрубленным мясом изувеченных тел завоеватели кормили собак, свиней, волков, птиц небесных и рыб морских.

Еще долго перед внутренним взором Ихетнефрета проходила вереница жестоких, кровавых и бессмысленных убийств, пока все не покрылось багровой пеленой. Внезапно земля и небо озарились волшебным сиянием. Ослепленный, Ихетнефрет не сразу заметил человеческую фигуру. Незнакомец имел длинные темные прямые волосы и белые, почти до самых пят, одежды. Он стоял неподвижно, глядя куда-то вдаль. Вдруг он обернулся в сторону хранителя свитков. На утомленном лице, обрамленном свалявшимися волосами и всклокоченной бородкой, виднелись следы ссадин и побоев. Запекшаяся кровь коричневой коркой прилипла ко лбу и уголкам рта. Между тем, мужчина не выглядел испуганным или угнетенным. Вместо страха его большие голубые глаза источали спокойствие и умиротворенность, которые немыслимым образом передавались сыну Черной Земли. Возликовало сердце, душа возрадовалась, и понял он, что всю жизнь стремился к этому всеобъемлющему, желанному, но, увы, недостижимому покою, ускользавшему из рук в самый последний момент, подобно пойманной рыбе. Вот и сейчас что-то мешало остаться в сказочной стране света и тишины. Воспоминания о всадниках удерживали на залитой кровью земле, словно канат из пальмового волокна, пленивший корабль у пристани. Какая-то неясная, могучая сила тянула к ужасным порождениям ночи. Ее природу он не осознавал, но чувствовал мощь и неотвратимость, не в силах противиться. Как летний зной гонит всякую живую тварь, пренебрегая расстоянием и опасностями, к водопою, так и четверо воинов притягивали к себе Ихетнефрета. Пожираемый темными помыслами и желаниями, писец вновь погрузиться в темную бездну. Время исчезло, превратилось в липкий туман беспамятства.

Он открыл глаза и увидел над собой Великого патерика. Лицо его казалось сделанным из черного нубийского камня. Глубокие морщины легли на лоб, а хищный орлиный нос в темноте казался огромным и придавал ему сходство с ожившим мертвецом.

— Выпей воды, — старик заботливо протянул глиняную чашу.

Ихетнефрет жадно схватил ее и в одно мгновение осушил до дна. Вздох облегчения вырвался из груди, и он обессилено растянулся на козьих шкурах, не понимая, пришел в себя или нет. Быть может, жрец всего лишь очередное видение, неотличимое от реальности.

— Давно ли я здесь? — писца не столько беспокоил ответ на вопрос, сколько желание убедиться в том, что он жив и может говорить.

— Трижды Ладья рассвета пересекала небосвод.

— Значит, три дня... Я думал, прошла вечность, — силы вновь возвращались к нему вместе с чувством голода. — Мне казалось, мир давным-давно исчез, и даже боги умерли. Странные видения терзали разум. Смысл их неясен. Я видел небожителей, преисподнюю и, возможно, далекое будущее.

— Не стоит сейчас об этом, — пытался успокоить его Тотнахт, — теперь самое время продолжить обряд посвящения.

— Великий, но... О чем ты говоришь? Неужели предстоят еще испытания? Безумец, ты желаешь мне смерти? О, боги, смилуйтесь! Еще немного и я вовсе потеряю рассудок!

— Ты стоишь у врат истины и должен сделать последний шаг. Твой выбор не позволяет останавливаться на полпути. Вот, несколько глотков... — жрец вновь протянул чашу Ихетнефрету.

Сын Имтес выпил разом предложенное снадобье, не имевшее вкуса и запаха. Первое время оно никак не давало знать о себе. Вскоре писец почувствовал недостаток воздуха. Он пытался дышать глубже, но это ему не удавалось. Сильное удушье сковало горло, не позволяя сделать ни единого вздоха. Что-то застопорилось в груди, и нестерпимая боль ударила в голову. Не успев выдавить из себя ничего, кроме нескольких беспомощных хрипов, он рухнул и уткнулся лицом в каменный пол.

Жрец отставил в сторону чашу и попытался нащупать пульс писца. Жизнь все же теплилась в бездыханном теле. Тотнахт стал перед ним на колени, вознес руки к небу и произнес заклинание:

— Хлеб и лепешки, и фрукты в сахаре, и вино, и мясо будут принесены для него на алтарь Великого Бога. И ни у одних врат Аментета его не прогонят, и он войдет в них вместе с царями двух земель, и он пребудет благостен во веки веков.

Я создам гимны во имя его, я вознесу хвалу ему до небес и во всю ширь земли. Я провозглашу его мощь тому, кто направляется вниз по реке и тому, кто направляется вверх по реке. Знайте его! Возвещайте о нем сыну и дочери, большому и малому. Расскажите о нем последующим поколениям и тем, кто еще не существует. Расскажите о нем рыбам в реке и птицам в небе. Возвестите о нем не знающему и знающему его. Провозглашайте его!

Он изгонит беспорядок из обеих земель и восстановит Маат. Ложь сделается омерзительной, а страна станет такой, какой была искони.

Поднимись, возьми себе хлеб, соедини кости, встань на ноги, поднимись к этому хлебу, не подверженному порче, и к пиву не киснущему.

Поднимись с левого бока и повернись на правый к этой свежей воде, что я тебе принес. Твои кости не разрушатся, твоя плоть не болит, твои члены не отделятся от тебя.

Да не направишься ты по путям Запада, ибо направляющиеся по ним не возвращаются, а пойдешь на Восток в свите Ра.

Для тебя открыты врата неба, ты ступаешь как сам бог Гор, как лежащий шакал, скрывший облик от врагов, ибо среди людей нет зачавшего тебя отца, ибо среди людей нет зачавшей тебя матери.

Твои крылья растут, как у сокола, ты широкогрудый, как ястреб, на которого взирают вечером, после того, как он пересек небо.

Лети, летящий. Он улетает от вас, люди, ибо он не принадлежит земле, он принадлежит небу.

Ты обретаешь место на небе между звездами, ибо ты единственная звезда, носитель Ху, ты взираешь вниз на Усири, повелевающего усопшими. Ты же далек от них. Тот развяжет повязки и удалит погребальные пелены. Так он освободит умершего, не отдаст его Усири, ибо не должен он умереть смертью смертных...*

Жрец поднялся на ноги и направил взгляд к тускло мерцавшим звездам. Легкий ветерок прошелся по дну каменного колодца. Великий патерик ощутил неприятное покалывание. Песчинки, принесенные из страны мертвых, тысячами игл вонзались в старческое тело. Ветер усиливался, теребя полотняный передник первого служителя Трижды Величайшего. Черная дыра образовалась в небе, пожирая неумирающие звезды. Огромная туча, гонимая западным ветром, пыталась накрыть небосвод, поглощая находящееся на нем и под ним. Где-то в глубине ее брюха вспыхнули молнии, освещая темно-фиолетовую кожу небесного чудовища. Казалось, все силы ада объединились в одной воде и бросились на завоевание спящего Унут.

Вскоре до ушей жреца долетели громовые раскаты, жуткие глухие звуки, словно горы сошли с мест своих в великом землетрясении.

Молнии сверкали чаще и ярче. Удары грома становились все сильнее и ужасней. Ни одной звезды уже не было на небосклоне, превратившемся в огромную бесформенную клубящуюся рыкающую массу, озаряемую огненными вспышками. Ветер обрел ураганную силу, и только каменные стены храма помогали Тотнахту удерживаться на ногах.

— Пора, — сказал он сам себе, достал спрятанный в складках опоясания медный кинжал и подошел к Ихетнефрету. Тот издавал лишь слабые стоны, и никакие катаклизмы не могли привести его в чувство.

Великий патерик перевернул писца на спину и вонзил кинжал прямо в сердце. Хранитель свитков открыл безумные глаза, полные страха и отчаяния, силясь что-то сказать онемевшим ртом, но кроме нечленораздельных звуков, похожих на скрип или шипение, ничего не исторг из груди.

Кровь брызнула фонтаном, обагрив лезвие и руки жреца. Он в ужасе отшатнулся, выронив на каменный пол орудие убийства. Звон металла, как показалось Тотнахту, заглушил на мгновение раскаты грома, застрял занозой в мозгу, отзывался гулким эхом и растворился в глубине сознания. Верховный патерик попятился назад, к бассейну, и едва не свалился в воду. Он вцепился руками в камень и смотрел остекленевшим взглядом на безжизненное тело.

В этот миг небо раскололось надвое, изрыгнув из мрачных недр огромную огненную змею, подобную самому владыке преисподней. Множеством искр, словно зубами адского зверя, она вонзилась в Ихетнефрета, подбросила вверх на добрый десяток локтей. Ужасный треск оглушил старика, заставил закрыть лицо руками. А темное чрево небесного монстра рождало новых огнедышащих чудовищ. В диком исступлении они бросались к земле, терзали бездыханные останки, играли ими как мячом, осыпали бесчисленными огнями, желали разорвать их в клочья.

Тотнахт потерял счет времени, придя в себя лишь тогда, когда демонический танец слепящих драконов окончился. Ветер стихал, относя громовые раскаты к берегам Лазурных Вод. Тело сына Имтес лежало в неестественной позе с вывернутыми за спину руками. По нему юркими ящерицами пробегали искрящиеся ленты, издавая отвратительную трескотню. Но вскоре и они успокоились, увязнув в поверженной плоти.

От стен и воды в бассейне шел густой пар. Сам Тотнахт покрылся какими-то темными пятнами, а полотняный передник топорщился во все стороны.

— Смотрите на него, вы, боги, духи, покойники, пребывающие на небе и на земле. Он овладел силой его, он овладел им. Он овладел телом его, созданным для этого по приказу богов.*

Перепуганный до смерти Первый начальник мастеров на негнущихся ногах подошел к распростертому телу. Кожа писца дымилась, распространяя запах паленого мяса. Великий патерик попытался дотронуться до лежавшего, но, получив огромной силы удар, отлетел на несколько локтей. С завыванием Тотнахт отполз в сторону, и тупо уставился на то, что еще недавно представляло из себя вместилище жизни. Вскоре жрец вновь попытался приблизиться к Ихетнефрету. Когда обезумевший от ужаса старик, бормоча что-то бессвязное себе под нос, подкрался к нему на четвереньках, сильнейшая конвульсия всколыхнула молодого мужчину. Тотнахт в суеверном страхе замер. Его сумасшедшие глаза пытались вырваться из глазниц, а разум помутился. Вторая мощная судорога перебросила писца на спину. Губы его слегка шевельнулись, и с уст сорвался стон.

— Слава богам! Свершилось! — истерично закричал старик. Он обхватил Ихетнефрета, ощупывая руки, ноги, голову, и разразился громоподобным хохотом. Веки хранителя свитков открылись, жизнь медленно возвращалась к нему.

— Возрадуйся, воля Тота исполнена! Ты стал подобен богам!

— О чем ты говоришь, жрец? Ты пытался меня убить!?

— Да, я это сделал! Но знай, пришло время ответов, — голос слуги Молчаливого существа вновь обрел силу. — Не так давно во сне ко мне явился сам Прекрасный из ночи и раскрыл великую тайну, наказав выбрать достойного из наших людей, рожденного в день солнцестояния. Мой выбор пал на тебя. Ты прошел испытания и обрел бессмертие!

— Старик, ты лишился ума! — Ихетнефрет забыл всяческие приличия. — Наверное, гроза помутила твой разум?

— Несчастный! — Тотнахт вновь разразился смехом. — Хотя, чему удивляться? Представляю себя на твоем месте! Разве способен ничтожный человечишко понять деяния богов? Но что ты скажешь на это? — он поднял кинжал и ловким движением перерезал вены на левом запястье писца, обнажая темную зелень сосудов.

— Безумец! — хранитель свитков резко дернулся, высвобождая руку. Черная кровавая пульсирующая струя замерла, не достигнув и локтя.

— Теперь смотри, — продолжал жрец. — Я сейчас, только наберу воды из бассейна. — С ловкостью юноши принес он в ладонях немного живительной влаги, выплеснул ее на рану и растер засохший кровавый след. От пореза не осталось и следа.

— Но как? — теперь пришло время удивляться Ихетнефрету. — О, боги! Нет, я сошел с ума! Все эти снадобья отравили мой мозг, изувечили душу! Я более не могу отличить иллюзии от реальности.

— Успокойся, ты не болен. Более того, ты здоровее всех в этом городе, ведь ты — бессмертен, а вечности не страшны болезни. Ты потрясен? Но смирись и выслушай мой рассказ до конца.

— Если это правда, хоть на малую долю, тогда почему ты сам не воспользовался магическим рецептом?

Жрец криво усмехнулся:

— Я мог бы не отвечать... В самом деле, зачем? Ведь я сказал, что избранник должен родиться в день зимнего солнцестояния; во-вторых, — божественный напиток имеет избирательное действие и для обычного человека он станет смертельным ядом; в-третьих, я не мог ослушаться бога, ведь я служу ему всю жизнь, а в-четвертых... страх оказался сильнее меня. Разве этого мало? Но я отвлекся, и не сказал главного. Трижды Величайший с моей помощью одарил тебя бессмертием, дабы исполнил ты любые его приказания, равно как и веления верных слуг мудрейшего из богов, став их опорой и защитой от врагов внутренних и внешних. Любой, кто посягнет на Та-Кем и жрецов Тота, должен быть немедленно уничтожен: будь то варвар, иноземец или даже сам Пер-Ао. — Тотнахт на мгновенье запнулся. — Надеюсь, ты меня правильно понимаешь? Ты станешь нашими глазами и ушами не только в Черной Земле, но и в странах, лежащих по все стороны горизонта. Везде ты будешь нести правду великого бога и его служителей. Пусть все силы ада и даже те, у кого нет имен, содрогнутся от жестокости, с которой ты уничтожишь зло. Возможно, и демоны преисподней создали себе бессмертных слуг. Рано или поздно ты сразишься с ними. Но помни, убить обласканного Вечностью можно лишь вырвав его сердце — вместилище великой жизненной силы Ба, дарованной свыше. Как видишь, бессмертие не абсолютно, и ты также уязвим, — в последней фразе жреца звучал весьма двусмысленный намек. — Теперь тебе не страшны болезни, голод, холод, оружие убийц и само Время.

— Но Великий, — Ихетнефрет стал постепенно приходить в себя — зачем же ты пытался убить меня?

— Таков ритуал и воля бога. Мне кажется, я все сказал. А сейчас можешь поведать о том, что видел сам.

— Не знаю, трудно объяснить, — голос писца дрожал, мысли путались. — Демоны Тьмы, Врата и сидящий перед ними Инну... Мне пришлось встретить саму Хатхор. Она повелела следовать к Весам Обеих Земель, а оттуда к реке, текущей в обратную сторону. Потом взору моему явились четыре воина на диковинных животных. Они несли с собой смерть, голод и мор. И лишь в мире человека белых одежд я почувствовал себя вполне счастливым. Но все это не понято мне. Слишком много загадок и иносказаний. Мое сердце никчемно...

— В том нет большой беды, — жрец погрузился в размышления. — Понимание придет со временем, а его у тебя теперь много. Кое-что в твоем рассказе знакомо и мне, так что первый шаг уже известен. Сегодня же утром ты отправишься в столицу, а оттуда к восточному берегу Зеленого моря. Невдалеке от тех мест протекает река, упомянутая богиней. Твой рассказ о путешествии увековечит наш херихеб, преумножив тем самым мудрость служителей Тота. Потом ты посетишь Ренету, Вават или Куш. Доберешься и до самого Пунта. Но это случится не скоро, хотя, подобные слова для тебя уже ничего не значат.

— Хатхор пророчила встречу с тем, кто бросит мне вызов...

— Слуга зла. А четыре воина? Я видел их. Боги приоткрыли тебе завесу над будущим. Но ничего определенного пока сказать нельзя. О чем еще поведала богиня?

— Она сказала, что в столице Обеих Земель я повстречаю надежного помощника в странствиях.

— Все верно, — жрец тяжело вздохнул, — глупо пытаться обмануть судьбу. Кому суждено умереть в пасти крокодила, тому нечего бояться гиппопотама...

— Я не понимаю тебя, или ты знал заранее?

— Нет, далеко не все, иначе я стал бы величайшим из смертных. Но кое-что известно и ничтожному Тотнахту. Итак, до рассвета ты должен прибыть на пристань. С начальником Дома жизни я все улажу. Остается твое жилище. Его ты передашь сроком на один год во владение Горизонта Тота.

— Но Ихи, я не могу бросить ее!

— Ихи, твоя старая рабыня? Действительно, храму она принесет мало пользы. Можешь взять ее с собой. Возможно, в дороге она пригодится. Кроме того, с тобой в путь отправится Ханусенеб, верный слуга мудрейшего из богов. Он предан мне и надеюсь, также будет предан тебе. У него есть сердце, и он познал многие науки. Такой спутник не окажется лишним во время опасного путешествия. А теперь я ненадолго оставлю тебя. Необходимо подписать документ о передаче имущества. Еще ты получишь от меня дары... — Произнеся это, жрец растворился в темноте.

Мысли обезумевшим пчелиным роем носились в черепе, пытаясь вырваться наружу, дабы сполна насладиться пьянящим, спасительным нектаром забытья. Все смешалось в помутившемся разуме: "Безумие, безумие! — бешено колотится сердце, торопливо скачет на привязи-нервах. — Это всего лишь кошмарный сон! Вот я проснусь, и все исчезнет. Но нет, наваждение не проходит! Я чувствую руки и ноги, вижу следы крови, а вместо глубокой раны гладкая кожа! Вдруг это сэтэп-са, гипноз, используемый жрецами? Мне доводилось слышать порой подобные россказни на базарной площади. Но все произошло на самом деле. А если сказанное Тотнахтом правда? Разве это что-то меняет? Глупец! Поймешь ли ты? Твой разум столь ничтожен! Да кто способен осознать что-либо подобное? Верховный жрец? Он лгал мне с самого начала!

В конце концов, не человек выбирает судьбу, и уж если я бессмертен, то пусть будет так! Мне доступно почти все — далекие страны, слава, богатство и вечная жизнь! Конечно, если кто-нибудь не вырвет мне сердце. Я готов поклясться, что старый лжец только и мечтал о том, как самому воспользоваться волшебным снадобьем, но его страх сослужил плохую службу. Да, именно страх и безверие. Страх смерти и неверие в могущество бога. Он жаждал чуда, чтобы укрепить собственную веру. И вот, пожалуйста, чудо перед ним, но что стало с его верой?

Он смотрит на меня как на глупого хуру, которым можно помыкать, использовать в самых грязных целях. Или он думает, что я не вижу его тайных замыслов и желаний? Страх и малодушие — с одной стороны, неуемная жажда власти — с другой. Для него я совершенное оружие в дворцовых интригах. Теперь он может поспорить с самим Пер-Ао, жизнь, здоровье, сила. Он называет меня глазами и ушами Горизонта Тота! Впрочем, и я могу извлечь немалые выгоды... Но превратиться в тайного соглядатая, как этот Ханусенеб?! Нет уж, этому не бывать никогда!

Красивые и громкие фразы о добре и зле в устах Тотнахта всего лишь пустой звук. Он владеет словом не хуже, чем иной луком или кинжалом, и может провести любого. Какое я ничтожество! Прожил почти половину жизни и попался как дикий гусь в силок мнимой мудрости. А эти неприкрытые угрозы! Он угрожал мне! Если я ослушаюсь новых поводырей, то могу лишиться жизни! Сбежать? Но долго ли проживет дерево, вырванное с корнем из земли? Хотя, почему я так возненавидел несчастного старца? Пусть он и подобен плоду, уничтожаемому вредителем изнутри, но именно он, а не кто-нибудь другой передал мне дар бессмертия из рук богов. Но правда ли это? Нет, я бессилен понять... никчемный, недостойный, презренный! Мысли мои отвратительны, мелочны и зловонны, как птичий помет в летний полдень, как рыбьи отбросы, когда пылает небо, как утиное гнездо на гнилотворном болоте, как дыхание крокодила..." — отчаяние и страх охватили писца. Обвинять Тотнахта в безверии теперь казалось совершенно глупым занятием, так как сам он не верил уже ни во что. Прошлое не принадлежало ему, а будущее пугало полной неопределенностью. В бессилии он обхватил голову руками и, взглянув на пальцы, увидел крылатый подарок Госпожи Замка Жизни. Животный ужас пронзил мозг, ком стал в горле, и осознание непоправимого холодом подступило к желудку.

— Да возликует сердце твое! — голос Великого патерика привел его в чувство. — Не уподобляйся охваченному мраком и застигнутому смертью. Радуйся, ведь ты будешь жить вечно!

Река — вино!

Бог Пта — ее тростник,

Растений водяных листы — богиня Сехмет,

Бутоны их — богиня Иарит, бог Нефертум — цветок.*

Ихетнефрет не узнавал жреца. Тот показался ему возбужденным и не в меру разговорчивым. Ранее Тотнахт представлялся писцу излишне молчаливым, возможно, даже несколько черствым, как и положено человеку, обремененному могущественным знанием.

— Время пришло. Подпиши папирус.

Первый служитель бога мудрости подал Ихетнефрету принадлежности для письма и свиток. Не вникая в смысл написанного, молодой мужчина начертал собственное имя.

— Теперь же, — продолжал Тотнахт, — прими от меня дар.

Он протянул Ихетнефрету большой кожаный мешок, перетянутый веревкой из пальмового волокна и, не дожидаясь пока писец выскажет благодарность, развязал его и поставил на каменный пол.

— Путешествие полно трудностей и опасностей. Справиться с ними поможет вот это, — верховный жрец достал боевой медный топор с ручкой из тяжелого и прочного дерева акации. — Но этого недостаточно. Нутур аэ — милость богов, станет первым твоим другом, — слуга Тота извлек кинжал в три четверти локтя длиной. Массивное лезвие блестело тусклым серебром, а рукоятка, сделанная из чистого золота, оканчивалась головой пантеры, державшей в пасти крупный ограненный изумруд. — Это оружие сделано из небесного камня. Ничто не сравнится с ним в прочности. Львы, леопарды, воины в доспехах и даже щит, обтянутый кожей бегемота, перед ним бессильны. Но есть и другой металл, разящий сердца смертных не хуже кованых клинков. Возьми в дорогу десять колец золота и в десять раз больше колец меди. Так ты сможешь прокормить себя и своих спутников.

Одежду и еду Ханусенеб уже собрал и ждет нас на пристани. Мой помощник позаботится обо всем. Впрочем, это мелочи. Главное — здесь, — Тотнахт протянул Ихетнефрету крошечный, не более мизинца, золотой флакон. В голосе Великого патерика вновь послышалась тоска, словно он сожалел о содеянном. — Это эликсир вечной жизни. По воле бога мудрости ты можешь одарить бессмертием еще одного человека. Но помни, если ты ошибешься в выборе, он станет мертвецом!

— Как же я узнаю, где тот, кто мне нужен?

— Сердце и знамения подскажут тебе. Не забывай, что снадобья хватит только на одного. Жидкость нужно выпить всю без остатка и после того, как твой избранник впадет в беспамятство, если конечно не скончается раньше, умертви его. Но знай, твое решение может принести удачу и счастье или разочарование и смертельного врага. Теперь все, пора идти. — Тотнахт отдал мешок писцу и жестом приказал следовать за собой. Они вошли в едва заметный дверной проем, но не попали в святилище, а прошли другим, ранее не замеченным писцом, коридором.

Ихетнефрет ничего не видел перед собой, даже тело жреца в белом опоясании казалось полностью исчезнувшим во мраке. Он слышал только собственное взволнованное дыхание да шум приливающей к вискам крови. Все казалось настолько нереальным, что глупо об этом думать и переживать. Наверно, это случилось не с ним. Он просто вспомнил нелепую сказку, рассказанную нищим бродягой за пару луковиц на городском базаре. Все образуется, станет на свои места, и жизнь вновь войдет в привычное русло.

Предаваясь размышлениям, Ихетнефрет не заметил, как оказался во дворе храма. Близился рассвет. На сером небе поблекли звезды, но тьма и сон по-прежнему оставались полноправными хозяевами земли. Все вокруг чудилось продолжением бесконечного ночного кошмара. Бессвязные образы деревьев и каменных стен проносились мимо, не оставляя следа в оцепеневшем сознании. Подавленные звуки просыпающихся птиц, дальний одинокий лай собак, редкие встревоженные лица во дворах убогих хижин, сложенных из речного ила и тростника, пришли из иного, незнакомого мира. Вереницы невзрачных лачуг тянулись нескончаемой чередой, вселяя в сердце тоску и уныние. Что-то в голове Ихетнефрета погрузилось в глубокий сон, оградив разум от пугливо дремавшего города, толком так и не успокоившегося после внезапной ночной грозы.

У городской пристани он увидел пять кораблей со спущенными парусами и оживленную толпу людей. Рабы заканчивали погрузку, воины окриками подгоняли их в надежде отплыть до восхода солнца.

— Это Ханусенеб, твой спутник и помощник, — представил Тотнахт Ихетнефрету младшего жреца средних лет с покорным, ничего не выражающим лицом. Тот согнулся в глубоком поклоне, не проронив ни единого слова. — Теперь вам предстоит объединиться в одной воде. Ханусенеб, погружены ли припасы?

— Так, Великий, — жрец вновь поклонился.

В это мгновенье Ихетнефрет выхватил взглядом из множества людей женскую фигуру. Женщина металась в разные стороны, пытаясь найти кого-то. В предрассветной серости утра Ихетнефрет узнал свою старую рабыню.

— Ихи, — отчаянный крик невольно вырвался из груди. Женщина, потерявшая покой, на миг остановилась, устремив взор в сторону берега.

— Господин, господин! — она дико взвыла раненой львицей и со всех ног бросилась к хозяину. Подбежав к Ихетнефрету, она швырнула на камни пристани незатейливый скарб, и словно ребенок, повисла на шее писца, орошая его слезами и оглушая стенаниями. Ханусенеб, отведя глаза в сторону, поднял вещи.

— О, мой господин, — продолжала причитать Ихи, — я так рада, что ты жив! Уже несколько дней я не видела тебя. Здоров ли ты? — она тревожно всматривалась в его глаза. — О, боги, что с тобой сделали? Радость и счастье покинули твой лик. Но теперь я тебя никому ни за что не отдам, и мы вечно будем вместе!

— Не плачь, моя старая Ихи, — робко пытался утешить ее писец, — Теперь все будет хорошо.

— Но куда мы уезжаем? Что случилось? Почему меня привели сюда в такую рань, спешно заставив собрать пожитки?

— Не волнуйся ни о чем. Нам предстоит отплыть в столицу. — Ихетнефрет взял ее за руку и повел в сторону кораблей. Рабыня вздрагивала всем телом, пытаясь вытереть слезы. Тотнахт и Ханусенеб пошли вслед за ними.

Погрузка судов уже окончилась, и команда, с трудом сдерживая возбуждение, молча глядела на четырех людей, боясь нарушить покой верховного жреца храма Тота.

Ханусенеб и Ихи уже взошли на борт, когда Тотнахт остановил хранителя свитков:

— Прощай, Ихетнефрет. Пусть боги даруют счастье твоему носу, осыплют дарами, дадут безграничную жизнь, вечность, не имеющую конца! И береги сердце! — голос Тотнахта был слаб и едва слышен, возможно оттого, что сказанное касалось только Ихетнефрета. Быть может, жалость к самому себе и тоска по чему-то утерянному этим утром лишила сил старика.

— Прощай, первый слуга Трижды Величайшего, — писец, опустив глаза, сделал последний шаг. В этот миг послышались громкие команды мастеров паруса, оживились люди вдоль бортов суден, втаскивая на них канаты. Какое-то время суда, предоставленные сами себе, подчинялись течению, относившему их назад, на север. Вновь крик разнесся далеко над рекой, и гребцы, издав низкий гортанный звук, налегли на весла, ударили по водной глади и подняли множество брызг. Еще несколько взмахов, и корабли, восстановив нарушенный строй, взяли курс на середину благословенного Хапи.

Одинокая фигура жреца на пристани, Горизонт Тота и родной Унут растаяли в серой туманной дымке. Ихетнефрет почувствовал холод и попросил Ихи дать что-либо из одежды. Та начала судорожно рыться в наспех собранных вещах, и найдя накидку из красной полотняной ткани, бережно окутала озябшего хозяина.

Перед его глазами по-прежнему стояло лицо Тотнахта. Осунувшееся, лишенное властной силы, более напоминавшее лик усталого от жизни хуру. В чем причина столь разительной перемены? Возможно, он все же ошибался в оценках Великого патерика Прекрасного из ночи? Да и мог ли он, потрясенный последними событиями, озабоченный лишь собственной судьбой, заглянуть в душу суровому, неразговорчивому старику? Не слишком ли много он брал на себя, осуждая того, из чьих рук, как нищий подаяние, получил бесценный дар? Эти мысли угнетали и печалили Ихетнефрета. Прощание показалось неискренним, отягощенным грузом неосознанной лжи, оставившим на душе неприятный, горше гусиной желчи, осадок.

Ладья Миллионов Лет огненным шаром воцарилась над отрогами восточных гор, желто-красным туманом стоявших на границе страны богов. Алыми блестками рассыпались лучи жизнедающего светила по глади Владыки рыб. Бег Хапи таился, подобно мраку. В дрожащих водах, как в полированном металлическом зеркале, отражалась синева небосвода, подсвеченная оранжевым заревом всемогущего Ра. Далекие берега успокаивали глаз зеленой пеленой стройных пальм и зарослей тростника. Где-то там, вдали, чернеющим роем носились несметные полчища птиц, прилетевших на зимовье; гиппопотамы, отдыхая на мелководье, подставляли солнечным лучам уродливые головы, крокодилы издавали отвратительные рыкающие звуки, а к водопою потянулись львы и шакалы, гиены и дикие антилопы. Звери на земле, птицы в воздухе и рыбы в воде радовались новому дню.

— Я Имхотеп, друг царевича Джосера. — Звонкий молодой голос вывел писца из оцепенения. — Как зовут тебя, и кто ты, незнакомец?

— Я Ихетнефрет, писец Дома жизни Унут, ученик Великого патерика Горизонта Тота, — он поднял глаза и увидел перед собой мужчину лет тридцати, сильно загоревшего даже для сына Черной Земли. Взгляд его был чист и приветлив. — Прости мне невольную задумчивость. Никогда в жизни я не удалялся дальше пятидесяти схенов от родного дома. Вот и залюбовался красотой реки...

— Вижу, тебе не чужды чувство новизны мира и жажда свежих впечатлений. Жаль, что ты не видел гор Тутешер, откуда сейчас мы возвращаемся.

— Мне об этом ничего не известно.

— Неферхотеп, начальник отряда, предупредил меня о том, что в Унут мы возьмем на борт несколько человек. Приятно иметь дело с посланниками верховного жреца бога мудрости и письма. А возвращаемся мы после долгого путешествия по землям, лежащим за первым порогом Хапи.

— Правда ли то, что я слышу? — восхищенно воскликнул Ихетнефрет. — Вы побывали почти на самом краю мира?

— Ты ошибаешься. До его границы непомерно далеко. Никто не знает где она и существует ли вообще. Земля слишком велика. Та-Кем — всего лишь малая ее часть.

— Я тоже собираюсь отправиться в странствия. Хочу отплыть к восточному берегу Зеленого моря, а оттуда — к реке, текущей в обратную сторону.

— Но ведь это расстояние огромно! Хотел бы я стать твоим спутником! К сожалению, дела в городе лишат меня такой возможности, но я с удовольствием помогу тебе. Вот, кстати, есть ли у тебя жилье в столице?

— Нет, я там никого не знаю.

— Тогда будь моим гостем.

— Вначале я должен посетить храм Тота, — пытался возразить Ихетнефрет.

— Об этом не стоит беспокоиться. Отправишься завтра, — новый знакомый писца оказался весьма настойчив.

— Хорошо, но сперва расскажи мне о своем путешествии.

— Да тут нет ничего особенного. По приказу Властелина Того, Что Есть И Того, Чего Нет, жизнь, здоровье, сила, мы отправились в страну Нуб на поиски сокровищ для Серебряного дома. Преодолев первый порог, наш отряд углубился на юго-восток, пройдя почти безжизненное плоскогорье. Покорив дикие племена черных, мы захватили много золота, меди, драгоценных камней и слоновьих бивней. В подарок Пер-Ао, жизнь, здоровье, сила, мы также везем иби, хекен, нуденб, хесант, храмовый ладан, обезьян, охотничьих собак, эбеновое дерево, шкуры барсов, пантер, леопардов, хвосты жираф и множество всякого прекрасного добра. Гонец достиг пределов Весов Обеих Земель. Обрадовался вестям Владыка Берегов Гора, жизнь, здоровье, сила, расточая в наш адрес похвалы, обещая для нас сделать больше, чем делали раньше его предки для кого-либо из своих вельмож. Поэтому нам пришлось отплыть из Унут до рассвета, чтобы засветло прибыть в столицу. К тому же, мы сильно устали. Тоска разъедает души, и каждый рвется к родному очагу. Жаждем мы успокоить сердце. Вот достигнем родины, и взята будет колотушка, вбит столб, носовой канат брошен на землю. Воздадут люди хвалу богам, все обнимут друг друга. Жены и дети оросят наши одежды слезами радости, — внезапно голос Имхотепа наполнился печалью, щемящим чувством отозвавшись в сознании Ихетнефрета.

— А мне предстоит отправиться в дальнее странствие по приказу оракула, — начал он. — Что ожидает меня на чужбине, в землях, населенных дикими племенами? Они не знают сути вещей, поклоняются чудовищам и презирают наших богов? В страхе возношу я молитвы Немти, покровителю путешественников, и Хнуму, повелителю судеб.

— Укрепи дух, и ты обнимешь своих детей, и поцелуешь жену, и увидишь дом, и умрешь в родном городе, а это, поверь мне, лучше всего на свете. И не забывай, что дальние страны несут нам не только страх неизвестности, но и насыщают разум новыми впечатлениями и знаниями, возвышают сердце. Разве твои открытия, преумножающие мудрость Та-Кем, не стоят неизбежных страданий и риска?

— Да, ты прав, но я даже не знаю, был ли хотя бы один из жителей Долины в краю реки, текущей в обратную сторону. Что за земли увижу я, какими неведомыми народами населены они? Чтят ли они богов или поклоняются деревьям и травам, верят ли в жизнь после смерти или дики настолько, что не верят ни во что, кроме силы копья и кинжала?

— Не знаю, но я слышал от других людей, что в тех местах, куда ты направляешься, правят могущественные владыки. Они царствуют над множеством племен. Там процветают города, возделываются поля, великие маги и мудрецы ведают тайны мира. Соединив их знания со знанием Обеих Земель, ты сделаешь страну Берегов Гора непобедимой.

— И навлеку на нее множество опасностей, — неожиданно продолжил мысль Ихетнефрет. — Черная Земля со всех сторон окружена пустыней, естественной преградой для завоевателей. Но вдруг жители девяти луков и более дальних мест разведают сюда дорогу?

— Если бы они хотели этого, то давно попытались бы проникнуть в долину. Южные варвары не способны на это, жители западной пустыни неорганизованны и малочисленны; населяющие страну Иаа слишком заняты собственными стадами, а на севере — почти бесконечное Зеленое море защищает нас.

— В любом случае моя судьба предрешена. Я не смею ослушаться. И хоть разлил Ра страх надо мною и ужас предо мною, я выполню задуманное. Лягу на живот, стану подобным духу Ах и тени Шу, взмолюсь могущественному Шаи, и лики богов да не отвернутся от меня; малого сына страны пчелы да не оставят...

— И я обращу молитвы к тем, чьи души населяют не гибнущие звезды. Ведь цель твоя достойна этого. Жаль, что сам не смогу находиться рядом. Ты прославишь Та-Кем новыми открытиями, а я хотел бы возвеличивать ее здесь, если на то будет милость Высокорожденного, жизнь, здоровье, сила. Откроюсь тебе в тайном желании. Я, Имхотеп, товарищ царевича Джосера, хочу создать то, что увековечит имя будущего владыки, над чем бессильны зубы Времени...

— Что же ты задумал?

— Бессмертная душа сына Ра должна найти приют в гробнице, равной которой не существовало в Черной Земле с тех пор, как она появилась из вод Нуна. Но как воплотить и исполнить задуманное я не знаю. Возможно, наша встреча поможет мне?

— Как?

— Пока у меня нет ответа, есть лишь предчувствие. Я уже чувствую запах и цвет зреющего в глубинах сознания, верю в то, что произошедшее не случайно, имеет смысл и значение. Впервые я подумал об этом, когда увидел твой перстень.

— Ты находишь его интересным? — Ихетнефрет мельком глянул на дар Госпожи Замка Жизни.

— Что это? — спросил Имхотеп.

— Подарок.

— Верховного жреца храма Тота?

— Нет, память об одной женщине, — неохотно отвечал Ихетнефрет.

— А знаешь ли ты смысл этого знака?

Писец отрицательно покачал головой.

— Это символ бессмертия, — продолжал Имхотеп, — неодолимой жизненной силы, и ты носишь его, видимо, по праву. Я не расспрашиваю тебя о подробностях, но вижу в этом знамение для себя. Уверен, благодаря тебе, найду ответы на многие вопросы и разрешу сомнения.

— Возможно ли такое?

— Каждый час наступит в назначенное время. Нужно быть терпеливым и уметь ждать. Радуйся, что всему есть черед, и ничто не случится раньше, чем это суждено.

— А смерть ты тоже встретишь с радостью?

— Я несколько раз смотрел ей в глаза. Незачем бояться ее, ведь утомленный сердцем не слышит жалобных криков и воплей, а причитания никого не спасут от могилы.

— Ты слишком легкомысленный. Все люди смертны. Неужели тебя не страшит неизбежный конец?

— Да, мы смертны, но в силах каждого обрести бессмертие. Люди умрут, их тела превратятся в прах, но созданное ими переживет своих создателей. Дух мудрости и знаний неистребим, а папирус лучше расписного надгробия и прочной стены. Уйдем мы в поля Заката, но творения наши будут жить в умах нерожденных. Смерть только начало, вечность скрыта за ней. Но мы заболтались, а уже полдень. Надо проверить, все ли в порядке на корабле.

Друг молодого царевича отправился к рулевому на корму судна, а Ихетнефрет с интересом оглядывался вокруг. Скрип весел, плеск вод, шорох снастей на ветру, завораживали. Слаженная работа гребцов, окрики воинов и двусмысленные шутки матросов действовали успокаивающе. Отдых в тени наполненного ветром паруса поверг хранителя свитков в океан безмятежности и опьянения тихой радостью.

Ихи приготовила незамысловатый обед, разделив его с молчаливым Ханусенебом. Ихетнефрет поблагодарил старую рабыню и вновь погрузился в созерцание Владыки силы, медленно несущего воды на север. Все чаще на берегах благоуханного Хапи видел он селения и возделанные участки земли. Казалось, столица находилась уже неподалеку. Писец остановился у борта судна, наблюдая за рождением волн от соприкосновения корабля с зеркальной гладью реки. Он смотрел на разбегающиеся серебряные ленты и думал о разговоре с Имхотепом. Целеустремленный, сильный человек произел на него благоприятное впечатление, и мог быть полезен в будущем, благодаря дружбе с высокопоставленной особой царской крови. Это сулило значительные преимущества в чужом и незнакомом городе Весов Обеих Земель. Но больше всего в Имхотепе поражали осведомленность в магических символах и пренебрежение к смерти. Перстень Госпожи Замка Жизни сразу привлек его внимание не столько из-за неоспоримых художественных достоинств, сколько из-за скрытого в нем тайного смысла. Разумеется, это мог понять только посвященный. Но, что это за знание, Ихетнефрет боялся спросить, рискуя подвергнуться различного рода расспросам. Смерть его пугала не более чем назойливое насекомое. Презрение, нет, скорее, смирение перед неизбежным, спокойное восприятие уготованного судьбой и в то же время жажда деятельности, стремление увековечить собственное имя делами, а не жалкие причитания, вызывали уважение. Что движет им, ясно осознающим кратковременность пребывания в этом мире? Тупое равнодушие или апатия, неспособность сопротивляться судьбе и слабость духа? Нет, тут иное. Он ясно понимал, что смертен, но переборол страх. А что он, Ихетнефрет, может противопоставить этому? Дар богов? Ужас перед пустотой в душе заставил содрогнуться. Обида на самого себя кровью хлынула к лицу, воспламенив его подобно соломе. Ему хотелось плакать, кричать от бессилия и ничтожества перед тем, кто, будучи смертным, обрел силу, куда более могущественную, нежели бессмертие избранного.

— Чем опечален, друг? — голос Имхотепа вновь вернул его в прежнее состояние. — Посмотри вокруг, разве не прекрасна Благословенная страна? Солнце стремится к горизонту, день подходит к концу. Земледельцы ведут к домам тучные стада. Телята радостно мычат в предчувствии близости родного хлева. Длиннорогие антилопы огромными и влажными глазами взирают на пастухов. Остромордые собаки и пятнистые гиены гонят баранов, овец и свиней. Гуси, утки, и журавли взволнованно кричат, вторя ослам и погонщикам, козы блеют в ожидании ночлега. Струйки сладкого дыма поднимаются вверх — это хозяйки жилищ готовят ужин мужьям. Запах скота и стряпни лучше дорогого бальзама для того, кто возвращается из дальнего похода. Женщины заканчивают стирку, а дети резвятся в последних лучах заходящего светила. Что может быть прекраснее?

Внезапный крик одного из матросов заставил всех бросить дела и направить взоры на север. Там, вдали, в свете, рожденном Атумом, ласкаемая водами Хапи, одаряющего деревья цветением, белела высокая крепостная стена города Весов Обеих Земель. Возбужденные радостные возгласы команды огласили окрестности. Гребцы налегли на весла, и суда рассекали воды Приносящего пищу, подобно медному ножу, разрезающему свежий плод. Столица приближалась, обнажая из-под покрова зеленой дымки растительности храмы, обелиски и дворец Пер-Ао. Все чаще на реке были видны небольшие деревянные барки и тростниковые лодки рыбаков, а на западе, словно эммеровое поле среди болот, показался обезлюдевший к вечеру город мертвых.

Вот уже видна городская пристань, заполненная людьми. Радостные крики далеко разносились над водной гладью. Вопли и причитания женщин, детский смех и шумная возня грузчиков заглушали все вокруг. На корабле Неферхотепа, начальника отряда, спустили парус. Его примеру последовали остальные. Гребцы подняли весла, и кормчие, используя силу течения, правили корабли к берегу. Толпа на пристани оживилась, ободряя плывущих. Сердца их ликовали; позабыты томительные дни ожиданий и волнений. Благоуханные воды священной реки нежно несли суда, и вскоре коснулись они дерева причала, и радость поглотила всех.

Вечер постепенно убрался прочь, посеяв на черном небосводе смарагды, малахиты и бирюзу звезд. Гонец поспешил к Великому дому с доброй вестью.

Босые, усталые ноги путников ступили на землю, и руки сплелись в объятиях. Вопли восторга смешались с горестными стенаниями тех, кто не дождался кормильцев. Для них уже никогда не составят погребальную свиту, не изготовят золотой гроб для мумии и возглавие саркофага из лазурита, не опустят в деревянный ящик. Быки не потянут их, и певцы не пойдут перед ними.

— Ихетнефрет! — голос Имхотепа был едва слышен. — Небуненеф, мой слуга, проведет тебя на ночлег. Я подойду немного позже.

Среди снующих людей Ихетнефрет, Ихи и Ханусенеб стояли неподвижно рядом со своим скарбом. Идти им некуда, и глупо отказываться от великодушного предложения молодого царедворца. Небуненеф, человек средних лет с каменным надменным лицом, знаком предложил всем троим следовать за ним. С трудом пробиваясь сквозь толпу на набережной, они прошли базарную площадь и свернули на одну из улиц незнакомого города. Крики и возня остались позади. Редкие факелы выхватывали из темноты глиняные стены неказистых домов. Грубые, неровные оконные проемы в шатком свете огня выглядели мертвыми глазницами в уродливых черепах враждебных демонов ночи. Одинокие встречные путники походили на тени, вышедшие из владений Усири. Дрожащие, пляшущие пейзажи казались нереальными и фантастическими, мрачными порождениями мира мертвых. Черный лабиринт улиц выглядел бесконечным. Каждый дом представлялся жилищем Инну, и только собачий лай заставлял думать о том, что они еще не взошли в свой горизонт.

Странники вышли на довольно широкую улицу и уперлись в высокий забор с массивными дверьми из эбенового дерева. Небуненеф несколько раз постучал в них кулаком. Ответом стала возня и невнятное бормотание. Шаркающие шаги приближались, и вскоре перед утомленными дальней дорогой возникла высушенная фигура сонного привратника. В руке он держал факел, щурясь от яркого света. Когда огонь озарил лики путешественников, старик едва не лишился чувств, словно перед ним стояли призраки.

— Небуненеф вернулся... — только и смог исторгнуть он из чахлой впалой груди. Радость и удивление сдавили глотку.

— Как видишь, Пинутем, это я. Или ты уже не ожидал моего возвращения? Старый бездельник! Уж я тебя знаю! — в голосе слуги Имхотепа прозвучала явная издевка, хотя он также рад был видеть Пинутема.

— А где же наш господин? — уже испуганно проскрипел старик.

— Успокойся, он благополучен. Наш господин отправился к Великому Дому, жизнь, здоровье, сила и вскоре явится сюда. Но, быть может, ты впустишь нас?

— Прости меня, глупого осла. Радость помутила мой рассудок. Рамосе, Хапирес! — крикнул привратник в темноту. — Счастье вновь посетило наш дом. Господин вернулся, он жив и здоров, хвала богам!

В глубине двора послышались крики прислуги, зажглись факелы, и огромный дворец Имхотепа ожил, разбуженный возгласами дворни и отблесками пламени.

Небуненеф, Ихетнефрет и его спутники прошли по вымощенной камнем дорожке, свернули к главному входу в прямоугольное жилище. Оно напоминало гробницу знатного вельможи в городе мертвых.

Войдя в приемную, все четверо оказались в окружении многочисленных слуг. Заспанные, они не могли толком понять, что же произошло: случилась ли какая беда, или, наоборот, есть повод для радости.

Наконец, выяснив причину переполоха и поприветствовав Небуненефа, все отправились восвояси, а несколько служанок поспешили на кухню приготовить что-либо на ужин.

Когда слова приветствий, здравицы и благодарности богам прозвучали, путники пересекли центральный зал. Стены его украшали искусные фрески, а потолок подпирали четыре массивные колонны из кедрового дерева, выкрашенные в красный цвет и увенчанные орнаментом из переплетавшихся стеблей и листьев лотоса.

К тыльной стороне зала примыкали столовые, ванные, туалетные комнаты и жилые покои хозяина дома. Небуненеф каждому выделил по спальне и удалился.

Обстановка временного пристанища Ихетнефрета оказалась довольно проста. Кровать, деревянный ларец, два стула, маленький столик и высокая подставка для светильника составляли всю мебель. Балки дверного проема из эбенового дерева сияли свежей голубой краской, пол тщательно оштукатурен, а нижняя часть стены покрыта росписью, изображавшей папирус и божественные цветы на берегу реки.

Ихетнефрет устало окинул взором комнату, сбросил сандалии из бегемотовой кожи на тростниковую циновку, еще раз осмотрелся и лег на кровать. Уставившись в выбеленный потолок, сделанный из деревянных брусьев, хранитель свитков почувствовал, насколько устал за день. Старый жрец Горизонта Тота, путешествие и новый, незнакомый город — все смешалось в сознании. Впечатления, подобно водам Хапи во время Ахет, стремились выплеснуться из головы. Новые лица не давали покоя, стояли перед глазами. Но больше всего Ихетнефрета интересовал Имхотеп. Что особенного нашел молодой придворный в обычном писце? Зачем дал кров, приютил его, старую рабыню и безвестного, молчаливого жреца? Какую цель преследовал друг царевича? В искренность и душевную чистоту сановника столь высокого ранга верилось с большим трудом, хотя, конечно, возможны исключения из общего правила. По крайней мере, до сего времени Имхотеп проявил себя как интересный собеседник, увлекающийся и целеустремленный человек. Его связи и положение в обществе сулили множество преимуществ, и отвергать дружбу царедворца было просто нелепо.

Вечерний ветерок затих, перестав волновать полотняную занавеску, закрывавшую высокое окно от пыли, солнца и мух. Глаза, отягощенные виденным, сомкнулись, и сон овладел молодым мужчиной.

Сновидения терзали воспаленный мозг, словно шакалы тело мертвого быка. Пестрыми иероглифами на стенах гробницы проплывали перед ним странные образы, воскрешая воспоминания о бурных событиях последних дней. Старый Тотнахт предостерегал о грядущих бедствиях, четыре всадника неумолимо неслись по пескам западной пустыни, и Госпожа Замка Жизни отчего-то истерично смеялась...

Утро принесло тяжесть в голове и боль в шее. Солнце давно уже взошло, но его лучи с трудом пробивались сквозь кусок полотна, наполняя комнату тусклым, неровным светом. Внезапное ощущение новизны охватило сердце. Стены и мебель, освещенные Атумом, выглядели совсем иначе, нежели вчера вечером. Грядущий день манил и пугал одновременно.

Неожиданно в комнате появился Имхотеп. Лицо его сияло.

— Я рад приветствовать Ихетнефрета, писца Дома жизни из Унут.

— Ихетнефрет приветствует Имхотепа, да наградят боги его здоровьем и долгой жизнью.

— Надеюсь, ничто не тревожило твой сон? Хотя, признаюсь, я всегда плохо сплю первую ночь в незнакомом месте.

— Нет, все хорошо. Я искренне благодарен за кров. Не знаю, что бы я делал в чужом городе без твоей помощи?

— Каковы планы на сегодняшний день? — поинтересовался Имхотеп.

— Я должен посетить местный храм бога мудрости и поклониться его главному жрецу, испросив совета о том, как поступить в дальнейшем. После я буду свободен. Пойду на базар или пристань, осмотрю столицу.

— Что же, могу только одобрить твои замыслы, но прошу лишь об одном. Сегодня вечером я устраиваю праздник в честь счастливого возвращения и хочу, чтобы ты присутствовал на нем.

— Прости, Имхотеп, но не знаю, насколько это уместно. Я прибыл сюда только вчера, ни с кем не знаком. К тому же, мелкий чиновник едва ли заинтересует компанию твоих друзей, занимающих более высокое положение...

— Поверь мне, это полная ерунда. Рассей сомнения и страхи. Помни, что гости уважительно относятся к моему выбору, и никто из них не посмеет упрекнуть тебя в низком происхождении.

— Пусть так, но в душе ...

— Неужели ты хочешь обидеть меня? Странно от тебя это слышать. Считаю, мы договорились. К тому же, возможно, к вечеру я порадую тебя хорошими новостями. А теперь я должен спешить во дворец Великого Дома, жизнь, здоровье, сила. Скоро принесут завтрак, а потом ты займешься делами. Все здесь в твоем распоряжении. Любое желание будет исполнено. Ни о чем не волнуйся. До встречи, хет!

Ихетнефрет не успел раскрыть рта, как новый знакомый стремительно удалился. Застолье столичных сановников не интересовало хранителя свитков. Но у него не было выбора. Да и как он мог еще отблагодарить Имхотепа?

Очистившись после ночного сна, Ихетнефрет позавтракал, отдал приказания Ихи на весь день и вместе с Ханусенебом отправился на поиски здешнего Горизонта Тота.

Разговор с главным жрецом храма получился весьма путаный. Служитель бога мудрости задавал расплывчатые и неопределенные вопросы. Никаких конкретных обещаний и советов священнослужитель дать не мог, намекая на наличие скрытых от глаз и ушей писца обстоятельств. Помощи от него ждать не следовало. Для Ихетнефрета так и осталось невыясненным, насколько глубоко столичный слуга Трижды Величайшего посвящен в его тайну, но в том, что он с ней знаком, писец не сомневался. На это также указывало многозначительное молчание Ханусенеба во время беседы.

Встреча в Горизонте Тота легла тяжестью на душе. Разочарование и досада отравляли красоту и свежесть нового дня. Сын Имтес понимал, что теперь может положиться только на одного себя, и отправился на пристань в надежде разузнать что-нибудь полезное. Но и тут его ждала неудача. Никто не собирался к водам Зеленого моря в это время года.

Опустошенный и уставший, он вернулся в дом Имхотепа, расположился на каменной скамье в тени пальмовой рощи у небольшого пруда, рядом с родовым святилищем гостеприимного хозяина, и погрузился в размышления о прожитом дне.

Слова главного жреца храма Дважды Великого произвели тягостное впечатление. Рушились надежды на скорое отплытие. Теперь предстоит ждать начала времени Шему. Тогда Хапи обмелеет, и смертоносный суховей вырвется из пустыни, иссушая долину Рождающего в изобилии деревья. Запасы иссякнут, жить станет не на что. Гостеприимство Имхотепа также не бесконечно, и когда-нибудь придется покинуть его дом.

Ихетнефрет уставился на водную гладь пруда, заросшего у берегов папирусом и лотосом, пытаясь в голубом зеркале увидеть ответы на многочисленные вопросы. Рабы неторопливо несли мимо кувшины и поливали растущие поблизости сикоморы. Шелест листвы деревьев напоминал запах меда, убаюкивая и опьяняя, даруя в знойный день приют утомленному одинокому путнику.

Ихетнефрет погрузился в оцепенение. Крокодилом в речных зарослях подкрался вечер. Сын Имтес очнулся, когда солнце коснулось горизонта, освещая землю последними умирающими лучами, резко встал и поспешил в свои покои, чтобы приготовиться к приему, устраиваемому Имхотепом в честь возвращения из опасного и длительного путешествия. Но тягостные мысли не оставили его и в маленькой, уютной спальне. Он тщетно пытался найти выход, но ничего путного на ум не шло. Оставалось только ждать, пока не решится само собой то, на что невозможно как-либо повлиять.

Вскоре дом наполнился шумом и радостными возгласами. Гости уже явились, но выходить к ним Ихетнефрет не спешил, ожидая появления слуги, дабы тот провел его и представил друзьям молодого царедворца. Ждать пришлось недолго. Но вместо прислуги явился сам хозяин дома.

— Прошу тебя присоединиться к моей компании, — голос Имхотепа был весел и радостен, лишен даже намека на важность, присущую людям его ранга. — Праздник уже начался, пойдем же!

Ихетнефрет натянуто улыбнулся и, делая усилие над собой, последовал за устроителем торжества.

Центральный зал наполнился звуками музыки, женским смехом и обрывками неторопливых мужских бесед. Здесь собралось около двадцати человек из круга близких приятелей Имхотепа. Служанки подносили гостям угощения, ловко лавируя среди пирующих. При появлении Имхотепа и незнакомца, взоры приглашенных устремились к хозяину дома.

— Друзья, — торжественно объявил хозяин, — позвольте вам представить Ихетнефрета из Унут, моего спутника.

Гости ответили улыбками и жидкими аплодисментами. Имхотеп провел писца на противоположный конец зала, сел на высокий резной стул из черного дерева и усадил сына Имтес по правую руку от себя. Веселье продолжалось.

Оказавшись рядом с виновником торжества и находясь в его тени, Ихетнефрет мог спокойно обозревать собравшихся, не рискуя оказаться в центре внимания или стать объектом насмешек и недостойных шуток.

Имхотеп высоко восседал над всеми, словно сам Высокорожденный. Длинная рубаха поверх опоясания, свободный и тонкий плащ, богатое золотое ожерелье, украшенное драгоценными камнями, и массивные золотые браслеты делали его подобным Владыке Всего, Что Есть, И Чего Нет.

Мужчины, приглашенные Имхотепом, выглядели гораздо скромнее хозяина. Простые полотняные одежды почти ничем не отличались от одеяния Ихетнефрета. Лишь массивные перстни говорили о том, что их владельцы не принадлежат к числу несчастных и слабых земледельцев. Некоторые из гостей вели степенные беседы, иногда прерываемые негромким смехом, а несколько человек увлеченно играли в сенет. Это успокоило Ихетнефрета, боявшегося выделиться скромным одеянием. Он даже с удовольствием посмотрел на безымянный палец правой руки, с благодарностью вспоминая щедрость Госпожи Замка Жизни.

Сидевшие поодаль молодые женщины заинтересовали писца гораздо больше, заставив надолго задержать на себе взгляд. Изящные, в длинных узких платьях, почти полностью обнажавших грудь, в париках, увенчанных начельниками из стеблей лотоса, массивных ожерельях из фаянсовых и пастовых бус, они напоминали стройные стебли даров реки. Широкие инкрустированные пластинчатые браслеты обвивали запястья, длинные тонкие пальцы красавиц украшали золотые перстни. На веки была нанесена зеленая краска, изготовленная из размолотого малахита. Губы и щеки горели красной охрой, ногти сияли россыпями изумрудов. Божественной росой пахли умащенные маслом тела. Их аромат мешался с благоуханием Пунта, а подернутая легким загаром кожа блистала подобно звездам, сияющим на сводах высокого храма.

Женщины живо переговаривались между собой, поедая гранаты, финики и жареных кобчиков. Дух молодости и веселья наполнил дом, и встревоженное сердце писца успокоилось на время.

— Друзья, — Имхотеп хлопнул в ладоши, — а теперь насладимся искусством акробатов.

Гости притихли, только легкий шорох женских одежд нарушал тишину, внезапно разорванную резкими звуками арфы, лютни и бубна. Откуда-то из темноты зала прямо на руках вышли две девушки, сверкающие в отблесках факелов, полностью открытые воздуху и свету. Короткие черные опоясания, расшитые золотом, едва скрывали ягодицы. Длинные смоляные кудри, подобные мраку ночи, волочились по полу, укрытому зелеными циновками, груди спелыми плодами торчком стояли на их телах.

Награжденные дружными аплодисментами и восхищенными возгласами мужчин, девушки вскочили на ноги, закружившись в невиданном танце. Юные, слегка угловатые, повинуясь дикому ритму, они неистово вращались, кружились, переворачивались, изгибались стеблями папируса под напором живительного северного ветра.

Внезапно музыка стихла. Став на одно колено, танцовщицы поклонились хозяину праздника и замерли. Гул одобрения пронесся по залу. Акробатки поднялись и быстро убежали, словно испуганные антилопы.

Вечер продолжался. Тихо звучали арфа и тростниковая флейта, не мешая спокойной дружеской беседе. Нагие рабыни, чьи тела украшали лишь ожерелья бус и тонкие пояса цветного бисера, разносили гостям различные кушанья и напитки. Хмель и благовония туманили разум. Казалось, все уже готовы отплыть в страну опьянения, где острова из чистого золота.

— Теперь песня, — Имхотеп вновь хлопнул в ладоши, пытаясь привлечь внимание возбужденных гостей. Повинуясь приказу устроителя торжества, к пирующим вышли три девушки, держа в руках ситару, лютню и двойную флейту. Длинные и узкие, почти по самые щиколотки каласирисы из тонкого, полупрозрачного полотна подчеркивали высокие, стройные фигуры. Юбки плотно облегали икры, стесняли шаги, делая походку плавной, размеренной и полной достоинства. Тяжелые, густые волосы, заплетенные во множество косичек, ниспадали на едва прикрытые груди.

Когда шумные участники пира успокоились, изящные, длинные пальцы коснулись струн, извлекая резкие металлические звуки. Подобно водам ручья журчала флейта. Девушка, игравшая на лютне, запела песню о далекой, загадочной стране, полной чудес и диковинок, где дикие звери живут в мире и гармонии с людьми, где правит любовь, и счастьем дышит каждая травинка. Чарующий голос сладким вином заполнял сознание, тоска и надежда слились воедино. Горечь неосуществленных помыслов, тайные мечты и тихая печаль волшебными звуками срывались с уст певицы, напоминавшие нераскрывшийся лотос:

Небо приносит тебе свой запах,

Одуряющий запах,

Опьяняющий все вокруг.*

Затихли последние аккорды, рожденные обнаженными нервами натянутых струн. Смолкла флейта, и слушатели застыли в оцепенении. У многих на глазах показались слезы. Музыка древним магическим заклинанием разбудила чувства, крепко спавшие в их душах. Какими ничтожными казались они себе рядом с бесконечностью мира и скоротечностью жизни. Серые будни убивали желания, умерщвляли надежду, сковывали разум предрассудками и тысячами условностей. Лишь во снах люди вновь становились свободными, полными сил, способными противостоять страху смерти и предопределенности судьбы. Мечты обретали плоть, иллюзии превращались в реальность.

Слова песни бередили скрытые душевные раны, вызывали вереницу противоречивых ощущений и эмоций, будоражили фантазию.

Прекрасно время,

Когда сияние солнца видно

Вовеки и когда оно царит над гробницами.*

Слова Имхотепа разорвали тишину, разгоняя сомнения и разочарование жизнью.

— Так радуйтесь же, друзья! Вы сильны и молоды, прочь уйди грусть! Наслаждайтесь и веселитесь, — попытался он ободрить гостей. Постепенно те приходили в себя, музыканты удалились, и веселье продолжилось, но Ихетнефрету не удавалось сосредоточиться, взор его блуждал по залу, останавливаясь то на гостях, то на маленькой обезьянке, весело скакавшей по полу и игравшей собственным хвостом.

Сын Имтес никак не мог отогнать от себя печальные мысли. Лицо молодой певицы, полное необъяснимой тоски, стояло перед ним. Глубокие голубые глаза, тонкий, с небольшой горбинкой нос, кудри, словно лазурит, и лучше золота ее округлые руки. Бледная кожа светилась, гордая шея высоко вздымалась над крупной сверкающей грудью, подобной двум вспыхнувшим померанцам. С венчиком лотоса могли сравниться персты. Поступь ее благородна, а стройные бедра вели на ходу спор о ее красоте.

Безумное сердце металось собакой на привязи, кровь с шумом неслась по жилам, заливая лицо краской волнения. Чудесное видение воскрешало позабытые воспоминания. Да, эти правильные черты, окаймленные длинными волосами, волнующая воображение грудь. Стройная фигура казалась обнаженной под полупрозрачной тканью. Но возможно ли такое? Или это всего лишь действие вина? Нет, ее образ, пришедший из снов, реален, полон жизни, голос ласков и приятен, уста сладкоречивы, а глаза излучают грусть. Госпожа Замка Жизни! Нет, нет, это невозможно! Но перстень, вот он! Да, несомненно, девушка очень похожа на ту, что посетила его в каменном колодце Горизонта Тота. Конечно, это не она, но глаза... Отчего она тоскует, что мучает ее, не давая покоя? Неразделенная любовь? Такая не может испытывать недостатка в восторженных поклонниках. Что же тогда?

Внезапно Ихетнефрет увидел, как гости разбрелись по залу, разбившись на маленькие группы. Имхотеп толкнул локтем друга в бок, подмигивая и многозначительно улыбаясь. Всем своим таинственным видом он призывал Ихетнефрета на время покинуть шумный праздник.

— Здесь стало душно. Пора немного прогуляться...

Выйдя на улицу, они сразу очутились в объятиях ночной прохлады. Тяжелый воздух, наполненный благовониями и копотью факелов, сменился ароматами засыпающего сада и вечерней свежестью, пленяя легкие.

— Кто эта девушка? — задумчиво спросил Ихетнефрет.

— О ком ты говоришь? — не понял Имхотеп.

— О той, что исполнила чарующую старинную песню!

— Ах, та! Тебе больше понравилась певица или ее пение? — Имхотеп тихо рассмеялся. — Да, она действительно великолепна, — в голосе его слышалась легкая насмешка. Лишь хмельное питье позволило ему немного подразнить товарища.

— Ты знаешь ее?

— Нет, — уже серьезно ответил Имхотеп. — Мне известно только то, что она служит при храме богини Хатхор.

— Хатхор? — не унимался пришелец из Унут. — Это очень символично!

— О чем ты?

— Нет, нет, ничего важного... Храм Хатхор...

— Да, храм Хатхор. Но я позвал тебя не за этим. Сегодня я беседовал с царевичем, да подарят ему боги Вечность. Рассказал о тебе, и он заинтересованно выслушал меня. Более того, Великий Дом, жизнь, здоровье, сила, приказал возвести в столице новый храм Властелину правды. Вскоре начнется большое строительство, понадобится много материалов.

— И что из того? — перебил его Ихетнефрет.

— Но ведь строители не могут обойтись без деревьев, растущих на восточном берегу Зеленого моря! Через десять дней в те края направятся наши корабли. Они и доставят в Та-Кем стволы могучих кедров, и ты по воле Высокорожденного, жизнь, здоровье, сила, попадешь в город Гублу, откуда уже недалеко и до реки, текущей в обратную сторону. Кроме того, царевич Джосер велел выдать тебе десять колец золота и множество различных товаров, чтобы ты мог обменять их во время путешествия.

— Воистину, ты послан мне богами! Благословен ты, твой дом и рожденное тобой! — Ихетнефрет упал на землю и распластался на животе перед Имхотепом.

— Встань, друг, не стоит... Я сам верил и верю, что встреча наша не случайна. Но помни, царевич дает это в обмен на знания, приобретенные тобой в походе. Все, что ты узнаешь о дальних странах, должно стать известно и царевичу, будущему владыке Черной Земли. Согласен ли ты?

— Согласен ли я? Прости, но более нелепого вопроса я не слышал в жизни! Неужели ты ждал иного? Конечно, да!

— Я рад услышать от тебя это. Завтра же расскажу о нашем разговоре царевичу. Ты получишь щедрые дары и можешь собираться в дорогу.

— Да хранят боги великого Джосера! Пусть они даруют ему вечность и могущество, сделав владыкой мира. Сбудутся заветные желания, и исполнится воля оракула. Одна лишь мысль не дает покоя...

— Что же тревожит тебя?

— Эта девушка, певица из храма Хатхор, никак не идет из головы. Кто она, как ее имя?

— Хочешь, я пошлю за ней завтра. Вечером ты вновь услышишь чудесное пение и насладишься ее красотой.

— Нет, не надо...

— Ты боишься? Но как же я смогу тогда помочь тебе?

— Не знаю. Еще не знаю... Я сам пойду в храм и все выясню, но времени у меня мало.

— Не бойся, будь смелее, подойди и поговори.

— О чем?

— Расскажи о своих чувствах, ведь ты, я смотрю, неравнодушен к ней.

— А вдруг она не захочет даже видеть меня?

— Стоит попытаться.

— Хорошо, я попробую. А сейчас, Имхотеп, я хотел бы покинуть шумную кампанию...

— Разве ты не присоединишься ко мне? Веселье в полном разгаре.

— Прости, но я хочу отдохнуть. Слишком много впечатлений и новостей за один вечер. Надо все обдумать и взвесить. Завтра будет нелегкий день.

— Что ж, поступай как знаешь, а я вернусь к гостям. Увидимся утром, — Имхотеп сделал рукой знак прощания и удалился.

Ихетнефрет еще какое-то время оставался на улице, наслаждаясь ночной прохладой, а потом отправился в спальню, воспользовавшись входом для слуг, чтоб не мешать пирующим.

Придя в свое убежище, он первым делом достал из походного кожаного мешка кинжал, выкованный из небесного камня, и подаренный Великим патериком Тота. Быстрым движением, закусив губу, он разрезал запястье необычайно острым лезвием, блеснувшим в тусклом свете расплавленным свинцом. Кровь потоком хлынула из раны, но в считанные мгновения остановилась. Кожа срослась, не оставив от пореза и следа.

-Нет, нет, неправда!.. — В отчаянии Ихетнефрет отбросил оружие в сторону. Он обессилено упал на кровать и незаметно погрузился в глубокий сон.

Ночью он видел Зеленое море и корабли, подгоняемые ветром. Плеск волн звучал в ушах неземными звуками, синева воды соперничала с сиянием небес. Далекий берег маячил на горизонте серой дымкой.

Мысли неспешно, словно гиппопотам, выбравшийся на сушу, ползли в неизвестность, цепляясь одна за другую, рождали новые видения, неотличимые от реальности. Странные и непонятные днем, они становились целостными и естественными в сновидениях. Он видел одну из прекраснейших женщин, отроковицу, подобной которой еще не было на земле. Волосы ее казались чернее ночи, уста слаще фиников и винограда, зубы ровнее и тверже зарубок кремневого ножа, напоминали зерна граната... Сладостная, сладкая любовь, госпожа повелительница любви...

Любовь, будто брошенное в вязкую грязь семя, проросла в нем. Чувство вспыхнуло в сердце огнем, воспламеняющим солому; встрепенулось ловчим соколом, бьющим добычу с лета. В одно мгновение жизнь обрела смысл и значение, надежда и радость вновь воскресли, и только восходящее солнце, напоминавшее лик возлюбленной, рассеяло волшебные образы...

Позавтракав на скорую руку, сын Имтес приказал Ханусенебу идти к пристани и разузнать все, что известно о готовящейся экспедиции, а сам отправился к храму богини Хатхор.

Не разбирая дороги, он мчался на поиски девушки, ставшей его наваждением. В несколько раз быстрей колотилось сердце, скача торопливо в груди. Все вокруг уже не существовало для него. Он думал лишь о той, что накинула на него петлю пышных волос, пленила взглядом, опутала ожерельями и поставила на нем клеймо своим перстнем. Он жаждал превратиться в ее черную рабыню, омывающую ноги. Мог бы он тогда вволю любоваться ее кожей. Мечтал сделаться прачкой хотя бы на один день, чтобы отстирывать ее платья от бальзама и душистой мирры. А как он хотел быть ее кольцом или браслетом! Тогда она берегла бы его как безделушку, услаждающую жизнь.

Теперь для него и яства сладкие солонее соли, изысканные вина горше гусиной желчи. Желал он только одного живительного для сердца поцелуя, моля Тота сохранить навеки то, что обрел.

Добравшись до храма Хатхор, Ихетнефрет затаился в одном из переулков, выходившем на площадь перед святилищем. Утреннее богослужение уже давно началось, поэтому ждать, как он думал, оставалось недолго. Но время тянулось невыносимо медленно, а сердце билось все быстрей, руки нервно дрожали, и волнение иссушило горло.

И вот, о, боги, ради этого мгновения он готов ждать целый день! Среди выходящих из ворот храма показалась блистающая подобно звезде Сопдет в начале счастливого года!

Затаив дыхание, слыша лишь биение собственного сердца, сын Имтес тайно последовал за той, с которой так жадно искал встречи. Путаясь в узких улочках и натыкаясь на встречных прохожих, Ихетнефрет старался не потерять девушку из виду. В сутолоке базара он едва не упустил ее, расталкивая бранящихся торговцев и погонщиков скота.

Свернув в один из тихих переулков, он увидел, как она отворила деревянную калитку. Подойдя ближе, писец услышал голоса во дворе, где находился маленький уютный сад, и остановился, наблюдая за скромным жилищем.

Ихетнефрет, узнав, где живет возлюбленная, успокоился, решив теперь как можно быстрей отправиться к Имхотепу и просить о помощи.

Вновь перед глазами замелькали пыльные дороги, убогие глиняные стены, горожане, возвращающиеся с торжища. Но хранитель свитков не замечал их, думая лишь о том, как быстрее попасть в дом друга и застать его там. "Сладостная, сладкая любовь, госпожа повелительница любви..." — мысли, пришедшие из сна, лишали покоя.

К несчастью Ихетнефрета, Имхотеп отсутствовал и обещал явиться не раньше обеда. Писец не находил себе места. Прогулки по саду не приносили облегчения. Купание в бассейне не дало избавления от нахлынувших переживаний. Нервно расхаживая, он вспоминал облик любимой, представляя себе ее глаза, губы, кожу, подобную нежной кожице спелого плода. Густые волосы, умащенные бальзамом, руки, словно ветки персеи, делали ее похожей на владычицу Та-Кем. Она — само здоровье, жизнь и сила! Теперь без нее, что ложе, что гробница... "Лик ее прекрасен, как сад с цветами и сладко пахнущими травами, — думал Ихетнефрет. — Но вдруг она глупа? Нет, не хочу этому верить. Не имей она сердца, разве могла бы так исполнить песню вчера вечером? Ум и глубина чувств наверняка присущи ей".

— Ихетнефрет, да что с тобой, — окликнул писца вернувшийся Имхотеп. — На тебе лица нет. Не заболел ли ты? Или вчерашний праздник не пошел на пользу?

— Имхотеп, слава богам! — голос писца дрожал от волнения. — Я жду тебя целую вечность!

— Скажи толком, что произошло, отчего ты так встревожен? Неужели весть о скором отплытии так взбудоражила тебя? Кстати, я доложил царевичу о твоем согласии, и сегодня вечером ты получишь дары.

— Спасибо, Имхотеп. Я припадаю перед великим Джосером на живот, жизнь, здоровье, сила, но не это сейчас меня волнует! Я побывал сегодня у храма Хатхор, я видел ее! Понимаешь?

— Какой же я слепец! Вот в чем причина! Так расскажи!

— К сожалению, рассказывать нечего. Я наблюдал за ней, скрываясь в переулках пугливым ибисом, прячущимся от пасти крокодила в зарослях папируса. Я следил полдня, узнал, где находится ее дом, но так и не посмел подойти ближе, чем на двадцать локтей. Что со мной, что теперь делать? Я прошу тебя, помоги!

— Говори, я все исполню.

— Помнишь, вчера ты сказал, будто можешь пригласить эту девушку вновь?

— Да, конечно, и могу повторить.

— Тогда сделай это для меня. В непринужденной обстановке легче завязать беседу. Нужно только сказать первую фразу, а там все пойдет само собой.

— Я сделаю так, как пожелаешь, но боюсь, как бы с тобой не стряслось беды до захода солнца, — в голосе Имхотепа чувствовалась ирония и дружеская забота одновременно.

— Сам не знаю, как проживу остаток дня.

— Лучше займись сборами в дорогу.

— Зачем? Вещей у меня немного, а до отплытия остается почти десять дней.

— Не забывай, сегодня явятся вестники Джосера. Теперь ты станешь настоящим купцом, обладателем множества различных товаров.

— У меня есть помощник Ханусенеб, а старая Ихи возьмет на себя заботу о провианте.

— Твоя рабыня и этот молчун Ханусенеб? Кажется, за время пребывания в моем доме он не проронил ни слова.

— Не требуй от него многого. Он ведь жрец Горизонта Тота. "Ты закрыт перед тем, кто говорит, но ты открыт перед тем, кто хранит молчание". Это слова из молитвы Трижды Величайшему.

— Теперь многое становится понятным. Он просто боится проговориться и разболтать какие-то тайны храма.

— Возможно.

— Да и ты многое не договариваешь, но не переживай, я не стану расспрашивать. Если захочешь, то сам расскажешь. А сейчас прости, я вновь покину тебя. К сожалению, чиновник моего ранга не принадлежит себе. Увидимся вечером, и не волнуйся ни о чем. Но помни: женского тела прохладный фаянс ослепляет, обольщает, чтобы тотчас превратиться в пламенеющий сардоникс. Обладанье им — краткий сон, постиженье его — подобно смерти!*

— Желаю удачи, да будешь ты жив, счастлив и здоров.

Имхотеп спешно удалился, и Ихетнефрет опять остался один на один с собственными переживаниями. Мысли о дарах царевича, скором отплытии и неожиданно обретенной любви путались в голове. Глаза жаждали видеть возлюбленную. Важнее еды и питья стал для него лишь один ее взгляд.

Размышляя над событиями последних дней, выглядевших поначалу абсолютно не связанными между собою, Ихетнефрету показалось, что за ними стоит чья-то неведомая воля. Кто-то спланировал и просчитал каждый его шаг. Чего стоила одна только встреча с Имхотепом. Разве мог он предположить еще несколько дней назад, что случайное знакомство сыграет такую роль в его жизни. А эта таинственная девушка? О такой можно только мечтать! Ряд событий, сплетаясь воедино, подобно разрозненным нитям под ловкими руками ткача, создавал пестрое полотно судьбы. Что будет дальше, каков следующий ход поводыря, оберегающего человека из Унут от хаоса и мрака жизни?

Ихетнефрет опустился на каменную скамью в саду у бассейна, созерцая колышущиеся кроны сикомор и акаций, уродливые морщины коры, цветы и травы. Судьба деревьев казалась схожей с его собственной. Жизнь течет спокойно и размеренно, и никто не знает, когда явится дровосек, и медный топор прервет ее.

Но все проходит в этом мире. Солнце коснулось горизонта, день догорал. Так приходит смерть. Время промелькнет, как сон, и "добро пожаловать!" — скажут в полях Запада пришельцу.

— Очнись, Ихетнефрет, — раздался голос Имхотепа в саду. — Оставь раздумья, не то скоро станешь скучным мудрецом.

— Разве уже пора?

— Да, она должна прийти на закате. Поторопись, если хочешь ее увидеть.

— Я сейчас!

— Жду тебя в зале.

Ихетнефрет, словно лев, преследующий добычу, бросился в отведенную ему комнату и быстро сменил одежду, надев длинную рубаху поверх опоясания, свободный тонкий плащ и парадное оплечье из мелкого цветного бисера.

Когда он вошел в зал, украшенный гирляндами из стеблей и цветов лотоса, сердце его почти остановилось. Посреди обширного помещения за длинным столом сидели Имхотеп и та, которую он так ждал. Они о чем-то беззаботно болтали, играя в "собак и шакалов".

"Глупец", — подумал про себя Ихетнефрет и замер, словно обелиск перед воротами храма.

— О, да вот и сам Ихетнефрет, — выручил его Имхотеп. — А мы решили немного развлечься. "Собаки и шакалы" оказались предпочтительней сенета. В этой игре основное значение имеет случайность, что напомнило Мафдет человеческую судьбу. Ах, прости меня, я заболтался. Ведь вы еще не знакомы. Ихетнефрет, родом из Унут, прибыл к нам для организации торговой экспедиции на север, а Мафдет — певица при храме Хатхор. К тому же она еще играет на лютне.

— Я рад приветствовать Мафдет, прекрасную, как госпожа Востока, которой она служит, — попытался сделать комплимент смущенный Ихетнефрет. Девушка ответила легкой улыбкой. — Но как возможно, что служительница богини любви и веселья думает о превратностях бытия?

— Ты забываешь, что Хатхор имеет еще одну сущность. Во второй своей ипостаси, в одеянии из леопардовых шкур, она связывается с богиней судьбы.

— Все исходящее из твоих уст подобно творению истины, — Ихетнефрет вполне удовлетворился началом разговора. — Не взыщи с меня, невежды. Я действительно не знал об этом. Мне казалось, судьбой человека владеет Шаи.

— Возможно, в Унут это и так, но здесь, в столице, мы считаем иначе. В конце концов, это не имеет большого значения. Любой из нас находится в руках небожителей, и мы всего лишь собаки и шакалы на доске божественного замысла.

— Друзья, — вступил в разговор Имхотеп, — зачем вы говорите о грустном. Разве этот вечер не создан для радости и веселья? Мафдет, я пригласил тебя для того, чтобы твое пение отвлекло моего друга от печальных мыслей, а ты рассуждаешь о богах и судьбе.

— Я всего лишь хотела просветить Ихетнефрета, но, если вы хотите, я спою.

Она встала, взяла лютню, и длинные тонкие пальцы коснулись струн. Чарующие, волшебные звуки заполнили дом. Волнами Зеленого моря они накатились на слушателей, пленяя разум. Приятный гортанный голос певицы ласкал слух. Дивные слова старинной песни завораживали, падали огромными тяжелыми каплями из поднебесья, доставляя сладкую боль. Они неслись отовсюду, казались пришельцами из иного мира. Тоска, мечты, страдания сплетались воедино, подобно гирлянде божественных цветов. Хранитель свитков ослеп, все окружающее исчезло, осталась только Мафдет и пьянящие звуки, растворившие в себе призрак дворца Имхотепа.

Любитель хмельного питья

Удалился в страну без воды.

Житниц несчетных владелец

Нуждается в горсти зерна.*

Последний аккорд, кинжалом, разящим сердце, обрушился на Ихетнефрета. Он молчал, пораженный услышанным, с трудом приходя в себя. Рассеянный взгляд его скользнул по лицу Имхотепа. Тот сидел в глубокой задумчивости, напоминая статую из черного нубийского камня.

— Прекрасен этот час, пусть он продлится вечно! — нарушил тишину Ихетнефрет. — Но откуда столько грусти?

— В городе Вечности всем поголовно приют уготован,* — слова Мафдет были полны неизъяснимой тоски и печали.

— Ты боишься смерти? Но тебе ли думать о ней? Твой взгляд упоителен, сладкоречивы уста, в теле буря, оно молодо и прекрасно, дышит красотой и любовью, как цветок мех-мех.

— Уже поздно, мне пора, — девушка стыдливо улыбнулась, так и не ответив на вопрос.

— Позволь проводить тебя. В ночное время путь небезопасен.

Мафдет слегка потупила взор, и Ихетнефрет понял, что его предложение принято. Они быстро встали и удалились, боясь помешать Имхотепу, сидевшему неподвижно и устремившему взгляд в одну точку. Тайная, непостижимая сила волшебных звуков очаровала его, опьянив без хмеля и вина.

На улице царила благостная ночь, одаривая людей живительной прохладой. Звезды ослепительно сияли, словно факелы в руках богов. Редкие крики ослов да скучный лай полусонных собак доносились до ушей путников.

— Расскажи мне о себе, — вдруг попросила Мафдет.

Ихетнефрет от неожиданности даже не знал с чего начать. Мысли путались, слова застряли в горле, и от волнения ладони стали влажными.

— Кто ты, откуда и зачем явился сюда? — пришла на помощь девушка.

— Родился я в Унут, — неуклюже начал Ихетнефрет. — Мать моя, Имтес, оттуда родом, а отец происходил из скотоводов западных стран и служил наемником в войске. От него мне достались светлая кожа и голубые глаза, дом да старая рабыня. Я получил образование и стал писцом. Родители умерли. Я остался один. Все вокруг меня текло вяло и неторопливо. Думал, так пройдет весь отпущенный мне срок, но несколько дней назад произошли разительные перемены. По приказу богов я прибыл в город Весов Обеих Земель. Отсюда я должен отправиться к реке, текущей в обратную сторону и достичь города Урука, расположенного на ее берегах.

— Я слышала, это очень далеко.

— Расстояние не имеет значения, и я не могу противиться судьбе.

— Откуда ты знаешь об этом? Разве кому-либо ведомо будущее? Или сами боги указали тебе путь?

— Я посетил Горизонт Тота, и верховный жрец Тотнахт раскрыл мне глаза. Во время плавания в столицу я встретил Имхотепа, и мы подружились. Он дал кров и пищу, рассказал о моей миссии молодому царевичу, и тот обещал щедро одарить меня. Более того, Имхотеп помог в поиске корабля. Ты думаешь, это случайности, а не части божественного замысла?

— Возможно, ты скажешь, и наша встреча не игра случая? — с лукавством в голосе спросила Мафдет.

— Не исключено, — рассеянно ответил Ихетнефрет. — Теперь ты знаешь почти все...

— Почти, но не все. Не так ли?

— Излишнее знание отягощает душу. Зачем тебе? Я знаю твое имя, и то, что ты служишь в храме Хатхор. Для меня этого достаточно.

— И не хотел бы узнать большего?

— Конечно, если ты не возражаешь.

— Я тоже полукровка. Моя мать также родом из земель запада. Отец, сын Та-Кем, служил херихебом. Но родители давно поселились в царстве Усири. Там, в полях Иару, они, наверняка, счастливы...

— Не в том ли причина твоей печали?

— Я живу в доме дяди. У него растут три собственные дочери, и во мне он видит только обузу. Еще в детстве он отдал меня в храм Хатхор, решив тем самым снискать милость богов и избавиться от лишнего рта. Отец, а позже служители Хатхор обучили меня грамоте. С малолетства я занималась акробатикой и музыкой, а в свободное от богослужения время приходилось выступать на базарной площади, чтобы заработать на пропитание.

— Разве жрецы не обеспечивали тебя всем необходимым?

— В храме я проводила день, а вечером возвращалась домой. Дядя не отличается особой добротой, постоянно попрекает тем, что я сижу у него на шее. Он мечтает поскорее избавиться от меня, выдав замуж, да еще и хорошо заработать на этом. Вот и приходилось веселить народ на праздниках и свадьбах за эммеровую лепешку, луковицу или кусок полотна. Так прошло еще несколько лет... Потом это занятие пришлось бросить... — девушка внезапно замолчала.

— Почему?

— Неважно, да тебе и не интересно.

— Нет, не говори так!

— Когда я была подростком, все шло хорошо, но потом я выросла. Надо мной стали смеяться...

— Что же в том смешного? — ничего не понимая, удивился Ихетнефрет.

— Я выступала обнаженной, а грудь моя слишком велика... Иным не нравилось..., — стыдливо ответила Мафдет. — Я не похожа на других дочерей Черной Земли, и многих это раздражало. Глаза, нос, цвет кожи...

— Глупцы! Кого ты слушала? — возмущенно вскрикнул Ихетнефрет. — Посмотри на себя! В жизни не видел ничего прекрасней! Округлость грудей твоих подобна двум спелым плодам, зубы, как зерна гранатника, кожа напоминает полотно небес, очи сверкают, словно богини Сехмет и Тефнут. Ты напоминаешь цветок лотоса, благоухающий у носа Ра, с жизненной силой зерна могу сравнить твою жизнь, восходящее солнце — твой лик!

— Спасибо. Никто никогда не говорил мне ничего подобного, — смущенно проговорила Мафдет. — Как скоро ты покинешь столицу?

— Думаю, дней через семь-восемь. Но разве это что-то меняет? — Ихетнефрет пытался спровоцировать девушку на откровенный ответ.

— Пока не знаю, но тогда уж точно я ни от кого не услышу таких слов...

Воцарилась напряженная пугающая тишина, которую они оба боялись нарушить. Аб сияющей баркой поднялся над горизонтом, освещая бледным светом все вокруг, рождая длинные тени, сотканные из черного бархата ночи.

— Вот мы и пришли, — Мафдет остановилась у калитки.

— Подожди! — Ихетнефрет коснулся руки девушки, по его телу разлилось блаженство и сердце ликовало. Резким движением он обхватил ее талию и приблизил к себе. Обняв ее, он ощутил ответное объятие, напоминавшее негу Пунта, умащение благовонной смолою. От поцелуя, помедлив, разомкнулись ее уста, опьянив мужчину.

— Я люблю тебя, Мафдет! Нет, не отвечай сейчас! Скажи только, смогу ли я увидеть тебя завтра?

— Да, — глаза ее сияли двумя зелеными драгоценными камнями, — утром, после богослужения, у храма Хатхор.

— Я буду ждать тебя...

— Я тоже, — молвила Мафдет и исчезла в темноте маленького дворика.

Ихетнефрет, задыхаясь от счастья, сломя голову мчался по ночным улочкам спящего города. "Только бы она сказала мне "да", не отвергла, приняла в сердце, — кровь стучала в висках, заглушая звуки быстрых шагов. — Весь мир я брошу к ее ногам, отдам ей жизнь... нет, я подарю ей бессмертие! Любовь, длящаяся вечность! Ничего подобного доселе не существовало в мире! Чужие страны и бесконечные времена — все это станет нашим богатством. Да, Госпожа Замка Жизни тысячу раз права! Она знала, читала мое будущее, как обыкновенный папирус! Взмолюсь богам, буду просить, чтобы дали мне любимую, возвысившую сердце! Она — снадобье для глаз, при взгляде на нее они сияют и дух Ах рвется вон из тела!"

В доме Имхотепа Ихетнефрета встретил лишь заспанный привратник. Хозяин и вся его челядь уже погрузились в сон. Стараясь никого не разбудить, писец мягко ступающей пантерой пробрался в свою комнату. Теперь он мечтал только об одном — поскорей заснуть, чтоб обмануть время и быстрей увидеть наступившее утро.

Новый день пришел, вселяя надежду и радость. Все хлопоты по приготовлению к отъезду Ихетнефрет поручил Ханусенебу. Перекинувшись несколькими фразами с Имхотепом, писец, сгорая от нетерпения, отправился к храму Хатхор.

Возбуждение нарастало. Время медленно стекало в бездну прошлого смолой по стволу дерева, твердеющей под лучами палящего солнца. Ожидание становилось невыносимым, сердце рвалось из груди, кровь пульсировала в висках, и холод неизвестности разливался по всему телу. Сознание немело, предвкушая неизбежное.

Но вот он, долгожданный миг! Ветер доносит ее опьяняющий запах, шорохом листвы шуршит каласирис, облегающий стройное тело, тихая улыбка застыла на прекрасном лице...

Весь остаток дня они провели вместе, найдя приют в роще сикомор у берега благословенного Хапи. Забыв о еде и питье, они отдали себя друг другу. Беседы, поцелуи, объятия... Казалось, этому не будет конца. Чарующие мгновения превращались в бесконечность, в жемчуг цветов и сладко пахнущие травы. Стройные дары реки пели им незамысловатые песни, а Выходящий из мрака ласкал слух нежным плеском вод.

Ра вступал, и Ладья Миллионов Лет уже коснулась горизонта, зачав ночь во чреве Туата. Запад пылал, словно залитый кровью. Властелин правды пролил божественное пиво, окрашенное камнем диди в царственные цвета Атума. Нут, огромная мать звезд, бездонным темнеющим небом распласталась над землей. День умирал. На смену ему приходили другие, прекрасные и счастливые.

Но время неумолимо. Все проходит, и всякому счастью настает конец. Час разлуки приближался. Отчаяние и боль душили Ихетнефрета, и тогда он решился.

Последний вечер перед отплытием на север он, как обычно, проводил с Мафдет. Прощальные лучи солнца играли дрожащими бликами на поверхности реки. Хранитель свитков молчал, глядя вдаль, вспоминая ушедшее.

— Мафдет! — заговорил первым Ихетнефрет. — Настал месяц хат-хор. Ветры ослабли, ночи стали длиннее. Власть света уменьшается и кажется побежденной силами мрака. Жрецы совершают тайные магические обряды...

— Неужто ты владеешь секретами служителей богов?

— Сегодня наш последний день и я должен многое сказать тебе!

— Я люблю тебя, а ты любишь меня. Разве этим не все сказано?

— Да, это так, но я не хочу покидать тебя. Быть всегда с тобой моя единственная мечта!

— Что же мешает тебе? Я с радостью брошу дом, и отправлюсь с тобой, куда прикажешь. Мы будем вместе, и даже боги не смогут разлучить нас. Клянусь, я не расстанусь с тобой, до тех пор, пока не наскучу тебе...

— Есть ли на свете большее счастье? Я не смел даже думать об этом!

— Тогда отчего ты смущен? Или боишься моих родственников? Хотя, как я глупа! С твоими высокими покровителями...

— Нас разделяет не мой страх, а нечто большее, — дрожащим голосом перебил ее Ихетнефрет.

— Ты говоришь загадками, я не пойму тебя. Не разлюбил ли ты меня?

— О нет, не думай так. Прости глупца, неискушенного в речениях. Не в них моя сила.

— Так что же ты хотел сказать?

— Посмотри на другой берег, что видишь там?

— Зелень пальм да темно-голубую гладь реки.

— А за ними?

— Дальше начинается пустыня, царство Сетха...

— И?

— Страна Заката, город мертвых...

— Прекрасно!

— Неужели нам нужно умереть?..

— Только не это!

— Тогда что же?

— В зарослях папируса я спрятал маленькую барку. Отправимся на запад, и там я открою тайну, которая объединит нас навеки.

Девушка с удивлением и страхом взглянула на любимого, не имея сил перечить.

— Сделай всего лишь шаг, — настаивал Ихетнефрет.

— О, боги, какие речи произносишь ты? Не знаю, что и думать! Если хочешь моей любви, останься здесь, зачем плыть в такую даль. Время уже позднее. Я слышала много страшных историй об этом кладбище. Говорят, по ночам мертвецы выходят из гробниц и охотятся за запоздалыми путниками. От воя шакалов у людей разрываются сердца, а крокодилы растерзают любого, кто попадется им на пути!

— Не бойся, — Ихетнефрет взял ее за руку, усадил в тростниковую лодку, веслом оттолкнулся от берега, и мерный плеск воды далеко разнесся в вечернем застывшем воздухе.

Мафдет руками крепко вцепилась в борта барки, глаза ее были полны любви и страха. У нее и в мыслях не было, что возлюбленный способен совершить что-либо дурное. Онабольше опасаясь тварей Себека и тишины города мертвых.

Вскоре влюбленные оказались в густых зарослях папируса. С трудом двигаясь, утопая ногами в вязком иле, ломая изящные стебли, нервно дрожавшие под напором течения, они оказались на твердой поверхности у рощи акаций, закрывавших кронами почти все небо. Поблизости, не далее ста локтей, начинался некрополь, где царствовали праведноголосые, покинувшие землю. Надгробия на фоне темнеющего неба казались окаменевшими душами усопших. Где-то выла гиена, и ночная птица жалобно кричала в сгущающемся мраке.

— Долго ли нам еще? — холодея от ужаса, спросила Мафдет.

— Нет, мы почти у цели. Остановимся здесь, — он наклонился к упавшему могильному камню, провел по нему рукой, словно пытаясь на ощупь прочесть высеченные письмена.

— Подойди сюда, — продолжал он, — посмотри на эту плиту. Кто покоится под ней? Жрецы давно не проводят по нему заупокойных служб, а родственники не совершают жертвоприношений. Да живы ли они? Возможно, лежат где-то рядом? Жизнь коротка и здесь понимаешь это гораздо острее. Она промелькнет одним мгновением. Камень треснет, и надпись сотрется под напором песка, принесенного западным ветром. То же может статься с тобою... Молодость и любовь проходят как сон, смерть и забвение воцарятся кругом... Подними голову, взгляни на небо. Блещут на нем неумирающие звезды. Они никогда не касаются горизонта. Вот Бегемотиха, там, в стороне — Бычья нога, а рядом — центр Мира, вокруг которого вращается небосвод. Бессмертны они, и ты можешь уподобиться им.

Ихетнефрет склонился над кожаным мешком, достал стеклянный кубок и вылил в него содержимое небольшого золотого флакона.

— Выпей, — резко приказал он, протягивая сосуд Мафдет.

— Что это? — испуганно спросила она.

— Пей! — Ихетнефрет уподобился южной пантере в гневе.

Девушка, дрожа от страха, сделала несколько глотков, осушив до дна протянутый сосуд, и выронила его из онемевших рук.

— Теперь ты не умрешь смертью смертных, — вздох облегчения вырвался из груди мужчины. — Не будет у тебя гробницы, и не войдешь ты в царство Усири, Есит не омоет твое тело, а Инну не упеленает тебя погребальными лентами. Равная богам, ты пронзишь небеса цаплей, будешь их лобзать соколом. Теперь ты бессмертна!

Мафдет ошарашенно глядела на Ихетнефрета, не понимая ни единого слова из сказанного. Она широко раскрыла глаза, а ртом беспомощно заглатывала воздух, как выброшенная на берег рыба. Руки обхватили горло, издававшее едва слышные глухие хрипы. Борясь с удушьем, она разорвала на себе каласирис, обнажив грудь, подрагивавшую в конвульсиях. В одно мгновение девушка рухнула на землю, и замерла. Ихетнефрет упал перед ней на колени, приложил ухо к левой груди, ощутив едва слышное биение сердца.

— О, боги, — воскликнул он, обратив взор к небу, — молю вас вернуть любимую, даровать ей вечность, не имеющую конца! Пусть поднимется она, и новая жизнь наполнит тело, как жертвенное пиво наполняет глиняный сосуд. Не направляйте ее по путям Запада, дайте ей крылья коршуна, и да не увидит она врат Шакала!

Легкий ветерок, набирая силу, пролетел над равниной, неся множество колючих песчинок. Воздух полнился отвратительными скрипящими звуками. Кромешная тьма опустилась на землю, звезды исчезли, а от заката не осталось следа. И первого огненного змея родили небеса. Дикий, оглушительный треск пронзил все вокруг.

Ихетнефрет, прижимаемый ураганным ветром к земле, с трудом нащупал кинжал. Молнии, одна за другой, поражали полусонную пустыню, освещая зловещим мерцанием массивное лезвие.

— Время пришло, — вторя раскатам грома закричал сын Имтес и что есть силы нанес удар в сердце возлюбленной. — Я сделал это! Теперь ты моя! — огромные глаза хранителя свитков сверкали двумя рубинами, рот разрывали исторгаемые вопли, а кровь черными струйками стекала по рукам. Ему показалось, будто Мафдет жалобно застонала, но в тот же миг небеса рухнули, ослепили писца миллионами факелов божественного пламени и швырнули в сторону на добрый десяток локтей. Исполинская молния поразила девушку, подбросила ее в воздух. Земля дрогнула, уходя из-под одеревеневших ног. Казалось, все силы преисподней вырвались наружу из мрачных подземелий. Огненные языки, подобно изощренным любовникам, сладострастно лобзали женское тело, трепетавшее в немыслимом адском экстазе.

Миллиарды искр осыпали город мертвых. Надгробия сдвинулись с мест. Молнии отвратительными гигантскими червями расползались от терзаемой плоти, поражая все вокруг, с легкостью ломая деревья, словно стебли тростника, превращая в пар воду застывшего в ужасе Хапи.

Избранник Тота упал навзничь, боясь поднять глаза. Все кругом сверкало, пылало и грохотало. Земная твердь ожила, разрушая горы смертоносным дыханием. Помутившийся разум на какое-то время впал в забытье, окутанный густым туманом непроглядной тьмы.

Когда Ихетнефрет пришел в себя, все кончилось. Вновь сияли звезды, буря утихла, и раскаты грома растворились в ночном небе. Встав на ослабевшие ноги, он увидел Мафдет. Одежда, разорванная в клочья, едва прикрывала юное тело, а волосы беспорядочно торчали в разные стороны. Перевернув ее, писец увидел мертвенно-бледное лицо, покрытое песком и грязью. Едва слышный стон сорвался с уст.

— Слава богам! — крик радости разнесся над пристанищем усопших. — Теперь на тебе есть отпечаток Владыки времени!

— Что это было? — едва слышно произнесла Мафдет. Силы постепенно возвращались к ней.

— Начало Вечной Жизни!

Ихетнефрет поднял кинжал, нежно взял девушку на руки и, медленно, шатаясь, направился к реке, где у городской пристани стояли корабли, готовые отплыть с рассветом к водам Зеленого моря.

Глоссарий

* Подлинный текст

Горизонт Тота — храм бога мудрости и письма

Первый начальник мастеров

Великий патерик

Первый слуга умиротворяющего Пламенную — титулы верховного жреца Тота

Сопдет — Сириус

Хапи

Владыка силы

Владыка рыб

Выходящий из мрака

Приносящий пищу

Возлюбленный Нуном — древнеегипетское название Нила

Зеленое море — Средиземное море

Трижды Величайший — бог мудрости, магии и письма Тот. Изображался в виде человека с головой ибиса. Являлся покровителем города Унут. Носил также титулы Владыки времени, Молчаливого существа, Проводника душ умерших, Дважды великого, Повелителя небес, Властелина ночного светила, Владыки истины, умиротворяющего Пламенную, языка Атума, гортани Амона, ночного заместителя Обладателя небесного глаза, Сердца рождающего мрак, Сердца Ра, Прекрасного из ночи, Владыки Унут, Увеселяющего дочь Ра, Властелина Божественных Слов, Быка среди звезд.

Черная Земля, Та-Кем — Египет.

Властелин правды

Создатель небес — бог солнца Ра. Изображался в виде человека с головой сокола или ястреба, увенчанной золотым диском.

Усири — греческое название Осирис. Божество производительных сил природы и загробного мира. Он же носил титул творящего Прекрасное.

Пер-Ао — иносказательное наименование царя, откуда произошло "фараон".

Ладья Миллионов Лет

— с ее помощью бог Ра совершал путешествие по небосводу и загробному миру.

Пунт — южная сказочная страна.

Берега Гора — Египет

Санахт — фараон III династии ( 27 в. до н.э.)

Нармер — легендарный фараон, основатель I династии ( 30 в. до н.э.)

Хасесехемуи — последний фараон II династии (27 в. до н.э.)

Иэртет — южная часть Нубии.

Заячий сеп — область, подчиненная городу Унут.

Запад — загробный мир.

Бебан — олицетворение сил мрака.

Ихневмон — мангуст.

Баку — раб.

Хнум — повелитель судеб.

Атум — бог вечернего заходящего солнца.

Туат (Дуат) — загробный мир.

Нут — богиня неба.

Сешат — богиня письма, супруга Тота.

Вененут -богиня-покровительница Заячьего сепа и города Унут.

Маат — богиня истины, защитница миропорядка и покровительница правосудия.

Инну (Анубис) — бог-бальзамировщик, проводник душ умерших, один из главных помощников Усири в потустороннем мире. Страж праведноголосых, т.е. покойников.

Чертог Двух Истин — место совершения посмертного суда в загробном мире.

Ладья ночи Аб — Луна.

Вершина Запада — Меритсегер — любящая тишину. Богиня-покровительница некрополей.

Поля Иару (Иалу) — древнеегипетский рай.

"Собачьи башмаки" — колючие кустарники.

Открывающая пути Запада — богиня Нейт, защитница умерших.

Ра-Харахте — одна из ипостасей бога Ра.

Птах — божество земли и плодородия.

Хепри — бог утреннего восходящего солнца.

Есит (Исида) — супруга Усири (Осириса) и защитница умерших.

Серкет — богиня, покровительница усопших.

Ка — одна из пяти "душ" человека и божества, духовный двойник.

Сетх — бог пустынь, олицетворение зла, покровитель войны, засухи и других бедствий.

Перт — время выхода суши из воды, окончание разлива Нила.

Перевернутое Лицо — страж загробного мира.

Город Весов двух Стран (Земель) — столица Египта во времена Древнего царства.

Хатхор — иногда считалась богиней Запада. Являлась дочерью и Оком Ра и отождествлялась с богинями-львицами. Покровительствовала любви, веселью и музыке. Выступала в роли "владычицы сикоморы" — древа жизни и судьбы.

Врата Аментета — врата загробного мира.

Хор (Гор) — бог неба и света. Изображался в виде сокола с распростертыми крыльями.

Лазурные Воды — Красное море.

Ренету — западное побережье Красного моря.

Вават — южная часть Нубии.

Куш — часть Нубии.

Имхотеп — высокопоставленный чиновник во времена фараона Джосера. Являлся строителем первой пирамиды, жрецом и врачом. В последующем причислен к сонму богов.

Джосер — фараон III династии (27 в. до н.э.)

Жизнь, здоровье, сила — обязательная здравица при любом упоминании фараона.

Страна Нуб — Нубия, часть современной Эфиопии.

Серебряный дом — сокровищница фараона.

Иби, хекен, нуденб, хесант — благовония.

Страна Иаа — Синайский полуостров.

Ах — одна из пяти "душ" — сущностей человека или божества.

Шу — тень.

Не взошли в свой горизонт — т.е. не умерли.

Ахет — время разлива Нила.

Высокорожденный — фараон.

Хуру — крестьянин.

Сехмет — богиня-покровительница фараонов.

Тефнут — божество влаги.

Себек — бог воды, податель разливов Нила. Изображался в облике крокодила.

Неумирающие звезды — незаходящие за горизонт.

Бегемотиха — созвездие М. Медведицы.

Бычья нога — созвездие Б. Медведицы.