Добравшись до автобусной остановки, Йаати неожиданно задумался. Отсюда он без труда мог проехать к городскому пляжу и воспоминания вернулись против воли — чудовищно жаркое, влажное летнее утро, низко стоящее солнце, утонувшее в мутной розоватой мгле — ниже к горизонту она темнела и становилась синевато-коричневой. Предыдущий день был отмечен одной из наиболее яростных вспышек жары, диковинной для их широт — Йаати помнил белый, ослепительно режущий солнечный свет, стремительно растущие, словно столбы невероятных взрывов, облака и разразившуюся вечером чудовищную грозу — с неба обрушился целый океан горячей воды и адская жара не только не спала, а стала совершенно невыносимой. Ночь плавала в душном пару, словно не в меру протопленная баня, — и спал он в ту ночь очень плохо...

Не удивительно, что утром вся их компания поперлась на пляж. Он вспомнил, как, уже из окна автобуса, смотрел на необозримо огромный фасад девятиэтажного дома Йинса, облицованный белыми плитами — на них лежал влажный розоватый отблеск, на казавшийся очень маленьким — и очень высоким — балкон, на котором стоял нагишом всего пару часов назад, окончательно ошалевший от жары, глядя на затянувшую горизонт багрово-лиловую мглу. Он помнил, как полупустой автобус стремительно мчался по низкому берегу озера Уйуу, зыбкая гладь которого тонула в розоватом тумане, к синевшему далеко впереди массиву гор. Громадное облако, повисшее над озером, казалось невероятной воздушной горой, расплывавшейся в тумане смутной фиолетовой массой, словно они вдруг оказались на какой-то чужой, незнакомой планете...

Он помнил, как автобус остановился на повороте шоссе, как он с друзьями, одетыми, как и он, лишь в сандалии и шорты, тащившими на плече сумки с вещами, спустились с высокой насыпи шоссе, миновали распахнутые настежь ворота в высоченной решетчатой ограде, шли по ухоженной дороге, петлявшей между соснами, — к не такой уж большой восьмигранной площадке, со всех сторон окруженной деревьями и погруженной в полумрак. Над ней сплетался сплошной свод крон — а на самой этой площадке уже собирались парни и девчонки их возраста, чтобы поучаствовать в знаменитой Летней Битве — традиционном в Лахоле празднике, которым отмечали день Вершины Лета. Когда-то это была вполне настоящая битва — стенка на стенку. Теперь нравы значительно смягчились — две толпы (одна в красных повязках на головах, вторая в синих) просто напирали друг на друга, стараясь прорвать фронт противника. Победителям полагалось угощение за счет города, — причем, отнюдь не символическое, так что энтузиазма у сторон хватало. Но главным, разумеется, был сам процесс — так как дело происходило на пляже, все были одеты лишь в плавки и купальники — а дев с каждой стороны была примерно половина. С ними всласть можно было потолкаться — а если повезет, то и побарахтаться в возникшей вдруг куче мале. Да и сама атмосфера битвы — с шумом, визгом и дружным напором объединенных масс — Йаати очень нравилась...

Бывали там, конечно, развлечения и попроще, типа штурма дюны — защитники выстраивались в линию на гребне, нападающие поднимались по крутому склону, стараясь сбросить их вниз, битвы на плотах (где надо было спихнуть противников в воду с помощью длинных, обмотанных на конце тряпьем палок) — и, наконец, вечнозеленый пляжный волейбол. Версия "девы против парней" пользовалась особой популярностью — даже в те дни, когда солнца не было, а несчастные участники покрывались ознобом и мурашками. Впрочем, ради возможности посмотреть на Йалику в бикини, скачущую по песку на своих диковинных длинных ногах, Йаати был готов не то, что мерзнуть, но и вообще бегать босиком по снегу...

Вспомнив про девчонку, он вздохнул. С Йаликой совершенно точно всё — он никогда не увидит её, и это, почему-то, было очень грустно. Девчонок вокруг было множество — и далеко не все они смотрели на него равнодушно! — но ему была нужна только одна. А ведь прошлым летом между ними едва не случилось... что-то. В ту самую ночь, когда Йалика вернулась в Лахолу от каких-то родственников — а он, Йаати, естественно, вызвался её встречать. Под городом в то лето горели леса, всё вокруг было в сизой дымке, даже затянутое мглой небо было каким-то коричневым, с высоко парившим над землей белесым закатным заревом. В общем, он чувствовал себя так, словно оказался вдруг на какой-то другой планете, и ему на самом деле было очень одиноко, неуютно и страшно. Но возможность проводить Йалику до дому стоила, наверное, всего — и он героически топал к вокзалу. По дороге, правда, ему никого не встретилось — а девчонка отнеслась к его появлению с неожиданной радостью: верно, топать домой в одиночестве не хотелось и ей. Но разговора между ними (разговора, на который Йаати возлагал очень большие надежды) — как-то не началось. Он был смущен и отчасти напуган столь близким присутствием девчонки, она, наверное, так же стеснялась его. Несмотря на глубокую ночь, жара и духота (был уже июль) не спадали. На улицах — ни души. Желтые мигающие светофоры. Редкие синие фонари. Тишина... По дороге они опять не сказали ни слова и Йаати начал чувствовать нечто, очень похожее на страх — дорога эта очень скоро кончится, а второго такого шанса у него не будет никогда...

Затянувшая город сизая дымка, острый, будоражащий запах гари, необычность ситуации, — всё это очень возбуждало Йаати. Не вполне понимая, что делает, он вдруг потянул Йалику в ближайший подъезд. Это уж точно была дикая глупость — но он был буквально пьян от дыма и усталости, в том самом состоянии, когда в голове легкий звон и всё кажется чуть нереальным: грани между обычным и странным, между дозволенным и запретным размыты. Правду говоря, он уже не раз посматривал на двери подъездов — сам не понимая, зачем. А этот был в древнем трехэтажном доме, — и они поднялись на самый верх, к чердаку. Тишина стояла — как в склепе. Ни души, только по дороге им навстречу с криком бросились два кота...

Там, наверху, они замерли, глядя друг на друга. Обстановка вокруг них была достаточно унылая — тусклая лампочка под косым потолком, вторая — этажом ниже. Облезлая чердачная дверь. Такие же облезлые блекло-зеленые крашеные стены. Еле-еле — свет заката из полукруглого грязного окна. Щербатые каменные ступени. Чугунные перила. Пыль. Йаати бездумно положил руки на талию девчонки — и она не возражала! Так же бездумно он потянулся поцеловать её — не вполне понимая, как всё это делать, — и тут внизу вдруг страшно заорали коты. Йалика дернулась, словно очнувшись, — а потом, вырвавшись, влепила ему оплеуху, от которой в голове у Йаати всё вспыхнуло. А потом померкло. Он едва слышал быстрый топот убегавшей девчонки — и жить в этот миг не хотелось...

Он словно всплывал на поверхность. Лестница... тишина... холод... далекий-далекий шум идущего по магистрали поезда... Внизу, — где-то у самого дна, — дико кричат коты...

Вот же блин, наконец подумал Йаати. Я, наверное, вообще с ума схожу. Что я здесь делаю?.. Зачем притащил сюда Йалику?.. Что я от неё хотел?.. Но теперь — всё. Всё, кончено это, и это здорово на самом деле...

Ошалело помотав головой, он спустился вниз и вышел на улицу. Ночная прохлада странно просветляла мысли, — словно он только что родился на свет. Невероятно, но теперь он не чувствовал себя усталым, — ему хорошо и легко, только в голове тихонечко так звенит, то ли от оплеухи, то ли просто от дыма...

А ведь всё могло быть совсем иначе — в тысячный, наверное, раз подумал он. Коты удрали бы на улицу, я бы её поцеловал, она бы меня обняла — и... и... и...

Йаати вновь ошалело помотал головой. Он вполне понимал, ЧТО могло бы случиться потом — и был, наверное, даже рад, что ЭТО не случилось. Но, в то же время, его грызло мучительное сожаление — словно он потерял некий уникальный шанс, которого больше и не будет. Нет, насчет Йалики это оказалось правдой — но ведь в мире есть и другие девы!..

Эта мысль вдруг показалась ему откровением — и почему-то испугала, словно он только что предал Йалику. Но между ними в самом деле было — всё. Всё кончено. Со стороны Йалики уж точно — да и его тут через пару дней уже не будет. А в Тай-Линне девы, говорят, намного более смелые...

Вздохнув, Йаати вдруг вспомнил, как не так уж давно, душным майским вечером, он поперся гулять. Легкий дождь только что прошёл, из облаков выглянуло закатное солнце, — лужи, мокрый асфальт, клейкие молодые листочки... Одет по жаре он был весьма легкомысленно, — легкие сандалеты на босу ногу, шорты и светлая рубаха в ярких цветочных узорах, под рубахой — ничего. Из-за неё-то всё, наверно, и случилось — некая, вполне взрослая дева вдруг попыталась познакомиться с ним. Но тогда он думал о Йалике и только о Йалике — и попросту послал её. Довольно грубо. Сейчас же его вновь терзали сожаление и стыд — и отнюдь не только потому, что он повел себя, словно свинья. Отнюдь. Теперь он уже не был так наивен и понимал, что девы на самом-то деле ничем не отличаются от парней — по крайней мере, в отношении... интереса к кому-то. К парням, проще говоря. В которых они вполне могут влюбляться — как и парни в девчонок...

А ведь я, наверное, красивый, подумал вдруг Йаати, вспоминая, как любовался собой в зеркале. И просто... ну, понравился ей. Даже очень понравился. И она, наверное, была не против... познакомиться поближе. А я, как последний дурак, упустил этот шанс, а выпадет ли мне новый — бог весть...

Он очнулся от воспоминаний, осознав, что ноги унесли его назад, к озеру, на прибрежное шоссе. Шоссе от домов отделяла довольно широкая полоса луга, поросшего кое-где низкими деревьями. На ней когда-то Йаати и его товарищи собирались последними теплыми вечерами вокруг костров, в которых горели палые листья, наполняя весь мир горьким, всепроникающим дымом... и легкомысленно трепались о девах, ещё и не подозревая, как это всё на самом деле...

Вот же заразы, подумал он вдруг с неожиданным гневом. С ними я совсем с ума сойду. Нет уж! К черту дев. Лучше помереть в одиночестве, чем так вот мучиться...

Эта мысль вдруг насмешила Йаати — наверное потому, что посещала его не в первый и далеко не в десятый раз. И он уже прекрасно понимал, что надолго её не хватит. Всё-таки он был парнем — да ещё в самом бедовом, как ему говорили, возрасте, и НЕ думать о девах попросту не мог. Как ни старался.

Но думать о них — это одно, а с ума сходить — совсем другое, подумал вдруг он. И лучше уж думать абстрактно, чем конкретно...

Он вздохнул, вспомнив один свой рисунок — лохматый, в нибезчего, юноша, видимый со спины — и босая девичья нога на его плече. Одна. И всё — но этот рисунок почему-то волновал его куда больше, чем другие, даже самые откровенные. То ли потому, что удался куда лучше других, то ли просто потому, что хозяйка ноги, да и сам юноша могли оказаться вообще кем угодно — да и оказывались, почти что каждый новый раз...

Интересно, будет ли ЭТО со мной, невольно подумал он — и вновь недовольно мотнул головой. От таких вот мыслей лучше ему отнюдь не становилось.

Наверное, про ЭТО всё врут, подумал он вдруг с ожесточением. И ничего ТАКОГО в ЭТОМ нет — наверняка, всё гадко, мерзко и уныло, как в подслушанном случайно разговоре об "еженедельном брачном долге". И вновь вздохнул, чувствуя себя в положении несчастного, который мог только думать о большой белой рыбе — или НЕ думать о большой белой рыбе. Вот же ж зараза, подумал он. Вокруг меня такой огромный мир — а меня заклинило просто на голых девичьих попах и всяком таком. Словно я — уже и не я...

Уже всерьёз разозлившись на себя, Йаати всё же смог переключить мысли на более насущный вопрос — что ему делать именно сейчас? Шляться по улицам в тайной надежде познакомиться с некой девой прекрасной было попросту бессмысленным идиотизмом — всё равно, через два дня его тут уже не будет. Да и вообще, от зловредного девичьего племени стоило держаться подальше — просто ради сохранения нервов. Возвращаться домой не хотелось — делать там точно было нечего. Все книги давно прочитаны и перечитаны, в телевизоре идет научно-познавательная муть. Разве что...

Внутри у Йаати вдруг словно зажглась лампочка. Да! Он нарисует историю о том, как Дикий Юноша спас целую толпу дев прекрасных от злобного тираннозавра (Йаати вообще-то был в курсе, что динозавры вымерли за дофига миллионов лет до появления первого человека — но ему было плевать, честно говоря), — после чего все девы предложили отдаться герою, как было, наверное, принято в тени темных времен. Но Дикий Юноша заявил им, что хранит себя для будущей Единственной и гордо удалился в закат...

Это будет мой ответ всему женскому роду, подумал Йаати, изо всех сил стараясь сохранить подобающее случаю Мрачное Настроение. Потом вдруг усмехнулся, и, развернувшись на пятке, быстро зашагал домой.

123

Предыдущая глава

↓ Содержание ↓