Правда о любви (фанфик по Гарри Поттеру)

И запомнила напряжённое выражение на лице мисс Уизли, и как после их с Гарри разворота к гостям его взгляд метнулся к мисс Уизли и встретился с её на одно бесконечное и беспредельное мгновение... Этот образ испортил память о свадьбе, оставив неуловимый и гнетущий привкус горечи. Была ли в его взгляде на мисс Уизли тоска и жажда? Было ли в нём желание совсем иной свадьбы — с мисс Уизли в качестве невесты? Она понимала бессмысленность своих мучительных размышлений. Взгляд был мимолётный, и его больше никто не заметил. Но осталась заноза в душе.

Гарри развернулся взглянуть на неё — неужели из-за того, что она непроизвольно вцепилась ему в руку — и улыбнулся, пусть ненадолго, но успокоив её.

Потом она обнимала родителей, улыбнулась по-братски поцеловавшему в лоб и поздравившему её Рону, приняла спокойные и искренние поздравления мистера Люпина.

Но помимо воли взгляд её был прикован к Гарри, когда он раскланялся с семьёй Уизли и наконец обратился к мисс Уизли. Она смотрела на них, улыбаясь, кивая, делая вид, что полностью поглощена монологом профессора МакГоннагал. На мгновение по выражению лица мисс Уизли можно было ясно читать её мысли. С лёгким ознобом она осознала, как сильно жаждет мисс Уизли замуж за Гарри, вне зависимости от испытываемых им чувств. Она недостаточно знала мисс Уизли, чтобы определить искренность её чувств, но огорчение читалось у неё на лице. Гарри спокойно, но всё же с оттенком вины во взгляде принял весьма натянутые поздравления Джинни Уизли.

Гермиона отвернулась, внезапно не желая видеть ничего.

Теперь он её муж. И всё ещё её лучший друг, тот же самый молодой человек, которого она знала уже много лет. Она не будет — не может — мучить себя воображаемыми страхами. Они могут быть счастливы вместе, они будут счастливы.

* * *

В спешке приготовлений к свадьбе и беспокойств о брачной ночи, Гермиона не переставала думать о том, где она случится: то ли они каким-то образом отправятся в Годрикову Лощину, то ли останутся в Хогвартсе. И не удивилась тихим словам Гарри, выбравшего мгновение, когда поблизости не было никого:

— Нам пора, если мы не хотим оказаться в Годриковой Лощине глубокой ночью.

— О. Мы туда сейчас отправляемся? — Гарри кивнул с ответ.

От Лондона до Годриковой Лощины надо было добираться несколько дней на карете. А значит отсюда — не менее недели. Но прежде, чем она успела поинтересоваться способом путешествия, её проводили в превращённую в гардеробную маленькую комнату рядом с Большим залом переодеться для путешествия. Там её в последний раз обняла мать, и она поняла, что пришла пора прощаться и покинуть Хогвартс.

Ради Гарри. Она — его жена, и её место — рядом с ним.

Он ждал в Большом зале, неторопливо обмениваясь репликами с Роном и мистером Люпиным. Но на её появление улыбнулся, и она ответила ему улыбкой.

Она гадала о способе путешествия, когда выйдя из Большого зала, увидела ответ. У неё перехватило дыхание, и она не сразу повернулась к Гарри.

— О, Гарри!

— А как иначе нам успеть в Годрикову Лощину? — улыбнулся он её изумлению.

— Я даже не подумала о таком!

Она повернулась к матери, коснувшейся её руки.

— Гермиона, я не слишком понимаю во всех ваших волшебных делах, но неужели карета движется сама по себе?

— Ох, ты же не можешь их видеть! — Возбуждённо сказала Гермиона. — В карету запряжены тестралы.

— Тестралы?

— Крылатые кони.

— Они похожи на пегасов? — быстро повернулся к ней удивлённый отец.

— Боюсь, у них более неприятный вид, — признала Гермиона. — Большие, чёрные, с белыми глазами, из-под кожи выпячен скелет, а голова и шея похожи на драконьи. Смотрятся угрожающе, и бытует глупое суеверие, что увидеть их — плохое предзнаменование.

— Гермиона не упомянула, — вклинился Гарри, — что разглядеть их могут только видевшие смерть волшебники. Но есть и положительные качества. Они потрясающе быстрые летуны и сами прилетают куда надо.

— Понимаю, — тихо сказала миссис Грейнджер и перехватила мужа под руку.

— Полёт полностью безопасен, уверяю вас, — мягко успокоил их Гарри.

Миссис Грейнджер благодарно улыбнулась ему, и Гарри помог Гермионе забраться в экипаж перед тем, как сесть рядом с ней.

Застоявшиеся тестралы рванули в момент захлопывания двери, отбросив Гермиону на спинку сиденья. Скорость подъёма вызвала бы опасения будь она снаружи, но в закрытом экипаже рядом с Гарри даже слегка бодрила.

Она летела! Принимая во внимание её боязнь высоты, она никогда не летала и не жалела об отсутствии опыта в этой области магии. Но сейчас всё ощущалось по-иному, безопаснее, без необходимости смотреть вниз.

— Ой, Гарри, — выдохнула она, взглянув в окно. — Так чудесно. Смотри, как быстро мы летим!

Улыбающийся Гарри, откинувшись на спинку, наслаждался её радостным возбуждением. Он сам предпочёл бы оседлать метлу или тестрала и позволить ночному ветру рвать волосы. Но трогательное восхищение Гермионы полётом приковало взор.

Наверное есть магия в наблюдении чьего-то первого опыта. Первый раз неповторим, и вид довольной Гермионы стал сам по себе доселе невиданным для него наслаждением. Её без ложной скромности искренность, без попыток выглядеть более умной и знающей, чем она была. Он давно понял, что Гермиона — самый прямой человек из встреченных им. Честная, открытая и нелицемерная личность, чья скромность была такой же бесхитростной, как и её интеллект.

Гарри не нравилось, что эти черты не считают в обществе добродетелью, а в молодых женщинах поощряются невежество и смирение вне зависимости от обстановки. Но Гермиона не может притворятся, поэтому многим так легко обозвать её синим чулком и не обращать на неё внимания.

Наблюдая за её нескрываемым наслаждение первым настоящим полётом, Гарри понял, что искренность — одно из самых ценимых им её качеств. Какое отвращение выросло в нём к сахарной сладости лицемерия и фальши Дурслей на людях — "Ах как мило с вашей стороны взять и воспитывать сына умершей сестры как своего", покрывавших их настоящее отношение к нему, личному рабу.

Казалось, её глаза собирали весь тусклый лунный свет, и блики от них отражались от ткани и отделочных панелей кареты.

— Я никогда ещё не летала, — призналась она со смущённой улыбкой.

— Я догадывался, — она покрылась лёгким румянцем в ответ на его ухмылку.

— Честно говоря, я боюсь высоты и мне страшно видеть только пустоту подо мной. А тут по-другому, не надо смотреть вниз, а только разглядывать облака и звёзды. И не страшно, когда под ногами твёрдо.

— Я не знал, что ты боишься высоты, — с лёгким удивлением заметил Гарри. Он-то всегда считал её смелой, и из всех живущих только он видел её настоящую храбрость. И вряд ли была среди живущих ещё одна, способная так рискнуть ради помощи ему. Боязнь высоты виделась ему трещиной в броне, небольшой уязвимостью. И внезапно он умилился самому наличию слабости у неё.

— Поэтому я не возражала против запрета девушкам летать и играть в квиддич, — опять смущённо улыбнулась она.

— А ведь на самом деле! Я даже не подумал, а сейчас припоминаю. Может быть потому, что слишком много было протестов обо всём остальном?

— Но некоторые ограничения точно несправедливы, — смутилась она.

— Я знаю. Они устарели, основываясь на ложном применении обобщения ко всем молодым женщинам, — с лёгкой улыбкой повторил он пару её главных доводов против того или иного запрета.

— Без сомнений устарели!

Гарри не выдержал и от чистого сердца рассмеялся на возмущённое выражение её лица, чувствуя как со смехом испаряется накопившаяся неловкость от осознания, что она теперь его жена. Гермиона не спряталась от него в раковину, осталась сама собой и живо напомнила ему времена самого начала их дружбы, когда она то и дело вскипала негодованием по поводу политики Хогвартса: чем молодым ведьмам прилично заниматься, а чем — нет.

Она всё та же самая подруга дней его суровых. Может у них нет любви и страсти, но дружба поможет им обрести счастье в браке.

* * *

Показалось, что уже в следующий момент — не ощущалось ещё ни капли усталости от вида ночного неба — экипаж наклонился и через минуту приземлился с лёгким толчком. А пока он катился вперёд, она успела рассмотреть большой внутренний двор вокруг. Все рассказы про скорость тестралов оказались правдой.

— Мы на месте, — сообщил очевидное Гарри после остановки.

Открыв дверь, он вышел и помог Гермионе спуститься. Не успела она утвердиться на твёрдой земле, как их уши уловили возгласы знакомого голоса:

— Мистер Гарри Поттер! Сэр!

Гермиона в спешке почистила дорожное платье, а Гарри с широкой улыбкой развернулся к Добби, домовому эльфу, которого он освободил и заслужил его бесспорную верность.

— Привет, Добби. Надеюсь, ты помнишь Гермиону?

Добби поклонился так низко, что почти достал носом землю и вызвал улыбку у Гермионы.

— Здравствуй, Добби!

— О, Миссмайни, это честь мне! Добби сильно рад приветствовать вас и мистера Гарри Поттера в Годриковой Лощине!

Гарри с трудом сдержал смех: Добби — единственная личность — создание, кому Гермиона позволяла коверкать своё имя.

— Благодарю тебя, Добби, — ответила Гермиона.

— Всё готово, Добби? — поинтересовался Гарри.

И Добби закивал с таким энтузиазмом, что всё тело запрыгало вверх-вниз.

— О, да, мистер Гарри Поттер, сэр! Добби всё смотрел. Дом совсем очищен, комната Миссмайни готова, и Винни ждёт Миссмайни в её гардеробной.

— Винни — эльфийка, которую я нанял для тебя, — пояснил Гарри. — Давай осмотрим дом завтра, а то поздно уже.

— Да, хлопотливый выдался день, — лёгкая улыбка тронула её губы.

На неё накатило осознание, что сейчас — их первая брачная ночь, и она постарась избежать его взгляда, сделав вид, что рассматривает обстановку, на деле почти ничего не видя. Она успешно прогоняла мысли, но пришла пора взглянуть в глаза реальности. В голове эхом отдавались слова матери — и успокаивающие, и тревожные. Она говорила, что будет больно. А насколько? Гермиона не боялась — только не с Гарри, но гораздо сильнее её беспокоили его чувства. Желает ли он её? Точнее, может ли он её хотеть? Она вспомнила касание губ, и странная дрожь прошла по телу — должны же быть ещё поцелуи? Она не возражает, вспомнив, как горели её губы после прикосновения к его губам.

Она машинально отмечала, что Гарри ведёт её по широкой спиральной лестнице, затем по коридору и останавливается перед дверью.

— Это твоя спальня, — с некоторой неловкостью открыл он дверь.

Она практически не обратила внимания на отделку стен, отметив только её белый с оттенками синего цвет. Всё внимание приковала большая кровать с четырёхпологовым балдахином под также белым покрывалом с изысканной вышивкой мелкими голубыми цветами.

— Если тебе не нравится убранство, можешь поменять по своему вкусу.

Гермиона очнулась, покачала головой и постаралась искренне улыбнуться.

— О, нет, не надо. Все просто восхитительно.

— Эта дверь ведёт в гардеробную, — показал он на дальнюю от них боковую стену. — А эта соединяет наши спальни, — после паузы неловким жестом указал он на дверь в ближней к ним стене, слегка покраснев и пряча взгляд.

— О, — только и смогло вырваться забывших как говорить губ Гермионы.

Рассердившись на собственную глупость, она взяла себя в руки и выпрямилась. Это просто стыдно, вести себя как трусливый пескарь, как безголовая девица. Бросив взгляд на Гарри и пылая румянцем, она заставила себя сказать:

— Я... Мне надо пятнадцать минут... подготовиться.

— Гермиона, — настал его черёд смущаться и краснеть, — ничего не будет.

— Мы не собираемся... физически подтверждать брак? — теперь горело всё лицо, и она была не в состоянии встретить его взгляд.

— Я думал... Считал, что тебе нужно время привыкнуть к замужеству перед тем, как мы... — замолк он после неловкого жеста.

— О, — повторилась Гермиона. Хотелось сказать что-то иное, но ни один урок этикета не упоминал, что говорить мужу после подобного заявления! Сказать "Спасибо" вряд ли возможно. Она сама не понимала, что ощущает: благодарность и облегчение или разочарование и огорчение. Потеряна уверенность, она сбита с толку, и ей мучительно неудобно, вплоть до ненависти к себе за своё состояние на виду у Гарри.

— Это... Ничего не будет, пока ты не захочешь, — он взял себя в руки и постарался мягкостью тона подбодрить её. — Я... — начал он, но остановился и закончил простым: — Спокойной ночи, Гермиона.

— Спокойной ночи, — порадовалась она, что не повторила своё глупое "О".

Взглянув на неё последний раз и слегка дёрнув губами в попытке изобразить улыбку, он вышел и мягко закрыл за собой дверь.

А Гермиона осталась стоять посреди спальни в недоумении и неуверенности. И ей совершенно не нравилось это ощущение.

Они не собираются выполнять все брачные обязанности. Пока. Озвученный мотив Гарри скорее всего правдив — он очень деликатен. Но она не смогла заставить замолчать тихий голос сомнения в голове. А если он не хочет овладеть ею, чтобы брак стал совершённым? Может он не желает её? А если он просто не находит её желанной, как женщину, и поэтому избегает физической близости с ней?

Гора прочитанного на эту тему подточила её обычную рациональность, и она не могла удержаться от гадания: "Если бы Гарри женился на мисс Уизли, был бы он готов отложить физическую близость?"

Лёгкий стук в дверь гардеробной отвлёк её от болезненных гаданий.

— Войдите.— В открывшуюся дверь зашла эльфа с тёмно-розовым обручем на голове, и Гермиона выдавила улыбку. — Ох, ты должно быть Винни.

— Да, миссис Поттер, мадам, — присела в реверансе эльфа, расплывшись в улыбке от звука своего имени. — Большая честь для Винни быть здесь, и Винни будет упорно работать и делать всё желаемое для миссис Поттер.

— Я в этом уверена.

— Винни развесила вашу присланную одежду. Мадам желает переодеться?

— Да. Спасибо, Винни.

Привычная рутина подготовки ко сну успокаивала. Но смущение этой ночи ещё не закончилось. Отпустив Винни и открыв дверку шкафа с развешанными ночными рубашками она обнаружила ту, которую по замыслу матери надо было надеть в эту ночь.

У бледно-бирюзовой прозрачной ткани не было иных целей, кроме разжигания мужского вожделения. Почти угасший румянец вспыхнул с новой силой. Она застыла, не в силах найти в себе мужество одеть эту вещь. И одновременно наоборот, желая, чтобы была причина быть в ней. Но увы, первую брачную ночь она проведёт в одиночестве.

Тронув тончайшую шёлковую ткань, она подавила вздох. Может быть, когда-нибудь... А пока она скользнула в обычную простую рубашку, как будто в укор себе, и забралась в кровать.

И тут же отвлеклась на небывалую роскошь и удобство постели. Её кровать дома, у родителей, сильно уступала по качеству этому... ложу. Она впервые кожей ощутила, что означает состояние Гарри. Никогда до этого она не смотрела на него, как на богача. Ей это было совершенно неважно. И вот кровать — неоспоримое и осязаемое доказательство величины его материального достатка. Миг веселья: возможно, она — единственная барышня в Англии, в первую брачную ночь понявшая насколько богат её муж.