Время мангустов (часть вторая)

— А как отыскать эту штуку, товарищ полковник? По каким признакам?

— Ищите и обрящете, капитан, — полковник с лиловым шрамом на щеке улыбнулся кривой усмешкой. — А признак у неё один, зато такой, что его ни с чем не перепутаешь: как только ваши винтовки превратятся в нестреляющие железные палки, так и знайте — тут она где-то, голубушка, причём недалеко. По последним данным, радиус действия японских передвижных установок не более километра — точнее сказать некому, нету, понимаешь, живых свидетелей...

...Рукопашный бой был свирепым. Японцы умело орудовали штыками, и если бы на месте десантников с их спецподготовкой оказались бы солдаты обычной пехотной части, им пришлось бы туго. Офицер-самурай так вообще изумлял — циркач, да и только. В считанные секунды он зарубил троих десантников (да как — разделал, можно сказать, как мясник туши) и натворил бы ещё немало бед, если бы Демьян Чалов, здоровенный сибиряк, не подхватил железный лом, валявшийся среди груды битого кирпича, и не огрел бы им лихого меченосца от всей широкой русской души. Хрустнуло смачно, и брызнуло во все стороны красненьким да мокреньким...

Катаны к бою!

Пропоротые штыками тела валились одно за другим, и не разобрать было в горячке боя, кто умер на этот раз — желтолицый обитатель японских островов или рязанский парень, переживший Великую Отечественную и встретивший свою судьбу здесь, в Маньчжурии. Но мало-помалу десантники брали верх: их капитан дал по рации заветный сигнал "Экстра", и русские парашютисты стягивались теперь к "точке обнаружения" как муравьи на сладкое. А сержант Клюев, заваливший уже двух противников, не спускал глаз с японца, сидевшего за "пушкой", и сожалел, что не может снять самурая одним выстрелом — не получалось потому что выстрелить.

А самурай этот сидел себе спокойно (причём не за бронёй, а на свежем воздухе) и, казалось, дремал: глаза его были полузакрыты, и вообще он выглядел отрешённым, словно и не кипел вокруг смертный бой. И было в его отрешённости что-то зловещее: Клюеву вдруг почудилось, что японец колдует (тьфу, глупость какая...), и вот-вот наколдует что-то такое, от чего всем боевым товарищам сержанта придётся очень несладко. И тогда сержант Клюев, взрослый мужик, прокопчённый дымом войны и умытый на её полях своей и чужой кровью, ухватил первый попавшийся под руку увесистый обломок кирпича (благо их тут было много) и метнул его в японца — точно так же, как швырялся в детстве камнями в диких уток (кто ж мальцу ружьё-то доверит?). И попал — точнёхонько в голову.

"Спящий" самурай бессильно откинулся на спину в своём кресле, и тут же грохнуло несколько выстрелов: оружие снова заговорило. Клюев бросился вперёд, к танку, мимоходом сбив с ног прикладом малорослого азиата, сунувшегося ему наперерез, и...

Над танком взметнулся фонтан кипящего пламени. Сержанта отшвырнуло назад как пушинку и со всего размаху припечатало лопатками о стену дома. В глазах потемнело. "Эх, плакала моя золотая звёздочка..." — подумал Клюев, теряя сознание.

Все попытки захватить установку под кодовым названием "миязака" успеха не имели. Излучатели "миязака", как достоверно установлено, снабжены самоликвидаторами, и при угрозе захвата взрываются. Все собранные на месте взрывов фрагменты отправлены в специальный отдел при штабе 1-го Дальневосточного фронта.

(из боевого донесения N-ской воздушно-десантной бригады)

* * *

Планеры летели сквозь ночь. Их было шестнадцать — гигантские машины компании "Лейстер-Кауфманн"; "троянские кони", рождённые могучей американской индустрией как результат обширной планерной программы США, развёрнутой в 1941 году под руководством Левина Берингера. Эти громадные — размах крыльев девяносто шесть футов — планеры предназначались для десантирования сорока солдат с шестидюймовой гаубицей и должны были использоваться в ходе предстоящего вторжения американских войск в Японию. Но всё изменилось — о десанте на японские острова уже не могло быть и речи, и "троянские кони" получили новую боевую задачу. К побережью Японии их доставили транспортные самолёты C-54А "скаймастер" — подтащили на буксире, как лошадей за уздечку, — а в ста милях от Токио "поводыри" расцепили буксировочные тросы, и планеры перешли в свободный полёт.

Они летели к столице империи Ямато, постепенно снижаясь. Вылет этой "эскадрильи особого назначения" с Марианских островов дважды откладывался по метеоусловиям, но в ночь с пятого на шестое августа 1945 года синоптики дали добро: погода — прежде всего ветер — благоприятствовала. "Троянские кони" скользили в тёмном небе бесшумно, словно призраки: их элероны и триммеры время от времени чуть двигались, корректируя полёт, хотя в просторных кабинах планеров не было ни единого человека. Табун "коней" гнали на Токио "погонщики" — планеры управлялись по радио с четырёх самолётов наведения, державшихся в ста пятидесяти милях позади. И работали во вместительных фюзеляжах CG-10 простейшие часовые механизмы — древние и надёжные, как гвозди. Америка наносила ответный удар...

Американский планер "Лейстер-Кауфманн" CG-10 "Троянский Конь"

Японские радиолокаторы системы противовоздушной обороны своевременно засекли приближение американских самолётов — после разрушительных налётов весны сорок пятого, когда "сверхкрепости" пролили на город напалмовый дождь, защита Токио от воздушного нападения была усилена. Но особой тревоги появление в небе Японии вражеских крылатых машин не вызвало: десятки "миязак" надёжно прикрывали столицу сплошным куполом, простиравшимся до горизонта и вверх до высоты двенадцати километров. Гайкокудзины в своей бессильной злобе никак не уймутся? Что ж, и эти самолёты упадут на землю, и их обломки смешаются с обломками их предшественников. Истребители — как обычно, на всякий случай, — вырулили на взлётные полосы, но не спешили взлетать: "миязакам" ведь всё равно, какие двигатели останавливать, американские или японские. Защитный купол замкнулся, и операторы радарных станций внимательно следили за отметками на экранах, чтобы не пропустить момент, когда самолёты янки начнут падать — это ведь так интересно!

Этого не произошло. "Троянские кони" вошли в поле и начали описывать широкие круги, опускаясь всё ниже и ниже, но не падая. А из их подкрыльевых баков на спящий город полились потоки мутной жидкости, быстро превращавшейся в белёсый пар, и упали на Токио сотни мелких бомб, лопавшихся на небольшой высоте и выпускавших клубы точно такого же пара.

Американцы пустили в ход химическое оружие — иприт и дифосген. Выливные баки открылись механически, и баллоны со сжатым отравляющим газом самовскрывались на заданной высоте — бомбы не взрывались в привычном смысле этого слова. Удар был страшен своей неожиданностью: если военные имели противогазы, то у сотен тысяч мирных жителей не было никаких средств защиты — за все годы войны на Тихом океане химическое оружие ещё ни разу не применялось. И теперь в кварталах Токио умирали в муках тысячи людей...

Почему вражеские самолёты не падают, японцы поняли быстро. Шумопеленгаторы не фиксировали гул моторов, а это значило, что моторов у американских машин попросту нет. И тогда по команде защитное поле было снято, и в чёрное небо поднялись десятки ночных истребителей — воины микадо не могли допустить, чтобы проклятые гайкокудзины подло и безнаказанно убивали беззащитных женщин и детей. Истребители рвали планеры на куски пушечными очередями — "троянские кони" погибали один за другим, до последней минуты продолжая опустошать свои бомбоотсеки.

...Радар "Энолы Гей", летевшей в девяноста милях позади планеров на высоте девяти километров, засёк взлёт японских ночных истребителей сразу же: лейтенант Джекоб Безер и сержант Джо Стиборик не отрывали глаз от индикаторов.

— Ну, парни, вперёд, — произнёс полковник Тиббетс, ощущая противную сухость в горле. — Наши "загнанные лошади" должны продержаться четверть часа, отвлекая джапсов, — мы или сорвём банк, или...

Что означает "или", командир "бэ-двадцать девятого" не договорил — это было ясно и так.

Бомбардировщик дал полный газ. Японские радары его, конечно, засекут, но что это изменит? Самураи решат, что это ещё один припоздавший планер, а если и услышат шум мотора, не будут они включать поле ради одного-единственного вражеского самолёта — что он может сделать? В воздухе десятки истребителей — сесть они не успеют, но сбить янки-одиночку — это запросто.

Расчёт оказался точным. Под крылом "Энолы Гей" уже потянулись кварталы Токио, затянутые ядовитой ипритной дымкой, а моторы бомбардировщика по-прежнему работали ровно, без перебоев. На самолёт Тиббетса со всех сторон устремились японские "рейдены",* выискивая бомбардировщик среди частокола прожекторных лучей, но атомный "Малыш" уже отделился и пошёл вниз, на обречённый город. Вспышка была ослепительной...

_______________________________________________________________________________________

* "Гром" (яп.). Японский истребитель-перехватчик J2M3, вооружённый четырьмя 20-мм пушками.

Полковник Тиббетс грамотно — как учили! — увёл свой самолёт от ударной волны, но вернуться на Тиниан и получить заслуженную награду ему не удалось. Ядерный гриб смёл большую часть японских перехватчиков, но лейтенант Акамацу* вцепился в хвост "Энолы" и сбил её: пылающий самолёт, разваливаясь, рухнул в океан. Искать и подбирать уцелевших членов экипажа японцы не стали, и, наверное, это было для пилотов большим счастьем...

________________________________________________________________________________

* Легендарная личность. Самый результативный пилот-перехватчик японских ВВС, "специалист" по тяжёлым бомбардировщикам, имевший на счету как минимум 30 документально подтверждённых побед (а реально — значительно больше) и за восемь лет службы не разу не сбитый и не получивший ни одной царапины. Однако в лётной книжке лейтенанта Садааки Акамацу числилось всего 19 побед: дело в том, что он был ещё и беспробудным пьяницей и непроходимым бабником. Известны случаи, когда во время очередного налёта за Акамацу высылали автомобиль, чтобы вытащить мертвецки пьяного аса из очередного притона, привести в чувство нашатырём и усадить в кабину перехватчика. Именно в таком состоянии Акамацу вылетел в одиночку против 75(!) "Мустангов" во время налёта на Йокогаму 29 мая 1945 г и сбил P-51D лейтенанта Рафаса Мура.

"Малыш" порезвился...

Майор Томас Фереби, бомбардир "Энолы Гей", неплохо отработал упражнение под названием "ночное бомбометание по заданной цели", но главную задачу "Б-29" всё-таки не выполнил: ни императорская резиденция, ни таинственная лаборатория Тамеичи Миязака, о которой было известно только то, что она находится "где-то в окрестностях Токио", не пострадали — сила взрыва оказалась меньшей, чем ожидалось. Жертвами "Малыша" стали двести тысяч мирных жителей, но этот "успех" был более чем сомнительным.

"Теперь война пойдёт без пощады!" — гласил специальный императорский рескрипт, вышедший на следующий день.

Строчки рескрипта микадо сочились кровью...

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. ЩИТ И МЕЧ

Париж лета сорок пятого года чувствовал себя неплохо. Город, в отличие от многих других европейских столиц, избежал разрушений — и немцы в 1940-м, и американцы в 1944-м взяли его без боя, без грохота орудий, без тяжёлых фугасных бомб. Германская оккупация Парижу не повредила — она была и прошла, растаяла, стекла мутной водой в канализацию, и древний город вернулся к обычному своему бытию: на его бульварах и улицах по-прежнему работали маленькие кафе и магазинчики, суетились люди, озабоченные своими житейскими делами, и художники на Монмартре снова выставляли на продажу свои картины с цветами и девушками. И не было на этих картинах никаких танков, пушек и прочих ужасов войны — война кончилась. То есть она не совсем кончилась — говорят, на Тихом океане ещё стреляют, — но какое дело французскому обывателю до выстрелов и взрывов, грохочущих за тысячи лье от Франции, где-то в Юго-Восточной Азии? Не каждый из них знал, где она вообще есть, эта Азия Юго-Восточная.

Париж, 1945 год

Франция оживала. Генерал де Голль, энергичный патриот своей страны, избавлялся от назойливой американской опеки, грозившей обернуться зависимостью прекрасной Франции от желчного Дяди Сэма, возрождал былое величие страны Ришелье и Наполеона, и никто из парижан нисколько не сомневался в том, что американские патрули на улицах Парижа скоро исчезнут: вы нас освободили от бошей — спасибо, но пора вам и честь знать.

Вероятно, такого же мнения придерживался человек в мягкой шляпе, лёгком сером плаще, распахнутом по летнему времени, и с небольшим желтым саквояжем (добротным, сейчас таких не делают), шагавший по бульвару Рошешуар. Он неодобрительно покосился на группу американских солдат, развалившихся в плетёных креслах на веранде маленького кафе и усердно потреблявших пиво. Возможно, миловидная официантка этого кафе также не испытывала к бравым "джи-ай" особо тёплых чувств, но обслуживал она их проворно и даже улыбалась в ответ на двусмысленные шуточки, отпускаемые ими в её адрес, — янки платили, и платили щедро.

Человек в плаще шел не спеша, но целеустремлённо. Он то и дело поглядывал на номера домов, явно отыскивая нужный адрес, и вскоре нашёл, что искал: не доходя квартала до Плас Пигаль с её знаменитой "Красной Мельницей"*, он остановился у одного из домов и толкнул входную дверь.

________________________________________________________________________________

* Place Pigalle — площадь в районе "красных фонарей" в Париже, на которой расположено кабаре Moulin Rouge ("Красная мельница").

— Что угодно мсье? — спросила его седенькая благообразная консьержка, услышавшая треньканье дверного колокольчика.

— Мсье угодно найти квартиру номер семнадцать, — ответил человек в плаще. Голос у него был приятный, и консьержка это отметила. А ещё она отметила, что этот мсье — человек порядочный: не забыл положить монетку на столик перед консьержкой.

— Третий этаж, мсье, и направо, — проворковала консьержка, удалив монету со стола одним движением руки, напоминавшей птичью лапку. — По-моему, её хозяйка сейчас дома.

— Благодарю вас, мадам.

"Ах, какой мужчина... — подумала она, глядя вслед незнакомцу, поднимавшемуся по лестнице. — Будь я лет на тридцать помоложе, я бы... Ах, молодость, молодость... А Жанет времени зря не теряет, и правильно делает: женщина она красивая, а муж её неизвестно где".

Поднявшись на третий этаж, человек с саквояжем остановился у двери с медными цифрами "1" и "7", секунду помедлил и решительно нажал кнопку звонка. Не похоже было, что он явился на любовное свидание — человека в плаще привело сюда что-то другое.

За дверью послышались лёгкие шаги, звякнула дверная цепочка. Дверь приоткрылась, и человека в плаще встретил внимательный взгляд серых женских глаз.

— Мадам Беранже?

— Это я. Кто вы такой, и что вам нужно?

— Меня зовут Андрэ Нуарэ. Я писатель, — с этими слова человек с саквояжем извлёк из внутреннего кармана визитную карточку и протянул её хозяйке, настороженно смотревшей на него. — Я хочу с вами поговорить, а нужно мне это для моего нового романа, прототипом главной героини которого, — мужчина широко улыбнулся, — будете вы, мадам Беранже. Вы позволите мне войти?