Обычный летний день

— Я тебя без всяких денег туда проведу.

— Врешь, — сразу же сказал Пао.

— Не вру. Пошли.

.............................................................................................

Добравшись до монументального здания лахольского театра, Йаати сразу повернул от парадного входа в боковую улицу, а потом вообще на проходивший позади здания переулок. Здесь под стеной театра зияли приямки подвальных окон и Йаати, быстро осмотревшись спрыгнул в один. Пао спрыгнул вслед за ним — и тут же уставился на него огромными вытаращенными глазами.

— Ты с ума сошел!..

— Нет, — Йаати носком сандалии пихнул раму, как он знал, закрытую неплотно. Она бесшумно подалась, открыв дышащий затхлостью мрак подвала. — Прошу!..

............................................................................................

С высоченного подоконника мальчишки соскользнули в подвал, едва не до потолка загроможденный старыми декорациями. Свет здесь не горел, но падавшего через окна для глаз Йаати хватало. Обитая железом дверь подвала была, конечно, заперта — но в углу начиналась низкая галерея, где проходили трубы отопления. Протиснувшись в неё, Йаати прислушался, потом осторожно сдвинул тяжелый дощатый щит, высунул голову и осмотрелся. Они оказались в сводчатом коридоре с неровными крашеными стенами и таким же неровным полом из цемента с колотым мрамором. К их счастью, пустом.

Отряхнувшись и отряхнув Пао, Йаати бодро зашагал вперед. Шагов через пятьдесят он повернул на узкую крутую лестницу из того же цемента. Поднявшись на три этажа, Йаати вышел в новый коридор, на сей раз, очень высокий и облицованный коричневыми деревянными панелями. Он выводил в холл, сейчас пустой, так как представление уже почти началось. Билеты проверяли внизу, так что двери, ведущие в собственно храм муз, никто не охранял. Вели они в полутемную сейчас ложу, почти заполненную. Впрочем, как и надеялся Йаати, пара мест для незваных гостей тут всё же нашлась.

Плюхнувшись на сидение, он уставился в зал. Коричневый бархатный занавес пока что был задвинут, так что оставалось смотреть вниз — на сидевших там ребят — или вверх, на громадную розетку для люстры, давно снятой. В ней виднелась масса треугольных дырок — для вентиляции. Часть гипсовой решетки давным-давно упала и в ней осталась довольно большая дыра, зияющая первобытным мраком. Йаати увидел её ещё лет в шесть, когда его впервые привели сюда, и с тех пор она не давала ему покоя. Каждый раз, когда их отправляли в театр, он то и дело косился вверх, на эту дыру, словно ведущую в бездну, и это портило ему всё удовольствие. Всё время казалось, что его или затянет туда, или оттуда появиться что-то уже неописуемое. С тех пор он, конечно, вырос — но дыра всё ещё была здесь, и на миг Йаати показалось, что ему всё ещё шесть лет... но тут задребезжал звонок и занавес наконец медленно пополз в стороны, открывая сцену...

..............................................................................................

Хотя Йаати не слишком любил театр — чаще всего его просто посылали сюда в целях развития, вместе с классом, — "Анчал Йолли" ему очень нравилась. В конце концов, это была сага о приключениях двух отважных мальчишек — братьев Йашуна и Йаура, которые — исключительно в поисках на свои попы приключений! — спустились в преисподнюю, в подземное царство Когольюдо, где пережили массу страшных испытаний в Доме Летучих Мышей, Доме Скелетов и самом Доме Тьмы, а в конце концов вступили в бой с самим повелителем подземного мира Какишем — и победили его. "Анчал Йолли" ставили и в их школьном театре — и Йаати с удовольствием играл там роль старшего брата, Йашуна. В основном, правда, потому, что там он мог прыгать по сцене в одной юбке из лисьих хвостов и дубасить "каменной" дубинкой из папье-маше наряженных в костюмы чудищ одноклассников — отчего те тотчас "помирали" в страшных корчах. Но, понятно, у настоящих артистов из столицы это получалось куда лучше. Роль Йашуна играл здесь соплеменник Нису — черно-длинноволосый, смуглый, круглолицый, быстрый. Совсем не похожий на "настоящего" Йашуна из сказания — тот был похож на Йаати, ведь и сказание было лахольское — но играл он в самом деле здорово, да и его победы над подземными чудищами (которых тут играли взрослые здоровенные дяди) смотрелись, конечно, куда как более внушительно и Йаати вздохнул...

.............................................................................................

Когда представление кончилось и они с Пао вышли на улицу — уже самым обычным путем, в толпе других зрителей — Йаати с удивлением обнаружил, что солнце уже зашло, а на улице стоят сумерки.

— Я в шесть дома обещал быть, — мрачно сообщил Пао, глядя на гаснущий закат. — Мне точно ухи надерут.

— Мне тоже, — сказал из солидарности Йаати. — Но зато мы приобщились к искусству.

— Это точно. Дай пять! — Пао звонко хлопнул ладонью по поднятой пятерне Йаати. — Ну, бывай! — и он со всех ног помчался домой. Йаати последовал его примеру.

............................................................................................

Запыхавшись, он наконец остановился, переводя дух и одновременно осматриваясь. Его занесло на небольшой пустырь на месте снесенного дома — участок неровной земли, из которой там и сям торчали куски битого кирпича. Впереди поднималась массивная кирпичная же стена другого старого дома — глухая, с низким треугольным фронтоном. Слева был высоченный деревянный забор, справа, на улице, рос могучий древний тополь. Сумерки уже сгустились, но фонари пока что не горели. Йаати больше всего любил эти минуты — в них город, освещенный лишь отблеском далеких разметанных закатных облаков, казался незнакомым и таинственным. Особенно таинственными ему казались окна, тускло желтевшие из тени фасадов и сквозь переплетения листвы. Потом наконец загорались фонари — сначала мерцающим бело-фиолетовым светом, потом таинственно-тусклым темно-синим — и в эти минуты ему казалось, что он на самом деле попал в какой-то другой мир. Потом фонари разгорались, заливая тротуары своим ярким бело-синим светом, ветер стихал, небо темнело и как-то вдруг наступала тихая, безлюдная ночь...

Йаати усмехнулся и быстро зашагал домой. Этот день кончился — но впереди была ещё половина лета...

Конец