— Я же это не сам придумал. У многих студентов такая штука сработала, почему именно на тебе отлаженная поколениями хитрость должна дать сбой? Неужели ты думаешь, что именно в твоём дипломе кто-то полезет читать примечания?

— Я всё-таки попробую замедлить скорость вращения, — она поджала губы. — А что это за блеск в твоих глазах? Неужто опять не завтракал? И чем тогда ты собрался питаться? В холодильнике из съедобного только лёд, и он там уже месяц стоит, я бы не рисковала.

— Не завтракал, но дело не в этом! — он расплылся в улыбке, и она тоже начала улыбаться. — Помнишь, я говорил тебе о моём знакомом, священнике-протестанте? У него образовалось окно, и он согласен обвенчать нас сегодня в пять вечера.

— Но я не протестантка, — нахмурилась она. — Я, если честно, вообще в Бога не верю.

— Это нормально, он тоже, — отмахнулся он. — Он говорит, неважно, веришь ли ты в Бога, важно, верит ли Он в тебя. У этого знакомого был выбор — идти в тюрьму, в армию или в служение, и он решил, что чёрная сутана ему к лицу больше, чем камуфляж или полосатая роба. Но священник он настоящий, и выданный им сертификат будет признаваться в любом штате.

— Погоди. Так ты делаешь мне предложение? — осторожно уточнила девушка, словно ступая на тонкий лёд.

Он легко поднял её с кресла и, держа за талию, перенёс на протестующе заскрипевшую кровать, а затем опустился перед рассохшейся, старой кроватью на колено:

— Я никогда не встречал никого подобного тебе. Ты моё рыжее солнце, которое освещает каждый мой день. Я встаю утром с мыслью о том, насколько ты мне дорога, и бегу домой вечером, потому что знаю, что дома я увижу тебя. Я люблю тебя всем сердцем и хочу всегда быть с тобой. До конца жизни, если позволишь. Мы вместе уже три года, а я люблю тебя только сильнее. Пожалуйста, пожалуйста, солнышко моё, будь моей женой.

Он вынул из кармана маленькую чёрную коробочку и открыл перед ней. Она посмотрела на тоненький металлический ободок, на котором переливалась многоцветными бликами крошечная белая пылинка.

— Это кольцо наверняка обошлось тебе в целое состояние, — заметила она, надевая его на безымянный палец и оценивая блеск миниатюрного бриллианта.

— Я почти неделю экономил на завтраках, — гордо подтвердил он. — И ещё заложил свою машину.

— Твой «Фольксваген Жук»?! Музейную модель шестьдесят пятого года выпуска, в котором за всю его историю ни разу не чистили обивку, а бензобак при каждом торможении протекает прямо в салон? Да за неё больше пятидесяти долларов дадут только антиквар и сборщик металлолома!

— Кольцо стоит семьдесят два доллара и пятьдесят центов, — подтвердил он. — И мне позволили пользоваться машиной, пока не кончится срок залога. Так ты согласна?

— После того, как ты делом доказал, что я для тебя дороже твоей машины?! Конечно! — она обняла его и поцеловала. За стенкой слева раздались аплодисменты, кто-то из соседей закричал «Горько!». Она с трудом оторвалась от губ своего жениха:

— Погоди, у меня для тебя тоже есть подарок. В принципе, я купила тебе его на годовщину знакомства, но теперь он переквалифицируется в свадебный. — Она ужом вывернулась из его объятий, нырнула в прикроватную тумбочку и достала оттуда ещё одну коробку, тоже чёрную. Он осторожно открыл её и замер в восхищении:

— Вот это да! «Tissot», с подстройкой точности хода, датой и даже фазой Луны! Спасибо тебе огромное, Рыжик! Уж они-то точно обошлись в целое состояние!

— Я выбила из продавца тридцать восемь процентов скидки прежде, чем он пригрозил обвинить меня в попытке грабежа. В целом, получилось не так уж и много. Кольца у меня, уж извини, нет, поэтому будешь носить вот это, — невеста защёлкнула на запястье жениха металлический браслет. — Выражение «оковы брака» отныне будет для тебя буквальным. Только береги их, это обычное стекло, его легко поцарапать или разбить. Кстати, который час?

— Почти три, — посмотрел он на свои новые часы.

— Сколько времени добираться до церкви твоего знакомого?

— Минут сорок, или полчаса, если стартёр «Жука» не будет выпендриваться, как обычно.

— То есть у нас есть час и двадцать минут, — подытожила невеста. — На душ у нас уйдёт минут десять, высохнуть, высушить волосы и одеться — ещё двадцать. Есть идеи, как провести пятьдесят минут?

Вместо ответа он повалил её на кровать. Из-за стены ворчливо прозвучало «Опять они за своё», но будущие молодожёны этого уже не слышали.

* * *

Пятьдесят три года назад

Они сидели в баре, глядя друг на друга в глаза поверх бокалов пива. Голова каждого из них лежала на кулаке опирающейся на локоть руки, а пальцы вторых рук были переплетены. Он любовался золотыми искорками в её смеющихся глазах, ласкал взглядом густые рыжие волосы, точёный подбородок, мягкую линию губ. Она взглядом, полным молчаливого обожания, смотрела на его чёрную шевелюру и купалась в любви, которой был полон его взор. Где-то на заднем плане любительская группа натужно лабала лёгкий блюз, но они были сосредоточены друг на друге, и весь остальной мир для них перестал существовать.

— Послушай, Рыжик, — начал он, подняв свой бокал. Она машинально отметила, что ему и в голову не пришло забрать ту руку, которую она держала в своей. — Мне пришла в голову отличная мысль.

— О как, — вскинула бровь она. — Отрадно слышать. Я вся внимание.

— Мы встречаемся уже целый год, — продолжил он.

— Точно. Мы и сюда-то выбрались, чтобы отметить этот факт.

— Я тебя очень люблю, и заметил, что я тебе вроде как тоже не противен... Или ты это очень хорошо скрываешь... Солнце, как насчёт того, чтобы сделать следующий шаг в наших отношениях?

— Но ты уже знаком с моими родителями.

— Как и ты с моими! Но я не об этом. Я о том, чтобы съехаться и попробовать жить вместе.

Она замолчала. Несмотря на внешность фотомодели, за её миловидным лицом скрывался безжалостный компьютер, перебирающий и оценивающий факты со скоростью, недоступной лучшим творениям инженеров. Недаром её так ценили на аэрокосмическом факультете, — умная, красивая, да ещё каждый год получает стипендию за успехи в учёбе, потому что её оценки постоянно выводят её в лучшие три процента студентов факультета.

Он расценил её молчание как признак сомнений и торопливо заговорил:

— Я в этом году получаю диплом, пойду работать на полную ставку, а не как сейчас, разнорабочим в ресторане. Тебе осталось доучиться ещё два года. У меня будет диплом с отличием, у тебя наверняка тоже. Снимем квартирку, поначалу маленькую, однокомнатную, мне агент по недвижимости обещал показать одну дешёвую. Представь, там даже кондиционер есть! Но он говорит, что летом можно и без кондиционера обходиться, сэкономим на электричестве. Начнём жить вместе, попробуем вести совместный быт... Я клянусь закрывать тюбик с зубной пастой!

Она тряхнула головой, всколыхнув свою причёску рыжей волной:

— Чур, я сплю со стороны окна. Будешь забывать опускать стульчак — я его тебе на шею надену.

— Согласен!!! — он думал, что от радости взлетит в воздух, как воздушный шарик. — Сегодня самый лучший день в моей жизни!

— В нашей жизни, — поправила она и сжала его руку, по-прежнему лежавшую в её ладони.

Они были молоды, счастливы, полны амбициозных планов, и вся жизнь с бесчисленным множеством дорог, тропинок, путей, перекрёстков, направлений и поворотов лежала перед ними, раскинувшись подобно степи перед конницей Тамерлана. Можно было двигаться куда угодно, любой шаг сулил победу, потому что они были вместе и готовы были поддерживать друг друга. Они понимали, что им также предстоит познать разочарования и беды, но относились к этому философски, как к октябрьскому ветру, завывавшему за стенами бара: холодные октябрьские дожди, ноябрьские заморозки и даже январь с его снежной крупой обязательно придут, но потом точно так же неизбежно придёт весна с её теплом и сводящим с ума запахом просыпающейся травы. Они были вместе, так что сможет устоять против их совместных усилий?

Мир лежал на их ладони, и они готовы были вскрыть его мечом, как устрицу.

* * *

В прошлом октябре

— Я доставил тебе множество проблем, — прошептал умирающий, — множество неприятностей. Я прошу прощения за каждый удар, который тебе нанёс.

— Не говори так, — жена склонилась к нему, по её щекам текли слёзы. — Ты не всегда был примерным мужем, это верно. Но ты делал меня счастливой. Никогда я не была так счастлива, как с тобой. Все эти годы, ровным счётом пятьдесят четыре, я была счастлива, потому что ты был со мной и любил меня. Всё остальное — просто шелуха, она не имеет значения. Я была счастлива.

— Я тоже, — кивнул он и вдохнул кислород. — Я тоже.

Он шевельнул рукой. Старинные часы, подарок на свадьбу, снова сверкнули на его запястье. Она погладила его руку своей, на её сухих, узловатых пальцах по-прежнему блестел тонкий ободок с крошечным бриллиантом. Ветер, пробравшийся в комнату, еле слышно загудел струнами стоящей в углу гитары, качнул висящие на стене рамы с двумя застеклёнными дипломами «с отличием», но стих, едва дотронувшись до следующей рамы.

— Мы прожили хорошую жизнь, — еле слышно сказал муж.

— Это была отличная жизнь, — подтвердила она сквозь слёзы.

— Я горжусь тем, что ты была моей женой, Рыжик. Кстати, сегодня уже можно спросить. Так какой там счёт на нашем табло? У меня по-прежнему два.

Старушка взметнула седой пушок тем самым движением, от которого раньше по её рыжим волосам прокатывалась волна, и у умирающего от нежности защемило сердце.

— Два-один в твою пользу, любимый. Два-один. Все эти годы. Два-один.

Муж легонько сжал её пальцы. На большее у него уже не хватало сил. Он чуть сдвинул голову и взглянул в окно. Небо стремительно темнело, лишь самые пики вершин ещё отражали солнечный свет.

— Солнце садится. Я не хочу уходить в темноте. Пора. Любимая, не могла бы ты... Пожалуйста. Я не сумею сам.

Жена, сердце которой разрывалось от боли, а глаза застилали слёзы, протянула руку, откинула предохранительный колпачок, ввела код и дважды подтвердила выбор. Ещё одна жидкость потекла по капельнице к катетеру, вставленному в вену.

— У нас осталась примерно минута, — послышался слабый шёпот. — Потом я засну. Спасибо тебе, солнышко моё. Ты была для меня всем. Дальше тебе придётся идти без меня.

Она решила было ответить, но испугалась, что голос выдаст её боль, а ей не хотелось, чтобы её муж в последнюю минуту своей жизни думал о причинённой ей боли. В панике она оглянулась и увидела последнюю раму, висящую рядом с двумя дипломами. В ней за стеклом хранился пожелтевший, почти выцветший лист бумаги, на котором едва угадывались слова. Он проследил за её взглядом и улыбнулся тенью той улыбки, за которую она была готова перевернуть мир.

— Я так рада, что написала то письмо.

— Если бы не оно... Я не стал бы собой. Спасибо тебе и за это. Прощай.

— Это тебе спасибо, муж мой. Ты на него ответил. Прощай, любимый. Спи спокойно, и пусть тебе приснятся наши лучшие дни.

— Все наши дни были лучшими.

Он улыбнулся ещё раз, а потом закрыл глаза. Его грудь поднялась раз... Другой... Замерла... Монитор сердечного ритма издал монотонный писк.

Она, не глядя, протянула руку и отключила оборудование. Впервые за долгое время в доме воцарилась полная тишина. Эта тишина резанула нервы, подобно самому громкому крику. Старушка отпустила руку своего мужа, — та безвольно упала на простыню, — и горько разрыдалась.

Вершины гор за окном погасли. На мир стремительно надвигалась ночь. Холодный ветер, почувствовав свою силу, принялся раскачивать все три рамы. Выдержав, пока рыдания стихнут, в соседней комнате завозились люди. Готовилась к своей работе женщина из службы психологической поддержки. Там же ждали дети, внуки, близкие друзья, — те, которые ещё остались в живых, в частности, поженивший их священник, — а также медики, которым предстояло разобрать оборудование и заняться покойным.

Вдова сделала глубокий вдох, подавляя рвущийся из груди плач. В комнате быстро темнело. Если не включать свет, можно было решить, что муж просто глубоко заснул. Поначалу она будет думать именно так. Потом, возможно, попробует представить себе, что он уехал в командировку.

Она встала, потёрла занывшую спину и снова посмотрела на третью рамку, с которой продолжал играть октябрьский ветер. На то письмо, с которого всё началось.

* * *

Пятьдесят четыре года назад

— Привет! Я Джейми.

Она скользнула взглядом по подошедшему к ней парню.

— Рада познакомиться, Джейми.

— Я хотел бы пригласить тебя в кафе.

Она взглянула на него внимательнее. Почему он так напорист? Ведь явно же видно, что он смущён ситуацией и не знает, как действовать дальше.

— Я живу на Подлунной улице, 27. Ты прислала мне письмо. Ну, то, в котором ты пишешь, что считаешь меня симпатичным, и не против сходить со мной на свидание. Я сначала решил, что это шутка, но потом подумал... Даже если шутка, — что я теряю, если попробую пригласить тебя?

Ага, подумала она.

Билли Пройдоха, мечта всех девчонок района, носился на мотоцикле, играл на гитаре и обладал бархатным баритоном, от которого душа любой девушки улетала в небеса. Девчонки увивались вокруг него стаями. Билли Пройдоха этим беззастенчиво пользовался. Она, подумав, что не хочет быть просто очередным завоеванием, решила действовать хитрее и выделиться из толпы стреляющих глазками отроковиц, написав письмо с признанием в симпатии. Вряд ли Билли так уж часто получал письма, думала она над листом писчей бумаги. Письмо получилось довольно туманным и расплывчатым, потому что она не хотела, чтобы Билли считал её легкодоступной, а ещё она не упоминала ни мотоцикл, ни гитару, чтобы Пройдоха не решил, что она меркантильна. Адресовано письмо было «парню», потому что обращаться к Пройдохе «дорогой Билли», по её мнению, было рано, а кличку «Пройдоха» она не любила. И как это она не заметила, что получившийся текст подходил для любого парня района?

Билли Пройдоха жил на Полуденной улице, 27.

Почтальон, доставлявший корреспонденцию, опустил письмо в ящик на Подлунной улице, 27.

Обратный адрес был настоящим. Выяснить, кто автор письма, не составляло труда.

И теперь Джейми стоял перед ней в уверенности, что она сочла его симпатичным и заранее согласилась пойти на свидание, если он её пригласит.

Она оглядела его ещё раз. И правда симпатичный, высокий, хорошо сложен, лицо открытое. Шевелюра чёрных волос явно редко встречается с расчёской, но зубы ровные и белые, то есть гигиеной он не пренебрегает. На ногах потёртые джинсы, на плечах кожанка, знававшая лучшие времена, — он не богач, а значит, не будет задаваться. Но в руках ключ с логотипом «Фольксвагена». Вряд ли машину ему подарили родители, уж слишком сильно поцарапан брелок, да и сам ключ выглядит старым, — значит, Джейми заработал на машину сам, и весьма этим гордится, даже ключ прятать в карман не стал, думая, что это принесёт ему дополнительные очки. Ну что ж, принесло. Костяшки пальцев не сбиты и без шрамов, то есть он не драчлив. И как он очаровательно смущается! В целом, вполне хороший экземпляр. До Пройдохи, конечно, не дотягивает, но если его причесать, приодеть и научить играть на гитаре...

1234

Предыдущая глава

↓ Содержание ↓