Самый лучший день

Сказка написана для проекта «Заповедник сказок».

Выпуск № 171, тема «День пропавших букв».

Самый лучший день

В прошлом октябре

Холодный ветер кружил за окном пожелтевшие листья. Дождь никак не мог решить, идти ему или нет, и удовольствовался тем, что время от времени туманил стёкла полотнами воды. В разрывах туч были видны далёкие горы, по которым солнечный свет, сдавая позиции теням, неспешно отступал в сторону вершин.

С этой стороны оконной рамы было сухо и прохладно. Воздух остро пах ветхостью и лекарствами, шепчущий в углу освежитель воздуха не мог его очистить. Центр комнаты занимала высокотехнологичная кровать, каждый элемент которой регулировался. На стойках вокруг кровати было развешено медицинское оборудование, в изголовье были закреплены кислородные баллоны, трубочки от которых змеились по голубой простыне до ноздрей лежащего в кровати мужчины. Капельницы насыщали кровь умирающего порциями лекарств. Размеренно попискивал монитор сердечного ритма, отслеживающий удары старого, изношенного сердца.

На металлическом стуле с клеёнчатым сиденьем, стоявшем рядом с изголовьем, сидела женщина, такая же высохшая и старенькая, как и мужчина, лежащий в кровати. Женщина держала в ладонях руку своего мужа. Его рука была тонкой, почти невесомой; сквозь жёлтую, похожую на бумагу кожу прощупывались кости. Старые часы «Tissot» на его запястье болтались свободно, под исцарапанный металлический браслет можно было просунуть два пальца, — мышц на руке мужчины почти не было, затяжная борьба с болезнью выпила из него все соки. Женщина вспомнила, какими сильными эти руки были когда-то, как они могли закружить её в танце, поднять в воздух, как она, смеясь, могла откинуться на эти руки в полной уверенности, что они не уронят её и не допустят ей никакого вреда, как туго браслет часов охватывал его запястье, — и новые слёзы потекли по проторённым дорожкам из её старых, подслеповатых глаз.

— Ну, ну, будет тебе, — мягко упрекнул её муж. Его голос был слабым, чуть сильнее шёпота, и когда очередной шквал швырял в оконное стекло заряд дождя, приходилось напрягаться, чтобы расслышать слова. — Хватит уже плакать.

— Я... — женщина, стушевавшись, вынула платочек и промокнула уголки глаз. — Я никак не могу привыкнуть, что... Ну...

— Мы уже много раз об этом говорили, — голос мужчины прошелестел по палате подобно оранжевым листьям, кружащимся на октябрьском ветру за окном. — Никакой надежды нет, ты сама это знаешь. Мы обсуждали эту тему с докторами снова и снова, и...

Мужчина замер и сделал глубокий вдох кислорода, набираясь сил, чтобы закончить фразу. В воцарившейся тишине стало слышно, как прокравшийся в комнату октябрьский ветер запутался в струнах сиротливо стоящей в углу гитары.

— ...И согласились, что сегодняшний день будет отличным финалом.

— Я не хочу, чтобы ты уходил. — Женщина всхлипнула и сжала руку своего мужа чуть сильнее, но не настолько, чтобы причинить ему боль. Меньше всего на свете она хотела причинить ему боль.

— Мне тоже от этого не по себе, Рыжик. Но нам и так было подарено больше времени, чем мы рассчитывали. И лучше я уйду сам, пока я ещё в сознании и могу принимать решения. Ты же знаешь альтернативу, — моё тело проживёт ещё три-пять месяцев, но в крови будет столько наркотиков, что клопы в этой кровати возомнят себя акромантулами из «Гарри Поттера».

— В этой кровати нет клопов, — женщина сумела улыбнуться сквозь слёзы.

— Я образно. — Мужчина снова сделал вдох кислорода. — Ты знаешь, как всё будет. За меня будет дышать машина, кормить меня будут через катетер, и я буду всё время или под наркотой, или страдать от боли, но не смогу это показать... Я всё равно умру, — с усилием произнёс он запретное слово, — только на условиях, которые будет диктовать мне болезнь. А ты же помнишь...

— ...Ты всегда и всё делал на своих условиях. — Женщина подняла сухую ладошку мужа, похожую на птичью лапу, и поцеловала её, легонько коснувшись кончиками пальцев болтающихся на запястье часов. — Я понимаю. Но мне всё равно грустно.

— Эй, улыбнись, солнышко, — мужчина попытался сжать её ладонь своей. — У тебя освободится целая комната. Продашь весь этот хлам, — он показал глазами на аппаратуру у изголовья, — и тебе хватит на хорошие холсты и краски. Ты снова сможешь рисовать! Ты же так хотела сделать себе мастерскую в комнате, выходящей на горы!

Женщина, волосы которой уже давно потеряли рыжий цвет, и которую уже двадцать лет никто, кроме мужа, не называл ни «Рыжиком», ни «солнышком», снова расплакалась.

— Ты... Ты...

— Прагматичный циник, я знаю, — прошелестел мужчина.

— Я бы отдала все холсты и краски в мире, чтобы ты прожил со мной ещё месяц, — призналась женщина, прижимая морщинистую ладонь мужа к своей щеке.

— Солнце, мы уже всё решили. — Мужчина улыбнулся уголком губ, — на большее у него не хватало сил. — Хватит думать о печальном. Неужели в этот день тебе хочется вспоминать только грустные события?

— Ведь сегодня...

— Пятьдесят четвёртая годовщина нашего знакомства.

* * *

Пять лет назад

— Доктор, вы точно ничего не напутали? — с мольбой в голосе обратилась пожилая женщина к молодому человеку в белом халате и с обязательным стетоскопом на шее. Почему у всех врачей на шее висит стетоскоп? Даже у онколога, которому он абсолютно бесполезен?

— Увы, — онколог пожал плечами. — Вот результаты томографии.

— Но химиотерапия... Или радиотерапия...

— Не в его возрасте, — покачал головой врач. — Активная химиотерапия убьёт его быстрее, чем рак. Вдобавок, метастазы развиваются очень быстро. Я удивлён, что он пришёл сюда сам. Он должен страдать от ужасных головных болей. Мы можем дать ему поддерживающее лечение, замедлить рост опухолей, но, боюсь, полностью сдержать их не сможем.

Женщина сглотнула комок.

— И сколько ему?..

— Говоря откровенно... — Онколог поднял снимок и посмотрел его на просвет. — Два года. От силы три, если его организм воспримет лечение хорошо. Вряд ли больше.

По щекам сухонькой женщины, достигшей самой границы старости, пролегли тонкие влажные дорожки слёз.

— Что мне делать, доктор? Что же мне делать теперь? Мы вместе почти полвека. Сегодня как раз сорок девять лет, как мы познакомились. Что мне делать теперь?

Доктор, которому не так давно исполнилось тридцать пять, не мог даже представить себе, что такое пятьдесят лет совместной жизни, но зато он знал ответ на этот вопрос. Это один из тех вопросов, который рано или поздно в своей карьере слышит каждый врач. Дерматологи и трихологи реже, чем все остальные, но и они не застрахованы. Поэтому ответ на этот вопрос изучают ещё в университете.

— Вам осталось очень мало времени быть вместе, — сказал доктор, мягко положив руку на плечо пожилой женщины, — поэтому используйте его, чтобы любить и ценить вашего мужа. Радуйте его. Заботьтесь о нём. Подарите ему свою любовь. Это его последние годы, и болезнь будет убивать его, причиняя ему невыносимую боль. Постарайтесь сделать так, чтобы, когда на пороге вечности он оглянется назад, он сказал бы, что ваша любовь была важнее, чем эта боль. Сделайте его счастливым.

Женщина всхлипнула.

— Вам предстоят тяжёлые годы, — продолжил врач. — Из-за боли, скорее всего, он станет раздражительным, вспыльчивым. Из-за наркотиков, которые ему придётся принимать, чтобы облегчить боль, он будет казаться вам другим человеком. Однако вы должны помнить: внутри он по-прежнему тот мужчина, за которого вы выходили замуж и которого вы любите. Мужчинам тяжело признавать, что они нуждаются в помощи, и собственная слабость может даже сделать его агрессивным. Возможно, он попытается причинить вред вам или себе. Не исключено, что вам придётся поместить его под наблюдение специалистов, — благо, полис медицинской страховки, открытый его бывшим работодателем, «Рэд Хук Энтерпрайз», всё это покрывает, и о деньгах вам заботиться нет нужды. Знайте, вам будет тяжело. Но всё это не должно помешать вам любить его. У вас осталось всего несколько лет, чтобы ценить человека, который прожил с вами всю жизнь, поэтому используйте эти годы на всю катушку. Пока есть возможность, пока он ещё не прикован к постели, осуществите все ваши совместные мечты. Съездите в отпуск. Промотайте деньги в казино. Понежьтесь на солнышке во Флориде. Отправьтесь в круиз. Если он хотел научиться играть на пианино или гитаре, купите их ему. Это ваш шанс показать, насколько он вам дорог.

— Очень дорог, — прошептала женщина сквозь слёзы. — Очень.

— Тогда воспользуйтесь этими годами, чтобы знать его, ценить и любить, — мягко ответил доктор. — Воспользуйтесь шансом провести время рядом с ним. Это последняя возможность. Другой не будет.

— А как мне жить без него?

— На этот вопрос сможете ответить только вы сами.

Женщина отвернулась к окну, за которым октябрьский ветер трепал листья, побитые первыми заморозками. На самом деле она хотела спросить «А зачем мне жить без него?», но на этот вопрос никто не смог бы ответить.

* * *

Девять лет назад

— Рыжик, ты скоро? Напоминаю, у нас билеты на сегодня, а не на декабрь.

— Да, уже иду!

Мужчина стоял в прихожей, сложив руки на груди и опираясь плечом на стену. Ещё несколько лет назад он прохаживался бы в нетерпении перед большим, в рост человека, зеркалом, но сейчас и отражение в зеркале, и колени, и спина были уже не те. Костюм, некогда сидевший идеально, стал немного свободен в груди и в плечах. Хорошо хоть, в талии он был всё ещё впору. Может, даже стал несколько тесноват.

— Такси уже приехало? — послышался вопрос сверху.

Тело могло сдавать, но некоторые вещи не менялись. Мужчина взглянул на старомодные часы на запястье, мимоходом подумав, что сквозь заменённое стекло снова стало легко разглядеть стрелки, и что не так-то просто оказалось найти замену для стекла этой модели «Tissot». Его жена, наводившая марафет за туалетным столиком, всегда опаздывала ровно на двадцать две минуты, и ему осталось прождать её ещё четыре.

— Не торопись. Я заказал такси только пять минут назад, зная, что ты задержишься.

Жена появилась на верхней ступеньке лестницы, ведущей к спальням на втором этаже. В своём синем с искрой платье и с крошечным клатчем в руках она производила сногсшибательное впечатление. На её шее поблёскивало сапфировое ожерелье, в ушах сверкали звёздочки бриллиантов. Один из пальцев на руке обрамлял изящный белый ободок с единственным крошечным бриллиантом.

— О! — мужчина изобразил полупоклон. — Знаешь, я передумал ехать с тобой в оперу. Ты же затмишь там всех, включая примадонну, про нас напишут в газетах, и все критики в городе примутся нас обсуждать, а мне ещё на улицу выходить.

Женщина, элегантно положив руку на перила, спустилась к мужу:

— Не волнуйся, дорогой. Я, может быть, и буду красивее всех в опере, но ты в достаточной мере компенсируешь меня, чтобы вместе мы были заурядной средней парой. Так что там насчёт такси?

Мужчина улыбнулся. Острый язык жены был неподвластен времени. Не то, что его колени.

— И куда бы ты меня повёз, если бы я согласилась с тобой и отказалась от оперы?

— Может быть, в ночной клуб?

— Слушай, нам хорошо за шестьдесят. Что нам делать среди молодых придурков, трясущихся под музыку, которую мы не понимаем?

— Это кому тут за шестьдесят?! Я чувствую себя очень опытным двадцатилетним балбесом!

— Для двадцатилетнего балбеса с опытом будет ерундой отжаться сорок раз.

Мужчина с сомнением посмотрел на пол. В окне рядом с входной дверью показалась машина с зелёным огоньком на крыше.

— Опыт подсказывает двадцатилетнему балбесу, что отжиматься ему не в кайф. Так что, опера?

— Опера. Давай в этом году отпразднуем нашу годовщину так, как хочу я!

Женщина обулась в элегантные полусапожки в тон к платью, затем муж набросил на её плечи меховую накидку.

— Я думал, тебе понравился праздник, который я организовал тебе год назад.

— Это когда мы смотрели матч «Пари Сен-Жермен» против «Барселоны» в спортивном баре, ты перепил холодного пива, охрип, тебя стошнило прямо на барную стойку, мне пришлось проставиться всем запачкавшимся, потому что ты забыл портмоне, потом я расплатилась за выпитое тобой пиво, кстати, мерзкое донельзя, и вдобавок ты застудил горло, простыл и провёл две недели на больничном, поминутно чихая так, что в серванте дрожала посуда? «Понравился» — не то слово. Это было незабываемо. Я уж точно не забуду эту годовщину до самой смерти. А в нынешнем году, для разнообразия, мне хотелось бы чего-нибудь приятного.

— Мне тоже. Жаль, что наш любимый сериал закрыли... Я бы с удовольствием променял билеты на возможность сидеть с тобой рядышком, в тепле и без необходимости куда-то идти.

Женщина обернулась к зеркалу, проверяя, как сидит платье, и заметила, как за её спиной что-то сверкнуло. Она обернулась и увидела, что яркий кружок света от потолочной лампы, отразившись от стекла старых наручных часов, скачет по зеркалу, потому что муж потирает лоб. Его лицо на долю секунды исказила гримаса боли.

— Знаешь, у тебя эти головные боли всё чаще. Надо бы показаться врачу.

— Покажусь. Подай мне пальто, там, кажется, зверски холодно.

— Ну понятно, на дворе всё-таки октябрь.

* * *

Четырнадцать лет назад

— Ну что, ты идёшь?

— Да, конечно, солнышко. Минутку, тут какая-то официальная бумага пришла.

Жена ждала его в гостиной на первом этаже. Два кресла стояли бок о бок перед огромным телевизором, на котором застыл последний кадр заставки их любимого сериала. Муж стоял в прихожей, перебирая дневную корреспонденцию, сложенную на полочке у входной двери. В щель для писем задувал пронзительный ветер, и мужчина ёжился, переступая с ноги на ногу. Среди нескольких писем с просьбами о благотворительных пожертвованиях, открыток от отдыхающих на курортах со своими семьями детей, анонса театральной программы на следующий сезон, приглашения на встречу пенсионеров фирмы «Рэд Хук Энтерпрайз» и рекламных буклетов затесался счёт за электричество, который он сразу воткнул в раму большого зеркала, чтобы не забыть его оплатить. Под счётом скрывался конверт донельзя официального вида. Мужчина достал из кармана домашнего халата очки для чтения, вскрыл стальной дужкой клапан конверта, надел очки на нос и вчитался в пестрящие канцеляритом строки.

— Солнышко, помнишь нашу первую квартиру?

— Это которая на холме, с соседями, помешанными на стрижке газонов в шесть утра?